покорми. - Я не хочу, - быстро сказала Наташа. Ее вполне устраивал торт с чаем. - То есть как это "не хочу"? - спросила Валерия. - Время ужинать... - Я правда не хочу... - Наташа умоляюще смотрела на мать, зная прекрасно, что послабления не будет. - Минутку, - сказал Александр Павлович. - Сейчас ваш спор сам собой решится. Он сходил в комнату и надел пиджак. Потрогал карман: "портсигар" на месте. - Замерз, - пояснил он, усаживаясь за стол. - Что с тобой? - В голосе Валерии звучала доселе незнакомая Александру Павловичу нотка заботы. Впрочем, забота эта была круто замешена на железной категоричности Валерии, побороть которую не мог никакой "портсигар": - Ты не заболел? Ну-ка, дай лоб попробую... - Она быстро протянула руку. Александр Павлович успел отстраниться. - Здоров я... Так о чем ты, Наталья? - Я не хочу ужинать, - повторила Наташа. - Не хочешь - не надо, - Валерия, казалось, была удивлена странной непонятливостью дочери. - Кто тебя заставляет? - Никто, - подтвердил Александр Павлович и поднял рюмку. - Наталья, я хочу выпить за твою маму. Ты не против? - Не против. - И я не против, - согласилась Валерия. И вдруг встревожилась: - Саша, а как ты поедешь? Ты же за рулем, а тут коньяк... Нет, поставь рюмку, я тебе не разрешаю. Интересное кино: вчера она почему-то не спрашивала, как поедет Александр Павлович, просто села в машину - и привет. Другое дело, что вчера Александр Павлович ни капли не выпил, но голову давал на отсечение, что Валерия на это не обратила внимания. Все равно ей было: пил - не пил. Лишь бы ехалось... - Я немножко. Пока уйду - выдохнется... Потом они играли в скучнейшую игру "Эрудит", которая Наталье почему-то нравилась, да по большей части она и выигрывала. Потом смотрели программу "Время". Потом Валерия почему-то вздумала вымыть Наташе голову: это для девочки было совсем уж странным. - Я сама могу, - сказала она. - Сама ты толком не промоешь, - настаивала Валерия. - Но ведь всегда промывала... - Наташе хотелось, чтобы мама ей помогла, и сопротивлялась она лишь по инерции. - Не уверена, - резко возразила Валерия, и Александр Павлович подумал, что возражение вполне точно отражает положение дел в семье: вряд ли Валерия когда-нибудь обращала внимание на то, промыла голову Наташа или не промыла. Должна промыть - вот и весь сказ. Должна... Александр Павлович не без сожаления отметил, что этот жесткий глагол по-прежнему руководит Валерией, хотя намерения вроде куда как благие... В ванной комнате они долго орали - в основном Валерия орала: то Наташа не так стоит, то голову не так держит, а Александр Павлович сидел в пиджаке неподалеку от двери в ванную; боялся отпускать Валерию из зоны действия "портсигара". Думал: просто идиллия получилась, история из цикла святочных... Потом они уложили Наташу спать, и Александр Павлович засобирался домой. Честно говоря, он устал за сегодняшний вечер, устал все время быть в напряжении, "на стреме", да и бессонная ночь давала о себе знать. Уже в прихожей Валерия быстро прижалась к нему, спрятала лицо на груди, спросила глухо - пиджак ей мешал: - Может, останешься, а?.. И тут Александр Павлович подумал, что для Валерии вредно находиться слишком близко к "портсигару": он у нее совсем под носом очутился. - Ты что? - ошарашенно сказал он. - Наташка ведь... - Ну и пусть! Это было настолько непохоже на Валерию, что Александр Павлович испугался: а не переборщил ли он? - Нет, не пусть, - взял за плечи, поцеловал: - До завтра, Лера. Она крикнула вслед: - Будь осторожен! От чего, интересно, она его остерегала?.. ...Только сев в машину и опустив стекло, он вспомнил о "портсигаре". Вытащил его, ударил по кнопке - выключил. Приборчик был по-прежнему холодным, будто и не работал вовсе. Александр Павлович закурил - еще бы, весь вечер протерпел! - и блаженно откинулся на сиденье. Можно было подвести кое-какие итоги. Приборчик действовал? Еще как! Что-нибудь он себе доказал? Себе - да. Доказательства налицо. Вон даже Наташа, как считал Александр Павлович, удивлена. Теперь бы суметь эти доказательства самой Валерии предъявить... Подумал: а ведь с Наташей это он зря. Не надо было экспериментировать при девочке. Десять лет - возраст иллюзий. Завтра она проснется, к маме кинется, а мама-то на вчерашнюю непохожа. На позавчерашнюю она похожа. На позапозавчерашнюю. На всегдашнюю. Прямо хоть включай "портсигар" и оставляй его в квартире навечно - где-нибудь под шкафом или за батареей, пока не сломается. Если в нем есть чему ломаться... Ладно, утром Валерия в институт уйдет, Наташка - в школу, утром им не до сантиментов будет, некогда, а в два десять Александр Павлович подъедет к школе и увезет девочку в цирк. Там тоже будет сказка. 4 Наташа не задержалась: ее пунктуальность не отличалась от маминой. В два десять прозвенел звонок с урока - Александр Павлович услышал его, сидя в машине: на улице тепло, окна в школьном здании открыты, - а через две минуты увидел Наташу, бегущую к нему через двор. Она уселась в машину, аккуратно хлопнула дверью, с ходу спросила, даже не поздоровавшись: - Что вчера было с мамой? - С мамой?.. - Александр Павлович вопрос понял, но не знал, как ответить, и тянул время. - А что вчера было с мамой? По-моему, ничего. Мама как мама. - Не как мама. Я даже не думала, что она может быть такой... - Наташа поискала слово, - домашней какой-то. А сегодня она проснулась злая-презлая. - Наверно, не выспалась, - предположил Александр Павлович. - Не бери в голову, Наталья, все пройдет... И в конце концов - здравствуй. - Ой, простите, здравствуйте, - улыбнулась Наташа. - Не передумала - в цирк? - Что вы! Еле дотерпела. - Ну потерпи еще минут десять. Здесь недалеко. ...Выключенный "портсигар" лежал в кармане. Выходит, Валерия преотлично помнила все, что происходило вчера вечером. Помнила - да, но понимала ли? Не исключено, что понимала, иначе почему бы ей просыпаться "злой-презлой"?.. Кстати, на кого - злой? На Александра Павловича? Вряд ли. Ей и в голову наверняка не пришло, что именно Александр Павлович стал причиной... чего?.. ну, скажем, сдачи позиций, завоеванных ею в смертельных боях за равноправие. На себя она злится, себя она винит. И, не исключено, в том и винит, что необъяснимо и вдруг изменила свое отношение как раз к Александру Павловичу. Сама изменила, про "портсигар" ей неведомо... А если и вправду сама изменила? Александру Павловичу лестно было думать именно так. Да и что такое "портсигар", если всерьез разобраться? Фокус, не более... Он загнал машину на тротуар - вплотную к служебному входу в цирк, под "кирпич". Нарушение, конечно, но милиция смотрит на это сквозь пальцы: квадратный тупичок между бетонным забором рынка и боковой стеной старого циркового здания издавна, хотя и негласно, считался суверенной территорией цирка. - Приехали. Провел Наташу через тесную проходную, через пустое полутемное фойе, где по стенам висели цветные плакаты и черно-белые фотографии артистов. Звук шагов по холодному мраморному полу отзывался эхом где-то позади, и казалось, что Наташа и Александр Павлович здесь не одни, что кто-то упорно идет вслед за ними - невидимый, огромный, жутковатый. - Как в старинном замке, - тихо сказала Наташа. - "Звук шагов тех, которых нету..." - тоже вполголоса прочитал Александр Павлович. - Страшно? - Интересно... Александр Павлович откинул тяжелую и довольно пыльную штору, отделяющую фойе от закулисной части. Пол здесь был уже бетонным, легко гасил звук шагов, и "ощущение замка" исчезло. Да и вообще закулисная часть кольцевого коридора, опоясывающего зрительный зал, выглядела по-деловому буднично: какие-то грубые ящики у стен, толстый рулон серо-зеленого брезента, четыре ярко раскрашенных деревянных сегмента - части круга для роликобежцев, разнокалиберные ажурные стальные тумбы, крытые красным сукном, - для слона, для его стандартно-небогатого набора трюков. Александр Павлович машинально отметил, что и тумб вчера не было, и ящиков стало поболе: потихоньку подъезжает народ, премьера близится... Он хотел скорее пройти мимо: незачем девочку разочаровывать, сказку ведь обещал, а какая сказка - из брезента и облезлых ящиков? - Куда мы идем? - спросила Наташа. - Наверх. В мою гардеробную. - А там что? - Там - обещанные фокусы. - А где арена? - Ты хочешь увидеть манеж?.. Ну конечно же, сейчас... Александр Павлович подвел ее к занавесу в форганге, подтолкнул легонько: шагай. Она скользнула в щелку между половинок занавеса, они мягко и плотно сомкнулись за ней. Александр Павлович прислонился спиной к холодной стене, закрыл глаза. Ну чем ее удивить? Не поспешил ли он?.. Она не была в цирке с детских щенячьих лет, а за кулисы, в "кухню", и вообще не попадала, а в цирк на первое свидание надо приходить в праздник, когда манеж залит огнями, когда на балкончике "душит" зрителей маршем медная группа оркестра, да и за кулисами куда интереснее: суета, беготня, кто-то разминается - стоит на голове, жонглирует, колесом крутится; а дикие звери не в далеких клетках, а совсем рядом - только руку протяни; хотя кто ее решится протягивать - звери все-таки... Александр Павлович выглянул из-за занавеса. В манеже подвешивали "вертушку" воздушных гимнастов. Она лежала на красном репетиционном ковре - сверкающая хромом ракета, еще не готовая к полету; провисшие тросы от нее тянулись под купол, где их крепили невидимые снизу артисты. Зато хорошо слышимые. - Тяни на меня, тяни! - орали под куполом. - Ну куда ты тянешь, болван, крепления не чувствуешь? Щас я тебе руки пообрываю!.. Все это было пока вполне цензурно, но кто даст гарантию, что так и дальше продлится? Цирковой артист - человек, в выражениях несдержанный. Наташу стоило увести от греха подальше... Александр Павлович шагнул было к ней, но кто-то положил ему ладонь на плечо. - Подожди. Обернулся: инспектор манежа. - Привет, Грант. Эта девочка - со мной. - Я понял, - сказал инспектор, прошел мимо, встал на барьер: - Эй, наверху! А ну потише! Вы не одни здесь... - Он протянул Наташе руку, помог перебраться в манеж. - Смотри: это ракета. Совсем скоро она взлетит надо всем этим, - он обвел рукой пустой и темноватый зрительный зал, ряды кресел с откинутыми сиденьями, крутым амфитеатром уходящие вверх, круглые ложи осветителей с черными зачехленными "пушками" софитов, - она быстро-быстро помчится по кругу, а на трапеции под ней... видишь: вот трапеция, вот она закреплена... на специальных петлях... вот петли, просунь руку, удобно?.. на трапеции и на петлях станут работать гимнасты. Это очень хорошие гимнасты, ты их увидишь, когда придешь на представление. Ты ведь давно не была в цирке, верно? - Откуда вы знаете? - спросила Наташа. Она сидела на корточках перед ракетой, и маленькая рука ее крепко держала ременную петлю, свободно пристегнутую к хромированному боку "вертушки". - Я догадался, - сказал инспектор. Он тоже сидел на корточках рядом с Наташей. - У тебя это на лице написано. - Не может быть. - Наташа даже петлю отпустила, выпрямилась. - А мама говорит, что я как каменная: никаких эмоций. - И мамы могут ошибаться, - вздохнул инспектор. - А скорее она просто не умеет читать по лицам. Это оч-чень трудная наука: читать по лицам. - А где вы учились? - Читать по лицам? - он усмехнулся. - Здесь, в цирке. Только здесь и можно хорошо научиться этому. - Значит, и Александр Павлович тоже умеет? - непонятно было: то ли Наташа всерьез верила инспектору, то ли просто приняла шутку и подхватила ее, подыграла старшим - воспитанная девочка. - Александр Павлович умеет больше: он людей насквозь видит. Так, Саша? - Почти так. Грант, - согласился Александр Павлович, - вижу, только смутно. - Не прибедняйся, Саша. Ты же, на крайний случай, поднатужишься и изобретешь какой-нибудь ящик с дырочкой. Сквозь нее все будет видно как на ладони... Как в воду смотрит, старый болтун, думал Александр Павлович. Знал бы он, что почти попал в цель: не в "десятку", так около... Он любил Гранта, как, впрочем, и все артисты, помнил его чуть ли не с детства - тот уже и тогда инспектором манежа работал, по-старому шпрехшталмейстером, - хотя, как казалось Александру Павловичу, Грант был ненамного старше его самого: может быть, лет на десять-двенадцать. И все же, кто знает? В паспорт-то его Александр Павлович не заглядывал. - Этого человека, который умеет читать по лицам, - сказал Наташе Александр Павлович, - зовут Грант Ашотович. А ее, Грантик... - Стоп, - прервал инспектор. - Ты забыл, Саша: ее имя я сам прочитаю... - Он внимательно всмотрелся в Наташино лицо, смешно пошевелил тонкими губами, закатил глаза. Наташа спокойно ждала результата. - Ее зовут... - инспектор помедлил, - На-та-ша... Так? - Так, - Наташа, казалось, совсем не удивилась. А что, собственно, удивляться? Коли он умеет читать по лицам, то уж имя узнать - проще простого. Они с Грантом стояли почти в центре манежа, и Александр Павлович невольно вспомнил себя, когда он впервые в жизни оказался посреди огромного и абсолютно пустого зала, посреди оглушающе-тяжкой тишины, один на один с липким страхом, который рождает чужое и чуждое, даже, кажется, враждебное человеку пространство; отчетливо вспомнил холодную струйку пота, вдруг скользнувшую между лопаток... Потом, позже, этот страх ушел, но до сих пор Александр Павлович не любил оставаться в манеже один, да, по правде говоря, и не получалось: ассистентов в его аттракционе - восемнадцать человек, о каком одиночестве речь? Но ведь было же!.. А он обещал Наташе сказку. - Подождите! - вдруг воскликнул Александр Павлович. - Я сейчас! Только никуда не уходите, очень прошу. Стойте там, где стоите. Ну поговорите о чем-нибудь... Грант, расскажи ей анекдот, что ли... - Ты куда? - крикнул Грант. Но Александр Павлович уже бежал по коридору, пулей взлетел по лестнице на второй этаж - к своей гардеробной, откинул крышку кофра, в котором хранил всякий мелкий, не используемый в работе реквизит, разгреб воздушный, почему-то пахнущий конюшней завал пестрых шелковых платков, вытащил со дна аккуратный деревянный ящик с ручкой, похожий на те, в каких геодезисты хранят свои теодолиты или кремальеры, сломя голову бросился назад, в манеж, даже не заперев гардеробной - потом, потом! - откинул бархатный занавес форганга, остановился, тяжело дыша. Грант и Наташа по-прежнему стояли посреди манежа, а серебряная вертушка, уже подвешенная на тросах, плыла на положенной для полета высоте над барьером - "воздушники" механизм проверяли, - и тонкая швунг-трапеция вольно качалась под ней. - Ждете? Хорошо... Он перешагнул через барьер; стараясь не промахнуться, поставил ящик точно в центре манежа, открыл его, достал оттуда аппарат, смахивающий на обыкновенный фильмоскоп для детей, только не с одним объективом, а с восемью, причем какими-то странными - узкими, длинными, похожими на револьверные дула с раструбами-блендами на концах. Быстро прикрутил четырехлепестковую антенку, винтами на ногах-опорах вывел на середину каплю уровня под стеклом - "загоризонталил" прибор. Размотал длинный тонкий провод, подсоединил его к розетке на внешней стороне барьера. Грант и Наташа ошеломленно молчали, внимательно следя за манипуляциями Александра Павловича. Наконец Грант не выдержал. - Что это, Саша? Новый трюк? - спросил он. - Не знаю. Грант, - честно ответил Александр Павлович. Он поймал себя на том, что волнуется, будто впервые на манеж вышел. - Может, будет трюком, а может, и нет... - Он положил руку на пластмассовый тумблер на матово-черной подставке прибора. - Внимание!.. Наташа, смотри! - и щелкнул тумблером. И безлюдный зал ожил. Зашумел, заволновался партер, замелькали, выплыли откуда-то то из черной глубины, стали резкими, контрастными живые человеческие лица, взлетели, как голуби, аплодисменты, а невидимый оркестр на совершенно пустом балкончике грянул звенящий туш, и надо всем этим ярким и шумным многолюдьем, переливаясь и сверкая, летела настоящая ракета, а под ней, на трапеции - вот это уж и вправду почудилось! - напряженной струночкой вытянулась тоненькая воздушная гимнастка... И вдруг все сразу исчезло. Даже прожекторы, опоясывающие купол, погасли; только горели аварийные лампы, еле-еле освещая безлюдный зрительный зал. Ракета-"вертушка" перестала жужжать - мотор отключился - и плыла по кругу по инерции, гасила скорость. Из окошка электриков над директорской ложей кто-то выглянул и заорал на весь цирк: - Что вы там навключали, черт бы вас подрал?! У меня предохранители на щите выбило... - и уже спокойнее: - Предупреждать надо... Прожекторы вокруг купола снова зажглись, моторчик зажужжал, и ракета опять начала набирать скорость. А зал был по-прежнему пуст: прибор Александра Павловича "молчал". - Перегорел, - констатировал Александр Павлович. Он перегнулся через барьер, выдернул вилку из розетки, начал наматывать провод на пластмассовую катушку. - Вот тебе и ответ. Грант, - сказал он, - не выйдет трюка. Факир был пьян... Наташа смотрела на Александра Павловича как на чародея, на всемогущего мага, хотя, честно говоря, сам Александр Павлович не ведал, как положено глядеть на магов и чародеев. Наверно, с восхищением пополам со страхом?.. Тогда накладка: страха во взгляде Наташи не замечалось, зато восхищения... - Что это за штука, Саша? - Грант наклонился над прибором, внимательно его рассматривая. Восхищения в его голосе не слышалось - одно деловое любопытство. - Сам сделал? - У меня кишка тонка, - усмехнулся Александр Павлович. - Подарили. - Кто? - Бем. Слыхал? - Рудольф Бем? "Король магов"?.. Он же умер, по-моему. - Два года назад был живехонек. Живет под Брюсселем, домик у него там. Полдня я у него просидел, обедали, ужинали. Старик расчувствовался и подарил мне эту штуку. Сказал, что сам хотел воспользоваться, да не успел. - А ты чего же? - Веришь: впервые включил. Чего-то боялся. Не мое... - А ты у нас можешь только свое... Что за принцип, интересно? Голография? Ты хоть его разворачивал, Кулибин? Александр Павлович посмотрел на Наташу. Она напряженно слушала их разговор, и слово "голография", произнесенное Грантом, явно было ей знакомо - от мамы, наверно; более того, слово это - реальное и основательное - могло перечеркнуть сказку, только что показанную ей Александром Павловичем. А ведь он для того лишь и вспомнил о приборе "короля магов", а то лежал бы он в кофре мертвым грузом до скончания веков... - Нет, - сказал Александр Павлович, - я его не разворачивал. И никакой голографией здесь не пахнет, Грант. У тебя дурная привычка: искать любому чуду реальное объяснение. Зачем? Грант оторвался наконец от прибора, глянул на Александра Павловича, потом - на Наташу, понимающе улыбнулся: - Ты прав, Саша. Дурная привычка. А чудо у тебя - первый сорт! Я же всегда говорил: ты - великий волшебник. - Он подмигнул Наташе: - А ты мне понравилась, принцесса. Ты цирковая. - Она не цирковая, - поправил Александр Павлович. - Ты меня не понял, Саша. Она может расти в семье пекарей, токарей, слесарей, кесарей, все равно она цирковая. Придет время - сам увидишь... Прощай, принцесса. Когда захочешь - приходи. Не стесняйся. Спросишь Гранта Ашотовича - все тебе будет... - помахал рукой, легко перепрыгнул через барьер и скрылся в форганге. Александр Павлович прибор в ящик уложил, взял Наташу за руку и повел в гардеробную. До встречи с Валерией времени оставалось навалом, и он собирался показать Наташе запланированную программу - трюк с прибором Бема заранее не планировался - с десяток забавных фокусов: с шелковыми платками; с лентами, бесконечно вылезающими из фальшивой бутылки из-под шампанского; с фирменными монетами, пригоршнями высыпающимися в серебряное ведерко из самых странных мест - из пустой ладони, из уха, из носа, из выключателя на стене, из водопроводного крана, наконец; с толстой иголкой, легко "прошивающей" сплошное стекло; с дюжиной футбольных мячей, поочередно выскакивающих из плоского чемодана-"дипломата"... И еще в гардеробной - в холодильнике - спрятано было ореховое мороженое и шесть запотевших бутылочек с фантой. ...Программу они выполнили полностью. Еле успели к институту в назначенный срок. Валерия уже стояла на ступеньках, нетерпеливо смотрела на дорогу. Александр Павлович затормозил, и Наташа немедленно вышла из машины, пересела на заднее сиденье. Александр Павлович этот факт отметил, но комментировать не стал. И возражать не стал, хотя - странное дело! - он предпочел бы, чтобы сейчас рядом с ним по-прежнему сидела Наташа... - Опаздываете, - сказала Валерия. - Минута в минуту, - возразил Александр Павлович. - Ты просто раньше вышла. Куда поедем? - Домой. Наташке уроки делать надо, а у меня в понедельник доклад на кафедре, хочу подготовиться. - Значит, я свободен? - Хочешь - можешь сидеть рядом со мной. Только молча. - Спасибо за честь... Я отвезу вас и вернусь в цирк: у меня половина багажа не распакована. - Наше дело предложить... Ну как поразвлекались? - Наталья, как? - спросил Александр Павлович, глядя в зеркальце: Наташа в нем отражалась. - Очень хорошо, - сказала Наташа и замолчала. - И это все? - удивилась Валерия. Если с утра, как Наташа утверждала, она была "злой-презлой", то к вечеру явно отошла, подобрела. - Она еще не разобралась, - поспешил на помощь Александр Павлович. - Столько впечатлений... Удивительное дело: он сейчас легко мог поставить себя на место Наташи. У нее появилась своя тайна - единственная, необычная, сладкая-пресладкая, такая, в которую и пускать-то никого не хочется. Пока не хочется. А потом видно будет... И еще приятным казалось, что эту тайну делил с Наташей и он. В отличие от Валерии... Александр Павлович довез их до дому, высадил. Сказал: - Завтра выходной. Может, махнем с утра за город? - А что? Это идея! - загорелась Валерия. Наташа стояла в стороне, в разговор не вмешивалась. - Значит, я заезжаю за вами в девять утра. Будьте готовы. Обе. Форма одежды - летняя парадная. - С Наташкой поедем? - спросила Валерия. Александр Павлович попытался уловить в ее голосе недовольство или хотя бы разочарование, но не смог: ровным был голос, обычным. - Естественно. - Тогда я вас целую, - сказала Валерия и пошла к подъезду. А Наташа быстро наклонилась к открытому окну, шепнула: - Большое спасибо вам, Александр Павлович. Мне было очень хорошо, очень... - и скорей за матерью побежала. Что ж, подумал Александр Павлович, приятное признание. Впрочем, как это ни казалось ему странным - с детьми до сей поры дела не имел, даже побаивался их, но он вполне мог ответить Наташе теми же словами... А "портсигар" в кармане пиджака так весь день и пролежал невключенный. 5 Александр Павлович лежал поутру в постели, никуда не спешил - рано еще было, анализировал события. Ну прямо любимое занятие у него стало: анализировать события; эдак из практика-иллюзиониста в психолога-теоретика переквалифицируется, смежную профессию освоит... А что, собственно, анализировать? Ну, во-первых, техники многовато в этой истории. Прибор-"портсигар", прибор "короля магов" Рудольфа Бема... И тот и другой безотказно подействовали на женщин: один - на мать, второй - на дочь. Семейная черта: повышенная восприимчивость к техническим чудесам... А во-вторых? Во-вторых, приборы-то - ох какие разные-е-е... Наташу расстраивать не хотел, сказку убивать не хотел, а ведь догадался Грант: бемовский "фильмоскоп" на принципе голографии построен. Заложены в него голограммы, мощно подсвечены, фоновыми шумами подкреплены - все реально, хотя техническое исполнение безукоризненное, штучная работа. Помнится, спросил у Бема: - А все-таки, почему сами не воспользовались? Старик помолчал, губами пошлепал - зубов у него совсем не осталось, а протезы он почему-то не носил, - ответил: - Техники не люблю. Не верю. Рукам своим верю. И вам советую. - Зачем же дарите? - Просто так. На память. Может, пригодится когда-нибудь. Вот и пригодилось... Александр Павлович в отличие от Бема технике верил, но лишь той, какую своими руками сотворил, какую мог по винтику, по дощечке собрать-разобрать, принцип действия назубок знал, хоть патентуй. Может, "портсигар" запатентовать, а?.. Его не запатентуешь, принцип действия самому до сих пор неясен, только и остается, что в чудеса верить. Однако пора подниматься, холодный душ принимать: какой садист, любопытно, на него патент получил?.. Привычная пытка рождала столь же привычное раздражение. Думал: "А ведь ты сам садист. Зачем тебе эти эксперименты? Доказать Валерии, что женщина должна быть женщиной, как природа установила?.. Ну, допустим, докажем, хотя вряд ли. И что дальше? А про "дальше" ты ни черта не ведаешь, боишься в "дальше" заглядывать, как страус, голову в песок сунул: авось не заметят, мимо пройдут. Авось не спросят: что это вы, умный Александр Павлович, дальше делать станете?.. Может, плюнуть? Выкинуть "портсигар" в мусоропровод, Валерии не звонить, уйти в подполье, вплотную заняться предстоящей премьерой... А Наташа?.. Да-а, с Наташей - тут ты совсем зря! Жила девочка, не тужила, как герой из анекдота, которого прохожий хотел из болота вытянуть... Зачем вытягивать? Зачем вбивать в голову глупые и пустые иллюзии? У нее есть свой мир, свое, если хочешь, болотце. Ей там хорошо, привычно, а что малость коломытно - так это пройдет. С возрастом. А не пройдет - не твоя забота..." В том-то и дело, что; Александр Павлович точно не знал: его это забота или не его. Три дня назад, к примеру, знал точно - не его, а сегодня - плавает, ответить не может. И прекратить эксперимент не может: разбежался, трудно остановиться... Успокаивал себя: "Да ничего не произойдет, страшного не предвидится, не стоит и пугать себя. И вообще, кончать надо с психологией липовой, а то ненароком в психиатричку же и залетишь с каким-нибудь мудрым диагнозом вроде: "синдром самобичевания"... Жуть!.. Нет, брат, делаешь - делай, а рассуждать - этим пусть другие занимаются, им за то деньги платят..." Вроде убедил себя, успокоил, а настроение не исправилось. Как было кислое, таким и осталось. Валерия это сразу заметила: - Не выспался? - С чего ты взяла? - Вид унылый. - Погода... Погода не радовала. С утра зарядил мелкий сыпучий дождик, небо прочно затянуло серыми тучами, лишь кое-где просвечивали проплешины побелее. - Может, не поедем? - спросила Валерия. - По лесу не побродишь, на травке не поваляешься... Александр Павлович бросил взгляд в зеркальце: Наташа сидела позади - в красной нейлоновой курточке с капюшоном, в полной дождевой экипировке, смотрела умоляюще. Решил: - Не будем отменять задуманное. Скорректируем планы: съездим в Загорск, зайдем в ризницу, поиграем в туристов, а на обратном пути пообедаем; там по дороге один ресторанчик есть, помню. - Ладно, уговорил, - согласилась Валерия. Александр Павлович с удивлением отметил в ней некую нерешительность, вот это: "Может, не поедем?" Непохоже на Валерию. "Может" - не из ее лексикона. Она, если решает, так твердо и на века. А тут: и хочется и колется... Наташа тому причиной, очень просила? Да нет, вряд ли: если уж Валерия что-то сочла нецелесообразным, то проси не проси... Значит, не сочла. Недосочла. Александр Павлович машинально запустил руку в карман: на месте "портсигар", невключенный. Неужто "остаточные явления"?.. Вполне возможно. Как, впрочем, вполне возможно и то, что Валерии безразлично: ехать или не ехать. Сегодня выходной. Отдыхает она в конце концов от своей "железности" или нет? Или так и спит в латах? Может она предоставить кому-то другому право решать? Тем более что и решать-то нечего... И все же Александр Павлович сомневался: не привык он к "нерешающей" Валерии, незнаком был с такой. ...В ризницу им попасть не удалось: там тоже был выходной день. Прячась под двумя зонтами - черным Александра Павловича и красно-коричневым Валерии, - перебегали из собора в собор, посмотрели сквозь железную изгородь на длинное здание духовной академии, прошлись по крепостной стене лавры, благо над ней крыша имелась. Валерия к дождевым неудобствам относилась стоически, не требовала немедленно вернуться в машину, да и вообще больше помалкивала, слушала Александра Павловича. Он как раз недавно путеводитель по загорским местам проштудировал: ехал в поезде в Москву, ничего почитать в дорогу не взял, забыл в суматохе сборов, а путеводитель этот кто-то в купе обронил. Память у Александра Павловича хорошая, цепкая: говорил и специалистом себя ощущал. Валерия даже поинтересовалась: - Откуда ты все знаешь? Почти признался: - Специально для вас, дамы, выучил. Не поверили. Но это уже их дело... И с Наташей Валерия ровно себя вела, только раз сорвалась, когда девочка оступилась, набрала полный сапог воды. - Ты что, не видишь, куда ступаешь? - "Срыв" вполне в стиле Валерии: сухо, жестко, обличающе, но голоса не повышая. - Я нечаянно, - оправдывалась Наташа. Александр Павлович не вмешивался, ждал продолжения: как-то все будет, когда "портсигар" выключен? Было обычно. - Вину на нечаянные обстоятельства сваливают только беспомощные и слабые люди. Я не хотела бы считать тебя таковой... Ну и что ты собираешься делать? Тут Александр Павлович счел дальнейшее воспитание неуместным. Поставил ногу на мокрый валун, посадил на колено Наташу, придержал рукой. - Снимай сапог и носок. Помочь? - Я сама... - Еще бы не сама, - все-таки вставила Валерия, однако мешать не стала. Наташа вылила из сапога воду, выжала носок. - Не надевай его, - сказал Александр Павлович. - Давай на босу ногу. В машине высушим. В машине он включил печку и положил сапог и носок под струю горячего воздуха. Валерия его действия не комментировала. Согласилась на его опеку над дочерью?.. Не зная точного ответа, Александр Павлович все-таки решился: нащупал в кармане "портсигар" и нажал кнопку. Пусть поработает: Валерии не повредит, а Наташе, да и самому Александру Павловичу спокойнее будет. И потом: эксперимент-то надо продолжать. Надо или не надо?.. Здесь Александр Павлович тоже не знал точного ответа. - Конфликт улажен? - спросил он. - Какой конфликт? - удивилась Валерия. - С водой в сапоге. - Я тебя не понимаю, Саша, - довольно раздраженно сказала Валерия. - Конфликта... - она выделила слово, - не было. Было обыкновенное замечание... Наташа, ты поняла? - Поняла, - Наташа вытянула босую ногу между передними сиденьями, рядом с ручником - ловила горячий воздух из печки. - Вот и все, - подвела итог Валерия. Конфликта не было, подумал Александр Павлович. Верно: для Валерии это не конфликт. Ерунда, повседневность, обычность, обычный "воспитательный" эпизод. Не включи Александр Павлович "портсигар", все равно тема была бы исчерпана. Но "портсигара-то включен... Тогда откуда раздраженность в голосе Валерии? По логике, она должна кроткой стать, мягкой и ласковой - ни тени агрессивности. А Почему, кстати, ни тени?.. Вполне женская черта характера. Нормальная Валерия, без влияния "портсигара", по пустым поводам раздражаться не стала бы, она, даже когда злится, ни за что не выйдет из себя, голоса не повысит. ...Александр Павлович глянул на указатель уровня топлива: батюшки светы, красная лампочка загорелась, эдак не только до Москвы - до Абрамцева не дотянуть... Помнится, где-то на выезде из города заправочная колонка стояла; талоны на бензин есть, там и заправимся. - Тронулись?.. Ответа Александр Павлович не ждал, сам "тронулся", без согласия общественности. Общественность в лице Наташи взяла из-под печки носок, сказала ликующе: - Совсем высох! - оделась, ногой притопнула: - И ничего страшного. - Никто и не боялся, - заявила Валерия. Дождь кончился, в обложном небе появились голубые прорехи, в одну из которых выглянуло солнце, высветлило мокрую траву вдоль шоссе, зажгло ее. Валерия приспустила стекло. - Где твоя колонка? - С километр отсюда. Или чуть больше. - Останови, мы с Наташкой пройдемся. Там небось очередь; пока ты заправишься, мы до колонки и дойдем. А то обидно: были за городом, а лесом даже не подышали. Александр Павлович выехал на обочину, затормозил. Валерия и Наташа вышли - обе в одинаковых красных куртках, в красно-синих резиновых сапожках, обе тоненькие, - и Александр Павлович впервые отметил, что они похожи. А собственно, что удивляться: не чужие ведь... - На все про все вам - полчаса. Хватит?.. Только к колонке идти не надо. Здесь гуляйте. Леса навалом. - Почему не идти? - Я этот километр от фонаря взял. А если три? Или пять? Нет уж, так спокойнее: выйдете через полчасика на дорогу, я и подъеду. А вы по лесу погуляйте, а не вдоль шоссе. - Уговорил, - засмеялась Валерия. - Только полчаса, не дольше... Александр Павлович был прав: до колонки оказалось пять с лишним километров. Они бы их час пехом одолевали... Заправился он быстро, выехал на шоссе, развернулся, погнал назад. Думал: успеет своих дам отыскать и сам с ними по лесу пройдется, сто лет на природу не вылезал, плесенью покрылся. Впереди газовал "МАЗ" с прицепом, ничем, видимо, не груженным: его болтало из стороны в сторону. Александр Павлович включил "мигалку" и приноровился пойти на обгон, но в это время сзади на встречную полосу выскочила серая "Волга", громко сигналя, рванулась вперед, стремительно опережая и Александра Павловича, и "МАЗ". Она бы успела это сделать, но вдруг навстречу, из-за поворота, из-за лесного островка, возник автобус, и "волгарь" резко принял вправо, трудно втискиваясь между "МАЗом" и "жигуленком" Александра Павловича, притормозил, чтобы - не дай бог! - не "поцеловаться" с автобусом. Серый багажник "Волги" внезапно очутился в опасной близости от капота "жигуленка", Александр Павлович несколько раз прижал педаль тормоза, "покачал" его чуть-чуть, отлично помнил он о мокром и скользком дорожном покрытии, но полысевшая резина не смогла удержать машину; "жигуленок" легко, как на лыжах, понесло вперед, и Александр Павлович еще успел выкрутить руль, увести машину к обочине, и все же не избежал столкновения, мазнул своим передним крылом по заднему "волгаря". "Волга" проехала еще метров десять и встала. "МАЗ" маячил где-то далеко впереди, его водитель даже не заметил, наверно, что случилось. Или углядел в зеркальце, но задерживаться не стал: он-то тут при чем?.. Шофер "Волги", казенной, судя по номеру, - здоровенный мордастый парень в ковбойке - сначала обошел свою машину, оглядел крыло, на корточки присел, изучая вмятину, потом направился к Александру Павловичу, который так же сидел на корточках перед смятым в гармошку левым крылом "Жигулей", тупо смотрел на рваное железо, на причудливо изогнутое кольцо от фары, на ее осколки на черном асфальте. - Чего делать будем? - спросил "волгарь". Он был настроен миролюбиво, понимал, что виноват в аварии больше, чем Александр Павлович, но еще он прекрасно понимал, что вину эту вряд ли докажешь: свидетели разъехались от греха подальше, а для милиции - кто сзади, тот и ответ держи, соблюдать дистанцию надо, о том в правилах написано. Александр Павлович правила помнил, но гнев собственника, которым он был сейчас обуян, почему-то невероятно усиливал веру в святую справедливость. - Разберутся, - мстительно сказал он. - Кто разберется? - "Волгарь" почувствовал, что с дураком-частником миром не поладишь, и полегоньку пошел в наступление. - Милиция. ГАИ. - Где ты их возьмешь, гаишников? За кустом, что ли? Здесь не Москва, телефонов нет. - А телефоны и не нужны... - Александр Павлович проголосовал проезжавшему мимо "жигуленку", своему "брату-частнику", тот немедленно тормознул, высунулся в окно: - Стукнулись? Вопрос был праздным. Александр Павлович, не отвечая, приступил к делу: - Вы в Загорск? - Ну. - Там, на въезде, пост ГАИ есть, знаете?.. Скажите им, чтобы прислали инспектора. И поскорее, если можно. - Есть, потороплю... - "Брат-частник" умчался торопить милицию, а Александр Павлович спросил "волгаря": - Ты хоть понимал, что в аварию лезешь, умелец? - Сам умелец, - огрызнулся "волгарь". - Дистанцию не держишь. Видел, что я на обгон пошел... - Кто ж на обгон на повороте идет? - Тебя не спросили! На этом "волгарь" счел разговор законченным, сел к себе в машину, демонстративно хлопнув дверцей. И Александр Павлович тоже к себе сел. "Вот невезуха, - думал он. - Славненько покатались... Да, Лера с Наташей ждать станут, - он посмотрел на часы: назначенные им полчаса пролетели, как не было, - ну да ладно, подождут, пойдут навстречу, здесь уже недалеко, полдороги до них я проехал". Видимо, "брат-частник" встретил инспектора ГАИ задолго до Загорска: "его желтый с синей надписью на коляске мотоцикл подъехал к месту аварии минут через пятнадцать. Все это время Александр Павлович и мордастый шофер сидели по своим авто и дипломатические отношения не возобновляли. Инспектор - лейтенант милиции - остановился на обочине: как раз между "Волгой" и "Жигулями", заглушил двигатель, снял белый шлем, кинул его в коляску. Однако с мотоцикла не слезал, выдерживал характер. Впрочем, повреждения на обеих машинах ему были отлично видны. Александр Павлович и "волгарь" характеры, напротив, не выдерживали, мигом к инспектору подались. - Товарищ лейтенант, - первым начал Александр Павлович, - он же на двойной обгон пошел, а навстречу - автобус, так этот тип полез передо мной, я в него и вмазал... - На какой на двойной, - заорал "волгарь", - ты только "мигалку" включил, а я уж по встречной шпарил, ты что, сам не видел автобуса, притормозить не мог, водило липовое?.. - А вот хамить не надо, - спокойно сказал инспектор, по-прежнему не слезая с мотоцикла. - Попрошу документы. Александр Павлович протянул ему техпаспорт на машину, залитые в целлофан международные права. Шофер "Волги" свои бумаги вытащил. Инспектор долго и внимательно все изучал, особенно пристально путевой лист на "Волгу" рассматривал. Наконец резюмировал: - Оба виноваты, братцы. Один - что на обгон на слепом повороте пошел. Другой - что дистанцию не держал. Акт я составлю, права ваши, извините, реквизирую, а завтра вы к нам в ГАИ заедете. Ежели решите полюбовно расстаться - все назад получите... У вас машина застрахована? - спросил он Александра Павловича. Тот кивнул, расстроенный: не хотел права отдавать, не хотел завтра черт-те куда ехать, время терять. - Вот и ладушки... На ремонт тратиться не придется. - А нервы? - не удержался Александр Павлович. - Нервы - это не по нашей части, - сказал инспектор, - это вы к доктору... - и принялся за акт. ...Минут через тридцать-сорок инспектор укатил. Следом за ним уехал донельзя злой "волгарь": у того, оказывается, с путевым листом что-то не в порядке было, куда-то не туда, голубчик, несся. А Александр Павлович, вконец умученный, сел на обочинку, прямо на мокрую траву, почувствовал, как мгновенно намокли джинсы, но вставать не стал: намокли - высохнут, покой дороже. А покоя Александру Павловичу хотелось сейчас больше всего, хотелось просто сидеть и смотреть в лес, и чтобы никто его не трогал, никуда не торопил, попусту не дергал, и даже о Валерии с Наташей он в тот момент забыл - совсем из головы вылетело. Устал он. От ожидания премьеры. От того, что ничего еще не готово, аттракцион не репетировался, ассистенты невесть где шляются. От каждодневного напряжения, когда любая встреча с Валерией как непростая служба, которую сам себе и придумал: никто его не заставлял глупые эксперименты ставить, "портсигар" мастерить.