вь моя, исстрадавшаяся на жесткой коже этого белого иблиса! О солнце мое, натрудившее дивное горлышко в непотребном крике! О печаль моя, устало открывающая божественный ротик и вдыхающая ошеломляющей грудью... - ВАЗ, УАЗ, МАЗ, КАМАЗ - язви тебя в карбюратор! От таких слов добрый домулло многозначительно окосел, имитируя китайского мандаринчика. Услышать подобное из уст невинной девушки было для него равносильно полноценному плевку верблюда в самую душу. - Это ты?.. Ты, богохульник, оскверняющий воздух столь ужасной руганью, что ей нет названия! Ты ее этому научил?! - Не-а, - устало ворочая языком, отказался Оболенский, но впервые взглянул на маленькую Ириду с неподдельным уважением, - не я это. Наверное, из детского сада принесла, они там быстро все подхватывают. - А что я такого сказала? - на всякий случай уточнила танцовщица, но достойного ответа получить не успела. Из-за угла дворца, со стороны гарема, показались первые догоняющие; мужчины и женщины бежали единым строем, вперемешку, под предводительством эмира, оставившего в прошлом все религиозные предрассудки. А в распахнутых воротах появилась могучая фигура Ириды аль-Дюбины: - Спешите ко мне, я вас прикрою! Все трое героев, не задавая вопросов, ринулись вперед, за дворцовой стеной их ждала та же самая телега, запряженная двумя лошадьми. Оба стражника со следами побоев на лицах отдыхали рядом. Башмачник Ахмед, стоя в полный рост, уже крутил над головой вожжами: - Скорее, скорее, отважные похитители девиц! Нас не догоня-а-ат! Откуда одинокий багдадский башмачник знал эту мелодию - осталось полной тайной. Лев даже не успел особенно удивиться. Тем паче что обе Ириды с разбегу прыгнули в телегу (пардон за бытовую рифму!), кони рванули с места, и он сам едва-едва успел плюхнуться на самый краешек. А вот Ходжа... Не отличавшийся особым проворством ног, Насреддин всегда больше полагался на собственную голову. Однако в этот раз она могла послужить ему лишь средством расплаты... Багдадский вор плюнул, соскочив на ходу, и бросился на выручку другу. x x x Стиль тигра - агрессивен, стиль змеи - изящен, стиль осла - узнаваем... Северный Шаолинь. ... Когда Маше Оболенской объявили о некотором улучшении состояния больного, она на радостях оповестила всех знакомых, ну и меня в том числе. Стационарное лечение дало свои результаты, пациент уже начал открывать глаза, шевелить пальцами ног и даже слегка поворачивать голову. Конечно, до окончательного выздоровления было еще очень далеко, но согласитесь, и такие достижения весьма впечатляли, вселяя законную гордость за нашу медицину. Все видееоборудование из палаты убрали, а мелкие кражи прекратились сами собой. Не то чтобы поймали вора, отнюдь, злодей до сих пор ходил безнаказанным. Просто весь медицинский персонал сам по себе постепенно взял привычку не носить с собой мелких вещей. То есть вообще практически никаких - часы, кольца, браслеты, кошельки, ключи, брелочки исключались напрочь. Теперь все это запиралось в сейф в кабинете главврача и выдавалось под расписку по окончании рабочего дня. Такая схема хранения вполне себя оправдала, полностью исключив саму возможность кражи. Кто же знал, что в один прекрасный день таинственный вор взломает даже сейф?! Милицию вызывать не стали. Сейф был вскрыт (все-таки вскрыт, а не взломан!) ночью, так что никаких ценностей, за исключением официальных документов, там не было. Все бумаги остались нетронутыми, а неизвестный преступник, видимо смеху ради, вложил внутрь телефонный аппарат и все, что в беспорядке лежало на столе главврача. В конце концов сошлись на модной версии шалостей барабашки... Вообще, засев за эту книгу, я невольно поражался своей невнимательности и равнодушию. Вспоминая редкие звонки Маши и сумбурные рассказы, мне становилось просто стыдно за собственную черствость. Как и большинство, я ограничивался словами участия и сочувствия, а ведь в это время за моей спиной развивалась целая история! Сколько разного и интересного можно было бы увидеть воочию, если бы я не корпел у компьютера, а приехал и сел в засаду у постели больного друга? Кто знает, быть может, я был бы единственным свидетелем необычайного искусства настоящего Багдадского вора... ... Лев говорил, что их судьба в ту ночь действительно висела на волоске. Из-за нерасторопности Ходжи и отчаянной трусости Ахмеда телега ушла далеко вперед. А среди слуг эмира оказались довольно быстроногие ребята, и дело могло кончиться очень печально, если бы не... В тот момент, когда Оболенский подхватил растянувшегося на мостовой друга, первые эмирские молодцы уже бежали к распахнутым воротам. Закрывать их было некогда, да и преследуемых от догоняющих отделяли какие-то пятьдесят шагов. Вот тут-то словно из-под земли вырос маленький, но очень грозный серый ослик! Оскалив зубы и прижав уши, он издал длинный пиратский клич, что-то вроде "Иа-хо-хо!", отважно бросившись на врага. Храбрые нукеры были готовы ко всему... но не к этому. Поверьте, взбесившийся осел - это каюк тигру! Рабинович кусал всех за все подряд, лягался ногами в самые неподходящие места, пихался крупом, хлестал хвостом и орал так, словно пытался на спор перекричать всех муэдзинов сразу. Нападающие стушевались, сбились в кучу и, отмахиваясь саблями от "длинноухого шайтана", предприняли тактический отход за подкреплением. Ослик тут же сорвался с места, пулей подлетел к своим хозяевам и услужливо подставил спину. После секундного размышления мужчины кое-как уместились вдвоем, а мужественное непарнокопытное резво бросилось прочь. Рабинович несся вперед резвее породистого аргамака. Как только они пересекли площадь и скрылись в россыпи переулочков, риск погони отпал сам собой. Мохноногий спаситель перешел на размеренный шаг, а двое друзей пошли рядышком пешком, давая герою хоть немного отдышаться. - Никогда больше меня так не обнимай. - Блин, и ты туда же?! - Куда я? Нет, хвала аллаху, я не туда же! Я в голом виде по чужим гаремам не бегаю... - Это от зависти! И нечего на меня так смотреть - я не голый, у меня тюбетейка и вот... это вот... прозрачное. Ты чего уставился? - Вах, никуда я не уставился. - Нет, уставился! То не обнимай его, то сам глаза отвести не может!.. Какой-то ты подозрительный, Ходжа... Нужно мне было тебя обнимать? Просто держаться за что-то надо. - Ну и держись подальше! И прикройся чем-нибудь... Вот, на, свой халат отдаю. - Без блох? Ладно, шутка... - О Аллах, ты видишь мое долготерпение? Отметь это в Книге Судеб и признай, что теперь мне есть чем откупиться за все грехи. Так что колеса Рока успешно вошли в свою колею. Правда, на подходе к лавке башмачника соучастники еще немного поцапались, выясняя, кто так хитроумно поставил осла в засаду и кому он, осел, вообще принадлежит? Рабинович, уже неоднократно слышавший подобные споры, проявлял поистине философское равнодушие. Или, попросту говоря, "пофигизм", ибо точно знал, что не принадлежит никому, кроме себя любимого. А в шумные приключения Багдадского вора и его друзей идет исключительно добровольно, по причине любопытства и авантюрного нрава. Но ослы - существа неразговорчивые, посему все мысли лопоухого умнички так и оставались при нем же. В лавке горел свет, телега с лошадьми стояла у входа, а взмыленный Ахмед торопливо переносил в нее вещи. - Хвала аллаху, вы тоже живы! - Вашими молитвами, - буркнул Лев. - Потому, что руки помощи от тебя не дождешься, - так же сухо добавил Ходжа. - Но... я... я же... ведь надо было... - смущенно забормотал башмачник. - Главное ведь - спасти женщин?! Вот я их и... то есть, конечно, это мы их... мы все их спасали! Оболенский махнул рукой и вошел в лавку, домулло молча протиснулся следом. Аль-Дюбина, сидя на кошме, паковала в узлы самое необходимое. Ее рыженькая сестричка безмятежно спала, свернувшись калачиком, на старом ковре в углу. Лев только хмыкнул и поспешил переодеться, Насреддин же сразу уселся у стены, налил себе остывшего чаю и как ни в чем не бывало начал светскую беседу: - Скоро рассвет, уважаемая. Ночь была насыщенной, и нам всем стоило бы отдохнуть где-нибудь - подальше от Багдада. - Мы едем в мой кишлак, - лаконично поведала старшая Ирида. - Хорошее дело, о мудрейшая. Пора, давно пора навестить вашу почтеннейшую матушку. А она не очень огорчится, если мы вас немного проводим? Я вчера обещал другу показать окрестности Багдада... - Остановитесь у меня, там вас не будут искать. - Ваша забота о нас, недостойных, превыше всякой похвалы. Аллах, всевидящий и всемогущий, не оставит вас без награды. Но воины эмира наверняка будут отвлекать нас от дружеской беседы и тихих радостей жизни... - Не будут, - уверенно обрубила девушка. - Мой папа направит их поиски в другую сторону. Уж это он мне точно обещал! - Храни его Всевышний! - благодарно поклонился Насреддин и отправился собирать собственные немногочисленные пожитки. Примерно через полчаса все были в сборе. Заранее подкупленные стражники быстренько выпустили из города двух всадников, девушку на осле и странную "супружескую" пару, где "жена" волокла за собой "мужа", а тот только вскрикивал от радости. Начиналась новая стезя приключений Багдадского вора - так сказать, вне стен Багдада. И пусть это были не такие захватывающие события, но тем не менее... Хорошо, я буду нетороплив и последователен. Продолжим? x x x Все, что нам дается даром, лучше брать деньгами. Еврейская мудрость. Раз уж мы договорились рассказывать друг другу истории, то, думаю, сказку о Багдадском воре и аль-Дюбине можно считать законченной. Нет, разумеется, они так сразу не расстались, но и провести всю оставшуюся жизнь в далеком горном кишлаке Оболенский бы ни за что на свете не согласился. Их совместные планы были утрясены еще утром, почти сразу же за воротами Багдада. Было решено, что девушки под охраной Ахмеда (хотя надо еще посмотреть, кто под чьей охраной!) отправлялись в почти двадцати километровый путь, к матушке старшей Ириды. А два массовика-затейника намеревались неспешно отсидеться в маленьком кишлаке Кадисе, что расположен буквально в трех часах ходьбы от славного Багдада и скорее даже считается его пригородом. Там часто останавливались разные путешественники, был большой караванный двор, а затеряться в толпе всегда легче. К тому же где, как не в караван-сарае, воровские способности Оболенского могли найти себе лучшее применение? Ходжа первым проговорился, что у них кончаются деньги: пришлось сделать немалые (добровольные и не очень) пожертвования соседям, хотя впоследствии все легенды однозначно утверждали, будто бы Насреддин безвозмездно раздавал все золото беднякам. Да - раздавал, да - безвозмездно, да - почти все, но... Во-первых, из самых разных побуждений, и филантропия играла здесь самую распоследнюю роль. А во-вторых, раздавал-то действительно домулло, но кто добывал непосредственные капиталы? На одной детской афере с киданием лохов по принципу: "Вот! Зверь под названием кот!" долго не протянешь и много не заработаешь. Ходжа честно признавался, что даже провести эту шутку в гастрольном порядке, каждый день меняя кишлаки, - все равно очень рискованно. Дурная слава распространяется быстро, а кизиловые палки - вещь пренеприятнейшая, так что риск прямого воровства был практически минимален в сравнении с иными способами изъятия денег у населения. Следующую историю, согласно установившейся традиции, мы могли бы условно озаглавить как: "Али-Баба и Багдадский вор проявляют чудеса храбрости, избавляясь от...", ну и так далее. Подходит? Опаньки! Ребята, я, кажется, упустил одну очень важную вещь. Не для всех важную, конечно, но женщины все время меня спрашивают: а как дальше сложились отношения рыженькой танцовщицы Ириды Епифенди и знаменитого Ходжи Насреддина? Была ли у них любовь? А свадьба, а дети? Кое-что могу сказать со всей определенностью - любовь была! Домулло не раз навещал свою шаловливую избранницу, и его чувства не были безответными. А вот насчет свадьбы и всяких дальнейших совместных проживании "долго и счастливо" - увы, не знаю. Лев ничем не мог помочь в плане информации просто потому, что все это произошло уже после его таинственных приключений. Или не произошло вообще... Придумайте себе любой вариант развития событий, и, если вы всерьез верите в теорию материальности человеческой мысли, тогда где-то там далеко у этих двоих - все сбудется. Мне кажется, что они будут вам только благодарны... Ну а мне, к сожалению, нельзя ни на шаг отступать от истины и разворачивать историю так, как это было бы желательно сентиментальному читателю. Довольно псевдолитературной болтовни - ближе к делу... - Лева-джан, я тебе арабским языком повторяю - это мой осел! - Ходжа, ну у тебя хоть кол на голове теши. Я сам! Собственноручно! Его! Украл! Значит, он мой... - А потом ты подарил его мне! - Ничего я тебе не дарил! Ты сам его схватил, внаглую, без спроса. - А ты не оспаривал, значит - он мой! Мой, ибо сказано в Коране... - За-бо-дал! - Аналогично! - О, какое мы слово выучили?! ... Вот так легко и беззлобно беседуя на чисто философские темы, два друга возлежали на старом персидском ковре третий день, тратя золотое время в самых недорогих номерах караван-сарая. Цены на продукты и жилье были достаточно низкие, красть приходилось по минимуму, и уж конечно не там, где ночевали. Ослик наслаждался подножным кормом, а новости, привозимые купцами из Багдада, в основном обнадеживали. Главной темой был визит в эмирский дворец целой банды волшебников, похитивших у главы города его горячо обожаемый гарем. Хотя некоторые, более осведомленные, уточняли, что волшебников было всего двое и похищен не целый гарем, а лишь одна жена, зато самая любимая. Кое-кто поминал также и дикого снежного барса, изувечившего своими копытами весь цвет эмирской гвардии. С чего это у барса вдруг выросли копыта - никто не знал, но все верили. Ответные меры, предпринятые разобиженным эмиром, воспринимались окружающими несколько скептически. Городская стража Шехмета получила по чалмам, и хотя они теперь хватают всех подряд, виновные до сих пор так и не найдены. Проблема как раз не в том, чтобы кого-то поймать, а в том, что эмир лично видел в лицо тех, кого поймать-то как раз и требуется. То есть абы кого уже никак не подсунешь. Безвинно задержанным дают подзатыльник и вынужденно отпускают восвояси. А самые свежие новости впечатляли и того круче: никаких волшебников не было вовсе! Эмирский дворец на самом деле посетил неуловимый Багдадский вор со своим хитроумным напарником Ходжой Насреддином. Имя Льва Оболенского стало всенародно известным за какие-то два дня! Конечно, ничего, кроме плахи, такая слава принести не могла, но факт ее наличия все равно немножко окрылял. Прибывающие и отбывающие купцы рассказывали друг другу сказки об удачливом воре, нарушителе всех заповедей Корана, и осмеянном эмире, поборнике закона и справедливости. На Льва и Ходжу никто не обращал внимания. Предположение, что оба мошенника отсиживаются здесь, в самой гуще народа, казалось чрезмерно глупым. И даже если бы они оба били себя в грудь, предъявляя паспорта с фотографиями, - им бы все равно не поверили. А может быть, и поколотили за присвоение чужой популярности... История с Али-Бабой началась, когда Оболенский проголодался. Домулло пожал плечами, он тоже был не дурак покушать, поэтому заказали на двоих большое блюдо настоящего узбекского плова. Обедали на открытой веранде, подобно римским патрициям возлежа на потертых пуфиках. Свежие лепешки, дыню и холодную простоквашу на десерт подали сразу же, но не в этом дело, а в том, что, почти покончив с горячим, Лев неожиданно заметил краем глаза смуглую руку, тянущую со стола лепешку. Удивлению Багдадского вора не было границ - его пытались обокрасть! Могучая ладонь Оболенского, подобно лапе царя зверей, накрыла руку злоумышленника. - Ходжа, ты тока глянь, что у вас тут творится - лепешки буквально изо рта рвут! Как пылесос плюшки фрекен Бок... Насреддин придирчиво осмотрел извлеченного из-за занавесочки щуплого мужичка с дрожащими губами. - Уважаемый, судя по вашей одежде, вы - местный. Скажите, неужели ваш казий никогда не рассказывал, как в эмирате наказывают воров? - Не губите... - из последних сил пискнул несчастный и обвис в потере сознания. Лев аккуратно положил его рядышком и укоризненно обернулся к Ходже: - Братан, ты уж полегче как-нибудь... Глянь, до чего мусульманина довел, а ведь у него жизнь небось и так не сладкая. - Вах, вах, вах... Вор всегда заступается за вора, или, как говорят мудрецы, одна рука не откажет другой в умывании! Но ты ошибаешься, о мой мягкосердечный друг, - это очень зажиточный человек. - Да брось... - Посмотри сам, - Насреддин многоопытно кивнул на добротное платье лежащего, - халат чистый, новый, чалма дорогая, чувяки сделаны на заказ, а руки... Вай мэ, ну вообще-то раньше он много работал, мозоли еще видны. Хотя последние года два... - Браво! - слегка поаплодировал Оболенский. - Скотланд-Ярд в очередной раз посрамлен великим мастером дедукции. А скажи-ка мне лучше, зачем такому солидному дяденьке воровать мою законную лепешку? Честно купленную, отметь! - Отмечаю, на краденые деньги. - Не увиливай от ответа! - А ты от ответственности! - Почтеннейшие... - У пришедшего в себя мужчины оказался такой слабенький голос, что соучастники разом прекратили диспут. - Ради аллаха, дайте мне самый маленький кусочек лепешки... Я буду вечно молить Всевышнего за вашу доброту! - Ходжа, да он просто голодный... - беспомощно протянул Лев. - Как хоть тебя зовут, голодающее Поволжье? - Али-Баба... x x x Искренняя забота есть разновидность шантажа. Больной, но богатый родственник. Думаю, что популярную сказку об Али-Бабе и сорока разбойниках вы и без меня знаете. Излишней нужды в детальном пересказе нет, но позволю себе обратить ваше внимание на некоторые, несколько щекотливые, моменты. Сам я этого тоже никогда не замечал, и Лев, расписывая этот сюжетик, буквально открыл мне новое прочтение давно известной истории. Буду краток. Как вы помните, Али-Баба успешно победил всех нехороших разбойников и богато зажил с уворованным им золотом. После смерти брата Касима он унаследовал и его дом, и его жену, и рабов. А именно среди них и бытовала некая Марджина, известная своей паранормальной преданностью хозяину. Именно она изобразила на дверях всех домов своего квартала тот самый крестик, которым разбойники пометили дом ограбившего их Али-Бабы. Только она, а не кто другой, повинна в страшной, чудовищной смерти самих разбойников - Марджина залила их кипящим маслом! Представьте на секундочку: хрупкая женщина с бледным лицом сорок раз кипятит ведро кунжутного масла, чтобы сорок раз пойти и вылить его на головы беспомощных людей, сидящих в больших кувшинах... Сорок ходок, сорок человек, сорок воплей боли, сорок смертей и спокойный, уверенный в себе взгляд человека, считающего, что творит правосудие, угодное Аллаху! А бесчестное убийство атамана разбойников?! Она ведь попросту зарезала его, без всякого предупреждения распоров горло гостю, вежливо наслаждавшемуся ее танцем! После первого преступления несколько шокированный, но все же благодарный за спасение Али-Баба дал ей золота и отпустил на свободу. Золото бывшая рабыня, естественно, прикарманила, а вот на свободу не пошла, предпочтя остаться в доме своего господина. Ей не рискнули перечить... Да и кто бы, скажите, особенно возражал дамочке, за одну ночь отправившей на тот свет целую банду?! Вот после этого, уже будучи, по сути, вольным человеком, она и замочила главаря разбойников. Причем сделала это демонстративно, при всех, раз и навсегда давая понять, кто теперь главный в доме. Бедный Али-Баба не сразу понял, что происходит... Он даже радовался вначале, видя, как бодро и решительно Марджина управляется со всеми делами по хозяйству, раздавая приказы направо и налево. Он прозрел, лишь когда все ключи от дома оказались у нее на поясе и повар виновато, пояснил, что без распоряжения "суровой госпожи" не смеет дать ему поесть. В считанные дни был установлен самый настоящий террор. Без соизволения бывшей рабыни никто и шагу ступить не смел, а та все туже закручивала гайки... Мы уже упоминали о названии этой истории, но давайте все же внесем некоторые правки... Пожалуй, пусть лучше будет вот так: "Сказ о Багдадском воре, Али-Бабе, страшной красавице Марджине - убийце разбойников и бедных стражниках Шехмета..." Нет, Ходжа, конечно, тоже участвовал, но если перечислять всех, то никакой бумаги не хватит. Пока голодающий Али-Баба слезно обрисовывал ситуацию, два сочувствующих слушателя все подсовывали ему то лепешку, то кусок дыни, то остатки плова. История простодушного, доброго сказочного героя взывала к чисто мужскому братству, и Оболенский уже был готов украсть для него какой-нибудь домик с фруктовым садом, где его не найдет ни одна Марджина. - Что вы здесь делаете, мой господин? Троица едва не подпрыгнула на месте - за их спинами стояла неулыбчивая молодая женщина лет двадцати пяти. Вся в черном, лицо до глаз закрыто полупрозрачной вуалью, а сам голос способен заморозить фрукты на зиму. Али-Баба побледнел и опустил плечи, недоеденную лепешку он воровато сунул в рукав. - Гражданочка, а ваше какое дело?! - нарочито грубо развернулся Лев Оболенский, он никогда всерьез не воевал с женщинами, но чувствовал себя обязанным вступиться. - Мое имя Марджина. Я лишь недостойная рабыня моего любезного господина, да продлит Аллах его годы! - поклонилась домоуправительница, и мужчины могли бы поклясться, что не слышали более покорного тона. Вот только в миндалевидном разрезе глаз явственно блеснула полоса отточенной стали. Ходжа даже вздрогнул, но Лев был непреклонен: - Иди домой, тетка! Твой любезный господин еще посидит часок-другой в чисто мужской компании. Мы тут пивка попьем, анекдоты потравим, о политике потреплемся. Короче, он мальчик взросленький и к вечеру приползет без няньки... - Как будет угодно моему владыке. - Я... я уже иду, о Марджина... - Ади-Баба, подобно загипнотизированному удавом кролику, безропотно сполз с ковра и повесив нос поспешил к выходу. На новых друзей он даже не смотрел. - Эй! Ты что?! Ты кого слушаешь, а? Да будь же ты мужчиной в конце концов! Марджина на секунду замерла, потом быстро шагнула на ковер и подняла маленький ножик для резки дынь. Али-Баба в испуге зажмурил глаза, Ходжа сжал кулаки, а Оболенский только презрительно сдвинул брови: - Положи на место, для бритья подмышек эта штука не подходит. Чего уставилась? Пора милицию вызывать?! Багдадского вора всякой десертной железякой не запугаешь! Так ты сама свалишь, или все-таки чем-нибудь подтолкнуть?! - Я всего лишь сопровождаю моего достойного господина в его собственный дом, - чуть скрипя зубами, отозвалась женщина. - Он уже раскаивается в том, что заговорил с вами, почтеннейшие. И будет раскаиваться еще очень долго. - Она быстрыми шагами догнала Али-Бабу, потом, словно вспомнив что-то, резко обернулась: - Мне показалось, будто бы вы в чем-то упрекали - его? Никому не дозволено обижать моего хозяина. Не делайте так больше, уважаемые... Лев был уверен, что женщина лишь поправила вуаль, и только поэтому даже не дернулся, когда маленький кухонный нож сверкающим шмелем впился в глиняную стену у самого его уха. Традиционно побледнеть он догадался гораздо позже. - Лева-джан, ты цел? - Не уверен, щас общупаюсь... вроде да. - Эта женщина - живое воплощение шайтана. - Да уж, агрессивный феминизм шагает по Востоку семимильными шагами. Я таких камикадзе только в документальных фильмах видел, сериал "Шокирующая Азия". - Я тоже в шоке, спаси аллах! Лев медленно отлип от стены, осторожно вытащил до половины ушедший в саман нож и нервно бросил его на пол. Насреддин, пристально вглядевшись во двор караван-сарая, оставил друга одного и куда-то сбежал. Сам Оболенский не испытывал ни страха, ни восхищения от встречи со столь необычной женщиной. Скорее его распирало от раздражения... "Я не люблю насилья и бессилья!" - наш герой тоже мог бы честно подписаться под этой фразой. Жалкая беспомощность Али-Бабы вызывала здоровую обиду на искажение самой сути мужской природы. Мужчина - представитель сильного пола, и никакая сумасбродная баба с кровавыми тараканами в голове им управлять не может. Не должна, ибо это нарушает промыслы Аллаха, вот! Лев почему-то был свято убежден, что и Аллах, всемилостивейший и всемогущий, разделял сейчас его возмущение... - Слушай, Ходжа, я так больше не могу - Пойдем и выскажем этой... фригидной стерве все, что мы о ней думаем! Бочком подошедший домулло молча взял друга под руку и быстренько потянул на выход. - Я всегда знал, что ты со мной! - умиленно выдохнул Оболенский, не сразу улавливая все тонкости ситуации. - А куда ты, собственно, меня тащишь? - Подальше отсюда, о тупоголовый сын волооких павлинов! Пока ты тут распускаешь хвост неизвестно перед кем, эта подлая женщина, эта нехорошая Марджина, эта... да простит Аллах мой грешный язык! Эта прямая кишка, выпавшая из-под хвоста самого шайтана, донесла на нас страже! - Упс... похерился курорт на караван-сарае! - Вот и я говорю: надо грузить хурджины на моего верного ослика и бежать. - Можешь начинать свой кросс хоть сию же минуту, но мой Рабинович останется тут! - многозначительно привстал Лев. Домулло не дрогнул и взглянул на него так, словно надеялся испепелить на месте. Ничего не вышло, Оболенский даже не вспотел... - Чего ты хочешь? - придушенно выдавил Насред-дин. - О неоновый свет моих предвыборных реклам! Стража здесь, тетка здесь, Али-Баба тоже здесь - грех не воспользоваться моментом! - Этого я и боялся... Что ты задумал, крупный искуситель правоверных? - Я ее украду! x x x Воевство и къептомания - суть две бойшие язницы! Одесский Клуб клептоманов. В процессе моей работы над романом мы неоднократно спорили со Львом - кто же по сути своей был этот самый Ходжа Насреддин? Ведь даже классический подход к данному вопросу давал диаметрально противоположные сведения. По одним легендам - это врун, хохмач, хитрец, набивающий собственную мошну за счет разных легковерных простофиль. По другим - тихий деревенский дурачок, постоянно попадающий в нелепые ситуации, несложившийся мулла, незадачливый муж, вечно голодный бедняк. По третьим - образованный человек, странствующий мудрец, символ свободолюбивого духа народа и бич властвующих. Тот же Соловьев (да сохранит Аллах память о нем в благодарных сердцах потомков!) вывел свой, личный образ Ходжи Насреддина, ставший для тысяч читателей абсолютно культовым. Его литературный герой умен, обаятелен, философичен, остроумен и настолько притягателен - к концу книги в него невозможно не влюбиться! Ни одной ошибки, ни одного плохого или нечестного поступка, праведность такая, что просто скулы сводит от зависти... Согласитесь, очень легко впасть в пошлые комплексы, находясь в компании такого совершенства. У соловьевского Насреддина нет минусов, люди почти в лицо называют его совестью нации! Оболенский считал иначе... И я почему-то уверен, что Лев мне не врал. Ходжа, в первую очередь, был и оставался человеком. Не ожившей легендой, а реальным человеком, со своими слабостями, страстями, взлетами и падениями, мятущейся душой и зачастую необдуманными поступками. Там, в Багдаде, эти двое очень неплохо дополняли друг друга. Думаю, именно Багдадский вор научил Насреддина бесшабашной русской удали, умению полагаться на "авось" и чисто гусарской манере ухаживания за "ляфамками". В свою очередь и Лев Оболенский незаметно нахватывался у товарища специфически восточных качеств, как то: неизменное упорство в достижении цели; умение терпеливо ждать; любовь к красиво построенному, даже чуть изукрашенному, слогу; и уважение к аксакалам. Впрочем, Лев с завидным постоянством переделывал последних на "саксаулы"... Я так и не пришел к единственно верному выводу (это к началу темы нашего разговора) насчет Ходжи, но убежден, что без Багдадского вора мы бы вообще не знали всей правды о похождениях Насреддина. Может быть, это слишком смелое заявление? Что ж, я и не претендую на истину в последней инстанции. Но поверьте, короля делает окружение. Сам по себе, на пустом месте, никогда бы не родился такой герой. Если Ходжа Насреддин появился на Востоке - значит, именно на Востоке в нем нуждались больше всего, и он не мог не появиться! Что возвращает нас к мысли о явлении Багдадского вора - ведь, значит, Лев был там очень нужен... Даже больше - востребован! А это, в свою очередь, подводит к логическому умозаключению о том, что все рассказанное Оболенским - правда... - Нет, ну ты, в принципе, вполне можешь отказаться. - Лева-джан, отвяжись, ради аллаха! - Но я ж от чистого сердца... не ходи. - И я тебе от чистого сердца, отвяжись! - Ходжа, а ты уверен, что надо было наряжаться именно так? - уже, наверное, в четвертый раз допытывался Лев, выравнивая на голове друга скользкую баранью требуху. - Во все времена всегда трус и предатель обязательно был лысым! Это наша восточная традиция, и ломать ее я никому не позволю, о пренебрегший образованием в медресе! - Да у меня два института за плечами... - Уй, молчал бы лучше! Просидел всю жизнь заколдованным в пещере у какого-то черного джинна с порочным именем и пытается давать советы умнейшим. Как там его звали, Дайженщину?! - Бабудай, - поправил Оболенский, а Насреддин придирчиво осматривал себя в начищенное днище большого казана. Он был одет в самые несусветные лохмотья (его друг едва не плакал, воруя по всему караван-сараю половые тряпки!), лицо перемазано золой и жиром, а на поясе висели большие, чуть тронутые ржавчиной, ножницы. - Мне еще бритва нужна. - Ходжа-а, - жалобно простонал Лев. - Ну не совсем же я память потерял - уверяю тебя, что парикмахеры так не одеваются! - Так одеваются брадобреи! - снисходительно пояснил домулло. - Не надрывай мне сердце своими жалкими упреками, я знаю, что делаю. Спорить можно было долго, но толку? В конце концов Оболенский махнул рукой и больше не дергался, глядя, как его преступный сообщник входит в роль. У Насреддина действительно были хорошие актерские данные, и план мести коварной Марджине вступал в первую фазу действия. Для начала Лев шумно рассчитался с хозяином караван-сарая, стараясь, чтобы свидетелями его отъезда было как можно больше народа. После чего покинул территорию и тихохонько спрятался на плоской крыше той же веранды, где они обедали. А переодетый "возмутитель спокойствия" легко затерялся в толпе перемещающегося люда, дожидаясь визита багдадских стражников. Не сомневайтесь, они приехали! Пусть с опозданием, пусть уже ближе к вечеру, но десяток всадников под предводительством самого Шехмета прискакал для ареста самого популярного вора современности. - Запереть ворота! Обыскать все комнаты! Привезти живым, а эмир собственноручно снимет с него кожу! - Какой пыл, какая патетика, какие спецэффекты... И все это ради меня? - невинно бормотал Оболенский, любуясь беготней внизу. - А как шустрят, как шустрят - дурдом на выезде! Стражники на самом деле старались от души. Над всем караван-сараем стояла пыль столбом, дым коромыслом, ругань килограммами, а перья из перин, лирично кружась в наэлектризованном воздухе, создавали законченную картину предрождественской суеты. Бледные от ярости караванщики бессильно сжимали кулаки, глядя, как бесцеремонно раскидываются тюки с их товаром, вспарываются мешки, сбиваются замки с сундуков. Повальному обыску подверглись все, даже верблюды! Когда общий энтузиазм стражи несколько спал, к высокородному господину Шехмету подвели хозяина. - Где Багдадский вор?! - О смилуйтесь, мой господин, у меня в караван-сарае никогда не было воров! - Хорошо, - на этот раз глава стражников был куда более осмотрителен, - а не было ли среди странников молодого мужчины высокого роста, с голубыми как небо глазами? - Был! - сразу же вспомнил тот. - Но он расплатился уже часа два или три назад и ушел за ворота. - В какую сторону? - Не знаю, мой господин... Я не смотрел ему вслед, ведь он честно заплатил за ночлег и плов с лепешками. - Дайте ему двадцать палок по пяткам, чтобы впредь знал, на кого надо обращать внимание, - ровно приказал Шехмет, но прежде, чем вопящего от горя хозяина увели, на его защиту встал невзрачный, за мызганный брадобрей. Таких бродяг до сих пор можно встретить на пыльных дорогах Средней Азии, они, как перекати-поле, идут от кишлака к кишлаку, за мелкую монету или какую-нибудь еду подстригая бороды правоверных. - О великий и благородный господин! Ты наверняка сам визирь нашего милостивого эмира, и на челе твоем видны следы мудрых мыслей! Что ты дашь бедному брадобрею, если он укажет тебе, в какую сторону ушел голубоглазый муж с вороватыми руками? - Если ты знаешь, где он, - говори, и получишь пять таньга! - Шехмет с нескрываемым презрением оглядел невысокого, грязного шарлатана с блестящими струпьями на голове. - Но если мы не найдем Багдадского вора в той стороне, куда ты направишь нас, - мои люди отрежут твой лживый язык твоими же ножницами! - Все в воле Аллаха... - бесстрашно хихикнул бродяжка, протягивая грязную ладонь, познаку начальства один из стражников нехотя бросил в нее пять медных монет. - Идите за мной, доблестные воины, я покажу вам дом, где прячется человек, которого вы ищете... Нарочито прихрамывая на левую ногу, Ходжа повел весь десяток окольными дорогами по заранее уточненному адресу. А Лев в это время уже стучался в ворота дома Али-Бабы... x x x Феминизм есть сексуальная неудовлетворенность плюс гомиканизация всей страны! Бывший партийный лозунг. Когда я пересказывал эту историю одной моей знакомой, она была страшно возмущена. По ее женской логике мстить бедненькой Марджине - чудовищно и безнравственно! Чему я учу будущее поколение мальчиков! В стране и так вечный дефицит джентльменов, а мои герои нагло бахвалятся тем, как они "кинули" бывшую рабыню. Забитую женщину феодального Востока... ага, как же! То, что на совести этой "бедняжки" сорок один труп, - это, видите ли, не проблема. Она ведь защищала дом и семью своего хозяина, а это так понятно и благородно... тьфу! Женская логика меня порой просто умиляет... Ведь люди сидели себе в кувшинах, никого не трогали, выбраться самостоятельно не могли, кто ей, садистке, мешал позвать стражу и сдать всю банду тепленькими? Нет, ей хотелось поубивать!.. Медленно, с чувством, с расстановочкой, одного мужчину за другим... Может, тетке в личном плане не повезло, может, ее в детстве мальчишки задразнили, может, еще что - без психотерапевта не разберешь. Но если уж у тебя с головой проблемы, так иди, лечись! А убивать лучше?! Рискую прослыть ярым женоненавистником, но в той ситуации я однозначно поддерживал Льва и Насреддина. Так что считайте - нас было уже трое... Оболенский раз пять барабанил тяжелым кулаком в ворота, пока мальчишеский голос изнутри осторожно не вопросил: - Кто там? - Сто грамм! - привычно ляпнул Лев, покосился на ослика, прикусил язык и продолжил уже совершенно другим тоном: - Это я, лучший друг Али-Бабы, арабский террорист - старик Хоттабыч! Пустите переночевать и погреться... - Никак нельзя, почтеннейший, у моего отца давно нет друзей. - О, так не тяни время, скажи папе, что тут пришел ваш участковый милиционер и очень хочет с ним по беседовать по поводу табакокурения некоего несовершеннолетнего сынули, - чуть изменил голос наш герой. Мальчик за воротами подумал, но открывать не стал: - Все равно не могу, уважаемый. Но не беспокойтесь, госпожа Марджина сама меня накажет. - Слушай, у меня окончательно кончается терпение, пионер... А ну, дуй и сообщи всем, что тут явился страшно суровый и праведный мулла! Если меня и после этого не пустят - я предам вас всех анафеме и упрошу Папу Римского впредь не продавать таким невежам длительные индульгенции. На этот раз молчание длилось гораздо дольше, а новый вопрос был поистине детским и логичным одновременно: - Так вы там все трое?! - Ага, причем в одном флаконе, - махнув на все рукой, согласился Оболенский. Мальчик чему-то обрадовался, убежал, а через пару минут явился доложить, что госпожа Марджина велела никого не пускать. - Ну ни фига себе заявочки... Что, совсем никого не пускать? - Совсем, - грустно подтвердил ребенок. - Она сказала, никого, кроме Багдадского вора! - Хм... тогда отпирай! - твердо решил Оболенский. Эта Марджина оказалась очень неглупой женщиной, и, хотя друзья предусматривали такой разворот событий, легкий озноб все-таки пробежал у Льва по ребрам. Но отважный герой, дважды сражавшийся с пустынными гулями и не уступающий дорогу самому эмиру, не мог позволить себе даже самое слабенькое проявление страха. - Я - Багдадский вор! Ворота негостеприимного дома распахнулись в ту же минуту. Счастливый мальчик лет двенадцати, в тюбетейке, штанах и с голым пузом, приветствовал его низким поклоном: - Салам алейкум, уважаемый. А где прочие почтеннейшие аксакалы? - Какие прочие?! - Старик, милиционер и мулла, вы ведь сами сказали... - Ах, эти... - припомнил голубоглазый аферист, - Это фикция, шутка такая, черный юмор, понял? - Нет... - Ясно. Тогда они не стали ждать и ушли по домам. - А-а... - разочарованно протянул мальчик и поклонился еще раз, приглашая следовать за ним в дом. Чуть пристыженная гроза Багдада ласково потрепал парнишку по плечу: - А ты, стало быть, достойный продолжатель знаменитого рода Али-Бабов? Или Бабов?! - Нет, мой папа был братом дяди Али, его убили разбойники. Меня тоже зовут Касим, как и папу... А дядя Али хороший, он заменил мне отца и никогда меня не обижает. - М-да, печальная история... А тетя Марджина, она как? Мальчик втянул голову в плечи и бросил на гостя такой затравленный взгляд, что Оболенскому стало не по себе. Они прошли через небольшой, чисто выметенный дворик к увитой зеленым виноградом беседке. Там, под навесом, его ожидал поникший Али-Баба. Неприступная, как Кронштадт, домоуправительница молча стояла рядом. - Ха! Привет, мой изысканно печальный друг! Вот я и пришел к тебе в долгожданные гости. И не делай вид, будто бы ты мне не рад, я все равно не поверю! - Невзирая на бледность хозяина, Лев храбро шагнул вперед, поднял мужичка за грудки и смачно, по-русски, одарил троекратным поцелуем. После чего обернулся к Марджине: - И тебе привет, бультерьерка! Все спросить хотел, у тебя в роду персидских княжон не было? Так я хотел пригласить тебя покататься по речке в расписных челнах, прямо из-за острова на стрежень. Марджина с Али-Бабой обменялись непонимающими взглядами, а кудрявый нахал, прикинув время, необходимое Ходже на вывод шехметовской стражи, терпеливо продолжил: - Так о чем это я? О, вспомнил! Я же - гость! Эх, пить будем и гулять будем, а пора придет - помирать будем! Только ребенка за бутылкой не посылай, это непедагогично... Высказавшись, Лев демонстративно присел на самую большую подушку, безуспешно пытаясь скрючить ноги п