- В три раза.
   - Возражений нет. Жду инструкций.
   - Вы знаете, конечно, о существовании грузового лифта "даблью"?
   - Запломбированного? Конечно.
   - Вы сорвете пломбу и подымете его  по  первому  сигналу  лампочки.  За
минуту получите мой личный приказ.
   - Есть опасность?
   - Какая?
   - Но лифт "даблью" спроектирован только для подъема грузов  на  уровень
причала сверхкраулеров. В случае опасности, сэр.
   - Вы не в курсе, Джонни. Лифт "даблью"  подымает  на  верхнюю  площадку
Дома.
   - Но...
   - Никаких "но".  Я  приказываю  -  вы  подчиняетесь.  И  не  проявляйте
излишнего любопытства, как не проявляет его Майк. Могу сообщить вам обоим,
что я доволен вашей работой. Можете идти.


   Фрэнк. Что это за таинственный лифт?
   Джонни. Понятия не имею. Он с основания Дома запломбирован.
   Полетта. А я догадываюсь. Он выведет ракету на смотровую площадку.
   Джонни. Не выведет.
   Майк. Ты сорвешь пломбы?
   Джонни. Не только. Заблокирую  авторешетками  все  выходы  с  подводных
уровней.
   Полетта. Да благословит вас Бог! Это я по  старой  привычке,  простите.
Воспитывалась у католичек.
   Майк. Охотно прощаем, девочка.



        8. В СЕЙФЕ ЛОЙОЛЫ

   Осталась всего неделя до встречи Нового года, самого страшного  года  в
нашей судьбе.
   Вернее, он мог быть таким.
   Ожидание - всегда нервотрепка. И  когда  ждешь  окончания  дела,  исход
которого беспокоит, или приговора врача, или просто свидания  с  девушкой,
на которое она опаздывает, и ты не отрываясь  следишь  за  бегом  минутной
стрелки, сердце бьется все чаще с каждой секундой. А мы были  в  цейтноте,
когда ход противника требовал немедленного ответа.
   Противник записал ход, но мы не знали его. Запись  хранилась  где-то  у
Доминика и в сейфе Лойолы. Текст ультиматума, который должен был  зачитать
Лабард  после  боя  часов,  возвещающего  пришествие  нового  века.  Более
полутора  тысяч  гостей  ожидалось  на  этой  встрече,  и   каждое   слово
ультиматума должно было встать костью в горле, которую не запьешь коньяком
или шампанским.
   Мы все подготовили, все рассчитали, как шахматный этюд. Никакие  ракеты
с боеголовками не подымутся наверх ни в десять, ни  в  одиннадцать  часов,
блистоновый  "пистолет"  Лабарда  не  выстрелит,  и   человечество   может
оставаться  спокойным:  новый  век  придет  тихо   и   торжественно,   как
Санта-Клаус, не разбив ни одного бокала  на  столиках  в  гостевом  салоне
владельцев  Дома.  Десять  сенаторов  и  шесть  губернаторов,  генеральный
прокурор Мегалополиса и два министра, сотня миллиардеров  и  более  тысячи
миллионеров будут мирно звенеть бокалами и кричать:  "Хэлло!  Ура!  Желаем
всем счастья и процветания в новом столетии!"
   Но  что  произойдет  через  час,   через   два,   когда   связь   будет
восстановлена,  лифты  пущены,  а  наши  трупы  будут  дожевывать   акулы,
шныряющие вокруг седьмого чуда  уходящего  века?  Нас  только  четверо,  а
"иезуитов" Лойолы сотни на каждом этаже. Мы можем радировать во все газеты
мира о том, что ждет человечество, мы можем вызвать подводный флот десятка
держав, а "пистолет" Лабарда  успеет  выстрелить,  уничтожив  полмира.  Мы
можем убить  Лабарда  и  Лойолу  до  последней  полуночи  года,  но  вдруг
окажется, что ультиматум Доминика был новогодней шуткой, и мы все  четверо
сядем на электрический стул.
   Не зная ультиматума, мы не могли действовать; не зная, что происходит в
подводных этажах Дома, мы не могли пугать человечество. Короче говоря,  мы
не могли двинуть ни одной фигурой, пока противник  не  объявит  записанный
ход.
   Следовательно,  мы  должны  были  найти  и  продиктовать   миру   текст
ультиматума  за  несколько  часов  до  того,  как  он  мог  быть  прочитан
одновременно с вырвавшейся в небо ракетой. Этому  и  было  посвящено  наше
последнее совещание во время очередной  "партии  в  бридж"  за  неделю  до
Нового года.
   - Может быть, мы сделали ошибку, не создав массовой оппозиции заговору?
- с сомнением высказался Майк.
   - Глупости! - сказал Джонни. -  Создать  агитационный  комитет,  искать
ущемленных и недовольных - у нас ушли бы на это месяцы, а может,  и  годы.
При наличии электронного сыска Лойолы ни один разговор не  остался  бы  не
под слушанным. Кто-нибудь попался бы через два дня,  и  весь  наш  заговор
лопнул бы, как мыльный пузырь. Роджер не зря  бежал:  его  уже  фактически
выследили.
   - Джонни прав, -  согласился  Фрэнк,  -  у  нас  единственный  выход  -
уничтожить Доминика.
   - Остается Лойола.
   - Начнем с Лойолы.
   - Не  с  Лойолы,  а  с  поисков  текста  ультиматума,  переданного  ему
Домиником, - сказала Полетта. - Майк взял  это  на  себя  еще  две  недели
назад.
   - Но Лойола никуда не выходит.
   - А как же он общается?
   - Только по видеофону.
   - Может, "потрогать" Доминика?
   - Займет слишком много времени. Я не  знаю,  где  он  хранит  секретные
документы.
   - Тогда в открытую, - сказал Джонни. - За два часа  до  встречи,  когда
связь и лифты будут выключены, атакуем Лойолу. А там видно будет.


   31 декабря газеты,  мелькая  шапками  на  всю  полосу:  "Самая  дорогая
встреча Нового года",  "Короли  биржи  и  банков  в  новогоднюю  ночь  над
океанской  пучиной",  "Миллионы  и  миллиарды  в  гостях  у  гения  нашего
времени", валялись на полу под ногами. Майк ожесточенно топтал их, отмеряя
шагами окружность диспетчерской. Связь он только  что  выключил.  Ни  один
телевизор, ни один видеоскоп не осветится, хоть сотни раз нажимай  кнопки.
Не откликнется ни  телеграфная,  ни  радиосвязь  с  континентом.  Ни  одно
приказание не сможет быть передано по этажам. Майк знал, что  одновременно
остановились все  лифты  и  эскалаторные  дорожки.  Только  "мгновенники",
доставляющие гостей на четырехсотый этаж, ждали своей очереди. Лестницы же
от подземных этажей,  до  трехсотпятидесятого  уровня,  откуда  начинались
диспетчерские   промышленных   функций   "Хаус   Оушен   компани",    были
автоматически  перекрыты  стальными  решетками,  которые  нельзя  было  ни
пробить, ни взорвать.
   Ровно в десять в диспетчерской появились Фрэнк, Полетта и Джонни.
   - Все готово, Майк.
   - Все. Только боюсь, что это обнаружится в ближайшие полчаса.
   - Мы уже двенадцать раз это  обсуждали.  Обнаружится  так  обнаружится.
Встретим.
   - Хорошо, что Доминик лег спать и просил его не беспокоить,  -  сказала
Полетта.
   - Зато Лойола бодрствует, - зло усмехнулся Майк.
   - Тем лучше: будить не придется.
   Они вышли вместе. Подняться надо было всего на  один  пролет  лестницы.
Никто не встретился.
   - Где же "иезуиты"? - удивился Майк.
   - Вызваны на четырехсотый этаж. Туда уже съезжаются  гости,  -  пояснил
Джонни.
   Белые пластиковые двери Лойолы, как всегда, были  закрыты.  Майк  молча
извлек свою электронную  отмычку  и  почти  мгновенно  открыл  замок.  Два
гиганта-охранника бесшумно выросли в коридоре, но струя газа из крохотного
пистолета Фрэнка так же бесшумно бросила их на  ковер.  Высокий  ворс  его
погасил звук падения тел. Холл перед кабинетом был пуст, а дверь  открыта.
Лойола, не ожидавший визитеров, суетился  у  панели  с  кнопками  связи  и
транспорта и даже головы не поднял, когда в кабинет вошли все четверо.
   - Бросьте, Лойола, - сказал Джонни, подошедший ближе, - не тратьте сил.
Все выключено.
   - Как - выключено? Кем выключено? - крикнул Лойола, все еще  ничего  не
понимая, но руки его уже машинально шарили в  приоткрытом  ящике  стола  в
поисках оружия.
   - Руки на стол, - потребовал Джонни.
   Но Лойола уже успел выхватить пистолет. Майк, ближе  всех  находившийся
на линии выстрела, мог стать первой жертвой - трусом Лойола не  был.  Майк
не прочел в его глазах страха -  только  мгновенное  осознание  того,  что
произошло и может произойти. Да, трусом  Лойола  не  был,  но  он  не  был
слишком проворным. Поворот перстня Майка предупредил  неминуемый  выстрел.
Струя того же  газа,  которым  был  заряжен  и  пистолет  Фрэнка,  ударила
кардиналу "иезуитов" в лицо. Эффект был мгновенным -  тело  Лойолы  мешком
сползло с кресла.
   Полетта стояла отвернувшись, но ее не упрекали, девушке не к лицу  было
заниматься "мужским" делом. Джонни и Фрэнк не церемонясь вытащили  грузное
тело Лойолы из-под стола и щелкнули  наручниками.  Теперь  его  безвольные
руки оказались скованными.
   - Вы убили его? - хрипло спросила Полетта.
   - Разве его убьешь? - усмехнулся Фрэнк. - Полежит пару часов и  очнется
в наручниках. Да  и  Новый  год,  пожалуй,  встречать  не  будет:  мускулы
ослабнут, не встанет.
   А Майк тем временем уже возился со  своей  отмычкой  у  сейфа.  Сначала
отмычка вращалась быстро и Майк  только  отмечал  на  диске,  какие  цифры
вспыхивали. Составив число, он снова пустил в ход  отмычку,  передвинув  в
ней какие-то штифтики, и замок сейфа мягко щелкнул,  обнаружив  содержимое
"тайного тайных". Поверх кипы бумаг лежал всего один лист, отпечатанный на
диктофоне, но он-то и был нужен им как самая крупная драгоценность в мире.
   - "Дорогие дамы и господа, - начал читать  Майк  дрожащим  от  волнения
голосом, - вот мы уже подняли и выпили свои бокалы за Новый год, Новый век
и Новое тысячелетие. Пробили часы. И одновременно с последним, двенадцатым
боем ушла в небо первая ракета с верхней площадки Дома.  Первая  ракета  с
блистоновой боеголовкой. Не удивляйтесь и не трепещите. Я не  признавал  и
не подписывал договора о запрещении блистонового оружия.  Правда,  у  меня
нет государства, но есть Дом с трехмиллионным населением, который  сильнее
любого государства и неуязвим для пушек, ракет и бомб. И он может войти  в
ООН, скажем, на тех  условиях,  как  административный  округ  Колумбия  со
столицей Вашингтон входит в состав Соединенных  Штатов  Америки.  Ни  одно
государство не сможет  помешать  мне,  потому  что  моя  первая  ракета  с
блистоновой боеголовкой уже стерла с карты земного шара часть суши, равную
половине Европы. Это не очень важная часть для человечества - я гуманен  и
выбрал для первого удара Гренландию, где много льда  и  не  так  уж  много
человеческих жизней. Но второго  удара  человечество  не  допустит:  какое
государство  отважится  на  самоубийство?   Так   будет   объединен   мир,
единоличным главой которого стану я, новый мир  без  войн  и  границ,  без
классовой борьбы,  забастовок  и  демонстраций.  Когда-то  нечто  подобное
провозглашал Гитлер, но был он мал и ничтожен. Теперь историю  пишу  я,  и
мое перо легко вычеркнет коммунизм и социализм, а  судьбу  человека  будет
определять по аппетитам его, по силе его, по  способностям  приложить  эту
силу к достижению доступных ему высот. Будут сверхлюди  и  просто  люди  и
недочеловеки, высшие и низшие расы, господа и рабы. Многие  из  вас  будут
мне аплодировать - я уже вижу сенатора Бультивелла и двух  губернаторов  с
восторженно поднятыми руками, -  и  я  не  обману  ваших  надежд.  Кое-кто
пострадает, конечно. Грэгг и Хенесси потеряют миллиарды Дома, но  я  отдам
им английские и бельгийские рудники  в  Африке,  и  они  простят  мне  эту
экспроприацию. Смирятся и Белый дом, и Уайтхолл, и Кремль, потому что  мое
маленькое государство уничтожить нельзя, а я могу уничтожить полмира".
   - Мы угадали, - сказал Франк, - он начал с Гренландии.
   - Не начал, - сказал Джонни. - Начнем мы.



        9. КОНЕЦ ДОМИНИКА

   Майк спустился в диспетчерскую и, включив внешнюю  радиосвязь,  передал
следующую радиограмму:
   "ООН и всем правительствам мира.
   Говорит  радиостанция  "Хаус  Оушен  компани".   Готовится   чудовищное
преступление против мира и безопасности. На нижних подводных уровнях  Дома
уже давно фабрикуются втайне от трехмиллионного  населения  Дома  ракетные
боеголовки  из  блистона,   запрещенные   специальным   соглашением   всех
государств, входящих в Организацию Объединенных Наций.  Волею  главы  Дома
инженера Доминика Лабарда первая ракета с такой  боеголовкой  должна  быть
выпущена  сегодня  после  полуночи  во  время  встречи  Нового   года   на
четырехсотом этаже. Одновременно Доминик Лабард огласит перед собравшимися
свое обращение к ООН и правительствам всего мира".
   Далее следовал изъятый из сейфа текст.
   "Мы, группа противников  заговора,  -  продолжал  выстукивать  открытым
текстом свое обращение Майк, - блокировали ракетную шахту Дома. В  полночь
блистоновая пушка не  выстрелит.  Полицейские  резервации  почти  на  всех
этажах  блокированы  автоматическими  решетками.  Просим  к  утру  прибыть
инспекцию ООН для обследования  блистоновых  установок  Дома.  Инспекторов
должен сопровождать охранный  отряд  на  случай  возможного  сопротивления
полиции, если блокировка казарм к  тому  времени  будет  снята.  Начальник
полиции Дома пока обезврежен и находится под арестом в своем кабинете".
   Зажглась красная лампочка видеофона.
   - Хорошо, что ты включил поэтажные связи, - сказал Фрэнк. - Здесь Грэгг
и Хенесси. Мы вызвали обоих.  Передай  по  радио  от  их  имени,  что  они
присоединились к нам и поддерживают наше обращение.
   Майк снова вышел в  эфир,  кратко  сформулировав  заявление  владельцев
Дома. Закончив, тяжело вздохнул и опустил руки,  как  боксер  между  двумя
раундами. О том, что было  сделано,  он  уже  не  думал:  оно  отняло  все
помыслы, желания и силы.  Тянулась  цепочка  ненужных  мыслей:  хорошо  бы
выпить чашку кофе  с  ликером,  пришить  оторванную  пуговицу  на  рукаве,
отстричь загнувшийся на мизинце ноготь. Когда  Майк  поднялся  наверх,  то
никого не увидел: яркий свет ослепил его - у  него  в  диспетчерской  было
темно, - и лица людей, ожидавших его в кабинете Лойолы, казалось,  плавали
в тумане, подсвеченном невидимыми "юпитерами". И первое, что  он  услышал,
было жалобное восклицание Полетты:
   - А ты поседел, Майк. Спереди совсем белый.
   В никелированной поверхности сейфа отразилось уменьшенное лицо Майка  с
серебряной, точно припудренной, набегающей на лоб прядью волос.
   - Вы герой, мистер  Харди,  -  слышал  он  голос  Грэгга  и  наконец-то
разглядел американца. - Чтобы предотвратить такое бедствие, нужно обладать
не только умом, но и рыцарской храбростью.
   "Еще бы, -  зло  подумал  Майк,  -  сохранили  тебе  восемь  миллиардов
годового дохода".
   - Я же был не один, - сказал он лениво.
   Говорить не хотелось: в глазах мелькало видение  ракеты  с  блистоновой
боеголовкой - что-то длинное и сверкающее, как башня в пламени.
   - Мы оценим всех, - торжественно произнес Грэгг, -  только  бы  вовремя
прибыла инспекция ООН.
   - При чем здесь инспекция ООН? И вообще, что, собственно, происходит? Я
пришел сюда по трупам охранников, - раздался гневный голос с порога.
   В дверях, как изваяние,  стоял  разъяренный  Лабард  в  белом  парадном
смокинге.
   - Они живы, - сдержанно ответил Фрэнк. - Временный транс.
   Но Лабард не сдерживался, он еще ничего не понимал.
   - Почему стоят лифты? - закричал он, заметив Джонни.
   - Лифты без перебоев  доставляют  прибывающих  гостей  на  четырехсотый
этаж, - отбарабанил Джонни.
   - Я спрашиваю о лифтах вообще. По какому  приказу  они  остановлены?  И
вообще, почему вы здесь? Где Лойола?
   Джонни не требующим пояснения выразительным жестом указал на ковер, где
со скованными руками лежал кардинал "иезуитов".
   - Мертв? - воскликнул Лабард.
   - Очнется, - равнодушно заметил Джонни.
   - Вы проиграли, Доминик, - сказал склонный к патетике Грэгг, -  мы  уже
ознакомились с вашим ультиматумом, знаем все о готовящемся преступлении  и
благодарны людям, сумевшим ему помешать.
   Доминик сделал шаг назад, к открытой двери.
   -  Не  трудитесь,  Лабард,  -  остановил  его  Джонни.  -  Все  этажные
перекрытия блокированы. Все лифты,  кроме  гостевых,  остановлены.  Хотите
вызвать полицейских - вы найдете лишь тех,  которые  дежурят  в  банкетном
зале. А они подчиняются только приказам Лойолы.
   - Что вы говорили здесь об инспекции ООН? - спросил Доминик.
   - Мы  вызвали  ее  к  утру  проверить  ваши  блистоновые  установки  на
подводных уровнях, - сказал Фрэнк и, подойдя  вплотную  к  Доминику,  тихо
добавил: - Ваши руки, сэр, если не хотите насилия.
   Еще раз мягко звякнули наручники.
   - И ты, Фрэнк? - вздохнул Лабард.
   - И он и я, - откликнулась Полетта. - Вы маньяк, Доминик. Называть  вас
отцом  -  значит  оскорбить  память  наших  действительных  родителей.  Вы
преступник, чудовищный, хладнокровный, безжалостный.
   - Как и те, которых когда-то судили в Нюрнберге, - прибавил Фрэнк.
   К нему присоединился и до сих пор молчавший Хенесси:
   - Вас тоже будет судить международный суд, Доминик.  И  я,  как  юрист,
могу вам сказать, что ни один адвокат не поможет вам ускользнуть от петли.
Мне страшно подумать, чем кончилась бы начатая вами мировая война.
   - Жаль, - сказал Лабард. - До войны, пожалуй, дело бы не  дошло.  Но  я
проиграл, вы правы. Не посмотрел, что у противников на  руках  все  четыре
туза: ум, расчет, связь и транспорт. -  Он  усмехнулся.  -  Гордитесь:  вы
почти победили непобедимого Лабарда.
   - Почему "почти"? - удивился Джонни.
   - Побеждать нужно живых... - Лабард не закончил, поднял скованные  руки
к лицу, проговорил: - Это старомодно, но по-прежнему надежно, - и надкусил
уголок манжета сорочки.
   Джонни рванулся к нему, но не успел: Лабард вздрогнул, дернулся  и,  не
сгибаясь, упал на ковер.
   - Идиот! - простонал Джонни. - Это я идиот. Не сообразил.
   - Мы все не сообразили, -  сказал  Фрэнк.  -  Но,  может  быть,  так  и
лучше...
   Никто не смотрел на Доминика. Никто не подошел к нему, не нагнулся  над
ним. Только Джонни сказал, неловко скривив губы:
   - Наручники, пожалуй, придется снять, - и  снял  их,  не  прикасаясь  к
телу.
   - Я думаю, до прибытия инспекции и полиции  из  Штатов  нам  ничего  не
нужно трогать в этой комнате, - деловито проговорил  Хенесси.  -  Врач  не
потребуется ни ему, ни Лойоле - тот все равно останется до  утра  в  таком
состоянии: я знаю действие этого газа. Надо закрыть комнату и уйти.
   - Хен прав, - сказал Грэгг и взглянул на часы, - без десяти двенадцать:
попадем как раз вовремя. Хозяева Дома должны обязательно быть на  банкете,
и встреча Нового года должна пройти не омраченной даже намеком на то,  что
произошло в этой комнате. Вам, Харди, придется принести себя  в  жертву  и
остаться в радиобудке для связи  с  миром,  если  возникнет  необходимость
отвечать на многочисленные радиозапросы о случившемся. Я  думаю,  что  уже
сейчас нас вызывают отовсюду, а  радио  Дома  молчит.  Поэтому  поспешите.
Лифты, я полагаю, кроме гостевых, можно не включать до утра. Тех  из  вас,
кто хочет встречать Новый год в общем зале, я приглашаю к столу, но у кого
возникнет желание остаться в диспетчерской вместе с Харди, я, естественно,
не возражаю - все для праздника будет им обеспечено. Но всем нам  до  утра
пригодится  и  сдержанность,  и  умение  сохранять  спокойствие  в   любой
ситуации.
   Так закончился этот последний и самый страшный день в уходящем году.



        10. ИЗ ДНЕВНИКА МАЙКА ХАРДИ. ТРЕТЬЯ И ПОСЛЕДНЯЯ ЗАПИСЬ

   Мы с Полеттой уезжаем в Англию. Дом  получил  статус  города,  и  мэром
единогласно избран Фрэнк. Директором всех  коммерческих  предприятий  Дома
назначен Джонни. А вместо находящегося под следствием Педро Лойолы  прибыл
бывший начальник полиции штата Нью-Джерси.
   Мне не пришлось платить неустойку. Напротив, мне  предложили  премию  в
сумме моего годового оклада. Я отказался: не  хочу  ничем  быть  обязанным
администрации Дома.
   - Мне жаль отпускать вас, Харди, - сказал Грэгг,  -  не  понимаю  вашей
неуступчивости. Может, все-таки передумаете?
   - Нет, мистер Грэгг, не передумаю. Я устал - слишком много пережито. Вы
помните: я приехал сюда брюнетом, а уезжаю почти седым.
   - Вы можете возглавить наше отделение в Англии?
   - Предпочту небольшую, хорошо оборудованную лабораторию с ассистентом в
лице Полетты.
   - Я, между прочим, так и не догадался о ваших отношениях, -  усмехнулся
он.
   Я тут же отреагировал:
   - Мы, англичане, как вы и сами заметили, умеем быть сдержанными в своих
чувствах.
   С Джонни мы расстались по-дружески, осушив две бутылки мартини,  но,  в
общем-то, без особых сожалений и угрызений.
   Прощание с Фрэнком было иным.
   Мы  стояли  на  внешнем  парковом  поясе  Дома  над  океанской   далью,
уплывающей в сумерки. Глубоко под нами шумели волны.
   - Ты можешь гордиться единодушным избранием, Фрэнк, - сказал я.
   Он усмехнулся:
   - Чем тут гордиться? Правые элементы в руках Хенесси  и  Грэгга.  Левые
всегда бы меня поддержали. Ты не знаешь  одного,  Майк:  даже  без  помощи
Джонни ракета Доминика все равно бы не вышла с  боеголовкой.  Накануне  ее
заменили.
   - Кто?
   - Нашлись и у меня единомышленники на блистоновых установках.
   Я посмотрел ему в глаза: он улыбался откровенно и многозначительно.
   - Странно, Фрэнк, -  сказал  я,  -  ты  же  всегда  говорил  о  рабочей
аристократии Дома и о невозможности избавиться от электронного сыска.
   Он не смутился.
   - Это Роджер говорил, а не я. А кроме того, не всегда и не  всем  можно
говорить то, что знаешь. Даже среди  рабочей  аристократии  может  найтись
горсточка настоящих людей. Главное сделано,  а  за  годы  моего  правления
надеюсь сделать еще больше. Без боеголовок, ракет  и  электронного  сыска.
"Иезуиты", думаю, нам тоже не  понадобятся,  а  хозяйские  аппетиты  можно
будет и подсократить.
   - Едва ли это обрадует Хенесси и Грэгга, - заметил я.
   - А ты обольщен их доверием?
   - Не обольщен, но удивлен, пожалуй, что они не поддержали Лабарда.
   - Из благороднейших побуждений, из любви к человечеству, да?  Нет,  мой
милый, из трезвого экономического расчета. Ты же сам записал их  разговор.
Игра хороша, если беспроигрышна. А в игре Лабарда было слишком много риска
и авантюры.  Рулетка.  Не  для  солидных,  обеспеченных  ставок.  Конечно,
американские "ультра" охотно возвели бы Доминика на  мировой  престол,  но
трезвых голов на американском финансовом Олимпе все-таки  больше.  И  они,
эти трезвые головы, как и Грэгг с  Хенесси,  могли  бы  точно  подсчитать:
смирится ли мир с угрозой Лабарда?  Нет,  не  смирится.  Есть  и  разумные
руководители наций, есть, наконец, социалистическая система, и блистоновые
бомбы изготовить там тоже сумеют. Кстати, и скорее и больше. Да и  так  ли
уж  неуязвим  Дом?  Пробовали  массированные  воздушные  налеты?  Нет,  не
пробовали. А вдруг попробуют и прорвут где-нибудь защитный ионный  барьер?
Под водой еще проще. Там одной торпеды с блистоновой начинкой  достаточно,
а взрывная волна  сметет  все  восточное  побережье  Мегалополиса.  Хен  с
Грэггом все, несомненно, продумали, подсчитали и учли. И не такие  уж  они
ангелочки, чтобы тревожиться о судьбах человечества.  О  своих  миллиардах
они тревожились и нас покупали, чтобы их сохранить. Только ничего у них не
выйдет.
   - Отнимете?
   - Отнимем.  Два-три  миллиарда  они  потеряют  наверняка.  Мы  создадим
профсоюзы, отменим кабальный кредит,  поломаем  всю  электронику  сыска  и
добьемся снижения цен до континентального уровня.  И  учти,  что  все  это
только начало.
   Я вспомнил мечту Лабарда о его демографическом рае.
   - И ее на свалку дурных воспоминаний? А не просчитаетесь?
   Фрэнк предпочел не заметить иронии.
   - Почему воспоминаний? Гигантские дома-города  на  воде  уже  и  сейчас
строят.  В  Средиземном   море   на   острове,   откупленном   французским
правительством у  наследников  миллионера  Онассиса,  на  Змеином  острове
против устья Дуная по проекту советских и румынских инженеров. И Хенесси с
Грэггом скоро раскошелятся  -  не  захотят  отставать.  Невыгодно?  Вздор.
Производство городов  в  океане  вскоре  станет  одним  из  наивыгоднейших
капиталовложений. Только строить будут "по потребности", в зависимости  от
угрозы перенаселения.  А  старые  города,  конечно  совершенствующиеся  во
временем, могут преспокойно оставаться на земле в положенных им  границах,
и незачем сгонять все  человечество  на  воду.  Земля  была  и  будет  его
кормилицей, и противоестественно превращать ее в  охотничьи  джунгли.  Это
бред, и Лабарда следовало поправить заблаговременно. Но кто знал?
   Мне стало грустно оттого, что я  теряю  этого  нового,  так  недавно  и
неожиданно раскрывшегося передо  мной  человека.  Я  бы  кое-чему  у  него
научился.
   - Ты и так научился, - сказал он. - Практически. А теоретически подучит
Полетта. Тут она помудрее меня.
   Я усомнился: где мне! Не то мышление, не то воспитание.
   - Ты Полетты  не  знаешь,  -  сказал  он  многозначительно.  -  Пройдет
год-два, и "тихая" лаборатория покажется тебе тюремной камерой. И  сбежишь
ты, мой милый, к старине Фрэнку вместе с Полеттой.
   Как говорят в таких случаях: он словно в воду смотрел.