самолет, - сказал Борода. - С нашим удовольствием, - услужливо согласился Ильин и зачастил: - Значит, самолет. "МИГ", значит. Я на нем, видимо, летел-летел, потом произошла авария, и я с него, видимо, упал-упал. А он утонул, как мне сказали. А я выжил и вот - перед вами. Хотя сам ничего не помню. Амнезия. Тяжелая болезнь. - Не прохонже, - заметил Ангел. Прав был, гад. - Иван, - повторил Борода. Чтобы описать происшедшее, придется потратить времени больше, нежели оно (происшедшее) заняло в реальности. А его, время, жаль. Посему отметим лишь начальный и конечный этапы. Начальный - это когда Иван резко и грубо схватил Ильина за плечи. Конечный - это когда Ильин выплыл из больного небытия и обнаружил себя на стуле в другой - видимо, соседней - комнате. Ильин был привязан к стулу капроновой веревкой, чтоб не упасть, поскольку ни руки, ни ноги не работали, позвоночник, не исключено, совсем развинтился и дико болел, а еще болели желудок, почки, печень, селезенка, поджелудочная железа, диафрагма и голова. Бит, похоже, был сильно и умело. К слову, в комнате никого не наличествовало. - Ангел, - позвал Ильин, но Ангел не откликнулся. То ли ему досталось больше, чем Ильину, и он торчал в бессознанке, то ли временно вообще слинял, не перенеся издевательств над Ильиным; с ним, с хранителем фиговым, такое и раньше случалось. Вернется, поэтому не расстроился Ильин. Комната изобилием мебели не отличалась, стул вот в ней имелся, к коему Ильина приторочили, еще койка с металлическими шарами на спинках, еще крошечный письменный столик с перекидным календарем - и все, пустой совсем стол! - а над ним висела карта Южной Африки плюс Мадагаскара. Дверь в комнату была закрыта, может даже на ключ, и никаких звуков из-за нее сюда не долетало. То ли звукоизоляция в квартире соответствовала аудиостудийным параметрам, то ли гулянка в зале приумолкла. Сколько Ильин без сознания находился - один Ангел знает, а он, повторим, исчез. Ильин подергал руками: не прав был, двигались они, не отмерли. Но что с того, что двигались?! Капроновая веревка прочно стягивала запястья позади спинки стула. Ильин повертел головой. Она хоть и раскалывалась, но тоже шевелилась. Над столом под картой далекой чужой родины, не замеченный поначалу Ильиным, а теперь к моменту увиденный, висел африканский кривой меч или кинжал в плетенных из какого-то дерьма ножнах. Ильин напряг развинченный-товарищем Иваном позвоночник и запрыгал на стуле к стене. Тех читателей, кто хотел бы подробнее ознакомиться с процессом передвижения в пространстве человека, привязанного к стулу, отсылаем к бессмертному роману Джерома К.Джерома "Трое в одной лодке", там все это смачно описано, повторяться смысла нет. Итак, Ильин допрыгал до стола. Стул, к коему его привязали, был венским по типу и легким по весу. Ильин оперся на связанные в лодыжках ноги, встал (если это действие можно обозвать таким точным словом), согнутый буквой "Г", уперся пузом о край стола - для прочности - и попытался зубами дотянуться до веревочки, на которой держался меч или кинжал. Нежный позвоночник не выдержал, Ильин клюнул носом вниз и ткнулся в календарь. Попал точно на металлические скобы, держащие страницы, - больно. Но не заорал, сдержался. Собрался с духом и силами, рывком дернул скрюченное тело вверх и тут же, пока не потерял инерции, резко прижал лицо к стене - вроде как дополнительный упор. Хорошо еще, что глазом не вляпался в гвоздь, на коем висел кинжал. Впрочем, до гвоздя надо было еще добраться. Упираясь животом в стол, а лбом - в стену, Ильин начал рывками двигать голову к веревке, к заветному гвоздю, тихонько постанывая, поскольку рывки эти болезненно отдавались во всех вышеперечисленных поврежденных органах. Ко терпения ему было не занимать стать. И ведь добился своего. Ухватился зубами за мохнатую веревку, потянул ее на себя и стащил-таки меч-кинжал с гвоздя. Картиночка со стороны выглядела, вероятно, мило: скрюченный в три погибели, притороченный к стулу клиент с кинжалом в зубах. Кинжал к тому ж - на вервии простом. Джигит. Воин. Еще бы кремневое ружье между ног... Однако план следовало довести до ума. Ильин сел, то есть поставил стул вместе с собой на пол, чуть раздвинул колени - насколько позволили путы, и сунул рукоять кинжала (меча) между ног. Зажал крепко - тут уж путы позволяли, отпустил веревочку и ухватил зубами кончик ножен. Ножны были сплетены в знойной Африке из каких-то лиан или змеиных хвостов - черт его разберет. На вкус - гнусно. Стащил ножны с лезвия, выплюнул их на пол и, не разжимая ног, с кинжалом торчком поскакал к койке. Там он повалился на бок - на ворсистое синтетическое покрывало, ухитрился уложить кинжал посередке и Заполз на него спиной - связанными кистями. Ловил веревкой острое лезвие, пилил, елозя стулом по покрывалу, калеча не только веревку, но и руки. Резал их почем зря. Но боли не чувствовал. Не верите - попробуйте привязать себя к стулу и покувыркайтесь на пружинном матрасе: болеть будет все. Как писал поэт: от гребенок до ног... Боль в руках он ощутил, когда, наконец, веревка пала. Выхватил, вырвал руки из-под спинки стула - кровь капала на рубаху, на свитер, на светлое покрывало. Лег на бок, нашарил кинжал и разрезал путы на ногах. Не выпуская из окровавленных рук кинжала (ну, прямо чистый фильм ужасов!), подкрался к двери и прислушался. По-прежнему тишина обитала в доме. Приоткрыл дверь, увидел полутемный коридорчик, нырнул в него, прошел на цыпочках (ноги все ж ныли) и остановился у другой двери. Куда она вела?.. - Куда она ведет? - машинально поинтересовался. И невесть откуда - не из рая ли? - вернувшийся Ангел тотчас отреагировал: - В столовую ведет, куда ж еще. - Ты где это был? - строго спросил Ильин. - Дела... - сильно затемнил Ангел. - То да се, понимаешь... Гиммельсгевольб, как говорится, гешефт, небесные, значит, делишки, тебе не понять... - Где уж нам! - вроде как согласился Ильин. - Мы ж люди темные... - И рявкнул: - Струсил, гад? Слинял, дампф поганый?.. Какие у тебя дела, кроме меня? Нету! Взялся охранять - охраняй. Неотлучно. А то откажусь от тебя к едрене фене, и ты сдохнешь без тела... - Ангел помалкивал, вину за собой ведал: Ильин подуспокоился, перешел к делу: не век же орать? Все равно Ангела не переделать... - Кто за дверью, чуешь? - Один персонаж. Спит. - Кто именно? - Не знаю. Я их там особо не разглядывал, не успел, верзейх мир. Уж очень быстро тебя повязали. - Ладно, смотри... - непонятно сказал Ильин и медленно, остерегаясь, повернул ручку двери. Пахло дурным детективом. За дверью и впрямь была давешняя столовая комната, и стол, как и раньше, был накрыт: революционный народец выпил, закусил и на потом оставил. Однако сам народец куда-то исчез, может, пошел на баррикады или "Искру" печатать, а на диване мирно похрапывал бородатый вождь и, вполне вероятно, видел во сне сильно светлое будущее. Честно говоря, Ильину все было непонятно. Какой-то пошлый сюрреализм сопровождал его с самого утра, когда свихнувшийся "мере" чуть не сшиб убогого на Большом Каменном мосту. Потом, вместо того чтобы забрать подозреваемого в лубянские подвалы, учинить там интеллигентную и надежную (фирма "Блаупункт" гарантирует!..) электронную пытку и вынуть из больных мозгов все про самолет, гебисты возили Ильина на экскурсию в психушку, кормили дорогими улитками в "Максиме", нежно уговаривали расколоться, а потом легко сдали в какое-то тухлое подполье, которое, не исключено, гебистами и слажено. И ведь в подполье на Пресне тот же сюрреализм имел свое место. Ну, врезали по мозгам, вырубили на время из действительности, ну, приторочили к стулу - так и ждите, когда клиент очухается, берите его тепленьким и расслабленным от страха. Нет, они частью ушли, частью спать легли. Необъяснимо!.. Спавшая часть подполья хрюкнула во сне и почмокала губами. Спавшая часть спала крепко. Ленин, Троцкий и псевдоиндонезийский дружбан смотрели со стены одобрительно. Наклюнулась дилемма: то ли рвать когти, то ли пробудить спящего и малость попытать его насчет отмеченного выше сюрреализма. - Как поступим? - спросил Ильин. - Пока опасности не вижу, - отозвался заметно приободрившийся Ангел. - Время вроде имеется. На полу возле дивана валялась газетка: видно, Борода почитал масс-медиа чуток и сморило его. Ильин поднял газетку, развернул: впервые в этой жизни видал такую, да и в прежней жизни ее не было. Название - "Свободная правда", текст - на русском языке. Под названием - пояснение: "Орган Центрального Комитета Африканской партии труда и свободы. Издается с апреля 1942 года". Фотография на три колонки: мужик с индонезийским островом на башке жмет лапу какому-то черному типу, мучительно напоминающему бывшего узника совести Нельсона Манделу. Только моложе. А рядом улыбается еще один белый. Над фотографией - шапка: "Мирная конференция в Иоганнесбурге: лидеры сторон накануне подписания межреспубликанского экономического соглашения". Передовая: "Приватизация набирает темпы". Колонка информации: "Вести со всего света". В вестях: американский империализм опять наращивает свое присутствие в районе Персидского залива; президент Ирака Задам Хувсем посетил завод по производству бактериологического оружия, построенный с помощью специалистов из Южно-Африканской республики; вождь Ливийской джамафигии Захренар Муддафи отрицает причастность своих спецслужб к нападению на аэропорт Шарля де Голля в Париже; российский нефтяной концерн "Шелл-Сайбириа" нагло диктует странам - членам ОПЕК цены на нефть; в Восточной Пруссии ожидают визита папы Иоанна-Павла VI; восстание узников совести в страшном пермском лагере N_354-бис в России; Германия отказала Анголе в просьбе о продаже партии оружия; еще из России: в Москве с помпой готовится очередной, XII по счету, шабаш русских национал-социалистов... Начало большой - похоже, установочно-теоретической - статьи "Кому выгодна изоляция ЮАР?"... И как топором по темечку: "Новый сверхзвуковой истребитель поступил в военно-воздушные силы ЮАР". И на маленькой фотке - его, Ильина, "МИГ". Утонувший в болоте. Сочиненный в Той жизни в конструкторском бюро имени Артема Ивановича Микояна. Испытанный Ильиным. Уже взятый кое-где на вооружение - в Приволжском, например, военном округе, опять-таки в Той жизни. А в Этой - построенный в ЮАР. В том же, как явствует из подписи под фоткой, КБ имени Микояна. - Вот оно, оказывается, в чем дело, - сказал Ангел. - С опозданием, однако, работают в Африке авиаконструкторы из одноименного кабэ, - сказал Ангел. - Лажа-то, блин, какая, - сказал Ангел. - Если они открыли в болоте твою тачку, то ты - шпион ЮАР. Без всяких сомнений. И судить тебя будут как в прежней твоей жизни - американского летчика-шпиона Пауэрса. Пятнадцать лет в страшном пермском лагере N_354-бис. Узником совести. - Рви когти, - сказал Ангел, - пока Борода не прочухался. - Куда рвать-то? - откликнулся наконец Ильин. С великой тоской в голосе. - Пока прямо. А там поглядим. Я с тобой, кореш, где наша не пропадала!.. Ильин уронил на диван "Свободную правду", посмотрел на Бороду. Тот спал. Ильин встал и порулил к выходу, машинально цапнул со стола пирожок - тот с мясом оказался. Так ведь нигде толком и не поел, просто заклятье какое-то, тоже машинально подумал Ильин, жуя на ходу холодный пирожок. Прошел через прихожую, отпер входную дверь и очутился в знакомом тихом переулочке, еще, оказывается, день был, хотя и смеркалось. Ильин пошустрил по переулку, который неожиданно быстро вывел его на Большую Грузинскую, а тут к тротуару, к остановке, очень вовремя подкатил автобус под номером 76, открыл дверцы с гидравлическим ффуком, Ильин на порог и запрыгнул. Сказал громко: - Абонемент. Он у него был - месячный, на службе выдавали. Прошел вперед, посмотрел на схемку на стекле водительской кабины. Конечная у семьдесят шестого номера была на кругу в Сокольниках. Сокольники так Сокольники, подумал Ильин и сел на ближайшее сиденье: пустым был автобус. Сокольники - это даже символично, подумал Ильин, поскольку там они с Ангелом сегодня уже были. Оттуда началась фантасмагория, которая пока заканчиваться не желала. Все по-прежнему оставалось непонятным, хотя кое-что и прояснилось. Если гебисты выловили "МИГ" из болота (а они, похоже, его выловили), то для них он - типичный пришелец из вражеской страны. А Ильин, без памяти найденный у кромки болота, неизбежно должен быть связан с вражеским аппаратом тяжелее воздуха. Иначе какого хрена он там оказался и при сем ничего не помнил? Тут даже в гебе служить не надо, чтоб до такого дотумкать. Другое дело, как это радарщики и слухачи из ПэВэО проморгали самолет? Летел-то он, по размышлениям гебистов, издалека, посадки неизбежно делал - ну пусть в Ливии, ну пусть в Ираке, но потом-то он границу пересек, полдержавы с юга отмахал. И упал. И никто о нем - ничего. Это точно. Когда Ильина допросами мурыжили - ни слова о воздушном транспорте сказано не было. Не знали тогда про "МИГ" гебисты. То есть Ильину-то ясно было, почему не знали. Ильин свалился там, где прорвал... что?.. ну вот хотя бы тот самый пресловутый пространственно-временной континуум. Иными словами, ни километра он над здешней Россией не пролетел, никому никого засекать не пришлось. Но гебисты про континуум не знают. А узнали бы - не поверили. Они - реалисты, а не фантасты. Значит, для них непонятно следующее: как он долетел до центра России незамеченным - раз, зачем прилетел - два, почему никак себя не проявляет - три... Есть, наверно, и четыре, и десять, и двадцать пять - не то Ильина волновало. А то Ильина волновало, что все, кого он так внезапно и скоро заинтересовал, действовали, мягко говоря, по-идиотски. Все! А идиотами они не были, это Ильин точно знал. Тогда почему? - Сам мучаюсь, - всплыл Ангел. - У меня от всех этих фантасмагорий - голова кругом. Так не бывает. - Но ведь так есть, - здраво заметил Ильин. Автобус перемахнул площадь Белорусского вокзала (он так и остался Белорусским) и выехал на Бутырский вал. - А быть не должно, - упрямо сказал Ангел. - И чую я, что вся эта мистика еще не кончилась. Впереди еще - навалом бессмысленностей. Почему? Откуда? Куй продест?.. - Я еще в околотке не был, - напомнил Ильин. - А вот давить не надо, не надо, - обиделся Ангел. - Я слов на ветер не бросаю. Околоток будет, будет, а вот каким он будет - тут, камрад Ильин, извини: не ведаю. Хотя мистика - это по моей части. Автобус постоял на остановке, никого не ссадил, никого не взял. Двери закрылись, и водитель сказал в микрофон: - Следующая - Савеловский вокзал. ВЕРСИЯ Что Ильин знал о Южно-Африканской республике? Довольно мало. В русских газетах о ней старались особо не распространяться, как прежде - в сталинско-хрущевско-брежневские годы совковые средства массовой дезинформации не баловали читателя историями из жизни русской эмиграции. Ну разве что самую малость: как они бедствуют, сирые, на чужбине. Что там у нас на дворе? Социализм, капитализм, демократия такая-растакая, густой плюрализм мнений - как все было, так все и будет: что начальникам невыгодно, что им не по шерсти, то никакое вышеуказанное массовое средство не опубликует. Кроме сильно оппозиционных. А на оппозиционные у начальников есть гебе, эФБеэР, эМАй-файв, et cetera. И попробуй, например, предложить в "Нью-Йорк таймс" статью о преимуществе социалистического метода ведения хозяйства над капиталистическим... где?.. ну, скажем, на заводах "Дженерал моторс". И кто это напечатает?.. А уж демократии в Америке - выше головы, она ее по всему миру развозит на пароходах и самолетах. Или в брошенной Ильиным революционно-перестроечной Москве: предложи в посткоммунистическую сверхдемократическую газету, в "Куранты" какие-нибудь забойные, опус о положительных сторонах застойного периода - хорошо, коли не побьют каменьями! А Ильин в том периоде довольно долго жил, отменно работал и работой своей, ее результатами гордился. И ничего застойного в ней не находил. Но разве против власти и ее высочайшего мнения попрешь?.. Так и в обретенной им Москве: о ЮАР - либо ничего, либо скверно. А ведь там, в ЮАР этой, - как и всюду, не надо провидцем быть! - жизнь у всех по-разному протекает. От режима и идеологии независимо... "Либо ничего" - ничего и есть. Неизвестность. "Либо скверно" - это можно перечислить. Это читано и видано по "тиви". Возьмите атлас мира, найдите карту Африки, гляньте на юг - туда, ближе к Антарктиде, к пингвинам и айсбергам (ничего жидомасонского, чистое совпадение звукописи...), и обнаружите страны социалистического лагеря, который находится в крутой изоляции от остального мира. В экономической и политической изоляции. (К слову: понятия "лагерь" и "мир" сохранились в новой России с давних социалистических - гулаговских - времен). В "лагерь" вошли: ЮАР, Намибия, Южная Родезия, как и в докатастрофной реальности ставшая Зимбабве, Мозамбик и... и, пожалуй, все. Гражданско-партизанские бои за идеалы социализма шли в Ботсване и Анголе, но цепные псы империализма с помощью платных агентов ЦээРУ (псы - черные, агенты, естественно - белые, пришлые...) удерживали ненавистный прогрессивной части человечества статус-кво. (Терминология использована та, к коей Ильин привык в подзабытые застойные годы. Как и весь советский народ.) Королевство Лесото посреди огромной территории ЮАР оставалось королевством, хотя и марионеточным: через него удобно было торговать с "остальным миром". "Остальной мир" хотел торговать, сохраняя красивую мину, а статус королевства в качестве торгового партнера мине сей способствовал весьма. И кому какое дело, что король Лесото был, не исключено, тайным членом Африканской партии труда и свободы (с ЦК в Иоганнесбурге)! Тайный - не явный, демократия такое позволяет... Это политический расклад. Никакого серьезного влияния на умы и сердца граждан "остального мира" социализм с юга Африки не оказывал, но пованивал крепко. К нему тяготели вроде бы не социалистические, но откровенно тоталитарные режимы в Ливии, Ираке и на Кубе. Его славили (лицемерно или нет - Ильин не знал...) террористы Палестинской организации освобождения и бойцы Ирландской революционной армии, члены нигде, ни в какой стране не прописанных авантюрно-безжалостных "красных бригад" и такого же крутого Общества Льва Троцкого, а также куцые компартии, влачившие кое-где по миру (Испания, Италия, Индия, Китай...) полуголодное существование. Это в прежней жизни Ильина мировой социализм худо-бедно подкармливал своих единоверцев. В нынешней ему самому жрать было нечего - опять же сведения из газет, других Ильин не имел. Хотя и верил им: юг Африки - не восток Европы, а африканские свободолюбивые народы и в прежней жизни работать не шибко рвались. Палки на них не было... Но это уже экономика, а тут надо быть справедливым: алмазы, золото, урановые руды - все это в обилии водилось в соцлагере и неявно вывозилось через помянутое королевство Лесото. Во всяком случае, знаменитый алмазный концерн "Де Бирс" и в Этой реальности не маялся от нехватки товара, время от времени в разных периодических изданиях Америки и Европы появлялись скандальные статьи, разоблачающие его связи с "красным режимом ЮАР". Но статьи статьями, а алмазы алмазами. "Де Бирс" плевать хотел на обвинения, держал монополию, вон и в Россию влез, вопреки жуткому сопротивлению Германии - на Чукотку, в Архангелогородскую губернию... Так что денежки у ЮАР со товарищи были, было на что строить светлое африканское будущее. Американский журнал "Нэйшнл джогрэфик" так подавал национальный состав республики: африканцев - 22,6 миллиона человек (зулусы, коса, бечуаны и прочие банту), лиц европейского происхождения (африканеры и англичане) - 4,5 миллиона, русских - 1,8. И вот эти-то русские, слинявшие из эСэСэСэРа за период с сорок второго по сорок четвертый годы, разбавленные кое-какой эмиграцией из Европы - не прижившиеся там эмигранты первой волны и их дети, военнопленные и угнанные немцами из России в короткую военную пору, кто не захотел расстаться с идеалами коммунизма, - эти сильные русские обжили Иоганнесбург (на Преторию, на столицу, они не претендовали...), обнаглели до того, что всерьез называли его Иванградом, создали мощную колонию, где под именем Африканской партии труда и свободы возродилась по сути ВэКаПэбэ, сумели объединить под ее знаменами (красно-зелено-желтыми: красный цвет - кровь рабочих борцов за свободу, зеленый - цвет надежды и жизни, желтый - песка и, не исключено, золота...) немалое число африканцев из разных племен, втиснулись в парламент и постепенно захватили в нем большинство. Произошло сие, если Ильину память не изменяет, году эдак в пятьдесят шестом-седьмом, с тех пор там социализм и строится. И своей победной поступью завоевал еще кое-какие вышеназванные соседние страны. А президентом там - тоже русский, Ильин его фамилию забыл. Незнакомая фамилия, не из прежней жизни. То ли Пухов, то ли Махов, то ли вообще Иванов. А вот мужик с пятном на башке - ну точно из прежней, хотя Ангел и не согласен. Помнится, Президент ЮАР и генсек АПТС - лица разные, это Ильин где-то читал или слыхал, однако фамилии генсека никогда не встречал в свободной от всего (в том числе и от принципов) прессе России. И вот вам пожалуйста: есть там и самолеты, сравнимые по летным характеристикам с родными "МИГами", а может, они так и зовутся - иначе чего б гебистам и пресненским революционерам так суетиться по поводу отловленного в Черном озере аппарата тяжелее воздуха... Впрочем, об этом в российских масс-медиа тоже не пишут. Пока. То, чем впрямую интересуется гебе, для журналистов - табу. Если только какой особо пронырливый сам откуда-нибудь не нароет. А так о политике наращивания военного потенциала в ЮАР и сопредельных ей государствах публикуют навалом. Наращивание, судя по всему, огромное. Иначе чем оправдать немаленькие военные расходы великих держав "остального мира"?.. ФАКТ Жалованье в своей спецкотельной Ильин получал хорошее - три с половиной тысячи рублей в месяц. По нынешнему курсу рубль стоил чуть меньше дойчемарки, а если сравнивать с главным мировым валютным эквивалентом - с долларом, - то за доллар в банках России или Германии, без разницы, платили два рубля. Но и жизнь была не шибко дорогой, трех с половиной тысяч на месяц хватало с лихом. Жил, как уже говорилось, без выпендрежа, за полуподвальчик убогий, из коего никуда переезжать не хотел, как Тит ни уговаривал, за комнатку-спальню, комнатку-гостиную, комнатушечку-кухню и комнатеночку-ванну-с-сортиром он платил домохозяину всего семьсот пятьдесят. Домохозяин был из детей "бывших совков", папанька его до войны служил в ХОЗУ Министерства черной металлургии, воровал там посильно, отоваривал ворованное золотишком и камнями - так догадывался Ильин, и Ангел с тем не спорил, - после оккупации не пропал, а мирно пристроился в немецкой фирме, застолбившей какие-то российские металлургические же заводики, а потом как-то сразу купил в Москве несколько домов и стал зарабатывать денежки, сдавая внаем жилплощадь. Надо отдать ему должное, за своими домами он следил. Сынок папино наследство круто приумножил, уже не покупал - строил дома. Почему Ильин все это знал? Не из праздного любопытства полуподвального жильца, заглядывающего в хозяйские окна, но - вовсе наоборот. Любопытство имело место со стороны хозяина. Однажды он вместе с домоправителем явился на порог полуподвала, как раз когда Ильин валялся в койке" глушил "Туборг" и смотрел по телевизору миллионную (ну, не миллионную, пардон за гиперболу, ну, сотую...) серию американского муви "Даллас", явился в законный выходной Ильина и возжелал познакомиться с временно прославленным газетами гебистским поднадзорным. Славно тогда посидели, миллионер оказался симпатичным мужиком, ровесником Ильина, пивка попили, о житье-бытье покалякали. Хозяин предложил Ильину теплое место у себя в бюро, но Ильин отказался: Тит его только что пристроил в котельную, в куда более теплое место. Хозяин не обиделся, еще пивка выпил, ушел, утолив любознательность, а домоправителю наказал платы Ильину не повышать. Благородно! Домоправитель так и заявил Ильину: мол, во как благородно поступил сильный мира сего. Ильин не спорил. Итак, семьсот пятьдесят свободно конвертируемых рубликов уходило доброму миллионеру. Мура! На харчи, на пиво, на кафе по субботам - еще около тысячи. На одежду... К одежде Ильин стал почему-то равнодушен. Сам себе изумлялся: в прежней жизни слыл пижоном и повесой, кучу "бабок" тратил на шмотки, а ведь в прежней-то жизни сие хобби было куда как трудным, особенно после восемьдесят пятого - восемьдесят шестого, когда одержимый вождь дураков с Суматрой на кумполе пустил державу в рискованную мертвую петлю под названием "перестройка", а его конкурент с железным лицом бульдозера фирмы "Катерпиллер", врун, болтун и поддавала, убив перестройку, лихо повел нищую родину Ильина из петли прямо в пике. Вышла она из пике или нет - Ильин так и не узнал. Извините за неуместные летные параллели. Короче, в магазинах прежней любимой отчизны Ильина ни черта, кроме цинковых корыт, не было, и Ильин - с его крутыми заработками - позволял себе отовариваться в коммерческих лавках по заоблачным ценам. За кордон он не ездил по причине топ-секретности. А здесь, обитая в России (пусть не родной, но все же, все же...), он чувствовал себя за кордоном, ибо жизнь вокруг ничем не отличалась от прежних теоретических представлений Ильина о заграничном рае. И вот вам типичный совковый синдром: попав (хоть и сквозь брешь в пространстве-времени, а не через шереметьевские законные рубежи...) в капитализм, типичный совок Ильин стал скрягой. А может, это пространство-время так его надломило, кто б знал... Итак, ответа не знал никто, включая самого Ильина. И не искал он никакого ответа, даже Ангела о том не спрашивал. Покупал вещи на аусверкауф, на распродажах - каждый сезон мощные суперладены типа "Мюра и Мерилиза", "Карсштадта" или "Поль Корытофф", не говоря уж о бывшем ГУМе (а его, как ни странно, по-прежнему все так и называли...) со множеством магазинов, бутиков, лавочек на всех трех этажах, все эти царства не очень дорогих вещей выставляли в своих залах прилавки и вешалки с вещами, ко времени подешевевшими, доступными, - вот там Ильин и покупал себе все, что надо. А что ему было надо? Джинсы рублей за сорок, легкие сапоги (любил он сапоги на зипперах), рубаха-другая (это вообще рублей за двадцать - тридцать), свитер (это чуть дороже - шестьдесят - восемьдесят рублей, если не хочешь, чтоб он через месяц протерся на локтях), носки, трусы - всего этого добра Ильину на год хватало, а стоило в сумме - самую муру. Теплую зимнюю куртку он носил давно, менять не собирался, и осенняя у него была. Ну кепка еще. Ну перчатки. Мокасины - на лето. Что еще?.. Ильин с его нехитрыми запросами даже и не рвался в совсем дешевые торговые районы Москвы - в Фили, где вросли в землю двухэтажные ангары, доверху набитые лавками с дерьмовым, но почти дармовым шмотьем, или на Таганку, где торговлю для нищих туристов из нищих стран вели наглые и вальяжные бизнесмены из чересчур свободных государств Закавказья, которые прочно осели в Москве и в свои свободные государства возвращаться не желали. Там просто было дураку туристу наколоться на фальшивом золотишке, там совсем легко было недорого ширануться или курнуть марихуанки, а девочки там торчали в глухих и страшноватых подъездах не с одиннадцати вечера, как в культурном Столешниковом или в фешенебельных верховьях Кузнецкого, а с шести: малую фигню брали с легкого клиента, поэтому много и долго пахать им приходилось... Ильин, если честно вспоминать, в Филях вообще никогда не был, не добирался, а на Таганку попадал всего раза три: не по делу, но из чистого любопытства. Ну а девочек для утоления снулой плоти, как уже говорилось, он ловил на демократичной Драчовке, где цены соответствовали его демократичному заработку. Семьсот пятьдесят плюс тыща, да плюс триста - не больше! - на вышеперечисленное шмотье, да плюс двести на кино, книги, газеты, девочек, наконец, - вот вам две тыщи двести пятьдесят рубликов в месяц. Ну, добавим к ним еще двести пятьдесят - на всякую непредвиденку. И получится, что скряга совок Ильин ежемесячно из своей получки откладывал в банк 1000 (прописью: одну тысячу...) рублей. Что в сумме уже составило пристойную цифру. Заметим, к слову, что такое позволить себе мог и впрямь лишь одинокий и абсолютно неприхотливый человек. Тит спрашивал Ильина: на что копишь? Ильин отшучивался: на старость, мол. А иной раз думал всерьез: ведь и вправду на старость, на что еще? Хотел он, взяв в банке кредит, купить себе домик в ближнем Подмосковье, обязательно - с участком, и ни хрена там не разводить, а посеять траву, косить ее машинкой под бобрик, ну разве что цветы посадить, и не розы-пионы-гвоздики, а нечто простое, деревенское, из полузабытого счастливого пионерского детства совка Ильина - сирень, золотые шары, шиповник - все, как вы заметили, неприхотливое, не требующее ухода. И жить, глядя в небо. Ища там вышеописанную дырку в пространстве-времени. До домика с участком было еще далеко. Хороший домик, даже и крохотный: спальня, кабинет, гостиная с непременным немецким камином, веранда - эта радость стоила (где-нибудь по Ярославскому автобану, где-нибудь за Сергеевым Посадом) не менее двухсот тысяч, а кредит на такую сумму давали лишь под постоянный заработок (он-то был, Ильин ни сном ни духом не собирался уходить из котельной: от добра, как известно, добра не ищут...) и под хотя бы полета тыщонок на личном счете. Так много пока не набежало, хотя Ильин и имел счет в Российском коммерческом банке, ходил в его районную контору на Большой Ордынке, даже кредитные карточки завел: "визу" и "мастер-кард". Что и говорить: даже при копеечных тратах Ильина удобнее было пользоваться карточками, а не наликом. Налик вообще таскать в карманах не стоило: нынешняя Москва по уровню уличной преступности мало чем отличалась от Москвы, оставшейся по ту сторону дыры; А Ильин ни карате, ни кунфу не занимался, и, хотя и был в прежней жизни не хилым мужиком, мог в драке и полидировать, здесь заметно ослаб и притих - после аварии. И не драться, как Брюс Ли, мечтал, а спокойно дышать воздухом с сиреневым настоем на собственной даче. К чему, повторим, и стремился не торопясь. ДЕЙСТВИЕ Автобус добрался наконец до сокольнического круга, мягко затормозил и пуфкнул дверьми. Водитель вежливо сказал в микрофон: - Конечная. Ильин вышел, вслед за ним вышло еще человек шесть-семь. Разошлись кто куда. Кто домой, кто в магазины, кто в церковь, в храм Воскресения Господнего. А Ильин пошел в парк. Когда шел, почему-то подумал: надо провериться. Чтение детективных романов даром не минуло. Нагнулся, вроде бы завязывая шнурок, хотя и в сапогах с зипперами был, бдительно закосил назад. Никто его, конечно, не пас. Площадь перед входом в парк гляделась пустой, даже на всегда набитой личными карами автостоянке между сквером, ведущим к древней станции метро, и еще более древним красным зданьицем театрика "Палиндром" (там в прежней жизни располагался не то райком комсомола, не то еще что-то сильно молодежное, Ильин уж и не помнил...), даже на этой бесплатной (редкость для Москвы!) стоянке торчало всего с десяток авто. - Чтой-то нас сегодня в Сокольники властно влечет неведомая сила, - прорезался Ангел. Пока Ильин ехал в автобусе от Пресни до Сокольников, пока Ильин размышлял о том о сем, Ангел тактично не лез с разговорами. А сейчас счел, что размышлять о том о сем - праздно. И влез. - Где ты здесь собираешься прятаться? - Во-первых, от кого? - резонно спросил Ильин. - Во-вторых, зачем прятаться? Что это даст? - Отвечаю по мере поступления вопросов. От кого? От преследователей и похитителей, коих в нашей таинственной истории - явный перебор. А вот зачем?.. Сам не знаю. Аналогичный ответ и на третий, тобою не пронумерованный вопрос... Ильин походя удивился: нечасто Ангел чего-то не знал. А уж признавался в незнании и того реже. - Я прятаться не собираюсь, - сказал он, просачиваясь сквозь стальные "людорезы" у входа (мир иной, строй иной, жизнь иная, а приспособления для рассеивания широких народных масс - те же примитивные). - От гебе прячься не прячься, а все одно словят. Хоть в загранке. Так туда еще попасть надо... - Не ушел бы от своих братьев по идеологии, они б тебя куда надо переправили. В Ирак, например. Через вольные республики Средней Азии и Афганистан. Там гебе нет. - Братья... - недовольно протянул Ильин, руля по центральной аллее парка ко впавшему в предзимнюю спячку фонтану, руля мимо киосков с хотдогами, мороженым, сувенирами, газетами и журналами, руля мимо скамеек, на которых скучали младые мамы и небдительно пасли пока еще сопливый завтрашний день России, руля мимо означенного завтрашнего дня, который орал, бегал, плакал, дрался лопатками и ведерками, катался на трехколесных фахрадах, руля куда глаза глядят. - Тоже мне, братья... Их идеология мне еще там - во!.. - резанул на ходу ладонью по горлу, машинально глянул на ладонь: не пошла ли кровь. Крови не было. - Кстати, Ангелок, ответь: на кой ляд братьям по идеологии мой "МИГ"? Если такой же делается в ЮАР, причем теми же клиентами делается, то что эти братья хотели из меня вытянуть? Материальную часть? Я ее не помню, как в том старом анекдоте, а в ЮАР ее и так знают, без меня. Ну, гебе - понятно: самолет, конечно, шпион, я, конечно, резидент, засланный, конечно, коммуняками... А этим-то местным коммунякам что надо?.. - Куклы, - Ангел был лаконичен. - Театр теней. - Что ты имеешь в виду? - Они были неживыми. - Что ты имеешь в виду? - уже раздраженно повторил Ильин. - Я, конечно, не Кассандра, - осторожно начал Ангел, что тоже на него не очень походило, - но не увидел я в них, в революционерах этих липовых, положенной революционерам всех времен и народов истовости, духа, что ли, революционного не увидел я вовсе. Не буревестники они, нет. Горький плюнул бы и ни фига не написал. Едят и "Абсолют" глушат - это да, это в охотку, а все остальное... Константин Сергеич немедля сказал бы свое классическое: "Не верю!" - А зачем они меня вырубили? - Тоже странно. Сунули тебе в пасть чего-то химического, невкусного, отключили напрочь, к стулу привязали и ушли "Абсолют" допивать. - Потом и из дому ушли... - дорисовал картинку Ильин. - Во-во, - подтвердил Ангел. - А о чем-нибудь важном они говорили, пока я отключенный сидел? - Ты как придурок какой! - обиделся Ангел. - Сколько мы уже вместе склеены, а ты все равно чушь лепишь! Невнимательный, нечуткий, мужлан... Ну как, скажи, я могу что-нибудь толком слышать, когда твои беды и муки с тобой делю. Всегда. Как в песне: тебе половина и мне половина. - Ты откуда эту песню знаешь? - не совсем ко времени заинтересовался Ильин. - Ее же здесь не поют... - Как будто ее _там_ поют, - усмехнулся Ангел несколько свысока. Может, даже из горних высей. - Там, Ильин мой драгоценный, поют сейчас песни протеста. Или про тесто. Которого нет. Как и всего остального тоже... - Скаламбурил, успокоился, смилостивился, спустился с высей, объяснил в миллионный раз тупому Ильину: - Ты же знаешь, что я знаю все, что знаешь ты, пардон за невольную тавтологию. А вот чего я не знаю, того и ты не знаешь. А я, увы, не знаю, о чем они без тебя и меня говорили. Может, о своей зарплате в гебе?.. - Ты все-таки думаешь... - всполошился Ильин. Он немедленно еще больше всполошился, поскольку навстречу по аллее чинно выступали два башнеобразных полицая, каждый - под два метра с кепкой, только таких и набирали в столичную полицию. Резиновые дубинки, притороченные к бедрам, качались в такт командорским шагам, в расстегнутых по патрульному уставу кобурах чернели рукояти смертельных "вальтеров", а осеннее холодное солнце тускло горело в серебряных нагрудных бляхах. Впрочем, про солнце - это Ильину с перепугу почудилось. Никакого солнца не было. Тучи были. Ильин не хотел, чтобы третье предсказание Ангела сбылось. Ильин сделал умное лицо, расслабился, прикинулся шлангом и прошел мимо полицаев чин чинарем, они его даже не заметили. - Смотри не обоссысь, - понасмехался Ангел, - штаны мокрые станут, холодно... А вот что я все-таки думаю, - он вернулся к оброненной Ильиным мысли, - так это то, что все сегодня происходящее ни в какие логические ворота не лезет. Уж на что я существо возвышенное, надэфирное, а и то в тупике. Мистика. Тут, блин, не ангел требуется, а... - Не объяснил, кто требуется, потому что Ильин внезапно узрел ресторацию. Такая уж ему фишка выпала в сей необъяснимый день, что средь всех необъяснимых событий одно повторялось с необъяснимой постоянностью: Ильин трижды приступал к принятию пищи, извините за казенный оборот речи, и трижды его от этого святого процесса безжалостно отрывали. А жрать между тем хотелось зверски. В таких обстоятельствах даже ангелы умолкают. Ильин, еще разок повторим, любил Сокольники, парк любил, знал его по прежней жизни преотлично, хотя в новой жизни бывал здесь не слишком часто. И, пожалуй, именно старое знание, а вернее - подсознание привело его на эту аллейку позади умолкшего по осени луна-парка, где в мокрых, почти уже голых деревьях спрятался маленький деревянный ресторанчик о двух этажах, одновременно похожий на придорожную типично европейскую гостиничку. А может, так оно и было: на втором этаже хозяева держали, не исключено, пять-шесть аккуратных комнат для случайных и недолгих постояльцев. Для Ильина, например... Ресторан назывался романтично - "Лорелея". А что до _старого_ знания Ильина, вернее до подсознания, так вот вам занятное совпадение: в прежней жизни на месте "Лорелеи" стоял тоже деревянный, зеленой масляной краской крашенный кабак-кабачок с не менее романтичным названием "Фиалка". Подсознание Ильина сюда привело, и, как видите, не ошиблось. Пусто было в этот час в парке. - Иди, не бойся, - сказал Ангел. - Никто за тобой не следит. Хоть поешь по-людски... Ильин поднялся по ступенькам, толкнул дверь. Она тихонько тренькнула колокольцем, оповещая кого надо о приходе всегда жданного клиента. В тесноватом, жарко натопленном холле Ильина встретила пожилая благообразная дама с серо-голубыми волосами. Мальвина из "Золотого ключика". А и то верно: рядом с ней встал, выплыв невидимо из-за шторы, белый-белый сенбернар, разверз пещерных размеров пасть, свесив наружу красный язык: милости, значит, просим. - Добрый день, - сказала дама, чуть склонив "мальвинную" голову. - Рады видеть вас в "Лорелее". Сегодня прекрасный эскалоп по-венски с каштанами, вам понравится. Вы один? Она взяла у Ильина куртку, будто и не куртка это вовсе, а бобровая, например, шуба, повесила ее на плечики в стенной шкаф, повела рукой: - Прошу вас. Сенбернар снялся с якоря и поплыл впереди, лавируя между пустыми столиками, чинно ждущими гостей: вот вам крахмальные брюссельские скатерти, вот вам столовое серебро, тарелки мейсенского фарфора, вот вам белые розы в белых китайских вазах... Ильин шел за сенбернаром и не хотел стряхивать сладкое наваждение. Не хотел знать, что фарфор не мейсенский и вообще не фарфор никакой, а недорогой фаянс Дулевской фабрики, а столовым серебром удачно прикинулись мельхиоровые ножи и вилки, что рылом парковый ресторан не тянет на серебро и фарфор, тем более - на брюссельское полотно. Не хотел, потому что тепло ему, Ильину, гонимому, было здесь, тепло и уютно, и Ангел притих, разнеженный, а сенбернар уже