мы только сумели изобрести. В году будет двенадцать месяцев, если только мы не ошиблись с замерами, но их легко можно будет исправить, пройдя годовой цикл. В каждом месяце -- три недели, за исключением марта, июня, октября и декабря, когда будет еще двадцать второе число, на которые придутся, так сказать, точки условного солнцестояния, равноденствия и максимальной ночи соответственно. Итого, в году будет двести пятьдесят шесть суток, что составит вполне удобное для расчетов число. Все-таки нагрузка на горло была очень велика, Перегуда подошел к своей кафедре, выпил воды из стакана, стоящего рядом с бутылкой настоящего "Боржоми". -- Итого, сутки здесь в полтора раза дольше, но, как ни странно, многие жители уже привыкли к ним, равно спят по ночам чуть дольше и чуть дольше, чем на Земле, бодрствуют. Повторяю, пока это наилучшая найденная комбинация, но если появится другой вариант -- годовой календарь, без сомнения, будет изменен. Он походил по сцене. В зале стало чуть шумнее, чем вначале. Кто-то зашуршал конфетной бумажкой, как в прежние времена, кто-то даже сдержанно заговорил. -- Итак, сфера, гигантская сфера, похожая на придуманное Дайсоном сооружение. Что она нам предлагает? Во-первых, невообразимые масштабы. Поверхность этой сферы, если учитывать полную поверхность, будет в двести пятьдесят миллионов раз больше, чем поверхность Земли. Это значит, что сотни миллионов живых миров, которые мы могли на Земле только представлять себе, оказались тут, рядом с нами. И мы с этими мирами, к сожалению, уже столкнулись. Я повторяю -- сотни миллионов миров, о которых мы знаем очень мало. -- Перегуда вспомнил о диаграммах за спиной, похлопал по одной из них указкой, хмыкнул и решительно прислонил ее к трибуне. -- Азотно-кислородный слой, нависающий над нами, составляет в Полдневье всего несколько сотен метров. Земные самолеты тут попросту врезались бы в высокие холмы. Да они и не летают, как я недавно слышал, все эксперименты в этой области окончились безрезультатно. Но этот тонкий слой обеспечивает наличие на сфере сосуществования разных атмосфер. Толщина воздуха такова, что перемешивания не происходит. Кто знает принцип газового лабиринтного уплотнения в технике, тот меня понимает. Значит, тут возможны малокислородные миры, аммиачные -- да какие угодно. И все они рядом, близко. Мы можем добраться до них, образно говоря, пешком. Здесь возможны миры, где жизнь пошла по совсем другой эволюционной парадигме, и они тоже рядом... Вот это правильно, подумал Ростик. Странное понимание происходящего не напрямую, а как бы изнутри, когда можно представить сразу все, даже такое, о чем никогда прежде и не думалось, возникло у него. Тут есть миры, где правят разумные кристаллы, где дышат атмосферой, смертельной для человека. Есть миры, где сама форма двух ног и рук покажется смехотворной. Есть цивилизации растений, есть... Тут есть почти все. Только не рядом, а далеко. Иные -- страшно далеко, хотя -- Перегуда был прав -- до каждого из них в самом деле можно добраться пешком. -- Зачем это было сделано? -- уныло спросил кто-то из центра зала. У меня есть гипотеза, -- признался Перегуда. Чувствовалось, эти слова стоили ему немалого труда. -- Кому-то было нужно, чтобы все живые существа, скажем, нашей Галактики, или даже одного рукава Галактики, оказались собраны воедино. Зачем? Ну, предположим, кто-то задумал общегалактический заповедник, ковчег, резерват или, если угодно, музей. Разумеется, тут необходимо пройти какой-то тест на выживание... Нет, я не знаю -- зачем. Но гипотезы на этот счет, без сомнения, скоро появятся. И весьма проработанные. -- Вы предполагаете существование божественных сил? -- крикнул Борщагов. -- Нет, я астроном, материалист, -- с усмешкой ответил Перегуда. -- Но мы видим то, что видим. И это -- часть природы. -- А, природа... -- Больше Борщагов не возмущался. Вот идиот, подумал Ростик. Похоже, так подумали почти все. -- Одним из главных элементов нового мироустройства является существование шести осей, -- продолжил Перегуда, указывая рукой на схему с осями, -- образующих трехмерную систему координат. Это так называемая шестиполюсная схема. Каждая из этих осей, как мы заметили в телескоп, на пересечении со сферой тверди образует горы. Очень высокие, до пятидесяти километров, и широкие, в несколько сот километров диаметром. Без сомнения, эти шесть гор сообщаются с внешним для нас теперь космосом. Вокруг этих гор, по всей видимости, возникли довольно развитые цивилизации, по крайней мере в двух из них космические аппараты выныривают в открытый космос. Мы заметили и другие признаки высокой активности в этих районах. Ближайшая цивилизация от нас расположена "всего", в кавычках разумеется, в двадцати двух с половиной миллионах километров. Если предположить, что зоны обитаемого мира, так сказать, находятся в радиусе пятидесяти миллионов километров, а минимальное расстояние по дуге между горами составляет сто шестьдесят миллионов километров, то зона непонятного перехода между ними составляет минимум шестьдесят миллионов "темного", как мы сейчас думаем, пространства. Что там происходит, мы не знаем. Но подозреваем, что это, так сказать, технические зоны, обеспечивающие цикличность и повторяемость работы всего механизма в целом. Или там существует жизнь принципиально непонятного нам вида. -- Перегуда обернулся на Борщагова. -- Нет сомнения, что когда-нибудь мы доберемся и туда. А пока главное наше внимание должно быть направлено сюда. И он ткнул в один из ниппелей, проделанных в сфере тонкой осью, идущей от Солнца. -- Это наш ближайший полюс. И наш, так сказать, естественный партнер по приобщению к здешним мирам и цивилизациям. Если они нас примут, подумал Ростик. Похоже, так же думали и остальные. Лекция заканчивалась в атмосфере подавленности, тревоги и волнения, неуверенность этой жизни и давно подавляемый страх стали особенно отчетливы для каждого, кто тут присутствовал. По этой причине и вопросов почти не было. Лишь кто-то в самом конце зала встал, откашлялся и довольно решительно спросил: -- Скажите, товарищ профессор, почему мы? Перегуда посмотрел на притихших людей, особенно внимательно присмотрелся к начальству в передних рядах. Потом развел руками и не очень внятно проговорил: -- Ну, на это можно посмотреть и с другой стороны. Нам с вами повезло, мы оказались там, где еще не бывали люди. Нам предстоят необычные открытия. Причем количество их, как и количество новых факторов, почти бесконечно. За наш с вами человеческий век мы уж точно не узнаем и одной миллионной того, что тут имеется. Разве это не здорово? Но казенного оптимизма ему все-таки не хватило. Он махнул рукой, отошел к кафедре и выпил "Боржоми". Да, решил Ростик, здорово, но только для тех, кто выживет. А сейчас впору усложнить вопрос -- что будет здорового, если таких вообще не окажется? 23 Когда Ростик вошел в дом, мама мешала большой поварешкой борщ. Разумеется, она бросилась к нему, обняла, но он уже почувствовал, что сюрприза не получилось. То ли кто-то сказал ей, что он болтается по городу, то ли предупредили, что видели на лекции. В этом отношении "телеграф джунглей" работал в Боловске без сбоев, как в первобытных племенах. Борщ оказался жутко вкусным. Ростик сожрал две тарелки и от третьей отказался лишь потому, что увидел сковороду жареного сала с картошкой. Мама была очень усталая. Но в ее глазах горел огонек любопытства. Поэтому пришлось, когда есть хотелось уже больше по привычке, чем от голода, рассказать и о лекции, и кое-что о заводе. Про лекцию она, выяснилось, знала. -- Я и сама хотела пойти, но в последнее время... -- Она нахмурилась. Ростик ждал, он знал, что она все расскажет сама. Тем более что компот из сушеных вишен, которые они обычно все вместе собирали в вишневом саду, а в этом году пришлось собирать одной маме, показался изумительным. -- Понимаешь, в городе появились... Нет, не появились, они уже давно были -- голодные. И руководство ничего с этим не делает. Просто переложили на наши плечи... -- Погоди, но мы тоже на заводе не досыта обедаем. -- Я тебе так скажу, мне кажется, треть обычных граждан, не солдат конечно, -- в дистрофии. Хуже ситуация была только в войну. -- А они не сеяли, не пахали... Ростик даже компот отставил на пару мгновений. Потом опомнился, взял вилку, потому что чайной ложки не было, стал вылавливать из кружки ягоды. Это была отцовская кружка, он наливал ее, когда сидел "на Маркони", то есть на ключе и в "лопухах". В нее вмещалось почти полтора литра. -- Сейчас они говорят, что сеять насекомые не дали. Но, по-моему, это ерунда. -- Ерунда, -- согласился Ростик. -- Они и не пытались. Скоты!.. Восклицание вырвалось у него, когда он представил себе трудности, с которыми приходилось сталкиваться людям здесь, в тылу. Сейчас они казались ему более сложными, чем у него там, на водонапорной башне. Маму это словцо покоробило. -- Ты чего такой злой? -- Подумал о наших начальниках. Из-за них все может попросту развалиться. Не помнишь, кто сказал, что войну выигрывают на передовой, а проигрывают в тылу? Мама тонко улыбнулась, села, налила себе тарелку. Как всегда, очень мало, один половник. Только сейчас Ростик понял, что она не ела, просто смотрела на него. -- Почему? -- вопрос, конечно, не лучший. -- Не хотела отвлекаться. Так приятно было тебя кормить, -- объяснила она. Потом принялась аккуратно, по-женски, орудовать ложкой. : -- Как наши? -- спросил Ростик. -- Ну, я имею в виду все. Мама поняла, он мог бы и не пояснять. -- У Кима две сестры и мать погибли, рыли окопы, прорвались мимикры. Всех убили своими ручищами... Они острые как ножи, ну да ты знаешь. -- Ростик кивнул, знал, и очень хорошо, к несчастью. -- Я там была часа через два после прорыва. Убитых грузили в телеги, это выглядело хуже бомбардировки. -- Она кончила борщ, взялась за картошку. -- Пестель сидит не вылезая на биостанции. Они там препарируют трупы насекомых, ищут биологических врагов. Похоже, поблизости их нет. -- В самом деле? Может... -- Ростик подумал, что при решении этой проблемы мог бы пригодиться его новоприобретенный дар ясновиденья, но уточнять не стал. Просто оборвал себя. -- Что еще? -- Пока они предложили одну очень толковую идею -- перемалывать цветных кузнечиков, из тех, что удается убить у периметра, и кормить коров, свиней. То есть делать комбикорм. Говорят, коровам нравится, да и людям... Я слышала, это даже вкусно. Ростик представил себе шашлык из цветного кузнеца, которого только что застрелил из самострела. -- У нас так не делают. Да я бы, может, и не дал -- от одной мысли тошнить начинает. -- У вас еще не видели взрослого мужчину весом в сорок восемь килограммов. Дай Бог, никогда и не увидите. -- Она отставила пустую тарелку. Должно быть, эта тема была ей совсем не безразлична. Мама продолжила ее, словно давно уже пыталась доказать что-то, но ее не слушали, а она не могла отказаться от своих доводов: -- В Сахаре, когда наступает голод, едят даже тараканов. Придется -- будем есть. Может, даже уже... Внезапно в дверь раздалось несколько глухих ударов, потом она раскрылась -- и в квартиру ввалился Пестель. Он сразу заорал; -- Слышал, ты приехал. Бросился к тебе. Ты у нас, говорят, стал совсем легионер! Ростик похлопал друга по плечам, по спине, но от его слов немного опешил: -- Что значит -- легионер? Это хорошо или плохо? -- Ну, все ваши, из окопов, теперь такие доспехи носят, как римские легионеры. Должно быть, это случайно получилось, но уж очень похоже. Да и щиты эти... -- Щиты у нас овальные, у легионеров, кажется, были прямоугольные, чтобы биться фалангой. Я тоже заметила, когда он вошел, -- улыбнулась мама. -- Прямо как воин с картинки. Только не думала, что от них так... пахнет. Понимаете, картинки запах не передают. Георгий, вы будете компот? Пестель посмотрел на кружку блестящими глазами, потом все-таки отвел их в сторону. -- Не-а, нас на станции отменно кормят. Да и возможность питаться лучше, чем у других... -- Мам, налей ему. Он путает компот с ужином, обязательно его нужно подкрепить. Потом, когда Пестель поднял голову над кружкой, облизывая с юношеского пуха капли компота, Ростик улыбнулся: -- Не говори ничего, я знаю -- какие новости? Пестель кивнул и снова углубился в кружку. Ростик, которому эта жадность уже была забавна, поскольку сам он переживал изумительный миг полного покоя и совершенной сытости, стал рассказывать. Закончил он так: -- Все-таки почему тебя не оказалось на лекции? -- Я там был, вот только сидел не на начальственных местах. Специально со станции сегодня удрал, а так бы... Они замолчали. Основное было сказано. Почему-то Ростик больше всего переживал, что в его рассказе прорвалось столько горечи, столько возмущения неправильными и бессмысленными действиями руководства, создавшими заведомо проигрышную ситуацию. Но самое главное -- его бесило нежелание вождей города осознать, что теперь уже никогда не будет как прежде и следовало придумывать новую тактику, строить новые отношения с этим миром, и даже с насекомыми. Пестель, кажется, это понял. Он сидел и ждал, пока Ростик поутихнет. Мама, которая даже расхаживать стала по кухне от напряжения, тоже начала успокаиваться. Нужно было бы, подумал Ростик, уйти с Пестелем на лавочку. Она бы не услышала многого из того, что у нас происходит. Впрочем, она не бухгалтер какой-нибудь, а врач. Ее подробностями не травмируешь, по крайней мере не слишком... Чтобы сменить тему, он быстро спросил: -- А вы что нашли на своей биостанции? Только одно -- скорее всего, на холоде они не засыпают, -- твердо сказал Пестель. -- И еще очень любопытное открытие было доказано буквально на днях -- их становится больше. Понимаешь, -- он даже слегка порозовел от возбуждения, -- это какая-то биосистема, которая может регулировать продуктивность. Конечно, сейчас она перенапряжена, но они могут в крайнем случае питаться трупами. И размножаются все быстрее. Должно быть, потому, что ориентируются не на нормальный рабочий цикл каждой особи, от рождения до естественной смерти, а на укороченный, рассчитанный на гибель в бою. -- Пестель подумал, прежде чем пояснил. -- Это позволяет им развить выход солдат и рабочих в гораздо больших количествах, чем обычно. Если учесть, что они, как нормальные насекомые, вылезают из своих яиц почти взрослыми особями... Вывод напрашивается сам собой -- при сложившемся противостоянии они задавят нас скоростью воспроизводства. -- Я думал о том же в последнее время и почему-то даже в тех же выражениях, -- признался Ростик. -- Идею о коллективном разуме Роя не прорабатываете? -- Совершенно верно. -- Пестель был доволен, что их мнение не расходится. -- Начинаем прорабатывать, только называем это не Роем, а муравейником. Исходная посылка звучит так: наш Боловск попросту наступил на этот муравейник при Переносе. -- Нет, не наступили, все-таки чуть-чуть, да промахнулись, но находились они, конечно, недалеко... И они не сразу с нами драться принялись, можно было бы попытаться найти с ними общий язык... -- Первую биостанцию они разгромили в первый же день, -- напомнил Пестель. -- Они там убили не всех, -- вмешалась мама. -- Трое разнорабочих остались живы, хотя... В общем, мы пришли к выводу, что дело было в сильном запахе спирта. • Ростик внимательно посмотрел ей в глаза. Он не знал об этом. Но зависимость запаха и безопасности разнорабочих сразу понял. -- Вот именно. Ребята поддали, и их не тронули. Все дело в попытке обозначить себя или оградить запахом. Уж не знаю каким -- спиртом или перегаром. А наши козлы все восприняли как национальное унижение и приказали взяться за оружие... Пестель даже про ягоды забыл. Он поднял погрустневшие глаза: -- Подумать страшно. Все эти жертвы, всех смертей... можно было бы избежать, если бы... И начальство располагало этой информацией сразу. Да, если бы я об этом узнал или кто-то из наших ученых!.. -- Он провел рукой по лицу, пальцы его дрожали. -- Может, еще не поздно? Чтобы отвлечь друга от мысли об упущенном мирном разрешении ситуации с насекомыми, Ростик рассказал ему о странных видениях, посещавших его. И особенно подробно поведал о новых типах бойцов, вооружении и осадной технике, которые применяли насекомые. Каким-то косвенным образом это доказывало, что на уловки с запахом кузнечики теперь не клюнут. Пестель даже расстроился, когда понял, что теперь речь идет не только о репродуктивном превосходстве, но и о технологическом. А маму встревожили состояния прозрений. Она призналась, что признаки весьма информативного галлюцинирования случались и с другими жителями города, но за ними установлен довольно плотный надзор со стороны Дон-дика. В конце своей речи она пробормотала: -- Это тоже нужно диагностировать, выявлять лечение. Может быть, использовать психотропные препараты... -- Она задумалась, стала мыть посуду, а потом ушла в большую комнату. Как подозревал Ростик, ей хотелось немного расслабиться перед сном. -- Еще нас здорово смутило, что у насекомых появились червеобразные, -- продолжил Пестель. -- Помнишь, мы видели их, когда ездили с Дондиком в Чужой город? Кажется, они их используют как иностранных мастеров при Петре. Этого Ростик не знал, но сейчас у него появилась идея, и чем дольше он думал, тем убедительнее она ему казалась. -- Или как прообраз для собственных умельцев более высокого класса. Которых их матка выведет в соответствии с... Внезапно Пестель высказался: -- Слушай, если у них и вправду есть матка, тогда, может, пробиться к ней и сжечь к чер?.. Ну, в общем, в пепел. Пестель снял очки, потер тонкими, исхудавшими, но очень чистыми пальцами глаза. -- Ты опоздал с этим предложением, -- веско отозвался Ростик. -- Я убежден, что теперь маток несколько, и гибель одной или даже пары ничего не даст. Нужно было пробовать раньше, еще в июле. Тогда Пестель, гениальный друг и биолог, работающий над изучением противника почти четыре месяца, развел руками и спросил: -- Что же тогда делать? -- Хотел бы я знать ответ на этот вопрос, -- признался Ростик. -- Пусть даже в этом и будет замешано непонятно откуда взявшееся всезнание. 24 Наутро началась зима. Ростик вышел на двор и поразился спокойствию мягких, огромных хлопьев снега, которые сыпались с низкого, бессолнечного неба. Снег, должно быть, падал всю ночь, потому что иные ветви деревьев уже стали сгибаться под его тяжестью. Мама ушла, она только разожгла печь, оставив сбоку вчерашний борщ, от которого немного осталось, и небольшую кастрюльку с макаронами по-флотски. Она вбухала в них почти целую банку тушенки из тех, которые в свое время невесть откуда целыми ящиками привозил отец и складывал в погреб. Ростик едва подавил в себе желание сожрать эту кастрюлю сразу и полностью. Но от половины все-таки не удержался. Собирая на стол, он и обнаружил мамину записку. Она сообщала, что насекомые прорвались в Квелищево, устроили там пожар, попытались сжечь конезавод. И за ней зашли, потому что пострадало много лошадей. Наверное, пострадали не только лошади, но об этом она не написала ни строчки. Одевшись потеплее и с удивлением обнаружив, что его обычная зимняя одежда стала какой-то тесной и неправильной, он вышел из дома. Искать замок он даже не пытался, просто задвинул деревянную щеколду, которая должна была показать, что дома никого нет, и вышел на улицу. Нет, что ни говори, а такого плотного снега на Земле никогда не было. Шагая в центр, Ростик поглядывал на небо. Привычная серая пелена теперь сделалась более разнообразной, в ней появились разводы, образованные снежными вихрями, зарядами бурана. Впрочем, нет, настоящего бурана не было. Воздух тут был слишком тонок. По этой же причине в Полдневье и ветра настоящего никогда не бывало. Ростик подозревал, что и море тут, когда они до него доберутся, будет спокойным, вялым, без приливов, и мелким, очень мелким. Может, метров десять, может, и того меньше. Жаль, забыл вчера спросить Перегуду, что он об этом думает. В городе в последнее время всегда было на удивление тихо -- не тарахтели моторы машин, не звенели трамваи. Но снег вообще сделал все Полдневье бесшумным, почти умиротворенным. Идти было приятно. Ростик подумал, если бы не угроза неминуемой Всеобщей гибели от голода и насекомых, тут можно было бы вполне счастливо жить... Вот только отца иногда очень не хватало. Потом снегопад стих, и солнце, пробивая лучами мутные, снежные тучи, проявилось на своем обычном месте -- строго над головой. Прямо на перилах университетского филиала сидели нахохленные воробьи. Вот они-то пострадали совершенно зря, могли бы и на Земле остаться. Гардероб не работал, людей в здании почти не было. Ростик сразу пошел в библиотеку. Рая Кошеварова была одна и встретила его с распростертыми руками. Она заставила его скинуть пальтишко, поставила чайник на устроенную в центре читального зала буржуйку. Чай, конечно, был не настоящий, а какой-то липовый, но ее радушие и удовольствие принимать гостя заменили все остальное. Обменявшись десятком фраз, он спросил главное, из-за чего пришел: -- Рай, где Люба? Я смотрел на их дом, у них даже ставни закрыты. Рая погрустнела, но ответила уверенно: -- Она работает на аэродроме с Кимом. Они там все собираются запустить какой-то самолет. Он почему-то еще не взлетел, но уже падает. Как всем и всюду, Рае хотелось послушать новости. Поэтому Ростик рассказал ей кое-что о заводе, о последних боях. Когда чай кончился и он поднялся, раздумывая, как бы ему сподручнее добраться до аэродрома, в читальный зал вдруг вошел Рымолов. Он был таким же, как тогда, когда они познакомились в обсерватории. И узнал Ростика сразу же. Создавалось впечатление, что профессор даже специально зашел сюда, чтобы поймать его. Подозрения лишь усилились, когда Рымолов заметно обрадовался, осознав, что Ростик собирается уходить. -- Ну, если у вас тут все, Ростислав, не заглянете ли ко мне в кабинет? -- Загляну, -- согласился заинтригованный Ростик, -- если вы будете обращаться ко мне как все остальные -- на "ты". В кабинете у Рымолова оказалось довольно уютно. Главным образом потому, что было много книг и очень большие окна выходили на заснеженный теперь садик позади главного учебного корпуса. Не дожидаясь расспросов, Рымолов стал пояснять: -- В помещении политеха теперь, как вы знаете, находится главный госпиталь. Вот мне и пришлось перебазироваться... Тем более что тут свободных кабинетов оказалось в избытке. -- Он с довольным видом огляделся. -- Не могу без рабочего места, оно как-то дисциплинирует. Ростик отошел от окна, сел. На столе Рымолова лежали листы грубой серовато-коричневой бумаги, которые они уволокли со странного завода зеленокожих. Это была та самая схема с устройством непонятной механической черепахи. Впрочем, Рымолов не стал распространяться, почему этот лист тут оказался. -- Ох, простите, -- извинился он. -- - Чаю? Ростик отказался, он только что напился у Раи. Это Рымолова вполне устроило, он не хотел терять время. Своим мягким, интеллигентным голосом он принялся расспрашивать Ростика о последних его приключениях, а потом вдруг предложил: -- Может, тебе лучше перейти к нам? Сформировано спецподразделение при наших научных группах, вот только люди там должны служить с вполне научной любознательностью, а таких нелегко найти. Я попрошу Дондика, он сейчас к нам хорошо относится, наверняка не откажет. -- Вы с ним общаетесь? -- Ростик посмотрел на седоволосого профессора с интересом. -- После... того что с вами некогда произошло? Рымолов все сразу понял. -- Ты думаешь, после лагерей у меня отвращение к голубым погонам? -- Он потер тонкие, сухонькие ручки. -- У меня отвращение к людям определенного типа. А он -- почти нормальный. Может, еще станет совершенно нормальным, и даже лучше, чем мы с тобой. Ростик вспомнил все, что выслушал вчера и сегодня утром. -- Скорее всего, нет, профессор, не станет. Скорее всего, голодные насекомые обглодают наши косточки. Эта картина настроение Рымолова никак не изменила. "Может быть, он знает что-то, что его обнадеживает?" -- спросил себя Ростик. -- О том и речь, -- сказал Рымолов. -- Положение у нас тяжелое, и нам нужен кто-то, кто уже знает, где не следует допускать ошибки. -- Где же мы такого человека найдем? -- Не человека, а целый город. Помнишь триффидов? Ты еще о них рассказывал мне и Перегуде? -- Кого? -- спросил Ростик. Подумав мгновение или просто вспоминая, где у него что лежит, Рымолов полез на верхнюю полку одного из шкафов и снял довольно-таки потрепанную английскую книжку с зелеными трехногами на бумажной обложке. -- Вот эта книга называется "День триффидов". Последнее слово в переводе означает -- трехноги. Похожи на наших приятелей из того города, верно? -- Рымолов с удовольствием погладил книжицу. -- Отменный роман, жаль, ты не читаешь по-английски. Ростик взял у него из рук слабую, хрупкую книжицу. Она была издана в Лондоне, фамилия автора ему ничего не говорила. -- Это про нас? -- Нет, конечно, тут все -- фантастика. Но кое в чем похоже. Английский, романы... Как-то все это стало неактуально, решил Ростик. А потому следовало упростить ситуацию. -- Конкретно, профессор, что вы предлагаете? -- Я предлагаю, -- Рымолов посмотрел на Ростика зоркими, очень спокойными глазами, -- снарядить к триффидам посольство. И включить тебя в его состав. Как охранника и специалиста по нашему противнику, то есть по насекомым. Ростик подумал. О такой возможности он ни разу даже не задумывался. А должен был, идея могла оказаться выигрышной. В самом деле, триффиды, или как их там, знали что-то такое, что делало нападение на их город невозможным. Этому секрету они могли научить и людей. -- Вы думаете, они пойдут на переговоры? -- Что они теряют? -- спросил Рымолов. Логики в его ответе не было ни на грош, но он звучал в какой-то мере убедительно. -- А если?.. -- начал было Ростик, но докончить не успел. -- Если потребуется создать небольшое давление на возможного союзника, тогда вы расскажете им, что их воинственные, восставшие червяки договорились с насекомыми и, похоже, те помогают им. А это значит, у нас с триффидами есть общий враг. Это уже что-то. -- Рымолов не спускал с лица Ростика своих глаз. В них мелькнуло что-то отцовское, может, затаенная усмешка? -- Ну, так как, поедешь? Ростик набрал побольше воздуху в легкие, потом разом выдохнул: -- Вы еще спрашиваете? Часть 5. Саранча Полдневья 25 Подготовка, против ожиданий Ростика, заняла почти две недели. Это были не очень даже хлопотные две недели. Он просто приходил в здание райкома, слонялся по коридорам, иногда заходил в другое крыло, к Дондику. Если тот бывал на месте, он всегда информировал Ростика о том, как идут дела по отправке посольства в Чужой город. Если его не бывало, Ростик обедал в столовой, потому что пропуск давал ему такое право, и шел в здание универа. Тут его встречал Рымолов. Вот профессор был нетерпелив. Он хотел провернуть отправку побыстрее и, едва Ростик докладывал ему последние новости, которые, как правило, не очень отличались от вчерашних, начинал писать раздраженные записки. В начале третьей недели энтузиазм Ростика сменился вдруг, в одночасье глубоким презрением ко всей советской бюрократической машине. Раньше у него были хоть какие-то надежды, теперь они развеялись в пух. Получилось так потому, что Дондик радостно сообщил: -- Ну, кажется, все в порядке. Мы нашли тебе шофера. -- Кого? -- спросил Ростик. -- Помнишь с нами в город на БМП ездил, по фамилии Чернобров? -- Отлично помню. -- Вот его. Рост набрал побольше воздуху, появилась у него такая привычка, чтобы не злиться, не дать вырваться на волю эмоциям. -- И это все, чего я добился за три недели хождения из кабинета в кабинет? -- Разве три? -- Дондик почесал нос, полистал настольный календарь. -- М-да, в самом деле, больше двух. -- Он подумал, постучал карандашом по столу. -- Ну, погоди. И исчез на полчаса. Ростик постоял, походил, посмотрел в окно, взял какой-то том комментариев к непонятному закону, изорванный, очевидно, для растопки очень аккуратной буржуйки, которую Ростик еще в первую неделю своего хождения сюда обнаружил в маленькой, незаметной комнатке за кабинетом. Еще там стояла кровать с пружинным матрацем, висело несколько полотенец и пара шинелей. На одной были погоны голубого цвета, на другой -- милиционерские. Потом дверь распахнулась, и в комнату влетел Дондик. За ним плелся высокий, совершенно блеклый и невыразительный солдатик с голубыми погонами на плечах и с карабином в руке. -- Вот он еще с тобой поедет, -- пророкотал капитан. -- Как со мной? Мы же ждем, когда утвердят фигуру главного посла. Я всего лишь наблюдатель и... -- Ростик не знал как закончить. -- Теперь ты назначен старшим и можешь отправляться хоть сегодня. Найдешь машину в гараже, там Чернобров играет, поди, в козла с другими шоферами. Тогда Ростик и понял, что система заслуживает только презрения. И даже воевать с ней -- нелепо, просто потому, что она недостойна сил здорового, нормального человека. Жаль, думал Ростик, что я об этом раньше не догадывался. Я бы сюда ни ногой... -- Ну нет, -- сказал он вдруг, вероятно под влиянием последних своих соображений. -- Я один не поеду. Если что-то пойдет не так... Я требую еще одного человека. Да так и солиднее выйдет. -- Хорошо, -- поднял от стола голову капитан. Кажется, он был даже странно доволен, что Ростик начал торговаться. -- Сделаем, что в наших силах. В ваших, -- заверил Ростик. -- Мне нужен секретарь и свидетель. На эту роль я предлагаю... -- У Ростика было несколько кандидатур, но все они были весьма занятыми людьми. И лишь одного человека, по его мнению, можно было без ущерба для города взять с собой, -- Эдика, из "Известки". Дондик кивнул и послал своего солдатика, чтобы журналиста отыскали и доставили к нему хоть из-под земли. Тем временем Ростик отправился общаться с Чернобровом. Тот в самом деле бездельно сидел за столом в райкомовском гараже, но не играл в козла, а лениво раскладывал пасьянс. Узнав, что завтра после завтрака они наконец тронутся, он даже раскраснелся от удовольствия, смел карты и пророкотал на весь полупустой бокс: -- Вообще-то, у меня все готово. Так и оказалось. Ростик, Эдик, голубопогонник, которого бойкий на язык Чернобров сразу стал называть Голуба, сам Чернобров собрались у БМП почти затемно. Паек на два дня был им уже приготовлен, его принес Голуба. Они открыли ворота, показали охранникам какие-то бумаги и поехали. Пронеслись по стылому, голубому от ночного мороза городу, распугивая привыкших неторопливо расчищать тротуары дворников и демонстративно забывающих о проезжей части, и выскочили к Бобырям, почти в то самое место, откуда начинали свой путь прошлый раз. Тут пришлось подождать, потому что растаскивание вмерзших в красно-черную землю заграждений было делом более сложным, чем летом. Но ребята из замерзших окопов справились с этим не в пример лучше, чем в прошлый раз. Хотя бы потому, что научились обращаться со щитами, научились держать сплошной строй, а когда насекомые пальнули из одинокой тут катапульты, хладнокровно пропустили снаряд мимо, разделившись на мгновение в разные стороны. Потом БМП поехала вперед, и Ростику стало ясно, что дорога легкой не будет. Колеса, хотя они и были приспособлены практически к любому бездорожью, проваливались чуть не до оси, буксовали, а время от времени начинали дико расшвыривать снег, тщетно пытаясь сдвинуть машину с места. Первый раз это произошло, когда они еще не вышли с позиции насекомых. Голуба, укутанный в зимнюю шапку и тулуп, принялся бодро крутить турель крупнокалиберного пулемета, поливая все подряд свинцом, пока Ростик попросил его этого не делать. На что Голуба всунул голову в кабину: -- Почему? Это ж враги! -- Много мажешь, -- откомментировал Ростик. -- А патроны еще пригодятся. Голуба вздумал было обидеться, но потом вал насекомых стал сплошным, Ростик сам вылез из уютного тепла переднего пассажирского сиденья, встал за турель и принялся бить короткими очередями -- по две-три пули, не больше, и в самые плотные скопления атакующих богомолов и кузнечиков. Посмотрев на эту работу, Чернобров головой покрутил и тут же перекрестил Голубу в Голубца. Да и сам солдатик присмирел. Выбравшись на снежную целину, машина пошла ровнее. Должно быть, простор и относительно ровная поверхность ее устраивали больше, чем изрытая воронками, перемешанная ногами и лапами бесчисленных атак и контратак линия фронта. Вспомнив прошлую поездку, Ростик попросил Черноброва не очень торопиться, но безрезультатно. Не проехали они и трех километров, как тот чуть не по борт влетел в замерзшее, мелкое, невидимое под снегом озерко. Когда они все-таки выбрались из него, заякорившись тросом на встроенной в машину лебедке к соседнему огромному, почти земному дубу, водила тоже поутих. Эдик, замерзнув в своем не очень подходящем для поездок в открытом кузове пальтишке, втиснулся в кабину, и, увидев его сизый армянский нос, Ростик над ним, конечно, сжалился. Они так и просидели почти до конца дороги: наполовину в кресле, наполовину друг на друге. Зато так было теплее и веселее. Вконец поголубевшему от холода Голубцу никто уже погреться в кабине не предложил, потому что длинный тулуп должен был сохранить его от любого ветра и мороза. Если этот недотепа сумеет замерзнуть с такой роскошной экипировкой, то сам будет виноват. Общее мнение и донес до сведения голубопогонника Чернобров, не стесняясь затравленного взгляда и кислой рожи собеседника. Потом они подъехали к городу. Тут начиналась работа Ростика, но как за нее взяться, он не знал. К тому же ему показалось странным, что их не попытались атаковать дикие червеобразные, которых прошлый раз около города, да и в самом городе, оказалось немало. Так или иначе, Ростик выскочил из машины, разминая ноги, присел, покрутил головой, как и прошлый раз, не обнаружил никакой стражи на стенах у входа, открыл ворота и предложил Черноброву въехать. -- Вот сожгут они наш транспорт, будет у нас и дружелюбие, и мир во всем мире, -- отозвался Чернобров. -- Учти, командир, я эти ворота протаранить не смогу... -- Зато от диких червеобразных, что болтаются вне города, будете закрыты, -- ответил Ростик, и это убедило всех. Оставив у машины водителя и Голубца, Ростик с Эдиком, поплотнее запахнувшим свое пальтишко, потащились узкими улицами к центру. Но уже через пару поворотов Ростику стало ясно, что вид засыпанного снежком города существенно отличается от прокаленного солнцем лабиринта, который, как ему показалось, он успел понять по прошлому посещению. В общем, они заблудились. Тогда пошли назад. Благо на снегу остались отпечатки их ног. Разглядывая эти отпечатки и постепенно накапливая свой обычный энтузиазм, Эдик спросил: -- А все-таки как мы будем устанавливать с ними контакт? -- Поднимем вверх руки и пойдем потихоньку навстречу. -- А они поймут? Эхо его слов прокатилось по тесной улочке. Ростик усмехнулся: -- Скоро узнаем. Они вышли на довольно широкую улицу, и Ростик решил пойти в том направлении, где они еще не блуждали. Попытка оказалась успешной, через пару-тройку поворотов они нашли первые развалины. На глаз было видно, что их стало больше, чем в июле, это значило, что гражданская война длилась тут еще не один месяц после того, как люди уехали. Развалины позволили найти и библиотеку. -- А почему ты решил, что их нужно искать именно тут? -- спросил Эдик. -- Ничего я не решил, я пробую. Они спустились по лестнице в тот зал, где нашли склад глиняных табличек, прошли по темным коридорам, и вдруг Ростик почувствовал впереди какое-то движение. Почиркав кресалом, он выбил искры на приготовленный факел и, когда все вокруг озарилось довольно-таки дымным, мерцающим светом, разобрал впереди неясные тени. Где-то сбоку раздавались осторожные шорохи. -- Вот они, -- шепотом произнес Эдик. Ростик, ослепнув от искр, ничего не увидел, но быстро спросил: -- Зеленые или... -- Зеленые. Тогда так. -- Ростик воткнул в трещину пола факел, вытащил из кофра, который волок на плече, довольно толстый половик, специально выпрошенный у мамы, расстелил его на пол, сел и поднял руки. -- А ты отойди пока к стене. У меня нет для тебя второго ковра. Эдик отошел. Постоял. Ничего не происходило. Тогда он не выдержал и стал разговаривать. Его голос отдавался вокруг глухим эхом: -- А зачем эта штука тут... Ну, я хочу сказать -- коврик? -- Так делали индейцы. Это общий знак миролюбия, неготовности к бою. -- Ты думаешь, это поможет? Ростик не был ни в чем уверен, но ему хотелось верить, что он не ошибается. Поэтому он не стал отвечать, опустил руки, чтобы они немного отдохнули, а потом снова поднял их. Так длилось довольно долго. У него даже зад задеревенел, а ноги над ботинками стали холодными, как камни под половиком. По-прежнему ничего не происходило. -- Они не придут, -- уверенно сказал Эдик. -- Нужно идти дальше. Отчаяние в душе Ростика стало почти невыносимым. Вдруг где-то впереди послышались осторожные, шаркающие шаги, и в круге света мягко, словно качание тростника в утреннем тумане, появился зеленый. Он был очень высок. И на него были накинуты широкие, длинные, почти до пола, серые или серо-зеленые куски ткани. Он подошел к Ростику и медленно согнулся, приблизив свои ужасающие жвала к лицу человека. Потом повернул голову, чтобы один его глаз, который был приспособлен смотреть только вбок, видел Ростика, а другой -- Эдика. -- Ну вот, -- сказал Ростик. -- А ты боялся, что не получится. Встань-ка, чтобы ему было удобнее тебя разглядывать. 26 Они рассматривали друг друга, человек и зеленокожий, похожий на растение тип, у которого не было век на глазах, чтобы мигать, и даже в морозном воздухе подземелья Ростик вдруг начал ощущать тонкий, почти неуловимый запах горечи, смешанный с какими-то цветами. Пожалуй, это было похоже на жасмин, смешанный... да, смешанный с перцем. От этой мысли Ростику стало смешно, и он хмыкнул. Да так резко, что зеленокожий поежился. Потом эта зеленая каланча опустилась на корточки, его ноги под длинными одеяниями согнулись в трех суставах. Он вытянул руку. Ростик опустил руки, они затекли уже до такой степени, что ему показалось, если сейчас предстояло рисовать, он не сможет сделать даже крестик. Зеленокожий поднес свою длинную правую руку к половичку Ростика, с интересом потрогал ткань. Потом ткань Ростикова пальто, потом коснулся побелевшей кожи на тыльной стороне запястья его руки. Теперь Ростик поймал себя на том, что слегка вздрогнул. Хотя прикосновение это было очень деликатным, осторожным и даже нежным. -- Здорово, -- прошептал от своей стены Эдик. -- Что дальше? Он, похоже, рассматривал все происходящее как экспериментальный спектакль. Ну что же, решил Рост, может, зеленокожий думает так же. Бывают же и у них дураки. Хотя этот, кажется, таким не был. Тогда он вытянул с