-- Ну что, дружище Борис Мартьяныч, покажем народу царя-батюшку? Хотя не много-то чего полицезреть осталось -- одни косточки, да и те обглоданные! Дьяк испуганно перекрестился: -- О Господи, ну что вы такое говорите! -- Правду говорю, только правду и ничего, кроме правды! -- ответил Рыжий, словно припечатал. И строго глянул на стрельца, который с испуганным видом переминался с ноги на ногу: -- У тебя что-то еще? -- Да. Вы, господин Рыжий, спосылали вашего возницу за князем Длинноруким. И вот он вернулся... -- И, конечно, без князя Длиннорукого? -- не то спросил, не то констатировал Рыжий. -- В градоправлении его не было, а дома сказали, что князь вместе с супругой уже отбыл в Ливонию исполнять должность посла, -- сообщил стрелец. -- Но сосед оказался дома, и его-то ваш возница уговорил приехать сюда. Прикажете ввести? Рыжий только рукой махнул и подлил себе еще немного наливки. -- Что за сосед? -- удивленно переспросил дьяк, взором проводив охранника. -- Сейчас узнаем, -- рассеянно бросил Рыжий. И заговорил как бы о чем-то совсем другом: -- Да, Борис Мартьяныч, хорошо же он жил, Государь наш, что едва беда пришла, так никого рядом нет. А кто был, так и те прочь бегут, словно от чумы. Только мы с вами одни здесь дурака валяем! Вот скажите, где этот, как его, ну, тот парень, что за столом сидел и посетителей отшивал? -- Сказал, что в Тайный приказ отправился, за сыскарями, -- пробурчал Борис Мартьяныч. -- И ни его, ни сыскарей... О Господи! -- вырвалось у дьяка. -- Что ж теперь будет? И что делать? -- Дельный вопрос, -- хмыкнул Рыжий. -- Им уже задавались большие умы -- Николай Гаврилыч Чернышевский и Владимир Ильич Ульянов-Ленин. Вы, почтеннейший Борис Мартьяныч -- третий... Что делать? Можно было бы хотя бы созвать Боярскую Думу -- да где они, эти бояре? Ау! Разбежались, как тараканы из-под веника. Был бы жив князь Борислав Епифанович, какой-никакой, а все из царского роду -- а и того сгубили. Да еще и супругу съели, причем по наводке нашего милейшего Путяты! -- Да что вы такое несете! -- не выдержал дьяк. -- С чего вы взяли?.. Рыжий поглядел прямо в глаза Борису Мартьянычу: -- А вы об этом, конечно же, не знали? И не догадывались? И не спрашивали себя, что общего может быть у Государя с этим прощелыгой Херклаффом? -- Спрашивал, -- каким-то упавшим голосом промолвил дьяк и решительно допил оставшееся в чарке. -- Еще как спрашивал! Да не мое это свинячье дело -- судить, с кем наш царь дела водит. Мое дело служить ему верой и правдой! И дьяк, отодвинув блюдо с закуской, поставил локти на стол и закрыл лицо ладонями. Тут в приемную вернулся стрелец, а следом за ним -- обещанный "сосед князя Длиннорукого", иными словами, глава Потешного приказа князь Святославский. Но не один, а в сопровождении скоморохов Антипа и Мисаила. Все трое были слегка "под мухой" -- их сорвали с места, когда они оприходовали содержимое вчерашней бочки. Господин Рыжий никогда не был высокого мнения о деловых и иных свойствах князя Святославского, но он привык работать с тем материалом, какой есть. Поэтому новоназначенный градоначальник встряхнулся, словно сгоняя с себя хмель, и обратился к прибывшим буднично, по-деловому: -- Надеюсь, господа, вы уже знаете, зачем вас сюда вызвали? Князь и скоморохи удивленно переглянулись. -- Нет, не знаем, -- ответил Святославский. И неуверенно предположил: -- Должно быть, царь-батюшка мне голову рубить будет за то, что давеча невежливо с ним обошелся... Рыжий не признавал старинного царь-городского обычая -- разводить долгие разговоры да подъезжать к сути дела издалека. К тому же и случай сейчас был не тот. Поэтому он решительно возвысил голос: -- Положение сложное и опасное. Нужно что-то делать, чтобы избежать беспорядка и успокоить людей. Вы ж сами видели, сколько их под окнами собралось. -- Да уж, народу, словно море, -- подтвердил Антип. -- На наши представления и пол-столько не приходит, -- со вздохом добавил Мисаил. -- А для чего они заявились? -- запоздало удивился Святославский. -- Они заявились, потому что кто-то пустил по городу зловредные слухи, будто наш Государь съеден, -- объяснил Рыжий. И тяжко вздохнул: -- Которые, увы, соответствуют действительности... -- Мда-а, -- глубокомысленно протянул Святославский. -- А вы, случаем, ничего не перепутали? -- Хотите взглянуть на то, что от него осталось? -- подал голос дьяк Борис Мартьяныч, который с самого прихода князя и скоморохов сидел за столом и бездумно глядел в пустую чарку. -- А давайте для успокоения нравов покажем им представление! -- вдруг предложил князь, на которого весть о съедении царя отчего-то не произвела должного впечатления. -- Мы как раз начали разучивать трагедь "Лютая смерть царя Валтасара" по библейским сказаниям... -- Народ успокоится только в одном случае -- если мы покажем ему царя Путяту, -- отрезал Рыжий. -- И желательно не мертвого, а живого! Может быть, вы знаете способ, как это сделать? -- И даже не один! -- с воодушевлением подхватил Святославский. -- Вы сказали, косточки сохранились? Значит, и череп сохранился. А это уже больше, чем ничего... -- На что вам череп? -- с подозрением глянул на князя дьяк Борис Мартьяныч. -- Уж не собираетесь ли вы какое кощунство над ним сотворить? Не дозволю! И он даже пристукнул по столу, но попал по краю тарелки, отчего недоеденный огурец взлетел чуть не до потолка. Мисаил очень ловко поймал его и незамедлительно отправил себе в рот. -- Никакого кощунства, -- заявил он, прожевав огурец. -- Разыграем знаменитую англицкую кумедь, забыл, как называется, ну, там еще один чудик откопал на погосте череп скомороха и стал его расспрашивать, дескать, ответь мне, старина, быть али не быть? -- И вы что, думаете с этой хохмой выступать перед народом? -- не выдержал Рыжий. -- Да! -- с вызовом приосанился Мисаил. -- Потому как искусство принадлежит народу! -- А то можно спослать в Потешный приказ за рисовальщиками, -- гнул свое князь Святославский. -- Они вам так череп разукрасят, что ни одна собака не отличит! А что, почему бы нет? Кости оденем в царский кафтан, все это безобразие выставим в окне, а сами встанем сзади, чтоб народ не видел, и будем толкать туда-сюда, будто он сам движется! Тут уже Рыжий не выдержал: -- Князь, вы, кажется, не совсем понимаете, в чем дело. Ежели мы сейчас, вот прямо сейчас не убедим народ, что царь жив-здоров и просит всех успокоиться и разойтись по домам, то это будет значить одно -- в самые ближайшие дни нас ждут великие беспорядки, брожение, бесчинства и как следствие -- гибель всего Кислоярского царства. А вы устраиваете какой-то балаган на костях! -- Ну, так бы сразу и сказали, -- хладнокровно откликнулся Святославский. -- В таком случае имеется у меня еще один способ, самый верный. Ну-ка, Антип, покажи нам, что не зря казенный хлеб жуешь. Антип чуть ссутулился, зачесал волосы на плешь, напряг ноздри, сложил губки бантиком, раскрыл глаза до отпущенных природою пределов и при этом каким-то чудом сдвинул их к переносице. -- Государь! -- вскрикнул дьяк Борис Мартьяныч и даже вскочил из-за стола. -- Да-а, и не отличишь от настоящего, -- похвалил Рыжий, с изумлением разглядывая "опутятившегося" Антипа. -- А сказать что-нибудь его голосом сможешь? -- Да ну что вы, в таком состоянии и своим-то голосом ничего не выговоришь, -- ответил за Антипа князь Святославский. -- Для этого у нас есть Мисаил... Хотя нет, было раньше у нас одно дарование, по прозванию Макарий Галка, этот умел кого угодно изобразить, да так, что не то что ни одна собака -- родная матушка не отличит. Жаль, не задержался в моем ведомстве -- взял да ушел на вольные хлеба. Хотя что за хлеба у него такие -- не пойму. С тех пор как простились, ни разу о нем не слышал, -- печально вздохнул князь. -- Спился, должно быть... Ну, давайте. Мисаил прокашлялся и отрывисто заговорил, старательно подчеркивая и выделяя каждое слово: -- Господа. Дорогие соотечественники. Вы. Видите. Что я. Жив. И нет никаких. Оснований. Верить инсивуна... Инсинува... Инсвину... Верить вымыслу, будто бы. Меня. Съели. Обещаю, что мы. Найдем. Всех тех. Кто распустил эти. Вздорные слухи. И примерно. Накажем. Где найдем. Там. И. Замочим. Мисаил говорил так похоже, что Рыжий с Борисом Мартьянычем, на миг забыв о невзгодах, даже зарукоплескали. А князь Святославский гордо провозгласил: -- Вот видите, какие способности у нас втуне пропадают. Так что вы уж замолвите словечко перед... ну, перед тем, кто потом будет, чтобы не скупились на средства для Потешного приказа! И тут за спиной князя раздалась громкая напевная речь: -- Исполать вам, добры молодцы и красны девицы! (Хотя красных девиц в приемной не было вовсе, а присутствующих добрыми молодцами назвать можно было лишь с большой натяжкой). Напевный голос принадлежал боярину Шандыбе, славному огромной, во всю голову, лысиной. Кроме того, борода у него то ли не росла вообще, то ли он ее брил, оттого при виде сего боярина Рыжему вспоминался заглавный герой виденного в молодости фильма про Фантомаса, разве что густые брови несколько выбивались из этого яркого кинематографического образа. -- Едва сквозь толпу пробрался, -- радостно сообщил Шандыба. -- На что не пойдешь, чтобы царские косточки проведать! -- И что, за этим вы сюда пришли? -- неприязненно глянул на него Рыжий. -- А заодно посмотреть, как вы тут простой народ дурите! -- еще радостнее провозгласил боярин Шандыба. -- Пить будете? -- слегка заплетающимся языком проговорил дьяк Борис Мартьяныч. И, не дожидаясь ответа, наполнил чарку и протянул ее нежданному гостю. -- Вот такие, как вы, народ и спаивают, -- громогласно заявил Шандыба, однако чарку принял. -- Пью не за ваше здравие, но за упокой души нашего царя и за светлое будущее нашего государства! С этими словами боярин сноровисто влил содержимое чарки себе в глотку и занюхал широким рукавом кафтана. -- Ну да, ты один у нас честный и порядочный, -- не выдержал князь Святославский. -- А мы все -- лгуны, вруны да обманщики. -- А вот это ты сказал, князь, а не я, -- хохотнул Шандыба. -- Дело, конечно, ваше, а я вышел бы к народу и объявил всю правду! -- Вот выйди и объяви, -- предложил Святославский. -- Почему это я? -- возмутился боярин. -- Я, что ли, Государя слопал? -- А кто -- мы? -- не выдержал господин Рыжий. -- Может, и вы, -- Шандыба сел на один из стульев для посетителей и закинул ногу за ногу. -- Когда я пришел, Государя уже съели, а вы были тут! А что, я вас покрывать не буду, я перед кем хошь правду-матку зарежу! -- Вот-вот, прямо как на той неделе, -- злорадно подхватил князь Святославский. -- Заявился на свадьбу и, хлебнув медовухи, принялся невесту обличать -- мол, и такая она, и сякая, и гуляла с кем ни попадя... -- Я правду говорил! -- приосанился Шандыба. -- Так эту правду все и до тебя знали, -- продолжал Святославский. -- А ты приперся и все веселье людям испохабил! -- Невеста должна быть честной! -- заявил боярин Шандыба. И как бы в подтверждение своих слов рубанул по воздуху ребром ладони. -- Ну никто ж не спорит, что невеста должна быть честной, -- с досадой проворчал Святославский, -- да зачем об этом на свадьбе говорить? Содержательный спор оказался вскоре прерван, что называется, самым насильственным способом: раздался звук разбиваемого окна, и в приемную влетел увесистый булыжник, по счастью, ни в кого не попав. Стали слышны и крики с улицы: -- Ца-ря! Ца-ря! Ца-ря! -- Ну, теперь ваш выход, -- обратился Рыжий к Антипу и Мисаилу. -- Народ хочет царя, а вы вдвоем его прекрасно заменяете! Однако скоморохи попятились задом от окна. -- Они же нас каменьями закидают, -- выкрикнул Мисаил. -- Боязно, -- поежился Антип. -- Вам надобно выпить, -- с видом знатока промолвил князь Святославский. -- Для храбрости. -- Но не здесь, -- разомкнул уста дьяк Борис Мартьяныч. -- Пройдемте куда-нибудь вглубь терема. -- И я даже знаю, куда, -- тут же подхватил Рыжий. И оборотился к Шандыбе: -- Вы, почтеннейший боярин, кажется, хотели полюбоваться останками Путяты? В таком случае добро пожаловать в его горницу. И вся честная беседа, прихватив кувшин с остатками наливки, покинула приемную. И очень вовремя -- вослед им туда влетел еще один булыжник. x x x Не очень доверяя тем слухам, что Маша принесла с базара, князь Длиннорукий послал в город конюха, садовника и других дворовых людей посмышленее, и вскоре они вернулись с новостями более чем неутешительными -- будто слухи не смолкают, а настроения среди горожан такие, что беспорядков не избежать, даже если толки окажутся беспочвенными. Поэтому, хоть князю и хотелось прихватить с собой побольше всякого скарба, но после недолгого совещания с княгиней было решено взять только самое необходимое, зато выехать как можно скорее. Но и сборы самого необходимого заняли не так уж мало времени, и, проезжая по городу, княжеская чета могла воочию наблюдать плоды зловредного брожения умов: и опустевшие улицы, и запертые среди бела дня ряды лавок, и кучки подозрительных людей, с явной враждебностью поглядывающих на аляповатую длинноруковскую карету. Еще более неприятная неожиданность ждала их на выезде из Царь-Города. Несмотря на то, что Ново-Мангазейские ворота обслуживала целая дюжина стрельцов, не считая чиновников Податного приказа, на сей раз там столпилось чуть не полсотни карет и повозок -- состоятельные горожане предпочли переждать смутные времена в загородных усадьбах или на постоялых дворах Новой Мангазеи. Князь прикинул -- ожидание своего череда могло затянуться чуть не до вечера. Поэтому он, недолго думая, выбрался из кареты и решительно направился к воротам. -- Я -- градоначальник князь Длиннорукий, -- заявил он, надеясь, что весть о его новом назначении досюда еще не дошла. -- Извольте пропустить меня немедля, вне очереди! Молодой стрелец посмотрел на князя чуть свысока -- для него градоначальник никаким начальством не был, ибо привратная служба подчинялась совсем другому ведомству. К тому же до Ново-Мангазейских ворот уже дошли слухи о съедении царя, и стрельцы прекрасно понимали, отчего столько людей, и отнюдь не самых бедных, разом рванули прочь из столицы. Естественно, таким случаем грех было бы не воспользоваться, и привратники чуть не в открытую намекали выезжающим, что во избежание задержки неплохо бы заплатить. Выезжающие и сами это прекрасно понимали, так что многие стрельцы и чиновники, оказавшиеся в этот день на службе, значительно повысили свое благосостояние. Конечно, стрелец, к которому обратился Длиннорукий, не прочь был бы в одиночку "навариться" на столь высокопоставленном государственном муже, но князь, похоже, решил добиться преимуществ, не залезая в мошну. А вымогать взятку у самого князя Длиннорукого охранник все же поостерегся -- не вышло бы потом себе дороже. Поэтому он позвал непосредственное начальство -- старшего стрельца. Это был уже немолодой человек с хитрым проницательным взглядом. В отличие от своего подчиненного, он отнесся к князю с самым искренним уважением и желанием помочь -- но больше на словах, чем на деле: -- Понимаете, дорогой князь, я бы со всем моим удовольствием пропустил вас и без очереди, и даже безо всякого досмотра, но вы же знаете -- таков порядок. Я слыхивал, будто вы сами в градоправлении никакого непорядка не терпите, и всегда своим ребятам говорю: "Вот с кого вам, оболтусам, пример надобно брать!.." Князь уже понял, что именно от него требуется, и в общем-то даже готов был "дать на лапу" кому угодно, лишь бы поскорее выбраться из города, которым до вчерашнего дня безраздельно правил. Но увидев, что ему, светлейшему князю Длиннорукому, перечат самым наглым образом, он, что называется, "уперся рогами". -- А вот это вы видели? -- князь, будто козырного туза, извлек из-за пазухи верительную грамоту. -- Примите мои поздравления, -- с еле скрытой издевкой произнес старший стрелец. -- Значит, вы отныне будете управлять Царь-Городом из Ливонии? Позеленев в лице, князь полез было в карман за кошельком, но вздрогнул, услышав за спиной резкий пронзительный голос: -- Что такое? Почему не едем? Обернувшись, князь увидел супругу. Когда Евдокии Даниловне наскучило ждать, она отправилась следом за мужем. Сходу "въехав" в суть происходящего, княгиня тут же обратила все красноречие на старшего стрельца: -- Да ты что, козел безрогий, шутки тут шутить, блин, вздумал? Тебе в нос твой поганый суют грамоту, самим царем-батюшкой подписанную, а ты кочевряжисся, будто дерьмо в проруби! Да ежели ты сей же миг не пропустишь нас, так я до самого Государя дойду, он тебя, шмакодявку позорную, не токмо со службы выпрет, а с потрохами съест! Услыхав такое из уст женщины, известной набожностью и незлобивым нравом, старший охранник даже лишился дара речи -- к счастью, ненадолго. А едва обретя его, крикнул подчиненным: -- Пропустите князя и княгиню Длинноруких! И немедля! Вскоре лошади уже несли княжескую карету по наезженной Мангазейской дороге, а княгиня выговаривала супругу: -- Ну какого беса ты стал с ними "заедаться"? Знаешь ведь, что начальство всегда право! С этим князь не спорил -- такого правила он и сам неукоснительно придерживался, исполняя должность градоначальника. -- Заплатил бы им, дурачок, пускай подавятся! -- не успокаивалась Евдокия Даниловна. -- А если бы они захотели нас досмотреть -- ты об этом подумал? Князь молчал -- супруга была кругом права. Дело в том, что сборы "самого необходимого" отнюдь не ограничивались упаковкой одежды, обуви и прочих нужных в дороге вещей. Чета Длинноруких собственноручно зашивала деньги и драгоценности под подкладку одежды, так что нетрудно было представить, к каким последствиям мог бы привести не совсем поверхностный досмотр. x x x Хозяева дома, где снимали комнаты Глухарева и Каширский, были обычным купеческим семейством. Они не имели никакого отношения к тому ведомству, чьи поручения нередко выполняла парочка авантюристов. Пустить к себе в дом столь сомнительных постояльцев хозяева согласились, уступая просьбе Глеба Святославовича, приятеля и чуть ли не дальнего родственника. Взамен он пообещал условия благоприятствования в делах и даже налоговые скидки. (Хозяева знали, что Глеб Святославович состоит на Государевой службе, но по какой части -- об этом он никогда не распространялся). И действительно, вскоре их торговля пошла в гору, а вопросы с государственными учреждениями, в прежние времена требовавшие долгих хлопот и, чего греха таить, немалых средств, теперь решались как бы сами собой. Когда по городу поползли зловещие слухи, сие почтенное семейство, подобно многим другим, тоже решило на время покинуть столицу, а про постояльцев впопыхах никто даже не вспомнил. Впрочем, господин Каширский обо всех этих жутких событиях и не подозревал: вернувшись домой, он засел за научный труд "Астральное и ментальное тело в социальном аспекте", который писал уже несколько лет в недолгих и нечастых перерывах между разного рода авантюрными предприятиями. Но не успел он записать и нескольких строчек, как в комнату ворвалась Анна Сергеевна Глухарева, причем в самом отвратительном настроении. -- Опять дурью маетесь?! -- даже не поздоровавшись, напустилась она на Каширского. -- Кругом такое творится, а вы... Каширский нехотя отложил тетрадку: -- Что-то случилось? -- Да, случилось! -- рявкнула Анна Сергеевна. -- Мало того, что у меня сперли кинжал, так еще и "кинули", как последнюю дуру! -- Кто? -- удивился Каширский. -- Кто-кто -- черт в пальто! -- сварливо бросила Анна Сергеевна. -- Путята, кто же еще! Сделал мне заказ, я все исполнила, а как платить -- шиш с маслом! -- Неужели отказался? -- посочувствовал "человек науки". -- Попробовал бы, -- злобно процедила госпожа Глухарева. -- Хуже -- сдох! -- Кто скончался? -- не понял Каширский. -- Путята, кто ж еще! -- пуще прежнего взбеленилась Анна Сергеевна. -- Весь город про то гудит, а вы сидите в этом сраном чулане и ни хрена не видите! -- Ну так просветите, -- спокойно предложил Каширский. -- Кто гудит и что произошло с Государем? Объясните толком. -- Некогда объяснять! -- отрезала Анна Сергеевна. -- Я одно знаю -- все богатеи рванули из города, и наши тоже. В доме остался один старичок-сторож, но я его уже того... В общем, нейтрализовала. Раньше, чем через час, не очухается. Так что весь дом в нашем полном распоряжении. Помародерствуем вволю! -- Нет-нет, Анна Сергеевна, я решительно против, -- отказался Каширский, -- да и вам не советую. Помните, что народная мудрость гласит: не воруй там, где живешь, а воруй там, где не живешь. -- А вы и не будете ничего воровать, -- подъехала Анна Сергеевна с другого бока. -- Вы через ваш астрал отыщете место, где лежат драгоценности, а воровать их буду я. А потом с вами расплачусь за научный эксперимент. Идемте же скорее, пока хозяева не вернулись! -- Ну ладно, будь по-вашему, -- дал себя уговорить Каширский. -- Но учтите, Анна Сергеевна -- я иду на это исключительно ради науки! Через несколько минут Каширский уже бродил по хозяйским покоям, держа в руках прут из метлы, будто заправский лозоходец, и мысленно призывал силы Мирового Эфира указать, где спрятаны драгоценности. Проходя по полутемному коридору, экспериментатор почувствовал, что ветка в руке дрогнула, и он решительно указал на старый сундук, покрытый дырявою рогожкой: -- Вот здесь! -- Да тут, кроме клопов, ничего нет и быть не может, -- брезгливо скривилась Анна Сергеевна, которая неотступно следовала за сообщником, по пути прихватывая со столов и полок всякие безделушки и небрежно скидывая их в наволочку. -- Насчет клопов не скажу, -- с видом знатока откликнулся Каширский, -- но обычно господа обыватели самые ценные вещи хранят именно в таких местах. Они думают, что воры туда не полезут, в то время как опытные домушники обычно там первым делом и шарятся. -- Сразу видно специалиста, -- ехидно подпустила Анна Сергеевна. -- Да, я признанный специалист в области человеческой психологии, -- сделав вид, что не заметил "подколки", горделиво подтвердил Каширский. -- В том числе и психологии воров. -- Однако, решив, что выразился слишком уж просто, признанный специалист уточнил: -- То есть представителей асоциального среза социального общества. -- Чем умничать, помогли бы сундук вскрыть, -- прикрикнула Анна Сергеевна, на которую ученые речи господина Каширского должного впечатления не произвели. Однако содержание сундука поначалу вызвало у Анны Сергеевны некоторое разочарование -- это были какие-то старые скатерти, дырявые платки, латаное белье и прочая ветошь, годная разве что для старьевщика, но не для преуспевающего купеческого семейства. -- Все правильно, -- оптимистично заявил Каширский. -- Чаще всего так и бывает: сверху тряпки, а на дне... На дне оказался какой-то увесистый сверток. Перейдя в комнату, где было светлее, чем в коридоре, Анна Сергеевна и Каширский развернули его и обнаружили набор столовых приборов -- ножей, ложек, вилок и даже одну поварешку. По всему было видно, что это добро пролежало забытым на дне сундука много лет -- некоторые предметы уже были сильно тронуты ржавчиной. -- Ага, а теперь вы скажете, что внутри они из чистого золота, -- с невыразимым сарказмом процедила Анна Сергеевна. -- Ну, дать стопроцентную гарантию я не берусь, -- заосторожничал Каширский, -- но, в общем-то, весьма вероятно. -- Вы что, дурой меня считаете? -- взвилась Глухарева. -- Хватит ваньку валять, ищите настоящее золото, а то я за себя не отвечаю! -- Не хотелось бы вас огорчать, уважаемая Анна Сергеевна, но, насколько я знаю наших почтенных хозяев, свое состояние они держат отнюдь не в кубышке, а вкладывают в торговые и иные предприятия, -- спокойно, будто читая лекцию, заговорил Каширский. -- Конечно, политэкономия -- не совсем моя научная специализация, но как ученый энциклопедического склада я отчасти знаком с теоретическими выкладками Адама Смита, Карла Маркса, Егора Гайдара, других ведущих экономистов, и никто из них не пропагандировал хранения золотых украшений дома. Напротив, лучшим способом приумножения благосостояния, по общему мнению, является следование известной формуле "деньги -- товар -- деньги", ибо... Каширский осекся на полуслове -- сзади раздался приглушенный и чуть скрипучий голос: -- Исфините, я фам не помешал? Появление кого угодно другого стократ меньше поразило бы золотоискателей. Но увы -- посреди комнаты, живой и невредимый, стоял господин Херклафф, которого Каширский числил в мертвых, а Глухарева не далее как сегодня собственноручно заколола кинжалом. -- Зд-д-дравствуйте, Эд-дуард Ф-фридрихович, -- вразнобой пролепетали Анна Сергеевна и Каширский. -- Кажется, я оторвал вас от важных дель? -- учтиво осведомился Херклафф, поправляя монокль. -- Да, мы тут проводим экспроприа... то есть, я хотел сказать эксперимент, -- понемногу успокаиваясь, ответил Каширский. -- Хотя, как говаривал один восточный мыслитель, трудно искать золото в темном сундуке, особенно если его там нет... "Странно, как это он остался жив, -- размышляла между тем Анна Сергеевна. -- И смотрит как-то уж больно ласково, будто не я его ножичком пырнула... Хотя он может этого и не знать -- я же к нему сзади подкралась, незаметно. Небось, думает на Чаликову..." -- А-а, у вас есть мешок, -- выслушав Каширского, радостно проговорил Херклафф. -- Дас ист зер гут, мне он как раз нушен. И вы тоже. -- Зачем? -- с подозрением спросила Анна Сергеевна. -- За золотишком, -- осклабился Эдуард Фридрихович. -- А здесь вы все рафно ничефо не найдете. -- За золотишком? -- повеселела Анна Сергеевна. -- И когда? -- Прямо сейчас, -- заявил Херклафф и первым направился к выходу. Но перед самыми дверями вдруг резко остановился и, кинув быстрый пристальный взгляд на Анну Сергеевну, сделал галантное движение рукой: -- Только после вас, фройляйн. x x x Чумичкина хибарка стояла на городском отшибе, и шум потрясений до нее почти не долетал. Обедая теми яствами, на которые расщедрилась скатерть-самобранка, Василий и Надежда наперебой рассказывали о событиях, свидетелями и участниками коих они стали в этот день. Когда Чаликова дошла до встречи с Каширским, Дубов попросил: -- Наденька, с этого места, пожалуйста, подробнее. Хотя Надя добросовестно старалась вспомнить все подробности, ее рассказ получился очень сбивчивым. Но Василий и так все понял: -- Ясно -- Каширский вам элементарно "давал установку", а вы на нее попались. -- Да что вы, не может быть! -- завозмущалась Надя. -- Он просто говорил мне... -- ...что кинжал Анны Сергеевны в ваших руках должен послужить делу добра и справедливости, -- закончил за Надю Василий. -- И вы тут же побежали вершить самосуд над злом и несправедливостью, которые для вас воплотились в некоем конкретном индивиде. И вы еще говорите, что это не "установка"! -- Ну что ж, и на журналистку бывает проруха, -- вздохнула Чаликова. -- Хорошо еще, что так все кончилось. Одного не пойму, как это кинжал пропал из сумки и очутился у тебя? -- Надежда обратила взор на Чумичку. -- Я за тобой всю дорогу приглядывал, -- нехотя пробурчал колдун. -- А ножик из сумки достать, так это ж не колдовство даже, а так -- баловство. -- Давайте решим, что нам теперь делать, -- предложил Дубов. -- Уходить в свой мир, -- твердо сказала Чаликова. И печально добавила: -- Теперь, наверное, навсегда... -- Сначала еще из города надо выбраться, -- заметил Василий. -- А то ежели Путяту и вправду съели, то непорядков не избежать. -- А может, они уже начались? -- предположила Надя. -- Сейчас узнаем. -- Дубов извлек из-под кафтана "херклаффский" кристалл и положил его на стол. -- Ну, Наденька, и кого бы вы хотели теперь увидать? -- Петровича, -- несколько неожиданно и для себя, и для Дубова, сказала Чаликова. Большая грань замутнилась, и на ее поверхности проступило сперва неясное, а потом все более отчетливое изображение, но не развалин храма на Сорочьей, где Дубов видел Петровича в последний раз, а добротного дома на одной из главных улиц. -- Градоправление, -- пояснил Чумичка. -- Бывшая вотчина Длиннорукого. Перед градоправлением бушевала толпа, а на крыльце Петрович, бестолково размахивая руками, что-то надсадно кричал. -- Должно быть, призывает люмпенов грабить награбленное у трудового народа, -- предположила Надя. Василий хотел было попросить кристалл "включить звук", но тот сделал это безо всяких просьб -- словно бы ему и самому не терпелось узнать, что же там происходит. На сей раз Надя ошиблась -- "грабить награбленное" толпа была не прочь и безо всякого Петровича, а Петрович же, напротив, пытался ее от этого удержать. -- Что вы творите, изверги?! -- вопил он. -- Не дозволю государево добро хитить! Костьми лягу!! Всякого, кто позарится, лично буду грабить и убивать!!! Но даже старые кухонные ножи не произвели должного впечатления. -- Довольно этого шута слушать! -- раздались выкрики из толпы. -- Бей, круши, все нашенское будет! И толпа, сметя с пути бывшего лиходея и душегуба, втекла в градоправление. Петрович кряхтя поднялся и, потирая ушибленную задницу, заковылял прочь. А из окон на улицу полетело казенное добро: столы, несгораемые ящики, перья и чернильницы, а следом за ними -- охранники и служащие, не захотевшие или не успевшие покинуть присутственное учреждение. Булыжники мостовой обагрились первой кровью... -- А ведь виновницей всего этого могла быть я, -- побледнев, чуть слышно прошептала Надежда. -- Нет, я бы такого не пережила... -- К счастью, ваш друг Эдуард Фридрихович не страдает от угрызений совести, -- заметил Василий. -- По причине полного отсутствия оной. -- Ну, какие-то остатки в нем еще сохранились, -- через силу улыбнулась Надя. -- Когда я ему помогла, он сказал, что, так и быть, кушать меня не станет. Ах да, совсем забыла, он же мне свою визитку подарил! Пошарив в сумке, Надежда извлекла кусочек картона и протянула Чумичке. -- Ого, да тут какие-то заклинания заморские, -- едва глянув, определил Чумичка. -- К тому же по-латиницки. -- И колдун с трудом прочитал: -- Херклафф, потом какой-то чародейский значок, инбокс, точка, эл-вэ. Нет, это не по моему разумению. Чумичка вернул визитку Чаликовой. -- Так это же "мыло", -- определила Надежда, едва глянув на надпись, так озадачившую колдуна. -- В смысле, электронный адрес. А ниже -- обычный адрес и номер телефона. То есть его координаты в "нашем" мире. Пока Надя и Чумичка разбирались с людоедской визиткой, Василий внимательно глядел в кристалл. Тот уж и не спрашивал, кого и что показать, а сам, словно уличный видеооператор, выхватывал из гущи событий самое острое, самое горячее. И всюду было одно и то же -- грабежи, бесчинства, насилие и смерть. -- Наденька, гляньте, вам это будет интересно, -- пригласил Дубов, когда на "экране" появился очередной "сюжет" -- мрачное здание без вывески, но с зарешеченными окнами, и перед ним небольшая кучка людей, возглавляемая могучего вида женщиной, держащей в руке зажженный факел. -- Это что, тюрьма? -- предположила Надя. -- И люди какие-то не такие, ну, более интеллигентные, что ли. -- Тайный приказ, -- мельком глянув в кристалл, определил Чумичка. -- А-а, так это же моя знакомая, боярыня Новосельская! -- приглядевшись к женщине с факелом, воскликнула Чаликова. -- Здесь, в этом доме, гнусная власть творила свои черные дела, -- "толкала" боярыня Лукерья Кузьминишна зажигательную речь. -- В его недрах исчезали лучшие люди нашего народа, соль земли Кислоярской. Подлые властители Тайного приказа наводили страх на наш народ -- и где они теперь? Едва исчез их главарь, они разбежались, будто мерзкие тараканы! -- Главарь -- это кто? -- не понял Василий. -- Известно кто, -- ответила Надя. -- Тот, которого съели... -- Так снесем же с лица земли сие прогнившее средоточие тайного сыска! -- провозгласила Новосельская и отошла в сторонку, предоставляя действовать своим соратникам. Несколько мужичков взошли на добротное каменное крыльцо и стали высаживать дверь, обитую железом. Но дверь не поддавалась. -- Да уж, это вам не те громилы, что зорили градоуправление, -- заметил Дубов. -- Похоже, что они здешние, ну, что-то вроде наших диссидентов, -- сказала Чаликова. Тем временем боярыня отодвинула тщедушных "диссидентов" в сторону и сама примерилась к приказной двери. Одно движение могучим плечом -- и дверь ввалилась внутрь, а следом за нею и сама Новосельская. Встав и отряхнув платье, Лукерья Кузьминишна крикнула: "Вперед, за общее дело!" и, размахивая факелом, ворвалась в здание. Вскоре из окон вылетели языки пламени и повалил дым -- это горели многочисленные бумаги Тайного приказа, доносы, записи допросов и признаний под пытками. И хоть кристалл мог передавать только изображение и немного звук, Надежде показалось, что она ощутила явственный запах смрада. Когда дым рассеялся, грань кристалла начала показывать "репортаж" совсем из другой части Царь-Города -- с той улицы, где накануне Дубов вовсю гулял с боярином Андреем, князем Святославским, веселыми скоморохами и "Нашими", то бишь юными путятинцами, идущими вместе за боярином Павловским. Но на сей раз там гуляла совсем другая публика. И хотя на первый взгляд толпа была обычной вольницей, объединенной одною целью -- пограбить, пока можно, -- Василий подумал, что у нее есть некий "дирижер", очень умело держащийся где-то в тени. Иначе трудно было бы объяснить, почему людской поток, миновав дома боярина Андрея и князя Святославского, безошибочно устремился в терем бывшего градоначальника. Но на сей раз невидимый "телеоператор" не ограничился показом дома с внешней стороны, а следом за грабителями проник в терем. Нечего и говорить, что первым делом они набросились на запасы водки и наливок, коих в доме Длиннорукого оказалось великое множество, а естественную нужду справляли в дорогие вазы и кувшины, а то и прямо на пол. -- Я где-то читала, что когда в октябре семнадцатого большевики заняли Зимний, они начали с того же самого, -- заметила Надя. Но миг спустя ей стало уже не до смеха -- изображение переместилось в покои княгини, где два пьяных негодяя пытались завалить на постель молодую девушку. Чумичка молча щелкнул пальцами, и насильники замертво свалились на пол, а Маша, выскочив в окно, убежала по знакомым ей тропинкам хозяйского сада. И очень вовремя -- часть толпы уже высыпала в сад, попутно разбив в гостиной окна с разноцветными стеклышками. Но красота длинноруковского сада, многие годы поддерживаемая и множимая стараниями Евдокии Даниловны, вызвала у толпы прямо-таки животную злобу -- поскорее все уничтожить или хотя бы испохабить. -- И ради этого быдла, ради этих пьяных скотов погибают лучшие люди? -- не выдержала Надя. -- Да пусть они захлебнутся в собственном дерьме -- я и пальцем не двину! Будь проклят тот день, когда я впервые сюда попала!!! Дубов и Чумичка терпеливо слушали -- они понимали, что Надежда сама не очень понимает, что говорит, но после всего, что с ней сегодня произошло, ей просто необходимо было "разрядиться". А кристалл тем временем показывал очередной сюжет -- погром ново-ютландского подворья. И хоть обитатели подворья, в отличие от многих коренных царь-городцев, никуда не сбежали и даже пытались сопротивляться, но их рыцарские шпаги и меткие луки явно уступали оружию противника -- дубинкам, булыжникам и железным ломам. x x x Поминки по убиенному Государю продолжались прямо в его рабочей горнице, более того -- в непосредственной близости от останков покойного. Отличаясь чисто тевтонской аккуратностью, господин Херклафф не только тщательно обглодал каждую косточку, но и красиво сложил их на лежанке в углу комнаты. Поначалу вид царских костей несколько смущал пирующих, и они, случайно бросив туда взор, поспешно отводили глаза, но вскоре привыкли и воспринимали такое соседство как нечто само собой разумеющееся. Когда кувшин был допит, дьяк Борис Мартьяныч куда-то сбегал и притащил бочонок, украшенный рисунком виноградной лозы и длинной плавной надписью не то по-италиански, не то по-гишпански. -- О-о, это весьма знатное винцо, -- тут же определил князь Святославский. -- Вообще-то говоря, оно лучше всего идет под пирог с капустой, каковой в прежние годы недурственно стряпали на Боярской улице. Но не в той харчевне, что рядом с домом купца Кочерыжкина -- тоже, к слову сказать, пресвоеобразнейший был человек -- а ближе к набережной. -- Князь аж зажмурился от нахлынувших приятных воспоминаний. -- Бывалоча, откушаешь кусочек пирога, еще горячего, прямо с печки, да запьешь винцом... -- А без пирога можно? -- прервал княжеские воспоминания боярин Шандыба. -- Можно, -- с тяжким вздохом ответил Святославский. -- Тогда наливайте. Тем временем дьяк безуспешно пытался вскрыть бочку: -- Тут затычка особая -- я даже не знаю, как ее вытащить. Наш царский виночерпий как-то умеет с ними обходиться, у него для таких бочек даже особые приспособления имеются... -- А может, внутрь протолкнуть? -- предложил Рыжий. Он уже был изрядно "под мухой", хотя и выпил совсем немного -- сказывалась непривычка к хмельному. -- Конечно, протолкнуть, чего там с нею цацкаться! -- зычным голосом подхватил Шандыба. Приложив ладонь ко лбу, он стал оглядывать горницу в поисках подходящего предмета и в конце концов остановился на царской лежанке. Выбрав кость соответствующего размера, боярин приладил ее к затычке и резко пристукнул кулаком. Затычка проскочила внутрь, а Шандыба, передав бочонок Борису Мартьянычу, преспокойно положил кость на место. Когда вино из кувшина было разлито по чарам, боярин Шандыба торжественно поднялся, чтобы произнести речь: -- Слыхивал я, будто у римлян есть такая поговорка: "О покойниках либо хорошо, либо ничего". Я так скажу -- это мудрый обычай, правильный. И я желаю римлянам всячески его соблюдать. Но мы с вами не в Риме живем, потому я скажу все, что думаю. А думаю я вот что: нет, не был наш Государь достоин того высокого поста, на котором оказался. Правдиво говоря, я сравнил бы его с девицей из Бельской слободки, непонятно для чего явившейся на бракосочетание. Так выпьем же за Бельскую слободку. То есть нет, что это я такое плету, выпьем за то, чтобы каждый из нас занимался своим делом! Выпили, закусили. Помолчали -- каждый о чем-то своем. -- Скоморохи, а вы только Путяту показывать умеете? -- вдруг обернулся Шандыба к Антипу и Мисаилу. -- Вот меня, к примеру, могли бы показать? Да не бойтесь, я не из обидчивых! Скоморохи вопросительно поглядели на своего начальника. -- Эх, да чего уж там скромничать, -- "дал добро" князь Святославский. Антип раскрыл небольшой сундучок, который всегда носил с собой, и вытащил оттуда какие-то причиндалы. Один из них, а именно облегающую шапочку без меха, скоморох натянул на голову, отчего она стала похожа на голову Шандыбы. Для еще большего сходства Антип нацепил поверх бровей темные щеточки, потом встал, широко развернул плечи, мутно сверкнул глазами и, грозно