кузнецами, плотниками, корабельщиками, корчмарями, плотогонами и людьми прочих ремесел, без которых в столь оживленном месте было не обойтись -- выходцами из разных стран и народов, принадлежащими к самым различным верованиям. И когда встал вопрос, где им отправлять свои религиозные обряды, то решили построить одно общее здание на всех, ибо возводить несколько храмов ново-мангазейцам казалось не имеющим смысла ввиду малочисленности верующих каждой конфессии в отдельности. Оттого-то над храмом, мирно соседствуя друг с другом, высились и мусульманский минарет, и острый шпиль, увенчанный позолоченным петушком, и "луковичный" купол, а перед одним из входов даже красовалась внушительная статуя Аполлона. Конечно, это мало соответствовало общепринятым канонам, но жители Новой Мангазеи такими вопросами в то время не озабочивались. С течением веков город разрастался, увеличивалось и его население, со временем были выстроены и католический костел, и мечеть, и буддийская пагода для проезжих торговцев из восточных стран, но "общий" храм, став Христорождественским собором, сохранил свой неповторимый облик и даже сделался своего рода достопримечательностью Новой Мангазеи, разве что античное изваяние перенесли в городской сад, но не по соображениям веры, а дабы не искушать богомольных прихожанок обнаженной натурой. В этот день служба в соборе не проходила, но храм был открыт -- любой мог зайти сюда, помолиться в тишине, поставить свечку перед иконой и даже заказать молебен или панихиду. Народу было совсем немного, всего-то человек двадцать, не более, и когда из-за главного иконостаса появился пожилой священник, да еще в праздничном облачении, то это вызвало некоторое удивление. Батюшка поднял правую руку, как бы призывая общее внимание. -- Братия и сестры во Христе, -- начал он негромким голосом, -- я уже без малого пол века служу при Храме, и вот Господь сподобил меня на склоне дней моих стать свидетелем истинного чуда -- возвращения Иконы Пресвятой Богоматери, насильственно исторгнутой из нашего собора двести лет назад. Сия икона издревле почиталась как хранительница нашего града, как заступница перед Отцом Небесным. По преданию, незадолго до того, как случилась беда, на ее лике появились слезы, словно в знак скорби о грядущем разорении и порабощении. Хотя не мне, грешному, осуждать наших разорителей и поработителей -- Бог им судия. Батюшка вздохнул и осенил себя крестным знамением. Те, кто находились в храме, тоже перекрестились, хотя и не совсем поняли, о чем речь -- часть из них были не местные, а многие мангазейцы даже понятия не имели о том, что два столетия назад была такая икона. -- И вот она возвратилась в наш город, в наш храм, -- продолжал священник. -- Когда я ее увидел, то первою мыслию было устроить торжественное богослужение, посвященное обретению Иконы Пресвятой Богоматери, но потом мы решили, что это была бы суета и никчемная шумиха, и лучше пускай наша небесная заступница просто займет то место в нашем храме и в нашем городе, которое принадлежит ей по праву. Батюшка прошел вдоль стены и остановился возле иконы -- незнающий даже и не подумал бы, что еще час назад ее здесь не было, а не далее как вчера она лежала в безвестной яме под навозной кучей. -- И еще я должен сказать о людях, благодаря которым Пресвятая Богоматерь сегодня снова с нами. К сожалению, я не могу назвать их имен, так как они из скромности просили меня этого не делать. Скажу только, что эти благородные люди прибыли из другой земли и не принадлежат к нашей вере, но мы будем молить Господа нашего и Пресвятую Богородицу, дабы даровали им счастья и благополучия земного и утешения на небесах. Сказав это, батюшка издали осенил крестным знамением тот угол церкви, где смущенно переминались с ноги на ногу дон Альфонсо и Максимилиан. Рядом, на мраморной скамье с арабской вязью на спинке -- наследием "общего" храма -- утирая слезы, сидела хозяйка постоялого двора Ефросинья Гавриловна. Когда священник скрылся за иконостасом, Ефросинья Гавриловна грузно поднялась и, истово перекрестив рыцаря и его верного возницу, нежно, по-матерински расцеловала обоих. Неподалеку от них, возле иконы святого Николая, уже почти час клала поклоны и о чем-то тихо молилась женщина в темном кружевном платке, скрывавшем чуть не половину лица, так что вряд ли кто-то смог бы в ней узнать супругу царь-городского головы князя Длиннорукого. Легко встав с колен, княгиня подошла к новообретенной иконе и вгляделась в лицо Богородицы, которое вдруг напомнило Евдокии Даниловне ее покойную матушку. Евдокия Даниловна счастливо улыбнулась Богородице, и ей показалось, что и та улыбнулась ей в ответ... x x x Едва вернувшись домой, князь Длиннорукий прямо с порога набросился на Машу с расспросами -- мол, как там барыня? -- Вроде бы чуток получше, -- как могла, утешила Маша князя. -- Сидит у себя в горницах, и не слышно, чтобы сильно шумела. -- Ну, и то хорошо, -- пробурчал князь и направился в женины покои. На сей раз Евдокия Даниловна встретила его значительно любезнее, чем в первый раз. -- Ну что, старый козлище, нагулялся по девкам? -- игриво проговорила она, чуть приподнявшись с кресла, в котором сидела, небрежно закинув ногу за ногу. -- Я на службе был, дура ты стоеросовая! -- вскинулся было князь, но вспомнив совет Серапионыча -- не спорить с недужной -- заговорил мягче, участливее: -- Ты, Евдокия Даниловна, не очень-то бери в голову, что я говорил о твоих делах с этим попом. Если хочешь, поезжай хоть завтра к нему в церковь, я тебе и слова поперек не скажу. -- В какую, блин, церковь? -- искренне изумилась княгиня. -- Да я там смолоду не бывала! -- И вспомнив, что ей сказал Серапионыч, переменила предмет разговора: -- И вообще, хватит мне тут зубы заговаривать. Давай лучше водки хлопнем -- и в постель завалимся! Однако почувствовав, что хватила через край, Евдокия Даниловна слегка пошла на попятный: -- То есть я хотела сказать -- приляжем, отдохнем от трудов праведных... -- В каком смысле приляжем?.. -- ошеломленно пролепетал градоначальник. -- Ты супруг мне, али нет? -- грозно вопросила княгиня, вставая во весь рост из кресла. -- А раз муж, то должен со мною... -- Тут с ее уст слетело слово не совсем приличное, но вспомнив, что почтенная княгиня должна выражаться несколько иначе, Евдокия Даниловна поправилась: -- Должен со мною спать. То есть почивать! -- Ну ладно, об этом после, -- поспешно сказал князь в надежде, что о "почивании" Евдокия Даниловна вспоминать не будет. И, обернувшись к двери, возвысил голос: -- Маша, как там с обедом? -- Давно готов, пожалуйте в гостиную! -- донесся Машин голос. Князь подал супруге руку: -- Прошу к столу. Только уж извини, Евдокия Даниловна, водки не предлагаю -- Серапионыч не велел. А вот ежели наливки, то пожалуйста. -- С таким сквалыгой, как ты, и наливку пить начнешь, -- недовольно поморщилась княгиня, но руку приняла. -- Ладно уж, идем жрать! Если покои княгини выходили в сад, за которым присматривала сама Евдокия Даниловна, то из окон гостиной открывался широкий вид на улицу. Так как погода стояла по-летнему теплая, то окна были открыты, и войдя вместе с супругой в гостиную, градоначальник услышал какой-то шум и крики. -- Что там такое? -- проворчал он, усаживаясь за стол. -- Небось, опять этот бездельник Святославский со своими скоморохами гуляет? Маша подошла к окну, прислушалась: -- Да нет, князь, вроде с другой стороны шумят. -- Ну так глянь, что там случилось, -- велел князь. Когда Маша вышла, градоначальник собственноручно налил из особого кувшинчика по чарочке вишневой наливки сначала себе, а потом и княгине. Зная, что Евдокия Даниловна никогда не имела склонности к наливкам, не говоря уж о более крепких напитках, князь напряженно ожидал, что будет делать со своей чарочкой его супруга. Та же, будто заправская выпивоха, сначала шумно выдохнула, а затем столь лихо "хлопнула" чарочку, что князь в глубине души даже восхитился, хотя виду не подал: -- Ты бы, душенька, хоть закусила. -- После первой не закусываю! -- горделиво заявила Евдокия Даниловна и налила себе вторую. Тут в гостиную вернулась Маша. Увидев, как ее благочестивая хозяйка вливает в себя содержимое чарки, девушка с раскрытым ртом застыла на пороге. -- Ну, и что там? -- как ни в чем не бывало спросил князь. -- Где -- там? -- переспросила Маша. -- А-а, на улице? Там какие-то безумцы дурака валяют. -- Ну и бесы с ними, -- князь не спеша осушил свою чарочку, закусил соленым огурцом. -- Хватит с меня и того, что родная жена слегка обезумела и стала дурака валять... Длиннорукий даже не догадывался, что валяющие дурака безумцы как раз и были те молодые люди, предводительствуемые боярином Павловским, коих он не далее как сегодня утром привечал у себя в градоправлении. К дому боярина Андрея, стоявшему по соседству от длинноруковского терема, их привело праведное общественное негодование, каковое они и выражали доступными им средствами, как-то: выкриками, надписями на деревянных щитах и хоровым пением под гусли юного Цветодрева. Это было первым настоящим делом "Идущих вместе", или "Наших", своего рода боевым крещением, с целью не только заявить граду и миру о своем существовании, но и решительно осудить боярина Андрея вкупе с его явными и тайными пособниками. Делать это приходилось очень осторожно -- с одной стороны, боярин Андрей, конечно, считался опасным государственным преступником, но, с другой стороны, именно любимый "Нашими" царь Путята ходатайствовал о переводе боярина Андрея из темницы под домашний надзор и, следовательно, сам попадал в разряд если и не пособников, то попустителей. Правда, с третьей стороны, царь сделал это не совсем по доброй воле, а выполняя просьбу чужеземцев, Дубова и его спутников, но и их тоже, с четвертой стороны, осуждать было бы не совсем уместно, ибо они оказали обожаемому Государю ценную услугу. Поэтому "Идущим вместе" приходилось себя сдерживать -- их плакаты и выкрики не выходили за общие рамки решительного осуждения неких врагов Отечества и столь же решительной поддержки Путяты и всех его славных дел. Боярин Павловский околачивался где-то поблизости, но все-таки чуть в сторонке, следя за тем, чтобы его подопечные в своем искреннем путятолюбивом порыве не выходили за пределы приличия. Особо следовало приглядывать за юной боярышней Глафирой, у которой высокие и светлые чувства к Путяте как к царю нередко смешивалась с высокими и светлыми чувствами к нему же, но как к человеку противоположного пола. После того как в очередной раз отзвучал набор выкриков наподобие "Смерть врагам!", "Позор пособникам!" и "Слава Путяте!", Цветодрев вновь заиграл на гуслях, и вперед вышла любовеобильная Глафира. Когда отзвучало музыкальное вступление, боярышня с чувством запела: -- Я девушка собою неплоха, Мои друзья -- отличные ребята, Но я хочу такого жениха, Как царь наш, обожаемый Путята. Остальные с не меньшим чувством подхватили: -- Чтоб не пил, Не курил, И подарки бы дарил, Понапрасну не ругал, Тещу мамкой называл, К пустякам был равнодушен, А в постели был не скушен, И еще чтобы он И красив был, и умен, Как наш Господом хранимый Царь Путятушка любимый! Пока молодежь пела, к дому боярина Андрея подошел некий господин самой обычной наружности. Внимательно выслушав песню до конца, он как ни в чем не бывало направился ко входу в дом. Юные путятинцы застыли в недоумении; заметно напряглись и несколько добрых молодцев, старательно изображавших праздную публику -- никто и не ожидал, что найдется сумасброд, решившийся посетить жилище боярина Андрея, от которого, казалось бы, все должны были шарахаться, как от чумы. Вскоре незнакомец вышел на улицу и со столь естественным выражением лица миновал и "Идущих вместе", и "добрых молодцев", что все решили, будто он -- какой-нибудь чиновник по особым поручениям, осуществляющий надзор за опальным боярином. Миновав дом градоначальника, незнакомец ненадолго заглянул в терем князя Святославского и отправился дальше по улице, что-то насвистывая себе под нос. Дальнейший его путь лежал на набережную Кислоярки, где возле городской пристани должна была находиться лавочка купца Кустодьева -- владельца ладей и стругов. x x x Никогда еще Надежда не возвращалась домой из параллельного мира в столь безрадостных чувствах -- чуть ли не все, что она и ее спутники сделали за прошедшие дни, коли и пошло кому-то во благо, то далеко не лучшим представителям Царь-Городского общества. Если бы здесь и сейчас, на Гороховом городище при последних лучах заходящего за дальним лесом солнца, Надю спросили, намерена ли она когда-либо еще сюда возвращаться, то ответ, скорее всего, был бы отрицательным. Кошки на душе скребли и за оставшегося в Царь-Городе Василия. Немного успокаивало, что Чумичка обещал его в случае чего подстраховать. Вообще, Чумичка был для них настоящим ангелом-хранителем, который приходил на помощь всякий раз, когда это было необходимо. Вот и сейчас именно он, используя свои колдовские средства, быстро и незаметно для царской охранки доставил Надю вместе с Васяткой и Серапионычем на Горохово городище, или на Холм Демонов, как в параллельном мире звали это место, где соприкасались две действительности -- такие разные, но и такие схожие. Не намного веселее Надежды гляделся и Васятка -- и дело было вовсе не в предстоящем путешествии в чужую страну, а тревога за отца Александра: хотя мальчику и не сказали об истинных причинах его "переброски за холм", но он и сам прекрасно понимал, что его другу грозит опасность. Словно предчувствуя неладное, Васятка едва сдерживал слезы, когда отец Александр собственноручно снаряжал его в путь. Александр Иваныч даже снабдил бы Васятку целой кучей теплой одежды, если бы Надя не воспротивилась, сказав, что теперь лето, а к осени Васятка непременно вернется в свой мир. Сейчас на Васятке были одеты те же светлая рубашка и штаны до колен, в которых он сопровождал кладоискателей в Загородный Терем. Васяткин наряд ничуть не противоречил тому, в чем щеголяли современные подростки, а о дальнейшем Надя не особо заботилась: в прошлом году в Кислоярске гостил ее младший брат Егор и оставил много всякой летней одежды. Нынешним летом приехать не получилось, а вот одежда, похоже, могла и пригодиться. Трудно сказать, о чем думал Серапионыч: он просто сидел на огромном замшелом булыжнике, каковыми был усыпан холм, держа на коленях свой докторский чемоданчик и задумчиво глядя на немногочисленные облака, снизу подкрашенные в розоватый цвет заходящим солнцем. Когда светило окончательно скрылось за лесом, доктор нарушил молчание: -- Кажется, пора? -- Пора, -- вздохнула Чаликова. Серапионыч передал Наде свой докторский дипломат, а сам поднял ее саквояж. Васятка взял узелок с нехитрыми пожитками, и все трое стали подниматься вверх, к столбам... -- Вот мы и дома, -- улыбнулся доктор, когда столбы остались позади. -- То есть мы с Наденькой дома, а тебе, Васятка, добро пожаловать в нашу страну. Васятка с сомнением оглядел окрестности: -- А мы точно в вашей стране? -- Действительно, Владлен Серапионыч, -- забеспокоилась Надя, -- а не поторопились ли мы? Солнце-то, может быть, не совсем еще и зашло? -- Так вы посмотрите туда, -- доктор указал в ту сторону, где за широким лугом проходило Кислоярско-Прилаптийское шоссе. Само шоссе с вершины городища не всегда можно было разглядеть, но оно легко угадывалось, когда по нему кто-то ехал. Раздался отдаленный рокот, и Васятка увидел, как вдоль леса с неимоверною быстротой покатилась не то телега, не то карета, разглядеть которую не было никакой возможности -- издали она казалась не больше жука. -- Ух ты! -- изумился Васятка. -- Так быстро -- и без лошадей. Как это у них получается? -- Ну, это долго объяснять, -- чуть растерялся доктор. -- Осторожно ступай, Васятка, тут камешки на каждом шагу. Наденька, гляньте, пожалуйста, который час. Чаликова кинула взор на электронные часики, которые во время пребывания в Царь-Городе держала в саквояже и надела только перед переходом через столбы: -- Двадцать один пятнадцать. -- Так поздно? -- удивился доктор. -- Хотя летом всегда так -- светло и кажется, что еще день в разгаре, а на часы глянешь -- батюшки светы, уже, оказывается, вечер! За этими разговорами путешественники спустились с городища и начали пробираться к шоссе по тропинке, еле заметной в густой траве. -- Мы очень удачно попали, -- продолжал Серапионыч. -- Как раз в пол десятого идет последний автобус на Кислоярск, так что скоро будем дома. Но тут по шоссе с Прилаптийской стороны промчался громоздкий допотопный автобус "Львiв". Чуть притормозив на том месте, где была остановка, он поехал дальше -- никто не входил и не выходил. -- Странно, чего это он так рано? -- озадаченно почесал в затылке доктор. -- Неужели расписание поменяли? -- А может, это не тот? -- предположила Чаликова. -- Ну там, служебный какой-нибудь, или междугородка. По-моему, в Кислоярске такие старые автобусы уже не ходят. -- Нет-нет, автобус тот самый, -- уверенно ответил доктор. Состоя в знакомстве чуть не с половиной Кислоярска, он был в курсе всех городских дел. -- Мой приятель, начальник автопарка, говорил, что они нарочно не списывают его в утиль, а держат на подмене, если какой-то из "Икарусов" сломается. -- Серапионыч, а что это такое -- ав... автобус? -- спросил Васятка. -- В наших краях о нем и не слыхивали. Доктор задумался. Для него-то автобус был самым обиходным делом, как для Васятки -- лапти, коромысло и телега. -- Автобус -- это такой автомобиль, -- пришла на помощь Надежда. -- Но размером побольше, и колеса толще, и в моторе больше лошадиных сил... -- Как -- лошадиных? -- изумился Васятка. -- Он же сам едет, без лошадей! Это замечание поставило в тупик и Надю, и Серапионыча -- никто из них не был знатоком автомобильной техники (не говоря уж об автобусной), а если бы и были, то объяснения все равно остались бы для Васятки темнее воды во облацех. Почувствовав, что его спутники затрудняются ответить, Васятка решил больше вопросов не задавать. -- Меня другое удивляет -- отчего на остановке никого не было? -- задумчиво произнес Серапионыч. -- Обычно вечером все дачники-огородники из "Жаворонков" в город возвращаются, а тут -- ни души. "Жаворонки" -- это здешний огородный кооператив, -- пояснил доктор. -- Он всего десять лет как основан, а кажется, будто испокон века был! -- И что нам теперь -- пешком в город добираться? -- озабоченно проговорила Надя. -- Да ну что вы, Наденька, Господь с вами, -- рассмеялся доктор. -- У меня ж тут неподалеку своя дачка имеется наподобие хибарки, там и заночуем. Так сказать, в тесноте, да не в обиде. А можно и в Покровских Воротах... Тут на обочине, визгнув тормозами, остановился горбатый белый "Запорожец". Васятка от неожиданности вздрогнул и встал, как вкопанный, а из "Запорожца" вылез молодой человек в цветастой рубашке с широким воротничком и приветливо замахал рукой. -- Кто это? -- на ходу спросила Надежда. Серапионыч поправил пенсне и пригляделся: -- О-о, да это ж мой давний знакомый, Петр Степаныч. Вот он-то нас и подвезет. И с чего это он выкопал свой старый рыдван? Вообще-то Петр Степаныч обычно ездит на "мерседесе", а на этой рухляди -- разве что к налоговому инспектору. Васятка уже ничему не удивлялся и ничего не спрашивал -- новые слова "мерседес", "рыдван", "налоговый инспектор" наваливались на него, будто снежный ком, хотя никакого снега поблизости не наблюдалось по причине летнего времени. На радостях Серапионыч не только горячо пожал руку Петру Степанычу, но даже расцеловался с ним. А потом, внимательно и чуть бесцеремонно разглядев, поставил диагноз: -- Верно я всегда и всем говорю -- надо больше на природе бывать. Вот вы, дорогой Петр Степаныч, за город выехали -- и сразу как-то поздоровели, посвежели. -- Ну, вы мне льстите, Владлен Серапионыч, -- засмеялся Петр Степаныч. -- Ничуть, батенька, ничуть, -- улыбнулся доктор. И добавил уже совершенно серьезно: -- Нет, правда, Петр Степаныч, вы словно лет эдак двадцать сбросили!.. Ах да, позвольте вас друг другу представить. Мой давний приятель Петр Степаныч. Вот эта очаровательная дама -- Наденька, светило московской журналистики. А молодой человек... Серапионыч запнулся -- в суете они не подумали о "легенде" для Васятки. Не говорить же каждому встречному-поперечному, что везут его из "параллельного мира". Доктору на помощь пришла Чаликова: -- Васятка -- мой племянник. Знаете, Петр Степаныч, он приехал из глухой деревни, где не то что телевидения -- электричества нет, и ему даже ваш "Запорожец" в диковинку. -- Ну что ж, прошу, -- пригласил Петр Степаныч, распахивая дверцы. -- Ведь вам в город? Серапионыч уселся спереди, рядом с водителем, предварительно подняв с сидения "Кислоярскую газету", а Надя с Васяткой -- сзади. Когда машина резво стронулась с места и понеслась вперед, Васятка с непривычки тихо ойкнул. Надежда ласково обняла его за плечи -- дескать, пустяки, ты еще на "Мерседесе" не ездил. Серапионыч кинул взор в "Кислоярскую газету" -- и восхитился: -- Ого, какая у вас старая газета -- можно сказать, букинистическая редкость. -- Вчерашняя, -- кратко отвечал Петр Степаныч, не отрывая взора от дороги. -- Да-да, конечно, вчерашняя, -- каким-то внезапно севшим голосом произнес доктор и до самого города уже не отвлекал Петра Степаныча от управления машиной. x x x Хотя народу было, как всегда, немного, вечернее богослужение отец Александр проводил с особым чувством -- ведь оно было последним в его недолгой карьере священника: сперва в приграничной Каменке, а потом в Царь-Городе, в Храме Всех Святых на Сорочьей улице. Давно уже ушли и последние богомольцы, и немногочисленные певчие хора, а отец Александр, задув почти все свечи, медленно ходил вдоль стен полутемного храма, от иконы к иконе, словно навсегда прощаясь. Однако возле образа святой Анны священник наткнулся на какого-то человека в темном, который коленопреклоненно молился. -- Батюшка, благослови, -- глухим голосом попросил человек. Но когда отец Александр попытался перекрестить незнакомца, тот резко выпрямился, и священник даже сам не понял, как его запястья оказались скованы наручниками. -- Что за шутки?! -- проревел отец Александр, пытаясь освободиться от оков. -- Шутки кончены, батюшка, -- вкрадчиво проговорил "богомолец". -- И будьте так любезны, ведите себя потише, если не хотите бо-ольших неприятностей. В подтверждение своих слов он извлек из-за пазухи пистолет и направил его на священника. -- Кто вы такой и что вам надо? -- едва сдерживая гнев, спросил отец Александр. Вместо ответа незнакомец вытащил из кармана зажигалку "Зипо" и поджег лампадку перед святой Анной. И хоть лампадка дала совсем немного света, отец Александр узнал своего обидчика: -- А-а, Мишка. Вот уж не думал здесь тебя встретить. Не думал... -- Мы везде, -- с особым смыслом ответил "Мишка", подчеркивая и "мы", и "везде". -- А ты что думал, батюшка -- мы, по-твоему, лохи? -- Пропала страна, -- вздохнул отец Александр. -- Для таких, как ты -- точно пропала, -- ухмыльнулся Мишка. -- Но мы люди не злые и даем тебе последний шанс -- будешь на нас работать? Вместо ответа отец Александр резко дернулся и попытался скованными руками выбить пистолет из рук незваного гостя, но тот увернулся: -- Грубо, Александр Иваныч, грубо и прямолинейно. Поверьте, мы вовсе не хотели с вами "заедаться", но вы же сами всю дорогу лезли на рожон. -- Я поступал по совести, -- с достоинством ответил отец Александр. И презрительно добавил: -- Хотя вам этого, боюсь, не понять. -- Где уж нам, -- криво ухмыльнулся Мишка. -- Это вы у нас всегда весь в белом, на белом коне и с шашкой. А мы -- подлые серые крысы, так, что ли? -- Я этого не говорил, -- буркнул отец Александр. -- Это вы сказали, Михаил Федорович, ну а мне остается лишь согласиться. Михаил Федорович даже не счел нужным как-то отвечать на эту дерзость: -- Эх, батюшка, батюшка, а ведь мы вас предупреждали, старались, труп к соседям подкидывали... -- Что вам надо? -- резко перебил отец Александр. -- Вот это деловой разговор, -- удовлетворенно кивнул Михаил Федорович. -- Итак, вопрос первый: где Ярослав? -- Какой Ярослав? -- переспросил священник. -- Кончай паясничать, -- со злобой прошипел Михаил Федорович. Все его наигранное благодушие куда-то вмиг улетучилось. -- Или ты отвечаешь на все наши вопросы, или... Да впрочем, ты нас знаешь. -- Знаю, -- сдержанно ответил отец Александр. -- И сказал бы все, что о вас думаю, да перед ними неловко. -- Священник перевел взгляд на образа. -- Хватит мне зубы заговаривать, -- повысил голос Михаил Федорович. -- Отвечай, где Ярослав! -- О том я одному Богу скажу, -- с тихой непреклонностью промолвил отец Александр, -- но не вам, прислужникам дьявола. -- Очень хорошо, -- процедил Михаил Федорович, -- сейчас ты узнаешь, на что мы способны... Лаврентий, хватит прятаться, выходи! Из-за прилавка, за которым во время богослужений торговали свечами и образками, поднялся человек. Стеклышки его пенсне хищно блеснули в тусклом свете лампадки... x x x "Запорожец" миновал покосившийся столбик с табличкой "Кислоярск", и вскоре по обеим сторонам дороги замелькали "коробки"-пятиэтажки, вызвавшие живейшее любопытство Васятки: -- Как, неужто в них люди живут? -- Живут, Васятка, еще как живут, -- отвлекшись от нерадостных мыслей, отвечала Надежда. -- Конечно, не царские хоромы, но тоже ничего. -- Владлен Серапионыч, вас к дому подвезти? -- спросил Петр Степаныч. -- А, нет-нет, не надо, -- отозвался доктор. -- Спасибо, что до города подбросили. Высадите где-нибудь в центре, где вам удобнее. -- Возле универмага вас устроит? -- предложил Петр Степаныч. -- Да-да, просто замечательно! -- обрадовался Серапионыч. -- Это как раз рядом. Чаликова несколько удивилась -- как раз универмаг находился довольно далеко от особняка Софьи Ивановны, вдовы банкира, где снимал квартиру Дубов и где обычно останавливалась Надя -- но вслух своего удивления высказывать не стала. Вскоре Петр Степаныч высадил своих пассажиров у скверика напротив универмага -- мрачноватого здания послевоенной постройки -- и, сердечно простившись, укатил. -- Ну, куда теперь? -- вздохнула Надя. -- Давайте присядем, -- предложил доктор. -- Я должен вам кое-что сказать. Выбрав свободную скамеечку, путники уселись. Внимание Нади привлекла очередь человек из тридцати перед входом в универмаг. Перехватив ее взгляд, Серапионыч пояснил: -- Видать, дефицит выкинули, вот они с вечера и занимают. Васятка хотел было спросить, что такое дефицит, но его опередила Надя: -- Какой дефицит? А мне казалось, что времена дефицита и ночных бдений в очередях давно канули в Лету. Доктор с видимым облегчением вздохнул -- то, что он собирался сказать, должно было стать для Нади очень неприятным сюрпризом, но ее последние слова как бы облегчали Серапионычу задачу. Вместо ответа доктор протянул Наде "Кислоярскую газету": -- Вчерашняя -- мне ее презентовал наш любезнейший Петр Степаныч. Надя рассеянно глянула на первую страницу. Слева под заголовком "Победители социалистического соревнования" красовались несколько фотопортретов, а справа крупными буквами было напечатано: "Встреча Константина Устиновича Черненко с Эрихом Хоннеккером". Надежда глянула на дату -- и сразу все поняла. Получили объяснение и допотопный автобус, и отсутствие пассажиров на остановке, и помолодевший на двадцать лет Петр Степаныч. -- О Господи, только этого нам еще не хватало, -- выдохнула Чаликова, устало склонив голову на плечо Васятке. -- Что-то случилось? -- участливо спросил Васятка. -- Да, но об этом позже, -- деланно бодро проговорил Серапионыч, поднимаясь со скамейки. -- А пока что подумаем о ночлеге. Есть тут у меня на примете одно местечко. Конечно, не отель "Англетер", но, как говорится, чем богаты. Взяв свои нехитрые пожитки, путешественники пересекли скверик и свернули в ближайший переулок, провожаемые подозрительным взглядом пожилого милиционера, фланировавшего вдоль универмаговской очереди. По счастью, он принадлежал к той половине Кислоярска, с коей Серапионыч был лично знаком, иначе непременно бы "довязался" к его спутникам -- женщине в слишком легкомысленном платье и слишком по-деревенски одетому мальчику. -- Владлен Серапионыч, куда вы нас ведете? -- спросила Надежда. -- К себе на работу, -- как нечто само собою разумеющееся, ответил доктор. -- Теперь там никого нет, если не считать пациентов, но они нам, надеюсь, не помешают. Равно как и мы им. -- А как мы туда попадем? -- продолжала Надя расспросы. -- Через окно, что ли? -- Зачем через окно, -- беззаботно рассмеялся Серапионыч. -- У меня же ключ с собой. И доктор, порывшись в кармане сюртука, выудил даже не один ключ, а целую связку. -- А вы уверены, что он подойдет? -- Должен подойти. Насколько помню, замки последний раз меняли лет эдак двадцать пять назад. Или, вернее, пять, как раз незадолго до Олимпиады... Васятка молча слушал разговор Нади с Серапионычем, но даже при всей природной сообразительности ничего понять не мог, хотя почти каждое слово в отдельности, само по себе, было вроде бы понятно. Пройдя по еще двум пустынным улицам, путники остановились перед обшарпанным каменным зданием с покосившимся крыльцом. Рядом с дверями красовалась вывеска: "Министерство здравоохранения РСФСР". -- Добро пожаловать, -- пригласил Серапионыч, когда дверь благополучно раскрылась. По счастью, Васятка не знал, в каком именно учреждении, подчиненном Минздраву, работает доктор, а Чаликовой было уже все едино, где преклонить усталую главу. Щадя нервную систему своих друзей, доктор повел их к себе в кабинет не через "покойницкую" залу, а по небольшому темному коридорчику, упиравшемуся в дверь с табличкой "Старший методист". -- Здесь в пятидесятые годы располагался райком комсомола, -- пояснил Серапионыч и распахнул дверь. К общему удивлению, кабинет не был пуст: под потолком горела одинокая лампочка без абажура, а за столом, заваленном всякой всячиной, сидел человек. Из-под небрежно накинутого некогда белого халата виднелся серый сюртук, точно такой же, как у Серапионыча, но значительно новее. Да и сам человек за столом казался точной копией Серапионыча, только чуть менее потрепанной. Перед двойником стояла опорожненная на треть литровая бутыль с этикеткой "Медицинский спирт", граненый стакан, блюдо с овощным салатом и "кирпич" черного хлеба. При этом двойник доктора читал "Сборник советской фантастики" и еще умудрялся слушать то, что вылетало сквозь шум и помехи из приемника "VEF-201" с выдвинутой до предела антенной: -- ...Генеральная Ассамблея ООН большинством голосов приняла очередную резолюцию, осуждающую ввод советских войск в Афганистан. Предлагаем нашим слушателям комментарий политического обозревателя Русской службы Би-Би-Си... Серапионыч деликатно, однако достаточно громко кашлянул. Его двойник отложил книжку и приглушил приемник. Приходу гостей он ничуть не удивился: -- Здравствуйте, товарищи. Присаживайтесь, выпьем... -- После, после, -- решительно перебил Серапионыч. -- У нас к вам дело. Двойник пошарил в выдвижном ящичке стола, вытащил оттуда пенсне на цепочке, точно такое же, как у Серапионыча, водрузил на нос и внимательно оглядел гостей: -- Простите, с кем имею честь? Впрочем, вас, голубчик, я уже, кажется, где-то встречал... Решив, что последнее замечание относится к нему, Серапионыч ответил: -- Совершенно верно. Меня вы могли видеть в зеркале. Видите ли, друг мой, я -- это вы, только двадцать лет спустя. Мы с госпожой Чаликовой и Васяткой немного заблудились во времени и случайно попали в прошлое. То есть к вам. К удивлению Нади, "младшего" Серапионыча это сообщение ничуть не удивило. -- Ну вот вам пожалуйста, а я думал, что такое только в книжках бывает, -- ткнул он в "Советскую фантастику". -- По этому случаю надо выпить! -- Нет-нет, доктор, мы не пьем, -- поспешно отказалась Надя из опасения, как бы "старший" Серапионыч не поддался соблазну выпить "на брудершафт" с самим собой двадцатилетней давности. -- А вы что, за рулем? -- сочувственно поинтересовался "младший" Серапионыч. -- Да, за рулем, -- подтвердила Чаликова. -- Машины времени. -- А-а, ну понятно, -- кивнул "младший" доктор с видом знатока научной фантастики. -- Да и потом, дорогой коллега, какую гадость вы пьете, -- поморщился "старший" доктор, принюхиваясь к запаху, идущему из бутыли. -- А вот мы, люди будущего, употребляем совсем другие жидкости. С этими словами доктор извлек свою знаменитую скляночку, отвинтил крышечку и слегка плеснул в стакан с остатками спирта. -- И это можно пить? -- с некоторой опаской спросил "младший" Серапионыч. -- Не только можно, но и нужно! -- подхватил "старший". -- Давайте я вам запишу рецепт, будете сами изготавливать. Чудный эликсир для поднятия тонуса! У вас, голубчик, не найдется кусочка бумажки? "Младший" Серапионыч пошарил на столе, потом в столе, и вытащил целую стопку морговских бланков с круглой печатью. "Старший" Серапионыч извлек из внешнего кармана сюртука старомодную ручку с золотым пером (точно такая же торчала из соответствующего кармана у его двойника), трудноразборчивым докторским почерком набросал на бланке некую сложную формулу и внизу дописал: "Добавлять по вкусу в чай, суп и др. жидкости". При этом от зорких глаз Васятки не укрылось, что несколько незаполненных бланков Серапионыч незаметно сунул себе в карман. Между тем "младший" Серапионыч поднял стакан до уровня лица, слегка взболтал, наблюдая, как "чудный эликсир" растворяется в спирте (а отнюдь не в чае или супе), и залпом выпил. Однажды Серапионычу удалось "соблазнить" Надю на дегустацию своего "чудо-эликсира", и она до сих пор не без некоторого содрогания вспоминала, что испытывала при этом, но тогда она "приняла на душу" всего капельку, да еще растворенную в кружке чая, а тут имела место быть совершенно гремучая и непредсказуемая смесь "скляночной жидкости" со спиртом, пусть и медицинским. И воздействие не замедлило -- влив в себя содержимое стакана, "младший" Серапионыч попытался было зачерпнуть ложкой немного салату, но не успел, уронившись лицом прямо в блюдо. -- Это надолго, -- сочувственно произнес "старший" Серапионыч. -- Теперь он... то есть я не скоро очухаюсь. -- А нам-то что же делать? -- растерянно переводя взор с одного Серапионыча на другого, спросила Надя. -- Утро вечера мудренее, -- оптимистично откликнулся доктор. -- Можно, конечно, переночевать и тут, но ежели доктор на боевом посту, стало быть, квартира свободна. -- А как же мы его одного оставим в таком виде? -- забеспокоился Васятка. -- Вдруг с ним чего случится? Вот, помню, в прошлом году у нас в деревне... -- Да нет, Васятка, с ним ничего не случится, -- заверил доктор. И пояснил: -- Иначе я бы теперь перед тобой не стоял. Ну, идемте. Когда Серапионыч закрывал на ключ входную дверь, Чаликова задала ему вопрос, который ее очень занимал: -- Скажите, Владлен Серапионыч, но если он -- это вы, то вы должны были запомнить то, что теперь было? Согласитесь, не каждый день к нам являются путешественники во времени. Доктор от всей души рассмеялся: -- Ну разумеется, запомнил. Но исключительно как сон, приснившийся после чтения фантастики под спиртик... Осторожно, здесь ступенька кривая, в потемках и оступиться недолго. Да, так вот, с тех пор я решительно "завязал" как с тем, так и с другим. Двадцать лет читаю только газеты, а пью исключительно жидкость из скляночки. Тем более после того, как по некоему, как мне казалось, алкогольному наитию записал ее химико-фармацевтическую формулу. -- Значит, хоть минимальная польза от нашего путешествия во времени все-таки была, -- через силу рассмеялась и Чаликова. Не до смеха было лишь Васятке. Казалось, какая-то неприятная догадка осенила его, и в течение всей дороги по темным улицам до дома, где жил Серапионыч, он хмурился и не произнес ни слова. x x x В отличие от некоторых своих собратьев по ремеслу, Чумичка старался вести здоровый образ жизни, в частности -- засветло ложился спать и рано вставал. Так как накануне выспаться почти не удалось, то сегодня Чумичка, проводив в дальний путь Надежду, Серапионыча и Васятку, сразу же отправился на боковую с намерением не просыпаться до самого рассвета. Если кому-то случалась надобность разбудить Чумичку, то усилия приходилось прикладывать воистину неимоверные -- разве что не стрелять из пушки над самым ухом. Но на этот раз произошло невероятное -- Чумичка проснулся сам. А проснувшись, некоторое время лежал в постели с открытыми глазами, стараясь понять, что случилось. Может, виной столь неурочного пробуждения был какой-нибудь кошмарный сон? Чумичка редко видел сны, а если и видел, то потом никак не мог вспомнить, о чем они, даже в самых общих чертах. Но на сей раз ему ничего не снилось -- в этом Чумичка был уверен. Так и не придя ни к какому выводу, Чумичка закрыл глаза и попытался заснуть, но тут где-то глубоко в его сознании раздался тихий равномерный стук. Чумичка тряхнул головой, но стук не исчез, и более того -- с каждым мигом становился все громче и настойчивее. -- Что за чудеса! -- проворчал Чумичка, нехотя поднимаясь с кровати. Впрочем, ему по роду занятий как раз и приходилось иметь дело главным образом с чудесами. Колдун щелкнул пальцами правой руки, и в небогато обставленной горнице стало чуть светлее, хотя вроде бы никакой светильник не загорелся. Накинув шлепанцы, Чумичка стал ходить из угла в угол, прислушиваясь, откуда исходит стук. Вскоре ему стало понятно, что источник -- где-то возле тулупа, который висел на спинке стула посреди горницы. Этот тулуп был для Чумички своего рода рабочей одеждой -- в его многочисленных внутренних карманах и кармашках хранились принадлежности колдовского ремесла, в том числе и скляночки с живою водой, которая спасла жизнь дону Альфонсо. В одном из карманов находился магический кристалл. Вернее, его половина -- вторая в саквояже Надежды Чаликовой отправилась "за городище". Чумичка извлек кристалл и понял, что звуки исходят из его глубин. Более того, Чумичке казалось, что все мелкие грани кристалла озарены багровым пламенем. Чумичка вскинул левую руку, щелкнул пальцами, и в комнате вновь стало темнее. Но багряное пламя не исчезло -- оно, как и звук, исходило из глубины кристалла. А звуки становились все громче и настойчивее, и колдун каким-то внутренним чувством понял, что если он это не остановит, то может произойти что-то страшное и непоправимое. И уже не столько разумом, сколько по какому-то наитию Чумичка со всех сил швырнул кристалл оземь. Стук мгновенно прекратился, а когда колдун поднял кристалл, никакого красного свечения из него уже не исходило. Чумичка засунул кристалл обратно в карман тулупа и лег в постель, а уже через мгновение провалился в глубокий сон. Чумичка не знал и не мог знать, что в этот же самый миг совсем в другой части Царь-Города, в таком же темном помещен