й газеточке стояла запотевшая бутылка "Гжелки", открытая баночка кильки в томате, порезанный толстыми кружочками сервелат, длинный турецкий батон и три пластмассовых стаканчика. Не могу даже сказать, чему я в большей степени удивился или обрадовался -- еде или самому факту ее появления. Мои духи частенько откушивали вместе со мной, но чтобы еще и угощали?! Нет, должно случиться нечто из ряда вон выходящее... -- Прошу садиться! -- несколько смущенно суетился Фармазон. -- Чувствуйте себя как дома, извините, если что не так. Как мог, как успел, как уж получилось... -- Да что, собственно, произошло? -- искренне поинтересовались мы с Анцифером, садясь прямо на холодный пол. -- Сначала нальем по маленькой. -- Черт быстро свернул горлышко бутылке и набулькал всем по полстакана. -- Так, взяли? Теперь позвольте небольшой тост. Дорогие мои... Мы с ангелом переглянулись. Наш нечистый торжественно поднял руку, его голос надломленно вздрагивал, а глаза предательски блестели. -- Сережа... и ты, Циля, вы... вы оба сделали для меня очень большое дело. Если помните, я как-то говорил, что у меня серьезные неприятности на работе. Ну, другие бы плюнули и были рады, раз у черта неприятности, им-то от этого только лучше... Да, так рассуждает большинство. Но не вы! Вы... оказались, то есть показали себя настоящими друзьями. Вы не сказали: "Да пошел ты, Фармазон!" Все так говорят, всегда... Так вот... о чем это я? А, вы оба пообещали мне помочь, прикрыть от начальства, давая мне возможность время от времени чинить положенные черту пакости. Ну, чтобы все чин чинарем, согласно штатного расписания. Вы дали мне возможность показать себя и... Короче... вот! -- Фармазон продемонстрировал отворот балахона: на черном шелке алела красная шестиугольная звезда с золотеньким черепом в середине. -- Мой... первый... орден. -- О-о-о, ну, за такое событие грех не выпить! -- поддержал я, подпихивая локтем светлого духа. Анцифер поморщился, поджал губки, но, встретив умоляющий взгляд братца, тоже поднял стаканчик: -- Это, конечно, против моих принципов... Ведь ты, изменник, получил высокую награду, толкая нашего хозяина в пасть Геенны огненной, но... Не будем портить праздник. В конце концов, такое действительно бывает не каждый день... -- За вас, друганы! -- Ваше здоровье, Фармазон! x x x Пожалуй, что пьяными мы не были. Просто в ближайшие два часа я наконец-то познал чувство полнейшей гармонии. Светлая и темная половинки моей личности не перегавкивались, как обычно, и не лезли друг с другом в драку, а слаженно исполняли старинный русский романс "Гори, гори, моя звезда...". Фармазон из ниоткуда выудил цыгановатого вида гитару, а у Анцифера оказался великолепный оперный тенор. При определенно спевшемся дуэте это было что-то! Раньше я искренне считал, что все лучшие певцы встречаются не на эстраде, а в КВН, но сегодня сменил точку зрения. Тот, кто хоть один раз слышал пение ангела без фонограммы, -- может умереть спокойно: жизнь прожита не зря! Очень вежливо со стороны ацтеков было то, что нас не беспокоили... То ли вообще забыли, то ли оставили на торжественную часть, после ужина. За окошком начинало смеркаться -- золотистый солнечный свет сменился оранжево-розовым сиянием. Нимб чуть поддатого ангела романтично озарял всю камеру, придавая нашему мужскому междусобойчику налет некой питерской ностальгии. Я прикрыл глаза и вспомнил Наташу... На мгновение мне показалось, что мы безумно далеки и между нами целая вечность. Нет, умом-то я понимал отсутствие любой серьезной опасности -- случись что, Анцифер и Фармазон подцепят меня под белы рученьки и мигом доста­вят... куда-нибудь. В Город точно не попадем, у них это не получается. Ну и ладно, поблуждаем по Темным мирам, пока наконец моя дражайшая супруга не найдет меня сама. Наташа -- прирожденная ведьма, ей не составит никакого труда выяснить у крысюков, куда я направился и где меня поймать. Да, крысюки! Совсем забыл, я же пообещал добыть для них восемь золотых змей. Надо будет как-то решить этот вопрос с местными касиками. Может быть, они мне их просто подарят, в знак дружбы и добрососедских отношений? Ой, что-то много вопросов навалилось сразу, я бы предпочел как-то более последовательно, по мере разрешения, так сказать... -- Слышь, Серега! Серега-а! Циля, он не ре­агирует. -- Не приставай, видишь -- человек пребывает в состоянии легкого, возвышенного забытья... -- Дебилизма! -- Забытья! И не смей в моем присутствии дурно говорить о Наталье Владимировне! -- Да я и сказать-то еще не успел... Ладно, не буду. -- Черт отложил гитару в угол и вновь настойчиво потеребил меня за плечо. -- Вы что-то хотели? -- очнулся я, стряхивая со лба золотые грезы. -- Хотел, Сергуня, поговорить с тобой хотел. Мы тут посоветовались с братишкой и тихо порешили тебе помочь. Не спорь! -- Фармазон протестующе поднял ладонь, и ангел согласно кивнул. -- Не переживай за меня, я от начальства далеко, так что всего не проконтролируют. К тому же, помогая тебе, я не обязательно сотворю доброе дело. Ну, короче, ты меня понимаешь... -- Не совсем. -- Он имел в виду, Сереженька, что дело спасения вашей жизни, несомненно, благое и хорошее, но добиться данного результата можно разными способами... -- завуалированно пояснил Анцифер. -- А-а-а... -- сделав вид, что понял, протянул я. -- Так вот, по моим прикидочкам, поведут тебя, добра молодца, в казенный дом и будут там сидеть три важных короля, а один из них -- козырный! Как начнут они решать-советоваться, судьбу твою крестовую восьмеркой забубенной по усам бить -- ты и не теряйся. Увидишь по углам двух тузов марьяжных, как они заговорят -- ты джокера из колоды тотчас хватай, не глядя! И будет тебе тогда, яхонтовый мой, жизнь полной чашей и денег по маковку, и дама червовая в супружницы с известием хорошим, и удача во всех делах наиполнейшая... -- Фармазон, -- спросил я, когда он выдохся, -- у вас в роду цыган не было? -- Ай, морэ, морэ! Размар ман о кхам -- кого там только не было... -- прищелкнул языком нечистый и начал заворачивать в газету остатки нашего пиршества. -- Мы куда-то спешим? -- Пожалуй, да... -- с печальной улыбкой поглядел на меня Анцифер. -- За вами скоро должны прийти. Не бойтесь ничего, я почти наверняка смогу защитить вас от местных языческих богов. В чем-то наука, несомненно, права: Господь действительно обрушил испанцев на инков как небесную кару за их ужасающие преступления. Человеческое жертвоприношение ничем нельзя оправдать! А значит, как верный сподвижник истинного Бога, я приложу все усилия, чтобы положить этому конец, и вы, Сереженька, будете моим оружием... И мой светлый дух исчез прежде, чем я успел его окликнуть. -- Ну, чего нос-то повесил? Циля ушел, я остался. Хочешь, с тобой на эшафот пойду? Давненько мне на трибуне выступать не доводилось... -- Не хочу! -- В моей памяти мгновенно всплыла драка в католическом монастыре. Там Фармазон не только лез в текст со своими подсказками, но еще и вселился в меня в самый неподходящий момент, вследствие чего треть стражи была покусана, поцарапана и оплевана. Повторять подобный эксперимент, пожалуй, больше не стоило... -- Как знаешь... Я от всей души, можно сказать... -- участливо похлопал меня по спине разочарованный черт. -- Не буду мешать вашей приватной беседе, уже слышны шаги твоих храбрых тюремщиков. Не скучай, пиши. Будут сложности -- высылай телеграмму. И помни: мой дом -- твой дом! Но лучше наоборот... Буквально через минуту раздался тяжелый скрежет сложной системы открывания двери. Там, как помнится, стояла монолитная плита, и ее можно было лишь отодвинуть. Техническим достижениям ацтеков я удивлялся чуть позднее, а сейчас четверо смуглых мужчин в длинных черных безрукавках молча кивнули мне на выход. В их руках не было заметно оружия, однако в глазах горела такая слепая ненависть, что я повиновался без уточняющих вопросов. С кем-то можно позволить себе побалагурить, с этими -- нет... По-моему, их даже не удивило, что я развязался, чувствую себя хорошо и на запуганного пленника никак не похож. Мы взошли на вершину пирамиды, где меня торжественно провели по всему периметру вокруг храма. Народ внизу шумел о чем-то своем, тыкая в мою сторону пальцами. Солнце уже коснулось мерцающим краем фиолетово-янтарной кромки океана. С высоты мне хорошо была видна территория маленького городишки, отделенного от побережья относительно небольшой стеной девственного леса. Кстати, насчет размеров самой пирамиды я, видимо, погорячился, все-таки она была немаленькой. Поменьше египетских аналогов, но... Убедившись, что все жители имели равную возможность насладиться лицезрением моего грядущего "восхождения на небеса", четверо сопровождающих свернули экскурсию, и мы направились непосредственно в само храмовое помещение. Возвращать в прежнюю камеру меня не стали, а повели дальше, через несколько разных комнат, заставленных ритуальными сосудами, всякими непонятными предметами и громоздкими изделиями из драгоценных металлов. Вот тут я насчитал четырнадцать золотых змей! Значит, Фармазон был прав: их брали именно отсюда, оживляли волшебством и запускали в городские коммуникации с целью наведения шороху и беспорядков. А меня в конце концов доставили в довольно большой зал. Зал освещался горящей неочищенной нефтью в покачивающихся больших плоских чашах. Два каменных здоровенных идола стояли по разным сторонам комнаты. Первый изображал благообразного старца с длинной бородой и европейскими чертами лица. Его длинные одеяния украшали накладные золотые змейки, а руки сжимали непонятный предмет, напоминающий, скорее всего, космический бластер или укороченный домашний пылесос. Второй идол поражал явным негроидным типом, впечатляющими мускулами и какой-то странной позой. Его левая рука покоилась на дубине или рычаге переключения скоростей, а в правой была связка копий. Прошу прощения за излишние подробности и детализацию, но эти, несомненно технические, моменты так поразили мое воображение, что я до сих пор удивленно вскидываю брови... Но вернемся к нашей истории: пока я удивлялся, весь зал незаметно наполнился странными людьми. Создавалось впечатление, что я попал на карнавал доколумбовых ужасов... x x x Вдоль стен выстраивались маски, более-менее равномерно группируясь поближе к тому или иному идолу. Приглядевшись повнимательнее, я зорким глазом профессионального литератора (шпионуса?!) отметил, что те, кто выбрал небесным пастором каменного старца, были наряжены в костюмы змей, птиц и рыжебородых карликов. А сторонники агрессивного негра изображали, соответственно, ягуаров, орлов и невразумительно-уродливых рогатых демонов. Я еще подумал, что, будь здесь Банни, у нее не возникло бы трудностей с выбором мишеней... Однако постепенно вся эта пестрая толпа без лишнего шума заняла все свободное пространство близ своих кумиров. В центре, на специально выделенном круге, одиноко стоял я, а прямо передо мной расположили три высоких кресла: слева -- из кожи и... костей, справа из зеленых веток и цветов, а в середине из старательно отполированного гранита. Зачем и для кого -- вопросов не было, тут даже я мог бы догадаться. Вскоре появились и сами судьи. Три почтенных старца, чьи лица были скрыты металлическими масками, по-моему, золотыми. Поскольку и Анцифер и Фармазон торжественно поклялись оказать мне любую возможную помощь, то и дергаться особенно не было смысла. Тот, что сел в каменное кресло, поднял вверх обе руки, как бы призывая к молчанию, хотя и так никто не шумел. -- Теуль! -- Это вы мне? -- В судебном зале великих богов Чолулу нет других теулей! Слушай и запоминай, ибо время ценнее всего на свете, а у нашей бедной страны его осталось не так уж много. Тебя обвиняют в страшных преступлениях против нашего народа... Ты обманом проник в город, ты жестоко избил уважаемого жреца, желавшего лишь узнать твое имя, ты осквернил наши святыни, ты поносил наших богов и совершил множество других ужасных грехов! Своими безответственными поступками ты приближаешь гибель Пятого Солнца и толкаешь в пропасть Тьмы всю землю. Мы будем судить тебя по нашим законам! Толпа ровным гулом выразила единодушное одобрение. Я пару раз пытался возмущенно открыть рот, но за креслом среднего вырисовывались черные фигуры неулыбчивых конвоиров. Теперь в их руках были внушительные копья, достаточно длинные, чтобы погасить любые попытки апелляции с моей стороны. -- Я -- Верховный Жрец и судья великого Теночтитлана, вершу истинную справедливость везде, где люди нуждаются в защите их прав. Моя правая рука, -- старец сделал красивый жест, -- будет говорить устами бога мира пресветлого Кецалькоатля. Моя левая рука... -- точно такой же театральный жест в сторону кресла из кожи и костей, -- будет говорить языком бога войны черного Уицилопочтли. Люди могут ошибаться, но боги... никогда! Именно они решат твою судьбу, а мы последуем их воле. Что-то вся эта система жреческого "правосудия" здорово напомнила мне знаменитый коммунистический лозунг: "Человек может ошибаться, но партия -- никогда!" Сколько же измен, доносов, подлостей и предательств пряталось за такими красивыми словами... Я покачал головой и пожал плечами, всем видом демонстрируя полную покорность судебной процедуре. -- О Великий и Добродеятельный Кецалькоатль, учитель и наставник, слышишь ли ты нас? Жрец справа вдруг начал судорожно дергаться, делая глотательные движения, потом как-то успокоился, бочком устроился в зеленом кресле и невозможно знакомым голосом заявил: -- Слышу, слышу, естественно... Не ори так, дедуля, у меня аж все пробки из ушей повылетали. Сейчас сяду поудобнее и почирикаем на досуге... Я закусил губу, чтоб не рассмеяться. Все прочие вытаращились так, что с них едва маски не попадали. -- О Громоподобный и Ужасный Уицилопочтли, воин, защитник и палач, слышишь ли ты нас? -- M-м... минуточку... -- Тело жреца слева затряслось мелкой дрожью. -- Кажется, я не туда попал... Нечистый дух, это опять твои штучки?! -- Ша, Циля! -- примирительно вскинул руки безвольный жрец Кецалькоатля. -- Ну, произошла маленькая ошибочка... Так набрось скидку, я ж после праздника. Щас резво поменяемся, готов?! -- Сделай милость. Через несколько секунд оба жреца пришли в нормальное человеческое состояние, взвыли дурными голосами и попытались удрать. Не тут-то было! Левый убежал на два шага, правый на три, а потом каждого настигло неумолимое возмездие в лице светлой и темной половин моей души. Что ж, если эти работники культа всю жизнь разыгрывали "театр трех актеров", то теперь у Верховного появились серьезные проблемы. Сценарий наверняка оставался прежним, а вот текст у исполнителей серьезно подредактировали... Неритмично подергиваясь, словно от одноразовых электрических разрядов, два подсобных судьи вернулись к покинутым креслам и заняли свои места. -- Не тяни резинку, Верховный, она и так проверена электроникой! -- весело заявил на весь зал тот, что выражал волю бога войны. -- Правосудие надо вершить, пока не скисло! Или у кого-то из местных вшей другие предложения? Если у кого они и были, то ни одна живая душа в зале не могла выговорить ни слова. Тот, кто не успел вытаращить глаза, уронил челюсть... Правый жрец ласково улыбнулся мне исподтишка и мягким голосом Анцифера поддержал: -- Действительно, не стоит затягивать процедуру этого фарса. Быстренько предъявите обвинения, Сереженька так же быстро даст исчерпывающий ответ, и мы дружненько закроем дело. Прошу вас начинать, уважаемый... Верховный жрец дрожащей рукой сбил маску на затылок, открывая совершенно растерянное лицо, и попытался вытереть пот. Похоже, он полностью потерял контроль над ситуацией... -- О всесильные боги! Жизнь человека для вас подобна пылинке под ногами, -- вы и не заметите, как она обратится в прах под вашей царственной пятой... Будьте же милосердны и ответьте: вы слышите нас? -- Ясен пень! Сколько можно спрашивать?! -- нетерпеливо притопнул ногой Уицилопочтли. -- Вы готовы вершить свой праведный суд? -- Вершить суд может лишь Всевышний! -- нравоучительно напомнило "вместилище духа Кецалькоатля". -- И не перебивай меня, лукавый, это вопрос принципиальный. Если я и согласился на твою авантюру, так это не значит, что ты услышишь от меня бесстыжее вранье! Верховный жрец беспомощно обернулся к левому жрецу, тот поудобнее вытянул ноги и попытался сунуть руки в несуществующие карманы: -- Да ты продолжай, продолжай, дедуля... Не обращай на нас внимания, лепи все, согласно установленного процессуального порядка. -- Мабаско! Атешока! -- жалобно взвыл Верховный, поочередно обращаясь к своим по­мощникам. -- Что с вами?! Какую кару на вас обрушили небеса, замутив ваш ум и ожесточив сердца? -- Не понял грязных намеков! Циля, он в нас не верит! -- Ну, так объясни ему... -- Сергунь, может, ты? -- повернулся ко мне левый жрец. Я пожал плечами -- почему нет, жалко, что ли... -- Дамы и господа, все здесь присутствующие. Вы пригласили высокий суд для разбора моего уголовного дела. Хотя, с юридической точки зрения, нанесение некоторых побоев представителю неформальной религиозной общины может скорее расцениваться как легкое хулиганство. Во всяком случае, я своей вины не отрицаю и готов уплатить положенный штраф, если не очень дорого, конечно... В противном случае я лучше пятнадцать суток буду мести улицы. Далее, если мне верно растолковали суть процесса, то в тела уважаемых судей слева и справа должны были вселиться духи ваших богов Кецалькоатля и Уицилопочтли. Ну вот... не хочу никого обнадеживать, но духи действительно вселились. Не обессудьте, уж какие есть... Я победно оглядел притихшую толпу и неожиданно поймал себя на том, что краем глаза вижу чернявого Фармазона, пытающегося с головой залезть ко мне в нагрудный карман. Мгновением позже, бросив своего жреца, в тот же карман поспешил и Анцифер. На мой удивленный взгляд ангел только придушенно пискнул: -- Хозяева пришли! Статуя Кецалькоатля явственно вздрогнула, а в глазах идола Уицилопочтли заметались зеленые огоньки. Все помещение заполнил аромат свежесрезанных роз, и я невольно поежился... x x x Похоже, нечто подобное ощутили и остальные. Зашевелившаяся было толпа на мгновение замерла, а потом люди бросились ниц. Самые сообразительные потеряли сознание, остальные просто делали вид, что не дышат. Правый и левый жрецы, когда из них удрали мои авантюристы, буквально рухнули безвольными куклами в позах, явно оскорбляющих высокие чувства верующих. Тот седобородый, что называл себя Верховным, от страха впал в религиозный экстаз, начал пускать слюни и приплясывать на одной ноге, активно стараясь понравиться обоим богам сразу. Впрочем, они не обращали на него внимания. Их интересовал исключительно я! Но сейчас это нисколько не льстит, даже наоборот, я думаю, что моей скромной особе уделяют слишком много незаслуженного внимания... -- Человек! -- Голос Кецалькоатля был торжественен и благозвучен, как новгородские колокола. -- Зачем ты разбудил нас и чего просишь? -- А... э... я на самом-то деле совершенно не хотел никого будить, но раз уж это произошло -- примите мои нижайшие извинения! -- Мне удалось справиться с пляшущими коленями, а все прочее приложится... -- Ты не взыскуешь нашей справедливости?! -- Да-а... в общем-то, вроде нет... А что, обязательно надо? Кецалькоатль умолк, видимо, не нашел вразумительного ответа. Зато его воинственный антипод сурово показал мне язык и обличил перед всеми: -- Он избил моего жреца! -- Я защищался! -- Как? -- опешил Уицилопочтли. -- Неужели ты, червь, пытаешься обмануть бога войны?! Я тебе не штафирка штатская, чтоб мне тут... здесь не там, и где вам быстро... На алтарь его, дезертира! Где находится ваш штаб, отвечай! -- Это правда? -- очнулся примолкший было добрый бог. -- Что именно? -- уточнил я. -- Ну, что ты защищался. -- Правда, я действительно вломил незнакомому жрецу в порядке самозащиты. Ибо его кровавый вид противен любому мыслящему человеку, и я не мог не защищаться от такого чудовищного надругательства над моей психикой! Тут уж призадумались оба идола. Фразу я им закрутил умную, длинную и, главное, каверзную. Пока еще разберутся. Люди по-прежнему не шевелились, и я мог спокойно поразмыслить о своем. Боги наверняка общались ментально, так что меня их болтовня не отвлекала... -- Фармазон! -- Нет меня... -- глухо ответил нагрудный карман пиджака. -- Мне нужна ваша помощь. -- В добрых делах я тебе не советчик. Вон, лучше белобрысого возьми, а то он мне тут всю голову отсидел... -- Можно подумать, мне тут задницей на рогах удобно! -- возмущенно прошипел Анцифер, но не вылез, видимо предпочитая все-таки сидеть на рогах. -- Не надо добрых дел, совсем наоборот, -- шепотом попросил я, -- помогите мне поссорить обоих богов. Пока они будут меж собой разбираться, мы потихоньку удерем. -- Не-е... сам ссорь! Мало ли чего... я за так между молотом и наковальней не полезу. -- Ладно, сначала наберем золота, а потом по-тихому... -- сразу сориентировался я. После секундного размышления в кармане началась бурная толкотня, и всклокоченный черт ретиво взялся за дело. В том смысле, что вылез и исчез, а я вдруг почувствовал, как у меня отчаянно чешется язык... -- Таки ви категорически настроены, шоб я наконец выдал свое чистосердечное мнение. А мне оно надо?! Я еще имею на плечах то, шо некоторые называют головой, и не претендую на все ваши деньги, но дайте ж пощупать руками мою законную зарплату! А там уж, как говорится, будем посмотреть... -- Ноги самостоятельно отбивали несложный ритм классической "семь-сорок". Я покраснел как рак... Что этот авантюрист со мной вытворяет?! Неожиданно из моего уха вынырнул встревоженный рогоносец и мрачно заявил: -- Есть подозрения, что ты хочешь меня надуть! -- Ни в одном глазу! -- слишком поспешно поклялся я. -- Но мы не сумеем вывезти отсюда золото, Кецалькоатль не позволит грабить подданных. А на фига тогда стараться? -- Фармазон, -- взмолился я, -- взгляните на это дело с другой точки зрения: -- вы хотите заработать еще один орден? -- Намек понял, -- после секундного размышления уловил нечистый. -- Сергунь, подвинься, я продолжу... -- Мы решили! -- громогласно оповестили боги, разворачивая каменные головы. -- Если твое сердце отдано миру и ты предпочитаешь труд битве, то тебя будет судить Кецалькоатль. Если же душе твоей по нраву звон оружия и кровь убитых врагов, то молись Уицилопочтли. А теперь говори! -- Пани та Панове! Звиняйте, ще не усих бачу зараз (зараз, а не зараз! Зараз среди вас не бачу). От цей громадянин шукае -- ще у мене на серденьке? Чи добрий свит, а чи червонна мордобитьтя... Ще ж тут казати? Працував я добрым лыцарем и у пана Одина, и з пулемету стреляв по гарним дивчинам, и з вовков позорних шкирку драв, так ще, вроди, война мени, як мамка ридна! Но -- це ж горька судьбина, Ще медом мени харю не вмазала... Да хиба ж я не чоловик?! Хиба ж мене, як усим, горилки не треба, да сала, да вареников, да бабу справнючую, га? -- Когда я поймал себя на том, что уже всхлипываю и утираю скупые малороссийские слезы, было поздно. В том плане, что Анцифер молча прикрыл ладошками уши и вновь скрылся в кармане, а обнаглевший черт у меня в голове потерял всякие остатки совести: -- Вай, генацвале! Что молчим, да? Кецалькоатль -- батоно, дай я тебя обнэму и пять тысяч раз пацэлую, как самого дарагова моэго папу! Уицилопочтли -- шакал паршивый, да?! Курдюк нэдорэзанный, ишак бэсхвостый, чурка нэрусская! Что глидишь, никогда настоящих джигитов на рынке нэ видел, да?! -- с круглыми от ужаса глазами кричал я, отмахивая перед окаменевшими богами бодрые па высокогорной лезгинки. Местная публика боялась оторвать лбы от пола, меня они явно считали бесноватым. Ну, собственно, так оно и было... С той лишь разницей, что я был одержим личным бесом, по собственному желанию. А Фармазон вдруг уронил меня задницей на холодные плиты и, скрючив ноги на азиатский манер, нудно загнусавил, подвывая на каждом предложении: -- Ай-яй-я-а-а! Мин яратан, а жизни ника-кой-ой-й... В армию служить не хочу, не бери татарина-а-а... Ай-яй-я-а-а! Апай сапсем больной, лошадь хромой, юрта старый, халат дра-ны-ы-й... не пойду! Ай-яй-я-а-а! Давай дома сидеть, бешбармак кюшать, арака пить, в альчики играть -- якши! Ай, якши-якши-и-и... Тьфу на тибе, шайтан Уицилопочтли! По окончании такой "многонациональной" речи добрый бог Кецалькоатль широко улыбнулся и распахнул мне отеческие объятия. Я поднялся, отряхнул брюки и пошел ему навстречу, бог войны за моей спиной сидел мрачнее тучи. Похоже, теперь до него никому не было никакого дела... Я бросил жребий и отныне находился под покровительством светлых сил древнейшей доколумбовой цивилизации. Бояться нечего! Усталый от трудов неправедных, нечистый дух вольготно расположился на моем плече, обмахиваясь платочком. А еще говорят, будто бы с чертом нельзя заключить выгодную сделку... Ха, да с каждым можно договориться по-хорошему, надо только знать, с кем имеешь дело! Я уже почти дошел до благообразного старца, как сзади прогрохотало: -- Ты оскорбил меня, теуль! Поначалу я даже не обернулся, но бог войны привстал и топнул так, что стены содрогнулись: -- Он мой! И сегодня же его сердце обагрит своей кровью алтарь Уицилопочтли. Отдай его мне, Кецалькоатль, или пожалеешь! К моему безграничному удивлению, бог мира послушно сложил руки на животе и виновато улыбнулся. Я почувствовал, как подгибаются колени... Живой блеск в глазах Кецалькоатля погас, и он вновь стал обычным каменным изваянием. Удовлетворенный бог сражений сел на прежнее место и тоже замер в идолообразном состоянии. -- Не подфартило, братан... Старичок-то не торопится полечь за тебя костьми на ринге против местного Тайсона. Как полагаешь, за кого теперь проголосует электорат? -- сочувственно пробормотал Фармазон. -- Однако надо бы звякнуть шефу. -- Орден не орден, а медальку, пожалуй, дадут... x x x -- Анци-и-фе-е-е-е-р!!! -- Н-да-а, Сереженька? -- А нельзя ли без этого менторско-укоризненного тона? -- запоздало спохватился я. -- Нельзя, -- строго отбрил неподкупный ан­гел. -- Все, что я сейчас могу, -- это посочувствовать и утешить, но вы этого совершенно не заслуживаете. А потому, несмотря на совершенно неподходящее время, я намерен вас отругать, шалун вы безответственный! -- А-а... -- беспомощно обернувшись к Фармазону, я встретил лишь деланно-сострадательный взгляд, как у вконец охамевшего метрдотеля. -- Увы, больше ничем помочь не могу-с... Я свое дело сделал -- и в кусты! Чао, бамбино, сорри-и-и... Между тем приглашенные на топ-шоу ацтеки осторожно зашевелились. Самые храбрые уже встали на четвереньки и тихо переговаривались. Похоже, в связи с явной победой бога войны они намеревались свято исполнить его волю насчет моего сердца на алтаре. Признаюсь без ложной скромности -- я сделал отчаянную попытку попросту удрать. Естественно, вся толпень мгновенно воспрянула духом и в неравном бою отстояла честь великих математиков и пирамидостоителей. Мне быстро доказали на несложном примере, что один против тридцати -- не котируется! Пробиться к выходу не удалось бы, имей я хоть черный пояс каратиста. Вот побегать немножко по залу судилища -- это пожалуйста. Когда наиболее горячие головы взялись за копья, мне пришлось махнуть рукой на интеллигентские комплексы культурного человека и, не снимая ботинок, вскарабкаться на статую Уицилопочтли... Усевшись, как кот, на макушке идола, я даже успел пару раз плюнуть в остолбеневших от такой наглости жрецов. Потом в меня чем-то кинули (вроде бы маской?), попали в лоб, сбив мою богохульную особу за спину воинственного божества. Упал я на... кого-то! Правильнее сказать, на полуголую девицу с размалеванным лицом и возмущенными карими глазами. -- Зайчик мой! Какого черта... прости, любимый, но вот только тебя мне здесь и не хватало?! -- Н...н...на...а...та...ша? -- заикаясь, начал я. Моя драгоценная супруга в самом бесстыжем ацтекском костюмчике, с ног до головы в коричневом гриме, с перьями на голове, застенчиво держала правую руку под... каменной задницей Уицилопочтли! Я более чем обал­дел... -- Сережка, не делай такие глаза! Это совсем не то, что ты думаешь! Стыдно, любимый... Мне всего лишь понадобилась одна штучка с его кресла. Благодаря тебе он привстал, я взяла что нужно, а этот гад неожиданно сел. Руку зажало... -- Не раздавило? -- кое-как выдавил я. -- Не... -- трогательно улыбнулась моя жена. Вот тут-то нас и сцапали! Меня повязали сразу, Наташу чуть позже, когда с большим трудом извлекли ее руку из-под божественной туши. Хорошо еще, что именно вытащили, а не отрубили махом, чтоб зря не утруждаться. Вообще-то, по совести говоря, с нами обоими обращались очень бережно: связали для приличия и вынесли на свежий воздух. За то короткое время, что мы провели в диспуте с двумя богами, на Чолулу опустилась густая ночь. Однако темно не было: огромный матово-желтый диск луны так ярко освещал многоступенчатую пирамиду, что сверху она казалась серебряной. Я четко различал фигурки с факелами внизу -- наверняка сюда собралась вся деревня. Меня и жену поставили рядышком на краю гладко отполированной площадки так, что за нашими спинами находилось что-то вроде каменного стола. Пока улыбающиеся жрецы торжественно устанавливали на этом столе какую-то кухонную утварь, я попытался переговорить с супругой: -- Наташа, как ты сюда попала? -- М-мм... нм-м... гм-т. -- Не понял... -- переспросил я. Она страдальчески закатила глаза и еще раз, не разжимая зубов, неторопливо повторила: -- М-мм. Нм-м. Гм-м. -- Замечательно, значит, ты еще и издеваешься?! Милая моя, насколько помню, это я отправился в древнюю Америку по приказу генерала и зову шпионского долга. Не для развлечений, заметь! А исключительно ради светлого будущего мелких крысенят. Ты же собиралась навестить нашу дочь в детском лагере. Ты ее видела? -- Угу, -- утвердительно кивнула Наташа. Я начал закипать, меня подобное немногословие никак не устраивало. -- Ладно, любимая, я все понимаю... Ты устала, ты раздражена, у тебя размазалась тушь, но все же будь добра, расскажи мне поподробнее, как там наша Фрейя? -- Иррр! -- огрызнулась она, но я настаивал: -- Как их кормят? Не заболела ли, часом, какой-нибудь аллергией? Нашла ли подружек? Не обижают ли воспитатели? Соскучилась ли по мне? Когда собирается домой? -- У-у-вау... -- сквозь неплотно сжатые зубы проскулила моя жена и посмотрела на меня, как на садиста-стоматолога. -- Ты что, не можешь говорить? -- наконец-то прозрел я. Наташа молитвенно возвела очи к небу и яростно закивала. Ну, тогда все как-то вставало на свои места, хотя, что бы такое не давало моей, отнюдь не молчаливой, супруге раскрыть рта, по-прежнему оставалось загадкой. Однако альтернативы не было, не может говорить, и все. Не клещами же из нее слова вытаскивать... Я пожал плечами, попробовал пошевелить стянутыми в локтях руками, поглядел на суетящихся жрецов и, чтобы как-то разрядить обстановку, тихо заговорил ни о чем... -- Солнце мое, а как ты полагаешь, что они сейчас намерены с нами сделать? Нет, можешь не отвечать, просто кивни, если знаешь. Спасибо, я так и думал... Признаться, быть казненным посреди ночи не очень романтично. Лучше бы на рассвете, так возвышенней и трагичней! Представляешь, все вокруг пробуждается, птички поют, цветочки распускаются, вся природа жизни радуется, а тебя фашисты на расстрел повели... Нет, нет, не пугайся! Это я так, фантазирую... Анцифер предупреждал, если что серьезное, он меня вытащит. Надеюсь, он и нас обоих вытащит, чего уж там... Значит, особенных причин для волнения нет, а с Фар­мазоном я сам потом отдельно потолкую. Я ему выскажу наконец все, что думаю об его хамских выходках... Он ведь почти меня надул, представляешь?! Вот и судите сами, можно ли с чертом по-хорошему договориться... ... А пока рядом с нами постепенно выстраивались люди. Вернее сказать, их выстраивали. Несколько мужчин, явно из местных, с убитыми лицами и связанными руками. Две очень молодые девушки, один дряхлый старик, в общей сложности получалось человек десять. Похоже, что алтарю Уицилопочтли было мало только двух сердец -- необходимое количество тут же добиралось в своей же деревеньке. Среди пленников, предназначенных на заклание, я с удивлением увидел и двух охотников, встретивших меня в лесу, на выходе из крысюкинских канализаций. Приветливо кивнул им, как старым знакомым, но они почему-то отвернулись. Да бог с вами, ребята, стоит ли на кого обижаться у самого порога Смерти... -- Анцифер, вы здесь? -- Здесь он. Только занят, -- готовит обвинительную речь в твою честь, но с запасом ругательств у ангелов туговато, вот и переписывает уже в третий раз, -- охотно пояснил черт, прогуливаясь по левому плечу. -- Он сумеет нас вытащить? -- Да о чем базар, Сергуня? Возьмешь на ручки волчицу свою размалеванную, и скоростной экспресс мигом доставит вас домой. Только перышко для баланса вставить не забудь... -- Куда? -- не уловив подвоха, спросил я. Фармазон ухмыльнулся и показал. Когда я сообразил, что руки связаны и остается только плюнуть в мерзавца, он уже, естественно, сли­нял... Наташа, все так же молча, стояла рядом, и ночной ветерок чуть шевелил ее волосы. Она полуприкрыла глаза, жадно втягивая ноздрями настоянный на цветах и травах воздух. Ее грудь, едва прикрытая вышитой повязкой, вздымалась высоко и жарко, казалось, моя бесстрашная жена спешит насладиться последними мгновениями жизни. Я вдруг понял, что хоть она и ведьма, но сейчас совершенно не в состоянии себя защитить. Ее руки связаны, говорить она не может, а значит, ни одно заклинание не сработает. Уф... хорошо, что я всегда могу положиться на белого ангела. Анцифер, конечно, очень на меня обижен, но в такой ситуации не станет тратить драгоценное время на разборки. Нет, он, несомненно, учинит мне длительную головомойку с разносом, но это после, когда выберемся отсюда. -- Так я это... того... Только не плюйся! -- Передо мной вновь материализовался Фарма­зон. Черт нервно дергал черными крылышками и протестующе махал руками. -- Что за моду взял в последнее время, а? Слова ему не скажи, прям верблюд какой-то, двугорбый... -- Анцифер не освободился? -- перебил я. -- А что, его уже посадили?! -- попробовал отшутиться нечистый, но, глянув мне в глаза, мгновенно переиграл ситуацию. -- Ша, я был неправ, Циля ставит последние риторические вопросы и резво спешит к тебе на помощь. Как я понял, разрешение на "чудесное избавление" у вышестоящих серафимов он уже выбил. Все законно, все подписано, все печати собраны, так что самой злющей бюрократической вше зацепиться не за что. Можешь на радостях чмокнуть супругу, попрощаться с товарищами по несчастью и даже обхамить кого-нибудь перед отъездом... -- Постойте, -- не сразу спохватился я, -- а что же все эти люди... погибнут? -- Нет, пацифист хренов! -- даже взорвался Фармазон, уперев руки в бока. -- Циля их всех перетаскает... в вашу двухкомнатную квартирку в Петербурге! Ясен пень, разложат пацанов на алтаре и порежут, как курят, во славу Уицилопочтли. Знаешь, как это делается? А ты послушай, тебе, как члену Союза писателей, интересно будет. Четверо жрецов держат жертву за руки и за ноги, пока пятый артистически вспарывает каменным ножом грудную клетку слева, просовывает меж ребер грязную руку с обломанными ногтями и вырывает еще бьющееся сердце! Домой приедешь -- поэмку напиши! Видишь людей, там, внизу? Так вот, когда ты с благоверной отсюда смотаешься, недостающих двух будут выбирать именно из них. Кивни им, что ли, пусть пока жребий тянут. Да не бледней, Сергуня, ты же этого не увидишь... О, и Циля подошел! -- Прошу прощения, задержался... -- Рядом с чертом появился его сияющий братец. -- Сереженька, собирайтесь, нам пора. -- Я... не еду. x x x Наташа повернулась ко мне и мягко улыбнулась. Она не могла видеть Анцифера и Фармазона, это мои личные духи, но даже по обрывкам фраз поняла, в чем дело. В отличие от меня, Наташа всегда поражала каким-то необъяснимым бесстрашием. Ей было глубоко чихать, что с ней могут сделать, если именно от нее зависела хоть капелька справедливости в нашем несуразном мире. Она могла отбивать матерящегося пьяницу от милиционеров, снимать перепуганного котенка с карниза пятого этажа, разнимать дерущихся первоклассников, ставить на место зарвавшихся "кавказцев" из коммерческих ларьков -- словом, все время лезла туда, куда я не пошел бы под пистоле­том. Что же она должна была ощущать сейчас, когда нас собирались казнить? Или, вернее, когда кроме нас в жертву обезумевшему богу войны намеревались вырвать горячие сердца ни в чем не повинных людей... У меня тоже такое было... один раз. Когда меня хотели сжечь вместе с Иваном-царевичем. Тогда Анцифер тоже предлагал бежать, а я почему-то не смог бросить своего случайного знакомого по тюремной камере. Казалось, это было так давно, а вот поди ж ты, как трогательно повторяются некоторые события... -- Что ты ему тут понарассказывал?! Что ты ему наплел, змий-искуситель?! Я тебя спрашиваю! Говори, распутник, или я тебе собственноручно все рога поотшибаю! -- Какие все? У меня их всего-то два... -- Ты мне тут не увиливай! И на жалость меня не бери... "Всего-то два"... подумаешь! А то я не знаю! Ты мне скажи, чего ты тут Сергею Александровичу наплел, чем ты ему уши занавесил, чего в голову вбил, что он теперь домой не едет?! -- Дык... его собачье дело! Да ты ведь сам все время хотел из него великомученика сделать? Ну, вот и... получи в готовом виде... -- Ах... вот... ну и... ты... -- едва ли не задохнулся от праведной ярости почти красный ангел. -- Великомучениками, чтоб ты знал, становятся по собственной воле, во славу Божию! А не из-за корыстных происков лукавого пройдохи с хвостиком! -- Хвостик не тронь! Че вцепился?! Хвостик мой его не устраивает... Я ж твой пуделячий парик неприличными словами не обзываю. -- Убью. Нет больше моего терпения. Пусть потом судят... -- Ребята, -- наконец вмешался я, -- кажется, мясники уже идут. Может, поможете чем, пока мы еще живые? Анцифер и Фармазон замерли в причудливых хореографических позах -- "добро" сверху, "зло" внизу. Одно душит другое, но последнее сопротивляется. -- Вы правы, Сереженька. Моя главная обязанность -- не дать вам погибнуть! Минуточку, я что-нибудь придумаю... -- Колдовать тебе надо, Сергунь, -- безапелляционно предложил черт, поправляя складки помятого балахона. -- Ни-ког-да! -- проникновенно заявил светлый дух. -- Колдовать на глазах у языческих идолов, прямо перед пришествием истинного Бога?! Только через мой труп! -- Угу... дождешься от тебя, ангелы все бессмертны. Откуда-то из глубин храма послышалась мрачная музыка. Глухие удары барабанов сопровождались хриплым ревом труб и писклявым сипением мелкокалиберных дудочек. "Похоронный марш" Фредерика Шопена в этой какофонии угадывался с большим трудом. На мое плечо опустилась тяжелая незнакомая рука... -- Пойдем, теуль! Ты первый выпьешь почетную чашу смерти во славу великого Уицилопочтли. -- Огромного роста жрец, абсолютно