пользовался еще кто-то, и передача шла на специальном "чекистском" диапазоне. Да и Серебряков, кажется, признался в этом Отрадину. A когда по радио передавали обзор прессы, то привели заметку некоей Харламушкиной из "Красной панорамы", где довольно точно, хотя и не без вранья, было рассказано о ходе нашего путешествия. Это значит, что на приеме работает госпожа Харламушкина. Просто она не удержалась и кое-что передала в прессу. -- Ну и что же? -- удивился Грымзин. -- Что это нам дает? Слово попросил доктор: -- Одна маленькая справочка. Я, конечно, не люблю передавать всякие сплетни, но ходят упорные разговоры, будто Инесса Харламушкина и Александр Петрович Разбойников... Ну, в общем, их связывают такие же чистые и светлые отношения, как Ильича и ту даму, чьим именем названа яхта, на коей мы с вами имеем честь плыть. Это я к тому, что где-то рядом наверняка крутится и господин Разбойников -- если и не здесь, то в Кислоярском подполье. Гераклов в радостном возбуждении вскочил: -- Так-так, теперь они у нас на крючке! -- Пока что мы у них, -- остудил его пыл Грымзин. -- Так вот, собственно, к чему я клонил, -- продолжал политик. -- Кок не назвал радисту имя связного, или главаря, или кто у них там есть ху, извините за выражение, но назвал пароль. И вот я предлагаю кому-нибудь из нас сходить к Отрадину, произнести эту фразу и дать для передачи то, что нам выгодно. -- Идея неплохая, -- задумчиво отметил доктор, -- но ведь рано или поздно даст о себе знать и настоящий "полкведим". -- Вот тогда они занервничают, засуетятся, наделают глупостей и выдадут себя, -- заявил Гераклов. -- Тут-то мы их в бараний рог и скрутим! -- Господин банкир, -- обернулся Серапионыч к Грымзину, -- вы еще не вернули вторую карту обратно Веронике Николаевне? -- Нет еще. -- Прекрасно! Значит, ее надо ненавязчиво подсунуть господину Серебрякову. -- Это я беру на себя, -- скромно ответил Грымзин. x x x Когда Егор поднялся на палубу, кок все еще "дышал свежим воздухом", вернее, вдыхал в себя "Герцеговину-Флор", задумчиво глядя на проплывающий мимо однообразный ландшафт. У него на плече сидел ворон Гриша. -- Иван Петрович, господин Грымзин просит вас к зайти к нему, -- нарушил Егор уединение кока. -- A что ему нужно? -- повернулся к Егору Иван Петрович. -- Что-то насчет завтрашнего обеда. -- A, ну ясно. Егор, помоги мне подняться. -- Вперрред! На барррикады! -- с энтузиазмом закаркал Гриша. Когда Серебряков доплелся до каюты Грымзина, там, кроме владельца яхты, никого уже не было. Но на столе в открытом виде лежала карта -- та самая, которую Егор отвез генералу Курскому, Вероника похитила у генерала, а Грымзин -- у Вероники. -- Слушаю, хозяин, -- учтиво поклонившись, произнес кок. -- A, Иван Петрович! -- приветливо обернулся Грымзин. -- Я давно хотел вам сказать, что ваша стряпня мне очень нравится. -- Рад служить! -- ответил Иван Петрович. -- Ясно, что рады. Ведь я вам плачу жалованье, и немалое. В общем, я хотел бы вам дать некоторые заказы на завтрашний обед. На первое... Тут в каюту заглянул Егор: -- Евгений Максимыч, вас просит адмирал. Какое-то важное дело. -- Подождите здесь, я сейчас буду, -- сказал Грымзин и вышел из каюты. Когда он минут через десять вернулся, кок все так же стоял, опираясь на костыль, но карты на столе уже не было. -- Так что же на первое? -- спросил Серебряков. -- A, ну приготовьте что-нибудь съедобное, я всецело полагаюсь на ваш вкус, -- рассеяно ответил банкир. -- Слушаюсь! -- Настолько быстро, насколько позволял костыль, кок покинул каюту. x x x Вечером Гераклов вновь отправился в радиорубку. -- Ну, что сегодня будем слушать -- "Икс-игрек-зет" или Госрадио? -- спросил Oтрадин, собираясь включить приемник. -- Не надо, -- остановил его Гераклов и на одном дыхании выпалил: -- Полкведим невинс нерокста! Радист вздрогнул и уставился на Гераклова. -- Вы... вы?! -- наконец выговорил он. -- Да, я, -- спокойно ответил Гераклов. -- A что, разве я не похож на красно-коричневого подпольщика? -- Откровенно говоря, не похож, -- чистосердечно ответил Андрей Владиславович. -- Я опытный конспиратор, -- объяснил Гераклов. -- В общем, передайте товарищам в центр вот это. -- Политик протянул радисту листок бумаги и покинул рубку. Oтрадин развернул записку -- она была совсем короткой: "Все идет как задумано. Ждите новых сообщений". Едва Андрюша включил передающее устройство и настроился на миллиметровые волны, как в дверь постучали. -- Входите! -- крикнул радист. В помещение вошел штурман Лукич. -- Пулкведим невиенс неракста! -- чеканно произнес штурман, поглаживая свою знаменитую бороду. -- И вы.. и вы... тоже?.. -- пролепетал радист. -- Так точно! -- кратко ответил Лукич, вручил Отрадину ученическую тетрадку и, круто повернувшись на каблуках, покинул радиорубку. Тетрадка была чуть ли не вся исписана мелким почерком и содержала подробный отчет, временами переходящий в донос, обо всем, что происходило на судне. Лирические отступления на тему теории и практики государственных переворотов явно не столько предназначались для очередного радиопослания, сколько претендовали на место в будущем Полном собрании сочинений. Oтрадин вздохнул и принялся передавать в эфир оба послания. Этот процесс затянулся далеко за полночь, что и не удивительно -- за просто так никто миллион обещать не станет. x x x A мотористка Степановна, надевшая лучшее из своих платьев, напрасно ждала возлюбленного на палубе под капитанским мостиком. Постепенно мысли об Отрадине плавно перетекли в воспоминания о прошлом -- и совсем недавнем, и более далеком. И Степановна сама не заметила, как заснула. И приснились ей удивительные события, происходившие с ней то ли в реальности, то ли в мечтах, несколько лет тому назад. СОН СТЕПАНОВНЫ Удивительная история, приснившаяся Степановне, началась в 1990 году -- в довольно сложный и запутанный момент новейшей истории, когда на авансцену политической жизни общесоюзного пространства в целом и Кислоярского района в частности, выдвинулось такое вооруженное формирование, как OМOН -- отряд милиции особого назначения. Использование ОМОНа в своих целях политическими организациями, активно выступавшими против регионального суверенитета (о независимой Кислоярской Республике речь в то время даже и не шла) стало причиной весьма противоречивого к нему отношения в различных слоях общества -- одни жители бойцов ОМОНа проклинали, а другие превозносили, видя в них единственных защитников от "кровожадных демократов" и "лиц сибирской национальности", или "желтых", как их называли в народе. Этих "желтых" в Кислоярске проживало человек двадцать, и они самым нахальным образом хотели иметь свою национальную школу и исповедовать религию предков в лице собственного шамана. Больше, собственно, никаких неудобств они местным жителям не создавали, но и этого было достаточно, чтобы некоторые кислоярцы их, мягко говоря, недолюбливали. К "некоторым" принадлежала и скромная женщина Степановна -- усердная читательница газеты "Правда" и постоянная участница митингов Интернационального фронта трудящихся Кислоярска. Надо сказать, что в то время значительная часть общества переживала период всеобщей влюбленности (медовый месяц): многие "интер-тетеньки" были неравнодушны к товарищу Разбойникову, занимавшему в то время крупный партийный пост, а женщины интеллектуального склада ума -- к предводителю демократов либерального толка Кириллу Аркадьевичу Яйцыну. И все из числа первых -- независимо от возраста и пола -- были влюблены в пламенные стихи пролетарского поэта Феликса Алина, публиковавшиеся в красной прессе и регулярно звучавшие на митингах. A вот избранником сердца Степановны стал боец ОМОНа по имени Мстислав. Началось это после того, как в Кислоярск прибыла съемочная группа "600 секунд" и сняла сюжет об ОМОНе и, в частности, о Мстиславе. По мотивам этого нашумевшего сюжета поэт Феликс Алин даже сочинил бессмертные строчки: Я так надеюсь, что ОМОН Устроит в Кислоярске шмон. Пусть знают все наш грозный норов -- Дерзай, Мстислав! Снимай, Невзоров! И если любовь товарищей Степановны к товарищу Разбойникову и к стихам товарища Алина носила преимущественно платонический характер, то сама Степановна -- простая советская женщина, за долгие годы тяжелого труда обделенная высокой и светлой любовью -- воспылала к Мстиславу плотской страстью, поздней и безнадежной, и оттого еще более пылкой. Однако мечта Степановны оказалось неосуществимой -- и даже не из-за солидной разницы в возрасте, а потому что Мстислав, как объяснили Степановне его товарищи по отряду, был абсолютно равнодушен к женщинам. Нет, Мстислав отнюдь не являлся гомосексуалистом -- он был зоофилом и истинное удовлетворение получал лишь при любовном контакте с животными, предпочитая собак. Узнав такое о предмете своей любви, Степановна не охладела к Мстиславу, напротив -- ее страсть еще более усилилась. Встречая на улице собаку, она завидовала ей, что та, в отличие от нее, имеет шанс быть вместе с Мстиславом. Часто в мечтах Степановна представляла себя собакой в объятиях Мстислава, такие же сцены виделись ей и во сне. И вот однажды утром, проснувшись после одного из таких сладостных снов, Степановна со смешанным чувством ужаса и радости увидела, что превратилась в огромную черную собаку породы водолаз. Одевшись так, чтобы ее новое обличье не было заметно, и закутав лицо платком, Степановна вышла из дома... Как раз в эти дни (начало января 1991 года) отряд доблестных омоновцев по заданию Разбойникова совершил захват Кислоярского Дома печати, после чего редакции большинства газет в знак протеста покинули здание. В огромной трехэтажной коробке остались лишь удобные властям издания -- "Красная Панорама", "Блудни" и "Советская юность" (будущая "Кислоярские вести -- сегодня"). Именно тогда товарищ Разбойников произнес свою историческую фразу, адресованную господину Яйцыну и в его лице -- всем сторонникам демократии: "Всем вам, суки, висеть на одном суку!". Чтобы подчеркнуть свой успех, омоновцы водрузили на крыше Дома печати красное знамя и постоянно несли возле него почетный караул -- дабы кому-нибудь не пришло в голову надругаться над священным символом. Одним из регулярно дежуривших у знамени был Мстислав, и как раз накануне своего удивительного превращения Степановна видела его по местному телевидению стоящим на загаженной голубями крыше Дома Печати. Попасть в Дом Печати Степановне оказалось вовсе не так уж сложно -- достаточно было сказать, что она хочет встретиться с редактором газеты "Красная Панорама" товарищем Швондером и через посредство этого замечательного издания поведать всему миру о том, как ее, простую советскую женщину, притесняют соседи-тунгусы. Поднявшись на самый верх и оставив одежду в одном из полузаброшенных чердачных помещений, Степановна взобралась на крышу, где у знамени как раз дежурил Мстислав. Тот явно был рад появлению огромной черной собаки, которая к тому же сразу стала к нему ласкаться, норовя лизнуть прямо в губы. Вполне естественно, что доблестный омоновец захотел и большего. К его немалому удивлению, этого ему удалось добиться очень легко и даже не прибегая к насилию, как обычно бывало с другими собаками. Его четвероногая любовница не только не оказала сопротивления, но даже сама помогала зубами расстегнуть брюки. В тот день они долго и страстно любили друг друга под развевающимся на зимнем ветру алым стягом. Вне себя от столь нежданно свалившегося на нее счастья, Степановна спустилась с крыши на чердак и оделась в свою "человеческую" одежду. Дома, сняв с лица платок, она обнаружила, что вернулась в свой обычный облик. Поначалу превращения из человека в собаку и обратно происходили у Степановны почти спонтанно, но затем она научилась этим процессом управлять: для того, чтобы обернуться в собаку, надо было очень сильно этого захотеть. Обратное превращение происходило само собой через некоторое время после очередного страстного свидания с Мстиславом. К симпатичному "водолазу" сотрудники Дома Печати скоро привыкли и даже иногда подкармливали хлебом и колбасой, что для пушистой Джульетты было немалым подспорьем, так как она была всецело поглощена своей страстью и на стряпню времени не оставалось. Иногда она прибегала к своему возлюбленному и на базу ОМОНа в районе Любоканавки. Однако их счастье было недолгим: после событий августа 1991 года OМOН был вынужден покинуть Кислоярск и дислоцироваться в Тюмени. Все это произошло столь быстро, что Мстислав и Степановна не смогли даже проститься. Кислоярская Дездемона тяжело переживала разлуку, и лишь необходимость продолжать борьбу за те идеалы, которые, кроме любовных уз, связывали ее с Мстиславом, заставила ее преодолеть душевную травму. ... Однако в темные безлунные ночи к воротам бывшей базы ОМОНа приходит огромная черная собака породы водолаз. И далеко за полночь ее печальный вой навевает тоску на жителей Любоканавки. x x x От собственного тихого подвывания Степановна проснулась. "Ну и приснится же", подумала она и задумчиво побрела к себе в машинное отделение. ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ -- ЧЕТВЕРГ Настал четверг. После того как адмирал Рябинин, штурман Лукич и мотористка Степановна в очередной раз запустили "Инессу" в плавание, к адмиралу подошел политик Гераклов: -- Евтихий Федорович, мы плывем уже четвертый день. Скоро ли Кислое море? -- Думаю, что скоро, -- не очень уверенно ответил адмирал. -- К сожалению, точных карт у нас нет, но, похоже, через несколько миль мы войдем в устье. Куда будем двигать дальше? Гераклов достал блокнот: -- По выходе из устья Кислоярки нужно держать норд-вест, а после того как пройдем через кладбище -- норд. -- Простите, не расслышал, -- приставил ладонь к уху адмирал. -- Я говорю, сначала на северо-запад, а после кладбища -- на север, -- повторил Гераклов чуть громче. -- A, ну понятно. -- Казалось, адмирал совсем не был удивлен такими странными ориентирами. Действительно, около десяти утра "Инесса", победно гудя, вошла в Кислое море. Берега сразу раздвинулись до горизонта, и яхта поплыла по легким волнам на северо-запад -- в сторону кладбища. -- А все-таки, что это за кладбище? -- недоумевал Гераклов. -- Какое может быть кладбище посреди моря? -- Может быть, имелось в виду корабельное кладбище? -- с опаской предположил Грымзин. -- Например, место, куда течение сносит суда, потерпевшие крушение. -- Все мы -- утлые суденышки в житейском море, и все рано или позже потерпим крушение, понимаете ли, -- задумчиво промолвил доктор Серапионыч. Он уже успел с утра хлебнуть из заветной скляночки и оттого был настроен отчасти по-философски. A вода вокруг яхты была уже совсем не такой, как на Кислоярке. Никто не пытался пробовать ее на вкус, чтобы выяснить, насколько море соответствует своему названию, но ясно было сразу -- это не живая вода. Радист Oтрадин, тоже вышедший на палубу, не удержался от поэтического комментария: -- Но ветер стих, но парус лег, Корабль замедлил ход, И все заговорили вдруг, Чтоб слышать хоть единый звук В молчанье мертвых вод! Горячий медный небосклон Струит тяжелый зной. Над мачтой Солнце все в крови, C Луну величиной. И не плеснет равнина вод, Небес не дрогнет лик. Иль нарисован океан И нарисован бриг? Кругом вода, но как трещит От сухости доска. Кругом вода, но не испить Ни капли, ни глотка. И мнится, море стало гнить, -- O Боже, быть беде! Ползли, росли, сплетясь в клубки, Слипались в комья слизняки На слизистой воде. Виясь, крутясь, кругом зажглась Огнями смерти мгла. Вода -- бела, желта, красна, Как масло в лампе колдуна, Пылала и цвела. -- Ну, не стоит уж так драматизировать, Андрей Владиславович, -- сказал Гераклов, прислушавшись к стихам. -- Просто здесь неподалеку находилась резиновая фабрика. A к северу, я так думаю, экологическая обстановка должна быть более сносная. В пол второго пополудни, когда над морем поднялось разогретое солнцем желтое дрожащее марево и видимость сквозь этот нездоровый туман уменьшилась до нескольких сот метров, корабль вплыл на кладбище. Потрясенные пассажиры стояли на палубе и с ужасом взирали на то, как из мерзкой хмари с обоих сторон выплывают покосившиеся кресты, как будто ядовитые испарения служат им твердой опорой. -- Боже мой, -- тихо бормотал Грымзин -- этого не может быть. Этого не может быть... -- Здесь похоронено все, что убили большевики, -- на этот раз без пафоса и даже как-то грустно сказал Гераклов, -- все хорошее и доброе. Но тут, как гром небесный, прозвучало обычное покашливание Cерапионыча, сопровождаемое неразборчивым бормотанием по поводу старости, курения и наивности. Все резко обернулись к доктору, и в их глазах он мог явственно прочесть вопрос: что вы имеете в виду? -- Я, собственно, вот что имею в виду, -- спокойно отвечал на невысказанный вопрос Серапионыч, -- здесь до затопления водохранилища был монастырь. A это кресты на куполах из воды торчат. Столь простое и понятное объяснение этого странного явления почему-то произвело на присутствующих впечатление, подобное удару тяжелого предмета по голове. И все как-то заторможенно и растерянно стали молча расходиться. Серапионыч несколько удивленно посмотрел им вслед, пожал плечами и отхлебнул небольшую толику из заветной склянки -- то ли эликсира цинизма, то ли настойки здравого смысла. x x x После обеда Грымзин вновь пригласил Гераклова и Cерапионыча к себе в каюту на совет. -- Приближается решающий момент, -- говорил банкир, -- и мы должны усилить бдительность. Видимо, сегодня до вечера мы подплывем к острову, и потому встает вопрос -- что делать дальше? -- Утро вечера мудренее, -- сказал доктор. -- По моему мнению, надо, пока возможно, тянуть время. Объявим высадку на остров на завтра утром. -- Согласен, -- кивнул Гераклов. -- Но что, если они начнут первыми, ночью? -- Вот тогда и поглядим, -- беспечно ответил Серапионыч. -- В любом случае, мы не знаем, сколько человек и кто конкретно на их стороне, так что остается только ждать и надеяться на лучшее. -- Лично я сидеть сложа руки не собираюсь! -- заявил Гераклов. -- И если мне суждено погибнуть в неравной схватке, то я заберу с собой по меньшей мере одного... или даже двух коммунистов! -- Вот, значится, и в Германии, -- задумчиво пробурчал Серапионыч, -- боролись с коммунистами, а напоролись... -- На что это вы намекаете? -- округлил глаза Гераклов. -- Главное -- не пороть горячку, -- громко перебил возникающую дискуссию банкир. -- Этой ночью мы должны утроить бдительность. В конце концов, речь идет не только о жизни и смерти, но и об огромной сумме. Если наше предприятие увенчается успехом, то я обязательно исполню свою заветную мечту и открою филиал "Грымзекса" в Париже. -- Какое убожество мыслей, -- криво усмехнулся Гераклов. -- Мои планы куда грандиозней. Я на всю свою долю накуплю бананов и начну собственную кампанию по выборам в Президенты. Мой лозунг будет: "Каждому кислоярцу -- по банану!". A уж когда я встану во главе государства... Доктор, -- перебил свои мечтания политик, -- а каковы ваши планы? -- Мои планы? -- переспросил Серапионыч. -- Знаете, Константин Филиппыч, спросите меня о чем-нибудь попроще. A если говорить о плане-минимум -- так это вернуться домой в Кислоярск живым и невредимым. И чтобы Егор увидел своих родителей и сестру. x x x В это же время другой тайный совет проходил в машинном отделении, и в нем участвовали кок Иван Петрович Серебряков, ворон Гриша, мотористка Степановна и штурман Лукич. -- Кажется, час близок, -- говорил Серебряков. -- Теперь я могу повторить хрестоматийное: сегодня -- рано, а завтра -- поздно. -- Значит, нынче ночью? -- радостно уточнила Степановна. -- Именно так, -- подтвердил кок. -- Если они решат высаживаться на берег вечером, то там их ждет, безо всяких кавычек, ночь длинных ножей. A если завтра утром, то ночью мы захватим обе шлюпки и сойдем на берег. -- На берррег! -- завопил Гриша. -- Что, так сразу на берег? -- удивился штурман. -- A как же вода, провизия, лопаты, наконец? Что-то ты, Петрович, опять горячку порешь. Петрович скрипуче рассмеялся: -- Провизия, лопаты? Они сами нам все предоставят, так что, товарищи, по данному поводу не волнуйтесь. На этот счет у меня имеется великолепный план... И тут до машинного отделения долетел истошный вопль: -- Земля!!! x x x Первым землю увидел и всех о том оповестил бесцельно шатавшийся по палубе репортер Ибикусов. Но когда туда поднялись все пассажиры и члены экипажа, то земли как таковой они еще не увидели -- лишь вдали на горизонте маячил крест. По размерам он был явно намного больше тех крестов, которые торчали из воды, когда яхта проплывала через "кладбище". Но по мере приближения выяснилось, что крест стоит не на воде, а на холме, а холм -- на небольшом острове. В нескольких сотнях метров от острова яхта бросила якорь. -- Предлагаю назвать его островом Грымзина, -- торжественно произнес Гераклов и подмигнул Егору: -- Надо же как-то подмазаться к нашему Рокфеллеру. -- Ну зачем же... -- смутился банкир, хотя было видно, что это предложение ему польстило. -- Но уж тогда холм назовем пиком Гераклова. Кстати, уважаемый Евтихий Федорович, что это за крест? Адмирал поглядел в бинокль и слегка поежился: -- Нехорошее дело. Ох, нехорошее. -- A что такое? -- забеспокоился Грымзин. Адмирал молча протянул ему бинокль, и Грымзин увидел, что крест -- это на самом деле не крест, а врезавшийся в холм самолет, который стоял, воткнувшись носом в землю, и осенял сей неприветливый остров обломками своих мертвых крыльев. -- Ай, смотрите, что это! -- закричал Егор, показывая за борт. Там из воды торчала маленькая темная голова на длинной шее. Дав всем, кто был на борту, полюбоваться собой, неизвестное существо скрылось под водой и уплыло прочь -- вода забурлила, и в водоворотах замелькал толстый зеленый хвост. -- Кто это? -- ахнула Вероника. -- Мутант, -- уверенно предположил Серапионыч. -- Вот что случается, когда водоем сверх меры загаживают химическими отходами! Иное мнение высказал Ибикусов: -- Я имею конфиденциальную информацию, что подобных мутантов специально разводили на тайных фермах советских спецслужб с особыми целями. Может быть, эту тварь для того тут и поселили, чтобы она отпугивала от острова праздных посетителей. -- Господа, я думаю, что происхождение этого зверя не так уж и важно, -- заявил Гераклов. -- Главное, чтобы он и дальше обитал на Кислом море. -- Почему? -- удивился Грымзин. -- И вы еще спрашиваете, почему! Да во всем мире до сегодняшнего дня были известны только два места, где водятся подобные феномены -- озеро Танганьика в Африке и Лох-Несс в Шотландии. Наше Кислое море -- третье! Теперь сюда понаедут туристы, ученые со всего мира, мы будем проводить научные конференции, конгрессы, симпозиумы и шахматные турниры, Кислоярская Республика станет известна во всем мире. И если я стану президентом, то добьюсь, чтобы портрет нашей Кисси украшал герб Республики! x x x Яхта погрузилась в ночь. Егор ворочался на койке в своей каюте и никак не мог заснуть. Ему как воочию виделись жуткие картины минувшего дня -- зловещее кладбище, огромный мертвый крест на холме, наконец, неведомый зверь, обитающий в ядовитых пучинах Кислого моря. И тут дверь тихо скрипнула и отворилась. В каюту проскользнули две темные фигуры. И не успел Егор и вскрикнуть, как ему в рот был грубо затолкан кляп, пахнущий машинным маслом, а руки и ноги оказались прочно связанными. И непрошеные гости подхватили его и куда-то потащили. x x x Вероника в это время тоже никак не могла заснуть. Какие-то неприятные образы и впечатления тревожили душу и медленно погружали в тяжелую дремоту. И, как часто бывает, на грани сна и яви ее посетили странные видения, более реальные, чем сны, и более неприятные и липкие, нежели действительность. СОН ВЕРОНИКИ Она увидела себя в доме своего дядюшки генерала Курского, который в это время отбыл в Москву на слет ветеранов освободительных войн. A Вероника в вечерней тиши ожидала прихода угонщика автомобилей. Это был известный в уголовной среде специалист в данной области, в настоящее время находящийся не у дел -- проблема состояла в том, что он умел взять любой автомобиль, но вечно засыпался на сбыте. Вероника собиралась предложить ему взаимовыгодный мезальянс -- то есть она брала на себя продажу машин друзьям и знакомым генерала Курского. Расчет предполагался исходя из пятидесяти процентов специалисту, а остальное Вероника намеревалась переводить на счет детских домов. A машины заимствовать у друзей и знакомых же генерала Курского. "Эти не обеднеют", думала Кислоярская последовательница Юрия Деточкина. И тут Вероника вздрогнула от резкого звонка в дверь. Хозяйка была несколько удивлена -- на пороге стояли двое молодых ребят. Мысли ее текли примерно так: "Почему двое? Ведь тогда придется делить на троих. Но отступать уже поздно, будь что будет". После столь глубокомысленного заключения Вероника наконец обрела душевное равновесие. Итак, она взяла себя в руки в прямом и переносном смысле, то есть демонстративно взвесила свои груди, что произвело должный эффект на предполагаемых юных угонщиков. Правда, сама Вероника такого эффекта, похоже, не ожидала. Не успела она и охнуть, как оказалась на диване, а ее халат полностью распахнут. Один из них, брюнет, сладострастно урча, занялся ее грудями, а блондин уже стаскивал с нее трусики. От неожиданности Вероника даже не знала, как ей реагировать на такую лихую атаку. Сначала она хотела разозлиться и хорошенько их отчитать и даже отодрать за уши, но тут ее разобрал безумный хохот. Придавленная брюнетом, она извивалась, смеясь, как полоумная, потому что блондин своим языком щекотал ее между ног. Ребята, слегка опешив, отпрянули от нее. Веронике стало неудобно -- она поняла, что гости ждали несколько иной реакции. -- A может, сначала выпьем и поговорим о делах? -- осторожно спросила Вероника. Ребята радостно согласились и... снова принялись за ее тело. Брюнет впился губами в ее груди, а блондин решительно задрал ее ноги вверх, отчего с левой ноги слетела туфля, и резко овладел ею. -- Какой кошмар! -- простонала Вероника. Брюнет, оторвавшись от ее сосков, выпучил глаза: -- Что? -- Но Вероника уже не стала ему отвечать, а, закатив глаза, сладострастно провела языком по губам. "Может, они на мне репетируют угон автомобиля? Но в таком случае они уже взломали капот. И еще немного -- заведут". И действительно, вскоре Вероника Николаевна задергалась под ребятами, как ужаленная, чем окончательно растрепала старательно уложенные волосы. Первыми словами, которые она произнесла после того, как ребята ее оставили, были: "Какой кошмар!". Правда, с оттенком удовлетворения. Брюнет же, одевая штаны, деловито спросил: -- Извините, мадам, вы не могли бы с нами рассчитаться? -- Что?! -- изумилась Вероника. Она-то предполагала расчет после дела. Ребята переглянулись. И тут в разговор вступил блондин. Тоном терпеливого учителя он стал объяснять: -- Понимаете, мадам, мы помогли вам решить некоторые ваши интимные проблемы и хотели бы... Но тут Вероника вскочила с постели: -- A вы, собственно, кто такие? Я ожидала приличного автомобильного вора, а тут ко мне ворвались два юных сексуальных маньяка, да еще и деньги с меня требуют! -- A разве вы не Анна Сергеевна Глухарева? У нас тут заказ на интимное обслуживание гражданки Глухаревой. Вот у меня здесь и накладная от интим-клуба "SLIKTI", -- растерянно сказал брюнет. Но его слова повисли в воздухе, потому как незапертая дверь осторожно отворилась, и на пороге возник приличный мужчина средних лет в широкополой шляпе, закрывающей половину лица, и в щегольском костюме. Все участники немой сцены воззрились на него, как на привидение. Несколько смутившись, как бы извиняясь, тот произнес: -- Я, понимаете ли, звонил, но вы, видимо, не слышали... -- Тут он уставился на Веронику, и посмотреть было на что. Распахнутый халат открывал груди, извлеченные из лифчика, отстегнувшиеся резинки и съехавшие вниз чулки. При этом на одной ноге была туфля, а на лице -- некая белая тягучая влага. Брюнет, понурив голову, скорбно произнес: -- Кажется, мы ошиблись адресом. Приносим извинения... -- И с этими словами ребята осторожно, как в больничной палате, выплыли за дверь. Вероника, судорожно запахнув халат, засуетилась: -- Понимаете, тут вышла досадная ошибка, я вам сейчас все объясню. Присаживайтесь сюда. O да, спасибо, это мои. Не желаете ли выпить и поговорить о делах? Какие машины брать будем? -- говорила Вероника, нервно теребя в руках кружевные трусики и стараясь заглянуть в лицо незнакомцу. -- Я, собственно, по другому делу, но можем поговорить и об этом, -- до боли знакомым голосом произнес странный гость, аккуратно снимая шляпу и водружая ее себе на колено. "Боже мой, это же ведь Дубов!", холодея от страха, подумала Вероника -- и в холодном поту вновь вернулась в действительность. A действительность мерно покачивалась на пологих волнах Кислого моря, и бледные лучи восходящего солнца проникали в каюту сквозь иллюминатор. "Интересно, к чему снятся покойники, -- размышляла Вероника, одевая трусики и белое боа, -- к дождю или не к добру?". x x x. ГЛАВА СЕДЬМАЯ. БЛЕСК СОКРОВИЩ. ДЕНЬ ПЯТЫЙ -- ПЯТНИЦА Сон Вероники оказался явно не к добру: в пятницу утром яхта недосчиталась четырех своих обитателей (из одиннадцати). Бесследно исчезли кок Серебряков, мотористка Степановна, штурман Лукич и Егор. Кроме того, пропали обе шлюпки и, что самое удивительное, алый парус с одной из мачт. -- Все ясно -- они со своей фальшивой картой сбежали на остров, -- сказал доктор Гераклову и Грымзину. -- Неужели и Егор тоже с ними? -- недоуменно воскликнул Гераклов. -- Не думаю, -- ответил Серапионыч. -- То есть, наверное, с ними, но не по своей воле. -- Я все понимаю, -- произнес Грымзин, -- но одного в толк не возьму: на какого черта им понадобился парус? -- Скоро узнаете, -- криво усмехнулся Гераклов. -- Думаю, что скоро мы получим ответы и на другие вопросы, -- поддержал Серапионыч. x x x Когда рассеялся утренний туман, оставшиеся на яхте смогли при помощи адмиральского бинокля разглядеть, что творилось на острове. У берега, привязанные к прибрежным ивам, покачивались обе шлюпки. Чуть поодаль проглядывался полуразвалившийся особнячок -- очевидно, тот самый "рыбацкий домик", где когда-то развлекалось гэсовское начальство. Переведя бинокль в сторону холма своего имени, Гераклов увидел, как Степановна и Лукич прикрепляют к самолету красную тряпку с белым кругом в центре. -- Вот и ответ на ваш вопрос, -- сказал политик, передавая бинокль банкиру. -- Евтихий Федорович, а каковы ваши соображения? -- обратился к адмиралу Грымзин. Адмирал еще раз глянул в бинокль: -- Подойти ближе к острову яхта не может -- дальше мелководье. Обе шлюпки у пиратов. Да и приближаться к острову небезопасно -- они могут быть вооружены. -- Наверняка вооружены! -- вставил Гераклов. -- Но, с другой стороны, не все так трагично, -- продолжал Рябинин. -- Они не могли увезти с собой достаточное количество провизии. Потому-то и захватили Егора. -- Неужели они его собираются... -- не договорил Ибикусов. Репортер много и охотно писал в разных газетах на темы каннибализма в определенных кругах Кислоярского общества, но искренне ужаснулся, впервые столкнувшись с этим явлением на практике. -- Нет-нет, господин Ибикусов, я совсем другое имел в виду, -- улыбнулся в бороду адмирал. -- A что же? -- тревожно спросила Вероника Николаевна. -- Смотрите! -- вдруг воскликнул Серапионыч. -- Кажется, к нам гости. Действительно, одна из шлюпок отделилась от берега и направилась прямо к "Инессе". И вскоре на яхту торжественно взошла Степановна. -- Товарищи, я прибыла по поручению капитана Ивана Петровича Серебрякова, -- официально сообщила мотористка. -- Пока что здесь один законный капитан -- это я, -- приосанившись, возразил адмирал Рябинин. -- A вам, Степановна, должно быть стыдно за ваше участие в этой авантюре. Ну так какое же у вас поручение от господина Серебрякова? -- Товарищ Серебряков просил предоставить часть провизии и три лопаты. A также то, что ему потребуется впоследствии. Тут уж не выдержал и Грымзин: -- Что? Да какого хрена!.. -- Не забывайте, что у нас находится Егор, -- спокойно парировала Степановна. -- Лучше взгляните туда. Вероника выхватила у адмирала бинокль и навела его на остров. На берегу, рядом со второй шлюпкой, стоял Егор. На нем были только майка и трусики -- то, в чем он был похищен. Рядом с Егором стоял штурман Лукич и держал нож возле его шеи. Курская чуть не лишилась чувств, так что адмирал едва успел ее подхватить. -- Вы не смеете мучить ребенка! -- сдавленно, но гневно закричала Вероника. -- Никто не собирается его мучить, -- спокойно возразила Степановна. -- И ничего с вашим мальчиком не случится... Если вы, конечно, будете хорошо себя вести и выполнять все наши требования. -- Послушайте, я согласна отправиться заложницей вместо Егора! -- вдруг заявила Вероника. Мятежная мотористка сразу согласилась: -- Что ж, это можно. Тогда вы поплывете со мной, а вторым рейсом мы вернем Егора. A сейчас я хотела бы побывать на кухне. -- Вероника Николаевна, вы обдумали последствия своих намерений? -- осторожно спросил доктор Серапионыч, когда Степановна в сопровождении Грымзина отправилась за припасами. -- Чего думать! -- воскликнула Вероника. -- Тут надо что-то делать. Извините, я схожу переоденусь. x x x Вскоре на палубу вернулись Степановна и Грымзин -- они тащили кучу корзинок с провизией, из одной даже торчали две бутылки. Кроме того, Степановна несла еще и три лопаты. -- Скажите, но зачем вам лопаты? -- вопросил Гераклов. -- A то вы сами не знаете! -- хмыкнула Степановна. -- Догадываюсь, -- ответил Гераклов, -- но ничего у вас не получится. Доктор многозначительно кашлянул. -- Ну ладно, нечего тут растабарывать, -- сказала мотористка. -- Погрузите все это в лодку. A я хотела бы встретиться с радистом. -- Только в моем присутствии, -- заявил Гераклов. -- Ну неужели вы не понимаете, что это дело личное!.. -- Только в моем присутствии. -- Ну ладно, любопытненький мой, идемте. Тут на палубе появилась и Вероника в лакированных туфлях, черном платье и белом боа. -- Ну все, я готова. Поплыли? x x x Увидев в дверях радиорубки Степановну, да еще и вместе с Геракловым, Oтрадин слегка вздрогнул. -- Андрюша, простите меня! -- тихо сказала Степановна. -- За что? -- пожал плечами Oтрадин. -- Я виноват не меньше вас. Мотористка нагнулась и крепко, взасос поцеловала своего возлюбленного. Потом, не говоря ни слова, почти выбежала из радиорубки. Гераклов недоуменно пожал плечами и поспешил следом за ней. x x x Когда шлюпка со Степановной, лопатами, провизией и Вероникой отплыла в сторону острова, на палубу вышел радист Oтрадин. -- Константин Филиппович, можно вас на минуточку? -- тихо обратился он к Гераклову. -- Да, разумеется, -- ответил Гераклов. -- Давайте пройдем к вам в рубку. Заодно и новости послушаем. Однако по радио никаких новостей не передавали -- звучала музыка. Oтрадин, не говоря лишних слов, достал из шуфлятки и протянул Гераклову небольшой полиэтиленовый пакетик, внутри которого лежала бумажка. -- Что это? -- удивился политик. -- Не знаю, еще не разворачивал. Это мне передала Степановна во время нашего страстного поцелуя, так сказать, из уст в уста. Гераклов извлек бумажку. На ней мелким почерком был написан подробный отчет о событиях последних дней, а внизу указано время выхода в эфир и длина волны -- 1,73 миллиметра. -- Я думаю, что мне нечего от вас скрывать. Ведь мы с вами, -- Oтрадин усмехнулся, -- в одной шайке. Не так ли? -- Не так, -- резко возразил Гераклов. -- В разных. Андрюша растерялся: -- A как же это самое, в общем, "Полкведим невинс неракста"? -- И вы могли подумать, что я -- я! -- Константин Гераклов, мог вступить в сговор с этими красными недобитками! -- патетически, как на митинге, воскликнул Гераклов. -- Просто кое-кто подслушал и пароль, и вообще всю сцену вашего совращения. Подумать только -- человек готов за какой-то миллион продать и ум, и честь, и совесть. Стыдно, уважаемый Андрей Владиславович! -- A что мне оставалось делать? -- возразил радист. -- Они бы все равно нашли способ добиться своего, а так у меня хоть появилась возможность как-то их контролировать. -- В каком смысле контролировать? -- переспросил Гераклов. -- Вы что, ведете какую-то свою игру? На кого работаете?! Oтрадин на минутку задумался: -- Сейчас я не могу вам открыть, какую игру я веду и на кого работаю. Но одно могу сказать твердо -- с шайкой Серебрякова я ничего общего не имею. -- Значит, вы с нами? -- обрадовался Гераклов. -- Не совсем, -- возразил радист. -- Как выразился бы поэт, "Двух станов не боец, но только гость случайный..." -- Так уж и случайный? -- хмыкнул Константин Филиппович. -- Да, вы правы -- не случайный. Я ответил бы так: я против них, но не с вами, хотя в настоящее время и не против вас. Поэтому я готов до определенного момента вам помогать. -- Что-то вы темните, -- поморщился Гераклов. -- A я предпочитаю сражаться в открытую. -- Что будем делать с этим посланием? -- еще чуть помолчав, спросил Oтрадин. -- Передавать его или нет? -- Делайте, что хотите, -- махнул рукой Гераклов. -- Все равно скоро эта мышиная возня прекратится: если на выборах победят левые патриоты, то всем нам не поздоровится, а если Яйцын... Давайте лучше послушаем новости. Музыка прекратилась, и рулевой "Икс-игрек-зет плюс" Яша Кульков приступил к обзору событий дня: -- Здравствуйте, дорогие господа радиослушатели! Вы знаете, как мы вас любим и как готовы и вас научить любить, чтобы вы делали это регулярно каждый день. Причем самыми разными способами, о чем главная новость. Вступила в решающую фазу предвыборная борьба за многотрудное кресло Президента Кислоярской Республики. Сегодня кандидат от левых товарищ Зюпилов посетил собрание КАСРа. Для тех, кто не в курсе, поясняю: Кислоярское общество сексуального равноправия. Уважаемый политик призвал товарищей гомосексуалистов и лесбиянок голосовать за себя, обещая в случае прихода к власти узаконить однополые браки. Активисты клуба со своей стороны пообещали пригласить товарища Зюпилова на первую же комсомольскую свадьбу. Интересно, чем на это ответит наш Президент Кирилл Аркадьевич Яйцын? Может быть, разведется с Ангелиной Францевной и обвенчается со своим новым старшим помощником господином Селезнем? A ведь времени до выборов осталось уже совсем немного. Ну а теперь по вашим многочисленным заявкам споет Старуха Изергиль -- молодая, но подающая большие надежды исполнительница, восходящая звезда советской эстр