ый этаж узнает и в сжатые сроки вмажет ей по служебной минус полпремии за квартал. И тут Свен произнес довольно странную фразу, которую Зойка и не старалась, а услыхала: - А хотите, ваш директор сегодня не придет? Заболеет. Зойка даже остановилась на миг, хотя у продуктового маячил зеленый огонек, который в любую секунду мог погаснуть. - Что значит - заболеет? - Тиф. Или чума. - Нет, это слишком, - глупо, потому что всерьез отреагировала она на явно провокационную реплику. - Согласен. Слишком. Ваш вариант? Грипп? - Грипп - это ничего... - И спохватилась: ее же на раз покупают, а она, соответственно, на раз покупается. Рявкнула: - Кончайте нести чушь! - и пошустрила к огоньку. А Свен не отставал, понял, что зацепил-таки нужную струночку, и не отпускал ее, бренчал не переставая: - Честное слово. Вы приезжаете. У директора - сильный грипп. Температура - сорок и пять десятых по шкале Цельсия. И проблема двенадцатого этажа больше не стоит. Все в ваших прекрасных руках. Ишь как заговорил - "в прекрасных руках"! Телепат проклятый. Неужели он все слышит?.. Может, не думать? Нет, совсем не думать не выйдет... А если он и вправду инопланетянин?.. - Я и впрямь инопланетянин, - точь-в-точь мысль повторил. Как доказательство оной. - Директор еще не все. - Зойка невольно включилась в игру, навязанную Свеном. - Есть еще зам. - И у зама грипп. - У двоих сразу? Подозрительно. - Кого подозревать? Бога? Природу? - смотри-ка, не без иронии спросил Свен, малость уже задыхаясь: скорости, предложенные земной женщиной, оказались высоковатыми для залетного пришельца. - Не хотите грипп - пусть у зама будет острое кишечное отравление. Грибов поел. Несвежих... - За ночь русский его язык стал совсем русским, осталась только склонность к рубленым фразам. - Какие грибы? Он, насколько я знаю, за грибами не ходит. - Ходит тайно. Ходит жена. Купил на рынке. Съел маринованные. Выбирайте... Тут они ненароком до такси и добежали, никто его не перехватил. Зойка открыла дверь. - Прощайте, Свен. Конечно, славно, если б все ваши инопланетные штучки сбылись временно, но... - Почему "но"? - Лицо у Свена было ну просто несчастным: еще чуть-чуть и расплачется. - Не "но", а правда. Зоя, хотите пари? Мы едем в отель. Вы узнаете, что у директора грипп. А у зама отравление. И на работу они в ближайшие... - тут он глянул на часы, на дешевенькие, "Ракета" называются, совсем даже не инопланетные, хотя, конечно, мимикрия, - тринадцать часов не придут. Если я соврал, то исчезну сразу. Навсегда. - А если не соврали? - Тогда вы проведете меня в отель. И не станете мешать. Фарцовщик он, что ли?.. - Зоя. - Свен сузил глаза, и они ощутимо кольнули Зойку. Может, в сердце кольнули, а может, в печень. Где-то внутри. - Зоя, если я могу заставить людей заболеть, зачем мне быть фарцовщик? Пусть им будет другой Свен... - Фарцовщиком, - машинально поправила Зойка. Спохватилась: - А откуда вы... - И опять-таки спохватившись: расспрашивать сейчас - себе в убыток: - Договорились. Поехали. - И дверцей хлопнула. Все-таки слаба баба! Купили ее на недорогую, но сильно блестящую цацку - в переносном смысле, конечно. В каждой из наших милых и шибко передовых женщин живет Эллочка-людоедка, для кого волшебный блеск бендеровского ситечка порой куда дороже приземленного гласа разума. Но то, что Свен - телепат, сомнений нет! Еще в такси спросила: - Паспорт у вас есть? - Нет, - растерялся Свен. - А какой-нибудь документ? Удостоверение? Права? Пропуск на работу? - Ничего. - Как же вы в отель пройдете? - Я не вор. - Это на лице не написано. Для наших церберов каждый клиент - ворюга. Особенно если без документов. Ладно, что-нибудь придумаем. И придумали. Подъехали не к главному входу, а к заднему, где с ночи разгружались фургоны с продуктами для ресторана. Там торчал завпроизводством, принимал ко накладной помидоры, заметил Зойку, и не преминул поинтересоваться: - Что это вы с тыла, Зоя Александровна? Контрабанду тащите? - Ее, - лаконично, не вдаваясь в объяснения, отрезала Зойка. Но тоже не преминула подколоть вопрошающего: - А помидорки-то с гнильцой. Лев Наумович. Отравить гостей вздумали? - Где с гнильцой, где? - засуетился завпроизводством, но Зойка уже проскочила мимо грузовика, и Свен за ней мышью скользнул. Черной лестницей поднялись на второй этаж, по пустому в этот час коридору - к приемной шефа. Зойка на Свена кивнула: - Стоять здесь. Ждать. Он солдатом застыл у стены - в карауле за сильно запыленной с Нового года стенгазетой "За отличное обслуживание", а Зойка мощно ворвалась в приемную. - Говоров у себя? Секретарша Мария Демьяновна, крыса крашеная, дама приятная во всех отношениях, не терпящая Зойку за наглость и отсутствие мужа, вскинула на нее скорбные глаза: - Увы, нет, не спешите, Зоя, Сергей Степанович заболел. Постным тоном подчеркнула, что, не исключено, Зойка и виновата в хвори директора, довела начальника, стерва... - Тиф? Чума? - деловито осведомилась Зойка, внутренне замирая от предчувствия _ожидаемого_ ответа. И тот не замедлил быть: - Не вижу повода для глупых шуток. У Сергея Степановича сильный грипп с высокой температурой. - Сорок и пять десятых? - Откуда вы знаете? - с подозрением, с ревностью. - Сердце подсказало, - как с ней, с мымрой, еще разговаривать? - А где Кочерженко? - Товарищ Кочерженко тоже захворал. У него отравление. - Говорила я ему: не ешьте грибов, беда будет. Не послушался... Как будем жить дальше, Мария Демьяновна? - последний вопрос из ряда риторических. Мария Демьяновна так его и расценила: - Вам решать. Вы у нас теперь за начальство. Временно... Столько яда в голосе, могла бы - ужалила. Но это кого другого, а не Зойку. - Тогда вы сидите на телефонах, отвечайте на звонки, а я пошла делом заниматься, - вроде бы намек на то, что сидение "на телефонах" - никакое не дело, а так, пустое колыхание воздуха. Мария Демьяновна хотела достойно отбрить наглую, но не успела: Зойка из приемной исчезла. Нуль-транспортировка. И возникла рядом со Свеном, который уже прочел передовую и штудировал статью о междуэтажном соцсоревновании. На стенгазете, кстати, пыли больше не имелось, исчезла, казенная гуашь сияла радугой. Свен поймал мимолетный взгляд Зойки, объяснил виновато: - Почитать хотелось, а сквозь пыль плохо видно. Ну что? Как здоровье начальников? - Здоровье - обвал, - невпопад, но торжественно сказала Зойка. - Знаешь, Свен, я тебя боюсь. "Боюсь" прозвучало как "уважаю". Да и то верно: если женщина в интимной обстановке - под стенгазетой, например, - говорит, что _боится_ вас, и говорит сие нежно-высокопарно (такое сочетание вполне возможно), но при сем свой страх никак не проявляет, не бежит опрометью, не запирается в дамском туалете - значит, вы ее круто заинтересовали, чтоб не сказать больше. Что же до Зойки, то она и впрямь была восхищена прозорливостью Свена. Она уже легко забыла, что он - псих. Она помнила только - желала помнить! - что он телепат, а он теперь проявил и редчайшие качества прорицателя, предсказателя ближайшего будущего, этакий _кассандризм_. Зойка даже готова была молвить Свену нечто приятное, такое вот, например: - Еще чуть-чуть, Свен, и я поверю, что вы - инопланетянин. Ничего себе комплиментик, а?.. Но для Свена, который с прошлого вечера из роли пришельца не вылезал, жил в ней по единственной в мире системе К.С.Станиславского, а единственный же в мире зритель ему: "Не верю! Не верю!" - для Свена такой комплимент должен был бальзамом на душу пролиться. Но он не пролился. Свен с достоинством кивнул и подтвердил: - Еще немного, и вы поверите. Так. Но это не значит, что я выиграл пари. - Выиграли, - без всякой обиды согласилась Зойка. - Чем могу, сэр? Весьма любопытны Зойкины перескоки с "вы" на "ты" и обратно. Ничем внешне не мотивированные, они тем не менее отражали на текущий (откуда и куда? из прошлого в будущее, как положено, или куда-то вбок, если предположить причуды нуль-транспортировки?) момент Зойкины высокие чувства. "Ты" - это гамма от презрительного неуважения, взгляда свысока, похлопывания по плечу до восхищенного дружелюбия, лихого панибратства, замешенного на откровенной приязни. "Вы" - это отчужденность, холодность, безразличие и - одновременно - настороженность, кошачья опасливость и, к слову, тоже неуважение и пренебрежительность. Сейчас в ее "вы" наличествовали: во-первых, легкая обида, поскольку Свен принял как должное ее восхищенное удивление на "ты"; во-вторых, столь же легкое раздражение, рожденное от ослиного упрямства Свена, не разбавленного ни крохой земного юмора: инопланетянин, инопланетянин, сто раз инопланетянин; в-третьих, напряженное ожидание: что он потребует взамен? не душу ли Зойкину шибко бессмертную? Да, конечно, еще и страх - в-четвертых. Все-таки был он, имел незаконное место - подспудно-необъяснимый страх перед Чудом, которое произошло на глазах и которое трудно оприходовать по научному ведомству. Если про телепатию Зойке, повторим, случалось не раз читать даже в солидных изданиях, то прорицательство теми же солидными изданиями начисто отметалось. А тут - налицо. А может - не налицо? Может, тайно позвонил он домой директору и заму, пока по утрянке "Липтон" дул? Позвонил, выяснил все про их здоровье, вернее, про нездоровье, а Зойке выдал как откровение? Как бы было славно, коль было бы так, та-ра-рара главной па-ра-ра-атак! Еще стихи. - Чем могу? - повторила она. - Помнится, я не должна мешать. Хотелось бы знать - _чему_? - Узнаете, узнаете, - рассеянно заметил Свен. Он, казалось, был уже совсем в другом месте, он, казалось, куда-то нуль-транспортировался, но взял Зойку за руку, но сжал легонько, и - вот оно, чудо! - Зойке было приятно его прикосновение. Да и не виделся он ей сейчас психом ненормальным, а, наоборот, виделся он ей сейчас мужиком _в деле_: собранный, готовый, целе - куда? - устремленный, даже красивый, черт вас всех подери! - Вот что, Зоя, мне нужны сведения. - Какие? - _опала_ Зойка. - У меня нет сведений, я не знаю никаких сведений. - Есть. Знаете. Где ваш кабинет? - Внизу. - Пошли. И повел он ее так точно, будто сто раз ходил этой дорогой. Телепат, чему удивляться... И Зойка собачонкой семенила за ним, шла завороженно, как детишки за крысоловом, и лишь одна дурная мысль вилась в ее замороченной голове: какие сведения? если секретные, если план коммуникаций, если численность сотрудников кагэбэ - фиг ему! грудью заслоню, но не сдамся! И фоном: откуда в ее задрипанном отеле секреты? что он имеет в виду?.. Что он имеет в виду, объяснилось быстро и к облегчению Зойки. Прошли по холлу под снайперским обстрелом со всех сторон: кто это, кто это с гордой Зоей Александровной, кто? уж не хахаль ли залетный, тайный? - нырнули в крохотный кабинетик, где еле умещался стол, два стула и непременный несгораемый шкаф. Сели друг против друга. - Время дорого, - начал Свен. - Ответьте мне: сколько в отеле постояльцев? - На сегодня... - она придвинула к себе утреннюю сводку, положенную на стол старшей дежурной, - шестьсот сорок шесть. - Многовато. Как будто Зойка виновата, что много, что перенаселен отель! Она в ответ и укусила: - Никого выселить не могу. Даже для вас. Опять юмора не понял. Зачастил: - Что вы, что вы, я не о том. Просто, чем больше индивидуумов входит в рабочее пространство, тем сложнее контролировать их стабильность. Это мои заботы, пусть вас они не волнуют. - Они и не волнуют. - А персонала сколько? - продолжал допрос Свен. - Точно не скажу. Кто-то на бюллетене, кто-то в отпуске... Узнать? - потянулась к телефону. - Приблизительно. - Человек сто, наверное... А вообще-то больше. У нас посменная работа. - Я понял... Этажей? - Двенадцать. - Комнат? - Номеров? Четыреста. Есть еще кабинеты персонала, два ресторанных зала, бар, парикмахерская, три магазина... Что-то забыла, наверно... Допрос одновременно нравился ей и раздражал, раздражал, потому что время - дорого, потому что девицы в регистратуре заждались, потому что Демьяновна с минуты на минуту начнет сваливать на нее всех посетителей, все звонки директору и заму, а тут сиди и отвечай - сколько в отеле сортиров, блин! Но и нравился, нравился, потому что оттягивал момент _старта_, после которого уже не остановиться, не продохнуть, так и вертеться до ночи. И еще - любопытно, что задумал Свен. После телепатии и ясновидения ожидать можно разное, можно всякое, можно _эдакое_. Все-таки, за кого она держала Свена? Ну началось все из чистого альтруизма, ну подобрала страдальца, как подобрала бы подбитую кошку, как подбирала их многажды, как нудно пристраивала их в хорошие руки. А окажись Свен нормальным советским мужиком без шестых, десятых, двадцать третьих чувств, может, и случилось бы промеж ними Нечто с большой буквы на малый срок, на всю командировку Свена, на все тринадцать часов с копейками. Да-а, для лирики - мизер неловленый, как утверждают мастера отечественного префа... Бог с ней, с лирикой, перебьемся, но, не будь Свен таким однообразным, таким скучным, таким занудным, мог бы возникнуть простой человеческий контакт, а он не возник, не проклюнулся сквозь скорлупку отчужденности, потому что Свен начал раздражать Зойку с первых минут знакомства и раздражал до сей поры. С другой стороны, какой контакт с психом, пусть и безвредным? Зойка же не психиатр, не психоневролог, не психоаналитик. Можно одним ладным словом определить Зойкино нынешнее к нему отношение? Можно. Вот оно, ладное это слово: _интерес_. Зойка испытывала к Свену научный интерес, ожидая от его могучих способностей могучих свершений. Вот, к слову, телекинеза пока не видно, а как толково было бы подвинуть отель поближе к Девятому проезду!.. Да, об отеле. Зойка с научным интересом ждала, что Свен с ним сотворит. Разбери он его по винтику, по кирпичику - Зойка не стала бы сильно убиваться: разобрал - восстановит, а у Зойки образуется внеплановый отгул... Но все это - фуфель ненаучный, мечты, мечты, где ваша сладость... А в реальной жизни Зойка была прагматиком и матери-научно-верно-ленинским - алистом. И все же спросила: - Что вы делать-то собираетесь, а, Свен, скажите мне? - Я хочу увидеть ваших людей такими, какие они есть, - непонятно ответил непонятный Свен. - Что такое "какие есть"? - Зойка непонятное и не поняла. - Я хочу снять барьер. Понятнее не стало. - Какой такой барьер, Свенчик? Свен тяжко вздохнул: - Видимо, я должен вам довериться. - Доверьтесь мне, Свенчик, давно пора, Свенчик, - ехидно сказала Зойка, но Свен на ехидство внимания не обратил, Свен изготовился _доверяться_ незнакомой женщине, а процесс этот, судя по всему, был труден для инопланетянина так же, как и для иностранного шпиона: а вдруг Незнакомая выдаст Доверчивого строгой власти?.. - Я разведчик... - начал Свен. Бог ты мой, да кто ж он на самом деле, ужаснулась в отчаянии Зойка, пришелец или шпион, кто же? Пора бы ему и определиться, пора бы перестать метаться, а то скучно девушке. - Я послан к вам высокоразвитой цивилизацией, чтобы проверить: готова ли ваша голубая планета вступить в межгалактическое содружество звездных миров, где давно осуществлен - это по-вашему, по-нашему иначе - главнейший принцип коммунистического общества: от каждого - по способностям, каждому - по потребностям. Именно по этому, декларированному вашими лидерами принципу мы и выбрали Землю для глубинной разведки, постановки эксперимента сначала в локальном, а потом и общепланетном пространстве. Ну а потом референдум, консенсус, учитывающий необъятный плюрализм мнений... Конец, с ужасом думала Зойка, с ним все ясно, страшно думала Зойка и вся сжималась, и вся отодвигалась, и вся растворялась в локальном и общепланетном пространстве, потому что надо было не слушать, а кричать, звать на помощь, звать на помощь, поскольку буйное помешательство опасно для жизни. - Не надо меня бояться. Раз я решил вам довериться, то ничего плохого не сделаю. Наоборот, вы - единственная на Земле, кто узнает результат. Я верю: он будет положительным! У вас достаточно высокий технический потенциал общества, чтобы ему соответствовало столь же высокое сознание, вернее, подсознание, поскольку - это я вижу! - ваше сознание консервативно, с него не сняты барьеры. Я хочу их снять на короткий отрезок времени, чтобы увидеть, какие вы в подсознании... Не было даже короткого отрезка времени, чтобы снять трубку и позвонить на вахту, в милицию, в регистратуру, невозможно прорваться к двери, пора ждать конца, не исключено - кровавого, потому что кто его знает - как и чем он станет снимать барьеры с Зойкиного сознания! - Да-да, вы живете среди барьеров, вы отгораживаетесь друг от друга стенами, одеждой, словами, вы превратили свою жизнь в дурной театр, от колосников до авансцены набитый декорациями, в которых не то чтоб жить - роль играть трудно. Да что я вам твержу? Вы и сами уже все поняли! Ведь поняли, так? - И снова врезал по Зойке своими лазерами. Но прежде чем понять _все_, Зойка успела машинально отметить: "авансцена" и "колосники" - чересчур богатые слова для рядового инопланетянина, будь он даже трижды псих. А отметив, отключилась. То ли Свен в нее проник, то ли она в Свена, но сейчас в ней жили два разных человека, два разных человека думали, два разных вели диалог, но главное, эти двое были _одним_. Как? А так! Как библейская Троица. Трое - и один. Непонятно, но - факт. Мы живем среди барьеров - вот что она поняла. Чисто физически - ясно: квартиры, комнаты, кабинеты, моя машина, моя дача, на даче - мой угол, а там - твой угол, мой лежак на пляже, мой пенек в лесу, мое место под солнцем. Мое, мой, моя! Ты сюда прийти не сможешь, а туда я и сам не пойду. Частное владение, во дворе - злая собака, по газонам не ходить, не влезай - убьет. Физически - это ясно. Но Свена, догадалась Зойка, физические барьеры мало интересовали. То есть интересовали, конечно, поскольку они - естественный результат тут и там нагороженных нравственных. Даже нет, не нравственных, не то слово. Сердечных? Душевных?.. Ближе, ближе, горячее... Барьеры в душе? Или между душами?.. И барьеры - не то слово, точнее - стены. Бетонные. Стальные. Пушками не продырявить! А еще уловила Зойка, что барьеры в самом человеке страшнее всего. Самобарьеры. Мы сжигаем себя сотнями запретов: этого нельзя, то неприлично, пятое вредно, десятое бесполезно. Железное "надо" давным-давно вытеснило из нашей коммунальной жизни сладкое "хочу" и вплотную подбирается к самоуверенному "могу". Хочу, но нельзя. Могу, но не стоит. Надо, надо, надо! Куда ни повернешься - надо, чувачок. Куда ни подашься - надо, кисонька. А если я хочу? Хоти. Хотеть пока не запрещено, но лучше не надо, потому что разрыв между желанием и необходимостью вызывает дискомфорт в хрупкой человеческой душе. Лучше хотеть сразу то, что надо. Хочу вперед, в светлое будущее. Молодец, это нам надо! Хочу в колонну по одному. Можно, но лучше - по пять! Могу хоть по десять! Не надо, это лишнее. Кто там шагает правой? Не надо... Все это, усваивала Зойка, не вне, а внутри каждого из нас. Въелось, вросло, вжилось, угнездилось. Держава может не беспокоиться за своих дочерей и сынов: когда она, держава, прикажет быть героем, у нас героем становится любой. Героями становятся даже без приказов сверху, героизм прямо-таки выдавливается из любого, как паста из тюбика, поскольку жизнь повсеместно требует. Героизм - осознанная необходимость, философская категория. И все кругом твердят: "Есть!" - безо всякого "надо". Нигде ни хрена нет, а все орут: "Есть!" Простите за неуместную шутку. Значит, Свен, умный гость, считает это ужасным? Да, так я, то есть он, считает. Значит, он считает, что слово "хочу" есть признак душевной свободы? Да, если "хочу" подкреплено "могу". Но если каждый будет поступать только по капризному "хочу", начнется вселенский бардак, все вокруг станут хотеть что ни попадя, это типичная анархия, Маркс-Энгельс-Ленин, помнится, о том не писали, они как раз писали о том, что светлое будущее должно складываться из кирпичиков каждодневного "надо". Надо мне, надо всем, надо Родине родной. _Надо_ страной весенний ветер веет. Песня. А вот шутка ваша, Свен, шутка твоя с песней очень, Свен, глупа до невозможности, Свен. Представь себе, что все могут то, что хотят... Чего зря представлять, у них, то есть у нас, так и происходит, так и живут, живем, просто отлично мы живем, они живут. Не знаю, как у вас на планете, на какой такой планете, но мы на голубом нашем шарике, мчащемся в бескрайних просторах Вселенной, не можем потакать себе во всем, мы еще досыта ни разу не ели, у нас войны, у нас забастовки, у нас голодные бунты, у нас перестройки, и все это не только в странах капитала, но теперь уже и в первой в мире стране не вполне победившего социализма. Только помянутые вами, Свен, тобой барьеры и сдерживают нашу ненасытную утробу, оставляют силы на борьбу, на все, на битву за светлое будущее. И я знаю, знаю я, что вы, Свен, что ты мне сейчас скажешь, а скажешь ты вот что: на кой ляд строить будущее на таком говенном фундаменте, каким, к черту, светлым оно будет, если у его строителей урчит в животе? А я тебе-вам отвечу. Да, мы живем не очень славно, но разве так уж крепки барьеры? Разве мы не позволяем себе время от времени расслабиться, релаксировать и послать все и вся на три известные буквы? Нет, Свен, я тебе-вам не открою, куда, на какие буквы посылаем мы все и вся, ты пришелец, вы не поймете или поймешь не так. А посылая, мы уже напозволяли себе много всякого разного, мы уже столько дров, то есть барьеров наломали... Ничего вы не ломаете, только обходите их, перескакиваете, протыриваетесь через контроль, подкопы под них осуществляете, а они стоят и не падают, потому что сработаны на века гигантами мысли. А я хочу показать вам, как сломать эти вонючие барьеры. Совсем! Навовсе! И вы увидите, какие вы на самом деле, а не какими вас хотели и хотят видеть гиганты мысли. Ну ты даешь, Свен, ну вы даете, мужчина! Может, вы и на те десять барьеров покуситесь, что две тыщи лет назад один чувак, тоже гигант, насочинял? Не убий - барьер. Не укради - барьер. Не пожелай жены ближнего своего, ни вола его, ни автомобиля, ни хаты, ни видюшника... Опоздали, Свенчик-венчик-хренчик, две тыщи лет каждый, кому не лень, эти барьеры ломал, ломает и будет ломать... Ну да, ну да, они стоЯт, но дорогого ли стОят, пардон вам за филологический каламбур? Недорогого, говорите?.. То есть вы, хренчик, и на них посягнешь?.. Нехорошо, этого вам православный наш народ не простит... И как же, любопытно, на твоей планетке, в Краснококшайске вашем вшивом борются с вредоносными "хочу"? Например, если кто-то хочет сжечь... ну не знаю что... ну горисполком... Нет у вас горисполкома? А вот это не ответ! Никто такую чушь не хочет? А у нас, Пельменчик, очень даже многие хотят и еще многие захотят... И пусть их? Интересная мысль... Умная-то вы умная, Зоя, но довольно-таки глупая. Странный комплимент. Я - баба, а баба, как принято считать, - дура. Но по должности-то я не баба, а вовсе мужик, значит - не дура я, не дурак, поэтому спрашиваю: как вы собираетесь ломать барьеры - раз, зачем тебе для этого я-баба-небаба-дура-не-дура - два? Сотрете потолки, стены, полы, кто в сортире, кто в ванне - все видно, желудки - насквозь, у этого курица по пищеводу мчится, у того бифштекс с кровью переваривается, здесь, извините, трахаются, а здесь Баха слушают, так?.. Ах, я примитивно все понимаю! Ах, я учитываю только внешний эффект, голую технику, а речь идет о высочайшем нравственном эксперименте!.. Ну и как же, как? Увижу? Ладно... А я на кой тебе-вам-им? Мне нужен очень добрый человек. Это я - добрый человек? Возможно, я - добрый человек. Но зачем тебе, Свенушка, добрый человек? Доброта в любом мире, в любой планетной или даже звездной системе - та лакмусовая бумажка, которая проверяет способность человека _хотеть_. Сложно завернул, я ж баба-дура... Но, не влезая в мелочевку, ответь по-крупному: а коли мы не способны _хотеть_? Что будет? Придут твои сопланетники-краснококшайцы с бластерами-шмастерами и всех нас повыжигают к такой-то маме? Да нет, Свен, не шучу я, Свен, какие уж тут шутки, Свен... Я ведь про себя точно знаю: я _хотеть_ не умею. Хоть в сознании, хоть в подсознании. Если я чего и хочу, так это в отпуск махнуть, и лучше в Крым, потому что хотеть на Канарские острова бессмысленно, а славно бы... И все мы здесь - такие же, а желания у нас - _реальные_, земные, твой эксперимент, Свен, на хрен провалится, а сам ты помрешь от тоски, так и не увидев родную планету Краснококшайск... Вы сами не знаете, что вы хотите. Или не так: вы не ведаете, _что_ вы умеете хотеть! Каждому по потребностям? Так дайте мне определить эти потребности, вытащить, выколупнуть их со дна подсознания. Я не буду ничего объяснять, у меня и слов таких нет, чтоб все объяснить, ты сама все увидишь, ты просто будь со мной рядом, лакмусовая бумажка, и ничего не бойся. Ни за себя, ни за свой народ... Поехали? Ой, не знаю я, ой как же ж я!.. А-а, ладно, поехали, Свен, вези меня, куда хочешь, я вся твоя лакмусовая бумажка, только не жди, что я от чего-нибудь покраснею, это уж фиг-то... Что это было? Сон? Сеанс телепатии?.. Она увидела Свена, он стоял у дверей и манил ее за собой. Она встала, как сомнамбула, пошла к нему, пошла за ним, пошла рядом, а он взял ее за руку, вел по коридору, вел по лестнице, вел по холлу, в котором толпились непоселенные несчастливцы и поселенные счастливцы, и дневные дешевые шлюхи, и бдительные мусора, и пронырливая фарца сновала туда-сюда, и девицы в регистратуре устали выписывать квитанции, устали долдонить, что мест нет, нет, нет и никогда не было, и никогда не будет, и другой, не вчерашний швейцар, тоже гнида и бывший вертухай, а теперь стукач-на-полставки, караулил стеклянные двери с фотоэлементом, чтоб, значит, враг не прошел, а друзей нам и задаром не надо, и все это варево, месиво, крошево кипело, бурлило, любило, стонало, просило, унижалось, любило, материлось, угрожало, соглашалось, любило-не-любило-любило, рождалось, жило, умирало. И все замерло, когда возникли Свен и Зойка. И все посмотрело на Свена и Зойку, и все подалось к ним, и все вдруг-вдруг-вдруг обступило, сдавило, задышало перегаром, чесноком, духами, чуингамом, зубной пастой, лосьоном, дезодорантом, потом, а еще ветром дохнуло на Свена и Зойку, солью морской полезной, и белый парус закачался на дальней стене холла, где он всегда наличествовал, но не думал качаться, потому что сложен был из крашеных мертвых стеклышек. - Что хотите, то купите! - закричал Свен. - "Да" и "нет" не говорите! - закричал Свен. Или не Свен закричал, кто-то другой закричал, но все поверили крику, рванулись в сторону, потому что покупать желаемое следовало каждому в _своем_ месте. И сразу стало свободно и тихо, никого кругом не было, никто не давил на психику, даже Свен, тактичный инопланетянин, на время исчез, чтоб Зойка могла перевести дух. И Зойка перевела дух с большим удовольствием, как вдруг... Опять "вдруг"! Ну просто затертый штампованный пятачок, который и в руки-то взять отвратно!.. Может, и отвратно, а как не взять? Как, например, в метро пройти? В автобусе прокатиться? Бублик купить?.. ...как вдруг увидела, что никакого отеля больше нет. Как вдруг увидела, что парус закачался на стене, которой не было, а вместо оной образовалось настоящее небо и настоящее море, и парус тоже был настоящим, не белым, как в отеле, а в желто-красную полосочку, и присобачен он был к мачте на длинной доске, и нес означенную доску прямо на Зойку. Впереди доски спешила волна, шустрила к берегу, с шорохом, шуршанием и шебуршением вышвырнулась на пешок, то есть на песок, обдав Зойку теплыми сладкими брызгами. И доска тут же пришвартовалась. С нее сошел бронзовоторсый красавец, похожий на киноактера Арнольда Шварценеггера, весь переплетенный бицепсами, трицепсами и квадрицепсами, двуглавые мышцы у него на теле налезали на трехглавые, а четырехглавые выглядывали из-за пятиглавых и махали руками. Зойка шепотом сказала: "Ой!" - и сердце ее стремительно скользнуло вниз, вниз, вниз, упало на горячий песок, а Шварценеггер мгновенно подобрал его, сдул прилипшие песчинки, сунул к себе в плавки и спросил на чистом английском: - Вы поедете на бал? Стало смеркаться... Шварценеггер, не дождавшись ответа от остолбеневшей Зойки, ускакал куда-то вместе с ее сердцем. Зойка опомнилась, крикнула вдогонку в сумерки: - Верни сердце, амбал! Его вопрос и ее выкрик вполне могли образовать элегантное двустишие. Зойка села на песок и заплакала. Плакала она минуты две, что именно вызвало бурный поток слез - сама не-знала, но плакала вкусно, сладко, с всхлипами и всморками, будто очищала усталый организм от вредных шлаков. Шлаков накопилось много. Доплакав, утерев глаза и нос платочком, решилась осмотреться. Море по-прежнему катило белопенные, как и положено, волны на золотой, как и положено, песок пляжа; доска с полосатым парусом снялась с берега и ушла в автономное плавание; ошую и одесную Зойки торчали подсвеченные изнутри кабинки для переодевания, в которых кто-то все время переодевался, сплетался, расплетался, ввинчивался и растворялся - силуэты в театре теней; вдали, в чернильной синеве жаркой ночи призывными огнями горели бары и дансинги, казино и скейтинг-ринги, офисы и супермаркеты, билдинги с адвертайзингом, пабы, драг-сторы и кары. Все эти залетные термины легко было перевести на язык родных осин, но зачем? Дело, как поняла Зойка, происходило куда как далеко от родных осин, среди чуждых нам пальм оно происходило, и море было не морем, а оушеном, прибой - серфом, пляж - бичем, а окружающая действительность - Канарскими островами, на коих, как мы помним, Зойка не мечтала провести отпуск. А вот вам и обломилась! А вот вам и _немечта_! Зойка посмотрела направо, посмотрела налево, в кабинках по-прежнему развратничали чьи-то тени, а на самом пляже, то есть на биче, не было ни души. Весь пипл, похоже, свалил на вечерний стриптиз. А мы себе свой устроим, подумала Зойка, скинула мокрые, полные песка туфли, стянула через голову платье и осталась в черных полупрозрачных кружевных трусиках и таком же лифчике. И то и другое вполне подходило для стриптиза, но никак для купания в общественном месте. Но в данном общественном месте в данный час почему-то не мелькнул даже какой-нибудь на худой конец безработный, бомж, бичкомер, столь характерный тип для мира чистогана, а тени в кабинках - не более чем прихотливый светоэффект. Безлюдна была немечта Зойки, Шварценеггер - и тот слинял. А посему Зойка, никого не стесняясь, сбросила интимные детали туалета, завершила-таки стриптиз и голышом вошла в океанскую волну. Волна повела себя нежно и нагло, скользнула по телу, бегло обшарила, заглянула туда и сюда, обняла, потянула за собой, опрокинула и отпустила, откатившись. Но тут же, не дав очухаться, опять рыча, набросилась на Зойку, уже не осторожничая, лапала ее, крутила, заламывала, загибала салазки - мощна, что твой Шварценеггер! Мокрая с ног до ушей, ошарашенная, счастливая, Зойка вырвалась, выскочила на берег, плюхнулась на песок - лицом в ладони. Песок был еще горячим, не успел остыть, от него несло жаром печки, и Зойка всем телом вжималась в него, ловя кайф. - Вы поедете на бал? - по-русски спросили сверху. Главное - не пугаться, не визжать, не прикрываться глупо ладошками, в гору мы всех видели! Примерно так подумала Зойка и нарочито медленно подняла голову: над ней маячил искомый безработный, бомж, бичкомер - в ковбоечке, в мятых брючках, в скороходовских сандалетах на босу ногу. Кто бы, вы думали? Угадали: Свен. - Отойдите, пожалуйста, я оденусь, - попросила Зойка. Одевалась торопясь, походя думала, что надо бы потеплее с инопланетянином, поскольку и океан, и пляж, и жар песка, и даже Шварценеггер на серфере - работа Свена. Как он все это отоварил - вопрос второй. Может, Зойка сидит сейчас в холле на мраморном полу и мирно галлюцинирует вместе в публикой... Зачерпнула песок - он просыпался между пальцами, сухой, колкий, живой. Нет, не похоже на галлюцинацию. А если и она, тогда Свен - гений! И тогда Зойка заставит его на ней жениться и каждый вечер вместо программы "Время" отправлять ее на Канары... Свен сидел на песке и ждал. - Откуда вы здесь? - глупо спросила Зойка. - Я принес вам ваше сердце, - вместо ответа сообщил он. - Оно у вас одно, не разбрасывайтесь, а то пробросаетесь. Он встал и приложил руку к ее левой груди. Под рукой сразу затикало, забилось, заскворчало оброненное сердце, и вот уже пошустрило ходко и ровно, набирая положенный темп. - Для кого мне его беречь? - грустно спросила Зойка. - Найдется для кого, - пообещал Свен. - Получили то, что хотели? - Не знаю, - сказала Зойка. Она и вправду не знала. - Вот море разве... - Океан, - поправил Свен. - Да, конечно, прибой здесь чумовой, не то что в Мисхоре. Только плаваю я плоховато. - Вы хотите плавать, как дельфин, как кит, как рыба-пила? - Хочу. - Пожалуйста. - Прямо сейчас? - растерялась Зойка. - Когда хотите. - Но я ж только что купалась... - Значит, в следующий раз. - Через час? - Когда хотите. - А если все это кончится, вся эта ваша галлюцинация, и я поеду в Крым, то там я смогу плавать, как дельфин, как кит, как рыба-пила? Свен засмеялся. Первый раз за все время! Смех у него оказался сухим, как кашель, но это был никакой не кашель, а именно смех, Зойка ни на секунду не усомнилась, даже обрадовалась: Господи Боже ж ты мой, оттаял, оклемался спящий красавец! - Вы торгуетесь, как на базаре, - сказал Свен. - Я не ведаю, что случится, когда эксперимент закончится. - Для чего-то ж вы его ставите... - Хочу открыть вам глаза. - Ну откроете, а дальше? Будем ими хлопать и точить слезу: мол, _хотеть_ научили, а _мочь_ - сами валяйте, да? - Не понял, простите. Хотеть значит мочь. Зойка усмехнулась: - Хотеть, мочь... Слова все... Знаете, есть байка - про три состояния человеческого "я". Первое: хочет, но не может; второе - может, но не хочет; третье: может, но сволочь. Вам какое состояние поближе, а, Свенчик? - Зоя, давайте не будем обижать друг друга. Эксперимент в самом начале, мы еще никого и ничего не видели. Походим, посмотрим, подумаем вместе... - Вместе? - Я же назвал вас лакмусовой бумажкой... Пошли, Зоя, время торопит. - А куда пойдем? - Куда хотите. В океан, например. - Так же... вода! - Для вас. И то - пока вы _хотите_. А расхотите и... - Он не договорил, поймал еще влажную Зойкину ладошку, еще хранящую соленый привкус прибоя ладошку и потянул за собой. Зойка, ошарашенная, оглушенная, отупевшая - что еще на "о"? - пошла за ним, и они торжественно вступили в океан, в литую волну, с гулом паровоза накатившуюся на них, но то была не волна вовсе, а просто упругая и абсолютно сухая темнота, которая придавила их на миг, но тут же отпустила. И свет по глазам ударил, и грохот по ушам вмазал, и Зойка зажмурилась и заткнула пальцами уши, потому что чересчур резким оказался для нее переход из тишины и черноты атлантической ночи... во что?.. А кстати: во что? А в среднерусский родной пейзажик, а в левитановско-шишкинское раздолье, а "в березку нашу белую и в наш кудрявый клен", как поет в далеком городе Большого Яблока певец-эмигрант, измученный непосильными приступами ностальгии. И вроде бы совсем не по-русски звучит это: переход "во что" - переход "в березку", но что поделаешь - святая правда. Из океанской волны в пустоту шагнула смелая Зойка и с колес врезалась в нечто жесткое и малоподвижное, на поверку оказавшееся именно березой. Вот вам пошлые шутки нуль-транспортировки!.. Удар случился несильным, но нежданным. Зойка села на траву и принялась постепенно приходить в себя. Именно постепенно, поскольку это был _процесс_. Сначала требовалось просечь, что она уже - не на Канарах. Потом, как говорят землеустроители, определиться на местности, то есть увидеть буквально, как устроена земля: березу увидеть, травку всякую, на которой сидишь, другие березы тоже, и елки увидеть, и палки, и речку впереди, и помещичий дворец на взгорье за елками-палками, и кукольный домик на берегу, и каких-то темных клиентов, тусующихся у домика, и Свена, родного сапиенса, который нагло тряс Зойку за плечо и спрашивал: - У вас все цело? У вас все цело? У вас все цело? Заладил, блин... - Все цело, все, - ответила Зойка, потому что процесс окончился. - Где мы? - Не знаю, - беспечно сказал Свен, усаживаясь рядом и оглядывая окрестности. - Пока это похоже на Подмосковье. - Пока? - В любой момент все это может трансформироваться в пустыню или там в тайгу. Только ваше желание я ввел независимым блоком, а остальное... Не договорил, не успел. Мимо, из ниоткуда взявшись и в никуда свистя, прямо по воздуху, прямо сквозь деревья пронеслась красавица яхта с полной парусной оснасткой и даже с полосатым пузырем спинакера на бушприте. Длинный облезлый киль яхты опасно скользнул над задранной в ошарашке головой Зойки, едва на нее ракушку не скинул. На плоской попе яхты золотом сияла надпись: "Марина". То ли, значит, имя любимой и единственной, то ли легкий намек на морские шири и глади. Над косогором "Марина" плюхнулась на левый бок, посвистела по длинной дуге прямо в рощу у реки и затерялась там столь же загадочно, как и возникла. - "Летучий голландец", - ничему, похоже, не удивляясь, констатировал Свен. - Буквально. Земные познания его росли, как в сказке, - не по дням, а по часам. Впрочем, Зойку это не слишком волновало сейчас, сейчас ее совсем иное волновало, посему она спросила: - Что это было? - Яхта, - точно ответил Свен. - Сама не слепая. Почему летает? - Несовпадение фаз, обычное дело. Фаза одного желания налезает на фазу другого, фазы пересекаются, но друг другу не мешают. То, что для нас - воздух, для яхты - вода. Море. - Моря же не было... - Для нас не было. А для испытуемого - еще как было! Вон он какой вираж заложил... - Фаза на фазу... - задумчиво сказала Зойка. - Красиво... А мы сейчас где? В какой такой фазе? - Не знаю. Тоже чье-то желание. - Почему оно тогда такое... - поискала слово, нашла, - подробное? - Мало ли!.. Точнее знают, чего хотят. Лучше воображают. Да и вообще, может, это - массовое желание. - Что за бред? - И не бред вовсе. Несколько испытуемых одновременно хотят одного и того же. Детали желаний различны, а суть одна. Суть доминирует, детали корректируются. - И вся эта фаза... - реальна? Река, яхта? - Для того, кто _хочет_, - вполне и факт. - Попахивает солипсизмом. - Зойка знала очень богатое слово. - Не наша философия. - А какая ваша? - почему-то обиделся Свен. - У вас на Земле философий - как собак нерезаных, и все разные, и все гавкают: кто кого переорет. А общей нету... Общей, кстати, и быть не может... Вот вы, марксисты, - да? - утверждаете примат материи над духом. Чушь какая, надо же так ошибаться? Дух - первичен. Первичная идея. _Желаемое_. Желаемое значит истинное. Мой эксперимент это доказывает. - Ни хрена он не доказывает, - стояла на своем, то есть на общем, на выстраданном в труде и бою, Зойка. - У вас говорят: лучше один раз увидеть... Он поднялся, опять ей руку протянул. Зойка сняла туфли и пошла босиком по траве, как давеча - по песку. Во класс, думала она, только что в океане теплом прыгала, а сейча