ь? - Мне тортику можно? - тихонько поинтересовался Алексей Иванович. - Съешь кусочек, - Настасья нынче была - сама доброта. - Кстати, я Давиду позвонила: они переозвучат, нет проблем. - Зачем, Настасьюшка? Я же тебя просил... Какая разница: эпохальный, гениальный, видный, заметный? Я от этого лучше не стану, хуже тоже. Помнишь, в песне: стремиться к великой цели, а слава тебя найдет? Настасья Петровна отколупнула серебряной ложечкой кремовую розочку, подозрительно осмотрела ее и отправила в рот. Алексей Иванович, в свою очередь, осматривал интеллигентно жующую Настасью, интеллигентно пьющую жасминовый чай из фарфоровой китайской чашечки, осматривал жену пристрастно и сравнивал с той, что явилась к нему час назад, а точнее, сорок лет назад, и, если верить поэту, как с полки жизнь его достала и пыль обдула. Постарела - факт, пополнела, отяжелела, косу давным-давно сбросила, поседела, но не красилась, не скрывала седину. И лицо стало _грузным_, только глаза навеки сохранили свою озерную глубину, молодыми были глаза, не властно над ними время. Когда-то - деревенская девушка, барышня-крестьянка, теперь - светская дама, попробуй подступись!.. Она аккуратно поставила чашку на блюдце. - Слава, Алешенька, дама гордая, независимая, сама по клиентам не ходит. Ее завоевать нужно, любовь ее, а завоевав, держать изо всех сил. - У меня нет сил, - сообщил Алексей Иванович. - У тебя нет, - согласилась Настасья Петровна. - Зато у меня пока есть. Алексей Иванович торт докушал, губы салфеткой утер и спросил - скромник из скромников: - Настасьюшка, а ты у меня дама гордая? - Что ты имеешь в виду? - зная мужа, Настасья заподозрила некий подвох. - Ты ко мне сама пришла, я тебя не завоевывал. - Не говори глупостей, - вроде бы рассердилась Настасья Петровна, но Алексей-то Иванович за сорок лет жену - назубок и сейчас понял: реплика _проходная_, своего рода кошачий удар левой в перчатки, если пользоваться боксерскими аналогиями, своего рода отвлекающий маневр с хитрой целью вызвать атаку, заставить противника раскрыться. А чего ж не раскрыться?.. - Хочешь, напомню твои первые слова, когда вы с Давидом пришли? - Напомни. То ли еще один тычок левой, то ли и впрямь забыла... - Давка сказал: "Полюби его, Настюха, не ошибешься". А ты ответила: "Попробую". - Ну и что? Попробовала и полюбила. Не ошиблась. - Настасьюшка, я тебя никогда ни о чем не спрашивал. Сегодня впервые. Скажи честно: как вы тогда с Давидом договорились? Настасья Петровна с шумом отодвинула стул и поднялась - этакой разгневанной Фелицей. - Я тебя не понимаю, Алексей. И разговор мне неприятен, продолжать его не желаю. Алексей Иванович смотрел на жену снизу вверх и благостно улыбался. - Не желаешь - не надо. Извини, родная... Только замечу: свою славу я еще до войны зацепил. Сам. И представь - удерживал. Настасья, которая Алексея Ивановича тоже вдоль и поперек изучила, услыхала в его тихом воркованье нечто опасное, нечто, быть может, грозное, пахнущее бунтом на корабле, что заставило ее мгновенно сменить роль, перестроиться на ходу, выдать примиряющее: - Сам, конечно, кто спорит?.. - и с легкой горечью: - Просто я думала, что была тебе помощницей, а выходит... - в душевном расстройстве махнула рукой, безнадежно так махнула, пошла из гостиной. И Алексей Иванович всполошился, вскочил, догнал жену - она ему позволила себя догнать! - схватил за руку. - Ну, не сердись, Настасьюшка, осел я старый... Сон мне приснился пакостный, ерунда всякая - "из раньше". Настасья остановилась, повернулась к мужу, пристально посмотрела в его виноватые глаза, проверила: действительно ли виноватые, не ломает ли комедию? Потом поцеловала в лоб, как клюнула, сказала наставительно: - Никогда не верь снам "из раньше". Они врут. И воспоминания тоже врут. Что было, то было, а все, что было - было хорошо. - Очень много "было", - машинально заметил Алексей Иванович, имея в виду тавтологию в Настасьином афоризме. А Настасья Петровна поняла по-своему: - Верно, много. Но все - наше. Общее. Твое и мое... - и вдруг смилостивилась, пошла на уступку: - Хочешь, я опять Давиду позвоню, скажу, чтоб ничего не делал? - Позвони, Настасьюшка, прошу тебя. Мне так спокойнее. И Алексей Иванович почувствовал себя победителем. Но вот вам парадоксы человеческой психики: Настасья Петровна тоже чувствовала себя победительницей. В самом деле, какая разница: видный, заметный, гениальный, талантливый? Все это - слова. А дело-то давным-давно сделано. - Выходит, зря путешествовал? - ехидно спросил черт, когда Алексей Иванович, отсмотрев программу "Время", поднялся к себе и привычно умостился в кресле у письменного ветерана-работяги. - Не зря, - не согласился Алексей Иванович, закуривая тайную вечернюю сигарету и пуская дым прямо в чертячью рожу. Но тот и не поморщился: дым для него - одна приятность. - Спасибо тебе, черт. - За что? - черт искренне удивился. - Просил вернуть молодость, жаждал остаться на той полянке, а все ж воротился? Как-то не по-фаустовски получается... - Прожитого не исправишь. А спасибо - за вновь пережитое. - Как не исправишь? Ты же хотел разрушить музей... - Поздно, черт. Силы не те, воля не та. Да и музей уже - не только мой. - Значит, все будет по-прежнему: большой человек, повелитель бумаги?.. - Не трать зря иронию: я себе цену знаю. Сам утверждал: ты - это я. И наоборот. - Вроде как больная совесть писателя? - Больная, черт. Ты же вернул мне лишь те мгновения, которые и вспоминать-то больно. - А приход Настасьи? - Разве что это... Так она и сейчас со мной. - Ну а не оставил бы ты ее у себя, ушла бы она тогда? - Ничего бы не изменилось, черт. Она - это тоже я, только писать не умеет. - Выходит, будем доживать? - Много ли осталось? - Верно, немного, - со вздохом согласился черт. - Только холодно у тебя в музее, - поежился, передернул плечами. - Хочешь, я лампочку посильнее вверну? - заботливо спросил Алексей Иванович. - Не надо. Дай-ка мне сигаретку, подымлю с тобой, - щелкнул пальцами - между ними возник синий огонек. Черт прикурил, затянулся, пустил дым кольцами. - А ничего табачок, приятный... Так что у нас там с погодой? - Сам знаешь: циклон. Область низкого давления, обложные дожди, температура - шестнадцать по Цельсию. - Совсем в этом году лета нет. - И не говори! Одно расстройство... Сигаретный дым плавал по комнате, внизу шептал телевизор, ветер раскачивал деревья в саду, космическая станция "Салют" совершала очередной виток вокруг дождливой планеты, где-то в созвездии Кита готовилась вспыхнуть сверхновая, свет от которой, если верить астрономам, дойдет до нас еще очень-очень не скоро.