лишь подготавливаем материалы дела. Но сегодня утром, спустившись за ними для предварительною допроса, было обнаружено, что оба задержанных мертвы. Причины смерти выясняются. - Вы убили их! Они отравлены! Кто, как не вы, могли дать яд?! - А зачем? - Я перешел в наступление, упрямый немецкий пастор нравился мне все меньше и меньше. - С какой целью милиции было травить граждан чужого государства, даже не допросив их ни разу? Какой смысл арестовывать, прятать в поруб, давать яд, а утром следующего дня возвращать обратно? - Это есть демагогия! Факт налицо - наши честные немцы мертвы! - Вы забодали меня вашей "честностью"! - в свою очередь взорвался я. -Между прочим, у нас на руках были серьезные улики для предъявления обоим очень весомых обвинений. Но кто-то не хотел, чтобы они заговорили... И уж, будьте уверены, я выясню, кто этот "кто-то", и он получит свое на всю катушку! Священник хлопал глазами, забыв закрыть рот, но не находил, что сказать. Жители немецкой слободы тоже подуспокоились и, будучи по натуре людьми законопослушными, перестали давить на наш забор. По центральной улице бодро двигалась стрелецкая сотня Еремеева, а со стороны царского дворца, громыхая, неслась карета посла. - Еще раз убедительно прошу всех разойтись! Обещаю, что проведу самое тщательное расследование причин гибели ваших соотечественников. В интересах следствия определенную информацию я не имею права открывать, но она обязательно выведет нас на настоящих преступников. - Мы не верить русскому полицаю! Мы требовать казни всех служащих отделения! Особенно тот длинный парень, что хотят надругаться над телами наших погибших товарищей! - Если наш сотрудник допустил серьезные служебные нарушения - он будет наказан по всей строгости устава. - Нет! Мы требовать казни всех! - продолжал бесноваться пастор, но прочие немцы уже смущенно молчали. По-моему, до них стало доходить, в какую опасную игру их втягивают яростные вопли духовного пастора. Кнут Гамсунович вылез, из кареты, резко бросил пару коротких фраз на немецком, и вся толпа, послушно построившись в колонну по четыре, строевым шагом отправилась восвояси. Злобный пастор семенил в самом хвосте, что-то бормоча себе под нос. - Я должен просить у вас извинения, герр Ивашов, - поклонился посол. - То, что произошло, досадная ошибка, невероятное помутнение рассудка, это просто невероятно для немецкого народа. Мы чтим законы, уважаем порядок и никогда бы не подняли бунта против государственной власти. Надеюсь, мы найдем способ забыть обо всем этом за штофом хорошего шнапса и порцией настоящих немецких сосисок с горохом. - Конечно. - Я помахал ему рукой. - Обещаю держать вас в курсе хода следствия. - Благодарю, позвольте откланяться. - Куда-то спешите? - Пороть! - даже удивился моей непонятливости посол. Стало быть, сегодняшний вечер в немецкой слободе пройдет под знаком массовой экзекуции. Ну что ж, похоже, и мне не грех перенять кое-что из социального строя соседних держав. - Митька-а! А ну вылезай, мерзавец... Суровый товарищеский суд был устроен поздним вечером, как только я наконец избавился от словообильного гражданина Шмулинсона. Он просто завалил меня уговорами использовать его как "секретного сотрудника", фискала, шпиона, соглядатая, тайного агента и разведчика. Причем зарплату требовал не намного меньшую, чем у меня самого. Когда он стал непрозрачно намекать на вакантную должность моего заместителя и разработчика плана оперативных действий, Яга, не выдержав, вытолкала наглеца за дверь. Очень вовремя: еще немного - и либо я дал бы ему пятнадцать суток за саботаж, либо мне самому пришлось бы давать объяснения по факту причинения телесных повреждений потенциальному свидетелю... После того как Яга заставила меня выпить успокаивающего чаю с медом, мы поставили перед наши грозные очи задумчивого Митяя. - Бабуля, у меня на него уже просто слов не хватает. Диверсант какой-то... За последние дни он успешно провалил три задания. Показал всему городу, что мы интересуемся черной тканью, перепугал семейство Шмулинсонов, спровоцировал на мятеж целую слободу! Что ты им понарассказывал? - Да... ничего такого... - замялся он. - Все как велено... Послу сказал, что охранники его от перепугу ночью дуба дали, а он не понял, обиделся. К царю жаловаться побежал. - С царем мне еще завтра объясняться предстоит. Какого лешего ты этому пастору наговорил? Он же всю толпу сюда подогнал, они могли отделение по бревнышку разнести. - А я че? Я ему ничего и не сказал,.. - Врешь! - поднажал я. - Нехорошо получается, Митенька, - поддержала Баба Яга. Парень покраснел: - Ну... сказал я. Правду сказал! Что смертью они померли неестественной и хоронить их надо умеючи. Кол в грудь или вообще сжечь да пепел по ветру... А он все слушал так вежливо, кивал все... Уж когда мы за ворота выехали, весь сыр-бор и поднялся. Я-то здесь при чем? - Все. Кончилось мое терпение. Увольнять его надо, и дело с концом. - Ты начальник, тебе видней, - неожиданно легко согласилась бабка. Митька переводил круглые глаза с Яги на меня, словно не верил собственным ушам: - Как... это? За что же... как же так? Батюшка сыскной воевода... Бабуленька Ягуленька... смилуйтесь! - С завтрашнего утра собираешь вещички, получаешь зарплату, и к себе в деревню, - окончательно решил я. - Или мы тебя вовремя уволим, или ты, в конце концов, все отделение под суд подведешь. Все, разговор закончен. Всем спокойной ночи... Возможно, я обошелся с парнем слишком круто, но и денек выдался -- сами знаете... Я же не железный, у меня тоже нервы есть. Ночь была теплая, надо взять у Яги более легкое одеяло. Звезды и месяц светили так ярко, что уснуть не было никакой возможности. Все тело требовало отдыха, но голова принципиально оставалась холодной и ясной. Я перевернулся на спину и, закинув руки за голову, лирично уставился в окно. Вот она - Вечность... Проливается серебристым светом из черного муара ночи, играет россыпью разноцветных брызг на Млечном Пути. А местные жители называют его Лебединой дорогой, тоже красиво... Падающих звезд этим летом много, только успевай желания загадывать. Вы не поверите, я ни разу не загадал вернуться назад, в свое время. Именно здесь, в Лукошкине, пришло прозрение - как все-таки прекрасна жизнь! Жизнь нормальная, человеческая, в борьбе с врагами, в мирном быте, в праздниках и буднях, во всей ее красе и естественности. Люди проще, значимей, ближе к земле и Богу. Никаких тебе парламентов, импичментов, политики в общественном транспорте, американских куриных окорочков, телевизионной рекламы... Интересно, вот ведь живут же лукошкинские боярыни в критические дни без прокладок с крылышками? Все, все... замолкаю, человеку моего времени только дай шанс с утра плюнуть в рекламу - он до вечера не остановится! Прав Горох, жениться мне надо. Конечно, не каждая жена сможет долго выносить тяжести и лишения нашей службы. Но, с другой стороны, здесь всех венчают в церкви и батюшка сразу готовит невесту к полному послушанию, терпению и "страху перед мужем, аки страху перед Богом"! Для жены работника милиции - в самый раз... Я вспомнил двух рослых фрейлин из немецкой слободы. Девушки были статные, крепкие, с отменными фигурами питерских кариатид. Может, намекнуть послу, зайти, познакомиться? Если они там не все помешаны на чистоте арийской крови, то вполне можно и поухаживать... На пляски народные пригласить, в трактирчике за чашечкой свежего сбитня посидеть, по лавкам и ярмаркам прогуляться, в скомороший балаган на вечернее представление зайти - ну, все как у людей, одним словом. Кажется, с этими мыслями меня сморил сон. Мне снилась далекая заснеженная Москва, Тверской бульвар, где недавно установили новый памятник Есенину. Мы с Наташей часто сидели там на скамеечке, просто кормили голубей, после моего дежурства... Я буквально подскочил, казалось, сердце сжала чья-то холодная, безжалостная рука. Дыхание было хриплым, как после долгого бега, на лбу выступил горячий пот... Все тихо. Вроде бы ничего не происходило, весь терем был погружен в мирный сон, но что-то не давало мне покоя. Какой-то липкий привязчивый страх ледяной струйкой скользил по нервам. Я достаточно быстро учусь - пора доверять своим предчувствиям. В распахнутое окно дышал холодный ветер, небо голубело, значит, до рассвета не слишком далеко. Упираясь ладонями в подоконник, я посмотрел во двор и... вздрогнул. У самого забора валялась стрелецкая шапка. Тем, кто не знаком с уставом царской службы, этого не понять. Шапка была более чем формой одежды -- она являлась как бы символом принадлежности к своему полку, знаком, по которому определяли своих. Каждая стрелецкая сотня имела свой цвет верха, свой род ткани, свой мех опушки и даже свою манеру ношения - набекрень, на затылок, на самые брови, ровно... Потерять шапку для стрельца -- верх позора! Если она бесхозно валяется у ворот, значит... Я начал лихорадочно одеваться, потом взял подсвечник, запалил от лампадки все три свечи И осторожно спустился вниз. На первый взгляд все было тихо. Я прошел к комнатке Яги - из-за дверей доносился ровный присвистывающий храп, здесь все в порядке. А вот из сеней шел неясный шум. Отодвинув засов, я на какое-то время просто окаменел - двое уже знакомых нам охранников - Гогенцоллерн и Жуков - в четыре руки успешно душили нашего Митяя! В обычном случае он бы и шестерых таких борцов заломал, но сейчас... Митька не спасует перед любым живым врагом, а вот мертвецов боится пуще смерти. Глаза упырей горели синим огнем, их сила явно удваивалась, мой напарник, лежа на полу, дрыгал ногами, хрипел и кое-как отпихивался, скуля от страха... - Руки вверх! Все арестованы! - не своим голосом тонко возопил я, отставляя подсвечник и хватаясь за деревянное ведерко в углу. Гогенцоллерн оставил Митьку и молча повернулся ко мне. Я так огрел его ведром по башке, что только щепки брызнули во все стороны! Упырь отлетел в угол... - Ага, не нравится! Я кому сказал, что все арестованы?! Приказываю сейчас же отпустить младшего сотрудника или... Перебивая мою тираду, второй охранник отставил удушение и тоже повернулся ко мне. В ту же минуту из угла поднялся первый, и они оба пошли на меня, вытянув вперед когтистые руки. Я тактически отступил в комнату, здесь больше простора для маневра. Из своей комнатки выглянула Яга: - Чей-то ты тут, Никитушка, делаешь? Ох ты ж, страсти Господни! Ожили-таки, кровопийцы проклятущие... Первого нападающего я поймал на бросок с упором ноги в живот, он перелетел через всю комнату и сбил башкой полку с горшками. От такого грохота должно было проснуться полквартала! Второй едва не оторвал мне рукав, но я, упав на колено, провел прием дзюдо и, уложив противника, попытался заломить ему руку за спину. Бесполезно! Во-первых, он не чувствовал боли, во-вторых, сила мертвяка настолько превосходила мою, что он легко освободился. Я отпрыгнул к Бабе Яге, старушка как раз начинала начитывать заклинание. Двое упырей приближались с неотвратимостью бормашины в руках врача-садиста. Я успел нагнуться и рвануть на себя пеструю дорожку, на которой они стояли. Оба охранничка рухнули навзничь, но такой же "бряк" раздался за моей спиной. Оказывается, на другом конце дорожки стояла бабка... Упырь поймал меня за ногу, я врезал ему каблуком и вырвался, однако второй успел облапить меня за пояс. Это был конец... Его руки так страшно сжали мои ребра, что я взвыл! И сразу со двора донесся счастливый крик петуха, приветствующего новое утро. Упырь вздрогнул и, разжав объятья, тупой колодой грянул на пол. Второй так и не успел встать. Отдышавшись, я с горечью подумал, что мне придется объявить петуху благодарность от лица всего отделения... - Никитушка... - Да. Весь во внимании. - Тебя не поцарапали, часом? - Баба Яга, охая, на четвереньках, добралась ко мне и помогла сесть, привалив спиной к печке. Ребра болели так, что каждый вздох обжигал легкие. Точно сломал, фашист недобитый... - Крови не видать, хорошо это, - утвердительно кивнула бабка после поверхностного осмотра. - Вот ежели б он укусил тебя до крови, то от его слюны тебя самого бы в упыря перевернуло. Они тем и опасны: как кого куснет - все, новый кровосос объявился! Только такое очень уж редко бывает. - Почему? - невольно заинтересовался я. - Да ведь упырь как присосется, так и не отпустит, пока всю кровушку не выпьет. Тогда уже человек трупом становится, хорони его безбоязненно, аки мученика. - А... ну, тогда все в порядке, меня они не покусали и не поцарапали. Ребра помяли... Боже мой! Там Митька полузадушенный лежит! Охая и ахая, держась за стены, мы кое-как доковыляли до сеней. Картина ужасная! Везде разгром, солома раскидана, лавка перевернута, от ведерка, как вы помните, одни щепки, на затоптанной овчине валяется наш отчаянный герой и... спит! Тихо так спит, доверчиво свернувшись калачиком. Сопит, бормочет что-то во сне, а от его дыхания на полу травинки высохшие перекатываются. - Пойду-ка я лекарство тебе приготовлю, - тихо решила Яга, - а ты посмотри, что да как во дворе, и стрельцов кликни, пущай мертвяков этих из моего терема выносят. Я, все еще кривясь от боли, обошел спящего, осторожно прикрыв за собой дверь. Первого стрельца я обнаружил у самого порога - он лежал с распоротым горлом, но на земле не было ни капли крови - упыри высосали всю. Второй, молодой парень, рассуждавший о вреде курения, был найден под забором. Его так крепко приложили затылком о дубовые доски, что бедолага до сих пор валялся в беспамятстве. Хлопаньем по щекам мне удалось привести стрельца в чувство. - Ничего не помню... - слабо простонал он. - Из-за крыльца прыгнул кто-то, я и оборониться не успел... - Встать можешь? Давай помогу. - Голова кружится... - Это бывает, сегодня всем досталось, пойдем в терем. При виде тела своего товарища парень вздрогнул. - Не смотри. Упыри его порвали. Когда мы прошли в сени, Баба Яга укутывала лоскутным одеялом спящего Митьку. - Плохо его дело. Вон, глянь, какие царапины на шее - заболеть может. А этот что? - Похоже, сотрясение мозга вследствие тяжелого удара. Я уложу его в горнице, посмотрите потом, как помочь... Где-то через час пришли сменные стрельцы, был вызван Еремеев, поднята на ноги вся сотня. Трупы охранников вновь отправили в немецкую слободу для разбора и опознания, раненого товарища забрали с собой, убитого повезли родным. Дело принимало кровавый оборот... Митяя перенесли в мою комнату, он метался во сне, что-то снова шептал, но не просыпался и не приходил в сознание. Длинные следы упыриных когтей на его шее почернели и распухли, Яга прикладывала к ним мокрую тряпочку. Мне она сунула голубоватую мазь в горшочке, я, морщась, натер оба бока, боль отпустила. Вот Митьке, похоже, повезло меньше, ему становилось все хуже... - Если до вечера не выходим парня, готовь гроб, участковый, - мрачно предупредила Яга. - Мы можем что-нибудь сделать? - Я и делаю, что могу! - Ну... лекарства какие-то, уколы обеззараживающие, операция или переливание крови? Может быть, кровь нужна? - Одно лекарство ему помочь может - вода живая. А у меня, как на грех, кончилась. Вот что, Никитушка, собирайся-ка ты в дорогу дальнюю, на речку Смородину поедешь. Там под мостом гиблый омут есть, надо тебе тамошних русалок выкликнуть - они помогут. - Понял, отправляюсь. Сколько надо воды - пузырек, флягу, канистру? -- Я накинул китель и взял фуражку. - И трех капель довольно, но лучше все-таки флягу возьми, - наставляла бабка. - Кобылу нашу седлай, в телеге там не проехать. Как из городских ворот поскачешь, сразу налево бери до распутья, там направо по дороге до леса, за лесом пруд увидишь и мельницу заброшенную, вот от них по тропиночке на восход и погоняй. Как речку увидишь, так при ней и мост старый, рубленый. Русалки, они - девки капризные, ну да уж убеди их добром поделиться... Да смотри, до заката назад возвращайся, а не то плохо будет - сгубим парня во цвете лет. Я молча кивнул и бодро направился на конюшню. Ребра еще болели, что, впрочем, не мешало мне успешно оседлать лошадку и с помощью чурбачка взгромоздиться ей на спину. Ездить верхом мне здесь уже приходилось, так что есть надежда, не упаду. - Поспешай, Никитушка! - прокричала вслед Баба Яга, стрельцы распахнули ворота, а я изо всех сил толкнул кобылу пятками. Она послушно припустила тряской рысью. Всю дорогу я ехал па "автопилоте", сказалась бессонная ночь и утренние потрясения. Такого массированного давления на милицию я здесь еще не видел. Ну, жаловались на нас, кляузы писали, угрожали неоднократно, терем поджигали, но чтоб... Ни с того ни с сего, в первый же день следствия, покушение на жизнь прямо в помещении отделения?! Террористический акт - взрыв моста, на следующие сутки?! А потом еще и явление мертвецов-зомби, жестокое убийство одного стрельца, травмирование другого и мой младший сотрудник, бьющийся в горячечном бреду, - это не слишком? - Дядя, дай сироте копеечку! Неожиданно кобыла чуть не встала на дыбы, с трудом удержавшись в седле, я углядел стоящего в придорожной пыли мальчика лет пяти. Светловолосый, голубоглазый, мордашка грязная, одежонка драная, ноги босы, через плечо - холщовая сумка - классический побирушка. Вообще-то в Лукошкине это редкость. - Эй, малый, так под копыта коня лезть опасно. Какая-то мелочь у меня есть, вот, держи... - Ой, сколько! Спаси тебя Бог, добрый дяденька! - А по дорогам больше не бегай. Все-таки проезжая часть - не место для детских игр. Иди-ка прямо в Лукошкино, найди отделение милиции, там спросишь Еремеева. Это старшина стрелецкой сотни, ответственный за порядок в городе. Ему скажешь, что тебя участковый послал, младший лейтенант Ивашов. Запомнишь? - Запомню, дяденька участковый младший лейтенант Ивашов, - послушно повторил мальчик. - Так вот, он отведет тебя в детский приют при церкви Кирилла и Мефодия. Там есть школа, столовая, кормят хорошо (я проверял). Поживешь, поучишься годик-другой, а там, глядишь, и в подмастерья к кому-нибудь поступишь. Грамотные люди везде нужны. - Спасибо, дяденька! - не переставал кланяться мальчик, а потом прямо в лоб спросил: - А чего это ты ко мне такой добренький? - Работа наша, милицейская, такая, - буркнул я и тронул поводья. Вскоре из-за деревьев показалось полуразрушенное строение, это наверняка была старая мельница. От нее мне следовало свернуть и ехать по солнышку, но едва я поворотил, как из-за кустов мне навстречу шагнул тот же самый мальчик. - Ну и скорость у тебя, паренек! - искренне восхитился я. - Тебе бы в спортшколу по легкой атлетике, все медали на юниорских соревнованиях собирал бы. Что еще случилось? - Дай милостыньку, дяденька участковый! - Он вновь затянул ту же песню. - Мамка хворая, батька хворый, дома хлеба нет, малые братишки да сестренки по лавкам сидят, кушать просят, а сами от голода плачут... Голос мальчика, такой жалобный и проникновенный, мог бы растопить и камень, не то что чувствительное сердце милиционера. Я пошарил по карманам, извлекая последний серебряный рубль, оставшийся от зарплаты, в Лукошкине на эти деньги можно было пировать три дня. - Держи, передай родителям. А насчет школы все-таки подумай. С грамотой и такими ногами, как у тебя, можно бы к самому царю скороходом устроиться. Ему вечно курьеров не хватает... - Спасибочки, дяденька. - Мальчик мигом исчез в кустах. Я поехал дальше. В третий раз он поджидал меня на холме, когда впереди уже змеились тяжелые воды речки Смородины. - Ну ты даешь, братишка... - только присвистнул я. - Так бегать... Прямо Маленький Мук какой-то... Волшебных лаптей у тебя, случайно, нет? - Дяденька, подай на хлеб сиротинке нищему, безродному, вся семья по полатям с голоду пухнет. Бабка с дедом еле дышат, тетка с дядькой уже и есть не просят, только слезы точат, а про двоюродных братьев и говорить-то страшно... - Все, малыш! Рад бы помочь, да нечем. - Что, больше совсем ничего нет? - недоверчиво сощурился он. - Ничего - ни меди, ни серебра, - вздохнул я. - А золота? - Слушай, ты... малолетний вымогатель! - вдруг дошло до меня. - Ты что ж это тут дорожный рэкет устроил, всех проезжих трясешь? Что было - я тебе отдал, назад отнимать не буду, но имей же совесть... - Не сердись, дяденька участковый, - тут же лучезарно заулыбался он. - Хочешь деньги свои вернуть? Так мне не жалко, бери! С этими словами неблагодарный дошколенок как-то необычно размахнулся и ловко отправил полную горсть монет прямо в речку, только "плюх" раздался. У меня, наверно, челюсть отвисла. Не от его наглости - от таланта. До реки - добрых метров сто! У ребенка феноменальные спортивные данные! - Дяденька! - А? Что? Что тебе, мальчик? - Рот закрой, ворона залетит, - серьезно посоветовал он, а потом попросил: - Фуражку дай померить. - Великовата она тебе будет. - Ну дай, а? - Вот что, малец, она у меня форменная, заколдованная, - попытался сочинить я. - Кто ее наденет - сразу в милиционера превращается, а служба наша тяжелая и неблагодарная. - Ну дай! Дай, пожалуйста! Не обижай сироту. Я только померяю, - жалобно заныл малыш, размазывая по щекам мгновенно брызнувшие слезы. Я со вздохом снял фуражку и протянул ему. Счастливое дитя утонуло в ней с ушами, по самый нос. - Вот спасибо тебе, дяденька участковый! Вовек твоей доброты не забуду... Когда я опомнился - его уже не было. И моей фуражки тоже, естественно... Добрых пять минут я орал негодному мальчишке, чтоб он сию же минуту вернулся, иначе я серьезно поговорю с его родителями и порки ему не миновать. Абсолютно бесполезное сотрясение воздуха... Давно не чувствовал себя в такой бессильной ярости. Хоть плачь, хоть смейся, я ведь даже имени паршивца мелкого спросить не удосужился! Над головой издевалось солнце, впереди хихикала яркими бликами река, и даже ромашки, казалось, прятали смущенные улыбки, стесняясь в открытую хохотать над одураченным милиционером... Я остановил кобылу у моста и, намотав поводья на перила, спустился вниз, к самой воде. Она была неестественно синего цвета, ближе к середине -- вообще чистый ультрамарин, за что, видимо, и получила такое название - Смородина. Как именно следует вызывать русалок, я понятия не мел. Надо было бы вовремя поинтересоваться у Яги, да теперь поздно... Однако делать-то все равно что-то надо, у меня в Лукошкине парень пропадает. - Гражданки русалки-и-и! Покажитесь, пожалуйста-а-а!.. Господи, что я несу?! Более идиотской формулировки вызывания кого-либо и придумать трудно. Вторая мысль, пришедшая мне в голову, была не более умной, но тем не менее сработала. Я попросту набрал камешков и начал кидать их в реку. Буквально через пару минут на поверхность вынырнули две хорошенькие головки, одна - с зелеными волосами, другая - с синими. Физиономии у обеих крайне недовольные, та, что с зелеными, еще почесывала шишку на макушке, куда ее стукнул мой камешек. - Эй, добрый молодец, ты чего это тут озорничаешь? - Виноват, гражданочки. - Я попытался козырнуть, но вовремя вспомнил, что лишен головного убора. - Разрешите представиться: начальник милицейского отделения города Лукошкино, младший лейтенант Ивашов Никита Иванович. - Смотри, какой представительный, - хихикнула та, что с синими. - Мундир с пуговками, покрой иноземный, все так блестит, аж глазам больно. Ты, сокол, лучше бы сказал, зачем камнями кидался? - Так я это и пытаюсь объяснить, - торопливо зачастил я. - Баба Яга меня послала к вам за живой водой. Младший сотрудник наш в бреду мечется, его упыри поцарапали, так что вы уж постарайтесь, пожалуйста. Русалки переглянулись и довольно откровенно зевнули, им это было неинтересно... - Но... там же человек умирает! Они развернулись и неторопливо заскользили вниз по течению. - Эй! Эй, вы куда, гражданочки! А знаете, чем карается отказ содействовать работникам милиции? Они этого не знали, и им это было до лампочки. В отчаянии я заорал в полный голос: - Да стойте же вы, спекулянтки мокрохвостые! Я заплачу! Вот тут они мигом остановились, переглянулись и повернули обратно. - Что ты там говорил об оплате, Никита Ивашов? - Что готов заплатить за ваше снадобье. Между прочим, стыдно делать бизнес на безнадежно больных людях, но... об этом в другой раз. Вот емкость, наполните ее, пожалуйста, живой водой, скажите, сколько я вам должен, и не забудьте выписать чек - мне перед Ягой отчитываться надо. - Зачем? - не поняли они. - А откуда мне знать, что вы туда налили?! - резонно ответил я. -- Старушка у нас в этом деле образованная, она проверит, если что не так - вот чек, и разбираться будем уже в другом месте. Синеволосая подмигнула зеленокудрой, и та, подхватив мою флягу, скрылась под водой. Пока она отсутствовала, ее подруженька чересчур пристально меня разглядывала. В ее глазах сверкала такая неприкрытая откровенность, какая может быть только у истинных "детей природы". Ее морально-этические нормы явно отличались от моих, а рамки приличия в ее понятии вообще вряд ли имели место. - Начальник милиции, а ты женат? - Нет. - А почему так? Не нашел суженую по сердцу? - Времени не хватает, - буркнул я. - Служба, все время служба. И днем, и ночью, и в будни, и в праздники, так что как-то недосуг... - И мне не до кобелей, - томно вздохнула она. Я не сразу угадал скрытую игру слов, а когда понял, покраснел. Она надо мной издевалась. - А почему ты назвал нас мокрохвостыми? - вновь полюбопытствовала русалка. Я пожал плечами... - Ты, наверно, думаешь, что у нас такие рыбьи хвосты, как у карасей? - А что, нет? - опять смутился я. Синеволосая заливисто рассмеялась, словно горсть хрустальных шариков рассыпали по мраморному полу: - Конечно же нет. Мы точно такие, как и все земные девушки, просто больше времени проводим в реке. Разве ты на земле не устаешь от этого солнца, пыли, вечно потной одежды, людского столпотворения? А здесь тихо, легко, прохладно... Рыбьи хвосты придумали досужие бабы, чтобы отпугивать от нас своих мужчин. Ничего такого нет, посмотри... - Эй, эй, гражданочка, что это вы делаете, - слабо запротестовал я, беспорядочно отступая, потом споткнулся, бухнулся задом на песок, да так и остался сидеть, не в силах отвести взгляда от дивного создания, что выходило ко мне из реки. Нет, она была одета, но как... Тонкая, почти прозрачная, длинная рубашка без рукавов скорее обнажала, чем скрывала стройную девичью фигурку. Мокрая ткань облегала такие формы, каким могла бы позавидовать суперпопулярная манекенщица. Девочка была рождена для экрана и подиума, а белая кожа и синие волосы только добавляли ей своеобразного шарма. Когда вода стала ей но колено, она игриво повернулась и, подхватив волну мокрых волос, шутливо покачала бедрами. - Вот видишь, никакого рыбьего хвоста! - Ам... ну-у? вс... м... о-о-о!.. - Что, что? - обернувшись, переспросила она. Ответить я не успел - из реки вынырнула вторая русалка и с деланным возмущением напустилась на подружку: - Вот вы тут, значит, чем занимаетесь?! Я за живой водой плыву, туда и обратно в пять минут уложилась, а они здесь знакомство крутят... Даже меня не подождали, бесстыдники! - Да мы ничем еще и не занимаемся, - улыбнулась синеволосая. -- Никита захотел посмотреть, есть ли у меня хвост. Представляешь, чего ему там, в Лукошкине, нагородили?.. - Еще бы! Ну что ж, добрый молодец, вот твоя фляга, полнехонька. Где платить будешь? Зеленоволосая тоже медленно вышла из реки. По сравнению с первой она была чуть ниже ростом и пухленькой, капли воды стекали с ее одеяния, как жемчужные нити... Две сразу - это перебор! Я не знал, куда прятать глаза. А обе русалки, ни малейшим образом не смущаясь, встали передо мной едва ли по щиколотку в воде и прямо потребовали: - Плати! - Что? Ах, да. Конечно, сейчас, минуточку. Вот только... - Я лихорадочно обыскивал карманы и только тут вспомнил, что отдал все свои деньги тому шустрому мальчугану, который в результате выбросил их в реку и бессовестно спер у меня милицейскую фуражку. - Что ты там ищешь, милиционер? - немного удивились подружки. Я, игриво улыбаясь, делал вид, что вот-вот вытащу из какого-нибудь внутреннего кармана завалявшийся золотой. Бесполезно. Ни золотого червонца, ни серебряного рубля, ни даже медной копеечки у меня не было. Малолетний спортсмен вытряс все подчистую. - Никита, ты что, деньги потерял? - догадалась синеволосая. - Ага, - жалобно признался я. - Может, как-нибудь в долг, а? Я вам расписку оставлю, честное слово. - Слушай, он что, с нами деньгами рассчитываться собирался? -- нахмурила бровушки зеленокудрая пышка. - Парень, ты тут давай не мудри, обещался платить - выполняй. - Так я и говорю, что денег... - начал было я и осекся. Кажется, до меня дошло, какую именно оплату она имеет в виду. - Что ж ты побледнел, миленький? - ласково заговорила вторая, протягивая ко мне белые руки. - Иди сюда, не бойся... Нас никто не увидит. Мы будем любить тебя так, что ты сам никогда больше не захочешь вернуться на эту сухую землю. - Не переживай за друга, - поддержала зеленоволосая, - мы доставим ему живую воду, обещаем. А ты останься с нами хоть на денек. Тебе понравится! Иди к нам, ты ведь обещал плату... Я невольно сделал пару шагов навстречу. Русалки нежно взяли меня за руки и поманили за собой. Я не находил слов, чтобы объяснить этим прекрасным созданиям, что у меня нет времени, что мне пора, что Митька болен, а в столице остались неразрешенные дела... Они глядели такими умоляющими глазами, называли меня самыми ласковыми именами, уговаривали остаться всего лишь на день, на часок, на пару минут... И лишь когда вода захлестнула меня выше колена, я опомнился. Попытался шагнуть назад. Ласковые руки русалок сжали мои запястья, словно медвежьи капканы. На секунду я почувствовал липкий страх... - А ну отпустите дяденьку милиционера! - грубо потребовал тонкий мальчишеский голосок. Позади меня, на берегу, стоял тот самый пятилетний бегун в нахлобученной на нос форменной фуражке. - Я кому сказал? - Вечно ты лезешь не в свое дело, Ванечка! - укоризненно затараторила зеленоволосая. - Младший лейтенант сам, добровольно с нами идет. Мы ему живую воду добыли, для больного сотрудника, а он за это заплатить обещался. Все честь по чести, без обмана, зачем же ты вмешиваешься? - И не стыдно вам, а? - Мальчик по-детски погрозил пальчиком. - Пользуетесь тем, что он в наших краях человек новый и ничего о привычках ваших знать не знает. Охмурили мужика? - Да ничего подобного! - хором возмутились обе русалки. - Никто его даже не держит, он сам! - Ну, уж мне-то не надо голову морочить. Не первый год на свете живу... А ты, участковый, чего стоишь как неживой, хватит купаться, давай вылезай... Я вырвался-таки из прохладных русалочьих рук, пошел и встал рядом с белобрысым спасителем, жалко хлюпая мокрыми ботинками. - Ничего, пока до города доскачешь, небось высохнешь... - Он улыбнулся и протянул мне фуражку. - Не сердись, Никита Иванович, добрая у тебя душа, но доверчив ты, словно дитя малое, неразумное. Разве ж с русалками можно в воду идти? Защекочут и утопят! Не от характера злобного, а натура у них такая. Вон та, зеленоволосая, Дина, ее мать еще в младенчестве в реку бросила, от "греха внебрачного" избавлялась. А подружка ее, Уна, сама камень на шею повесила. Из-за любви несчастной в омут головой бросилась. Сам посуди, за что им людей любить? - Понимаю, - тихо кивнул я. - Ну, а ты-то кто такой будешь? На вид ребенок, а рассуждаешь так, будто меня лет на двадцать старше. - Больше! Много больше, участковый, - еще шире улыбнулся он. - Внешность-то, она ох как обманчива бывает... Ванюша-полевичок мое имя. В поле да на дороге живу и пропитаюсь. Хороший человек пройдет - награжу, плохой поедет - накажу. - Это... что-то вроде лешего или домового, только в поле? - предположил я. - Догадливы-ый... Время-то не тяни, глянь, полдень уже. Садись на кобылку свою да в город поспешай. Флягу не забудь! - Спасибо! - Я надел фуражку, козырнул непонятному малышу и повернулся к реке, обе русалки смотрели на меня самыми печальными глазами. - Вы уж извините, гражданочки, что так получилось... Честное милицейское, как с делами управлюсь, обязательно вернусь и за воду заплачу. Нет, тонуть я не намерен, но, может, подарок по душе каждой раздобыть сумею. - Мне - бусы! - воскликнула Уна. - А мне - серьги! - тут же поддержала зеленокудрая Дина. - Заметано... - серьезно кивнул я. - А ты... Вы, Иван-полевик, примите мою благодарность за своевременную помощь. - Ладно уж... езжай. - Малыш привстал на цыпочках и помахал мне рукой. - Бабе Яге привет передавай, мы с ней старые знакомые. На обратном пути я гнал лошадь, как мог. Полная кожаная фляга болталась на ремне через плечо и била меня по спине. Бабка просила доставить лекарство до заката, и, хотя до города мне добираться таким темпом едва ли больше часа, я пустил в галоп. Да мало ли чего еще подобного на пути встречается. А не показался бы этому многолетнему крохе "добрым дядей", так уже бы пускал пузыри на дне речки Смородины? Нет! Надо срочно попасть домой, в родное Лукошкино, а если куда еще и ездить, то заранее выспрашивать у Яги все возможные сюрпризы. Стрелецкий конный дозор встретил меня уже за разрушенной мельницей. - Эгей, по твою душу посланы, батюшка сыскной воевода! - Что-то серьезное?! - Я привстал на стременах, резко осаживая разгоряченную лошадь. - Хозяйка твоя нас за тобой погнала. Беда в отделении! Парень-то ваш совсем сбесился! - начал старшой. - Митька?! - А кто ж? Баба Яга говорит, все в бреду метался, да вот, как на беду, в отделение армяне Кирокосьянцы всей семьей пожаловали. Вина принесли, яблок, персиков разных, ковер большущий в подарок. Все за "науку" кланялись... - Короче! - взмолился я. - Чего?! А... ну, так Митька ваш как вдруг на четвереньки встал, да как начал всех по-собачьи облаивать! Кто в смех, кто в визг, а он ведь не шутки шутить - он кусаться начал. Армяшки из отделения как горох посыпались! Крику на всю улицу, а сотрудник твой - ну их по двору гонять! Рычит, у самого глаза красные, на землю пена падает, а зубами кусок штанов чьих-то так и треплет... - Уволю! - сквозь зубы поклялся я, снова пускаясь вскачь. - Совсем мне мундир милицейский дискредитировал. По Лукошкину мы неслись целым боевым отрядом. Из-под конских копыт с возмущенным кудахтаньем уворачивались куры, махали вслед счастливые ребятишки, испуганно крестились бабы, и уважительно снимали шапки мужики - милиция едет! У ворот отделения нас встречала целая толпа народа. Стрелецкая сотня Еремеева успешно отпихивала чересчур нахальных, но самые любопытные облепили близстоящие деревья и заборы, пытаясь хоть как-то углядеть, что творится у нас во дворе. - Православные, гляньте-ка, сам участковый приехал! - Ну, все... Теперь-то он тута порядок наведет! Сейчас уж полетят с плеч буйны головы, пойдут плясать кнуты с нагайками, посидят молодцы по острогам сибирским... Никитка, он на расправу крут! - восторженно вопил какой-то мелкий старикашка, грозя кулачком неизвестно кому. Народ поддержал его уважительным сопением. Пока я спешивался и проталкивался к воротам, разнообразные крики со всех сторон делались все громче: - А че случилось, че случилось? Случилось че?! - Да Митька с милицейского двора совсем с ума спятил! - Так его ж намедни бомбой разорвало?! - Ни хрена! Взорвешь его, как же... Живой, подлец! Ничего-то ему не делается... - А че случилось? Случилось-то че, православные? Скажите Христа ради, не то помру! - Так я и говорю - Митька этот безбожный милицейской властью прикрывался, а сам все армянское подворье так живьем и загрыз! В толпе раздались нестройные вздохи - бабы решили попадать в обморок... - Таки всех?! - Всех! И жен, и стариков, и детей малых не помиловал... А все почему? Потому, что милиция эта - служба адова! Не от Бога она идет, а от самого дьявола! - Еремеев, будь другом, поймай мне этого голосистого умника и сунь в поруб. Мы с ним вечером разъяснительную беседу проведем, - на ходу попросил я и шмыгнул в калитку. Зрелище, увиденное мной, заставило бы присесть любого, менее закаленного оперативного работника. С одной стороны, у меня волосы дыбом встали, с другой - вздохнуть не мог от хохота... Прямо по двору с гиканьем носилась Баба Яга, восседающая на Митькиной спине. Она цепко держала его за воротник и хлестала полотенцем по заднице. Митяй скакал на четвереньках с приличной скоростью, поднимая тучи пыли и резво взбрыкивая ногами. - Никитушка-а-а... поберегись! - Бабка осадила скакуна прямо перед моим носом. - Воду живую принес? - Угу... - едва держась на ногах, кивнул я. - Так давай скорей, пока я его, неезженого, держу! Я откупорил флягу и сунул в раскрытый Митькин рот. Он запрокинул голову и в минуту выхлестал все. Потом скосил на меня безумные глаза, чихнул и рухнул на живот, распластавшись, как тещин блин. Баба Яга вовремя успела соскочить и, сделав пару неуверенных шагов, тоже ухнулась было наземь, но я ее подхватил. - Неси меня в дом, участковый... - слабо простонала она. - Совсем замотал, супостат, будто не я на нем, а он на мне ездил. - А... с ним как? - С ним? Ниче с ним теперь не сделается... Как проспится - сам прибежит. Ох, спина, спина, спина... Замучил радикулит проклятый!.. Гороху я отправил докладную записку, на то, чтобы сегодня еще идти во дворец, сил уже не было. Забегал нарочный от немецкого посла, тот жутко извинялся за ночное происшествие. По совету шибко умного пастора трупы отравленных охранников были оставлены на ночь в открытых гробах в костеле. Утром их, естественно, не обнаружили. Когда стрельцы приволокли обоих, то выпиравшие клыки и острые когти у мертвецов волшебным образом исчезли. Но посол вроде бы мне во всем верит и обязуется сегодня же вечером обоих надлежащим образом похоронить. Правда, каким именно, деликатно умалчивает... Если они еще раз восстанут, я этого посла первого им на съедение суну. Итак, в деле уже три трупа. Что же такое творится? Складывается нехорошее впечатление, будто бы кто-то задался целью уничтожить все наше отделение. Но кому и чем мы так, насолили? Ума не приложу... Вечером я поделился своими сомнениями с Ягой. Митьку перенесли в сени, и он спал совершенно нормальным, здоровым сном. Мы с бабкой сели друг напротив друга, ведя неспешную беседу. - Ты уж прости, что я тебе про русалок-то не рассказала. Все время забываю, что ты у нас не местный. Наши-то все знают, оттого и на речку Смородину особенных ходоков нет. А за привет от Ванечки-полевика спасибо! Добрый он, понапрасну никого не обидит... - Да, мальчишка забавный... - Я крутил в пальцах деревянную ложечку, наблюдая, как медленно перемещается в ней густая капля меда. - Не томи, участковый, говори прямо, что душу мучает? - Сомнения у меня, бабушка... Серьезные сомнения в правильности всего дела. Куда-то не туда мы движемся... - А мы и не движемся вовсе, - хмыкнула Яга. - Все на одном месте толчемся. Как только взялись, так все шиворот-навыворот и пошло. Немцы невесть откуда влезли, упыри понабежали, взрывы, убийст