свете, -- мельком подумал Василий, подразумевая Николая Павловича Лиственницына. -- Или, наверное, Солнышко имел в виду другого дядю Колю, двоюродного брата тети Светы, он как раз в прошлом году помер..." Додумать эту думу -- что раз он встретил давно умершего Солнышко, а завтра увидит покойных Светлану Ивановну и дядю Колю, то он и сам, стало быть, умер -- Василий не успел. А Солнышко тем временем потащил Василия в соседнюю комнату, обставленную скромно, но уютно и со вкусом, хотя и здесь находилось великое множество оконченных и неоконченных картин. У одной стены стоял диванчик, а у другой -- платяной шкаф, на верху которого были хаотично навалены книги и художественные альбомы. Под окном стоял колченогий журнальный столик, украшенный бутылью шампанского и вазой с фруктами. -- Погоди, -- спохватился Дубов, -- ты же был делом занят, наверное, кого-то ждал, а тут я свалился, как метеорит на голову... -- Кого я ждал, тот и свалился! -- завопил Солнышко. -- Да ты раздевайся, располагайся, будь как дома. Да ты и есть дома! ...Прошел час, может быть, два. Сон не шел. Василий лежал на спине, закинув руки за голову. Рядом, по-детски прильнув носом к его плечу, мирно спал Солнышко -- других спальных мест, кроме дивана, в этой странной квартире не было. Несмотря на искреннюю радость от встречи с давно потерянным другом, Дубов не мог не задаваться некоторыми вопросами, от которых никак нельзя было уйти. Не будучи ни твердо верующим человеком, ни убежденным атеистом, Василий с одинаковой вероятностью допускал как существование потустороннего мира, так и его отсутствие. Но при допущении первого он представлял жителей загробного мира в виде неких бесплотных духов, обитающих в некоем Мировом Эфире, а Василий оказался во вполне осязаемой мастерской художника, на более чем прозаическом диване, да и Солнышко вовсе не представлялся бесплотным духом, в чем Вася имел случай только что убедиться -- его косточки до сих пор слегка побаливали от бурных объятий при встрече. "Наверное, бесплотные духи они только для живых, -- смекнул Василий, -- а между собой..." Только тут до него дошло, что в таком случае и сам он теперь "бесплотный дух", в то время как бездыханное физическое тело частного детектива Василия Дубова осталось там, на квартире доктора Серапионыча, а сейчас, наверное, уже находится в его же служебных апартаментах. Но в это как-то не очень верилось (или не хотело вериться), и Василий стал перебирать другие возможности, пока, наконец, не пришел к тому же, о чем сразу после его исчезновения подумала Чаликова. -- Как там было в "Марсианских хрониках"? -- вспоминал Дубов, даже не замечая, что думает почти вслух. -- Как только первые земляне прилетели на Марс, их встретили давно умершие родственники. Потом, когда командир ночевал в так называемом "родительском доме" в одной комнате с покойным братом, он понял, что это ловушка, и попытался уйти. Не помню, что там дальше, но кончилось тем, что всех астронавтов поубивали... Очень осторожно, чтобы не разбудить Солнышко (или того, кто принял его образ), Василий встал с дивана и, стараясь ступать как можно тише, направился к двери. Но, конечно, в темноте наткнулся на табуретку и с грохотом ее опрокинул. Тут же у него за спиной вспыхнул свет и раздался голос Солнышка: -- Руки вверх! Стой и не оборачивайся! "Ну, вот и все", -- обреченно подумал Василий, но приказание выполнил. Миг спустя раздался выстрел, и Василий, поняв, что терять больше нечего, резко обернулся. Рядом с диваном стоял улыбающийся Солнышко с двумя пенящимися бокалами: -- Что, испугался? Ну, давай за встречу! -- И, хитро улыбнувшись, добавил: -- И за Рея Бредбери. И тут Василий понял: живой или нет, но перед ним действительно стоял Гриша Лиственницын. Ибо сколько Вася помнил себя в детстве, столько же Солнышко устраивал и ему, и всем, кто попадался под руку, всяческие розыгрыши, далеко не всегда безобидные и отнюдь не только первого апреля. И почему-то все, даже зная Солнышкину страсть, то и дело на них попадались. Солнышку крепко доставалось и от родных, и от друзей, да и от Васи, который чаще других становился жертвой этих шуточек, но отказаться от них было выше Солнышкиных сил. -- За встречу, -- стараясь не показать, что испугался, Вася принял бокал и поднес к губам. -- Ну как? -- спросил Солнышко, когда Василий выпил до дна. -- Что -- ну как? -- Ты ничего не заметил? -- А что именно? -- Странно, а я туда целых три ложки цианистого калия всыпал. -- Уши надеру, -- ласково пообещал Вася. x x x Первая неудача только раззадорила Михаила Федоровича. "Не удалось экспортировать вождя из Белой Пущи -- значит, будем воспитывать его в собственном коллективе", говаривал Михаил Федорович в доверительных беседах с ближайшими соратниками, а сам между тем вел активную подготовку к смене власти: распускал всякие невыгодные слухи о царе Дормидонте и его семье, провоцировал скандалы и разоблачения, словом, дестабилизировал обстановку в стране, как только мог. Временами, увлекшись этими опасными играми, он даже как будто забывал, для чего их затеял, а себя именовал теперь не иначе как политтехнологом, а то и "делателем царей", всерьез примеряя сомнительные лавры Фуше и Талейрана. Но если эти Великие Интриганы имели дело со всякими Наполеонами и Людовиками, то у Михаила Федоровича выбор был куда скромнее. Он собирал сведения обо всех сколько-нибудь заметных подданных царя Дормидонта, анализировал информацию и в конце концов отобрал несколько наиболее приемлемых кандидатур, в число которых входили, как ни странно, господин Рыжий, глава Потешного приказа князь Святославский, а также некто боярин Хворостовский, известный своими купеческими и ремесленными предприятиями. Каждый их них имел свои плюсы и минусы, и окончательное решение о том, кого "двигать" в цари, все время откладывалось, ибо Михаил Федорович не имел права на ошибку. Положительной стороной Рыжего была женитьба на царевне Татьяне Дормидонтовне -- это обстоятельство как будто облегчало его восхождение на престол и придавало ему хоть какую-то легитимность. Но оно сводилось на нет, мягко говоря, нелюбовью к Рыжему как со стороны высшей знати, так и среди простого люда, который был отчего-то уверен, что именно водопровод, канализация и прочие нововведения Рыжего приносят ему все новые и новые утеснения. И Михаил Федорович прекрасно понимал, что в данном случае, даже задействуй он все пиар-ресурсы, этого вряд ли хватит, чтобы поднять рейтинг царского зятя хоть на сколько-то приемлемую высоту. Столь же неоднозначно обстояли дела с князем Святославским. С одной стороны, князь представлял собою ярко выраженную творческую личность, малосведущую в государственных делах, и Михаил Федорович мог надеяться, что он, даже став царем, продолжит "витать в небесах" и не будет мешать энергичным людям вести страну железной рукой к счастью и процветанию. Но, с другой стороны, Михаил Федорович никак не мог переступить через неприязнь, которую издавна испытывал именно к творческим личностям. Это чувство родилось в нем лет пятнадцать назад, когда он по поручению начальства отправился в Кислоярский драмтеатр, чтобы убедить главного режиссера сотрудничать с Органами -- то есть информировать последние о неблагонадежных разговорах актеров и работников администрации. О результатах этого визита до сих пор напоминала еле заметная вмятина во лбу, которую режиссер нанес Михаилу Федоровичу тяжелым медным подсвешником. Больше всего в этой истории его возмущал тот факт, что режиссер сумел "отмазаться", заявив, что перепутал настоящий канделябр с бутафорским из папье-маше. Дело тогда замяли, но неприязнь осталась. Михаил Федорович понимал, что князь Святославский тут совершенно не при чем, но ничего не мог с собой поделать, тем более, что его давний обидчик, совсем как глава Потешного приказа, тоже слыл тонким ценителем вин и редких блюд. Не вызывал особого доверия и боярин Хворостовский, но совсем по иным причинам. Во-первых, ни для кого не являлось тайной, что его богатства были приобретены не всегда честным путем, а это вряд ли было бы возможно без поддержки "на самом верху". Во-вторых, боярин имел вздорный нрав и порой действовал даже во вред себе, просто потому что "левая нога так захотела", а это никак не устраивало Михаила Федоровича, который видел в будущем царе прежде всего администратора, добросовестно выполняющего возложенные на него поручения. И, наконец, третье -- в роду Хворостовского были иностранцы, и боярин даже не считал нужным этого скрывать. Нет-нет, собственно Михаил Федорович отнюдь не был ни расистом, ни ксенофобом, но совершенно искренне считал разумную долю национальной розни необходимой составляющей для общественной жизни любого государства, и Кислоярское царство в том идеальном виде, как его представлял Михаил Федорович, не было никаким исключением. (При этом его ничуть не смущало, что большинству кислоярцев вышеназванные пороки были глубоко чужды -- Михаил Федорович собирался данный недостаток исправить). Словом, царь с сомнительным "пятым пунктом" его никак не устраивал. Наверное, Михаил Федорович долго еще пребывал бы в сомнениях, если бы в один прекрасный день ему не подвернулся князь Путята. Подвернулся, конечно, не в прямом смысле, а в разговоре все с тем же Глебом Святославовичем. Во время очередного ежевечернего доклада Глеб Святославович, между всеми прочими новостями, поведал, что глава Сыскного приказа Пал Палыч поручил одному из своих помощников, некоему князю Путяте, разобраться с незаконными перекупщиками на городском базаре. Впервые услышавший такое имя, Михаил Федорович попросил рассказать, что это за князь, занимающийся не очень княжескими делами, но Глеб Святославович сходу мог вспомнить лишь то, что Путята -- это такой чудик из Сыскного приказа, которому всегда больше всех нужно. Трудно сказать, что в этой полупренебрежительной характеристике "зацепило" Михаила Федоровича, но он велел навести о Путяте более подробные справки, а получив их, тут же понял: вот оно -- как раз то, что нужно! Конечно, и у Путяты имелись свои недостатки -- например, очень уж нерепрезентабельная внешность и столь же нецарственные повадки. Но это Михаила Федоровича ничуть не смущало, даже наоборот -- он решил, что создаст Путяте имидж "народного" царя, понимающего нужды и чаяния простых кислоярцев. К тому же, в отличие от Рыжего, он принадлежал к старинному (хоть и изрядно обедневшему) княжескому роду; в отличие от князя Святославского, не витал в облаках и не имел склонности к "треклятому зелью"; и, наконец, не был связан с коррумпированной верхушкой, как боярин Хворостовский, а напротив -- имел заслуженную репутацию борца с казнокрадами и мздоимцами. Последнее подтверждал случай, имевший место быть еще за несколько лет до прибытия в Царь-Город Михаила Федоровича. Когда к Дормидонту поступила очередная челобитная на одного очень высокопоставленного государственного мужа, будто бы он предается мздоимству безо всякой меры и совести, царь велел Сыскному приказу разобраться. Но поскольку подобные кляузы бояре друг на друга часто писали, а последствий обычно никаких не бывало, то Пал Палыч поручил князю Путяте как бы заняться этим делом, а в действительности -- просто отчитаться, что проверку провели и никаких нарушений не обнаружили. Однако Путята отнесся к поручению с полной ответственностью. Где-то добывал доказательства, исколесил всю страну в поисках свидетелей, и даже за границу ездил, причем на свои средства. И в конце концов добился-таки, что мздоимца поймали с поличным и осудили. Правда, Михаил Федорович знал лишь о внешней стороне этого дела, а подоплека оставалась ведома одному Путяте. Действительно, поначалу князь был совершенно согласен, что дело пустое, однако для того, чтобы его закрыть и послать отписку "наверх", он, как добросовестный служака, решил "для порядка" допросить подозреваемого. Будучи уверен в своей безнаказанности, вельможа развалился на лавке, соболья шапка набекрень, из-под кафтана золотая цепь виднеется, на перстах золотые кольца с огромными камнями -- словом, настоящий барин. И речи вел соответствующие: "Кто ты таков, чтобы со мною тягаться? Вот я и богат, и собой пригож; иду по улице, на меня все девки заглядываются, и даже замужние бабы. Да и Государь меня жалует. А ты -- мелкий чинуша, так и будешь до старости в своем Приказе задницу протирать". Впридачу государственный муж имел неосторожность очень обидно высказаться насчет Путятиной личности -- дескать, мелкий, плешивый, с таким ни одна уважающая себя девушка под венец не пойдет, разве какая кривая или кособокая. Однако Путята сумел сдержаться. Он как ни в чем не бывало задавал вопросы и все записывал. Но прощаясь, уже в дверях, сказал вельможе очень тихо и зловеще: "Каков бы ты ни был, но я тебя в покое не оставлю -- всю твою подноготную узнаю". А тот Путяту снисходительно по плечу похлопал -- мол, давай-давай, милок, посмотрим, что у тебя получится. И вот после этого допроса Путята и начал под мздоимца по-настоящему "копать", пока своего не добился. А после суда, когда приговор был вынесен, он даже побывал у осужденного в темнице и спросил: "Ну что, чья взяла?". Итак, приняв концептуальное решение "продвигать" Путяту, Михаил Федорович взялся за дело с удвоенной энергией. Для карьерного взлета Путяты были задействованы все ресурсы -- вплоть до подкупа и шантажа. Затем, когда он занял достаточно высокий пост, в ход пошли скандалы, громкие разоблачения, а чуть позже -- загадочные убийства, поджоги и общественные беспорядки, которые сразу прекратились, едва Путята возглавил Тайный приказ и сделался при Дормидонте кем-то вроде премьер-министра. За короткий срок все в Царь-Городе настолько привыкли к Путяте рядом с Дормидонтом, что когда накануне Сочельника под воздействием не то "установок" Каширского, не то чего-то иного, Государь объявил о своем отречении от престола в пользу князя Путяты, это было воспринято очень спокойно, как само собой разумеющееся, хотя ничего подобного в Кислоярском государстве не происходило, наверное, уже тысячу лет, если не больше. x x x Ни Надя, ни доктор не имели даже приблизительного представления, как вернуть Дубова. Серапионыч предложил было вновь отправиться в Царь-Город и обратиться за помощью к Чумичке, однако Чаликова возразила, что Чумичка и сам не очень-то разбирается в магических кристаллах, и как бы не вышло еще хуже. -- Тогда уж лучше идти на поклон прямо к Херклаффу, -- добавила Надя. -- А что толку? -- вздохнул доктор. -- Ежели все это безобразие сам Херклафф и учинил... -- И то правда, -- согласилась Чаликова и надолго замолкла. Молчал и Серапионыч, попивая чаек и изредка поглядывая на кристалл, который по-прежнему не выказывал никаких признаков жизни. Вдруг Надя спросила: -- Владлен Серапионыч, вы могли бы что-то вспомнить о вчерашнем дне? -- Такое разве забудешь, -- протянул доктор. -- Нет-нет, вы не так поняли. Не вчерашнее "путешествие во времени", а тот самый день именно двадцать лет назад. Наверное, я не очень точно выражаюсь, но... -- А-а, вчера двадцать лет назад? -- ухватил мысль Серапионыч. -- Ну, я же вам уже говорил, что был сильно пьян и воспринял все это как научно-фантастический сон. -- Да-да, в морге вы были мало что пьяны, так еще и читали "Советскую фантастику", -- нетерпеливо подтвердила Надя. -- Но когда мы назавтра заявились к вам сюда, на квартиру, вы были трезвы и немало удивились нашему приходу. Неужели вы ничегошеньки не помните? -- Знаете, Наденька, я и сам удивляюсь, что ничегошеньки не помню, -- чуть подумав, отвечал доктор. -- Наверное, это из-за того, что я находился в диком похмелье, а потом проспался и все начисто забыл. Такое тоже бывает. -- Возможно, -- кивнула Надя, хотя совершенно не заметила, чтобы "младший" Серапионыч был в похмелье, да еще и диком, во время их второго посещения. -- А теперь прошу вас, Владлен Серапионыч, выслушайте меня внимательно, мне очень важно услышать ваше мнение. В том числе и как профессионала. -- В смысле, патологоанатома? -- Да нет, врача широкого профиля. И даже не столько врача, сколько человека с огромным жизненным опытом. И Надя, стараясь не упустить ни малейшей подробности, рассказала о странном поведении юного Васи Дубова и его друзей незадолго до второго покушения -- то есть до попытки Анны Сергеевны утопить будущего Великого Сыщика. -- Давайте подытожим, -- сказал Серапионыч, когда Надя закончила. -- Стало быть, все пятеро одномоментно испытали какие-то, скажем так, необычные ощущения. В частности, Вася услышал какой-то голос внутри себя, который назвал ему дату скорой смерти. Люсе показалось, что она поднялась вверх, увидела саму себя и друзей сверху, а затем улетела. А Генке, по его словам, открылись некие "тайные знания". И как вы, Наденька, все это объясняете? -- Ну, вообще-то я не задумывалась, не до того было, -- откликнулась Надя. -- Напрашивается одно объяснение: фокусы Каширского. Прежде чем дать конкретную "установку" Васе, чтобы вошел в воду, где его поджидала Глухарева, господин Каширский послал пробный импульс, который воздействовал на всех ребят. -- Да, объяснение вроде бы логичное, -- кивнул Серапионыч. -- Но ведь на полянке, кроме них, находились и вы, и Васятка, но никаких необычных ощущений, как я понял, не испытали. -- Или не заметили, -- уточнила Чаликова. -- Знаете, когда поблизости два опасных преступника, способных на убийство, тут уж не до внутренних ощущений. -- Что верно, то верно, -- опять согласился доктор. -- И последний вопрос: во сколько это случилось? -- Около часа -- пол второго, -- не очень уверенно ответила Надежда. -- А что, это имеет какое-то значение? -- Возможно, что как раз имеет, -- сказал Серапионыч. -- Дело в том, что приблизительно в это же время я находился в Доме Культуры в компании профессора Кунгурцева и нескольких наших общих знакомых. И вот в какой-то миг со всеми ними произошло нечто очень похожее. К примеру, для Ивана Покровского, тогда еще просто Вани, мир сжался в точку, а потом перед глазами поплыли какие-то прекрасные видения. Ну ладно, юный поэт мог и преувеличить, и нафантазировать, но вот как передала свои ощущения человек науки, историк Хелена: иду по дороге, дорога раздваивается, а я продолжаю идти сразу по обеим. Профессор Кунгурцев и Толя Веревкин тоже что-то ощутили, хотя особо не распространялись. И заметьте, Наденька -- никакого Каширского поблизости не было. И наконец, подобно вам, я не испытал никаких странных ощущений. С чего бы это? -- А вы как думаете? -- ушла Надя от прямого ответа. Хотя Серапионыч почувствовал, что он у Чаликовой уже есть. Или вот-вот появится. -- Отчего -- не знаю, -- пожал плечами доктор. -- Но одна закономерность прослеживается: что-то странное ощутили люди "того" времени, а мы, то есть вы, я и Васятка -- нет. Ах да, кстати! Совсем забыл -- когда я днем звонил нашему связному Солнышку, то он тоже начал рассказывать, будто бы на мгновение испытал раздвоение сознания, или что-то вроде этого, да я не дослушал -- в кабинку стучали... А знаете что, Наденька, давайте-ка заглянем в дневник. -- В какой дневник? -- В мой. У меня это давно вошло в привычку -- вечером записываю, что происходило днем. Здорово помогает привести мысли в порядок. Серапионыч отворил комод, где, кроме прочего хлама, находилось множество общих тетрадей в картонных и коленкоровых обложках, и довольно быстро отыскал нужную. Перевернув несколько листков, уже слегка пожелтевших, и найдя искомую дату, доктор зачитал: -- "Вчера я не делал записей, так как задержался на работе за бутылочкой спирта и книжкой советской фантастики и там же заночевал. Вынужден сознаться себе, что эти две субстанции в гремучей смеси мне явно противопоказаны -- в ночных кошмарах мне явились какие-то инопланетяне, да еще путешествующие во времени, причем один из них принял мой облик. Если это начало белой горячки, то довольно редкая разновидность. А утром, проснувшись у себя в кабинете лицом в салате, я обнаружил на столе служебный бланк, на котором был записан рецепт некоей смеси, куда входил целый ряд компонентов, имеющихся в любой домашней аптечке. Поскольку записка была сделана моим почерком, то вывод мог быть один -- ее написал я, находясь в алкогольном беспамятстве. Едва ли этому следует удивляться -- прецедент уже есть, и имя ему Дмитрий Иваныч Менделеев. Общеизвестно, что именно он путем научных экспериментов пришел к выводу, будто оптимальная крепкость водки должна составлять 40 градусов. И вот как раз после одного такого эксперимента он и увидел во сне свою знаменитую периодическую таблицу -- и это тоже общеизвестный факт". -- Вообще-то я читала и о водке, и о "периодическом" сне, -- заметила Надя, -- но впервые слышу, что второе проистекает из первого. -- Да-да, позднее я узнал, что "водочные" исследования Дмитрий Иваныч проводил уже после открытия "Таблицы Менделеева", -- закивал Серапионыч, -- но в тот раз мне нужно было объяснить необъяснимое, и такое объяснение меня вполне удовлетворило. -- Доктор поправил пенсне и продолжил: -- "Днем, сбежав из морга домой (мог ли я о таком помыслить при незабвенном Юрии Владимирыче Андропове?), я засел на кухне за приготовление этого снадобья, и первые же результаты оказались просто удивительными: едва я, как было указано в рецепте, растворил в кружке чая пол чайной ложечки конечного продукта и принял внутрь, у меня сразу исчез похмельный синдром, а в голове возникло приятное кружение вроде легкого ветерка. Думаю, для усиления положительного воздействия можно будет внести в рецепт небольшие коррективы: вместо йода добавить зеленку и поменять местами фракции ацетилсателиновой кислоты и фенолфталеина..." Ну, дальше идет фармацевтическая терминология. Так-так-так, вот: "Работа оказалась ненадолго прервана: около половины второго заявился телемастер проверять проводку к коллективной антенне. Очень своеобразный типаж, похож на иностранца. Говорил с явным немецким акцентом и вставлял всякие иностранные словечки. Чтобы не отрываться от работы, я отправил его в комнату к телевизору, а сам вернулся к своим медикаментам. Вскоре заслышался грохот, и я уж решил, что мастер опрокинул этажерку, она так неудачно стоит, что я и сам вечно на нее натыкаюсь. Надо бы один раз собраться с духом и ее переставить. Но тут телемастер заглянул на кухню и сказал, что с проводкой все в порядке, а шум был от того, что он уронил отвертку. Проводив мастера, я быстро завершил приготовление снадобья и тут же употребил его, как было написано в рецепте, растворив в жидкости, то есть в чае. Затем я вернулся на работу, и очень удачно -- как раз подвезли пару покойников, и у меня могли бы возникнуть служебные неприятности, если бы я в тот момент отсутствовал по неуважительным причинам. С работы, не заходя домой, я отправился в наш Дом культуры на встречу с ленинградским профессором историко-археологических наук Кунгурцевым, которая затянулась до позднего вечера. Свои впечатления от этой интереснейшей лекции я запишу завтра, а теперь отправлюсь на боковую". Вот, собственно, и все. -- Владлен Серапионыч, а вы ничего не могли перепутать? -- удивленно проговорила Надя. -- Как мы могли встретить вас "тогдашнего" здесь, на вашей квартире, если в это время вы находились либо на работе, либо на лекции? Может быть, вы все же успели по дороге заглянуть домой? -- Ну да, заглянул домой, застал путешественников во времени, и среди них себя "двадцать лет спустя", а потом начисто все забыл, -- с сомнением покачал головой доктор. -- Или счел такими пустяками, что и в дневник записывать не стал. Нет, Наденька, что-то тут не так... -- И еще, -- продолжала Чаликова, -- если в разных частях Кислоярска и его окрестностей разные люди испытали разные, но в чем-то схожие ощущения, то чем объяснить, что вы "тогдашний" ничего не почувствовали? Я исхожу из аксиомы, что если бы что-то подобное было, то это нашло бы отражение в дневнике. Вы согласны? -- Согласен, -- откликнулся Серапионыч. -- И что из этого, по-вашему, следует? Надя ничего не ответила. Доктору даже показалось, что она просто задремала, сидя в удобном старомодном кресле. "Ничего удивительного -- после таких-то приключений", -- подумал доктор и рассеянно отхлебнул пару глотков из чашки. За окном уже почти стемнело, но Серапионыч не стал включать свет, чтобы ненароком не разбудить гостью. x x x Свои стратегические планы Михаил Федорович держал в тайне даже от ближайших сподвижников, не говоря уж о самих кандидатах на престол. Но в какой-то момент, когда "раскрутка" князя Путяты достигла определенной стадии, будущий царь должен был узнать о своем предназначении, хотя и не впрямую (как в известном фильме: "Андрюша, хочешь заработать миллион?"), а исподволь, намеком. Это ответственное задание было поручено все тому же господину Каширскому, однако в данном случае его способности к внушению почему-то не сработали, и "человек науки" обратился за подмогой к чародею Херклаффу, как раз в это время случившемуся в Царь-Городе. Так, собственно, и состоялся знаменитый сеанс предсказания будущего, описанный в самом начале нашей книги. Однако, в свою очередь, следствием прорицательского сеанса стала уверенность господина Херклаффа (возможно, даже совершенно искренняя), будто именно он, господин Херклафф, и есть виновник резкого взлета Путяты. И, что самое удивительное, сам Путята уверовал в это не меньше, чем Херклафф, и продолжал верить, даже узнав об истинных силах, возведших его на престол. Таким образом, с воцарением Путяты в стране установилось, если можно так выразиться, тайное двоевластие: с одной стороны Михаил Федорович и его камарилья, с другой людоед Херклафф, а между ними -- царь Путята, волею случая вовлеченный в бешеную круговерть событий. Однако, понемногу освоившись, Путята научился умело лавировать между обоими "начальствами", не забывая и о себе. С Херклаффом было проще -- за свои услуги чародей ожидал в основном "голде унд бриллиантен", каковые Путята ему время от времени и подкидывал, когда было что, а когда не было, кормил обещаниями и своими подданными (как в случае с Минаидой Ильиничной). Правда, в конце концов такая игра в кошки-мышки закончилась для Путяты самым плачевным образом, но об этом в начале своего царствования он, конечно, еще не догадывался. Сложнее складывались отношения с Михаилом Федоровичем -- в общем-то взгляды Путяты на государственное устройство (если таковые вообще имелись) не противоречили воззрениям Михаила Федоровича, но тот установил над царем настолько навязчивую опеку, окружив его своими агентами и соглядатаями, что Путяте это вскоре начало всерьез досаждать. И тогда новый Государь начал действовать. Будучи не столько умным, сколько хитрым, Путята ничем не проявлял недовольства -- он всегда вел себя ровно и вежливо как с Михаилом Федоровичем, так и с Лаврентием Иванычем Романцовым (бывший агент-провокатор с мелкоуголовным прошлым, агентурные клички -- "Иудушка", "Алекс Фиш" и другие), которого тот "внедрил" в ближайшее царское окружение. Но очень осторожно, исподволь, царь начал плести свою собственную сеть, используя все возможные средства. Нужно отметить, что в этой "подковерной возне" Путята проявил немалые тактические и стратегические способности. Например, узнав, что Михаил Федорович усиленно продвигает одного из своих ставленников на временно не занятую должность столичного градоначальника, Путята в срочном порядке вернул из опалы князя Длиннорукого и собственным указом назначил его на этот пост. И хотя Путята прекрасно знал, что из себя представляет князь Длиннорукий, он пошел на этот шаг -- и выиграл: покамест Михаил Федорович анализировал и просчитывал ходы, Путята сумел как бы незаметно поставить градоправление под собственный контроль, навязав князю в помощники своих верных людей. В дальнейшем Государь намеревался заменить Длиннорукого более предсказуемым чиновником, и так оно, собственно, произошло -- другое дело, что воспользоваться плодами этой комбинации Путяте уже не довелось. Поначалу подобные действия Путяты Михаил Федорович списывал на неопытность нового царя или даже на некий корыстный умысел, но позже, разгадав путятинские маневры, он получал чисто "шахматное" удовольствие от этой хитроумной дуэли, в которой отнюдь не все происходило по правилам древней благородной игры. Вот один из весьма характерных эпизодов, который оказал немалое влияние на общее развитие событий. Желая еще больше знать об окружении царя, Михаил Федорович через своих агентов предложил некоему купцу средней руки, вхожему в дом одного боярина, женатого на двоюродной сестре Путяты, докладывать обо всем, что происходит в этом доме. И хотя купцу претило следить за друзьями, он скрепя сердце согласился -- страстно полюбив замужнюю женщину, он собирался бежать с нею за границу, а для этого нужны были средства, и немалые. Но однажды, на именинах хозяйки, встретив там Путяту, купец не выдержал и во всем ему признался. К немалому удивлению, царь не только не разгневался, но даже развеселился: "Очень хорошо. Продолжай и дальше в том же духе, но с небольшим уточнением. Я буду тебе доплачивать столько же, и даже еще больше, а ты будешь им передавать то, что я тебе велю". Несколько времени спустя поняв, что ему просто-напросто скидывают дезинформацию, Михаил Федорович оценил находчивость Путяты, но твердо решил проучить неверного купца -- в назидание другим своим агентам, дабы не вздумали вести двойную игру. Вскоре последовало происшествие на пруду, позже являвшееся Ярославу в ночных кошмарах, затем -- обыск в церкви на Сороках, а уж потом началась лавинообразная цепная реакция, которая не только унесла жизнь отца Александра, но и погребла под обломками храма самого Михаила Федоровича вместе с Лаврентием Иванычем. За пару месяцев до роковой развязки "битва гигантов" достигла такой стадии, что стало ясно -- добром это не кончится, ибо "шахматисты" зашли очень уж далеко: Михаил Федорович в стремлении подчинить себе Путяту, а Путята -- в не всегда безуспешных попытках вырваться из железных тисков старого чекиста. Узнав или догадавшись, что Михаил Федорович когда-то всерьез подумывал о возведении на престол боярина Хворостовского и, возможно, этих мыслей не оставил, Путята решил избавиться от опасного соперника. Это было не так уж трудно -- просто в один прекрасный день стрельцы Сыскного приказа явились к боярину на дом и, произведя весьма поверхностный обыск, увезли его в городской острог. Хотя в планы Михаила Федоровича арест боярина Хворостовского по ряду причин никак не входил, ничего сделать он уже не мог: на следующий день были обнародованы данные о темных делишках Хворостовского, собранные Путятой еще на службе в Сыскном и Тайном приказах, и теперь любая попытка заступиться за опального боярина значила бы взять под защиту злостного неплательщика податей. Так что Михаилу Федоровичу пришлось проглотить эту жабу, но именно тогда он сознался себе, что недооценил Путяту, и впервые задумался о том, что его "раскрутка" была ошибкой, которую, пока не поздно, нужно исправлять. Но пока Михаил Федорович размышлял, какой именно способ выбрать для исправления ошибки (иначе говоря -- делать ли рокировку в короткую или длинную сторону), Путята предпринял столь стремительный рейд в стан противника, что Михаил Федорович оказался в такой позиции, когда ему, образно выражаясь, грозит "мат в два хода". А произошло вот что. Продолжая "зачистку" возможных претендентов на престол, Путята решил избавиться от князя Борислава Епифановича, а попутно и от боярина Андрея, в благонадежности которого отчего-то сомневался. В тот день, когда было назначено покушение на князя Борислава, боярину Андрею окольными путями дали знать, что Бориславу грозит опасность. Ну а дальнейшее нам уже известно: князь Борислав погиб, а боярин Андрей, пришедший предупредить князя, был "схвачен с поличным" и препровожден в острог. Едва людская молва об "отравном духе", которым заморские злые колдуны извели князя Борислава, достигла ушей Михаила Федоровича, тот понял: щупальца Путяты дотянулись уже и до его ближайшего окружения, до тех людей из "нашего" мира, которых он тщательно отбирал, прежде чем переправиться в Царь-Город. Так как доступом к отравляющим газам и соответствующими навыками обладал весьма узкий круг лиц, то установить виновного для Михаила Федоровича никакого труда не составило. Изменник был примерно наказан, а его труп обнаружился на Сорочьей улице, в избе у соседей отца Александра, с которым у Михаила Федоровича оставались давние счеты, еще с тех пор, когда тот был майором Селезнем. И хоть мы описали далеко не все перепетии этого увлекательного состязания, но даже из вышесказанного ясно -- то была схватка достойных соперников, и исход ее стал вполне закономерен: боевая ничья, выразившаяся в гибели обоих главных участников. x x x Надя не спала. Она пыталась представить себе, каким ходом размышлений шел бы Дубов, чтобы распутать этот клубок загадок. Но разрозненные факты никак не хотели складываться в общую картину. Или картина представлялась настолько фантастичной, что даже привыкшая к чудесам Надежда отказывалась в нее верить. Надя открыла глаза: -- Владлен Серапионыч, пожалуйста, налейте мне чаю. И, если можно, с вашей добавкой. Доктор не очень удивился, хотя с подобным предложением Надя выступала впервые -- если она изредка и соглашалась отведать серапионычевского эликсира, то только после уговоров. -- Видите ли, это мне необходимо, иначе я не решусь сказать вам о своих выводах, -- пояснила Чаликова, когда доктор выполнил ее скромную просьбу. Надежда решительно отпила несколько глотков, закашлялась, закусила овсяным печеньем, которое ей поспешно подал Серапионыч. -- Нет-нет, пожалуйста, не надо, -- проговорила Чаликова, когда доктор потянулся к выключателю торшера, -- в темноте я лучше смогу сосредоточиться... Вообще-то я, конечно, не очень уверена в своих выводах, но все-таки скажу. А согласитесь вы со мною или нет -- дело ваше. Хотя я бы на вашем месте решила, что у меня "крыша поехала". -- Ну, я же знаю, Наденька, что вам-то это не грозит, -- подбадривающе улыбнулся доктор. -- Вы говорите, а уж диагноз потом поставим. Но Надя не стала сразу огорошивать Серапионыча выводами, а начала чуть издалека: -- Владлен Серапионыч, если я верно понимаю вашу теорию, то существование параллельных миров связано с тем, что по орбите движутся две Земли, и все такое?.. -- Ну, в общем-то да, -- подтвердил доктор, -- хотя это всего лишь гипотеза. Но если она вас не устраивает, то предложите другую. -- Нет-нет, что вы, полностью устраивает, -- поспешила согласиться Надя. -- А допускает ли ваша гипотеза наличие в природе не двух, а большего количества таких "параллельных" планет? -- Очень даже возможно, -- чуть подумав, ответил Серапионыч. -- Действительно, отчего бы и нет? -- В таком случае, вчера мы с вами побывали на Третьей планете! -- выпалила Надя. -- А теперь можете ставить диагноз. -- Диагноз никуда не убежит, -- чуть озадаченно проговорил доктор. -- Но, может быть, сначала, Наденька, вы объясните, что вы имели в виду под "Третьей планетой". Это как-то связано с мультфильмом "Тайна Третьей планеты", или как? -- Нет-нет, мультфильм тут не при чем. Просто я пользуюсь вашей "теорией неоднопланетности", если вы не возражаете против такого названия. Так вот, вчера мы побывали не просто в прошлом, но еще и в третьем параллельном мире. -- А-а, я понял! -- радостно подхватил доктор. -- Произошло искривление времени, ну, теоретическую базу потом подгоним, и "Третья планета" -- точная копия нашей, только с двадцатилетней задержкой. Наверное, это как-то связано с чуть более медленным вращением вокруг оси, какие-то сотые доли секунды, вот и набежало целых два десятилетия. Правда, не совсем понятно, как мы туда попали, но, в принципе, объяснение найти несложно. Даже целых два... -- Мне кажется, Владлен Серапионыч, что вы слишком все усложняете, -- поспешно перебила Надежда, почувствовав, что доктор вновь погружается в неисследованные глубины научной фантастики. -- Вы полагаете, Наденька, что все гораздо проще? -- удивился Серапионыч. -- Увы, -- вздохнула Надя. -- Наоборот, гораздо сложнее. -- Ну так объясните, -- предложил доктор. -- Постараюсь, хотя это и непросто. -- Надя осторожно отпила еще глоток чая "с добавкой". -- Я не знаю, в чем истинная природа этих "параллельных миров", поэтому продолжу использовать вашу "планетную" теорию. Когда мы позавчера вечером прошли между столбов, то со "Второй планеты" (так мы будем называть тот мир, где Царь-Город и Кислоярское царство) мы попали на нашу, "первую" Землю, но на двадцать лет назад. Это, как нам известно, устроил господин Херклафф, чтобы дать возможность Глухаревой и Каширскому уничтожить юного Васю. Но когда Херклафф узнал, что и мы оказались там же и тогда же, да еще и с половиной магического кристалла, то он решил воспользоваться случаем и отправился вслед за нами. -- Стало быть, телемастер... -- Да, совершенно верно, телемастер и был господин Херклафф. Пока вы на кухне готовили свой чудо-эликсир, он вовсе не проверял проводку, а залез в саквояж и слямзил оттуда магический кристалл. -- Ну, это-то понятно, -- с еле скрываемым нетерпением заметил доктор. -- Но при чем здесь "Тайна Третьей планеты"? -- Так я к тому и веду, -- невозмутимо продолжала Чаликова. -- Вы записали в дневнике, что из комнаты, где работал телемастер, донесся какой-то грохот. Но уронил он вовсе не этажерку и не отвертку, а нечто совсем другое -- магический кристалл. Уж не знаю, произошло ли это случайно или с умыслом, но как раз в тот миг и возникла еще одна параллельная реальность. Или, если хотите, пресловутая "Третья планета". Надя остановилась, чтобы перевести дух. А может быть, в ожидании того, что Серапионыч начнет ей возражать или даже примется ставить диагноз. Но доктор лишь внимательно молчал, и Надя, хлебнув еще пару глотков, продолжала: -- А что здесь такого особенного? "Второй планете", или параллельному миру с Царь-Городом, Новой Ютландией и Белой Пущей, уже несколько столетий. По историческим подсчетам госпожи Хелены, этот мир появился где-то около двенадцатого-тринадцатого века. И в первые годы он мало чем отличался от "нашего" -- те же люди, те же города и села, те же дома... А чем дальше, тем больше появлялось различий, путь развития оказался совсем другим, а что получилось в итоге -- вы сами знаете. Так же и тут. Погибший в нашем мире Солнышко на "Третьей планете" вырос и стал художником, а кого-то из нас, ныне здравствующих, возможно, там уже нет в живых. -- Да, Наденька, теоретически это звучит весьма занятно и даже отчасти убедительно, -- отметил Серапионыч. -- Но как вы себе представляете, так сказать, практическую сторону этого события? -- Все -- и люди, и предметы -- одновременно как бы раздвоились, и каждый продолжал жить своей жизнью, чем дальше, тем более отличающейся от своего двойника. Но люди "нашего" мира ничего даже не заметили, а возникшего параллельного -- испытали мгновенные ощущения, которые очень точно отразили происходящ