Дорон не может иметь ко мне претензий. А если я найду Миллера и перепрячу его от Дорона, генералу - крышка и он ничем не сможет мне угрожать. Фред с уважением посмотрел на Гарда. - Теперь я понимаю, - сказал он, - почему ты, оставаясь порядочным человеком, все же ухитряешься делать карьеру, старина. У меня так не получается... Как ты будешь искать Миллера? - К сожалению, в этом деле ты мне плохой советчик... Но помощником быть можешь, одному мне вообще не справиться. - А может, Миллер совсем не спрятался, а удрал? - Все может быть, старина, все может быть... - Тогда ищи ветра в поле. - Попробую. Придется для начала выяснить, где его жена, где Таратура... - Он в городе, - сказал Честер. - Вчера я говорил с ним по телефону. - Ну-ка, ну-ка! - оживился Гард. - Он разыскал меня в "Указующем персте", когда я мило беседовал с президентом, и обещал прийти, но не пришел. - Почему? - Не знаю. Гард. Я прождал его лишних полчаса, а потом понял, что он не придет. - Таратура сказал что-нибудь такое, что заострило твое внимание? - Нет, Гард, ничего особенного. Он очень удивился, что я сижу рядом с президентом. - Странно... И про Миллера ничего? - Ни единого слова. - Жаль. Там, где Таратура - там и Миллер... Как ты думаешь все же, остался двойник или настоящий? - Ну, Дэвид, ты всегда был мастер задавать вопросы. - Но что подсказывает твоя интуиция? Честер задумался: - Иногда мне кажется, что двойника вообще не было. Был просто кошмарный сон. И все. - Но ты же видел одного из них в гробу? Там, у Бирка! - сказал Гард. - И это могло быть сном. - Знаешь, Фред, я все понимаю умом, однако никак не могу смириться с тем, что двойники похожи друг на друга, как близнецы. Даже у настоящих близнецов могут быть разные глаза, рябинки не там... А тут - копия? Ты уверен, что тот, в гробу, был копией? - Это было страшно, Дэвид, - признался Честер. - Прошло уже три года, но физиономия покойника стоит перед моими глазами, хотя, наверное, в действительности он давно уже сгнил. - Сгнил? - сказал Гард и вдруг остановился как вкопанный. - Фред, ты дал сейчас великолепную мысль! Если Миллеров действительно было двое и если один из них - химический, то процесс разложения трупа, возможно, происходит как-то иначе! Нейлон, например, остается целехонький, а полотняная рубашка сгниет дотла, - так и тут, и мы можем... - Ты хочешь сказать, что Двойник из нейлона? - Нет, Фред, я хочу сказать, что Двойник - химический и что ему от роду всего три года, а не под сорок, как настоящему Миллеру! - Ах, Дэвид, чтобы строить гипотезы, надо быть специалистом. А что мы понимаем с тобой в химии? - Да ошибаешься, старина, - это дело не столько химии, сколько криминалистов. Не будем терять времени. ...Хозяина фирмы "Спи спокойно, друг!" мучила бессонница. В последние дни хоронили довольно влиятельных в столице людей, и он был вынужден присутствовать на всех церемониях. Теперь же, едва закрыв глаза, Бирк видел им же придуманные факелы, слышал траурную музыку и не мог отделаться от красных фейерверков, букетом расцветавших в небе, когда гроб медленно опускали в землю. Потом, когда праздник похорон заканчивался, из темноты выплывало плачущее лицо старшего смотрителя. Он рыдал так искусно, что Бирк был вынужден платить ему на сто кларков больше, чем остальным смотрителям, фальшивость слез которых была видна даже неискушенному. Несмотря на запрет, они регулярно пользовались слезоточивыми каплями. А старший... Он плакал по-настоящему, без капель, может быть, из-за того, что ему платили всего на сто кларков больше? Бирк искренне завидовал жене. Она тоже присутствовала на церемониях, но, видно, нервы у нее были крепче. Ее даже радовали эти процессии, потому что она могла демонстрировать свои траурные наряды, сделанные лучшими портными страны. Чтобы не мешать жене, Бирк осторожно поднялся с постели и вышел в кабинет. Он решил поработать. Последние три месяца он писал для издательства "Веселая жизнь" большую книгу "Торжество загробного мира", в которой обобщалась деятельность его фирмы. Бирк зажег свечи, стоящие на письменном столе, достал из ящика новое гусиное перо и склонился над листом чистой бумаги. Подражая великим мыслителям прошлого, он не пользовался электричеством и автоматическими ручками, этими грубыми достижениями двадцатого века. В начале пятого утра у особняка Бирка затормозила машина. Два человека пересекли палисадник и остановились у двери. Бирк услужливо распахнул двери. Он привык к ночным визитам. - Прошу извинить нас, Бирк, - сказал один из вошедших, - мы подняли вас с постели, но дело не терпит отлагательств. Бирк пригляделся и узнал обоих: комиссара полиции Гарда и репортера уголовной хроники Честера. - Если дело не ждет, я к вашим услугам, господа, - вежливо ответил Бирк. - Вам, очевидно, нужны мои клиенты? - Да, - подтвердил Гард, - один из них. - Через минуту я буду в вашем распоряжении. Бирк вышел, а когда вернулся, каждая складочка его черного костюма излучала элегантность. Они сели в машину: Бирк рядом с Гардом, а Честер устроился на заднем сиденье. Машина мягко летела по чуть посветлевшим улицам. - А почему нет света? - удивился Бирк, впервые заметив, что погашены уличные фонари и рекламы. - Неужели война? - До этого еще не дошло, - бросил с заднего сиденья Честер. - Так что работы вашей фирме не добавится. - Я не об этом беспокоюсь, дорогой Честер. - Бирк улыбнулся, обнажив свои большие, как у оперного певца, зубы. - Забот у нас и сейчас много. Даже ночью беспокоят, - намекнул он. - Кстати, чем я обязан вашему визиту? - Нам нужно взглянуть на одного нищего, - сказал Гард. - Того самого, за которого я заплатил вам однажды сто пятьдесят шесть кларков двадцать пять леммов, - съязвил Честер. - Помню, помню, - Бирк продолжал улыбаться, - клиент номер 24657. С седьмого участка. Полицейскому управлению это обойдется бесплатно, хотя за три года и земля слежалась, и могила благоустроилась. - Неужели вы помните всех клиентов? - спросил Честер. - Как заботливая мамаша имена своих детей, - ответил Бирк. - Особенно тех клиентов, которые хоть изредка приносят доход, будь они хоть президенты, хоть нищие. - Нищие тоже доходны? - поинтересовался Честер. - Каждый покойник - капитал. И он надежней, чем акции алмазной компании. Сегодня он нищий, а завтра его сын богатеет. Ему неприятно посещать седьмой участок, и он просит перевести папашу на первый. Фирма получает восемь тысяч кларков плюс пятьсот за установку громкоговорителя, триста в месяц за лучшее обслуживание... Вот так, дорогой Честер. Подходя к глиняному холмику, выросшему среди цветочной клумбы, они услышали бой часов на ратуше. Честер насчитал пять ударов. - Слава Богу, - сказал Бирк, - после пяти утра нечистая сила уходит спать. Один из рабочих спрыгнул вниз и маленьким топориком чуть-чуть приподнял крышку гроба. - Стоп! - сказал Гард. - Уберите лишних, Бирк. Хозяин фирмы отдал распоряжение, и рабочие во главе со смотрителем удалились. Гард сам опустился на дно могилы и осторожно снял крышку. С сухим потрескиванием она отделилась от гроба, вызвав у Честера возглас удивления, а у Бирка - растерянность и потрясение. Гроб был пуст. Только в том месте, где когда-то была голова покойника, Гард заметил какой-то блестящий предмет. Это была золотая коронка. - У меня никогда не воруют трупы, - ошалело перекрестившись, сказал Бирк, - тем более нищих! - А уж если воруют, то золотые коронки, а не трупы, - произнес Гард, вылезая из могилы и отряхиваясь. Затем он спрятал коронку в нагрудный карман и сказал: - Здесь был не обычный вор, Бирк. Очевидно, та самая нечистая сила, которая в пять утра уходит спать. Но вы можете не волноваться. Мы не подорвем вашей коммерции, если вы дадите слово молчать. - Сенсационный материальчик можно сделать! - воскликнул Честер. - Господа, - заволновался Бирк, - я, ей-богу, не знаю, как это случилось... - Прощайте, Бирк, - сказал Гард, - вам лучше молчать об этом прискорбном случае. - Конечно, комиссар, конечно, - поспешил с заверениями Бирк. - И верните мне сто пятьдесят шесть кларков, которые я давал вам в долг три года назад, - неожиданно потребовал Честер. Бирк тут же достал бумажник и отсчитал деньги... - Ты правильно сделал. Честер, - сказал Гард, когда они покинули кладбище. - Но подведем итоги. Ты получил сто пятьдесят шесть кларков, а я... Если я найду Миллера, Фред, я задам ему всего один вопрос, и для меня все будет ясно. 14. СОЮЗ ПРЕЗИДЕНТОВ Бурные переживания могут достичь такого уровня, что человек, только что находившийся в состоянии высокой нервной перегрузки, вдруг разом успокаивается и как-то сникает. Когда Воннел перед началом Совета Богов свел вместе четырех президентов в кабинете рядом с Круглым залом, они неистовствовали часа два, наскакивая как петухи друг на друга, и каждый тщетно попытался доказать другим, что он, именно он, является подлинным сыном своей мамы. Но к тому времени, когда Воннел препроводил туда же пятого президента, крепкий сон которого после выпитого в "Указующем персте" пива был потревожен взволнованными голосами членов Совета, первые четыре президента уже как-то полиняли и сникли. Вновь вошедший, все еще будучи под легким хмельком, увидев себя в четырех экземплярах, не выказал не только какой-либо враждебности, но, как ни странно, даже удивления. - Забавно! - улыбнулся новый президент. - Нет, просто отлично! Послушайте, господа, где вас всех отыскали? Четыре президента устало фыркнули. Заново объяснять все этому типу в "их" ночном колпаке и "их" халате было уже выше сил. А потом - кто знает! - может быть, следом придет шестой? - Президент издан массовым тиражом? - сказал новенький, еще не понимая, что он попал точно в цель. - Ну вот что, друзья, до утра все свободны, - он сделал тот доступный немногим повелительный жест, каким обычно Цезари пускали в бой легионы, а кинорежиссеры распускали массовки, - утром я вас вызову. Разберемся. - Он запахнул халат и вышел столь быстро, что остальные четверо не успели и рта раскрыть. Усадьба президента - сооружение доброй старой архитектуры, не зараженной еще микробом рационализма, с его просторными холлами, кабинетами и гостиными, спальнями для гостей и обширными вспомогательными помещениями - рассосала президентов как-то незаметно. Начальники личной охраны президента О'Шари и Грегори были торжественно назначены начальниками личной охраны президентов с представлением последним самых широких полномочий на территории усадьбы и с непременной обязанностью каждые пятнадцать минут информировать Воннела обо всем, что на этой территории происходит. Сказать по правде, ничего из того, что в действительности произошло, ни О'Шари, ни Грегори не поняли, про себя считая, что пять президентов - штука, придуманная Воннелом для их проверки, что-то вроде учебной боевой тревоги в казарме. Но уже утром они сообразили, что если это и проверка, то, очевидно, самая сложная и хлопотная за все годы их безупречной службы. "Видит Бог, мы не заслужили к себе такого отношения", - сказали они друг другу и обиделись. Утром первым в доме, как всегда, проснулся Джекобс. Воспоминания о событиях вчерашнего дня поначалу вызвали у секретаря президента легкое головокружение, и он лежал, стараясь отыскать в этих воспоминаниях какие-либо штрихи, убедительно и окончательно доказывающие, что множественность президентов - не старческая галлюцинация. Неопровержимых доказательств он не обнаружил, но дать себе право считать все происшедшее сном Джекобс - человек трезвого ума - тоже не мог. Полежав и поразмыслив, он пришел к выводу, в данных обстоятельствах единственно правильному: существовало ли пять президентов на самом деле или ему это только казалось, необходимо сохранять полное спокойствие и продолжать поддерживать у окружающих иллюзию своей абсолютной осведомленности, короче, не удивляться ничему. "Тише едешь, - как сказал Ларошфуко, - так едешь дальше всех". Впрочем, не исключено, что это была мысль самого Джекобса, взятая им из альбома в шкуре анаконды: при такой путанице в государстве чего только не перепутаешь! Так или иначе, подобная программа, по мнению Джекобса, наилучшим образом отвечала как интересам страны, так и интересам его собственной нервной системы. Он быстро поднялся, оделся и решил тихонько пройтись по усадьбе. Однако усадьба проснулась раньше обычного и жила жизнью странной и невероятно нервной. Если бы Джекобс ничего не знал о существовании "ряда президентов" (он не хотел даже для себя ограничивать их числа), то он мог бы подумать, что страна внезапно вступила в войну или подверглась ударам какой-либо грозной стихии. Все смешалось в доме президента. Издерганные дежурные метались из кабинета в кабинет. Потребовалось пять комплектов утренних газет, а их, разумеется, не было, не говоря уже о "Жизни с мячом", еженедельнике регбистов, без которого президент N_3 не желал завтракать. С завтраками тоже произошла изрядная кутерьма: готовили-то на одного. Президент N_4 требовал к кофе коньяку, чего никогда прежде не было. Совсем сбились с ног связисты, ибо каждый президент требовал сверхсрочной секретной связи, хотя всем было ясно, что сверхсрочная секретная президентская связь не рассчитана на одновременное пользование несколькими людьми, не говоря уже о том, что Воннел вообще приказал ею не пользоваться. Короче, все в усадьбе малость обалдели, а главное, никто ничего не понимал и толком не знал: сколько же их все-таки, президентов? Кто говорил - трое, кто - пятеро, а дежурный у телефона войны и мира, проснувшись, сразу сказал, что "президентов одиннадцать человек, я знаю точно". Однако, наблюдая все это, Джекобс лишний раз убеждался, как глубоко прав был древний мыслитель, утверждавший, что нет обстоятельств, столь печальных, из которых умный или ловкий человек не смог бы извлечь некой выгоды. Такие люди обнаружились довольно быстро. Джекобс скоро установил, что некий Коме - скромный механик, досматривающий за телетайпами, - уже успел выпросить у каждого из президентов по три дня добавочного отпуска и чуть было не укатил, не ожидая ответа на вопросы, сколько же президентов управляет его родной страной, если бы не Воннел, который задержал его отпуск. И все-таки - сколько их? - это волновало всех. Джекобс с удивлением и даже с замешательством отметил: сам факт, что президент не один (!), дебатируется гораздо реже, чем вопрос - сколько их? Качественная сторона дела явно уступала количественной. В охране заключали пари, как на скачках. Одна из горничных утверждала, что видела вместе трех президентов, а буквально через несколько секунд - еще одного, выходящего из туалета, и еще двух, входящих в туалет. Подсчитали, получалось, что, очевидно, пять президентов, хотя всех и смутил слишком короткий срок пребывания их в туалете. Обсуждение этого вопроса было прервано диким хохотом садовника, с которым приключилась истерика, когда он увидел одновременно трех президентов на двух разных балконах. Садовника привели в чувство, посадив под дождевальную машину. Наконец, пополз невероятный слух, что настоящего президента нет вовсе, а все эти - жулье. Назревал крупный скандал, и чтобы пресечь его, по просьбе О'Шари на ранчо приехал Воннел. Он попросил Джекобса быстро и тихо собрать всю прислугу в вертолетном ангаре, где и выступил с краткой, яркой и необычайно емкой речью. Двумя штрихами обрисовав контуры красной опасности, он бегло отметил основные этапы мирового общественного прогресса, которыми человечество обязано президенту, и наконец, как говорится, взял быка за рога. - Происки наших внешних противников, - заявил он, - ожесточение предвыборной борьбы внутри страны, губительная для нации активность оппозиции, помноженная на распространение наглого свободомыслия цветного, экономически слаборазвитого, но физически и умственно отсталого населения, потребовали в настоящее время от правительства принятия самых срочных и решительных мер для обеспечения мира и спокойствия во всем мире. Одна из них - гарантирование полной безопасности главы государства, для чего и были созданы еще четыре президента-двойника. Прошу запомнить, что все пять президентов... (В этот момент в группе охраны можно было заметить оживление: хлопали по плечу и жали лапу рыжему детине, который, вероятно, и выиграл пари.) Все пять президентов, - повторил Воннел, косясь на охрану, - одинаковы и равноправны со всеми вытекающими отсюда последствиями. Может быть, кто-нибудь сомневается в целесообразности такого решения? - ласково спросил министр внутренних дел, улыбнувшись в пол-лица, и подождал ответа. Ласточки весело щебетали под крышей ангара. - Ну и прекрасно, - сказал Воннел. - Мне остается предупредить вас, что всякий намек на то, что президент, как бы сказать... не один, будет рассматриваться как разглашение жизненно важных оборонных секретов и караться сообразно этому военным трибуналом без права апелляций и пересмотра приговора. При отсутствии утечки информации жалованье всей прислуге возрастает в пять раз в связи с увеличением объема работы. Выход из усадьбы категорически воспрещен. Ответственность за поддержание порядка возлагается на начальников личной охраны президентов командоров О'Шари и Грегори. Оба командора щелкнули каблуками. После выступления министра все поняли, что дело серьезное и что можно неплохо подзаработать. Затем все внимательно выслушали командора О'Шари, зачитавшего "приказ по усадьбе N_1". В приказе были наворочены всяческие глупости: вертолетчикам было объявлено о том, что в течение двух часов они обязаны снять с вертолетов и сдать под расписку командорам все наличные винты; из соображений секретности блокировалась канализация; определялись (никто не знал, зачем это и почему) специальные места для курения и т.п. В те минуты, когда О'Шари изощрялся в административном идиотизме, в большом парадном кабинете президента сошлись все пять высокопоставленных старичков. С полчаса поворчав друг на друга для приличия, они быстро перешли к воспоминаниям молодости, и тут каждый из них, разумеется, не мог найти более интересных собеседников. - Как приятно все-таки поговорить с образованными людьми! - воскликнул президент N_1. - Вы совершенно правы, - убежденно закивал N_2. - И в самом факте нашей множественности я вижу прежде всего доказательство неустанного труда Господа нашего, возблагодарить которого мы обязаны в любом случае. - Прежде чем решать этот вопрос, - суховато заметил пятый президент, - необходимо решить более существенные проблемы. Хочу напомнить, что день выборов президента близок... - Вот именно - президента, а не президентов! - заносчиво воскликнул N_1, который когда-то и был единственным. - Не будем уточнять, - твердо сказал пятый. - Я считаю нынешнюю политическую обстановку в стране чрезвычайно благоприятной для нас. Ярборо, наш главный соперник, - один. Нас - пятеро! - Все мы братья во Христе, - сказал второй, но третий тут же перебил его: - Если мы встанем поплотнее вокруг президентского кресла - представляете? Никакой Ярборо не найдет лазейки к нашей защите. - Так выпьем, господа, за нашу победу! - предложил N_4. - Я рад, что нашел в вашем лице единомышленников, - с казенным волнением в голосе сказал пятый. - Вторая проблема, стоящая перед нами, представляется мне еще более важной. Я имею в виду отношение к нам Совета Богов. Все мы прекрасно знаем достойнейших людей нашей страны, его составляющих. Надеюсь, я выражу общее мнение, если скажу, что те посильные услуги, которые мы оказывали им (в интересах прежде всего благоденствия нации), мы и впредь готовы оказывать. Но сам факт решения нашей судьбы без нас, за закрытыми дверьми, наводит меня на весьма грустные размышления. - Они перетопят нас поодиночке, как котят, - предположил N_4. - Мы не позволим! - перебил его регбист. - Господь не допустит этого, - перекрестился N_2. - Вы думаете, и меня они могут... того? - изумленно спросил первый у пятого. - Сегодня утром я составил проект послания Совету Богов, - твердо сказал пятый. - Не буду утомлять вас чтением этого документа. Скажу только, что в нем указано: в случае уничтожения или отстранения от власти любого из пяти президентов оставшийся или оставшиеся моментально обнародуют не только все происшедшее, но и некоторые другие сведения, о которых, кстати, не мне вам, господа, напоминать. Если вы согласны с такой постановкой вопроса, прошу подписаться. Пять совершенно одинаковых подписей легли под рукописными строками послания. - Я послал за Воннелом, - продолжал пятый. - Он скоро будет здесь. Ему мы поручим вручить этот документ Совету. А пока Воннела нет, необходимо оговорить уже частные, чисто бытовые, вопросы. Дело в том, что у нас... жена и сын. - Как это - у нас? - спросил первый президент. - У вас, у него и у него - у всех нас, черт побери! - пояснил регбист. - Деликатность положения состоит в том, - продолжал пятый президент, изрядный политик и дипломат, - что жена и сын одни, а нас пятеро. Нам необходимо регламентировать нашу семейную жизнь. Очевидно, в лоне семьи мы будем пребывать по очереди... - Как - по очереди? - возмутился первый. - Дитя мое, укротите плоть свою, - порекомендовал второй. - Господа! О чем речь! Неужели мы будем ссориться из-за таких пустяков? - добавил третий. - Я полагаю... - начал было пятый, но в этот момент в комнату вошел министр внутренних дел. - Ну и прекрасно, - закончил N_5. - Отложим, господа, решение этого вопроса на потом. Воннел, потрудитесь прочитать сей документ. Воннел молча прочитал послание Совету Богов, сохраняя на лице выражение государственной озабоченности, затем внимательно оглядел президентов и сказал с легкой, впрочем весьма почтительной улыбкой: - Здесь написано: "В случае уничтожения или отстранения от власти любого из пяти президентов оставшийся или оставшиеся моментально обнародуют..." А почему, собственно, господа, вы думаете, что обязательно будут "оставшиеся"? 15. ПОЛТОРЫ МИНУТЫ ХОДЬБЫ По дороге в "Указующий перст", где в семь утра должна была произойти встреча с Честером, Гард принял все необходимые меры, чтобы избавиться от "хвостов". В это утро ему пришлось невольно возвращаться мысленно к тому странному и не совсем обычному положению, в котором он оказался. Опытный сыщик, инспектор, а затем и комиссар уголовной полиции, он всю свою жизнь занимался тем, что кого-то разыскивал, выслеживал, преследовал. А теперь впервые сам очутился в роли преследуемого: ведь очень могло быть, что тем, кто ведет охоту за Миллером и следит за Дороном, все же удалось засечь Гарда во время встречи с генералом. В таком случае за ним наверняка установлено наблюдение. Было бы совсем некстати привести за собой в "Указующий перст" "хвост". Чертовски неприятное ощущение. Кажется, что кто-то все время смотрит тебе в спину... Ярко светило утреннее солнце. Его косые лучи играли на стеклах домов и в лужах, оставшихся от вчерашнего дождя. Небо сияло безукоризненным бледно-голубым цветом. Но почему-то все это безмятежное великолепие начинающегося летнего дня наполняло комиссара ощущением неясной тревоги. Гард усмехнулся: оказывается, многое в мире зависит от точки зрения, от того, какое место ты в данный момент в нем занимаешь. У самого входа в кабачок он еще раз задержался и, пользуясь витриной как зеркалом, снова придирчиво обозрел улицу. И лишь убедившись, что никто за ним не следит, быстро скользнул вниз по лестнице. Честер уже был "на посту" - в дальнем конце погребка за "своим" столиком, который теперь, после воскресного визита президента, мог когда-нибудь сделаться историческим. Перед Фредом стояли три большие пустые кружки. - Гард, - сказал он, - совершенно не представляю, как ты собираешься искать Миллера. По-моему, найти человека в такой стране, как наша, ничуть не легче, чем попасть в космическую ракету из духового ружья. - Ну а если эта ракета еще стоит на старте? - Что ты имеешь в виду? - Миллер в городе. По крайней мере, еще вчера вечером он был здесь. - Откуда ты знаешь? - удивился Честер. - Ты сам мне сказал. - Я?! - Тебе же звонил Таратура. А Таратура не может находиться далеко от Миллера. Профессор сейчас больше чем когда бы то ни было нуждается в охране. Честер хлопнул себя по коленке: - Черт возьми, знаешь, когда я разговаривал с Таратурой, мне послышался в трубке чей-то голос. Теперь мне кажется, что это был голос Миллера. - Это очень важно, - сказал Гард. - Впрочем... - Честер наморщил лоб и отодвинул от себя кружку с пивом. - Таратура не мог звонить из другого города? - Ты спрашиваешь меня? - сказал Гард. - Я с большим удовольствием спросил бы это у самого Таратуры. - Что он говорил? - Оживился, когда узнал, что я сижу с президентом. Какой я идиот! - вдруг воскликнул Честер. Гард вопросительно посмотрел на него: - Лично я в этом никогда не сомневался. - Таратура сказал, что хотел бы взглянуть на президента собственными глазами, - продолжал Честер, не обратив внимания на реплику Гарда. - Так, так, - напрягся Гард, - и что дальше? - Дальше ничего не было, - пожал плечами Честер. - Он не пришел. - Или ты его не дождался? - Сколько можно было ждать? Я прождал лишних полчаса, а он просил всего полторы минуты... - Что?! - Гард насторожился. - Повтори, что ты сказал, и в деталях вспомни свой разговор с Таратурой! - Подожди, не нажимай на меня так сильно... Ну да, он сказал, что находится где-то неподалеку, что от него до "Перста" полторы минуты ходьбы. - Нет, Честер, ты не идиот, - сказал Гард. - Ты король идиотов! Полторы минуты... Гард быстро прикинул: за час человек быстрым шагом проходит что-то около шести километров. Днем в городе это, пожалуй, максимум возможной скорости. Сто метров в минуту. За полторы минуты - сто пятьдесят. В крайнем случае - двести. Бежать Таратура, конечно, не собирался, это привлекло бы к нему внимание. Значит, круг с радиусом около двухсот метров с "Перстом" посередине. Это уже кое-что! Впрочем, даже не круг, а что-то вроде овала. Ведь "Указующий перст" расположен на склоне. С восточной стороны город подступает к нему из низины, оттуда добираться до кабачка дольше. Зато с запада человеку, направляющемуся в "Указующий перст", нужно спускаться вниз. Через несколько секунд Гард и Честер склонились над подробнейшей полицейской картой города, которую предусмотрительный комиссар всегда держал при себе. Гард аккуратно очертил карандашом замкнутую линию вокруг кабачка. К счастью, застройка в этом месте была не очень плотной, и внутри зоны оказалось всего лишь около двух десятков зданий, в которых мог бы скрываться Миллер. Некоторые из них сразу можно было отбросить - например, районное полицейское управление и пансионат для слабоумных. Трудно было также предположить, что профессор нашел себе пристанище в пошивочном ателье мадам Борвари. Была еще маленькая лавочка под претенциозным названием "Часы нашей жизни", которую содержал старый чудаковатый еврей Вано Рабинович, по прозвищу Ренникс. Он был так древен, что никто из местных жителей при всем желании не мог припомнить того времени, когда он был молодым. Вано Рабинович жил тем, что скупал старинные, давно заржавевшие часовые механизмы, с большим искусством и изобретательностью реставрировал их, а затем продавал таким же неисправимым чудакам, как он сам. Дважды в год, с интервалом приблизительно в шесть-семь месяцев, лавочку обворовывали. Ни всевозможные хитрости Рабиновича, вроде сирен, долженствующих выть во время кражи, ни постоянный полицейский пост, ни, наконец, бдительность всего района не спасали лавочку от разграбления. Воры подчищали ее, как голодные коты миску со сметаной, благородно оставляя хозяину только рабочие инструменты. Ограбление производилось с такой роковой и потрясающей неизбежностью, что лет двадцать назад Рабинович прекратил всякое сопротивление, хотя никуда не уехал, ибо был верующим и полагал, что от судьбы бегать неприлично. Оставшись в одних подштанниках, но зато с инструментами, он после каждого грабежа возрождался, как птица Феникс из пепла, и к очередной краже у него опять поднакапливались новые заказы и новые сбережения, которые он старался не копить, а быстрее тратить. Вот почему Вано Рабинович жил на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая, не трясясь над каждым леммом и не превращаясь в скрягу. Вообще не было бы ничего удивительного, если бы часовщик предоставил убежище Миллеру. Он мог сделать это хотя бы из чувства справедливости или просто из любви к необычному. - Исключается, - сказал Гард, когда его карандаш уперся своим острием в маленький квадратик на карте, изображавший "Часы нашей жизни". - Там, где воры чувствуют себя как в своем заповеднике, Миллеру делать нечего. Скоро внутри овала, очерченного Гардом, осталось всего четыре здания. В одном из них находилось районное полицейское управление. Когда карандаш комиссара полиции добрался до него, Честер был абсолютно уверен, что Гард пропустит его. Но Гард поставил возле знак вопроса. - Это еще почему? - удивился Честер. - Если ты хочешь спрятаться, - наставительно сказал Гард, - прячься там, где тебя заведомо искать не будут. 16. ЗАПАСНОЙ ВАРИАНТ - Ну что же, не будем терять времени, - сказал Честер, поднимаясь. - Отправимся? - Минуту, - остановил его комиссар. - Мы обязаны предусмотреть запасной вариант. У нас слишком мало времени, чтобы ошибаться. Над этим вариантом Гард размышлял почти весь остаток ночи. Он лежал на спине, подложив ладони под голову, и рассеянно наблюдал, как по оконным занавескам беспорядочно бродят разноцветные краски рассвета, - так лучше думалось. "Если в живых остался двойник профессора, - размышлял Гард, - то у него, вероятно, имеются далеко идущие политические цели. Поэтому-скорее всего он будет отсиживаться в своем убежище до тех пор, пока обстановка не накалится в достаточной степени. Но, предположим, действует настоящий профессор - что тогда? Трудно предположить, что все это - просто веселая рождественская шутка. В таком случае вся мистификация с президентами предпринята для того, чтобы заставить сильных мира сего отказаться от осуществления идеи массового дублирования людей. Но если так, можно ожидать, что Миллер, добившись нужного эффекта, выйдет из укрытия. Он должен рано или поздно появиться на сцене и, как принято говорить с легкой руки великого Альфреда-дав-Купера, "ткнуть пальцем в суть". Не исключено, что профессор предъявит что-то вроде ультиматума. Ведь не будет же он в самом деле до конца дней своих сидеть в подполье! Маловероятно также, что Миллер попытается бежать за границу, бросив на произвол судьбы жену, друзей, коллег по работе и саму установку. Кому же он будет предъявлять ультиматум? Президентам? Нет. Дорону, от которого непосредственно зависит его судьба ученого, вот кому. Хотя в поступках Миллера, как и в поступках любого другого человека, нельзя быть уверенным заранее... Впрочем, даже если он явится не к Дорону, а к президентам, он все равно окажется в руках финансовых воротил, и те постараются захватить профессора. А если они его перехватят, он в лучшем случае окажется в руках у Дорона. Но еще неизвестно, можно ли считать этот случай действительно лучшим. Так думал Гард, и приблизительно так он изложил сейчас Честеру свои предположения. - Это только догадки, - закончил Гард. - Но кое-какие меры мы все же должны принять. - Убей меня Бог, чтобы я хоть что-нибудь понимал! - честно признался Фред. - Необходимо одновременно с поисками Миллера организовать его перехват на тот случай, если он действительно явится к Дорону. - А-а-а, - сказал Честер. - Тебе нужны люди? Гард кивнул: - Своих обычных помощников, как ты понимаешь, я не могу привлечь. - Хорошо, - коротко сказал Честер, - буду через час... Он вернулся в сопровождении двух скромно одетых молодых людей. - Знакомьтесь, - сказал Честер. - Ральф Уорнер, шофер моей бывшей редакции. Мы с ним немало поездили в свое время, не правда ли, Ральф? - Бывало, - бодро произнес маленький широкоплечий крепыш в берете и кожаной куртке. - А это, - продолжал Честер, похлопывая по плечу гиганта в толстом вязаном свитере, - мой товарищ по армии, Бенк Норрис. Он был отличным боксером, а сейчас служит грузчиком в торговой фирме "Крептон и Кь". Ручаюсь за обоих, как за самого себя. - Отлично, - сказал Гард. - К сожалению, я не могу сейчас посвятить вас во все подробности. А потребуется вот что... И комиссар как можно подробнее описал им приметы Миллера и Таратуры. Один из парней должен был занять позицию неподалеку от входа в особняк Дорона, а другой - в парке возле люка потайного хода. Разумеется, Гард отлично понимал, что оба парня понятия не имеют о методах сыска. Однако это не очень смущало комиссара. Во-первых, чем меньше традиционно поднятых воротников, газет, прикрывающих лицо, глупых улыбок при столкновении с человеком, за которым установлена слежка, тем меньше подозрений. Ну а если на Уорнера и Норриса все же обратят внимание, то в той перепутанной толчее конкурирующих друг с другом сыщиков, которая, вероятно, происходит сейчас возле дома Дорона, их просто примут за чьих-то людей. - Теперь за дело! - сказал комиссар, когда Ральф и Бенк распрощались, уговорившись обо всем. Гард и Честер вышли поодиночке и как бы невзначай встретились у одного из боковых входов первого намеченного к осмотру дома. Здесь рос густой кустарник, и они могли войти незаметно для жильцов, даже если бы те вели наблюдение из окон. - Ничего не поделаешь, - тихо сказал Гард. - Придется осмотреть все квартиры подряд. - Но ведь у нас нет разрешения на обыск, - возразил Честер. - Его редко кто-нибудь осмеливается спрашивать, - заметил Гард. - Ну да что-нибудь придумаем. ...Через несколько часов они были у последнего, четвертого дома. - Ну, еще одна решительная попытка, - удрученно проговорил Гард и шагнул к одному из двенадцати подъездов. В этот же момент чья-то фигура метнулась из-за угла в соседний вход и мгновенно скрылась внутри дома. - Ты видел? - вырвалось у Честера. - Тише... Может быть, это кто-нибудь из тех. - Гард ткнул пальцем куда-то в небо. Перепрыгнув через ступеньки, они побежали по полутемному коридору. Впереди мелькнула чья-то тень. 17. ВСТРЕЧА У ДВЕРЕЙ Если бы Таратура знал, чем кончится для него сегодняшний день, он, наверное, не вышел бы из крохотной квартирки Чвиза. Словно предчувствуя недоброе, старый профессор, провожая Таратуру к двери, сказал: - Может, послать к черту Дорона и сыграть нам партию в лото? А, Таратура? - Я-то готов, профессор, - улыбнулся Таратура, - тем более что... - Вам нужно торопиться, - резко прервал Миллер. - Учтите, Таратура, письмо должно быть вручено генералу. Никому другому. Понятно? - Яснее ясного, шеф, - покорно ответил Таратура. Теплый летний день плыл над городом, бурлящим и шумящим больше обычного. Даже не очень внимательным взглядом можно было заметить, что люди возмущены, что полицейских на улице столько, сколько бывает во время выборов или забастовок, что в магазинах стихийно выстраиваются очереди, что город живет в ожидании каких-то необычайных и далеко не веселых событий. "Ну и муравейник разворошил мой профессор", - подумал Таратура. Напротив особняка Дорона за одним из столиков кафе, раскинувшегося прямо на тротуаре, Таратура сразу же засек подозрительного типа с газетой в руках. Вдалеке маячила фигура еще одного, и тоже с газетой. У папиросного киоска и закрытого входа в метро стояли двое, у каждого через руку были перекинуты плащи. Таратура мгновенно оценил ситуацию: дом Дорона под неусыпным наблюдением. Таратура, приняв вид беззаботного прохожего, лихорадочно соображал, что же ему делать. Продолжая идти, он поравнялся с тачкой, возле которой возился какой-то парень в берете. Огромное деревянное колесо тачки лежало на тротуаре, немногочисленные прохожие осторожно обходили его. - Алло, приятель! - окрикнул работяга Таратуру. - Будь любезен, подержи-ка... - Он показал пальцем на колесо. Предложение было как нельзя кстати. Таратура быстро поднял колесо и подтащил его к тачке. Пока парень загонял шплинт, Таратура внимательно осмотрелся. Кажется, за домом Дорона только наружное наблюдение. В саду, примыкавшем к дому, его опытный взгляд не заметил ничего подозрительного. - Вот спасибо, выручил, - поблагодарил парень и пристально посмотрел в лицо Таратуры. - Понимаешь, я уже два часа мучаюсь, и все без толку. Ты торопишься? - неожиданно спросил он. Таратура не ответил. - Торопливость - неважная штука, - добавил парень, понижая голос. - Не на тебя ли направлены эти глаза? Он осторожно кивнул в сторону молчаливых и неподвижных фигур, которые, как по команде, уставились на Таратуру, а потом, словно повинуясь чьему-то приказу, двинулись в его сторону. - Ныряй во двор! - зашептал парень. - Не отставай от меня! Он быстро покатил тачку к углу дома. Таратура заколебался, а затем решительно метнулся в прямо противоположную сторону и перемахнул через забор. В три прыжка он перелетел через клумбу и рванул дверь особняка. К счастью, она была открыта. Парень тем временем осторожно завел тачку на тротуар, прислонил ее к стене и медленно зашагал к темному проему между домами. За углом он так же спокойно и неторопливо зашел в будку телефона-автомата. - Помощник нашего друга пришел в гости, - сказал он и повесил трубку. ...Увидев Дорона, Таратура вдруг оробел. Он иначе представлял себе эту встречу. Ему казалось, что, подавленный случившимся, генерал сникнет, станет подобострастным, если хотите, угодливым. Но перед ним сидел холодный, подтянутый человек, сознающий свое величие и могущество. - Прошу вас. - Генерал показал Таратуре на кресло. - Я очень рад, что вы наконец пришли. Как поживает ваша матушка? Таратура ничего не понял. Он настолько растерялся, что не ответил. - Я вижу, вы очень взволнованы. Генерал вызвал Дитриха и, когда тот появился в дверях, приказал: - Коньяк, пожалуйста! Вы не возражаете? - спросил он у Таратуры. - Я... я... люблю кофе, - наобум сказал Таратура. - И чашечку кофе... - добавил генерал, обращаясь к Дитриху. - Я давно не помню такой жары. - Дорон встал и подошел к окну, за которым творилась тихая паника. - Словно в Сахаре. Говорят, солнце вредно для здоровья. В избытке, конечно. Раковые заболевания и прочее. - И мух много, - добавил Таратура. Он почувствовал, как холодные струйки пота побежали по его спине. - Совершенно верно, - сказал Дорон. - И мух. Дитрих принес коньяк и кофе. Таратура лихорадочно схватил чашку, но не смог сделать и глотка. - Генерал, - сказал Таратура, - я явился к вам... Он не успел закончить фразы, как Дорон приложил палец к своим губам. Таратура сразу все понял и, сделав лишь короткую паузу, добавил: - ...по поручению матушки. Она просила узнать, нет ли у вас средства от мух. Дорон осторожно постучал пальцем о свою голову, а затем об стол. Таратура смутился. Тогда Дорон что-то быстро написал на листке бумаги. "Ни слова! - прочитал Таратура. - Следуйте за мной". На душе Таратуры было муторно. Но страха перед генералом он не испытывал, твердо веря, что как бы там ни было, а пока что хозяин положения он. Сопровождаемые Дитрихом, они спустились вниз. Дверь убежища медленно открылась. Этого Таратура не ожидал. "Попался как кролик, - со злостью подумал он. - Дорон не может достать до Миллера; он теперь по