а списывал. А теперь даже не здоровается, олигарх хренов. Давайте сюда яд! С этими словами поэт схватил рюмку и решительно вылил содержимое в стакан Грымзина. Зал на миг замер, а затем разразился аплодисментами. Святославский раскланялся, а затем чуть не силой поднял Щербину из-за стола и вновь увлек к подножию сцены. Тот передвигался, словно в бреду - казалось, он и сам толком не осознавал, что он совершил. - М-да, выходит, что эксперимент дал положительный результат, - глубокомысленно заметил доктор Серапионыч. - Смотря что считать задачей эксперимента, - возразил инспектор Столбовой. - Из него ясно одно - поэт Щербина... Да что там Щербина - оказывается, любого, самого безобидного человека с легкости можно довести до такого состояния, что он готов преступить все божеские и человеческие заповеди! - Любопытно бы посмотреть на физиономию Щербины, когда он увидит, что Грымзин жив и здоров, - усмехнулась Хелен фон Ачкасофф. - Как вы думаете, что он при этом испытает? - Глубочайшее разочарование, - пробурчал инспектор. - А я думаю, что глубочайшее облегчение, - возразил доктор. - По-моему, он уже приходит в себя и начинает сожалеть о содеянном. - Не поздно отыграть назад, - сказала баронесса. - Ведь Грымзин еще не выпил свой сок. - Боюсь, что Святославский не даст ему пойти на попятный, - покачал головой Серапионыч. - Отчего же? - удивился Столбовой. - Ведь наш режиссер уже доказал себе и всему миру, что Сальери все-таки отравил Моцарта. Какого рожна ему еще надо? Тем временем Дубов, увидев, что его задача выполнена, стал закруглять разговор: - Ну что же, Евгений Максимович, думаю, что поиски завершатся успешно. Во всяком случае, мы с Егором Трофимычем будем держать вас в курсе дела. - Да, конечно, - рассеянно кивнул банкир. - Ну что ж, Василий Николаич, всего доброго. Пойду. Дела, дела... - Как это пойду? - искренне возмутился Василий Николаевич. - Вы же еще сок не допили. - Да, совсем забыл, - согласился Грымзин. - Раз уплочено, то хочешь не хочешь, а допивать придется. Банкир подошел к общему столику и, не садясь, потянулся за стаканом. Щербина рванулся было вперед и даже попытался что-то крикнуть, но Святославский, как и предполагал доктор, удержал его и даже на всякий случай прикрыл ему рот ладонью. Грымзин неспешно опорожнил стакан. - Ну все, представление окончено, - негромко произнес доктор Серапионыч. Инспектор Столбовой глянул на часы: - Ну вот, опять на работу опоздал. А у меня столько дел... Но тут пустой стакан выпал из рук банкира, а сам Грымзин со стоном повалился на пол. - Что с вами, голубчик? - Серапионыч бросился на помощь потерпевшему. А Столбовой заученным движением выхватил из кармана служебный револьвер: - Всем оставаться на местах! - И, переведя взор на Святославского и Щербину, добавил: - А вы арестованы. Доигрались, понимаешь ли... - Шаг вправо, шаг влево - побег, - негромко произнесла баронесса. Впрочем, Щербина пребывал в таком жалком состоянии, что вряд ли мог бы куда бы то ни было убежать, если бы даже очень этого захотел. Святославский же никуда бежать и не собирался - он упивался собственным триумфом. - Свершилось! - выкрикнул режиссер, перекрывая все прочие голоса. - Я же говорил, что искусство - ничто перед ликом подлинной жизни! - Но как это могло случиться? - недоуменно пожала плечами баронесса. - Мы же все видели, что там был чай... - Значит, в какой-то момент был подбавлен яд, - уверенно заявил Дубов. И подчеркнул: - Настоящий яд. И сделать это мог любой из нас. Яд мог находиться в одной из трех емкостей - либо в стакане с соком Грымзина, либо в кружке с чаем Святославского, либо, извините, дорогая баронесса, в вашей рюмке из-под Довганя. Однако ясно и другое - предварительно он не мог находиться ни в одном из названных сосудов, так как все трое из них уже пили... Похоже, что Василий решил всерьез пуститься в дедуктивные построения, достойные Великих Сыщиков прошлого и настоящего, хотя момент для этого был явно не самый лучший. Тем временем Серапионыч продолжал возиться возле Грымзина. - Ну, как? - подошел к нему Столбовой. - Увы, пациента спасти не удалось, - вздохнул доктор. - Экзитус леталис. - С этими словами он привычным движением закрыл банкиру глаза. По зрительно-обеденному залу пронесся тяжкий вздох. Те, кто был в головных уборах, поспешили их снять. И лишь один Щербина, к общему удивлению и возмущению, неожиданно воспрял духом: - Да, я отравил его, и вот он лежит передо мною во прахе, во всей своей мертвой самости. И я ничуть не сожалею о содеянном, ибо теперь я - первый музыкант всех времен и народов! Почтеннейшая публика зароптала. - Что он говорит! - послышались выкрики из зала. - Убил человека и еще бахвалится! - Всем оставаться на местах! - почувствовав настроение зала, еще раз приказал Столбовой. - Никакого самосуда я не допущу, и не надейтесь. - А вас, господин Щербина, я попрошу отвечать только на мои вопросы. Стало быть, вы признаете, что намеренно отравили банкира Грымзина? - Какой еще Щербина? - высокомерно глянул отравитель на инспектора. - Я - Сальери. И отравил я своего соперника Моцарта. Вы спрашиваете, намеренно ли? О да, еще как намеренно! - С этими словами Щербина взбежал на помост и торжественно зачитал: - ...Ты заснешь Надолго, Моцарт!.. Но ужель он прав, И я не гений? Гений и злодейство - Две вещи несовместные. Неправда: А Бонаротти? Или это сказка Тупой, бессмысленной толпы - и не был Убийцею создатель Ватикана? Последние строки он прочел столь страстно, что публика не удержалась от аплодисментов. А Святославский не преминул заметить: - Вот вы мне не верили, а я таки заставил его перевоплотиться. И пускай теперь кто-нибудь усомнится в чистоте эксперимента! - Ну все, крыша поехала, - вполголоса проговорил Дубов. - У кого? - переспросила баронесса. - У Святославского или Щербины? - У Щербины, разумеется, - вздохнул Серапионыч. - А у Святославского, как мне кажется, она всегда была слегка не на месте. Между тем Щербина вновь присел за рояль и стал наигрывать попурри из "Мурки" и "Реквиема" - должно быть, помутневшее сознание подсказало ему, что именно такую музыку должен исполнять композитор-отравитель над прахом убиенного им собрата по искусству. - Стало быть, Щербина сознался и надобность в вашей дедукции отпадает? - не без доли ехидства спросила баронесса Хелен фон Ачкасофф. - Сознался не Щербина, а Сальери, - усмехнулся Дубов. - К тому же от только влил яд в стакан, а настоящий виновник - тот, кто дал ему этот яд и внушил, что он должен отравить, а Грымзина ли, Моцарта ли, не суть важно. Нет-нет, я не имею в виду Святославского - похоже, что он и сам, подобно Щербине, оказался невольной марионеткой в руках искушенного манипулятора. Так что следствие еще впереди... Полеты дедуктивной мысли прервал шум со стороны входной двери - это в залу протискивались прибывшие одновременно две бригады: подкрепление из милиции и морговские санитары. Два милиционера по приказу Столбового тут же взяли под конвой Святославского, а два других, взобравшись на сцену, стали дежурить возле рояля, за которым Щербина продолжал с отрешенным видом что-то наигрывать. А санитары тем временем принялись укладывать на носилки то, что еще несколько минут назад было банкиром Грымзиым. Хлопотавший возле них Серапионыч заметил, что у покойника раскрылся один глаз. - Нехорошая примета, - озабоченно пробормотал доктор и попытался закрыть глаз банкира, но тот открылся вновь, а за ним и второй. - Что за черт, - нахмурился Серапионыч, и в этот момент покойник приподнял голову. - Живой, елки-моталки, - дыхнул перегаром один из санитаров. - Ну, доктор, вы, блин, даете! - Да, факт летальности оказался несколько преувеличен, - вынужден был признать доктор. И распорядился: - Однако заберите пациента, окажем ему последнюю помощь... То есть скорую, - поспешно поправился Серапионыч. Санитары подхватили носилки с Грымзиным и понесли их к дверям. Рядом семенил Серапионыч и на ходу пытался поставить диагноз. - Все свободны, - распорядился инспектор Столбовой. Публика с явным облегчением потянулась к выходу. - А вас, господа, я попрошу остаться, - строго добавил Егор Трофимович, обращаясь уже к Щербине и Святославскому. Первый по-прежнему "терзал расстроенный рояль", а второй подбоченясь стоял между двух милиционеров, и весь вид его словно говорил: "Вяжите меня, больше ничего не скажу!" - Ну и что вы теперь скажете? - не без некоторой подколки спросила баронесса. - Неужели яд оказался просроченным? - растерянно проговорил Дубов. - Знаете, поначалу я больше всего грешил на доктора - он ведь в силу профессии и в ядах лучше других разбирается, да и разговор на Сальери навел. Но теперь главным подозреваемым становитесь вы, уважаемая госпожа Хелена! - Почему именно я? - возмутилась госпожа историк. - Вы очень уж ярко расписывали яды эпохи Борджиев и Медичей, - усмехнулся детектив. - А теперь решили воспользоваться их рецептами. - Если бы я ими воспользовалась, то яд бы не дал осечки, - с едкой учтивостью возразила баронесса. - Не скажите, баронесса, не скажите, - покачал головой детектив. - Да, для своего времени эти яды действовали безотказно. Но тогда человечество еще не знало всяких там гербицидов, пестицидов и выхлопных газов. А в наше время люди настолько пропитаны этой гадостью, что ядом каких-то Медичей их уже не возьмешь. - Ну и шуточки у вас, Василий Николаевич, - пробурчала баронесса. - В каждой шутке есть доля шутки, - афористично заметил Дубов. Вялую пикировку детектива и историка прервало появление Серапионыча. Вопрошающие взоры немногочисленных оставшихся в обеденном зале устремились к доктору. - Все, кризис миновал, - сообщил Серапионыч. - Жить будет. - Сорвались ваши гнусные замыслы, - ехидно бросил Егор Трофимович в сторону Щербины и Святославского. - Господин Грымзин остался в живых. Щербина на миг прервал игру: - Ну и пускай себе живет на здоровье. Главное - Моцарт мертв. Ха-ха-ха! - И Щербина взял бравурный аккорд. - Ничего не сорвались! - возмутился Святославский. - Наконец-то дан ответ на вопрос, занимавший человечество два века, и теперь потомки Сальери могут не подавать в суд на Пушкина - ничего не выйдет! - Слава богу, с Грымзиным все обошлось, - приземлился доктор за столик рядом с Дубовым и баронессой. - А вот со Щербиной, чувствую, придется повозиться... - Владлен Серапионыч, так что это все-таки было - отравление или что-то другое? - окликнул доктора инспектор Столбовой. - Самое что ни на есть отравление, - подтвердил доктор. - Комплексным обедом. Его же здесь готовят из таких отходов, которые и свиньи не едят! Ну ничего, промывание желудка дало положительный результат. - Не гонялся б ты, банкир, за дешевизной, - негромко проговорил один из милиционеров. - Ну, коли так, то арест отменяется, - распорядился инспектор. - А вот руководством ресторана займемся всерьез... - А лично я всерьез займусь историко-драматургическим экспериментированием, - вдруг заявил Святославский. - Завтра же реконструирую ситуацию с Борисом Годуновым. Надо бы заранее наметить, кто будет Борисом, а кто - царевичем Димитрием... - Да-да, это же очень интересно! - с жаром подхватила баронесса. - Тем более что эпоху Бориса я знаю гораздо лучше, чем времена Моцарта и Сальери. - С точки зрения криминалистики это весьма занимательно, - поддержал Дубов. - Как зарезать царевича таким образом, чтобы все подумали, что он закололся сам, по неосторожности? И как потом выяснить, что же в действительности было - несчастный случай или замаскированное убийство? - Вот вы и будете царевичем Димитрием, - неожиданно предложил Святославский. - Да не беспокойтесь, Василий Николаевич, здесь все ножи тупые, так что до смертоубийства дело не дойдет. - И, подумав, режиссер глубокомысленно добавил: - Я так надеюсь. - А, делайте что хотите, - пробурчал инспектор Столбовой. - Только без меня.