- Стил так говорит, а не я. - Ну, оставь хоть метафору. - Ни к чему. Во-первых, Стил не любит метафор, он лаконичен и прост. А во-вторых, слово "нео" ему не свойственно. Пиши прямо: "галунщиков". - Так и писал бы сам. - Ты лучше напишешь, если вообразишь себя Стилом. Не Мартином из "Брэд энд баттер", а именно Стилом, сенатором, разоблачающим шайку грабителей, претендующих на кресла в сенате. Сенатор ничего не слыхал о Золя и тем более о его выступлении по делу Дрейфуса, и потому я, не боясь плагиата, предложил назвать статью "Я обвиняю". Но он предпочел свой заголовок. - А ведь точно: Стил! - сказал Уэнделл, прочитав рукопись статьи. - Неужели это он писал? - Какая разница, - пожал я плечами, - если есть его подпись? Уэнделл хитровато подмигнул мне, еще раз пробежав глазами последние строчки. - Вы правы, Ано. Техника изготовления бомбы меня не интересует. Важен взрыв. Наконец передо мной лежит номер "Сити ньюс" со статьей Стила. КТО БУДЕТ ГОЛОСОВАТЬ ЗА ГРАБИТЕЛЕЙ И УБИЙЦ? "Я выступал против закона о политических ассоциациях, однако закон этот принят сенатом, и потому возвращаться к нему не буду. Но когда под флагом политической ассоциации рвутся к власти грабители и убийцы, я молчать не могу. Кто такие "реставраторы"? Те, кто зовет назад к зачеркнутому революцией прошлому. Те, кто хочет вернуть полицейскую диктатуру галунщиков, запрещавшую все, что поддерживает ныне жизнь человека. Старики помнят: запрещалось есть взращенные на собственной земле хлеб и фрукты, разводить скот, пить вино со своих виноградников, охотиться и ловить рыбу. Даже прогулки за Город требовали специального полицейского разрешения. Впрочем, ныне это известно каждому по школьным учебникам. И вот теперь реставраторы открыто носят повязки или значки из галуна, который украшал когда-то мундиры полицейских рабовладельцев. Вы можете увидеть такие повязки у встречных на улицах, у посетителей трактиров и постоялых дворов, у бандитов, вооруженных полицейскими автоматами. Того, кто убил сразу четырех человек в баре "Аполло" - его звали Чек Пасква, - тоже не раз встречали с повязкой из галуна на рукаве. Когда молодой человек, вошедший в бар вслед за убийцей, попытался остановить преступление, Пасква застрелил и его. А уходя, сунул ему в карман документ, украденный у меня в канцелярии. И документ, и показания свидетелей находятся сейчас в распоряжении Главного комиссара полиции. Вы спрашиваете, зачем это понадобилось убийце? Я вам отвечу. Чтобы скомпрометировать партию ненавистных им популистов. Чтобы скомпрометировать меня, известного как непримиримого противника реставраторов. Убийства и мошенничество - вот характерные методы их борьбы. Прибавим еще и шантаж. Чек Пасква угрожал вудвилльской землевладелице Евгении Ланфиер, что сожжет весь ее урожай, если она со своими слугами и арендаторами не будет голосовать за реставраторов на ближайших выборах. Вдова Ланфиер готова подтвердить это под присягой. Но она не единственная жертва реставраторской шайки. Фермеров Монса, Люнэ, Шобера и Стиннеса также шантажировали нынешние галунщики: "Не проголосуете за нас - спалим урожай, сожжем фермы". А кто оказался виновником самого крупного преступления века - похищения казначейского серебра? Я был с племянницей в каюте "Гекльберри Финна", когда началась перестрелка на палубе. Кто нас предупредил не выходить из каюты? Матрос из команды? Нет, человек с пистолетом и галунной повязкой на рукаве. Кто нам позволил не возвращаться в Сильвервилль, а добраться на лодке до моего поместья близ Реки? Владелец парохода? Капитан? Нет, опять же люди с повязками из галуна на рукавах. Не я один видел эти повязки, у меня есть свидетели. И наконец, кто был владельцем лесной хижины, где обнаружили украденное с парохода серебро? Тот же Пасква, убийца из "Аполло". Кто были люди, арестованные во время полицейского налета на хижину? Его сообщники, участники бандитского нападения на пароход. Все они принадлежат к реставраторам. Ленты из галуна нашли и у них. Итак, я спрашиваю у тех, кто прочтет эту статью, и у тех, кому расскажут о ней: если они еще носят повязку реставраторов, не стыдно ли им будет показаться на людях со знаком, поощряющим мошенничество, шантаж, грабеж и убийство? И самое главное, я спрашиваю у них: кто же теперь будет голосовать на выборах за грабителей и убийц?" Чтобы узнать результаты "взрыва", я поехал завтракать в сенатский клуб. В первую очередь меня интересовала реакция Донована. - Прицельный удар, - сказал он. - Верный и неожиданный. Группа Мердока сразу теряет шансы. И мы рады, конечно: она ведь страшнее самых правых на правом крыле. Думаю перепечатать статью целиком. Разумеется, с согласия Уэнделла. - Он не откажет, - заверил я. - Чем больше кругов по воде, тем лучше. Во время завтрака официант передал мне конверт с запиской Мартина. "Завтра ответа в газете не будет. В редакции не знают, что делать. Вся головка уехала к Мердоку. Совещаются. Вероятно, решат подождать, пока стихнет шумиха". В дверях появился Уэнделл. Он оглядел зал и направился прямо ко мне. - Что слышно, Ано? - Потрясены. Сколько Мердок потеряет голосов - сказать трудно, но потеряет много. Донован хочет перепечатать статью. Позволите? - Конечно. Я уже разрешил и французской "Суар". Взрывная волна растет. - Удар столь силен, что "Брэд энд баттер" не дает завтра никакого ответа. Собираются ждать, пока утихнет шумиха, - повторил я Мартина. - Она не утихнет, Ано. Мы будем продолжать кампанию. А кто рискнет возражать? Банкиры из "Джентльмена"? Едва ли. Слишком грязно для них, привыкших работать в перчатках. Да и на Мердока ставить уже невыгодно. Акции падают - я говорю о бирже... Акции всех компаний, на поддержку которых он мог рассчитывать. Два дня подряд все газеты, даже биржевой "Бюллетень", гигантскими заголовками били по реставраторам, вспоминали преступления последних лет, приписывая их неогалунщикам. На улицах и в общественных местах повязки из галуна открыто уже никто не носил. Газете Мердока неудобно было молчать, и она заговорила. "Мы не думали отвечать потерявшему разум сенатору Стилу, но явно провокационная кампания, развернувшаяся в печати под влиянием его статьи, заставляет нас высказаться. Повязка из галуна - не членский билет политической ассоциации реставраторов. Ее может нацепить каждый, если это почему-либо ему выгодно. Полиция, арестовав похитителей серебра и убийцу, не обнаружила никаких серьезных доказательств их принадлежности к реставраторам, не говоря уже о членских билетах. Свидетельские показания, на которые ссылается в статье Стил и в которых упоминаются повязки из галуна у преступников, никого и ничего не разоблачают. Нами установлено, что главарь арестованной полицией шайки Чек Пасква не был реставратором. В списках членов ассоциации такого имени нет. Не признались в своих политических симпатиях и сообщники убитого главаря, ныне ожидающие суда. Все это позволяет предположить, что повязки из галуна были надеты специально: либо для того, чтобы придать явной уголовщине политический оттенок, либо с целью скомпрометировать реставраторов перед выборами. Разве не могли надеть эти повязки единомышленники сенатора Стила? С таким же пафосом, с каким он обвиняет нас, мы можем переадресовать его обвинения по любому другому адресу. Сомневаемся мы и в криминалистическом даровании Главного комиссара полиции. Два с половиной месяца он искал серебро и не нашел, пока не попался Пасква. Кстати, арестован тот был не за вооруженный налет на пароход, а за убийство таких же уголовников, как и он. И вдруг нам говорят: Пасква бежал по разработанному полицией плану, полиции якобы понадобилось проследить его связи. А не купил ли Пасква себе свободу, вернув казначейству украденное им серебро? Правда, он вскоре после этого был убит. Но кем убит и почему убит, комиссар Бойль со всем его криминалистическим талантом установить так и не сумел. А может быть, кто-то хотел спрятать концы в воду? Была ведь инсценировка побега. Не исключено, что и убийство произошло по замыслу того же режиссера. Что же получается, уважаемые читатели? Старый сенатор витийствует, мстя за провал на голосовании билля о политических ассоциациях, его приятель - Главный комиссар полиции - зарабатывает политический капитал на подтасованном следствии, а популистская газета бесстыдно и мошеннически компрометирует своих политических конкурентов за несколько дней до выборов". Уэнделл ответил коротко и резко: "Мы не будем полемизировать с газетой галунщиков. Суд подтвердит все данные следствия, с которыми был ознакомлен сенатор Стил. Общественность Города узнает правду. А пока мы еще раз спросим читателей: кто же теперь будет голосовать на выборах за грабителей и убийц?" 20. НОВЫЙ ПРОТИВНИК Прошло несколько дней. Сколько событий, тревожных и настораживающих! Все началось с утра, когда "Сити ньюс" объявила о своем отказе полемизировать с реставраторами. Я вышел из отеля и позвал стоявший поблизости фиакр. Он медленно подъехал, но почему-то не остановился, а рванул вперед по улице. В ту же секунду из окна кареты раздался выстрел, и я услышал в двух сантиметрах от уха свист пули, скользнувшей по гранитному пилону у входа в отель. Выскочил швейцар, подбежал дежуривший полицейский. - Кто стрелял? Я пожал плечами: - Лица не видел, а номера экипажа не запомнил. - Стреляли в вас? - Не знаю. Вот след пули, - и я указал на щербинку в граните. - По-моему, возница совсем не походил на кучера? - Не обратил внимания, - сказал я. Швейцар посмотрел на меня с любопытством и ушел. Полицейский бросился докладывать о происшедшем начальству. Я оглянулся. Улица была пуста - ни прохожих, ни экипажей. "Совсем как с Пасквой, - подумал я, - та же направляющая рука". Почему стреляли не в Стила? Во-первых, потому, что убийство сенатора после его выступления сразу разоблачило бы виновников, а во-вторых, роль моя в последних событиях была разгадана - холодная война подходила к точке кипения. Ликвидировать меня было проще и безопаснее - невелика птица, советник сенатора. И хотя стреляли не из полицейского автомата, но стреляли метко - только рывок экипажа чуточку изменил направление пули. Я вернулся в отель и позвонил в редакцию Мартину. Тот немедленно приехал, и, присев подальше от стойки бара, мы подробно обсудили случившееся. - Думаешь, Мердок? - спросил Мартин. - Не сам, конечно, но кто-нибудь вроде покойного Пасквы. - Ну вот что, - решительно сказал Мартин после минутной паузы, - я ухожу из газеты и буду сопровождать тебя, куда бы ты ни поехал. И номер в отеле возьмем двухместный. - Две мишени вместо одной, - усмехнулся я. - У тебя есть оружие? У меня нет. - Оружие надо добыть. Я задумался, потом сообразил, что оружие можно достать у Главного комиссара полиции. Времени терять не будем. Нельзя. - Скажи портье, чтобы послал за фиакром, - попросил я Мартина. - Куда собираемся? - К Бойлю. Мартин замялся: - Бойль не очень меня любит, Юри. - Полюбит, когда узнает, почему ты работаешь у Мердока. Когда война объявлена, твоя маскировка уже не требуется. Бойль принял нас любезно, хотя и не без удивления: увидел входящего со мной Мартина. - Что-нибудь срочное, мсье Ано? - Первое: Дональд Мартин - наш человек. Он работал, - я подчеркнул это слово в прошедшем времени, - у Мердока по нашему заданию. Был связным, а сейчас срочно переквалифицируется в моего телохранителя. Отсюда и второе: нам необходимо оружие. Не полицейские автоматы - они слишком громоздки, их не спрячешь, - а обычные многозарядные пистолеты, такие, как у вас, например. - Значит, что-то случилось? - подумав, спросил Бойль. - Случилось. Я кратко рассказал ему о нападении у входа в отель. - Но почему стреляли именно в вас? Пришлось объяснить, почему, по моему мнению, они решили не трогать сенатора. - Мердок человек сообразительный и умеет делать правильные выводы. В кого бы вы стреляли, если бы хотели ответить по-мердоковски на выступление Стила? И меня, конечно, не устраивает участь Пасквы, сами понимаете. Не задавая больше вопросов, Бойль вызвал дежурного адъютанта. - Принесите два пистолета карманного образца и соответствующего калибра, - распорядился он. - Разрешение выпишите на этих двух джентльменов. Имена свои они вам сообщат. Кроме того, пошлите полицейского для дежурства у отеля "Омон". Пусть осматривает все фиакры и ландо, останавливающиеся поблизости. - Привлечет внимание ваш полицейский, - сказал я Бойлю, когда адъютант вышел из кабинета. - Лишний глаз не помешает. - Убийце-профессионалу он не страшен. Меня могут обстрелять и на перекрестке, где скапливаются экипажи. Может это сделать и верховой с конной дорожки. Годится и автомобиль - грохот только заглушит звук выстрела. Главное, суметь вовремя ответить тем же. Пистолеты нам выдали, но относительно полицейского я оказался прав. Его застрелили на другой день, к вечеру, когда редкие газовые фонари в переулке позволяли стрелять из любого темного уголка - или из соседнего с отелем подъезда, или из окон жилого дома напротив. Об этом мне сообщил по телефону Бойль, когда убитого уже увезли. - Кто убил - неизвестно. Зачем - непонятно. Ведь нападения на вас не последовало. - Нам просто хотят напомнить, что они сильны и располагают для достижения цели любыми средствами. И все-таки я почему-то не подозреваю Мердока, Бойль. Может быть, Фревилл или какая-нибудь другая шушера. Может быть даже, на свой риск и страх, без приказа шефа. Мне до сих пор казалось, что я ему нужен живой, а не мертвый. Во всяком случае, не посылайте больше людей к отелю, Бойль. Сами справимся... Обычно поутру после душа я завтракаю у себя в номере или в баре внизу. Но на этот раз до завтрака мне захотелось поразмяться, побродить по тихой улочке со странным названием "Только для пешеходов". В утренние часы пешеходов здесь почти не бывало: кафе, конторы и мастерские предпочитали более людные улицы. Слежку за собой я заметил не сразу. Правда, еще в вестибюле отеля, у газетного киоска, мне попался на глаза парень небольшого роста, в сером укороченном сюртуке и модных узких клетчатых брюках. С какой-то непонятной рассеянностью листал он на прилавке одну из газет, словно ему было нечего делать. Я не спеша прошел мимо него, лишь скользнув взглядом по его нестерпимо клетчатым панталонам, и, выйдя из отеля, свернул на пешеходную улочку. Оглянулся. Так и есть: мой клетчатый молодчик следует за мной, как будто у него тот же путь и те же намерения. Я остановился, якобы для того, чтобы поправить брючную штрипку. Он тоже остановился: достает из портсигара свернутую из табачного листа сигарку. Пока он ее раскурил, я быстро двинулся вперед и, срезав путь, очутился в другом переулке. Все ясно: "клетчатый" не отпускает меня, строго соблюдая дистанцию. Следовало вернуться в отель и поразмыслить о том, что предпринимать дальше. Позавтракав сыром и копченой свининой, выпив две чашки кофе, я успел просмотреть газеты. Я твердо знал, что преследователя своего здесь не увижу. У зала один выход, и "клетчатый" ждал либо в вестибюле отеля, либо на прилегающей к нему улице. Все правильно. Он действительно дежурил на посту у фонарного столба. Я нанял кеб. К счастью для "клетчатого", свободных экипажей возле отеля было много, и я смог легко убедиться, что "ищейка" взяла след. Добравшись до биржи, я нырнул в толпу гомонящих брокеров. Но "клетчатый" оказался рядом, с биржевым бюллетенем в руках. Проверять больше незачем. Я возвратился в отель, зашел к Мартину. Он был дома, лежал, постанывал. - Что стряслось? - спросил я у него. - Зуб заболел. Нестерпимо. Пришлось по рекомендации портье пойти к их зубному врачу. - Ну и как? - Знаешь, как лечили зубы в девятнадцатом веке? Ни бормашины, ни анестезии. Зубы рвут без наркоза клещами, будто гвозди из доски. От страха у меня даже боль прошла. Теперь долечиваюсь старым "Эдемом", без разбавки. А ты почему такой взмыленный? Я рассказал Мартину о своей вынужденной прогулке по Городу. Дон сразу же отставил недопитый "Эдем" в сторону. - Сначала пытались подстрелить тебя у входа в отель, потом убили полицейского. Теперь почему-то слежка. Кто следит и зачем? - Если б я знал! - Может быть, полицейское наблюдение? - За какие проступки? - Для охраны. - Ее же сняли по договоренности с Бойлем. - Мердок? - Вряд ли. Ему не обязательно знать, куда я хожу, где ночую или в каком баре ем мороженое и пью пиво. Его интересуют мои замыслы. Но никакая, тем более столь примитивная, слежка ему этих замыслов не откроет. - А если ты Мердоку очень мешаешь? - Безусловно. Он мне сам сказал. Но зачем посылать филеров? Есть другие способы устранять помехи. - Эти способы уже применялись. - Не Мердоком. - Тогда тобой заинтересовался еще кто-то. - Вот и я думаю. Не надо уходить от тени, лучше идти за ней. Куда-нибудь да придем. - Значит, подключаешь меня? Спасибо, - обрадовался Мартин. Мы пообедали с завидным аппетитом. Из-за чего паника? Нас двое, оружие есть. Страшно, конечно. - Столкнуться с неведомой опасностью всегда страшно. Но выхода у нас не было. С Бойлем советоваться излишне: я сам предложил ему снять полицейское прикрытие. С Мердоком тоже: ему плевать, что за мной кто-то следит. Да и слежка эта настолько непрофессиональна, что смешно обращаться за советами к специалистам. Тут надо решать самостоятельно. Для предстоящего маневра мы переоделись. Я надел сапоги с короткими и мягкими голенищами, куда можно было засунуть пистолет без риска, что его найдут при наружном, поверхностном осмотре, а Мартин облачился в свой сильвервилльский, видавший виды костюм, позволяющий пистолет не прятать, а держать под рукой - ведь следили-то не за ним и непосредственно ему ничего не угрожало. - Поедем раздельно. Куда, не важно. Хотя бы по кругу Больших бульваров. Я сяду в первый попавшийся экипаж, ты - в следующий, и постараемся обнаружить, кто именно за мной следит, с кем связывается в пути и кому передает наблюдение. Может быть, что-то и выясним. Нам повезло. Кеб стоял в двух шагах от подъезда. Возница в нахлобученном на глаза цилиндре словно дремал и не обернулся, когда я, открывая дверцу кареты, сказал ему: "От поворота с улицы Дормуа по кругу Больших бульваров". Не все ли равно, смотрел он на меня или не смотрел, - я плюхнулся на сиденье, поначалу не заметив, что рядом кто-то есть. И тут же мгновенно сообразил, что попал в капкан, который ставили мои преследователи. Он щелкнул наконец, я даже пошевелиться не успел. Сидевший рядом ткнул меня пистолетом в бок. - Не двигаться. Пуля не подарок, советник. Голос этот я где-то уже слышал. Значит, знали, кто я такой. Я скосил глаза, сколько мог, и узнал в соседе парня в клетчатых брюках. Но что-то подсказывало мне, что я его еще раньше видел. - Запамятовал, советник? А жаль. Тогда бы не мучился над тем, что тебя ожидает. Даже сам главный не спасет, как спас когда-то на дороге в Вудвилль. Зачем это понадобилось ему, не пойму. Но сейчас мы докладывать ему не будем. Наше свиданьице запланировано без его благословения. Теперь я, конечно, вспомнил его. Он вышел к нашему костру в лесу, когда мы с Мартином остановились передохнуть по дороге из поместья Стила в Вудвилль. Маленький юркий крепыш с толстым, как у мясника, лицом. Тогда я мысленно назвал его коротышкой. Вышел он вместе с Пасквой. Итак, ясно, что и слежка и "капкан" придуманы не Мердоком. Это месть за Паскву, инициатива его дружков, явно не знавших, кто приказал застрелить Паскву и кто этот приказ выполнил. Видимо, Мердок не счел нужным посвящать их в свои планы. Но у захвативших меня молодчиков была своя логика: они знали, кто выдал Паскву на очной ставке в полиции. Дуло пистолета вдавливалось в меня, и беседовать спокойно было трудно. Но я пытался. - Мердок вам не простит. - Откуда он узнает? Свидетелей нет. - Так ты же не один, вас по меньшей мере двое. Кстати, где вы собираетесь рассчитываться за Паскву? - За Паскву? - захохотал коротышка. - Нет, советник, у тебя еще должники есть. - Кто? - Увидишь. - Когда? - Любопытен ты, советник. Тебе бы не спрашивать, а пощады просить. Только хозяин не помилует. - А где твой хозяин? - На козлах. Ему лишние свидетели не нужны. Интересно, следует ли за нами Мартин? Собственно, сомнений на этот счет у меня нет. Но сообразил ли он, что я попал в капкан? Мы, как мне кажется, петляем по улицам. Наверное, для расправы со мной выбран какой-нибудь притон на окраине. Если до этого Мартин не выпустит нас из виду, то, увидев меня выходящим из кеба в сопровождении коротышки, тотчас примет надлежащие меры. Только бы не оторваться от Мартина! У нас хороший рысак, а частые и резкие повороты экипажа помогают замести след. Мы поехали медленнее, кузов затрясся: значит, свернули с дороги. С трудом, но все же мне удалось выглянуть в запыленное стекло дверцы. Кругом был туман, в тумане - смутные очертания кустарника. Похоже, начался лес. Так и есть: ни одного дома не видно, ни одного забора. Должно быть, мы уже за городом. Наконец кеб остановился. Коротышка, ткнув меня пистолетом, прошипел: - Сползай! Приехали. Я вылез, готовый прыгнуть в сумеречную муть. В тумане коротышка мог и промахнуться. Но прыгнуть я не успел. Толчком в грудь меня остановил сошедший с козел человек в темной крылатке и совсем не кучерском цилиндре. Как я не обратил внимания на это, когда нанимал экипаж? Я вгляделся и узнал "кучера", несмотря на туман. - Освальд Ринки! - вскрикнул я, даже не пытаясь скрыть удивления. - А вы думали, советник, - ухмыльнулся он, - я прощу вам издевательства в "Гэмблинг-Хаус"? - Придется простить. Ринки. - Я старался говорить твердо, без дрожи в голосе. - Я ничего не предпринимаю без предварительного контакта с вашим хозяином. - На этот раз контактов не будет. Ни у меня, ни у вас. Медвежонок, скрути-ка ему руки проволокой. Только полметра отделяло меня от пистолета в сапоге, но достать его я уже не мог. Медвежонок-коротышка почти мгновенно скрутил мне за спиной руки, обмотав кисти проволокой настолько тонкой, что она врезалась в кожу. - Я давно задумал покончить с вами, советник, - сказал Ринки. - Это я стрелял тогда у входа в отель. - Очень метко стреляли. - Полицейского тоже я убил: рассчитывал, что снимут охрану, и не просчитался. Но потом мне захотелось посмотреть вам в глаза с той же усмешкой, с какой вы смотрели тогда на меня у бассейна. - Вам бы в театре работать. Ринки. Такой талант пропадает. Я сказал это, чтобы выиграть время. Мартин должен был бы уже догнать нас и догадаться, что происходит. Но лес молчал. Ни шороха кустов, ни треска попавшей под ногу сухой ветки - никаких надежд на появление Мартина. Где он мог потерять нас? Вероятно, еще в Городе, где-то на уличном перекрестке. Если бы туман стал плотнее, я бы отважился на побег. Но передо мной стоял Освальд Ринки, а позади - коротышка, оба с пистолетами. Чья-то пуля обязательно достала бы меня даже в тумане. В общем, влип - не уйти. - Молчите, советник? - засмеялся Ринки. - Кисло, не правда ли? А для меня большая радость видеть вас связанным и беспомощным. Это интересней, чем угаданный номер в рулетке. После вас отправим к Господу Богу и вашего тихоню Пита. Возиться с ним не будем - достаточно пули в затылок. Если Мартин не появится вовремя, то и Пита не спасти; его пристрелят, как полицейского у отеля. И убережется ли сам Мартин? Ведь наших противников не обременяет жалость или сочувствие к людям, вдруг ставшим помехой в их грязной игре. А почему, собственно, мы должны друг друга оберегать? Почему вызвавшие нас сюда создатели этого мира не могут позаботиться о том, чтобы мы с Мартином благополучно вернулись домой? Ведь и в первое наше посещение этой маленькой дубль-Земли нам угрожало немало напастей. Выстояли. И наверняка не без помощи неведомых "облаков" и "двойников". Может быть, и сейчас они подумают, как избавить меня от Освальда Ринки. Держись, Анохин! Тяни время, растягивай его, пока этот подонок радуется твоей беде. - А вы трус. Ринки. Пасква хоть стрелял в открытую, не связывая предварительно рук своим жертвам. Вы боитесь даже безоружного. Стрельба по такой мишени, конечно, безопаснее. Ринки не обиделся. - А я и не собираюсь тратить на вас патрон. У меня другие планы. Возьми-ка ведро. Медвежонок, и поставь его вверх дном под этим вязом. Я задрал голову и сквозь туман увидел в трех метрах над собой огромный обломанный сук. Коротышка в это время принес обыкновенное жестяное ведро, из которого поят лошадей, и поставил его, как сказал Ринки. Затем с неожиданной ловкостью влез на дерево и спустил над опрокинутым ведром петлю из такой же медной проволоки, какой были связаны мои руки. Ринки, несомненно, доволен. - Не беспокойтесь, советник, долго мучиться не придется. Под тяжестью вашего тела петля эта еще до того, как вы задохнетесь, перережет вам горло. Но спешить мы не будем. Постоим, потолкуем. Жизнь, советник, самая драгоценная штука, ее жальче всего потерять. Коротышка уже спрыгнул вниз и показал мне, куда надо встать. - А если не встану? - спросил я. - Не ждите пули. Вдвоем мы вас все равно повесим. Сначала поставим на ведро, накинем петлю, а потом выбьем ведро из-под ног. Я услышал в кустах какой-то шорох. Где именно, уточнить не смог. Но шорох был. И самое неприятное, что коротышка его тоже услышал. - Посмотреть бы кругом. Оси, - сказал он настороженно, - вдруг кто-нибудь... - Кто? - отмахнулся Ринки. - От "хвоста" еще в Городе оторвались. Да и "хвост" ли это был? - Тогда начинаем. - Коротышка расшаркался перед ведром. - Приглашаем к трону, советник. В глубине души все же на что-то надеясь (а вдруг шорох - предвестник появления Мартина, вдруг Мартин догнал нас и вот-вот вмешается в этот фатальный для меня спектакль), я медленно-медленно встал на опрокинутое ведро. - Ай да советник, ай да умница, - юродствовал Ринки. - Сейчас схлопочем вам и петельку. Пока коротышка держал меня за ноги, Ринки надел петлю. Она свободно легла мне на шею, но из нее не выскочишь. Я замер, прислушался: может, шелохнется что-то вблизи. Если это Мартин, то почему он медлит? - Когда узнает Мердок, не ждите награды, - сказал я. - От кого он узнает? - засмеялся Ринки. - Один свидетель у вас уже есть. И вы так в нем уверены? - А его уже нет, - проговорил Ринки и выстрелил коротышке в спину. - Ну, теперь ваша очередь, советник. Умирать надо с достоинством. Он неторопливо подошел ко мне, не опасаясь, что я ударю его ногой, - любое мое резкое движение тотчас затянуло бы петлю, - и примерился, чтобы выбить у меня из-под ног ведро. Неожиданный выстрел из тумана свалил его на землю. Пистолет, прикончивший коротышку, отлетел в сторону. А из-за кустов появился Мартин. - Посмотри, убит или нет? - попросил я. - Жив, - нагнувшись к Ринки, ответил Мартин. - Я по ногам стрелял. Давай я тебя развяжу. Освобожденный от пут, я растер себе шею и кисти рук. - Еще бы немного - и снимал бы труп с виселицы. Я слышал шорох в кустах минуты три назад. Это ты был? Так почему не стрелял? - Туман. Боялся промахнуться. Пока они тут все налаживали, подполз вплотную. А ты уже в петле... - Сообразил, что в экипаже был капкан? - Не сразу. Но старался не упустить ваш кеб. А они, должно быть, заметили. Начали петлять. - Не думал, что ты нас потеряешь. Кстати, где? - Уже за Городом, вероятно, на развилке, у колодца с распятием. Ехали минут двадцать по дороге - никого. Спрашиваем встречного: не проезжал ли кто? Не проезжал, говорит. Пришлось возвращаться и сворачивать на проселок к лесу. Тут и нащупали ваш след. Фиакр я оставил на дороге, а сам пешком прямо сюда: голоса послышались. Подошел ближе - все ясно. Из банды Мердока. - Ошиблись мы с тобой, Дон. Ринки от себя работал. Мстил мне за "Гэмблинг-Хаус". Это он стрелял в меня тогда у отеля, он и полицейского убил. Сам признался и подтвердил, что Мердок об этом ничего не знает и не узнает. Потому и с напарником расправился, чтоб свидетелей не было. Мартин наклонился над убитым коротышкой. - Кажется, в лесной "берлоге" встречались? - Там и Ринки был. - Ну, всю шваль не запомнишь. А почему он от Мердока таился? - Из страха, наверно... Поехали в город. Мертвеца здесь оставим, а Ринки сдадим в полицейский госпиталь вместе с моим рапортом Бойлю. 21. ШАНТАЖ Неожиданное вмешательство Ринки не внесло никаких изменений в нашу игру с Мердоком. Бойль лишь потребовал обстоятельного рассказа о случившемся в "Гэмблинг-Хаус" и на лесной дороге за Городом. - Везет вам, Ано, - сказал он, - умеете вы убирать противников, и, главное, не своими, а чужими руками. - Гибнут не только противники, Бойль, - ответил я, - гибнут и друзья. Вспомните хотя бы Луи Ренье. А кто убил его? И долго ли осталось бы жить Питу Селби, если б Ринки ушел от пули Мартина? Но история с Ринки уже позади. А сейчас я сижу у дверей больничной палаты, куда час назад привезли Стила. К сенатору меня не пустили: у постели больного идет консилиум. Я был у него дома. Перепуганная горничная сообщила, что сенатор очень беспокоился о Минни: барышня уехала за покупками, но так и не вернулась до вечера, а потом вдруг принесли письмо. Кто принес, она не знает. Вроде обыкновенный посыльный, с бородой и шрамом под глазом. Только это она и заметила. Сенатор вскрыл письмо, прочитал - и упал. Горничная бросилась за врачом - он живет напротив, и тот сразу же привез Стила в больницу святой Магдалины. - А где письмо? - спросил я. - Сенатор спрятал его в карман. Я уже успел поговорить с личным врачом сенатора, когда он на минуту покинул палату, чтобы дать указания дежурившей сестре милосердия. - Не волнуйтесь, - успокоил он меня, - ничего страшного. Сердечный приступ. Как только закончится консилиум, вас к нему пустят. Ему уже легче. Он в полном сознании, но чем-то крайне расстроен. Я думаю, вы будете ему полезнее нас. Наконец в дверях появляются участники консилиума. Личный врач Стила шепчет мне на ухо: - Все в порядке, сердце выдержало. Постарайтесь не тревожить сенатора. И я вхожу в палату. Сенатор лежит под белым одеялом, обросший седой щетиной, - видимо, с утра не побрился. Он выглядит постаревшим лет на десять. Но не это меня встревожило, а растерянность, почти страх в его мутных, слезящихся глазах - вот-вот не выдержит и закричит не от физической, а от скрытой душевной боли. - Хорошо, что вы пришли, Ано, - говорит он и дрожащей рукой вынимает из кармана больничной пижамы письмо в зеленом конверте с краткой надписью: "Джемсу Стилу, сенатору". "Уважаемый мистер Стил, - читаю я, - ваша племянница жива, здорова и пока находится у нас, в надежном и недоступном для полиции месте. Кормят и обслуживают ее отлично, но увидеться с вами - иначе говоря, вернуться домой - она сможет лишь послезавтра, по окончании выборов, когда будут подсчитаны все голоса, в том числе и поданные за вас лично. Согласно конституции вы можете подать в отставку и отдать свои голоса любому избранному вами политическому деятелю. Вот мы и предлагаем вам сделку: мы отдаем вам Минни, вы нам - свои голоса, точнее, избранному не вами, а нами политическому деятелю. Имя его Тур Мердок, имя вам известное и отнюдь не ласкающее ваше ухо, но таковы уж условия сделки. И мы требуем этого не по его инициативе, а потому, что ему сочувствуем и за него голосуем. Сделать придется так: вы тотчас же вызываете вашего личного адвоката и диктуете ему надлежащее заявление в двух экземплярах. Один из них адвокат предъявит избирательной комиссии, другой экземпляр ваш представитель передаст нашему в кафе "Жюн" завтра в полдень, как раз накануне выборов. Поэтому советуем поторопиться. Сообщаем, что у нашего в петлице черного сюртука будет расшитая галуном ленточка. Ваш спросит: "За кого вы голосуете?" Наш ответит: "Только не за популистов". Тогда и должен быть передан ему из рук в руки требуемый документ. На другой день ваша племянница будет доставлена домой. Обращаться к полиции или к прессе не рекомендуем. Девушка исчезнет навсегда где-нибудь на дне Реки, мистер Мердок не понесет никакой ответственности, как ничего не знающий об этом деле, полиция никого не найдет, и в лучшем случае наш человек в кафе "Жюн" будет арестован и обвинен в соучастии в похищении и убийстве племянницы. Но этот "лучший случай" едва ли вас устроит. Оглашение письма постфактум может, конечно, изменить положение. Ваши голоса и ваш пост останутся при вас, но и мистер Мердок не потеряет своего кресла в сенате. А уж за жизнь племянницы никто не поручится. Мы найдем ее всюду, где бы вы ее ни спрятали, и достойно отплатим за предательство. Даже ваша смерть ее не спасет: мы отправим ее в рай вслед за вами". Письмо не было подписано. Пока я читал его, Стил лежал с закрытыми глазами, как мертвец. - Когда ее похитили? - спрашиваю я. - Думаю, после полудня. - Значит, она еще в Городе. Шантажистам нет смысла увозить Минни далеко, если придется возвращать ее сразу после выборов. - Я уже все решил, - не открывая глаз, произносит Стил. - Что именно? - Сделать все, что они требуют. Я склоняюсь над его постелью. - Откройте глаза, Джемс! Вы еще не умираете, и Минни пока жива. Вы имеете право жертвовать многим ради ее спасения, но не имеете права предавать партию. Не имеете права предавать Город. Если вы так поступите, Мердок станет его хозяином. - Я не могу пожертвовать девочкой, - шепчет Стил. - Даже моя смерть не спасет ее. - Кто говорит о вашей смерти?! У нас ночь и день впереди. Мы с Мартином сделаем все, что сможем. Утрите слезы, сенатор. Мердок не Корсон Бойл. И не вызывайте никаких адвокатов, пока не получите от меня вестей. С этими словами я покидаю палату. На улице меня поджидает встревоженный Мартин. Из дома сенатора я позвонил в "Омон" и, не вдаваясь в подробности, попросил его срочно приехать к больнице. - Что? Плохо со Стилом? - Минни украли, - говорю я. - Чистый киднэппинг, как у вас в Штатах. - А выкуп? - Голоса Стила, полученные на выборах. Мартин не понимает. Я объясняю ему, как можно распорядиться полученными голосами, если подаешь в отставку тотчас после выборов. Короче - пересказываю суть письма. - Подлец, - возмущается Мартин. - Хуже. - А если все-таки рискнуть? - Как? - Без полиции. - Об этом я и думаю. Надо только найти его. - Ты же знаешь адрес. - А если Мердока нет дома? - Скоро ночь. Подождем. - Наверняка дом охраняется. - Сколько их? Двое, трое... не больше. - Значит, поехали. Мы с Мартином понимаем друг друга. Чтобы спасти Минни, нужно испугать Мердока. А это не просто. В деле, видимо, участвуют трое или четверо дружков Пасквы, да и сам Мердок - бывший шериф. Стрелять они умеют. Оставляем экипаж недалеко от коттеджа Мердока, просим кучера подождать нашего возвращения, обещая работу на всю ночь. До коттеджа идем пешком, не скрываясь, благо это квартал богачей и ночью на улице здесь никого не встретишь. За решетчатой оградой смутно вырисовываются темные бугры подстриженных кустов и погруженный в ночную тьму дом. Тускло светятся два окна на втором этаже (должно быть, горит керосиновая лампа: ночью электроэнергия не подается даже в этом квартале) и небольшое окошко внизу, рядом с подъездом. Присмотревшись, замечаю сидящего на крыльце человека. Я подхожу к калитке так, чтобы с крыльца был виден мой силуэт. Мартин, мгновенно поняв меня, осторожно взбирается на ограду. Я издаю тихий свист. Человек на крыльце встает и шагает по утрамбованной дорожке к калитке. - За кого голосуешь, парень? - спрашиваю я, когда он приблизился. - Только не за популистов, - отвечает он и, опустив пистолет, подходит вплотную к калитке. Так и есть. Это их пароль. "Пистолетник" из одной шайки с Пасквой. - Кто? - хрипит он из темноты. - Свой, - говорю я. Парень плотно приникает к чугунной решетке, силясь разглядеть, свой ли. В ту же секунду Мартин кошкой прыгает на него сверху. Не успев даже вскрикнуть, тот валится на траву. - Готов, теперь не скоро очнется, - еле слышно сообщает Мартин, открывая засов калитки. - Видишь слабый свет в окнах наверху? - шепчу я. - Там кабинет и спальня Мердока. Наверное, он дома. Внизу охранники. Сколько их, неизвестно. Рискнем? - Рискнем. Мы подымаемся по ступенькам к двери. Она чуть приоткрыта: похоже, охранники не боятся вторжения. Пол крепкий, не скрипит, дверь тоже - петли заботливо смазаны. Сразу из темной передней идет наверх неосвещенная лестница. В комнате справа за столом - два небритых охранника играют в карты. На табуретке рядом лежит полицейский автомат. Нас картежники не замечают и не слышат. - Может, обезоружим сначала? - шепчу я на ухо Мартину. - Свяжем. Быстро, бесшумно... - Нашел кого жалеть! - яростно шипит Мартин. - Да бесшумно и не выйдет. У них автоматы. Лучше шумно, но наверняка. И не обязательно убивать, можно только ранить. Несколько часов спустя, когда все уже кончилось, я спрашивал себя: а имел ли я право, без всяких ссылок на чужое пространство и время, - имел ли я моральное право стрелять? Что ответил бы я судье? Да, имел. Я стрелял в убийц, спасая жизнь похищенной ими девушки, я защищал свободу Города - ведь голоса Стила, отданные Мердоку, сделали бы того подобием чилийского диктатора Пиночета. Здесь не знают, что такое Чили и кто такой генерал Пиночет. Но здесь хорошо помнят прошлое. А в ту минуту, когда мы с Мартином стояли с пистолетами в передней Мердока, ни он, ни я не раздумывали о моральном праве. ...Два выстрела взрывают тишину дома. Оба охранника оседают на пол. Мартин, не нагибаясь к раненым, подхватывает лежащий на табуретке автомат. Оружие в полном порядке и готово к бою. - Подходящая штука для встречи с теми, кто сейчас спустится с лестницы. - А если это Мердок? - Вступим в переговоры. На лестнице наверху показывается человек с фонарем. В руке у него пистолет. Это не Мердок. Нас в темноте холла он не видит. - Погоди. Может, теперь обойдемся без выстрелов, - шепчет Мартин. Человек с фонарем приближается, не опуская пистолета. - Стоп, - говорю я из темноты. - Поставьте фонарь и бросьте пистолет. Руки вверх! В ответ гремит выстрел. Я успеваю брякнуться на пол - пуля надо мной разбивает стекло входной двери. Мартин не остается в долгу. Подкравшись к лестнице сбоку, он хватает стрелявшего за ноги. Тот падает навзничь. Фонарь гаснет, но загорается струйка вытекшего керосина. Мы наспех связываем руки лежащему - он молчит, видимо понимая, что кричать бессмысленно: Мартин уже направил на него свой автомат. Из предосторожности мы все-таки затыкаем бандиту рот носовым платком. Струйки горящего керосина затаптываем, чтобы не загорелась деревянная лестница. Остается визит к хозяину. Кабинет заперт. Я стреляю чуть правее замочной скважины. Удар ноги - и дверь открывается настежь. Тут же из освещенного кабинета слышится выстрел, но Мердок не видит цели: Мартин и я притаились за косяком двери. - Не двигаться, Мердок! Нас двое, а ваших телохранителей уже нет. Бросьте пистолет и поднимите руки. Мы сможем спокойно поговорить с вами, если нам никто не помешает. - Верю, - говорит Мердок и кидает пистолет на пол. - Входите, Ано, не стесняйтесь. Мы входим, Мердок встречает нас с улыбкой. - Обыщи его, Мартин, - командую я. Мартин ощупывает карманы Мердока, подбирает пистолет и передает его мне. - Ничего нет, Юри. - Тогда садитесь, Мердок. - Я указываю пистолетом на диван. - Руки можете опустить. В кабинет вбегает го