уиза. Она с трудом выбралась из-за пульта и, пошатываясь, подошла к боксу. Чвиз стоял, прижавшись к прозрачной стенке, и смотрел внутрь. В правом отсеке, который еще несколько минут назад был совершенно пустым, теперь стояла клетка с белым кроликом. Точно такая же, как и в левом отсеке. Луиза понимала, что это значит. Она восторженно посмотрела на шефа, но, к своему удивлению, увидела, что лицо его мрачно. Чвиз заметил ее взгляд и повторил устало: - Благодарю вас, Луиза. Без вашей помощи я бы ничего не смог сделать. А теперь вы можете идти. Очутившись в коридоре, Луиза прислонилась к стене. Голова все еще немного кружилась, а перед глазами плыли оранжевые пятна. Она взглянула на часы. Было двадцать пять минут шестого. "Пожалуй, пойду выпью чашку кофе". Держась за перила, Луиза медленно поднялась на четвертый этаж в бар, но в последний момент вспомнила, что оставила сумочку с деньгами в лаборатории. "А что, если Чвиз уже ушел?" - подумала она. Однако лаборатория оказалась незапертой, хотя Чвиза в ней не было. Ключ торчал из замочной скважины с внутренней стороны двери. Луиза подошла к своему столу, чтобы достать сумку. На гладкой коричневой поверхности стола белел клочок бумаги, прижатый сверху большим ключом с замысловатыми бороздками - ключом от сейфа. Холодея от смутного предчувствия, Луиза наклонилась над столом и прочла несколько слов, написанных знакомым косым почерком Чвиза: "Я ухожу навсегда. Чвиз". Еще не осознав как следует смысла записки, Луиза быстро прошла в аппаратную. Все как обычно. Но в аппаратной Чвиза не было. Луиза беспомощно огляделась по сторонам. Увидела две клетки с кроликами. Они стояли в углу. Только тогда до нее вдруг дошел истинный смысл слов "ухожу" и "навсегда". Ужасная догадка обожгла Луизу: Чвиз отослал ее, чтобы зачем-то проделать опыт на себе! Ну конечно же, он убрал клетки с кроликами и сам занял место в боксе. И что-то произошло. Какое-то несчастье. Зачем она только послушалась его и ушла?.. Стараясь побороть противную дрожь в ногах, Луиза добралась до телефона и набрала знакомый номер. - Бэри? Случилось что-то ужасное. Исчез профессор Чвиз! Он оставил записку. Нет, я ничего не трогала. Да-да, я понимаю... Да-да, конечно. Она медленно опустила трубку на рычаг. 3. И У ШЕФА БЫВАЮТ НЕПРИЯТНОСТИ Генерал Дорон вставал ровно в восемь. Впрочем, об этом, вы, наверное, знаете из нашумевшего три года назад репортажа Эдуарда Поста "В гостях у осьминога". Пост - первое перо журнала "Ennui" ("Скука"), самого интересного из всех иллюстрированных еженедельников. Эдди Пост полгода ходил у Дорона в садовниках, пока его допустили в дом присматривать за аквариумами. Тут он и состряпал своего "Спрута" - восемь полос с фотографиями. Помните? Сначала сад, вилла, а потом все остальное. Например, спальня с кроватью XV века и японскими электронными штучками, которые имитируют шум дождя, чтобы лучше спалось. А помните библиотеку? Генерал собирал только рукописные книги. Нет, не старинные - современные. Писатели переписывали ему от руки собственные книги. А как отказаться, если только за переписку он платил больше, чем издательство за книгу! Правда, штрафовал за помарки. Генеральская страсть неплохо подкармливала некоторых молодых. А помните тир с настоящими летучими мышами, по которым гости Дорона лупили трассирующими пулями в абсолютной темноте? Ну зачем повторяться, вы, конечно, читали Поста. Редко кто не читал его репортаж три, года назад, и никто не сомневался в том, что генерал открутит Посту голову за этот репортаж и за фотографии, сделанные микроаппаратом, который Пост упрятал в зубную коронку. Стоило ему улыбнуться и нажать языком спуск, как снимок был готов. Но случилось чудо: Пост был обласкан генералом и спустя неделю распрощался с хозяином "Ennui", намекнув ему, что, даже если его еженедельник будет выходить толщиной с Библию и на каждой странице будут помещать его фотографии, он все-таки заработает меньше денег, чем сегодня предлагает ему Дорон. Это была сущая правда, хотя Пост был не из последних хвастунов. Это была правда, потому что, когда Дорон решал что-нибудь купить - кровать XV века, ловкого репортера или научный институт, - он не жалел денег. Генерал Дорон, или Дорон-младший, был сыном знаменитого Дорона-старшего, короля электробритв. Отец генерала выпускал миллионы электробритв, и его эмблема - шимпанзе, со смехом бреющий себе живот, - украшала рекламные щиты на всех континентах. Дорон-старший отправил своего единственного наследника в военно-морское училище, считая, что это неплохое начало для любой карьеры и что с какой-нибудь пустяковой медалью и мужественным гавайским загаром мальчику будет легче пролезть в конгресс. Однако сын несколько спутал планы папаши, заняв вскоре довольно теплое кресло в управлении военно-морской разведки. Затем он перебрался в Центральное управление разведки (ЦУР), а затем, прикрываясь, как фиговым листком, папиным "шимпанзе", путешествовал по Европе и Южной Америке, что, впрочем, не вызвало заметного оживления электробритвенного бизнеса. Потом он вновь вернулся в ЦУР и, наконец, тихо и незаметно отпочковался в самостоятельную организацию, так называемый Комитет Дорона, род деятельности которой был известен не более чем десятку людей в стране. Дорон-старший, дожив до весьма преклонного возраста, окончил свой век в Швейцарии, в пансионате для слабоумных миллионеров, где последний год дни и ночи напролет писал яростные письма Гомеру, Чарлзу Дарвину, Менделееву и Хемингуэю, требуя, чтобы они брились его электробритвами. После его смерти Дорон-младший стал единственным наследником гигантского капитала. Впрочем, он не очень нуждался в нем, будучи к моменту кончины своего родителя человеком и без того весьма и весьма состоятельным. Генерал Дорон был теоретиком шпионажа. Долгие годы работы в разведке многому научили его. Он презирал старую классическую школу и смеялся над резидентами, пересчитывающими перископы подводных лодок в какой-нибудь бухте или заставляющими своих агентов ночевать в канавах на сортировочных станциях железных дорог. Вся легальная дипломатическая разведка, все эти советники и атташе, на которых Дорон вдоволь насмотрелся в Европе и Южной Америке, напоминали ему инфузорий под микроскопом. И тогда Дорон всерьез задумался о собственных делах. Зачем нужна разведка вообще? Чтобы узнать силу противника, его резервы, его возможности. Что составляет в наш век эту силу, эти резервы? Заводы? Нет. Танки? Нет. Количество дивизий? Нет. Ракеты? Нет и нет! Главная сила - идеи. Бесплотные сегодня, они могут обернуться завтра и заводами, и ракетами, и танками. Талантливые мозги - вот за чем надо присматривать в самую первую очередь. "Поймите, что бумажные салфетки, оставшиеся в ресторане после спора двух физиков, стоят дороже чертежей атомной бомбы", - говорил Дорон сотрудникам. "Не тратьте деньги на жадных осведомителей, тратьте деньги на отвергнутых изобретателей", - поучал он. "За агента - лаборанта из Бактериологического центра, ворующего немытые пробирки, готов отдать двух агентов - полковников из Генерального штаба с их микрофильмами совершенно секретных инструкций о введении новой офицерской портупеи". Этой шуткой он гордился. "Я хочу знать сегодня то, что будет открыто завтра" - это был его девиз. Комитет Дорона являлся крупнейшей организацией научно-технического шпионажа. Его люди работали в обсерваториях, ядерных центрах, на биостанциях. Они плавали на исследовательских судах океанографов и поднимались в стратосферу. Редкий институт обходил Дорон своим вниманием. Очень часто он вербовал агентуру в мире ученых. Это обеспечивало меньший процент погрешностей при обработке сведений. Сведения эти под разными грифами, в зависимости от степени их Срочности, Важности и Секретности, ложились каждое утро на стол Дорона. Сам он ввел десятибалльную систему для определения этих критериев: от единицы до десяти нарастали Срочность, Важность, Секретность; цифра в углу бланка сразу говорила ему все. Итак, Дорон вставал всегда ровно в восемь часов утра. В десять секретарь Дитрих клал перед ним суточную сводку. В этот день все было как обычно. Генерал сел в кресло и раскрыл папку. "Сроч.", "Важ.", "Секр.". 1.3.1 - Опыты кормления коров хлореллой. 1.1.4 - Доктор Сидзуки (радиоактивные изотопы) продолжает переписку с филателистом Кривопаловым А.В. из города Великие Луки. 4.8.2 - Фирма "Бицоти" проводит заключительные испытания пилюль, вызывающих бессонницу. 3.10.6 - Английское адмиралтейство дало заказ на покрытие для подводных лодок, искажающее ультразвуковое эхо. 9.7.9 - Инженер-изобретатель Коллинз вчера начал испытания подземного снаряда-крота. 2.1.3 - Получены полные чертежи нового военного австралийского геликоптера. 1.2.9 - Инженер-изобретатель Коллинз погиб во время испытания подземного снаряда-крота. 3.3.3 - Новые каблуки для ботинок с ракетными двигателями одноразового действия, позволяющие прыгать в длину до 10 метров и в высоту до 4 метров. 10.10.10... Взгляд Дорона задержался. Три десятки. Такое бывает нечасто. Нечто Сверхсрочное, Сверхважное и Сверхэкстренное. 10.10.10 - Исчез профессор Чвиз. Рука Дорона уже уперлась в белую кнопку звонка. Натренированный Дитрих появился в кабинете с такой скоростью, что дверь для него можно было бы заменить шторками фотозатвора. - Миллера, Кербера и Гарда срочно ко мне! Этими короткими быстрыми словами Дорон уже взвел себя, как пружину, и сразу почувствовал, что взведен. Он отметил в себе это, казалось, уже позабытое, азартное состояние упругой силы и какой-то нестареющей, совсем юношеской легкости. Он, проповедник протокольной точности, ревнитель картотек, списков и досье, поклонник холодных и абстрактных цифр, шифров, он, издевающийся над детективными фильмами, презирающий всю эту невыразимо бездарную толпу сексуально распущенных полуковбоев, полушпионов, кривляющихся с дорогим оружием в руках на обложках пестрых книжек, - он все-таки любил, стыдясь признаться себе в этом, вот такой накал мужества, как у Шона Коннери, автомобильную погоню, темноту западни и сладкий запах, который можно почувствовать, потянув носом воздух из пистолетного ствола. Наверное, в нем еще жил тот мальчишка, который, насмотревшись гангстерских фильмов, решил учиться подкрадываться к Дику, огромному датскому догу Дорона, так тихо, что пес не поворачивал морду на его шаги... 4. НАСТОЯЩИЙ ИЛИ ДВОЙНИК? В это утро супруги Миллеры проснулись, как обычно, в тот момент, когда по радио началась передача, открывающаяся маршем из популярной комедии "Семеро засыпают в полдень". Пока Эдвард брился, Ирен еще нежилась в постели. В спальню вошла горничная. - Кофе готов, - сказала она. - Только что звонили из секретариата генерала Дорона и попросили передать, чтобы хозяин приехал на совещание к одиннадцати часам. - Накрывайте на стол. Агата, - ответила Ирен и обратилась к мужу, вышедшему из ванной комнаты: - Дюк, звонили от Дорона... - Я слышал, милая, спасибо. После завтрака Эдвард позвонил Керберу: - Отто? Предупредите профессора Чвиза, что я приеду сегодня позже, так как меня вызывают к Дорону. Вас тоже? Ну и прекрасно. Тогда позвоните ему прямо сейчас, а потом мне. Через несколько минут Кербер был вновь у телефона. - Чвиза нигде нет, - сказал он. - Я звонил и домой, и в лабораторию. Вероятно, он тоже приглашен на совещание и уже находится где-то в пути. Миллер повесил трубку и посмотрел на часы. Таратуре уже пора было подавать машину. В эту минуту Таратура, сидящий за рулем черного "мерседеса" - любимой марки профессора Миллера, - был уже недалеко от дома своего шефа. На углу Дайнен-стрит, при повороте направо, ему пришлось резко затормозить, чтобы не стукнуть какого-то чудака, меланхолически переходящего улицу. - Ой, ля-ля! - сказал Таратура, узнав журналиста Фреда Честера, с которым не виделся больше года, с тех самых пор, когда Честер написал за Таратуру его первую и единственную в жизни статью под названием "Я - гоночный автомобиль". Дело в том, что Таратура работал прежде инспектором полиции, и тем, кто забыл его имя, можно напомнить, что именно он блестяще расследовал убийство банкира Костена. Когда дело было закончено и убийца - им оказался зять миллионера - предстал перед судом, Таратура в свою очередь предстал перед многочисленными репортерами и газетчиками, и еще неизвестно, кому из них было легче: убийце или инспектору полиции. "Вечерний звон" предложил Таратуре выступить на его страницах с автобиографическими воспоминаниями, и вот тогда инспектор Гард познакомил Таратуру с Фредом Честером. Честер к тому времени уже был под каким-то предлогом уволен из газеты, сидел без работы и кое-как перебивался небольшими заработками. Три вечера они провели в кафе "Золотой зуб", а затем появилась статья, принесшая Таратуре еще большую известность. "Я - гоночный автомобиль, - написал Честер от имени инспектора, - и пока с "бензином" дела обстоят благополучно, преступникам далеко не уйти". Лишь одного не мог понять Таратура: зачем Фреду понадобилось критиковать в этой статье президента, обвиняя его в попустительстве финансовой олигархии, - но Честер успокоил инспектора, сказав, что это обстоятельство ни в коем случае не повредит популярности Таратуры. "Наоборот! - сказал он и объяснил, что глава государства, как известно, читает только те газетные статьи, в которых упоминается его имя, не очень-то волнуясь из-за критики. - Он будет знать тебя, старина, а это не так уж мало!" Вскоре после того как статья была опубликована, профессор Миллер и позвонил инспектору Гарду. Затем у Гарда с Таратурой состоялся разговор, из которого Таратура понял, что он может неплохо устроить свою жизнь, если плюнет на карьеру. Миллер в то время еще жил на старой квартире. Таратура приехал к нему, совсем не зная, как отнестись к предложению профессора, но долго сопротивляться не стал. - Мне нужен человек, - сказал Миллер, - который был бы моей тенью. Такой человек, как вы. - Тень - бесплотное существо, - ответил Таратура, - а у меня есть тело. Миллер улыбнулся и мягко произнес: - Я буду платить вам девятьсот кларков. Это было вдвое больше, чем получал Таратура в управлении, и только сумасшедший мог отказаться от такого предложения. Сумасшедшим Таратура не был. - Позвольте, профессор, задать вам один вопрос. - Прошу, - сказал Миллер. - Ваше положение в науке привлекает внимание агентуры других стран? Или вас волнуют иные соображения? - Думаю, - ответил Миллер, - ваши обязанности от этого не изменятся. И Таратура стал личным шофером, секретарем и телохранителем профессора Миллера. Он кое-что слышал о неприятностях, которые были у его нового шефа некоторое время назад, но когда спросил о них Гарда, тот посоветовал обратиться по этому поводу к Честеру, "если тебе, сказал он Таратуре, очень уж хочется знать то, что знать не нужно". Таратура был любознательным человеком, таково было свойство его прежней профессии, но разыскать Честера в ту пору ему не удалось, а со временем любопытство несколько увяло. Тем более, что его новая работа занимала очень много времени, хотя обязанностей теперь было несравненно меньше, чем в полиции: они свелись, по существу, к сидению за рулем "мерседеса"; а на жизнь профессора, к счастью, еще никто не покушался. И вот Честер, самим Господом Богом посланный Таратуре чуть ли не под колеса автомашины. - Фред! - крикнул Таратура, прижав "мерседес" к тротуару. - Алло, старина! Куда ты смотришь? Фред Честер, остановившись посреди улицы, смотрел на окна домов, на крыши, на толпу прохожих, но никак не на шикарный "мерседес", откуда кричал ему Таратура. Когда его взгляд все же упал на физиономию бывшего инспектора полиции, Честер покачал головой, как это делают люди, желая отбросить кошмарные видения. - Таратура? - сказал он, подходя к машине. - Я знал, старина, что прежде ты раскрывал преступления. А теперь, наверное, сам кого-нибудь ограбил? - Судьбу! - ответил Таратура, широко улыбаясь. - Но не завидуй, Фред, эта штука мне не принадлежит. - Удивительное совпадение, - сказал Фред. - Я этот плащ тоже взял напрокат. - Старина, я очень рад тебя видеть, но страшно тороплюсь, и если опоздаю хоть на минуту, мне придется занимать где-то голову. Тебе не по пути со мной? - А куда ты едешь? - Клингельн-парк, двенадцать. - А, мне все равно, - сказал Честер, влезая на сиденье рядом с Таратурой. - Когда человека кормят ноги, можно дать им немного отдохнуть. Гони! Они тронулись с места, и Таратура тут же спросил: - Фред, я давно хотел с тобой поговорить. Что это за история с профессором Миллером, в которой, говорят, ты когда-то копался? - Много будешь знать, - сказал Честер, - меньше заработаешь. - Я не шучу, старина. - А меня прямо-таки распирает от хохота. - Секрет? - Какой, к черту, секрет! Загадка. Таратура сжал губы и искоса посмотрел на Честера. - Не обижайся, - сказал ему Фред. - Я сам на себя обижен. До сих пор решаю этот ребус и никак не могу решить. Машина остановилась в это время у дома Миллера. - И все? - спросил Честер. - Кто тут живет? - Мой шеф. - Прилично платит? - Как говорится, на хлеб с сосисками мне хватает. - "Гоночный автомобиль" нашел себе пристанище в уютном гараже? Ну ладно, я пойду, а то еще твой шеф решит, что я пытаюсь переманить тебя. Честер открыл дверцу машины, и в это время появился Миллер, который, быстро пройдя садик, окружавший особняк, торопился к "мерседесу". - Профессор Миллер? - тихо сказал Фред, слегка поклонившись. Миллер на мгновение задержал на лице бывшего журналиста взгляд, словно припоминая, откуда ему знакомо это лицо, и, тоже кивнув Честеру, сел в машину. Через мгновение Честер остался одиноко стоять на тротуаре, глядя в ту сторону, где скрылся "мерседес". "Вот оно что! - подумал он. - Значит, Миллер переехал в этот особняк. И купил Таратуру... Что бы это могло значить?" Подняв воротник, Фред зашагал по улице, обдумывая эти мало что говорящие данные и пытаясь сопоставить их с тем, что вот уже более полутора лет не давало ему покоя. Он все еще мучился вопросом: какой же Миллер остался в живых, настоящий или двойник? 5. ЧЕТВЕРО У СЕЙФА, НЕ СЧИТАЯ ФУКСА Дорон не тратил времени на приветствия. - Гард, у меня к вам дело. Куда-то запропастился профессор Чвиз из Института перспективных проблем, - сказал генерал инспектору полиции, когда тот вместе с профессором Миллером и Кербером вошел в кабинет. - В его лаборатории обнаружена вот эта записка: "Я ухожу навсегда". Я не стал бы тревожить вас по пустякам, но этот старик действительно мне нужен. И желательно живой. Мои ребята тоже ищут его, но им надо помочь. К вам, - Дорон обернулся к ученым, - пока единственная просьба: попытаться установить, где находятся чертежи установки Чвиза и другие документы. - Мне кажется, это нетрудно сделать, - сказал Миллер, поправляя очки, - все документы были в сейфе... - Тем лучше, - перебил генерал и подумал: "Мир, в котором профессора верят в незыблемость сейфов, воистину не оставлен еще Господом Богом". - Не смею задерживать. - Дорон встал. "Все-таки он деловой парень, этот генерал, - подумал инспектор Гард. - Но люди, которые подразумевают в собеседниках сообразительность, обычно плохо кончают". - Вы не возражаете, профессор, если я поеду в институт вместе с вами? - спросил Миллера полицейский инспектор, когда они вместе с Кербером вышли из кабинета генерала Дорона. - Пожалуйста. Как вам будет угодно. - Миллер был погружен в собственные мысли. - Я бы хотел посмотреть на этот сейф с документами, - продолжал Гард, делая вид, что он не замечает выражения сосредоточенного раздумья на лице физика. - Если эти документы еще там... - А если их нет? - быстро спросил Кербер. - Ну, в этом случае мое присутствие становится просто необходимым, - спокойно сказал Гард, щурясь от яркого солнца, ослепившего их после мрачноватых коридоров Комитета Дорона. - Вы на машинах? - Нет, генерал присылал за мной свою, - сказал Кербер, а Миллер промолчал. - Отлично, тогда поедем на моей. - Инспектор распахнул дверцу черного "Гепарда-108", над крышей которого торчала антенна, длинная, как удочка. - Помимо неплохой резвости, у нее есть еще одно важное преимущество: мы можем не обращать внимание на знаки движения и полицейские трели. - Он вздохнул и добавил с грустной улыбкой: - Поверьте, это единственная радость в моей жизни. Ехали молча. Инспектор - за рулем, ученые - на заднем сиденье. - Кстати, профессор, - прервал молчание Гард, - для меня было бы нелишним узнать, у кого, собственно, находились ключи от сейфа. - Дубликата не было, - ответил Кербер. - Да, они всегда были у Чвиза, - подтвердил Миллер. - А дубликат? - Дубликата не было, - ответил Кербер. - Откуда вы знаете? - спросил инспектор. - Мне помнится, что сейфом пользовался только профессор Чвиз. - Да, других ключей не было, - подтвердил Миллер. - Вам не кажется, что запертый сейф без ключей - достаточно унылое зрелище? - спросил Гард, включая рацию на приборной панели автомобиля. Миллер и Кербер не улыбнулись. Гард поправил рукоятку громкости и сказал: - Я шестьдесят седьмой, вызываю дежурного. - Дежурный О'Лири слушает, - хрипловато отозвался динамик. - Здравствуйте, О'Лири, как дела? Много работы? - Здравствуйте, инспектор. Пока все нормально. В лесу, в восьми милях по Хамберлендскому шоссе, обнаружен мужской труп без следов насилия. Пока не опознан. Больше ничего интересного. Прием. - Молодой или старый? - Старый. Борода. Прием. Миллер встрепенулся и теперь внимательно слушал радиодиалог. Кербер тоже подался вперед, стараясь не пропустить ни одного слова. - Хорошо, я потом посмотрю его. Вещей или бумаг не было? - Корзинка с грибами и фляжка с водой. Прием. - Хорошо. У меня к вам два дела. Пошлите Ройта и еще кого-нибудь, кто поглазастее, на квартиру профессора Чвиза. Пусть просто посмотрят, как там у него, но поаккуратнее. В общем, они знают, как это делается. И второе: подошлите Фукса с его готовальней в Институт перспективных проблем. Там для него есть работа. У меня все. - Слушаюсь, инспектор. Фукс будет через полчаса... Гард повернул ручку, раздался мягкий щелчок, рация умолкла. - Надо сейчас же осмотреть труп, - сказал Кербер. - Я вспомнил, Чвиз говорил как-то, что любит собирать грибы. - А он не говорил, что этим занятием, кроме него, увлекается еще миллионов десять человек? - спросил Гард. - Но приметы... - Миллер тронул инспектора за плечо. - Согласитесь, что это может быть... - Может быть! - перебил Гард. - А может и не быть. Не обижайтесь, дорогой профессор, двадцать лет назад, когда я начинал, я бы, не дожидаясь ваших советов, сломя голову бросился опознавать труп этого бедняги. Но теперь я стал старым и умным. Теперь я знаю, что труп - это верняк, он уже никуда от меня не денется. Это "самые спокойные клиенты в нашем беспокойном мире", как говаривает Бирк, хозяин похоронной фирмы "Спи спокойно, друг!". А вот сейф - дело другое. Поверьте мне, дорогой профессор, я знавал случаи, когда сейфы бегали не то что резвее покойников, а побыстрее самого олимпийского чемпиона, как там его... забыл... склероз. Но тревоги инспектора оказались неоправданными: сейф был на месте. Да и мудрено было похитить его. Стальной куб был вмурован в стену лаборатории так искусно, что среди развешанных на стене химических диаграмм не сразу можно было заметить узкий глазок замочной скважины. - Вот здесь, - сказал, подходя, Миллер. - Да-а-а, - задумчиво протянул Гард, - аккуратная вещица. Впрочем, если внутри нет никакой нестандартной штуки. Фукс с ним справится. - Кто это? - спросил Кербер. - "Человек-ключ", как писали о нем в газетах, - усмехнулся инспектор. - Старик из Одессы, в прошлом - взломщик сейфов экстра-класса. Из Одессы он уехал еще в двадцатом году. Знаменит ограблением Королевского банка в Копенгагене. В Париже его поймали, отсидел лет пять. Потом он некоторое время резвился в Бразилии и Аргентине, опять попался и решил, что тюрьма чудесно обойдется без него. Сейчас он выручает ротозеев, которые теряют ключи, и иногда помогает нам. Но не будем терять времени. Я хотел бы узнать у вас некоторые детали. - Какие детали? - быстро спросил Кербер. - Прежде всего надо установить последовательность событий. Итак, когда вы видели в последний раз профессора Чвиза? - В пятницу, около пяти часов вечера, я заходил в лабораторию и видел Чвиза, - сказал Кербер. - Он, как обычно, сидел около установки, вон там. - Один? - Нет, здесь была Луиза, его лаборантка. - Вы говорили с ним? - Говорил. - О чем? - Даже не помню. Какой-то пустяковый разговор. - А вы, профессор? - Гард обернулся к Миллеру. - Последний раз я видел его тоже в пятницу, примерно в то же время. - Вы были вечером в институте? - Да. Я приехал где-то около шести часов. Чвиз зашел ко мне, мы немного поговорили. - Что было дальше? - Потом он сказал, что закончил опыт и собирается уходить. - Какое он произвел на вас впечатление? Вы не заметили в его поведении чего-нибудь необычного? - Он всегда был чудаковатым человеком. Все необычное в нем трудно перечислить. - Ну например? - Например, он мог бы сейчас разговаривать с вами и одновременно разучивать гимн Эфиопии. - Скажите, профессор, а чем он, собственно, занимался в этой лаборатории? Вы понимаете, я спрашиваю не из праздного любопытства. Миллер помолчал. - Как вам объяснить, - начал он. - Это очень сложная проблема. Чвиз разработал теорию матричной стереорегуляции. Вы, и я, и он, - Миллер оглянулся на Кербера, - все мы состоим из клеток, клетки - из молекул, и так далее. Если говорить популярно, популярно до вульгаризации, Чвиз научился разлагать организм на молекулярном уровне в поле гиперрегулятора... - Вон в той штуке? - перебил его инспектор, кивнув в сторону установки. - Совершенно верно. Только не непосредственно в той штуке, а в поле этой штуки создается молекулярная матричная копия, двойник организма. Энергия огромна. Секунда работы установки стоит... Но Гард уже не слушал профессора. Он отошел в глубину лаборатории, к установке, разглядывая это огромное, причудливое сооружение. Медные шины, какие-то белые решетки на толстых блестящих изоляторах, тусклые металлические зеркала. Гард сразу заметил, что одна из двух больших прозрачных полусфер под этими зеркалами расколота. - Простите, если я не ошибаюсь, установка повреждена? - Да, к сожалению, - сказал Миллер. - Это серьезная поломка? - спросил Гард. - Как вам сказать? Сферу сделать не так уж трудно, но фокусировка займет несколько недель. И не всегда это получается с первого раза. Взгляд Гарда задержался на циферблате часов, наверное единственно знакомом и привычном предмете в этом непостижимо дремучем лесу техники. - А зачем тут часы? - спросил инспектор. - Часы показывают время работы установки. А на счетчике срок работы в миллисекундах, - ответил Миллер. Гард подошел к ученым. - Итак, вы, профессор, не были вечером в пятницу здесь, в лаборатории? - Нет, я был у себя в кабинете. - А вы, - Гард обернулся к Керберу, - были? - Да, минут десять. - Между пятью и шестью часами. Так? - Что-то около этого, - ответил Кербер. - В это же время он заходил к вам, профессор. Так? - Примерно. - Что же произошло раньше? Ваш визит в лабораторию или... - Гард обернулся к Миллеру. - Право, не знаю, - сказал Миллер. - Да и какое это имеет значение? - Думаю, что профессор видел Чвиза позже меня, - сказал Кербер. - Когда я пришел в лабораторию, он еще работал, а профессору он сказал, что кончил опыт и уходит. - Разумно. Но вы говорили, что Чвиз работал с лаборанткой. Она сможет уточнить это? Она здесь? - Думаю, что здесь. Я позову ее, - сказал Кербер. - Не торопитесь, - остановил его Гард. - Я попрошу всех подойти к установке. Итак, если, как вы говорите, опыт был закончен до шести часов, каким образом эти часы показывают восемнадцать пятнадцать? - Что? Этого не может быть! Гард обернулся и увидел бледное лицо Кербера. - Поразительно, - сказал Миллер. - Простите, профессор, - Гард повернулся к Миллеру, - насколько мне удалось вас понять, старик разбивал организм вдребезги, делал копии с каждого осколка и вновь склеивал теперь уже точных двойников. Так? Миллер улыбнулся: - Хорошо, что вас не слышит Чвиз, он бы показал вам "вдребезги". Впрочем, в принципе вы правы. - А если так, может ли эта штука, - инспектор показал на гиперрегулятор, - разбить, но не склеить? - Что? - Разбить, может быть, даже снять копию с осколков, но не склеить эти осколки? Ни первый, ни второй экземпляр? Так быть может? - Нет. Программа работы регулятора заложена в него... - Но ее можно вынуть и заменить? - Нет, ее нельзя вынуть. Как таковой ее не существует, вы не поняли. Программа заложена в природе самой установки. Ну, как бы это сказать... Нельзя заставить автомобиль ехать только на задних колесах. - Какое-то время можно. - Весь процесс длится в течение тысячных долей секунды. - Отлично! И если в это время, когда он уже наполовину прошел, отключить все эти провода? Что тогда? - Сброс поля? - Назовем это так. Значит, эта штука может разрушить и не создать? - Но схемы задублированы... - рассеянно сказал Миллер. - Это уже детали, дорогой профессор. - Вы хотите сказать, что Чвиз... - Я ничего не хочу сказать, но, прежде чем двигаться вперед, я хочу видеть перед собой все дороги. Этот случай - побег, похищение или, наконец, впервые в моей практике, превращение в ничто, в святой дух? Или остается какой-нибудь пепел? - Какой пепел? Ну что вы! Полная сублимация, - спокойно сказал Миллер. - А это что за штука? - Сублимация? Переход из твердого состояния в газообразное, минуя жидкое. - Да, из этой штуки получился бы отличный крематорий, - усмехнулся Гард. - Если надумаете, возьмите меня в пайщики. - Он подошел к телефону, не спеша набрал номер. - Алло! О'Лири? Это опять я. Нет, еще не приехал. А что слышно с тем грибником? Так. Ну спасибо. - Гард повесил трубку. - Это он? - спросил Миллер, заметно волнуясь. Гард внимательно посмотрел на профессора. - Нет. Это кузнец из соседней деревушки. Инсульт. Видно, нагнулся не за своим грибом. - Разрешите войти? - раздался сзади тихий голос. Все обернулись и увидели маленького старичка с небольшим чемоданчиком, похожим на этюдник. - Входите, Фукс! - весело сказал Гард. - Тут для вас я припас одну хитрую коробочку. Он показал Фуксу замочную скважину сейфа. Фукс открыл чемоданчик, достал отмычки и, любовно перебирая их в руках, покосился на скважину. "Возможно, что в исчезновении Чвиза повинен только сам Чвиз, - размышлял Гард, наблюдая за работой Фукса. - Конечно, это возможно. Обыкновенное самоубийство или эта... как ее?.. Переход в газообразное состояние. Но тогда документы должны быть на месте. Если бы Чвиз захотел унести с собой в могилу секрет всей этой штуки, он уничтожил бы не только чертежи, но прежде всего саму установку..." Что-то мягко и тихо щелкнуло под руками Фукса. - Покорно прошу отойти в сторонку, - ласково попросил Фукс. - Вы не представляете, какие нервные люди строят эти сейфы. Ты их открываешь, а они поливают тебя из огнемета. Просто кошмар, а не работа. Гард, Миллер и Кербер неторопливо отошли. Старик бесшумно распахнул дверцу. В черном чреве сейфа не белело ни одной бумажки. - И вот вам награда за мои труды, - грустно улыбнулся Фукс. - Отлично, - сказал Гард. - Вот теперь я попросил бы вас, - он посмотрел на Кербера, - пригласить эту... как ее зовут... ну, лаборантку. - Луизу? - Да. Кербер вышел. Минут через пять он вернулся с Луизой. - Извините за беспокойство, - никто не ожидал от Гарда такого изысканно благородного полупоклона, - я хотел бы задать вам вопрос: вы первой обнаружили записку, оставленную профессором Чвизом? - Да, я. - И это вы передали ее в секретный отдел института? - Да, я. - Когда вы в последний раз видели Чвиза? - Это было в пятницу, часов в пять. Потом профессор отпустил меня... - В это время он не выходил из лаборатории? - Не помню... Как будто нет... Нет, не выходил. - Вы работали на установке? - Да. - В какое время вы включали установку? - Я же говорила: около пяти часов. - Не позднее? - Нет, ведь я ушла, когда еще не было шести. - И когда вы вернулись? - Что? - Когда вы снова пришли в лабораторию и увидели записку? - Утром в понедельник... 6. ТРИДЦАТЬ РОКОВЫХ МИНУТ - В понедельник... - задумчиво повторил Гард, не испытывая удовольствия ни от вопроса, который он задал, ни от полученного ответа, поскольку вообще терпеть не мог так называемых дежурных слов, не продвигающих следствие хотя бы на дюйм вперед. Но, повинуясь своей старой привычке, он вскинул голову и строго посмотрел на Луизу: - Итак, вы говорите, в понедельник? В котором же часу? - В девять тридцать утра, - коротко ответила Луиза и с нескрываемым любопытством посмотрела на Гарда. Он был одет в темно-серый костюм свободного английского покроя, какой обычно носят клерки из отдела мелких ссуд, причем одна пуговица на левом рукаве пиджака могла вот-вот оторваться. Это обстоятельство не ускользнуло от внимательного взгляда Луизы и позволило ей вслух, причем в довольно милых выражениях, сказать Гарду о том, что, если бы она была его женой, он: никогда не терял бы пуговиц, не говоря уже о том, что не носил бы полосатые галстуки, которые Луиза считала консервативными. Гард в некотором замешательстве выслушал эту тираду, и ему понадобилось усилие, чтобы выжать из себя слова, более свойственные инспектору полиции, нежели джентльмену, ведущему светскую беседу. - Я вынужден прервать вас, - сказал Гард, - поскольку меня больше интересует, какое впечатление произвел на вас профессор Чвиз, когда вы его видели в последний раз... Луиза мгновенно прикусила язык и, подняв глаза кверху, припомнила свой последний разговор с Чвизом. - Профессор показался мне несколько странным, - сказала она, - так как прежде он никогда не интересовался ни моим прошлым, ни будущим, а тут вдруг задал мне нелепый вопрос, замужем ли я. Кроме того, он задержал меня в лаборатории после работы, а это у нас не принято, хотя отлично знал, что я тороплюсь, и разрешил мне уйти лишь в половине шестого, а если говорить точнее, то в семнадцать двадцать пять вечера. - У вас прекрасная память, - сказал Гард. - В тот день я следила за часами, так как имела кое-какие планы на вечер. - А вы действительно замужем? - неожиданно для самого себя спросил Гард и тут же подумал, что если бы его бывший учитель и шеф, ныне покойный Альфред-дав-Купер, узнал о таком вопросе, то наверняка сказал бы: "Стареешь, Гард, стареешь". Луиза быстро оглянулась на Миллера и Кербера. - Простите, инспектор, - сказала она, чуть-чуть помедлив, - но, может быть, вы позволите мне пришить вам пуговицу? При этих словах оба ученых, как по команде, посмотрели на пуговицу Гарда, как будто от нее зависел дальнейший ход следствия. Вероятно, они прислушивались к разговору, и Гард решил пощадить Луизу. Чутьем опытного сыщика он понял, что невзначай приподнял покрывало с какой-то скорее всего маленькой личной тайны Луизы, которую он из чисто профессиональных соображений обязан был теперь открыть для себя - да простит его Альфред-дав-Купер! - хотя пятью минутами раньше у него и в мыслях не было затягивать так долго допрос лаборантки. И Гард, улыбнувшись Луизе своей знаменитой "гардовской" улыбкой, на которую, кроме него, больше никто не был способен во всем полицейском управлении, галантным жестом предложил ей пройти в соседнюю с лабораторией комнату. В этой комнате обычно переодевался Чвиз, мыл руки и готовился к опыту. Там стояло всего одно кресло, высокое и старомодное, как трон, и Гард предложил его Луизе. Сам он присел на край низкого журнального столика, удивительно нелепого в сочетании с этим древним креслом, и его глаза оказались почти на уровне рук Луизы, положенных на колени. Руки чуть-чуть дрожали, но Луиза сохраняла на лице спокойное выражение и, как заметил Гард, даже успела мельком взглянуть на себя в круглое зеркало, прикрепленное над умывальником. В комнату заглянул кто-то из помощников Гарда, но инспектор попросил оставить его на время в покое. - Итак, я вас слушаю. - Что? - спросила Луиза. - Кто ваш муж? Гард умел быть настойчивым, он знал за собой это качество и хотел, чтобы Луиза это поняла. Она еле заметным движением руки, на которое способны только женщины, что-то поправила в своей прическе. - Питер, - произнесла она кротко и таким тоном, как будто Гард не позднее как вчера вечером ужинал вместе с этим Питером в "Лармене", а сегодня с утра уже успел сыграть с ним партию в гольф. - Кто он и где сейчас? Луиза кокетливо подняла бровь. - Я обязана отвечать? - Нет. Мы можем выяснить это и без вашего участия. Но я попрошу вас хотя бы объяснить причины, по которым вы не желаете мне ответить. - Мы расстались с Питером три года назад, - сказала Луиза, и на глазах у нее выступили слезы. - Прошу вас, не думайте ничего дурного... Но я не хочу, чтобы он оказался втянутым в эту историю. Я скрываю от Питера, что служу лаборанткой и... что вообще служу. Открылась дверь, и вновь вошел кто-то из помощников Гарда. - Простите, шеф, - чрезвычайное сообщение. - Вы мне еще понадобитесь, - сказал Гард, хотя почувствовал, что интерес к тайне Луизы у него пропал. Первое, что он увидел, вернувшись в лабораторию, было растерянное выражение лица профессора Миллера. Кербер стоял к Миллеру вполоборота и с таким видом, который ясно давал понять, что сожалеет о случившемся, но поделать ничего не может. У Гарда не оставалось сомнения в том, что чрезвычайное сообщение исходит именно от Кербера, и он сразу подошел к нему: - Я вас слушаю. - Повторить? - Пожалуйста. - Видите ли, - сказал Кербер, - с того момента, как я увидел стрелки контрольного циферблата, я подумал, что тут какое-то недоразумение. - Продолжайте. - Стрелки показывают, что опыт Чвиза кончился в восемнадцать часов пятнадцать минут. Между тем лично я отдал распоряжение обесточить весь институт получасом раньше. - В пятницу? - Совершенно верно, в пятницу. На шесть часов вечера был назначен ремонт пульта центрального сектора. Профессор Чвиз, вероятно, не знал об этом, или просто забыл, или... я вообще ничего не понимаю. - Ваше указание было выполнено? - Не помню случая, чтобы мои указания не выполнялись. - Кем? - В ту пятницу, вероятно, Пэнтоном. - Он здесь, шеф, - сказал помощник Гарда. - Мы успели его вызвать. Вошел Пэнтон, добродушного вида человек в синем комбинезоне. - Меня звали?.. А что это здесь стряслось? - Вы электрик? - спросил Гард. - Ну и что? - ответил Пэнтон. - В минувшую пятницу вечером вы обесточили институт? - А я-то при чем? Мне сказали, я и выключил рубильник. - В котором часу? - Как сказали, так и выключил: в семнадцать сорок пять. На секунду промедлишь - будет несчастье, я это понимаю. Может, что-нибудь стряслось? А? Но, клянусь вам, я выключил ровно в срок и еще сказал Ивенсу: "Слушай, дружище..." - Благодарю вас, - прервал Гард. - Вы свободны. Кто-то из помощников осторожно взял за локоть Пэнтона и вывел из комнаты. Гард мгновенно оценил обстановку. Если все так, как утверждают Кербер и Пэнтон, профессор Чвиз не мог в шесть часов вечера разговаривать с Миллером. Его опыт должен был закончиться не позднее 17:45, и не позднее