ее всего она напоминала кусок породы, которому игрой воды и ветра было придано случайное сходство с творением рук человека. Потом я понял, в чем дело: Чаша была, безусловно, артефактом, произведением искусства, но искусства, абсолютно чуждого нам. Возможно, руки, высекавшие ее, вовсе не были руками. Впрочем, не знаю. У нее была массивная ножка со странной вогнутой подставкой, похожей на перевернутый гриб. Края самой чаши, рассеченные грубыми темными полосками, немного изгибались наружу, подобно лепесткам цветка. Больше ничего примечательного в ней не было. -- Да, -- разочарованно произнесла Наташа, -- так вот ты какой, северный олень... -- Что? -- встрепенулся завороженно глядевший на Чашу ДД. -- Извини, я не расслышал. -- Старая хохма, -- объяснил я. -- Да, это, конечно, не ваза эпохи Мин... ДД снисходительно посмотрел на нас. -- Дед говорил, что сущность ее очень глубоко скрыта... Возьми ее в руки, Наташа! Наташа неуверенно приняла из его рук Грааль и минуту держала перед собой, будто прикидывая, сколько в нем килограммовв. Потом она вдруг вскрикнула и уронила Чашу на пол. Я инстинктивно бросился ее ловить, но не успел. Грааль с тяжелым стуком грохнулся о паркет и откатился в комнату. ДД спокойно наклонился и поднял его. -- По нему паровым молотом можно бить, -- сообщил он, -- ему все равно ничего не будет. Почувствовала, Наташа? Странная гримаса болезненного блаженства скользнула по его худому лицу. Наташа кивнула и тщательно вытерла ладони`об юбку. -- Противно, -- сказала она. -- Я больше к ней не прикоснусь. Я протянул руку и взял Чашу. С полминуты я ничего не чувствовал -- только шершавый холодный камень. Потом я ощутил, как под моими пальцами шевельнулось что-то живое. Я услышал, как Чаша пульсирует у меня в руках. На короткое, слишком короткое мгновение я испытал неописуемое ощущение космического, неограниченного могущества, сконцентрированного в Граале. Потом все прошло. Я осторожно поставил Чашу на столик. -- А можно я?... -- спросил Пауль, и, не дожидаясь разрешения, крепко ухватился за бугорчатую ножку. Секунд через двадцать он отдернул руку. -- Она щекотится, -- пожаловался он, -- как фанта... -- Ну, и что мы с ней будем делать? -- спросил я. Теперь от Чаши было трудно отвести глаза. Она уже совсем не казалась мне уродливой. Нет, это была Красота -- просто какая-то иная, неизвестная нам Красота. И она была древняя, очень древняя. Каким-то образом я понял это, пока держал ее в руках. Она была старше нашей цивилизации, старше нашего мира, старше миллиардов звезд, сияющих нам из глубин неба. "Она пришла из-за занавеса Ночи", -- сказал Роман Сергеевич Лопухин. В эти минуты я готов был ему поверить. Внезапно я ощутил, что мне будет очень тяжело расстаться с Чашей. Ощущение могущества, которое она дарила... Мне хотелось испытывать его снова и снова. Я машинально потянулся к Граалю. -- Давайте хоть цветы в нее поставим, -- предложила Наташа. -- А то они завяли совсем... Прежде чем я успел открыть рот, ДД взял со столика Чашу и ушел с ней в кухню. Оттуда донесся шум воды. -- Вы с ума сошли, -- сказал я Наташе. ДД вернулся и сунул в Грааль гвоздики. Они больше чем наполовину высовывались за края Чаши, но не ломались и не падали. -- Ты сошел с ума, -- повторил я. -- Ставить цветы... в это? -- Цветам надо ножки обрезать, -- заявила Наташа. -- Ким, у тебя есть бритва? -- Какая бритва?! Вы что, не понимаете -- это же Чаша! ДД добродушно засмеялся. -- Что, зацепило? Это коварная штука, Ким. Дед говорил, главное -- стараться не обращать на нее внимания, принимать, как есть. Подожди немного, ты увидишь -- чары ослабнут. Я хмыкнул, взял Чашу и цветы и пошел отрезать кончики. Вода в Чаше приобрела странный золотистый цвет, ножки гвоздик причудливо преломлялись в ней. -- Ким, -- потянул меня за рубашку Пауль, проследовавший за мной в ванную, -- а этот, длинный... он кто? -- Ученый, археолог... -- буркнул я, расправляясь с очередным цветком. -- Вроде Индианы Джонса? Я от души рассмеялся. -- Ну, ты скажешь тоже, старик... Он вроде профессора из "Назад в будущее", только занимается раскопками. Понял? -- Не-а, -- равнодушно признался Пашка. -- А эту штуку он выкопал? -- Выкопал, -- подтвердил я. -- Но лучше бы не выкапывал. Я торжественно пронес Чашу с гвоздиками в комнату и поставил ее на низкий столик между креслами. Получилось очень красиво. -- Ну что, -- сказал я, -- господа компаньоны? По сто грамм за успех нашего безнадежного дела? -- Нет уж, -- заявила Наташа, поднимаясь. -- Хватит с меня этих бесконечных выпивок. В конце концов, я уже третий день торчу в Москве, а к тетке еще не заглянула. Так что вы как хотите, а я поехала. -- Я провожу тебя, -- подскочил ДД, но я скомандовал "Сядь!", и он сел. -- Никто и никуда отсюда не уедет, по крайней мере пока мы не выясним, что нам дальше делать с этим сокровищем. Вы неплохо устроились: забрали из тайника Чашу, отдали ее мне и разбежались, кто куда, так, что ли? -- Я приложил максимум усилий к тому, чтобы в голосе моем звенело побольше металла. -- Нет уж, милые мои, персональной ответственности за ваш, Дмитрий Дмитриевич, раритет я нести не собираюсь. Тонкое лицо Дмитрия Дмитриевича побледнело. -- Да, разумеется, Ким, мы все втроем должны решить, что делать с Чашей. Однако, если ты не хочешь участвовать в этом дальше... -- Не пори чушь, -- оборвал я. -- Просто ситуация изменилась. -- Естественно, -- он посмотрел на меня, как на дурака. -- Ведь Чаша теперь у нас. -- Дело не в этом, -- терпеливо сказал я, удивившись тому, что Наташа не рассказала ему о предложении Косталевского. -- Боюсь, что Хромец уже знает о том, что Грааль у нас. Или, по крайней мере, догадывается. Сегодня он предложил мне продать Чашу ему. И назначил цену. Я коротко рассказал о разговоре в "Мэйхоа". Реакция Лопухина была неожиданной. -- Но ты же не будешь продавать ему Чашу, правда? -- спросил он, как-то затравленно оглядевшись по сторонам. -- Или ты решил... -- Заманить вас сюда и отдать в руки Хромца, -- закончил я. -- Да, Дима, интуиция не подвела тебя и на этот раз. Наташа скорчила недовольную гримаску. -- Ой, Димуля, ты такой милый! Ты что же, всерьез думаешь, что Ким может отдать Чашу убийце твоего деда? "Спасибо, родная", -- подумал я и флегматично уточнил: -- Не отдать, а продать. За миллион. -- Извини, Ким, -- ДД виновато улыбнулся. -- Правда, прости. Я уже сам не соображаю, что говорю... -- Почему же, -- любезно возразил я. -- Вполне хорошо соображаешь. Я действительно предлагаю продать Чашу, как того и добивался Хромец. Но не ему. -- Это становится интересным, -- глаза Наташи моментально похолодели. -- Кому же, если не секрет? Президенту США? -- В Москве есть несколько крупных коллекционеров, -- объяснил я. -- Они в принципе могут купить наш раритет за очень большие деньги, поскольку каждому ясно, что истинная ее цена исчисляется совершенно астрономической суммой. Это ведь не просто раритет, это уникум. А отдать за Чашу такие деньги сможет только человек, уверенный в том, что в его силах обеспечить подобному приобретению надлежащую охрану. Я не хочу сказать, что ее будут сторожить автоматчики с овчарками, но Хромцу, во всяком случае, придется сильно попотеть, чтобы выцарапать ее оттуда... -- Ты думаешь, это его остановит? -- в голосе ДД была злость. -- А ты думаешь, его остановим мы? Я не хочу, чтобы мы взваливали на себя такую ответственность, понятно? Я не хочу всю жизнь трястись, как сегодня в зоопарке! Я не... -- Ким, -- сказала Наташа, -- но ты же обещал... Это меня взбесило. -- Во-первых, я никому ничего не обещал! Мне с самого начала не нравилась вся эта затея с террариумом! Я пошел туда только потому, что без меня вы потеряли бы и Чашу, и свои жизни, еще не выйдя из зоопарка! Но если уж я пошел у вас на поводу один раз, то это не значит, что я буду делать это вечно. Чаша -- наш смертный приговор, неужели неясно? Если кто-то обязательно должен быть хранителем Чаши, то пусть это будем по крайней мере не мы! В конце концов, Роман Сергеевич просил меня помочь уберечь Чашу от Хромца и ни словом не обмолвился насчет того, чтобы я хранил ее у себя под подушкой! А что такое это мое предложение, как не помощь в сокрытии Чаши? Пашка, о существовании которого я успел забыть, тихонько захныкал. -- Ким, -- жалобным голосом протянул он, -- а можно мы видик посмотрим? -- Все понятно, -- сказал ДД и встал. -- Ты испугался. Это естественно. Я забираю Чашу и освобождаю тебя от ответственности. Спасибо, Ким. Он потянулся к Граалю. Я перехватил его длинную руку и толчком швырнул обратно в кресло. -- Катись в задницу со своим благородством! -- заорал я. -- Хватит с меня смертей! Я не отдам тебе Чашу, Дима! Я сам решу, что с ней делать. Он побледнел еще сильнее. Наташа шагнула ко мне, глаза ее потемнели. -- Ты не можешь... -- произнесла она с угрозой. Я заставил себя усмехнуться. -- Могу! Я не хочу рисковать твоей жизнью из-за какой-то древней хреновины! Мне наплевать, что за тайны в ней скрыты, но я не позволю делать из тебя пешку в чужой игре! Я испугался не за себя, пойми это! Я хочу только отдать Чашу кому-нибудь другому, и я готов сделать это сам, без вашего ведома, потому что, если Хромец сунется за этим ко мне, я убью его! И в этот момент раздался телефонный звонок. Наташа вздрогнула. Пальцы ДД сжали подлокотники кресла. Маленький Пашка, воспользовавшись всеобщим замешательством, включил, наконец, свой видик. -- Выключи, -- приказал я и на негнущихся ногах прошел в прихожую. Больше всего я боялся услышать в трубке знакомое зловещее шипение и потому подносил ее к уху осторожно, словно готовую ужалить змею. Незнакомый энергичный голос сказал: -- Кима, пожалуйста. -- Ким у телефона, -- ответил я. -- Меня зовут Олег, -- сообщил голос. -- Я представляю человека, интересующегося антиквариатом. Мне хотелось бы встретиться с вами, чтобы обговорить вопрос об имеющейся у вас коллекционной вещи. Вы ведь хотели что-то продать, я не ошибаюсь? Я взглянул на часы. Было пятнадцать минут девятого. Разговор с Косталевичем состоялся не многим более четырех часов назад. Оперативность этих людей -- кто бы они ни были -- выглядела совершенно фантастической. Я промедлил с ответом достаточно долго, чтобы он спросил: -- Вы меня слышите? -- Слышу, -- сказал я. -- Кого конкретно вы представляете? -- Этот вопрос я предпочел бы обсудить позже. Скажем, после заключения принципиальной договоренности. Я подумал. Хромец, разумеется, мог действовать через нескольких посредников, но мне почему-то казалось, что такая суетливость ему не свойственна. -- Ладно, -- согласился я. -- Где мы встретимся? -- Завтра в пятнадцать ноль-ноль, ресторан "Джалтаранг", открытая терраса, -- по-военному четко доложил Олег. -- Я буду в сером костюме-тройке, белой рубашке и красном галстуке, в руках -- журнал "Пентхауз". Устраивает? -- Четырнадцать ноль-ноль, -- сказал я. -- И не "Пентхауз", а "Плейбой". Он коротко хохотнул. -- Договорились. До завтра, Ким. Я положил трубку и вернулся к веселым гостям. Они, похоже, о чем-то крупно поспорили. Наташа сидела с закушенной губой, закинув одну красивую ногу на другую, и смотрела не на ДД, а в беззвучно полыхающий взрывами и выстрелами экран. ДД, красный и взъерошенный, возвышался в кресле, как монумент оскорбленной добродетели. Пашка с раскрытым ртом наблюдал за прихотливыми перипетиями сюжета фильма "Большой переполох в Маленьком Китае" -- в двадцать пятый раз. Грааль по-прежнему стоял на столике, гвоздики в нем ожили и стали как будто больше. -- Ну вот, -- сказал я, входя. -- Спешу вас обрадовать: на Чашу нашлись первые покупатели. Никто из них даже не повернулся. Хотя нет, вру, друг мой Паулюс бросил на меня восторженный взгляд, удостоверился, что я уже не разговариваю по телефону, и спросил ангельским голосом: -- Ким, а можно, я теперь звук включу?... __________________________________________________ 12. МОСКВА, 1991 год. ГРОЗА. Перед тем, как выйти на повисшую над Чистыми Прудами открытую террасу "Джалтаранга", я проверился -- помедлил минуту у стеклянной стены, изучая сидевших за ажурными белыми столиками. Лысого не было -- правда, я не сомневался, что сам он сюда не заявится, но и остальные посетители ресторана особых подозрений не вызывали. Группа индусов, две толстые тетки с огромными золотыми перстнями на красных пальцах... У самого края террасы расположились знакомые ребята из "Националя", а в углу, отгороженный от них компанией девиц в супер-мини, одиноко сидел человек в стального цвета костюме, рассеянно листавший "Плeйбой". Я не заметил, чтобы он с кем-то переглядывался и вообще проявлял беспокойство. Это мне понравилось, и, проверив на всякий случай висевший в кобуре под мышкой пистолет, я вышел на террасу. -- Добрый день, -- сказал я, подходя. -- Олег, если не ошибаюсь? Он поднял голову и посмотрел на меня. В лице у него было что-то рысье -- густые брови над слегка раскосыми ореховыми глазами, резкие скулы, жесткая линия губ. Мне он сразу показался смутно знакомым, и в конце концов я понял, почему: был он похож на поэта Брюсова, если только можно представить себе Брюсова с глазами профессионального убийцы. -- Ким? -- спросил он, глядя на меня этими страшноватыми глазами. -- Присаживайтесь. Вы молодец -- страховались, прежде чем войти. Это похвально. Я терпеть не могу, когда со мной начинают разговаривать в этаком покровительственном тоне, но, во-первых, он казался старше меня -- на вид ему было лет тридцать -- тридцать пять, а во-вторых, удивительно было то, что он заметил, как я проверяюсь. Я ведь тоже не мальчик, надо заметить. -- Я не страховался, -- соврал я. -- Просто смотрел, где вы сидите. Не люблю, знаете ли, вертеть головой, как сова, -- глупо выглядишь. Он кивнул. Отложил журнал и накрыл его ладонью, на которой не хватало мизинца. -- К делу, -- сказал Олег. -- Вы уже, очевидно, поняли, что я действую не по собственной инициативе. -- Вы посредник? -- Нет, -- он слегка поморщился, от чего загорелая жесткая кожа на его лице пошла твердыми складками. -- Я -- доверенное лицо того человека, которого заинтересовало сообщение о том, что вы продаете некую вещь. -- Откуда вы знаете о том, что я что-то продаю? -- спросил я. Его ответ был выдержан в лучших традициях европейской дипломатии. -- Мне не кажется, что эта информация может повлиять на ход наших дальнейших переговоров. Подошел официант и забрал стоявшую перед Олегом пустую чашечку из-под кофе. -- Повторите заказ, -- распорядился Олег. -- Вы будете кофе? -- Я буду есть, -- сказал я. В волнениях и хлопотах первой половины дня я не успел не то что пообедать, а даже и позавтракать, и теперь действительно чувствовал жуткий голод. -- Баранину, пожалуйста. Кофе. И что-нибудь на сладкое. Олег удивленно посмотрел на меня. За это время я успел обдумать, что я ему отвечу. -- Видите ли, -- как бы в раздумье произнес я, когда официант отошел, -- вы, очевидно, не вполне информированы о моих обстоятельствах. Вещь, владельцем которой я являюсь, обладает исключительной ценностью. Строго говоря, она бесценна. Я на секунду остановился, потому что меня вновь посетило воспоминание о том невыразимом ощущении могущества, которое я испытал, впервые взяв в руки Чашу. Олег терпеливо ждал. -- Но существуют люди, которые хотят эту вещь получить. Любой ценой. Вы понимаете, что в подобных условиях значит -- любой ценой? Он молча кивнул. -- Так вот, я хотел бы четко знать, кто желает приобрести эту вещь. Но пока... -- Я смогу сказать вам это только по достижении предварительной договоренности, -- перебил Олег. -- Пока мне нужно знать только, откуда вы или тот, кого вы здесь представляете, получили информацию об этой вещи. От вашего ответа будет зависеть, станем мы разговаривать дальше или нет. -- Ну что ж, -- сказал он, -- я думаю, что могу сообщить вам это. Известный вам Саша Косталевский вчера вечером предлагал в Клубе некую сделку на совершенно фантастическую сумму одному коллекционеру... -- Этот коллекционер -- ваш патрон? -- Этот коллекционер отказался -- сумма, повторяю, была абсолютно нереальной. Но информация пошла дальше... "Быстро же она пришла по назначению", -- мельком подумал я, разглядывая начинающее темнеть небо над "Джалтарангом". -- Ваш патрон готов приобрести у меня эту вещь за названную сумму? -- Человек, которого я представляю, готов обсудить с вами условия подобной сделки. -- Прежде чем я дам вам ответ, -- сказал я, -- я хотел бы узнать о вашем патроне одну вещь... Его имя не Роман Сергеевич Лопухин? -- Нет, -- сказал Олег совершенно равнодушно. -- Это все? -- Да, -- кивнул я. Мысли разбегались, и я вдруг запаниковал. Это могла быть чрезвычайно хитрая ловушка, подстроенная Хромцом, а мог быть чрезвычайно удачный шанс избавиться от Чаши, но я не в состоянии был понять, как же именно обстояло дело. К счастью, появившийся официант несколько облегчил мою задачу. Я набросился на дымящуюся баранину, лихорадочно прокручивая в голове варианты выбора. -- Ну так что же, -- спросил Олег, дождавшись, пока я расправлюсь с первым куском мяса. -- Мы будем обсуждать вашу проблему? И тут я решился. Я вытер губы куском лепешки и сказал: -- Будем. -- Тогда мы должны выяснить следующие вопросы. Что за вещь вы предлагаете на продажу? Какую цену вы за нее хотите? И когда вы собираетесь осуществить сделку? Я внезапно почувствовал облегчение. В конце концов, я уже больше ничего не решал. -- Это чаша, -- сообщил я, примеряясь ко второму куску баранины. -- Известная в традиции как Грааль. По христианской легенде, в нее была собрана кровь распятого на кресте Спасителя, но на самом деле она намного древнее. -- Подождите, -- сказал Олег. Он вытащил из внутреннего кармана пиджака небольшой блокнотик и элегантный "Паркер". -- Как вы говорите -- Грааль? -- Да, -- подтвердил я. -- С двумя "а". Он аккуратно записывал. Мне стало смешно. -- Эта вещь -- уникум. Это значит, что подобных ей не существует в мире вообще. Олег уважительно взглянул на меня. Примерно так я смотрел бы на физика, если бы тот пытался всучить мне синхрофазотрон. -- Ее возраст -- более пяти тысяч лет. Точнее я затрудняюсь определить, но то, что больше -- несомненно. В ореховых глазах впервые мелькнуло сомнение. -- А разве тогда делали... такие вещи? Это же каменный век, по-моему, дикость... -- Делали, -- успокоил я его. -- Вы записывайте, ваш патрон должен разбираться в таких вещах. Он хмыкнул и записал. Я добил, наконец, баранину. Во рту полыхал пожар -- блюда в "Джалтаранге" острее острого. -- Все? -- спросил он. -- Пожалуй, да, -- сказал я. -- Вам нужно что-нибудь еще? -- Неплохо было бы взглянуть на саму вещь. Я снова кивнул и полез за фотографиями в карман куртки. Он моментально напрягся, собрался, лицо застыло, мне даже показалось, что на ушах нервно подрагивают пушистые рысьи кисточки. Я достал фотографии и положил на глянцевую обложку "Плейбоя". Вчера, после того как мне все же удалось убедить ДД и Наташу в том, что от Чаши необходимо избавиться, и чем скорее, тем лучше, было принято решение сделать несколько фотоснимков Чаши -- в качестве рекламы для будущих покупателей. Мы делали их в тягостном молчании, потому что ценой одержанной мною победы оказалось переменившееся отношение ко мне остальных участников триумвирата. Кроме того, ДД и Наташа поссорились еще и между собой, но из-за чего -- мне так и не удалось выяснить. Когда мы извели на Чашу целую кассету для "Поляроида", присутствующий при этом Пашка, по своему обыкновению, захныкал и потребовал, чтобы его сняли тоже. Понаблюдав, как медленно проступают из серой пустоты снимка черты его лица, он пришел в безумный восторг и захотел сфотографировать нас. Все согласились, по-моему, только потому, что ударяться в амбицию перед ребенком было попросту глупо. В результате на свет явился групповой портрет благородных рыцарей Святого Грааля: Наташа, с отсутствующим видом глядящая куда-то мимо объектива, ДД, похожий на злого Дон Кихота после очередной встречи с мельницами, и некто Ким, изображающий неандертальца, которому только что врезал дубиной по башке другой неандерталец. Олегу я, разумеется, эти снимки не показал. Олег протянул искалеченную руку и взял одну из карточек. Посмотрел и взял другую. Отложил. На губах его появилась полупрезрительная усмешка. Девочки за соседним столиком заинтересованно поглядывали в нашу сторону. Две из них были очень даже приличными, и в другое время я бы непременно воспользовался их интересом, но, увы, сейчас у меня были иные заботы. Я улыбнулся девочкам и, сохраняя ту же улыбку, повернулся к Олегу. -- Сколько вы хотите за эту вещь? -- спросил он, собирая фотографии аккуратной стопочкой. -- Полтора миллиона, -- сказал я, удивляясь собственной наглости. Сумму мы, правда, оговорили еще вчера, но я до последнего сомневался, смогу ли я спокойно назвать такую цифру. -- Долларов. -- Вы, надеюсь, понимаете, что я не могу вам ничего ответить сразу, -- Олег отставил чашечку и положил на стол обе руки. Костяшки пальцев у него были плоские и белые, как у любого человека, серьезно занимающегося рукопашным боем. -- Я должен буду передать ваши условия и показать фотографии своему, как вы выражаетесь, патрону. Поэтому я хотел бы узнать, когда именно вы предполагаете провести сделку? Я улыбнулся. Кажется, Грааль действительно удастся спихнуть. -- В ваших интересах сделать это как можно быстрее. Те, другие... ваши конкуренты... могут пойти на крайние меры в любое время. Кстати, вам бы стоило предупредить вашего патрона о том, что опасность, которой в данный момент подвергаюсь я, будет угрожать и ему, если он станет владельцем Чаши. За теми людьми -- серьезная сила. -- У нас достаточно возможностей обезопасить себя, -- сказал Олег. Его руки сжались в кулаки. -- Запомните это: мы не боимся ничьих угроз. -- Я вам не угрожаю, -- сказал я равнодушно. -- Я просто предупреждаю. Поэтому, чем раньше вы примете решение, тем лучше. Мой телефон дал вам Косталевский? Он слегка расслабился и убрал руки со стола. -- Неужели вы полагаете, Ким, что у нас нет иных возможностей определить ваши координаты? На секунду я усомнился -- в интонации его фразы было что-то, напомнившее мне Хромца, -- но заставил себя успокоиться. Просто это был крутой вышибала на службе у крутых дельцов. За внешним лоском и хорошими манерами прятался обыкновенный гангстер. Знакомый и достаточно неприятный типаж. -- Хорошо, -- сказал я и поднялся, поправляя на плече ремень сумки. -- В таком случае я буду ждать вашего звонка. Я положил на тарелку сотенную бумажку и пошел к выходу. Не успел я миновать девиц, загородивших своими ослепительными ножками все пространство между столиками, как он меня окликнул. -- Ким, еще один вопрос. Я вернулся, сопровождаемый неодобрительными взглядами девиц. Олег задумчиво вертел в руках мою сотню. -- Ким, я, естественно, понимаю, что вы не носите эту вещь с собой... -- Я кивнул. -- Но мне все же хотелось бы знать, в течение какого времени вы могли бы доставить ее нам... в случае, если соглашение будет достигнуто? -- Быстро, -- сказал я. -- Очень быстро. Эта вещь в Москве. Повернулся и пошел, придерживая на плече тяжелую кожаную сумку. При каждом шаге Чаша больно била меня по бедру. Когда я вернулся домой, пошел дождь -- первый дождь за две жаркие сухие недели. Я разделся, накинул халат и занял свою любимую позицию в кресле-качалке, установленном в лоджии, наблюдая, как из надвигающихся с востока туч бьют по городским крышам косые сильные струи ливня. Я чувствовал себя очень усталым. Чаша находилась у меня только сутки, а я уже вымотался так основательно, будто сторожил ее целый год. Я представил себе, что должен был чувствовать Лопухин-старший на протяжении всех послевоенных лет, и подумал, что эта ноша не по мне. Конечно, старик неплохо придумал -- оставил Грааль на хранение змеям, которых, по его словам, панически боялся Хромец, -- но ведь все это были только более или менее оттягивающие развязку ухищрения. Рано или поздно лысый костолом все равно узнал бы, где спрятана Чаша, и тогда никакие змеи его не остановили бы... Тут я подумал, что охранники таинственного коллекционера тем более не смогут его остановить, но эта мысль меня почему-то не встревожила. Я не хотел играть в эти игры, я хотел выбраться из ловушки, в которую загнала меня судьба, хотел переложить свалившуюся на меня ответственность на чужие плечи -- не важно, чьи. Может быть, это было не очень красиво, зато очень по-человечески. Как Иона, отказавшийся пойти в Ниневию, подумал я вдруг. Вечный вопрос, возникающий у вознесенных помимо своей воли на гребень судьбы: "почему я?". Иона тоже задавал его своему богу. И что ответил Ионе бог?... Глухо ударил гром. Я закрыл глаза, вдыхая запах озона. Так я сидел, полностью расслабившись, освобождая тело от изнуряющего напряжения последних дней, когда раздался звонок в дверь. Меня подбросило в кресле. С того момента, как я остался один на один с Чашей, я все время жил в ожидании визита лысого хмыря. И все же я оказался не готов. Я вышел в прихожую и закинул сумку с Чашей на антресоли. Достал из кобуры пистолет и сунул его в карман халата -- так, чтобы в случае чего можно было стрелять прямо через ткань. Встав сбоку от двери, открыл замок. Раздался второй звонок -- стало быть, звонивший все еще находился на лестничной площадке, если не принимать во внимание, что гостей могло быть двое. Я прыгнул в коридорчик, так, чтобы избежать удара затаившегося у двери противника. Но в коридорчике никого не было -- даже вездесущего Пашки. А за стеклом двери, отделяющей наш коридор от лестничной площадки, стояла Наташа. -- Звонить надо предварительно, -- буркнул я, впуская ее в квартиру -- на этот раз мы обошлись без приветственных поцелуев в щечку. -- Ты меня напугала. -- Извини, -- сказала она, скидывая насквозь вымокшую куртку. -- Я звонила от тетки, но у тебя никто не брал трубку. А потом пошел такой дождь... -- Ты мокрая вся, -- перебил я ее, дотрагиваясь до прядки волос над ухом. -- Переоденься, у меня есть теплый халат. -- Ерунда, -- сказала Наташа. -- Вовсе я не мокрая. Однако я молча принес из комнаты пушистый канареечного цвета халат и так же молча втолкнул ее в ванную. С тех пор, как наши отношения изменились, мне стало гораздо легче с ней общаться. Пока Наташа принимала душ, я выбрал на кухне кастрюлю побольше и бухнул туда бутылку "Гареджи" и кучу всяких пряностей. По правилам, туда надо было добавить еще и меду, но я его не люблю и потому дома не держу. -- Что ты там звенишь? -- крикнула из ванной Наташа. Шелест воды затих. -- Я не хочу есть, я поела у тетки... -- Глинтвейн варю, -- крикнул я в ответ. -- Ты любишь глинтвейн? -- Обожаю, -- донеслось из ванной. Я невесело усмехнулся. Все было как когда-то, в старые добрые времена... До начала событий. Наташа вышла из ванной совершенно домашней девочкой. -- У тебя есть фен? -- спросила она. -- Да, -- ответил я. -- В шкафу, на второй полке. Мы, наверное, могли бы жить вместе, подумал я. И я даже мог бы бросить свою работу, хотя это и нелегко. И в дождливые вечера я варил бы глинтвейн, а Наташа сушила бы волосы перед зеркалом... Я выключил газ и слил напиток в большой хрустальный кувшин, тут же заискрившийся багряным. -- Как насчет орехового пирога? -- закричал я, пытаясь перекрыть монотонное гудение фена. -- Или ты предпочитаешь шоколад? -- Я предпочитаю и то, и другое, -- донеслось в ответ. -- Спасибо, Ким, ты такой гостеприимный... В другой раз это бы меня задело. Сейчас -- нет. Я сервировал столик и вкатил его в комнату. Включил бра и поставил на проигрыватель пластинку с медленными композициями "Scorpions". Сделал музыку еле слышной, обвел комнату глазами и усмехнулся -- стандартная обстановка для соблазнения наивных семнадцатилетних девочек. Все выдержано в приглушенных, мягких тонах -- за исключением темного экрана окна, за которым бушевал дождь и вспыхивали иногда короткие злые молнии. Появилась Наташа с блестящими, рассыпанными по плечам волосами. -- Красиво, -- произнесла она с непонятной интонацией. -- К сожалению, у меня мало времени... -- В дождь я тебя все равно никуда не отпущу, -- сказал я спокойно. -- Поэтому садись и пей, пока глинтвейн горячий. Закончится -- сварю еще. Она пожала плечами и забралась с ногами в кресло. Я сел напротив и разлил напиток по массивным хрустальным бокалам. -- Твое здоровье, -- я поднял бокал и немного подержал на свету. С каждой минутой я все больше и больше убеждался, что могу не бояться показаться ей смешным, могу не бояться сказать какую-нибудь глупость. Время страхов прошло. Наташа машинально кивнула и отпила из бокала. Я молчал, глядя на нее. Мне слишком многое хотелось сказать ей, поэтому я решил, что не скажу ничего. Она не выдержала первой. -- Ты разговаривал с теми людьми? -- Да, -- я сделал большой глоток, чувствуя, как глинтвейн гладит меня изнутри мягкой горячей ладонью. -- Разговаривал. -- Они... согласились? -- Я передал им наши условия. Они их обдумывают. Такие дела с ходу не делаются, видишь ли. -- Значит, они могут отказаться? -- Теоретически -- могут, -- согласился я. -- Но я не думаю, что они упустят такой шанс. -- Что же это за люди? -- тихо спросила она, ставя бокал на столик и глубже запахивая пушистые отвороты халата. -- Точно я не знаю, -- на самом деле, вопрос о том, кем были хозяева рысьеглазого, не давал мне покоя весь день. -- Думаю, дельцы, занимающиеся торговлей антиквариатом. Возможно, переправкой его за рубеж. Вряд ли просто коллекционеры. -- А ты не боишься, что им легче тебя... убить, чем заплатить такие деньги? -- Это зависит от их солидности, -- я вспомнил лицо Олега, и меня слегка передернуло. -- Вообще это не исключено, хотя, конечно, я подстрахуюсь, как смогу. Но такова моя работа. -- Послушай, -- сказала Наташа раздраженно, -- сколько я тебя знаю, ты тычешь мне в нос своей работой, будто ты... ну, не знаю, космонавт или разведчик. Извини, но ты же просто наемник. И гордиться этим... стыдно. Я усмехнулся и долил себе в стакан глинтвейна. -- Конечно, -- сказал я. -- Я наемник. Я человек без принципов. Я служу тем, кто мне платит. Если мне платят достаточно -- я рискую здоровьем, если платят больше -- жизнью. В данном случае я рискую жизнью за сто пятьдесят тысяч. -- В том-то и беда, -- проговорила Наташа с горечью. -- Если бы ты делал то, что делаешь, ради своего друга... или в память о его деде... или ради блага человечества, в конце концов... а не за деньги... -- Не смеши меня, -- сказал я сухо. -- Ради блага человечества я и комара на стенке не прихлопну. А что касается моих принципов... Я не хотел ей этого говорить. Видит Бог, не хотел. -- За день до твоего приезда Хромец был у меня. Он предложил мне узнать, где Роман Сергеевич прячет Чашу, и сообщить ему. Он заплатил мне задаток -- золотом. Я поднялся с кресла, выдвинул ящик стола и достал оттуда статуэтку ламы. Положил ее Наташе на колени. -- Боже мой, -- растерянно выдохнула она, -- какая она тяжелая... Это же, наверное, стоит кучу денег... -- Ты очень точно выразилась. Именно кучу. Причем намного большую кучу, чем ты в состоянии себе вообразить, так как этой штучке по крайней мере пять веков. Это к вопросу о принципах. Зазвонил телефон. Я вышел из комнаты, обрадовавшись возможности прервать этот разговор, -- терпеть не могу проповедей о благородстве. -- Ким? -- зарокотал в трубке незнакомый вальяжный голос. -- Ким, это Валентинов, Константин Юрьевич Валентинов, вы сегодня беседовали с моим человеком, Олегом... Ким, вы меня слышите? -- Да, -- сказал я, -- слышу. -- Олег мне все передал, -- урчал голос, -- и показал снимочки... да, любопытные, надо признать... м-м, неужели действительно третье тысячелетие до Эр.Ха.? -- Раньше, -- ответил я. -- Много раньше. -- Трудно поверить, -- добродушно отозвался голос, -- трудно поверить, Ким... Но любопытно, все равно чрезвычайно любопытно... Ну что ж, я, пожалуй, буду с вами разговаривать... м-м... Когда вы будете в состоянии показать вашу вещицу? Я посмотрел на часы. Было двадцать минут восьмого. -- Хоть сегодня, -- сказал я. -- Вопрос в другом: когда вы сможете заплатить деньги? -- Гх-м, какой вы, голубчик, скорый... Такие деньги... но надо же еще посмотреть, стоит ли вещь того... вы же должны отдавать себе отчет, Ким... -- Вот что, -- прервал я его мурлыканье, -- я уже говорил вашему человеку -- у меня очень мало времени. Если мы не договоримся, я, вероятно, уеду из Москвы и ни вам, ни другим заинтересованным в артефакте людям не удастся меня найти. Поэтому я настаиваю на самых сжатых сроках. -- Ну что ж, -- голос в трубке заметно отвердел, -- в таком случае я предлагаю вам продемонстрировать вашу вещь завтра, в присутствии эксперта. Если это действительно та вещь... хоть это и звучит совершенно неправдоподобно... мы поговорим о деньгах. Вас это устраивает? -- Да, -- сказал я. -- Только вот что: без глупостей. Вы, я и эксперт. О моей поездке будут знать многие серьезные люди, так что никаких костоломов, никаких фокусов. Это непременное условие. -- Обижаете, голубчик, -- зафыркал голос, -- какие костоломы, мы -- солидная искусствоведческая организация... это вас Олег так напугал, что ли? -- Меня не интересует специфика вашей работы. Но переговоры мы будем вести втроем: вы, я и эксперт. Понятно? -- Постарайтесь обойтись без хамства, Ким... Итак, завтра. Я пришлю за вами Олега. -- Я и сам прекрасно доберусь, -- заверил я его. -- Где мы встретимся? -- Я пришлю за вами Олега, -- с нажимом произнес голос. -- Можете ехать на своей машине за машиной Олега. Я ведь тоже должен принять определенные меры предосторожности, не так ли? -- Ладно, -- сказал я. -- Пусть ваш Олег подъедет к "Джалтарангу", где мы сегодня встречались... Как и сегодня, в четырнадцать ноль-ноль. -- Слишком рано. Я не успею договориться с экспертом. В шесть вечера, согласны? Я подумал. -- Да. И еще раз повторяю: без глупостей. -- Я не страдаю склерозом! -- рявкнул голос, и в трубке запищали гудки. -- Это они? -- спросила Наташа, когда я вошел в комнату. -- Они, -- ответил я. -- Некто Константин Юрьевич Валентинов, человек, готовый выложить полтора миллиона баксов за раритет Лопухина... -- Принеси мне сигареты, пожалуйста, -- попросила Наташа. -- Они в сумочке, я бросила ее на зеркало... Я принес ей пачку "Моre", поднес зажигалку и наполнил опустевший бокал. -- За то, чтобы сделка прошла успешно! -- провозгласил я. -- Если все будет так, как должно быть, завтра мы освободимся от этого груза, а Димка станет миллионером. Смешно: Димка -- миллионер! Наташа отставила бокал и, прищурившись, посмотрела на меня сквозь сигаретный дым. -- Я часто думаю, -- сказала она, -- почему ты так изменился за последние дни. Ты стал злым, раздражительным, неуверенным в себе... Мне кажется, я поняла. -- Интересно. -- Это из-за него. Ты комплексуешь. Ты не можешь простить ему, что он образованнее тебя, мягче, воспитаннее... умнее, наконец... и не можешь сдержать своих чувств. А он, между прочим, понимает это, видит... и страдает. -- Жалко, -- сказал я. -- Жалко его. До слез. -- И ты постоянно давишь на него... Вчера ты заставил его отдать тебе эту Чашу. Да ты представляешь себе, что она значит для него, особенно теперь, когда он потерял деда? -- Ты пришла специально, чтобы получить Чашу назад? -- спросил я холодно. -- Сама пришла или это он тебя послал? Наташа вспыхнула и опустила ноги на пол. -- Сиди! -- приказал я. -- Насчет Чаши я уже все объяснил. Мы приняли решение не для того, чтобы менять его по чьей-то прихоти. Что же касается Димки... ты можешь говорить все, что угодно. Тебе все равно не удастся меня разозлить. Она медленно улыбнулась. -- Но это же видно невооруженным глазом... Ты же завидуешь ему... -- Ты опять ошибаешься, -- спокойно сказал я. -- У меня нет причин ему завидовать. -- Но я... -- Не перебивай! Я в этой жизни защищен лучше, неужели ты еще не поняла? Другое дело, что, если бы не вся эта история с Чашей, я вообще предпочел бы с ним не общаться. -- Вот видишь! -- торжествующе сказала она. -- Все-таки ты комплексуешь... -- Нет, -- возразил я. -- Просто мне не нравятся люди, которые уводят у меня моих девушек. Это был тонко рассчитанный удар, и я надеялся, что тщательно замаскированная отравленная игла попадет в цель. Несколько секунд висело растерянное молчание, затем Наташа сказала вызывающе: -- Видишь ли, я слишком ценю собственную свободу, чтобы считать себя чьей-то девушкой... -- В таком случае и беспокоиться тебе не о чем, -- улыбнулся я. -- Ведь наши взаимоотношения с ДД тебя никак не должны волновать. Она молчала, потрясенная моим коварством. Я поднял бокал и отсалютовал ей: -- За свободу! И опять, спасая положение, зазвонил телефон. На сей раз это был Сашка Косталевский. -- Алло, -- закричал он в трубку, -- алло, Ким, это ты? Целый день пытаюсь до тебя дозвониться, а ты все где-то лазаешь... Тут вот что, насчет нашего дела... Я говорил с кучей народа, ну, с коллекционерами, это дохлый номер, абсолютно, они все смеются, когда слышат о миллионе... А этот Лопухин звонил снова, он очень торопится, Ким, ну ты что, совсем придурок, отказываться от таких бабок?! Ну, я не понимаю, никто же больше тебе не предложит, ясный перец, я спрашивал у крутых людей... А этот Лопухин, видно, совсем крэйзи, ну, шиз, наверное, конченый, если дает лимон за твою штуку... Так давай быстренько ему это впарим, пока он не выздоровел, а? Решать, конечно, тебе, но я бы советовал соглашаться не раздумывая. Он позвонит мне завтра утром, что ему сказать? -- Не хочу тебя огорчать, Саша, -- раздельно произнес я, -- но боюсь, я уже договорился относительно этой вещи. Причем больше, чем за лимон. -- Не верти вола, старик, -- жалобно сказал Косталевский. -- Кому? Больше, чем за лимон? Но я же спрашивал... Кто? -- Этого я тебе, к сожалению, сообщить не могу. Сам знаешь -- коммерческая тайна. И не переживай так -- ну, обломилось, ну, с кем не бывает... А Лопухину этому передай... -- Что? -- убитым голосом спросил Сашка. -- Чтобы шел в задницу, -- с удовольствием сказал я. Честно говоря, я хотел передать лысому более экспрессивное пожелание, но из комнаты, где находилась Наташа, все было отлично слышно. -- Можешь также объяснить ему, что никакой вещи, которую он хотел бы купить, у меня нет и никогда не было. Так что пусть не расстраивается. -- Так как же, -- теперь в Сашкином голосе слышалось злое недоумение. -- Значит, у тебя ничего нет? А что ж ты мне мозги вправляешь про то, что договорился? Или все-таки есть? -- С первым апреля, -- сказал я. -- Извини, что вовремя не поздравил, замотался, знаешь... Будь здоров, старик. Когда я вернулся в комнату, Наташа стояла у незашторенного окна и с