ов. -- Но он, кажется, был на машине? -- Да-да, черный "Мерседес" с затемненными стеклами, -- с готовностью сообщила потерпевшая. -- А может быть, вы запомнили и его номер? -- уже почти безнадежно спросил Василий. -- Конечно, запомнила! -- вскричала Софья. -- Он оказался очень запоминающимся -- две шестерки и две восьмерки. Однако это сообщение у частного детектива особого восторга не вызвало: -- М-да, две шестерки и две восьмерки. Совершенно верно. Вы, госпожа Кассирова, наверняка видели этот "Мерседес" много раз, только обращали внимание не на номер, а на всякие воздушные шарики, цветочки и свадебные ленты, коими он обычно бывает украшен. В общем, ваш "Мерседес" 66-88 -- из бюро добрых услуг. А "покупатель", видать, не дурак, умеет пыль в глаза пустить. Возьмем хоть его "прикид" -- вы прекрасно запомнили его пиджак, цепь, мобильник и прочие прибамбасы, а на лицо внимания не обратили. Впрочем, похоже, что все эти аксессуары -- такая же "липа", как и "Мерседес". -- Так ведь это же замечательно! -- возликовал Серапионыч. -- Теперь нам остается узнать в бюро добрых услуг, кто арендовал "Мерседес", и брать его тепленьким! -- Не думаю, что он взял "Мерседес" на свое имя, -- с сомнением покачал головой Дубов. -- Хотя, конечно, и это направление нужно отработать. -- Значит, вы согласны мне помочь? -- обрадовалась Кассирова. -- Я должен подумать, -- уклончиво ответил Дубов. -- Госпожа Кассирова, как я понял, вы собирались продать десять писем Тургенева к вашей прабабушке. И это все, чем вы располагаете? -- Да нет, не совсем. Всего их сохранилось... м-м-м... двенадцать. Но два я решила оставить как семейную реликвию. -- Софья извлекла из сумочки несколько бумаг. -- Вот одно из них. Вернее, ксерокопия. Если желаете, я вам его зачитаю. -- И, не дожидаясь изъявления желаний, принялась с выражением читать: -- "Баден-Баден, Шиллерштрассе 7. Среда, 22/10 мая 1867. Не могу и выразить, Татьяна Никитична, сколь порадовало меня Ваше письмо, как всегда и умное и дельное. Рад, что у Вас все в порядке и что Вы среди забот о хозяйстве и детях изыскали время не только прочесть мою повесть, но и высказать о ней свое мнение. (Речь идет о романе "Дым", -- пояснила Кассирова). Читая Ваши замечания, я об одном сожалел -- что Вы не ознакомились с книгой в рукописи, ибо с большинством Ваших замечаний я вполне согласен, но увы -- теперь уже поздно что-либо поправить. Относительно Потугина не могу с Вами до конца согласиться -- его я ввел в повесть намеренно и ничуть об этом не сожалею. Как я и ожидал, на него все набросились, и очень рад этому -- особенно теперь, в самое время всеславянского опьянения. (Почти такими же словами Иван Сергеевич пишет об этом двумя неделями позже Писареву, -- добавила Кассирова). Впрочем, известный Вам милейший Павел Васильевич Анненков грозится написать большую статью с обстоятельным разбором "Дыма", каковую Вы, Татьяна Никитична, сможете прочесть в одном из ближайших номеров "Вестника Европы". Как жаль, что мы с Вами столь содержательно беседуем в письмах и столь же редко видимся лично. Если Вы все же надумаете отправиться в Европу, то непременно отпишите мне -- я несказанно буду рад увидать Вас и насладиться Вашим всегда дельным и умным разговором. Засим желаю Вам, дорогая Татьяна Никитична, всяческого счастья и удачи в делах как личных, так и в хозяйственных. Кланяюсь Вашим милым деткам и крепко жму руку Вашему супругу Александру Николаевичу -- охотится ли он, как прежде, с Дианкой на тетеревей? Остаюсь преданный Вам Ив. Тургенев". -- Да-а, -- вздохнул Серапионыч по окончании чтения, -- Иван Сергеич и в эпистолярном жанре столь же хорош, как и в обычной прозе. -- Архив оказался весьма обширным, -- продолжала Кассирова, -- и, кроме прочего, я там обнаружила дневник, который прабабушка вела долгие годы -- полтора десятка тетрадей. Уж не знаю почему, но Владлен Серапионыч предположил, что он может вас заинтересовать, и прихватила с собой последнюю тетрадь, неоконченную. -- Софья протянула Василию пожелтевшую тетрадку. -- Вы позволите мне пока оставить ее у себя? -- попросил Дубов. -- Знаете, доктор прав -- иногда установить истину помогают совсем неожиданные предметы и обстоятельства. -- Детектив бережно отправил тетрадку в стол. -- Василий Николаевич, так вы согласны взяться за мое дело? -- еще раз настойчиво спросила Кассирова. -- Я должен подумать, -- вздохнул сыщик. -- Прямо и не знаю, с какого бока приняться -- зацепок слишком уж мало. Разве что этот посредник... -- Завтра я с ним встречаюсь, -- вдруг заявила Кассирова. -- Вот как? -- насторожилился детектив. -- Где и когда? -- В полдень, в кафе "Кислоярочка". Василий задумался: -- Конечно, я мог бы туда придти, но вряд ли из этого получится что-то путное -- возможно, он меня знает в лицо. И если ваш посредник в сговоре с "бизнесменом", то они наверняка тут же "залягут на дно". Впрочем, возможны любые варианты. Знаете, госпожа Кассирова, сегодня я все обдумаю и завтра вам позвоню. -- Буду ждать! -- Обрадованная Кассирова подхватила сумочку и стала пробираться к двери. -- Надеюсь на вашу помощь. До свидания, Василий Николаич. До свидания, доктор. -- Надеюсь, до скорого, -- кивнул Василий. Серапионыч вскочил со стула и галантно поклонился, приподняв воображаемую шляпу. Когда дверь за посетительницей закрылась, Василий Николаевич неспеша встал из-за стола и подошел к другой двери, ведущей в небольшую комнатку при сыскной конторе, которую он именовал "девичьей". На сей раз она полностью оправдала свое название, так как дверь, стоявшая в течение визита Софьи Кассировой чуть приоткрытой, отворилась шире, и кабинете появилась молодая женщина. -- Вот так сюрприз, -- пробормотал доктор. -- Владлен Серапионыч, позвольте вам представить мою новую помощницу Надежду Чаликову, -- довольный произведенным эффектом, сказал Дубов. -- А, здравствуйте, Наденька, -- приветливо раскланялся Серапионыч, будто был знаком в нею по меньшей мере сто лет. -- А я вас именно такою и представлял. Василий Николаич про вас мне все уши прожужжал... -- А вы, стало быть, и есть тот доктор Серапионыч, о котором я наслышалась столько всякой жути, -- рассмеялась Надя. Доктор хотел было возразить, что слухи о его "жути" сильно преувеличены, но Василий сразу приступил к делу: -- Надя, вы слышали наш разговор с госпожой Кассировой от начала до конца. Что вы со своей стороны могли бы сказать по этому делу? -- По делу пока ничего, -- призналась Чаликова, -- но собственно госпожа Кассирова показалось мне дамой весьма неискренней и даже более того -- элементарно корыстолюбивой. -- Это ваша журналистская интуиция? -- спросил Дубов, удерживая Серапионыча, который уже собирался броситься в бой на защиту своей пациентки. -- Не только, -- чуть подумав, ответила Надя. -- Ясно видно, что она что-то скрывает, или, скажем так, недоговаривает. Она пришла к вам за помощью, а вам приходилось чуть не клещами вытаскивать у нее слово за словом. И потом, торговать личной перепиской собственной прабабушки! По-моему, это уж просто верх бесстыдства. -- Но ведь она же продала не все письма, -- не выдержал доктор. -- Две штуки оставила. -- Думаю, что больше, -- не задумываясь заявила Надя. -- И поверьте мне, отнюдь не как семейную реликвию. Если об этих десяти узнает общественность и в печати поднимется шумиха -- как же, обнаружили доселе неизвестные автографы Тургенева! -- то за каждый новый материал Кассирова уже будет получать все больше, в зависимости от степени сенсации. А кончатся письма, так и бабушкины дневники в ход пойдут. -- Вы, сударыня, просто предубеждены к госпоже Кассировой, -- с обидой произнес Серапионыч. -- А ведь она поэтесса, и деньги ей нужны для издания своих произведений. -- Судя по ее крокодильским стишкам, госпожа Кассирова такая же поэтесса, как я -- космонавт, -- парировала Надежда. -- И если этим она собирается потчевать читателей... -- Вы ничего не понимаете в поэзии! -- выкрикнул Серапионыч. Тут уж Василий, почувствовав, что дискуссия вот-вот сойдет с рельсов конструктивности, решил вмешаться: -- Наденька, да вы не обижайтесь на доктора -- он всегда так: хоть и понимает, что не прав, но продолжает спорить из упрямства. Серапионыч с мнимо уязвленным видом замолк, а Надя продолжала: -- Да я и не обижаюсь. В конце концов, может быть, доктор и прав -- я действительно не ахти какой знаток поэзии. Но меня несколько смутила форма сделки. Казалось бы, не все ли равно, от кого получить деньги -- от покупателя или от посредника? И я понимаю, почему Кассирова так настаивала на личной встрече с "бизнесменом". Она надеялась, получив сто тысяч наличными, каким-то образом "кинуть" посредника: или вообще не отдавать его десять процентов, или отдать только часть. -- Нельзя так дурно думать о людях, Наденька, -- укоризненно покачал головой доктор. -- Василий Николаич, скажите хоть вы свое веское слово! -- Знаете, Надя, мне ваши выводы кажутся все-таки несколько поспешными, -- раздумчиво сказал Дубов, -- хотя в некотором резоне им не откажешь. -- Во всяком случае, на вашем месте помогать Кассировой я бы не стала, -- резюмировала Надя. -- М-да, пожалуй, -- вздохнул детектив, -- но дело, к сожалению, не в одной Кассировой. На свободе опасный мошенник, который не только обманывает людей, но и дискредитирует честных бизнесменов, которых все-таки большинство. При этих словах Серапионыч, не выдержав, громко фыркнул. -- Поэтому, Наденька, я прошу вашей помощи, -- строго глянув на доктора, продолжал Дубов, -- и не столько госпоже Кассировой, сколько мне. А точнее, делу справедливости. -- И что от меня требуется? -- глаза журналистки загорелись. -- Как вы слышали, завтра в полдень наша клиентка встречается в кафе "Кислоярочка" с посредником, личность и роль которого во всем этом деле пока что для нас остается неясной. И я, и доктор -- лица, давно примелькавшиеся в нашем городе, а вы... -- Поняла, поняла, -- закивала Надя. -- Постараюсь оправдать доверие... Ах, совсем забыла! -- Что? -- повскакивали на стульях Дубов и Серапионыч. -- Проездом из Цюриха в Кислоярск я побывала в Санкт-Петербурге и в местных газетах прочла, будто некий бизнесмен-меценат, пожелавший остаться анонимным, передал в Пушкинский Дом несколько ранее не известных писем Тургенева. -- Ах, вот оно что, -- протянул Василий. -- Хорошо хоть письма действительно попали в надежные руки, а не сгинули где-то в частных коллекциях. -- У нас же дневник ее прабабушки, -- напомнила Надя. -- Давайте посмотрим. Все-таки женщина, с которой был близко знаком сам Тургенев! -- Да-да, -- оживился Серапионыч, -- читая такие документы, как бы приобщаешься к иной эпохе, ощущаешь связь времен... -- Однако тут всего пару страниц, -- заметил Василий, достав дневник из стола, -- а дальше чистые листы. -- Ну да, Кассирова же говорила, что это последняя тетрадка, -- вспомнила Чаликова. Разбирая не совсем четкий почерк, Дубов стал вслух читать: -- "28 октября 1898 года. Начинаю новую тетрадь своего дневника. Боюсь, что последнюю. Сегодня ко мне заходил милейший доктор Никифор Павлович. И хотя он всячески старался заверить меня, что дело идет на поправку, я понимаю, что дни мои сочтены. Ну что же, мне есть что вспомнить, оглядывая свою жизнь. Я была счастлива в муже и детях и дождалась даже внуков. Я была знакома с лучшими людьми своего времени, а с одним из них меня связывали и более тесные узы, хотя наши отношения с И.С., несмотря на все кривотолки, никогда не заходили далее некоего порога, отделяющего истинное чувство от того, что зовут греховной любовью. Как бы там ни было, я пронесла чувство к нему через всю свою долгую и, надеюсь, небесполезную жизнь". Так, ну дальше тут что-то о лекарствах, которые ей прописал Никифор Павлович... Ага, вот: "Не забыть бы дать указание Аннушке, чтобы после моей..." -- Ну, что же, что же? -- нетерпеливо вопросил Серапионыч, когда молчание Дубова затянулось. -- А на этом рукопись обрывается, -- показал детектив Наде и доктору пустые страницы. -- Видимо, больше уже Татьяна Никитична в свой дневник ничего не записала. -- Да, но не могла же она оборвать дневник чуть не на полуслове, -- возразила Надя. -- Дайте взглянуть. Видите, вот здесь, возле скобок, остатки вырванного листа. На нем, видимо, и окончание записей. -- Ну-ка, ну-ка, -- Василий извлек из кармана огромную лупу, с которой никогда не расставался, и внимательно рассмотрел то место, которое указала Надежда. А затем перевел лупу на соседнюю, чистую страницу. -- Татьяна Никитична писала с сильным нажимом, -- пояснил он, -- и если на отсутствующем листе что-то написано, то можно будет прочесть оттиск... О, кое-что я уже вижу! Владлен Серапионыч, записывайте. Доктор схватил со стола карандаш и листок бумаги, а Василий начал медленно, то и дело прерываясь, диктовать: -- ...смерти предать... предать огню... письма Ивана Сер... А дальше уж совсем ничего не разберешь. -- Ну ясно -- предать огню письма Ивана Сергеича Тургенева, -- подытожил Серапионыч. -- И я понимаю Татьяну Никитичну -- совершенно естественное желание, чтобы никто не копался в ее отношениях с писателем. Но потом она рассудила, что письма Тургенева -- все-таки достояние мировой культуры, и вырвала этот листок. -- Уверена, что все было совсем иначе, -- заявила Надя. -- Татьяна Никитична оставила пожелание в силе, но Аннушка -- вероятно, ее дочка или близкая подруга -- не решилась уничтожить письма и оставила их в семейном архиве. А листок из дневника вырвала сама Софья Кассирова, чтобы... -- Ах, Наденька, вы опять за свое, -- не выдержал Серапионыч. -- Я уж представляю, в каких черных красках вы распишете ее завтрашнюю встречу с посредником! -- Нет-нет, дорогой доктор, на сей раз я не смогу отойти от объективной передачи информации, -- обаятельно улыбнулась Надя. -- Даже если бы очень этого захотела... x x x Разговор Софьи Кассировой и посредника шел в повышенных тонах, хотя собеседники старались особо не шуметь, так как дело происходило в людном месте, а точнее -- в кафе "Кислоярочка", том самом, где неделю тому назад поэтесса совершила столь неудачную сделку. -- Ну, наконец-то вы проявились, госпожа Кассирова, -- говорил посредник, теребя шляпу, лежащую у него на коленях. -- А то я уж грешным делом начал думать, что вы получили деньги и смылись. А о моих процентах и думать забыли. -- Какие еще проценты! -- взвилась Кассирова. -- Этот ваш бизнесмен сраный, -- последнее слово поэтесса выговорила с особым смаком, -- вместо денег подсунул мне пустые бумажки! Я вообще осталась и без товара, и без денег, а вы с меня еще требуете какие-то проценты! -- Сами виноваты, сударыня, -- хладнокровно парировал посредник. -- Я вам его не навязывал. Вы сами просили, чтобы я вас вывел на покупателя. Вот и получили, чего хотели. -- Я хотела сбагрить товар и получить приличные бабки! -- выкрикнула Софья и, спохватившись, заговорила тише: -- Я давала верный товар, а что мне всунул ваш бизнесмен? -- Кассирова извлекла из сумочки увесистую пачку, перетянутую банковской лентой, и чуть не швырнула ею в лицо собеседника. -- Мало того что бумажек внутрь напихал, так даже сверху не настоящие баксы положил, а ксерокопию! -- Тише! -- испуганно зашипел посредник, так как посетители уже начали обращать на них внимание. Лишь дама за соседним столиком, сидевшая к ним спиной, даже не оглянулась. Ни Кассирова, ни посредник даже не догадывались, что их соседка ни кто иная как московская журналистка Надежда Чаликова, а в сумочке, что висит у нее через плечо, спрятан портативный диктофон -- ее верный спутник, побывавший вместе с хозяйкой во многих горячих точках бывшей дружной семьи советских народов. Диктофон беспристрастно записывал слова посредника: -- А почему я должен вам верить? Покупателя я знаю давно и, между прочим, знаю как порядочного человека. Может быть, это вы сами бумажек внутрь наложили, а теперь вешаете мне вермишель на уши, чтобы, елки-моталки, процентов не отдавать. -- Ну так устройте мне встречу с этим вашим порядочным бизнесменом, -- предложила Софья. -- Больно уж хочется еще раз в его честные глаза посмотреть. -- Встречу? Это можно, -- подумав, ответил посредник. -- Но после того как заплатите десять тысяч. Ну ладно -- пускай пять, но исключительно из уважения к вашему поэтическому таланту. Кассирова театрально вскинула руку, едва не опрокинув кофе себе на платье: -- Боже мой, я только теперь догадалась -- вы с ним в сговоре! -- А вот это уже клевета, -- ухмыльнулся посредник. -- Ну так подайте на меня в суд, раз клевета, -- "наезжала" Софья. -- Ничего, я вас выведу на чистую воду! -- Сидеть будем вместе, гражданка Кассирова, -- хладнокровно ответил посредник. -- Вернее, сидеть будете вы за незаконную распродажу культурных ценностей... -- Какую еще распродажу?! -- не выдержала Кассирова. -- Распродажа -- это когда за "бабки", а за резаную бумагу -- не распродажа, а самый настоящий "кидок"! -- Что за выражения -- "бабки", "кидок", -- скорбно покачал головой посредник. -- Можно подумать, вы не поэтесса, а не знаю кто! Лучше отдайте проценты, и расстанемся по-доброму. -- Чем отдайте? -- истерично выкрикнула Кассирова. -- Пустыми бумажками?! Слушая эти словесные баталии, Чаликова понимала, что разговор идет по кругу и никакого конструктивного решения не предвидится. Однако Надежда продолжала записывать на диктофон все, что доносилось от соседнего столика -- в слабой надежде, что в беседе промелькнет нечто такое, что поможет им с Василием выйти на верный путь. x x x Дубов, Чаликова и Серапионыч сидели вокруг стола в рабочем кабинете частного детектива и внимательно слушали то, что вещал диктофон, лежащий посреди стола. -- Что за выражения -- "бабки", "кидок", -- звучал монотонный голос посредника. -- Можно подумать, вы не поэтесса, а не знаю кто! Лучше отдайте проценты, и расстанемся по-доброму. -- Чем отдайте? -- отвечал беспокойный голос Кассировой. -- Пустыми бумажками?! Чаликова нажала кнопку: -- Ну, убедились теперь, дорогой доктор, что за птица эта ваша Софья Кассирова? -- Всем нам свойственно ошибаться в людях, -- глубокомысленно глянул в потолок Серапионыч. -- И что же, это вся запись? -- удивился Дубов. -- Да нет, пленки хватило еще минут на десять, да и после того они еще целый час препирались, -- вздохнула Надя, -- но так ни до чего и не договорились. Жаль, что мой поход оказался столь малополезным. -- Давайте послушаем дальше, -- предложил Василий, -- вдруг чего-нибудь да выудим. Надя включила диктофон, и диалог в кафе продолжился. ПОСРЕДНИК: -- Не морочьте мне голову! Раз мы с вами договаривались, то потрудитесь выполнять взятые обязательства. КАССИРОВА: -- Может быть, мы с вами и договор подписывали? Если так, то покажите мне его! ПОСРЕДНИК: -- Да что вы, елки-моталки, такое несете! Да будь у меня... -- Стоп! -- выкрикнул Василий. Надя слегка удивилась, но прослушивание остановила. -- А что такое? -- удивился доктор. -- Мне с самого начала и голос, и даже интонации этого посредника показались очень знакомыми, -- в легком возбуждении пояснил детектив. -- А когда он произнес "елки-моталки", то я вспомнил! Владлен Серапионыч, вы тоже должны его вспомнить. -- А я-то при чем? -- удивился доктор. -- Ведь мы же там вместе были. Ну, ну! Гробница древнего правителя, барельеф, тут появляется Железякин и с ним два его помощника. Железякин выхватил пистолет, а инспектор Столбовой изловчился и дал по башке одному из подручных. Он грохнулся и что при этом произнес? -- Елки-моталки! -- ошеломленно выдохнул Серапионыч. -- Вот то-то и оно! -- радостно заключил Василий. -- Скажите, Надя, как выглядел собеседник Кассировой -- среднего роста, чуть сутуловатый, с невыразительным лицом, в мятой, неряшливой одежде? -- Так, -- подтвердила Надя. -- Все ясно. Этот посредник -- никакой не посредник, а один из двух постоянных агентов господина Железякина, -- сообщил детектив.-- Так что теперь с немалой долей вероятности можно предположить, что второй агент -- это тот самый бизнесмен с "Мерседесом" из добрых услуг. Во всяком случае, способность к мимикрии у него чисто чекистская... -- Погодите, Вася, -- перебила Чаликова, -- вы тут всю дорогу поминаете какого-то Железякина. Кто он такой? -- Ну, это долго объяснять, -- махнул рукой Дубов. -- А если вкратце... Да возьмем хоть ваших друзей профессора-жуковеда и Антонину Степановну. Так вот, Железякин -- того же поля ягода. Только, пожалуй, еще гаже. -- А, ну ясно, -- закивала Надя. -- И что же вы намерены делать? -- Если в этой афере замешан Железякин, то лучше нам туда не соваться, -- пробурчал Серапионыч. -- Железякин и агенты Железякина -- не одно и то же, -- загадочно ответил детектив и, заглянув в записную книжку, решительно набрал телефонный номер Софьи Кассировой. -- Госпожа Кассирова? Говорит Дубов. Знаете, мы тут посоветовались, и я решил взяться за ваше дело. -- О, благодарю вас, Василий Николаевич, -- заурчал в трубке голос потерпевшей. -- Если вы вернете мне деньги, то я заплачу вам десять... или нет, пять процентов! -- Не надо, -- сурово пресек детектив заманчивые предложения. -- В случае удачи вы заплатите мне скромный гонорар согласно прейскуранту. Ну и плюс возможные расходы. -- Ах, вы так добры ко мне! -- попыталась Кассирова рассыпаться в благодарностях. -- Я выполняю свой долг, -- отрезал Дубов и положил трубку. -- И как вы собираетесь вернуть ей деньги? -- чуть не в голос набросились на сыщика доктор и журналистка. -- Обычная шахматная комбинация из трех пальцев, -- беззаботно рассмеялся Дубов. -- И поможет нам ни кто иной как Женька. -- Какой еще Женька? -- удивился Серапионыч. -- Компьютерщик из "За вашего здоровья". Ну, тот, который распечатал текст с дискеты, что вы прошлой осенью нашли на насыпи. -- Ну а здесь-то чем он вам поможет? -- еще больше изумился доктор. -- По правде сказать, я тоже не улавливаю связи между компьютерами и нашим делом, -- сказала Надя. -- Разве что "взломать" банковский счет этого "липового" бизнесмена и снять оттуда сто тысяч... -- Нет-нет, хакерством заниматься не будем, -- загадочно улыбнулся детектив, отчего-то вдруг пришедший в необычайно веселое расположение духа. Однако на все дальнейшие расспросы отвечал более чем уклончиво. x x x Симпатичная, модно одетая девушка ходила вдоль "стенки" и разглядывала выставленные на продажу шедевры: картины, поделки из разного рода подручных материалов и, разумеется, многочисленные матрешки, изображающие вставленных друг в друга государственных деятелей. Вдоволь насладившись высоким искусством, она обратилась к богемного вида мужичку, скучавшему подле картины с обнаженной девицей, повернутой к зрителям выразительной задницей: -- Вы не подскажете, кому тут можно продать письма Пушкина? Мужичок посмотрел на нее, как на пришельца из космоса: -- О чем вы, мадам? Вот, пожалуйста, не желаете ли приобрести мое новое полотно "Задница в интерьере"? Всего за пять долларов. -- Спасибо, у меня самой не хуже, -- вежливо отказалась девушка. -- В смысле интерьер. Неподалеку на ящике из-под "сникерсов" скучала дама неопределенного возраста и пола, продававшая матрешек. Среди деревянных президентов и генсеков девушка заметила "поэтический" комплект: самая крупная матрешка была размалевана под Пушкина, а внутренняя, самая маленькая -- под Евтушенко. -- Да, поэзия нынче не в чести, -- вздохнула девушка. -- Это точно, -- согласилась продавщица. -- Вот и Лариска того же мнения. -- Какая Лариска? -- удивилась девушка. -- Да вот же она, -- дама указала на белую крысу, выглядывавшую у нее из-под неряшливого платья. -- Можете погладить, она не кусается. Чтобы поддержать разговор, девушка погладила Лариску по жесткой шерстке, а затем вновь обратила взор на "поэтическую" матрешку: -- А что, если бы я предложила вам письмо Пушкина? Всего за сто тысяч "зелененьких". -- Смеетесь, -- махнула рукой дама. -- Да я таких деньжищ сроду не видывала. Как вы думаете, будь у меня столько, разве я стала бы такой чепухой заниматься? -- Понятно, извините, -- пробормотала девушка и отошла от "стенки". Оглядевшись, она увидела скамеечку, на краю которой сидел какой-то господин в шляпе и с початой бутылкой пива, и присела на другой краешек. -- Не желаете? -- тут же предложил ей господин. -- Нет, благодарю, я пива не пью, -- отказалась девушка. И, чуть помолчав, заметила: -- Я вижу, вы человек интеллигентный. Может быть, у вас есть какой-нибудь знакомый искусствовед... -- О, сударыня, вам повезло! -- сразу оживился господин в шляпе. -- Я сам и есть искусствовед. Потому-то здесь и околачиваюсь, поближе к изящному искусству. -- Вот это -- изящное искусство? -- удивилась девушка, окинув взором "стенку" с ее матрешками и задницами. -- Увы, -- печально вздохнул искусствовед, -- времена меняются. А ведь не так давно многие из них блистали на местном художественном небосводе. Ну, например, вон тот, -- человек в шляпе указал на одного из торговцев, -- при советской власти еще как процветал, за один портрет нашего первого секретаря Разбойникова тысячу целковых отхватил, не считая почетной грамоты. А теперь что? Весь пообтрепался, малюет всякий кич на потребу непонятно кому. Я тут как-то к нему как-то подошел, говорю, мол, что ж ты, паразит, с твоим талантищем всякую мазню в свет выдаешь? А он мне: "А ты что хотел, чтобы я за пять баксов свою душу в картину вкладывал?" Да, изменились времена. Свобода творчества привела к деградации искусства. -- Ну, тут я не могу с вами полностью согласиться, -- перебила девушка. -- Простите, как вас величать? -- У меня самое простое имя, -- расплылся в обаятельной улыбочке искусствовед. -- Петр Петрович. -- Надя, -- представилась девушка. -- Нет-нет, Петр Петрович, тут я с вами никак не могу согласиться. Конечно, то, что талантливые художники, я подразумеваю это понятие в широком смысле... -- Да-да, конечно, -- понимающе кивнул Петр Петрович. -- То, что они вынуждены либо приноравливаться к низкопробным вкусам, либо бедствовать -- конечно, очень плохо. Но это же не значит, что надо возвращаться в прошлое -- в принудительный соцреализм и... Ну да что объяснять -- вспомните судьбу Гумилева, Клюева, Михоэлса, Шемякина, Галича... -- Нет, ну зачем же так сразу, -- чуть смутившись, Петр Петрович отхлебнул пива. -- Я за свободное искусство, но в рамках. -- А, ну понятно. -- Наде как-то расхотелось продолжать дискуссию. -- Петр Петрович, а как вы относитесь к творчеству Пушкина? -- Пушкин -- наше все! -- Эту широко известную фразу Петр Петрович произнес так, будто она только что явилась ему на ум. -- А как вы восприняли бы появление новых, доселе неизвестных материалов, связанных с его жизнью и творчеством? -- продолжала Надя. -- Например, писем. -- Чьих писем? -- Ну, разумеется, Александра Сергеевича. -- О, ну это стало бы значительным событием в области культуры и искусства. А к чему, Наденька, вы завели о них речь? "Ну все, пора брать быка за рога", решила Надя, а вслух произнесла: -- Дело в том, что я располагаю письмом Пушкина к Екатерине Николаевне Ушаковой, которое до сих пор считалось утраченным. Надеюсь, вам известно это имя? -- Да-да, разумеется, -- поспешно закивал Петр Петрович. Однако, угадав по выражению лица, что имя Ушаковой мало что говорит ее собеседнику, Надя пояснила: -- Семья Ушаковых была близко знакома с Пушкиным. Впоследствии известный пушкиновед П.И. Бартенев со слов не названного им лица записал, что перед смертью в 1872 году Екатерина Николаевна позвала дочь, велела принести шкатулку с письмами Пушкина и сожгла их все до одного. С большим пиететом выслушав эту справку, почерпнутую Надей из книжки "Юный пушкиновед", Петр Петрович задал вопрос, которого его собеседница ожидала: -- Но если Екатерина Николаевна сожгла все письма Пушкина, то каким образом одно из них оказалось у вас? -- Оно сохранилось благодаря горничной Екатерины Николаевны, которая каким-то образом сумела сберечь от огня одно из пушкинских писем. Должно быть, она была довольно образованной девушкой и лучше, чем ее хозяйка, понимала, что эти письма значат для человечества! -- Как бы там ни было, Наденька, но вы обладаете большой ценностью, -- уважительно покачал головой Петр Петрович. -- Я хотел сказать, культурной ценностью. -- А я как раз хотела поговорить с вами о его, так сказать, материальной ценности, -- подхватила Надя. -- Собственно, письмо принадлежит не мне, а одной моей подруге, которая вынуждена его продавать по причине стесненных материальных обстоятельств. -- И, должно быть, ваша подруга -- правнучка Ушаковой? -- спросил Петр Петрович, как-то странно глянув на свою собеседницу. -- Почти, -- обаятельно улыбнулась Надя. -- Она правнучка ее горничной. -- Вообще-то у меня есть возможность устроить выгодную продажу, -- чуть подумав, произнес искусствовед. -- И сколько ваша подруга хотела бы выручить за письмо? -- Желательно сто тысяч, -- не задумываясь ответила Надя. -- Минимум девяносто. -- Ну что ж, письмо Александра Сергеича того стоит, -- со знанием дела заметил Петр Петрович. -- Однако хотелось бы прежде на него взглянуть. Надя раскрыла сумочку и протянула Петру Петровичу сложенный вчетверо лист: -- Это ксерокопия. Вы можете ее изучить и убедиться, что там действительно автограф Пушкина. -- Да, пожалуй. -- Петр Петрович бережно сунул листок во внутренний карман поношенного плаща. -- Знаете, вашей подруге крупно повезло -- как раз сейчас в Кислоярске гостит один мой знакомый бизнесмен, большой любитель искусств. Настоящий Третьяков, но удивительно скромный: скупает картины и вообще всякие художественные ценности, а потом совершенно бескорыстно дарит их музеям и научным институтам. -- Я тут на днях читала в одной газете, будто некто, пожелавший остаться неизвестным, передал в Пушкинский дом неизвестные письма Тургенева, -- подпустила Надя. -- Это случайно не он? -- Он самый, -- радостно закивал Петр Петрович. -- И ни за что не захотел, чтобы его имя предали гласности! По правде сказать, до знакомства с ним я и не знал, что такие люди еще встречаются. -- Взглянуть бы на него, -- вздохнула Надя. -- Если хотите, я вас познакомлю, -- с готовностью предложил Петр Петрович, -- только, боюсь, вас ждет разочарование: по внешности и манерам он типичный "новый русский". Это, конечно, своего рода маскировка, чтобы не выглядеть "белой вороной"... -- Нет-нет, раз он такой скромный человек, то не стоит, -- завозражала Надя. -- Может быть, если он согласится приобрести письмо, то нельзя ли все провести через вас? Заодно и сами сколько-нибудь заработаете... Надя заметила, как загорелись глазки у искусствоведа, но ответил он примерно так, как Надя и ожидала: -- Когда речь идет об искусстве, а тем более о Пушкине, я отвергаю любые корыстные мотивы! -- Однако, немного помолчав, он добавил: -- Если я уговорю бизнесмена дать сто тысяч, то согласится ли ваша подруга десять тысяч заплатить мне? -- Не сомневаюсь, что согласится, -- уверенно ответила Надя. -- Ей так нужны деньги, и как можно быстрее, что торговаться она не станет. -- Ну так как же мы договоримся? -- уже совсем по-деловому заговорил Петр Петрович. -- Давайте так: я ознакомлюсь с письмом, поговорю со своим другом-меценатом, а потом сообщу результат. Можно ли узнать телефончик либо ваш, либо вашей подруги? Надя на минутку задумалась: "Да, этого мы не учли. Если я дам свой здешний телефон, то Петр Петрович, или как его там на самом деле, может выяснить, что это -- телефон особняка вдовы Лавантус, где квартирует Василий Дубов, и тогда рыбка сорвется с крючка. Ну что ж, придется изворачиваться". -- Видите ли, Петр Петрович, у меня нет телефона, а подруга живет в коммуналке и не очень афиширует свое пушкинское письмо, так что ей лучше не звонить -- вдруг соседи по параллельному подслушают... -- А, понимаю, понимаю, -- закивал Петр Петрович. -- В таких делах всегда нужно соблюдать конфиденциальность. Тогда знаете что, Надюша, я вам оставлю свой телефончик -- позвоните... Ну, скажем, завтра вечерком -- за это время я успею оценить товар, то есть, простите, проверить подлинность письма, и столковаться с покупателем. -- Искусствовед извлек из внутреннего кармана мятый листок и авторучку, что-то нацарапал и протянул Наде. -- Непременно позвоню, -- закивала та, пряча листок в сумочку. -- Только знаете что, Петр Петрович... Вообще-то я редко ошибаюсь в людях, а глядя на вас могу сказать, что почти на девяносто девять процентов уверена в вашей совершенной честности и порядочности... -- Ну зачем вы так, -- смутился искусствовед. -- Это я к тому, что "доверяй, но проверяй", как говаривал Рейган. -- Да, безусловно, -- согласился Петр Петрович. -- Контроль -- первая вещь в любом деле. -- Ну вот, -- продолжала Надя, -- если ваш меценат решится приобрести письмо, то при акте купли-продажи я непременно буду сопровождать свою подругу, и мы обязательно проверим и даже пересчитаем все деньги. -- Это ваше право, -- недовольно буркнул Петр Петрович. -- Поймите, это не от недоверия к вам или, упаси боже, к вашему другу, а просто обычная мера предосторожности. Тем более, я слышала, что совсем недавно здесь же, в Кислоярске, одной даме всучили так называемую "куклу" -- пустые бумажки в пачках из-под долларов. -- Извините, не в курсе, -- чуть вздрогнув, проговорил Петр Петрович. -- Нет, ну это я так, к слову, -- деланно смутилась Надя. -- Я уверена, что с вами у нас подобных недоразумений возникнуть просто не может... Ну хорошо, я пойду, так что ждите звонка. Пожав руку Петру Петровичу, Надя неспешно удалилась, а ее собеседник вернулся к недопитому пиву. x x x Приближалось время обеда, и зал ресторана "Три яйца всмятку" постепенно наполнялся посетителями. Сидевшие за столиком в дальнем углу две женщины -- Надежда Чаликова и ее подруга, крупная осанистая дама в красном платье до пят -- то и дело поглядывали в сторону входных дверей: с минуту на минуту должен был появиться Петр Петрович. Однако всякий раз входил кто-то другой. -- Ну, теперь-то уж точно он, -- загадала Надя, когда дверь в очередной раз приоткрылась. Но ошиблась -- в зал вошел собственной персоной доктор Серапионыч. Заметив Надю, он приветливо помахал ей рукой, а сам направился к столику в середине зала, где уже уплетали обед и одновременно оживленно беседовали еще несколько человек. -- У них тут чуть не каждый день собирается милая компания, -- низким грудным голосом сообщила Надина подруга. -- Доктор Владлен Серапионыч, инспектор Столбовой, турбизнесмен Ерофеев. Вон та дама в темном -- историк Хелен фон Ачкасофф. Обычно еще бывает частный сыщик Дубов, но сегодня что-то не видно... Тут дверь вновь раскрылась, и в зал вошел Петр Петрович. При нем была огромная хозяйственная сумка -- столь же старомодная, как его болониевый плащ. Увидев Надю с подругой, он тут же направился в их угол: -- Добрый день, сударыни. -- Вот это и есть искусствовед Петр Петрович, -- сказала Надя. -- А это моя подруга, э-э-э... -- Василиса Николаевна, -- представилась дама. -- Ну что же, дорогой Петр Петрович, к делу? -- Да-да, разумеется, -- подхватил Петр Петрович. -- Надеюсь, письмо при вас? Вместо ответа Василиса Николаевна извлекла из-под разреза платья большой незаклеенный конверт и протянула его искусствоведу. Петр Петрович с неподдельным трепетом вынул оттуда несколько пожелтевших листков, исписанных характерным пушкинским почерком. -- Да, все в порядке, -- констатировал он, внимательно осмотрев письмо. -- Мой друг-меценат будет очень доволен. А это вам, -- похлопал он по сумке. -- Девяносто тысяч, как договаривались. Будете проверять? -- Будем! -- решительно заявила Чаликова. -- Здесь девяносто пачек по тысяче, -- пояснил Петр Петрович. -- Стало быть, в каждой по сто десятидолларовых банкнот. Василиса Николаевна запустила руку в сумку, извлекла первую попавшуюся пачку и, чуть сдвинув обертку, принялась ловко, будто заправский кассир, пересчитывать купюры. -- Вы что, прямо здесь?.. -- изумился Петр Петрович. -- Может быть, лучше пройдемте в отдельный кабинет? -- Да зачем же? -- лучезарно улыбнулась Надежда и принялась пересчитывать другую пачку. -- Мы ж ничего дурного не делаем, напротив -- помогаем пушкиноведам приобрести новую бесценную реликвию! -- К тому же вон тот господин -- мой знакомый милицейский инспектор, -- добавила Василиса Николаевна. -- Так, знаете, на всякий случай. -- Все ясно, это ловушка, -- упавшим голосом произнес Петр Петрович. -- Да ну что вы, какая ловушка! -- еще лучезарнее возразила Надя. -- Мы же с вами честные люди, к чему нам друг друга ловить? Так, мера предосторожности. -- Ну, разве что, -- угрюмо пробормотал искусствовед. -- По-моему, все верно, -- заметила Василиса Николаевна, перелистав купюры в своей пачке. -- Думаю, остальные пересчитывать не стоит. -- Посмотрим только, нет ли где пустых бумажек, -- добавила Надя. Когда все пачки были просмотрены, Петр Петрович вместе с обеими дамами закидал их обратно в сумку, каковую вручил Василисе Николаевне, а сам, торопливо простившись, предпочел покинуть ресторан. Между тем обеденное время подходило к концу, и зал стремительно пустел. Инспектор Столбовой удалился сразу же за Петром Петровичем, следом за ним расплатились и ушли бизнесмен Ерофеев и баронесса фон Ачкасофф, лишь доктор Серапионыч остался, чтобы в одиночестве насладиться чашкой крепкого чая с добавкой из заветной скляночки. Увидев, что Надя еще не ушла, доктор прямо с чашкой направился к ее столику: -- Здравствуйте, Надюша! Добрый день, госпожа... э-э-э... -- Василиса Николаевна, -- подсказала Чаликова. -- Василий Николаевич, -- представилась Надина подруга и на манер шляпы чуть приподняла на голове темный парик. -- Ух ты! -- восхищенно выдохнул Серапионыч. -- Что поделаешь, -- картинно махнул красным рукавом Василий Николаевич, -- иногда ради пользы дела приходится идти по скользкому пути нашего приятеля, прокурора Рейкина. А как вы думаете, доктор, что лежит в этой неприметной сумке? -- Судя по ее виду, наверное, картошка, -- предположил Серапионыч. -- А вот и не угадали! -- радостно захлопала в ладоши Чаликова. -- Девяносто тысяч долларов, -- с притворной будничностью сообщил Дубов. -- Те, которые мы вернем вашей пациентке. -- Кассировой? -- переспросил доктор. -- Но откуда вы их взяли? -- Пустяки, -- пренебрежительно подернул плечами детектив. -- Загнали письмецо Пушкина. -- Александра Сергеича? -- еще больше удивился Серапионыч. -- Но, черт возьми, откуда?.. -- Да-да, Вася, я ведь тоже до сих пор не знаю, где вы его откопали, -- поддержала Чаликова докторский запрос. -- И насколько оно, извините, подлинное? -- Подлиннее и быть не может, -- самодовольно рассмеялся Василий. -- Уж об этом мы с Женей позаботились! -- С Женей? -- настолько изумился доктор, что едва не откусил кусок чашки. -- Да. Но сначала я позаимствовал из обширной библиотеки своей домохозяйки Софьи Ивановны дореволюционное издание сочинений Пушкина,