я поваренная книга, но от ее ассортимента не отказались бы и земные гурманы и кулинары. Еще одно подтверждение гедонийского рационализма: вкусовые ощущения - не главное. Основной критерий - стимулирующее действие пищи. Из состояния блаженной расслабленности Капитана вывел молчавший до сих пор ксор: - Ты нас обманывал. Зачем? Ты - маг, а не вольный. Координатор не ошибается. - При чем здесь Координатор? - Он устанавливает линию жизни. На контрольной проверке. - А он и не говорил, что я стану вольным. - Значит, будешь магом? - Не знаю, - пожал плечами Капитан. - Я подумаю. - Пора бы, - мысленно подсказал кто-то сзади, и это было так неожиданно, что Капитан вздрогнул и обернулся. Двое - высокие, черноволосые, голубоглазые, в синих сетках-шнуровках, словно только что вышедшие из зеленого школьного мира, - они стояли у стола. Что-то неуловимо знакомое почудилось Капитану в лице одного из них, в прищуре глаз, в изгибе рта, в некоем подобии улыбки. - Здравствуй, Стойкий, - сказал Капитан и, забыв, что он не на Земле, радостно протянул руку. 4. СВЕРХЛЮДИ. СРАЖЕНИЕ НА ПЛОЩАДИ Да, это был он, собеседник Капитана из мира зеленого солнца. Он ничуть не изменился, даже одежда та же: синяя сетка и плавки, неприхотливый школьный стандарт. - А где же Гром, Хлыст? Где Колючка? - приветливо спрашивал Капитан. Понять его было можно: радость человека, встретившего в чужом городе своего знакомца, пусть даже не очень близкого. Его можно было хлопнуть дружески по спине, горестно посетовать на одиночество в равнодушной толпе Аоры и даже воскликнуть: "А помнишь?", благо было что вспомнить. Сколько раз это спасительное "А помнишь?" поддерживало огонек беседы и даже завязывало дружбу, пока хватало воспоминаний. Однако на этот раз "сезам" не сработал. Стойкий явно не хотел ничего вспоминать. На вопрос Капитана он ответил равнодушно и коротко: - Не знаю. Вероятно, в Аоре. - И, усевшись в тотчас же выросшее рядом кресло-лепесток у стола, он спросил, кивнув на примолкших ксоров: - Они с тобой? - Это мы с ними, - сказал Капитан. - Они знакомят нас с городом. - А где бородатый? - Остался дома. Сегодня со мной Малыш. Стойкий оценивающе посмотрел на гиганта Малыша, а тот, в свою очередь, с неподдельным интересом разглядывал одного из тех, о которых ему рассказывали Капитан и Библ, вернувшиеся из экспедиции в мире зеленого солнца. - Ты - Малыш? - спросил Стойкий. Как всегда, мысль его была лишена окраски, но Капитан готов был поклясться, что он удивлен. Еще бы: прозвище космонавта никак не соответствовало его внешности, а такое несоответствие было трудно понять не обладающему чувством юмора гедонийцу. - Что ж поделаешь, - усмехнулся Малыш, - больше не вырос. - Не понимаю, - равнодушно заметил Стойкий, - внешние качества исключают имя. - И не поймешь, - подал мысль Капитан, - ты слов таких даже не знаешь - ирония, шутка. А кто ты в Аоре, вольный или подражатель? Стойкий едва заметно усмехнулся, а может, это Капитану только показалось. - Спроси у своих спутников. Они знают. Малыш вопросительно посмотрел на ксора, и тот кратко и, как всегда, не очень понятно ответил: - Сверхлюди, первая ступень. Так вот они какие - сверхлюди! Капитан с интересом разглядывал вчерашнего школьника. Ничего особенного ни во внешности, ни в поведении. Даже одежда не изменилась. Значит, информация накапливалась за счет других качеств и, вероятно, никому не угрожающих. Да и в голосе ксора не было страха. И никто не обращал внимания на их столик, никто не пытался незаметно ускользнуть, как получасом ранее, когда в лепо резвились маги. Капитан снова внимательно посмотрел на Стойкого, пытаясь разгадать его сущность. Тот сидел нагнув голову и полуприкрыв глаза, словно слушал неслышное ни Капитану, ни его собеседникам. Потом встал, чем-то озабоченный. - Пошли, - мысленно приказал он. - В третьем порядке волнение. Не будем терять времени. - Он посмотрел на ксора: - Ты тоже пойдешь с нами, будешь нужен. - И добавил торопливо: - Один, один, без корпорантов. Нас и так слишком много. Капитан снова отметил, что никто не обратил внимания на их уход: пришли люди, посидели, ушли. Что тут удивительного? - Не отставайте. - Стойкий подхватил Капитана под руку, а его товарищ протянул руку Малышу: - С нами. Скорее. Они шагнули в уже привычную пустоту, на мгновение кольнувшую сердце, и снова вышли в городе, в каком-то "третьем порядке", который ничем не отличался от тех "порядков", какие они видели на открытых плоскостях Аоры. Та же ровная, чуть поблескивающая крыша-улица, та же замысловатая игра красок на стенах домов-туннелей, те же голубые площади внизу. И только не было тишины, привычной уже в Аоре, насыщенной шуршанием платьев женщин, всегда более изобретательных в одежде, мягкой поступью никуда не спешащих прохожих, еле слышным дыханием соседа рядом - тишины, чуть звенящей, как в летний полдень над полем клевера. На этот раз на площади внизу гудела толпа - человек сорок - пятьдесят, да еще зрители на крышах, - гудела угрожающе и сердито мощным пчелиным ульем. А присмотревшись, можно было увидеть, что толпа не однородна, а разделена на две группы, медленно сближающиеся - стенка на стенку. И мелькали в сжатых кулаках матовые рукоятки "хлыстов", гаечные ключи "парализаторов" и дубинки-разрядники, черные и пружинящие, как и та, что висела на поясе у Капитана. Все походили друг на друга, как близнецы, отличаясь только одеждой. Женщины были чуть стройнее и тоньше и не столь атлетичные, как мужчины. Но и они не выделялись в толпе - так же вооруженные, одинаково яростные. Только гортанные выкрики выдавали эту ярость, и было непонятно, кто кричал, женщины или мужчины. - Успели, - беззвучно сказал Стойкий и, выхватив неизвестно откуда черный "огурец" с воронкой на конце, послал вслед торопливый приказ: - Не упускать нас из виду. - А это что? - полюбопытствовал Малыш, заинтересованный "огурцом". - Дист. У вас есть оружие? - Есть. Только другое. - Сойдет. Шагайте. - Как? Вниз? Стойкий исчез и тотчас же возник внизу, пройдя свой короткий нуль-переход за какую-то долю секунды. За ним последовали и его спутники, в том числе и земляне, уже привыкшие к этому сказочному передвижению. Их было пятеро против пятидесяти, а те даже не заметили их появления. - Что они не поделили? - спросил Капитан. - Не знаю, - ответил Стойкий. - Возможно, площади. - Разве одна здесь такая площадь? - Конечно, нет. Но они не рассуждают. - А мы здесь зачем? Помешать драке? Стойкий удивленно посмотрел на Капитана: - Мешать! Зачем? Пусть дерутся. Лишняя информация. - Для кого? - Для всех. А мы здесь для того, чтобы предотвратить насилие над природой. Капитан не понял: - Убийство? - Убийство - это только уничтожение одного "я", субъекта, повод для перекройки. Насилие над природой - нарушение циклического равновесия, когда объект уже нельзя перекроить из-за нарушенной фактуры. - Что он имеет в виду? - спросил Малыш. - Членовредительство, - бросил Капитан. - Руку тебе оторвут или голову срежут - фактура нарушена. А это бывает? - спросил он у Стойкого. - Редко. И не должно быть. Для того мы и предназначены. Сохранение фактуры - максимум информации. - Он повернул рычажок на черной поверхности "огурца", и лепестки-воронки засветились голубоватым светом. - Отстегни дубинку и не лезь в драку сам. Наблюдай за мной. Когда надо, скажу. А толпа сходилась с нарастающей яростью - нерассуждающей и бессмысленной. Кто-то должен был начать: половчее ударить "хлыстом" или парализовать выбранную наугад жертву и запустить механизм всеобщей драки, хорошо налаженной, бесперебойной. Драться здесь, видимо, умели и любили. И нашелся смельчак. Взметнулся лучик "хлыста", полоснул кого-то в толпе, и пошла пляска голубых молний, словно длинных и гибких фехтовальных клинков. А потом к ним присоединились парализаторы. Драчуны начали валиться, как игрушечные солдатики, все смешалось в свалке - и победители и побежденные, если только можно было их различить. Стойкий держался в стороне, поигрывая светящимся "огурцом", и смотрел на дерущихся - ленивый и равнодушный зритель; но вдруг напрягся, как сжатая пружина, и нырнул в толпу. Он пробирался сквозь нее, не обращая внимания на удары "хлыстов", ловко уклоняясь от лучей парализаторов, устремленный к долговязому гедонийцу с черной пиратской повязкой на глазу и каким-то рыжим "бруском" в руке. Должно быть, именно этот "брусок" и мог совершить насилие над природой, предотвратить которое обязан был Стойкий. Мог, но не совершил. Открытый раствор "огурца" извергнул струю синеватого газа, и гедониец сразу обмяк, тут же подхваченный Стойким. Тот вынес его, сбросил к расписанной стенке туннеля и потер щеку, на которой вспухал багровый рубец. - Больно? - сочувственно спросил Малыш. Стойкий равнодушно отмахнулся. - Пустяки. Фактура не нарушена. - Он подкинул на ладони продолговатый рыжий "брусок". - Электронный нож. Легко режет любую ткань. Интересно, где он его достал. - Сирги, - перебил мысль спутник Стойкого. - Их штучки. Дают, не подумав, кому. Здесь еще один с ножом. - Откуда ты знаешь? - не поверил Малыш. - Мы должны знать. - Мистика, - процедил сквозь зубы Малыш и вгляделся в толпу. - У кого нож? - У вольного в черной рубахе. Шестой сектор. Малыш не понял, что значит сектор в гедонийском понимании и почему он шестой, а не пятый, но вольного увидел. Тот уверенно действовал "хлыстом", зажатым в правой руке, а левую засунул в прорезь черной рубашки. - Нужно обезвредить, - послал мысль Стойкий. - Кто пойдет? - Я, - сказал Малыш. - Давай дубинку. - С ума сошел! - закричал Капитан. - Тебя же собьют в два счета. Но Малыш уже ворвался в толпу. Ловко орудуя дубинкой, уклоняясь от встречных ударов, боднул кого-то в живот, вовремя заметил руку с "хлыстом", направленным на него, ударил ребром ладони по этой руке, успел подхватить рукоятку "хлыста" и с оттяжкой, словно "хлыст" был нейлоновый, а не электронный, полоснул по надвинувшимся лицам, рукам, шеям. Кто-то взвыл от боли, кто-то упал, и Малыш продвинулся еще метров на пять. Он уже мог достать "хлыстом" вольного в черном, но не спешил: в конце концов, дубинка вернее, а не дубинка, так кулак не подведет. И вдруг что-то сверкнувшее обожгло ему плечи. Он зашатался от боли, перед глазами завертелись огненные колеса: попали, гады! Он стиснул зубы и двинулся уже наугад, почти не видя, туда, где маячило черное пятно. И когда оно вдруг выросло перед ним, превратившись в сетку-шнуровку на загорелой спине вольного, он не задумываясь хлестнул дубинкой по этой спине - с размаху, изо всех сил. Гедониец охнул и осел, а Малыш подхватил его на плечи и, пошатываясь, двинулся назад, - так же как и Стойкий прикрываясь от ударов безжизненным телом - пусть хлещут: все равно на перекройку пойдет. Так он выбрался из толпы, сбросил обмякшее тело на полированный пластик площади и, пошарив за бортом черной шнуровки, вытащил прямоугольный рыжий брусочек. - Держи, - бросил он Стойкому, и тот, поймав нож на лету, одобрил: - Неплохо. Эта информация поможет тебе перейти к нам. - К кому? - К сверхлюдям. Малыш вытер вспотевший лоб. - Спасибо. Что-то не хочется. - Он осторожно повел плечами; спина нещадно горела, обожженная скользнувшим ножом вольного. - Кто дал им эти ножи? - спросил Капитан. - Сирги. Кто же еще?! - А откуда ножи у сиргов? - Из пространства. Капитан не понял, но переспрашивать не стал: все равно понятнее не будет, здесь не любят бестолковых и любопытных. - Зачем они вооружают вольных? Разве сирги не знают, что это опасно? - Знают. Но они против стабильности. Бунтари. Капитан задумался. Кто же может бунтовать в этом отлаженном механизме? Выходит, что не так уж хорошо он отлажен. Кому-то что-то не нравится, кто-то пытается что-то исправить. Или поломать. Сирги. Тот человечек, который назвал себя колебателем пространства? - Их много в Аоре? - Не знаю, - пожал плечами Стойкий, - но они мешают стабильности. - Так остановите их. - Нельзя. Они неуловимы. - Даже для вас? - Мы не владеем пространством, а они хозяева колебаний. Они играют миражами. Ты не поймешь. - Почему? - хотелось спросить Капитану - о миражах-то он знал наверняка больше Стойкого, но из осторожности промолчал. - А можно где-нибудь встретиться с сиргами? - спросил Малыш. - Встретишься. - Стойкий к чему-то прислушивался. - Может быть, очень скоро. Он что-то сказал своему спутнику, но что именно. Капитан не "услышал": мысль была заблокирована. - Уйдем отсюда, мы уже не нужны. - Стойкий взял Капитана под руку. - Драка скоро закончится, а ножей у них больше нет. - А что будет с ними? - Капитан кивнул на безжизненные тела гедонийцев. - Отправят на перекройку. - Когда? - Ночью. - Кто? - Не знаю. Утром их уже не будет. Так всегда. Капитан последовал за гатрами. Ксор давно уже исчез в толпе, предпочитая не оставаться в обществе сверхлюдей, а Малыш почему-то задержался на площади, внимательно оглядел ее, словно пытаясь запомнить что-то, и чуть было не прозевал своих спутников, которые шагали к центру города, избрав древний пешеходный маневр вместо сказочной телепортации. А ярость оставшейся позади драки уже погасла, гедонийцы скучающе расходились, равнодушные к тем, кто не мог встать. 5. ОХОТА НА ВЕДЬМ. СИРГИ "Кто может здесь бунтовать? - думал Капитан. - И как? И зачем? И против кого? Только вопросительные знаки. Выходит, до тошноты логичная система Учителя оказывается нелогичной в самой основе. Все контролируется - и тревожат Аору бесконтрольные сирги. Не годишься для жизни в городе - на перекройку тебя! Ан нет: сирг-то неуловим, Стойкий сам признал это. И все-таки не верится что-то в революционность бунтарства сиргов. Что им, система не нравится? Чушь, не может быть: они к ней за тысячелетие привыкли, как к любому набору информации. Система - это они сами, и уничтожить ее - значит уничтожить их самих. А такое самопожертвование что-то очень сомнительно. Скорее всего, бунт - самоцель, бунт от скуки, от вседозволенности, бунт ради бунта. И кто знает, может быть, за эти "бунтарские" выходки им инединицы отсчитывают не скупясь. Потому и бунтарство их не вызывает протеста и карательных мероприятий, а по объему информации они, возможно, и сверхлюдей переплюнули. Впрочем, все это домыслы. Сосешь помаленьку собственный палец". - Куда мы идем? - почему-то шепотом спросил Малыш. Капитан пожал плечами: не знаю, мол, не спрашивай, а Стойкий, перехватив мысль, обернулся: - Вы хотели встретиться с сиргами. Мы идем к ним. Они знают, что мы придем. - Откуда? - Мы всегда приходим, когда они устраивают охоту на ведьм. "Застряли в плену земных ассоциаций, - раздраженно бурчал про себя Капитан, - и пока не вырвемся, не поймем ни черта. Может быть, сирги - это местная инквизиция? Даже на Земле одинаковые слова могут иметь в разных языках разный смысл. Отстраниться от земного, привычного, не сравнивать, не искать аналогий - их просто нет, - вот тогда, может быть, и раскусим этот орешек". До сих пор молчавший ксор - оказывается, он следовал в отдалении, стушевавшись в присутствии сверхлюдей, но не рискнув совсем исчезнуть в толпе, как впервые предположил Капитан, - вдруг заявил о себе: - Не пойду дальше. - Почему? - удивился Малыш. - Не хочу. Ксор стоял на краю туннеля, по-птичьи нахохлившись, и казалось, стал меньше ростом, ужался как-то, сбычился, скосил глаза. Что-то, видимо, испугало его. Что? Кругом не было ничего страшного, что отличало бы этот пейзаж Аоры от других, уже виденных. Но ксор, еще раз послав упрямую мысль о нежелании сопровождать их, вдруг исчез, как исчезали столы, стулья и все живое и неживое, если ему приказано было исчезнуть. Капитан даже не размышлял об этом исчезновении. Был человек, мыслил вместе с ними - и нет его. Жалко? Пожалуй, нет. Удивительно? Едва ли. Все, с чем они сталкивались в этом мире, было не менее удивительным. И самое удивительное, вероятно, ожидало их впереди. - Почему все-таки он сбежал? - Малыш никак не хотел примириться с внезапным исчезновением ксора. - Боится, - пояснил Стойкий. - Чего? - Сиргов. - Разве они так страшны? - Увидишь. - А вы не боитесь? - Нет. Но отрицание Стойкого последовало не сразу, и, почувствовав или, вернее, заподозрив в этом какую-то неуверенность, Капитан задал еще один лукавый вопрос: - Кто же сильнее, вы или сирги? Стойкий опять ответил не сразу, да и ответ его не был ответом. Посланная им мысль сформулировалась лаконично и повелительно: - Мы теряем время. Сирги ждут. Они и вправду ждали - может быть, сверхлюдей, а может, еще кого-нибудь, откуда узнаешь? Их было четверо - все в одинаковых белых хитонах, с одинаковыми повязками на лбу, в тонкую линию сжатые губы - братья-близнецы, не различишь. Они сидели внизу на квадратной плоскости, распределяясь по углам, сидели на корточках, касаясь руками земли. Может быть, кто-то из четырех был тем первым, кто встретил землян в Аоре. Никого не было вокруг - ни любопытных зрителей, ни случайных прохожих. Страх разогнал всех, запрятал в норы. Страх стер со стен туннелей даже цветные бегущие рисунки - некому было их создавать в погоне за инединицами. И только посреди площадки, по углам которой застыли, как надгробия, сирги, стояла группа женщин - небольшая, человек пять-шесть, не больше. Капитан не мог сосчитать точно: что-то мешало ему, видимо то же, что удерживало женщин на месте, не позволяло им разбежаться, спрятаться, укрыться от непонятной опасности. Гипноз? Нет, нечто материальное - колеблющаяся дымка, разреженный туман, завернувший женщин в прозрачный кокон. Да они и не пытались вырваться, примирившись с неизбежным или просто потому, что сознание и воля были подавлены чем-то парализующим, как наркоз. Стойкий и его спутник уселись прямо на крышу, по которой пришли к загадочной площадке, не то к судилищу, испугавшему всех в округе, не то к месту ритуального обряда, который не предусматривал зрителей. Тем не менее сверхлюди явились, презрев опасность, о которой, видимо, знали и с которой считались. Что их привело сюда? Законы гостеприимства по отношению к землянам, желание показать им все любопытное в городе? Вряд ли, решил Капитан. Космонавты еще не видели здесь альтруистов, да и земляне для высших кланов Аоры - только вольные, необученные человечки с ничтожным запасом драгоценной здесь информации. Нет, скорее именно страх и был той веревочкой, которая тянула сюда сверхлюдей. Волевой человек всегда стремится побороть свою слабость, и спутники землян не были исключением. Итак, все ждали чего-то; женщины - безвольно; зрители - настороженно; сирги - уверенно. Даже позы их не изменились: те же застывшие жрецы перед богослужением. А то, что подразумевалось под ним, уже началось. Дымка вокруг женщин стала более определенной - стеклянная колба или пластмассовый мешок. Он медленно рос, раздувался, стенки его поползли в стороны, и женщины потянулись за ними, скорее поплыли, лишенные всякой опоры. "Цирк!" - шепнул Малыш, подтолкнув Капитана. Но тот строго взглянул на него: не болтай глупостей, если не понимаешь. А понять происходившее было трудно. Женщины, прекратив полет, замерли, остановленные чем-то у барьера невидимой арены, и вдруг словно сломалось что-то в окружающем их пространстве, а может быть, и само пространство переломилось надвое: стеклянный цилиндр, разрезанный по диагонали. Зрелище было настолько страшным и неправдоподобным, что Капитан на секунду закрыл глаза - бред или галлюцинация? Но то был не бред. Вместе с пространством "сломались" и женщины: нечто невидимое срезало их снизу, оставив только верхнюю половину тела, повисшую в воздухе. Нижняя бесследно испарилась, исчезла. Может быть, оптический эффект? Капитан взглянул на сидевших рядом сверхлюдей: в их завороженных глазах нельзя было прочесть ни одной мысли. Но безмолвный вопрос Капитана был "услышан". - Они уже не живут, эти женщины. Отсюда прямо в регенерационные залы. - Почему? - Никто не может выдержать искривления пространства в малом объеме. Капитан даже присвистнул от удивления: - Искривление пространства! Без гипергенераторов? Бред собачий! Собак на Гедоне не было, и термин "собачий" гедониец не понял. Он даже поморгал глазами, задумавшись, но мысль не заблокировал. - Бред - это понятно. Но не верно. Спустись вниз и проверь, если не боишься. - А чего ж тут бояться? Я с краешка. И шагнул к ребру крыши. Малыш рванулся было за ним, но Капитан остановил его: - Останься, герой. Поможешь, если понадобится. Он уже был внизу и шел по краю, стараясь держаться поближе к стенке туннеля и подальше от прозрачной пленки гиперполя, в которой виднелись теперь только женские головы. Никакой жалости к обреченным он не чувствовал. Если бы его спросили: почему такая жестокость? - он бы удивился вопросу. Бессознательно, но твердо он уже давно пришел к выводу, что не считает гедонийцев людьми. Людьми не в биологическом, а в нравственном аспекте. Но мысль эта еще не оформилась, не обрела желанную плоть, и пока оставалось лишь странное безразличие, словно заимствованное у Стойкого и его соплеменников. Сейчас его скорее занимала техническая сторона проблемы: гиперполе, созданное сиргами неизвестно как, неизвестно чем. Ясно было немногое: искривление пространства в малом объеме требовало колоссального количества энергии. Какой и откуда, тоже неизвестно. Может быть, ее получали откуда-то извне, из управляемого источника? Сиргов четверо; значит, у гиперполя четыре опоры. Интересно, что будет, если одну убрать? Капитан неслышно подошел сзади к одному из сиргов и присел тоже на корточки. "Почему их считают неуловимыми? - подумал он. - Подходи и бери голыми руками". И вдруг "услышал" чужую беззвучную мысль: - Не советую. Можешь сидеть сзади, но не мешай. Капитана даже шатнуло от неожиданности: он же блокировал мысль. - Блокировка для меня не преграда, - вновь "услышал" он, - еще раз предупреждаю: не мешай, а то будет плохо. Кончится опыт - отвечу на все вопросы. - Это опыт? - Конечно. - Люди в роли подопытных кроликов. - Я не знаю, что значит "кролик", но это не люди. - А кто? - Ведьмы. Смертницы. Их все равно ждут в регенерационных залах. - Почему? - Они не набрали необходимой информационной нормы. - Но почему "ведьмы"? - Не мешай. Капитан думал: откуда здесь ведьмы? Почему смысл, который вкладывают в это понятие гедонийцы, приобретает в земном сознании именно такое звучание? Ведьма - образ нечистой силы в христианской религии, может быть просто образ злой, недостойной человеческого общества женщины. Может быть, именно так и понимают его гедонийцы? "Смешно. Мы хотим за сутки узнать этот мир, а его и за год не узнаешь, не откроешь всех тайн, на которых он выстроен. Даже не технических - они либо постигаются, либо нет, в зависимости от уровня земных знаний, а тайн социальных, которые мы самодовольно и за тайны-то не считаем: мол, все на ладони, бери, узнавай. А тут ладонь в кулак сжимается, не разогнешь пальцы, даже если хозяева сами руки протягивают". Пока Капитан раздумывал, случилось нечто непредвиденное. Спутник Стойкого прыгнул вниз. Сделал это он отнюдь не из жалости и сочувствия к обреченным и не из страха перед происходившим перед ними на площади. Таких эмоций, как жалость или сочувствие, гедонийцы вообще не знали, а боялись только за себя, за свою свободу потреблять неограниченно и без помех. Но сирги не угрожали зрителям - ни сверхлюдям, ни их гостям. Так почему же товарищ Стойкого схватился за электронный нож? Взыграла самоуверенность или просто появилось желание испытать свою силу в схватке с достойным соперником? Метко брошенный нож даже не успел долететь до сирга. Прозрачная пленка гиперполя растянулась, молниеносно рванулась вверх, прогнулась, как батут под ударом тела, вытянулась, изогнулась, завернув его словно в кокон, и вернулась назад - к "опоре"-сиргу, но уже пустая. Тело гедонийца бесследно исчезло. - Где он? - Капитан схватил сирга за плечо. - Убери руку, не торопись: опыт сейчас закончится. А где тот, не знаю. Где-нибудь далеко. - Жив? - Нет, конечно. Человек не может вынести ударов гиперполя. Капитан взглянул наверх. Стойкого уже не было, а Малыш сидел на крыше свесив ноги, как мальчишка на мосту через реку, только удочки в руках не хватало. - Где Стойкий? - крикнул Капитан. - Ушел. Даже адресок не оставил. "Адреса здесь не оставляют, - скривился Капитан, - в гости не ходят - не принято. Встретились, разошлись и - вся любовь. С кем мы здесь познакомились, даже имен не знаем. Случайные попутчики в случайном мире. Ни жалости друг к другу, ни желания помочь. Старая, обветшалая догма - "каждый умирает в одиночку". И никому нет дела до этих "одиночек". Одним больше, одним меньше - кто считает". Он не успел додумать: сирги кончили опыт. Гиперполе исчезло. Исчезли и женщины, переброшенные через нуль-проход в залы регенерации. Сирг поднялся и жестом подозвал своих сообщников. Те подошли и уставились на Капитана неподвижными ледышками глаз. "Рыбы, - подумал Капитан, - холоднокровные, хищные. Акулы Аоры". - Что смотрите? - грубо спросил он. - Не видали таких? - Не видали, - послал ответ сирг. - Только слыхали. - А что именно? - поинтересовался спустившийся вниз Малыш. - Вы чужие в Аоре, но вас нельзя трогать. Это приказ Учителя. - Кто знает о приказе? - Только мы, сирги. - А все остальные? - Зачем им знать? Они не смогут повредить вам. Вы сильнее. - Вы знаете, откуда мы? - Извне. Уйдете, когда наскучит. - Что? - Аора. Вы пришли узнать город, но не можете разобраться даже в мелочах. Это естественно. Никто не поймет системы, не зная принципа, на котором она построена. - Вы знаете принцип? - Нет. - Но можно все-таки объяснить мелочи. - Для этого у вас слишком мало времени. До ночного цикла. - Не понимаем. - Скоро стемнеет. Ночью город спит и никто не выходит на улицу. - Почему? - Не знаем. Так было всегда. Они исчезли неожиданно и сразу - все четверо. Малыш даже поежился. Он все еще не мог привыкнуть к мистическому способу передвижения в Аоре: стоял человек, разговаривал и вдруг моргнешь - и нет его, испарился. - Что будем делать? - Пойдем к вездеходу, - предложил Капитан, - экспедиция, полагаю, закончена. - А результат? Ноль? - Что ж поделаешь? Не хватает у нас умишка разобраться в этой машине. - Почему машине? - А что это, по-твоему? Механизм, точный и безотказный. Завели его, и он действует - крутится, лязгает, даже смазки не требует. - Вечный двигатель? - По замыслу Учителя - вечный. Только ты еще со школы знаешь, что вечных не бывает. Остановится когда-нибудь. - Интересно, из-за чего? - Спроси полегче что-нибудь. - Капитан нахмурился. - Смотри, темнеет. Поспешим. - Темноты боишься? - Боюсь. Мало ли что происходит здесь ночью. Они пошли по звонкому пластику голубой площадки, думая каждый о своем. Капитан, недовольный их неудачным походом, молчал, не глядя на товарища. Малыш порой откашливался, словно хотел что-то сказать и не решался. - Как все-таки недалек человек, - сердито проворчал Капитан. - Венец творения, хозяин жизни, а ткни его в непонятное - и застрял на месте: ни дохнуть, ни сдвинуться. - Все философствуешь, - скептически заметил Малыш, - а философия твоя от беспомощности. Действовать надо, а не рассуждать. - Так что ж ты не действуешь, гигант мысли? - Суетиться, пожалуй, не стоит, а мыслишка одна есть. Капитан насторожился: он слишком хорошо знал товарища, его склонность к безрассудным действиям, о которых часто потом и сам жалел. - Что придумал? - спросил он строго. Малыш Замялся: - Ничего я не придумал. Домой пора. Баиньки. Вездеход по-прежнему стоял на окраине, там, где его оставили, окруженный мутноватой пленкой силовой защиты. Капитан повернул браслет на руке, и пленка исчезла в густеющем сумраке, а колпачок антенны дрогнул и скрылся под крышей. - Полезай, - скомандовал Капитан. Малыш снова замялся. - Погоди, - сказал он, - я излучатель бросил, когда в драку вмешался. - Ну и пусть валяется, - поморщился Капитан, - у нас этого добра на станции хватит. - Нет, лучше вернуться. Я быстро. Раз-раз - и обратно. Он пробежал несколько метров и пропал, чтобы в ту же секунду возникнуть на площади, где они со Стойким состязались в ловкости, ликвидируя бессмысленное побоище. 6. НА КОНВЕЙЕРЕ МЕРТВЫХ. ЧТО ГРОЗИЛО МАЛЫШУ В ЗАЛАХ РЕГЕНЕРАЦИИ Он сразу попал на место: нуль-переход снова сработал безотказно. Площадь тонула в голубой полутьме вечера - безлюдная, мертвенно-тихая. Не бежали по стенам туннелей яркие цветные абстракции, не слышно было ни криков, ни шороха шагов по крышам. А на площади под туннелем лежали вповалку безжизненные тела погибших, брошенные без присмотра на произвол судьбы. Какая судьба их ожидала, это и хотел выяснить Малыш. "Интересно, сколько придется прождать? - беспокойно подумал он. - Пройдет четверть часа, Капитан всполошится, и моей задумке конец. А может быть, случится кое-что и раньше его прибытия. Стоило рисковать? Стоило. Кое-что узнаю, если, конечно, выживу". Он улегся поудобнее прямо на теплый пластик покрытия, положил ладони под голову и снова задумался. Подсознательно возникло желание увидеть Капитана раньше таинственных событий, которые происходят в городе ночью. Ну, выговор, ну, пара суток ареста - и никакой опасности, даже можно утешить себя классической формулой: я-то хотел, да мне помешали. "Для трусов утешение, - вздохнул Малыш. - Раз решил, доводи до конца". ...Они появились на площади минут через пять-шесть неожиданно и обычно для Аоры - ниоткуда, из ничего. Только сейчас качалась над площадью нагретая темнота, пустая и сонная, и вдруг материализовались в ней неясные фигурки в одежде чуть светлее окружающей ночи. Малыш не мог как следует рассмотреть их: боялся выдать себя. Наконец удалось разглядеть группу не то чтобы карликов, а просто малорослых людей в коротких куртках неопределенного цвета. Несли они длинные прямоугольные рамы, похожие на земные носилки, если допустить, что на прямоугольники натянут брезент или сетка. Малыш зажмурился и тотчас же чьи-то руки подняли его, положили на что-то мягкое, прогнувшееся под его телом, и это "что-то", мерно покачиваясь, поплыло в неизвестность. А потом покачивание прекратилось. Носилки - или что это было? - замерли на мгновение и снова двинулись, только уже ровно и плавно, будто на пружинящей ленте конвейера. Малыш приоткрыл глаза и снова зажмурился: так резок был переход из густой темноты неосвещенного города в ярко блиставшую белизну какого-то огромного зала. Впрочем, то был не зал - скорее широкий коридор с ослепительно белыми стенами и потолком, без всякой мебели - даже не земной, гедонийской. Только голые стены и голый пол, над которым плыли без всякой опоры прямоугольные рамы-носилки с уложенными на них телами подобранных на площади гедонийцев. Среди них лежал и Малыш, боясь открыть глаза, и его уносила куда-то лента кладбищенского конвейера. Куда они плыли и как плыли, Малыш не задумывался: в мире нуль-переходов и управляемого пространства антигравитация казалась пустяковой забавой. Люди в голубых куртках - теперь их цвет был отчетливо различим - шли рядом, молча сопровождая не останавливающийся кортеж. Сейчас Малыш хорошо видел загадочных конвоиров: полутораметровые, худенькие - куда им до рослых хозяев Аоры, - черные жесткие волосы, впалые щеки с орлиным носом и бледно-голубой цвет кожи. "Что у них, кровь голубая, что ли? - подумал Малыш. - Как у осьминогов. У нас железо в крови, а у них, должно быть, медь". Впрочем, стоило ли гадать, то была совсем другая раса, непохожая на земную, хотя и гуманоидная. Шли они не переглядываясь, и Малыш, как ни напрягался, так и не мог поймать ни одной их мысли. Таких они не видели ни в Зеленом лесу, ни в Аоре. Может быть, роботы? Да нет, люди как люди. Тогда почему Учитель ничего не сказал о них? И судя по всему, даже в Аоре о них не знают. Внезапно конвейер остановился. Истуканами встали рядом немые конвоиры. "На кой черт я ввязался в эту авантюру? - с тоской подумал Малыш. - Сидел бы сейчас на станции с ребятами... Может, сбежать?" Он тут же устыдился своей мысли. Пока еще ничего страшного не видно, да и как сбежишь, если, скажем, нуль-переход здесь не действует? В самом деле, зачем он в залах регенерации? Мертвецы никуда не выпрыгнут. Ничто так не пугает, как Непонятное, да еще обставленное с таким суровым, почти мистическим ритуалом. Не было на пути ничего, только уходил вдаль пустой коридор. И вдруг раздвинулись стены, послышался режущий ухо звук, похожий на визг электробура, и ниоткуда возникли темные ящики, точь-в-точь памятные "шкафы" в милеа. Коридор пропал, а "шкафы" стояли перед молочно-белой стеной, из которой один за другим выходили такие же низкорослые пареньки или девушки в голубых куртках. Они подошли ближе, и Малыш почувствовал, что "носилки" медленно подымаются на попа. Он вцепился в их длинные ребра, чтобы не упасть, а ближайший "шкаф" двинулся на него, обнажая черную пустоту за тающей дверцей. Мелькнула мысль о побеге. "Поздно!" - подавила ее последующая. Пустота уже поглотила его, зажала будто в тугом коконе, но не парализовала: двигаться было можно, хотя и с трудом. Откуда-то сверху подул ветерок, холодный, пахнущий озоном, а по телу побежали мурашки, и закололо в груди. Что-то еще туже связало тело; попытался поднять руку и не смог, только чуть пошевелил пальцами. Уже и дышать стало тяжко, а по лицу потекли липкие струйки пота: температура повышалась. - Задохнусь, - сказал он вслух. Но крикнуть не мог - голос перешел в хрипоту, горло саднило, язык распух. Мысли потеряли форму, растеклись, появились галлюцинации. Малыш вдруг отчетливо увидел окно со стеклами, по которым били дробинки косого дождя. И сквозь пленку дождя - грозди махровой сирени в саду. Поспать бы чуток под этот стук капель! И вдруг опять неожиданно - как все здесь! - сознание прояснилось, мысль вновь обрела движение и ясность. "Проверяли, - подумал тотчас же Малыш, - проверяли, насколько мы действительно окочурились; может, кто еще жив и не перекраивать его надо, а чуточку подлечить после драки. Всякое ведь бывает". И действительно, всякое: воздух вдруг посвежел, точно и не было липкой духоты и тяжести, темнота растаяла, наполнившись розоватым туманом, похожим на предрассветный где-нибудь летом на земной рыбалке. Но не успел он обрадоваться, как неизвестно откуда возникшие зажимы мягко опрокинули его на что-то плоское и жесткое - может быть, плаху, может быть, операционный стол. Сверху опустился колпак вроде парикмахерского фена, дохнул на Малыша горячим воздухом, и по телу словно ток пробежал. Дернул руки - зажаты по-прежнему, выругался и стал ждать: заварил кашу - не жалуйся. Ждать пришлось не долго. Из тумана вышли двое в голубых куртках. Ближайший протянул черную воронку, от которой уходил в неизвестность длинный и гибкий, как резиновая трубка, шланг и приложил воронку ко лбу Малыша. Кожа под ней стянулась, но боли не было. Второй чем-то острым разрезал ему рубаху и приложил другую воронку к груди. Воздух зашипел, в грудь кольнуло. - Осторожней! - крикнул Малыш. Голубокожие переглянулись и засвистели по птичьи - чик-чирик, - в глазах у них промелькнуло недоумение. Но дела не бросили, вытянули откуда-то длинную белую материю - простыню не простыню - и накрыли Малыша. "Похоронили, - подумал он, - как после неудачной операции". Но операция только начиналась. Сначала Малыш ничего не чувствовал. Пустота и тишина кругом, только противно стягивали кожу воронки со шлангами, да где-то негромко гудели не то моторы, не то вентиляторы - поди разберись в этой колдовской механике! Но вдруг ему почудилось, и как явственно, как отчетливо почудилось, что кто-то подслушивает его мысли. Малыш испугался и замер, пытаясь проанализировать ощущение. А неведомый подслушиватель мыслей как бы подбадривал даже: "Не бойся. Думай, думай, не помешаю". "Галлюцинирую", - ужаснулся Малыш. Но то была не галлюцинация. Некто или нечто действительно прослушивало сознание Малыша, словно катился в нейронной системе мозга маленький умный шарик и собирал всю информацию, накопленную инженером за три десятка лет его жизни. Все собирал, ничем не гнушался - ни сомнениями, ни горем, ни болью, ни радостью. Малыш понимал, что это такое. Сотрут все напрочь - знания, память, привычки, наклонности - и смоделируют нового человека. Любого, только не Малыша - забияки, скептика, дружелюбного парня и отличного инженера, пойди поищи лучшего по всем этажам Управления космической службы. Он рванулся со своего "операционного ложа", и зажимы не выдержали, сорвались, сдирая кожу с запястий. Рывком сел, оторвал от груди и лба дурацкие воронки, пошевелил ногами: свободны. Соскочил на пол, огляделся: не было "стола", на котором лежал, растаяли в розовой дымке воронки со шлангами, только валялась на полу смятая простыня-покрышка. Пнул ее ногой и неожиданно успокоился: сам виноват, будь осторожнее. Посмотрел по сторонам: всюду один и тот же туман - не все ли равно, куда сунуться! - и нырнул в клубящуюся муть. Теперь он стоял в большом зале - не то ангар, не то вокзал на каком-нибудь земном космодроме, - только вместо диванов и кресел, на которых дремлют ожидающие поездки, тянулись ряды "операционных столов", повисших, как и повсюду здесь, без всякой опоры. На каждом - безжизненное тело гедонийца, соединенное черными длинными шлангами с красной светящейся панелью под потолком. Панель мелко-мелко дрожала, и от этого шланги, присоединенные к воронкам на обнаженных телах, ритмично извивались, как змеи в террариуме. А живых людей в зале не было - только мертвецы, попавшие в перекройку. Да и тех было немного: Малыш заметил, что добрая половина "столов" пустовала. Но и те, где шла "прочистка" мозгов, вели себя не спокойно. То один, то другой выстреливали воронками, и те, качаясь, повисали в воздухе, а "столы" подымались к потолку, пропадая в туманной мгле и снова опускались вниз, но уже пустые. Гедониец, подготовленный к дальнейшему циклу регенерации, оставался где-то наверху. "Зрелище не из веселых, - решил Малыш, - пора менять дислокацию, все равно ни черта не понять". Он подошел к "столу", уже готовому к путешествию наверх, бесцеремонно подвинул мертвого гедонийца и уселся рядом, держась за призрачный, но твердый на ощупь край "операционного стола". Подъем прекратился так же внезапно, как и начался. Малыш спрыгнул и увидел прямо перед собой темное жерло трубы метра полтора в диаметре. Тело гедонийца, неизвестно как и чем сдвинутое, скользнуло туда, а "стол" нырнул вниз и пропал. "Была не была, все равно другого пути нет", - решил Малыш и скользнул в трубу за гедонийцем. Несмотря на свой почти двухметровый рост, он мог, согнувшись, даже идти по трубе, перебирая руками по горячим стенкам, словно труба входила в систему центрального отопления. Сначала идти было легко, но потом труба поднялась, и пришлось ползти в гору на четвереньках. А труба, казалось, не имела конца. По-прежнему кругом плотная темнота, гасившая все звуки - даже попытка постучать по стене оказалась беззвучной, только уклон понизился. Малыш прополз еще немного, и рука его уже не встретила никакой опоры. Сильный толчок в спину бросил его куда-то вниз, он пролетел во тьме - как долго, сам не помнил - и шлепнул