ал на нее, расстегивая на ходу ватник. -- Бр-р-р!... Холодно!" Дефективный последовал его примеру. Некоторое время воры молча переодевались. "Интересно, нахрена лейтенант нидерландиста прихватил? -- Рябов напялил пиджак покойного шофера и методически застегнул все пуговицы. -- Отказаться что ли не мог?" Татуированный зашнуровывал милицейские ботинки: "Спроси чего полегче..." (мундир и шинель Кадлеца были ему великоваты). Дефективный силился попасть язычком пряжки ремня в нужную дырку (мундир и шинель шестипалого были ему малы). Рябов взял свою старую одежду, подошел к оврагу и швырнул вниз; потом подобрал брошенные охранниками палки и тоже кинул в овраг. "Калач, поедешь в кузове, -- приказал он дефективному, садясь за руль микроавтобуса. -- Пошевеливайся, Ворон!" Мотавшиеся полы чересчур длинной шинели делали татуированного похожим на беспризорника из фильмов про Революцию. Дефективный подобрал живот, застегнул милицейский китель и самодовольно огляделся. Татуированный подошел к Эрику и в растерянности подергал наручники, приковывавшие руку последнего к двери микроавтобуса. Потом покопался в карманах: "Слушай, Гришаня, а ключей-то нет!" -- "Каких ключей?" -- отозвался Рябов. "Да от браслетов, какими нидерландист прикован". -- "Ебть! -- выругался Гришаня. -- Что ж теперь делать... не в овраг же лезть?!" -- он вылез из кабины и подошел ближе. "Может, руку нидерландисту перестрелить?" -- предложил татуированный. "А потом еще час кровищу снегом засыпать?! -- отвечал Рябов раздраженно. -- Ты башкой своей подумай: если кровища на дороге останется, то первый же фраер, что здесь проедет, ментам стукнет!" -- "Вы лучше замок на наручниках перестрелите", -- предложил Эрик. "Чего?" -- удивился татуированный. "Я говорю, замок на наручниках перестрелите". Дефективный все еще возился со своей шинелью -- не мог попасть ладонями в рукава. "Мудер, зараза! -- похвалил татуированный. -- Что скажешь, Гришаня?" -- "Делай, как тебе гражданин нидерландист советует!" -- усмехнулся Рябов. Он повернулся и пошел к кабине микроавтобуса. Эрик прижал замок наручников вплотную к двери, татуированный приставил дуло пистолета к замочной скважине. Бах!... Наручники дернулись и раскрылись -- рука Эрика была свободна. "Пошли", -- татуированный указал пистолетом в сторону оврага. "Погоди! -- сказал Эрик. -- Мне нужно с Рябовым поговорить". -- "Чего там говорить... -- отмахнулся татуированный. -- Па-ашли, голландская рожа!" -- держа наготове пистолет, он потащил Эрика за рукав ватника. "Эй, Гришаня! -- громко крикнул Эрик. -- Тебе специалист по ЭВМ был нужен!" -- "И что с того?" -- высунулся из окна кабины Рябов. "Я -- такой специалист!" Татуированный отпустил Эриков рукав. "А не пиздишь?" -- с подозрением спросил Гришаня. Эрик пожал плечами. Рябов на мгновение задумался. Дефективный застегнул последнюю пуговицу шинели, подобрал старую одежду и бросил в овраг. Милицейская ушанка сидела у него на самой макушке; руки высовывались из рукавов, как у Буратино, сантиметров на десять. "Ладно, замочить его всегда успеем, -- принял решение Рябов. -- Давай нидерландиста в воронок!" -- "Пшел!" -- сказал татуированный, пряча пистолет в карман. "Эй, Калач! -- окликнул Рябов. -- Приглядишь за ним. Ежели что, дай раза... смотри только, чтоб не насмерть". -- "Не боись, Гришаня, все в аккурат сделаем", -- отвечал дефективный, захлопывая заднюю дверцу микроавтобуса и усаживаясь напротив Эрика. Сквозь перегородку, отделявшую салон от кабины, было слышно, как хлопают передние дверцы. "Что, шеф, такси свободен?" -- пошутил Ворон. Рябов не отвечал. С рычанием заработал мотор, микроавтобус тронулся с места. "Адрес-то знаешь? -- резвился татуированный. -- Комсомольский проспект, дом 25, квартира 41, -- он радостно заржал. -- Гони, шеф, с ветерком -- двойной счетчик плачу!" Дефективный поерзал на скамье и громко рыгнул. "Вот, например, я, -- сказал он, будто продолжая давно начатый разговор. -- Ежели б учителей и пионервожатых слушал, то, поди, всю жизнь на заводе бы пахал. Взять хоть корешей с моего бывшего двора: все с утра до вечера, как папы Карлы, въебывают, а ни один больше четырех сотен не зашибает! К примеру, Леха Мандюков: слесарь шестого разряда, золотые руки, из унитаза в пять минут ЭВМ сварганит -- а на подержанную реношку цельных десять лет копил! Оно, конечно, с евонной бабой хуй чего накопишь -- будь ты хоть вором в законе или академиком! Говорил я Лехе перед свадьбой: 'Не женись, мудила, на итальяшке -- итальяшка тебя сначала оберет, а потом еще и рога наставит'. И точно: года со свадьбы не прошло, как он ее с двумя грузинами застукал! Апосля того случая, запил Мандюков горькую... день пьет, два пьет -- посинел с лица, а все пьет -- пьет, да приговаривает: 'Ужо я курву Лаурку на порог не пущу! Нехай в свое лимитное общежитие уебывает!' И что бы ты подумал: через месяц она в евонную фатеру обратно поселилась! Эх, мужики, мужики!... разве ж можно бабам такое спущать?!" Дефективный печально покачал головой и громко рыгнул. "Или, скажем, Густавка Писсенштейн с третьего этажа... Парень-то он боевой, врать не стану -- пошли мы, к примеру, растяпинским рожу чистить, так он ихнему атаману так ломом по котлу наварил, что сам главврач тот котел апосля ремонтировал. А с другой стороны, чем кончил?... Подрался Густавка по пьяни с дружинниками и сел -- так через год другим человеком из тюрьмы вышел. Тихий, кроткий -- что твой студент... не поверишь, на участковой врачихе женился! Сейчас трое детей у мудака и зарплата в сто пятьдесят талонов! Помню, освободился я в третий раз, зашел к нему, посидели... тут он апосля второй бутылки и открылся: по ночам, грит, снится, как растяпинского Гарьку ломом охуяриваю! Рассказывает, а сам плачет... Эх, паря, разве ж можно идеалами молодости пренебрегать!" Дефективный утер рукавом нос и громко рыгнул. "Или Лилианку с полуподвального возьми... огонь девка -- хоть спереду, хоть сзаду! А как в очко играла!... не углядишь, как без штанов останешься. Ну, долго ли, коротко, а решил я по всем правилам предложение ей сделать: купил роз на двадцать три талона, пришел и говорю: так, мол, и так, родная, -- жить без тебя не могу! Помолчала Лилианка, меня выслухамши, глазки опустила и отвечает: 'И мне без тебя, Калач, свет не мил!' -- аж в коленках моих от тех слов прослабило... А она губки облизнула и говорит с придыханием: 'Спускай теперь штаны, родной, и зажмурься -- я тебе эротический сюрпризд сделаю!' Уронил я штаны, зажмурился -- от любви весь дух из груди ушел... а Лилианка те самые розы, что я принес, мне в задний проход и воткнула! Да как воткнула, родная, -- на пол стебеля!... я потом, чтобы колючки достать, по локоть в жопу залезал! 'Извини, -- говорит, -- Калач! Не могла я тебя не разыграть... характер у меня такой игривый!' Эх, люли-разлюли... бывали ж раньше девки! Где-то она теперь, Лилианочка..." Дефективный смахнул с глаза непрошенную слезу и громко рыгнул. "Или, скажем, Васек Елденко с дома напротив -- ведь как голова у мужика варила! Пошли мы раз на Брежневскую Заставу тамошних кентов пиздить, забрели на пустырь, глянь -- экскаватор бесхозный стоит. Залезли в кабину, а завести мотор не могем -- ключей-то нет. Тут Васек достает перочинный нож, откручивает винты на передней панели... тянет изнутре провода какие-то... хр-р-р... химичит с ними, понимаешь... пф-ф-ф... и экскаватор тот... хр-р-р... пф-ф-ф... хр-р-р... пф-ф-ф..." Веки дефективного смежились, рот раскрылся, голова запрокинулась назад -- и он захрапел. Несколько секунд Эрик сидел без движения -- думал. Потом, передвигаясь как можно тише, встал и обследовал заднюю дверь -- оказалсь незаперта. (Микроавтобус равномерно трясся, голова дефективного моталась туда-сюда. За перегородкой, отделявшей кабину водителя от пассажирского салона, было тихо.) Убедившись, что правая створка надежно закреплена щеколдой, Эрик осторожно отворил левую: в глаза ему полетела снежная пыль, в уши ворвался свист ветра. Неугомонная лента дороги стремительно выбегала из-под днища микроавтобуса, лес на обочине мелькал, слившись в черно-зеленую полосу. Прыгать было страшно, не прыгать -- еще страшнее... выбора, по сути, не было. Эрик снял очки и спрятал их во внутренний карман ватника, завязал под подбородком тесемки шапки-ушанки. Уцепившись левой рукой за верх дверцы, а правой -- за дверную ручку, он изо всех сил оттолкнулся ногами. Дверца отмахнула в сторону и швырнула его, словно катапульта, в сугроб на обочине дороги. Плюх-х!! Земля... небо... небо... земля... Эрик растопырил руки в тщетных попытках остановиться... небо... земля... земля... небо... Он прокатился еще метров пять, вздымая тучи снежной пыли, и врезался в огромный сугроб, наметенный у основания телеграфного столба. Трах-х!! Несколько секунд он пролежал без движения -- слушал, как затихает звон в ушах; потом выбрался из сугроба и вытряхнул из-за шиворота снег. Достал и надел очки: микроавтобуса видно не было. Метрах в ста какая-то дорога отворачивала от шоссе вправо и углублялась в лес. Эрик потопал ногами и помахал руками -- ушибов не обнаружилось. Он потянул носом воздух и сунул респиратор в карман. Надо было торопиться. Эрик прошагал до ответвления и свернул на проселочную дорогу. Через пару минут шоссе скрылось из вида. Проселок, погруженный в полную тишину и абсолютное безветрие, обступали высоченные сосны. Птицы то ли молчали, то ли не имелись в наличии. Поеживаясь в тонком ватнике, Эрик быстро шагал и обдумывал план действий -- перспектив видно не было. В тюремной одежде его арестует первый встречный милиционер. Гражданскую одежду взять неоткуда. Документов и талонов нет. Где он сейчас находится -- неизвестно. После ареста его, скорее всего, обвинят в убийстве следователя и охранников. Минут через десять он увидал ответвление налево. Покосившийся указатель гласил: "Голявкино -- 8 км". Подумав, Эрик пошел прямо. Еще минут через десять он увидал ответвление направо. "Горбылино -- 1 км" -- гласил указатель. Эрик продолжал идти прямо. Вскоре он услыхал звук мотора: навстречу ему шла машина. Эрик поднял глаза -- проселок закруглялся влево, и из-за деревьев видно ничего не было. Он шагнул в сторону от дороги, по целине -- и сразу же провалился в снег по пояс... выкарабкался обратно, отряхнулся и пошел вперед -- а что ему оставалось делать? Наконец машина показалась из-за поворота: это был облезлый зеленый грузовичок. Проскочив Эрика метров на двадцать, грузовичок остановился, дверца кабины распахнулась, и на подножку выскочил водитель -- рыжий вихрастый мужичонка в разодранном зипуне без шапки. "Эй, артист! -- завопил мужичонка. -- Садися, подвезу..." Эрик нехотя повернулся и помахал рукой. "Быстрей, чего вошкаесси?!" -- лохматость волос и веселость голоса делали шофера похожим на беззаботную дворнягу. Эрик обошел грузовик и залез в кабину на пассажирское место. "Закуривай..." -- радостно предложил мужичонка, дергая рычаги и подпрыгивая на сидении от избытка сил. Эрик помотал головой: "Спасибо, не курю". Грузовик стал неуклюже разворачиваться на узкой дороге. Перед ветровым стеклом мотался брелок: портативная аудио-скрижаль с изречениями Романова-младшего. "Не ссы, артист! -- мужичонка повернулся к Эрику и подмигнул. -- Через десять минут в клубе будешь!" -- "Большое спасибо", -- сдержанно поблагодарил Эрик. "А ты чавой на своих двоих-то топаись? -- не унимался шофер. -- Нешто председатель вашенский машиной не мог подсобить?" -- "Э-э... -- не сразу нашелся Эрик, -- ...в разгоне машины все... а остальные в ремонте". Грузовик дребезжал на ухабах, за окном проносился заснеженный лес. "Я ужо в баню с робятыми собралси, -- поведал мужичонка, включая приемник, -- а тут завклубом в дверь стучить: так мол и так, артиста нужно привезть! Опасение, значить, у него имелося, что ты, как в прошлый раз, в горбылинскую чайную завернешь..." В кабину ворвался яростный бас народного певца Маслина Мегамоева. "Тирлим бом-бом, тирлим бом-бом! -- подпел шофер и подмигнул Эрику. -- Здорово ты загримировалси: вылитый беглый нидерландизд!" -- "А, может, я и есть беглый нидерландист?" -- "Ну ты, паря, даешь! -- зашелся мужичонка, толкая Эрика локтем в бок. -- Какой же ты нидерландизд, когда тебя из Голявкино пригласили!" Некоторое время они ехали молча ("Ах варьетэ, варьетэ, варьетэ..." -- пел Мегамоев). "Хороший у вас в Голявкине клуб! -- похвалил мужичонка. -- Этот... как его... ахтерский состав, в общем, заебись! -- он выставил Эрику под нос кулак с оттопыренным большим пальцем. -- Да ведь и у нас, поди, нехуевый -- лучше Говядина, грят, во всем районе никто ментов не играить!" Эрик молчал. "И нового врежистера из Москвы прислали, -- мужичонка выудил из кармана зипуна мятую папиросу и щелкнул зажигалкой. -- Молодой, а строгий... старые порядки враз поменял. Сам видишь: таперича на репетикцию, будто на самое представление, в гриме приходить нужно! А еще Говядин сказывал..." ("Вычислить путь звезды и развести сады..." -- пел Мегамоев.) "Да ты его, поди, знаешь! -- перебил сам себя мужичонка. -- Он же в вашем голявкинском спехтахле осенью участвовал!" -- "Кто участвовал? -- осторожно спросил Эрик. -- Режиссер?" -- "Да нет, Санька Говядин... ты чего, забыл? Ну, плешивый такой... у него еще на левом глазу бельмо -- в детстве серной кислотой брызнуло!" -- "Почему забыл? Помню", -- после некоторого раздумья согласился Эрик. Аудио-скрижаль перед ветровым стеклом щелкнула, и гнусавый голос Романова-младшего затянул: "Коммунизм -- это партийная власть плюс эвээмизация всей страны..." -- "А ты давно сюда переехал? -- вклинился мужичонка. -- Завклубом сказывал, что тебя с Португальщины прислали -- агрономные кадры укреплять". -- "Недавно", -- почти без запинки отвечал Эрик. "Евразийский коммунизм -- самый коммунистический коммунизм мира, -- нудел Романов-младший. -- Слава евразийскому исскусству, открывшему творческий метод коммунистического сюрреализма..." Дорога вынырнула из леса в поле. Далеко впереди показались крошечные домишки. "Таперича три минуты осталося! -- радостно объявил мужичонка. -- Дорога отсель прямая, хучь сто километров в час давай!" -- он надавил на акселератор и мотор грузовичка надсадно взвыл. Бескрайние заснеженные поля, разделенные на квадраты рядами деревьев, тянулись по обе стороны от проселка. На горизонте виднелся ряд блестевших алюминием ветряков (их лопасти казались отсюда размером со спичку). "Понастроили ентих мельниц, а толку чуть! -- прокомментировал мужичонка, перекрикивая шум мотора. -- Да еще телехвонную связь нарушають..." -- "Как это -- нарушают?" -- удивился Эрик. "Хуй его знаить... нарушають и все. Надысь опять телехвон молчал..." Грузовичок начал подпрыгивать на ухабах, все вокруг моталось, дребезжало и подскакивало. Эрик покосился на спидометр -- тот показывал 85 километров в час. "Не ссы, артист, не перевернемси!" -- перехватив его взгляд, ободрил мужичонка. Домики на горизонте быстро увеличивались в своих размерах и числе ("Выберу самое синее море, -- пел Мегамоев, -- белый-пребелый возьму пароход..."). "Лучше меньше -- да глубже, чаще и веселее!" -- закончил Романов-младший и отключился. "Эх, через полчаса в баньке париться буду! -- предвкусил мужичонка. -- А потом с робятыми у Коляныча пивка попьем, головунами закусим". Эрик молчал. Грузовик миновал знак "Мерзуны -- 439 ж." и понесся, преследуемый стайкой отчаянно лающих собак, между двумя рядами покосившихся бревенчатых домов. На улице не было ни души -- лишь ватага укутанных ребятишек угрюмо копошилась на огороженной колючей проволокой детской площадке. Сбросив скорость, грузовик проехал еще метров триста ("А здеся я живу", -- указал мужичонка на маленькую облезлую избушку с заросшими грязью окнами). Наконец они затормозили возле сравнительно большого кирпичного здания. "Приехали! -- радостно объявил шофер. -- Покедова, земляк!" Эрик вылез из кабины и в нерешительности остановился. На стене здания висел плакат: Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ БАЛЛАДА Текст и режиссура Сергея Вервольфова В главных ролях: А.Говядин, Б.Халдеев и В.Звездищева Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! "Прямо туда и дуй! -- высунувшись из окна кабины, мужичонка потыкал пальцем в обитую дермантином дверь. -- Они тебя заждалися, поди!" Выхода не было -- Эрик потянул дверную ручку. Он оказался в длинном темном зале с рядами деревянных кресел. Тусклый верхний свет горел только на сцене. "Халдеев? Наконец-то! -- к Эрику бросился тщедушный молодой человек в массивных роговых очках. -- Я уж думал, вы опять в чайной застряли!" Эрик молчал. "Второй раз собираемся, а репетировать все никак не начнем!" Эрик потупился и шаркнул ногой. "Хорошо хоть в гриме и костюме пришли... -- с укором заметил молодой человек и метнулся обратно к сцене. -- Начинаем!!" Он замахал руками, как ветряная мельница; в темноте зала зашевелились невидимые до того люди. "Акт 1-ый, явление 1-ое: нидерландист ван Даал и Невинные Дети -- на сцену, Воодушевленцев -- наготове, остальные -- не ближе десятого ряда, чтоб не мешать!" -- молодой человек, очевидно, являлся режиссером Вервольфовым. Часть людей потянулась на сцену, остальные опять канули во тьму. "Почему стоите, Халдеев? -- обернулся молодой человек к Эрику. -- Вам что, отдельное приглашение требуется?" Эрик нехотя поплелся на сцену. "Не сюда! -- взвизгнул режиссер. -- Налево!... Вы читали пьесу или нет?..." -- Эрик молча встал в указанное место. В противоположном конце сцены десятка полтора пожилых теток в тренировочных костюмах и пионерских галстуках строились в три шеренги -- это, видимо, были Невинные Дети (каждая держала в руке какие-то машинописные странички). "Где ваш экземпляр пьесы?" -- страшным голосом спросил режиссер. "Дома забыл", -- после секундного колебания нашелся Эрик. "Боже! -- схватился за голову молодой человек, чуть не сбив с носа очки. -- Совесть у вас есть?" -- "Нет, -- признал ошибку Эрик. -- Виноват". -- "Дайте ему запасной экземпляр!" -- заверещал режиссер в глубину зала. Из темноты выплыла костлявая девица (помощница режиссера?), вручила Эрику растрепанную стопку страниц и опять растворилась во тьме. Режиссер уселся в первом ряду, нервно вцепившись в подлокотники кресла: "Готовы?" -- "Да!" -- хором отвечали Невинные Дети. "Готов", -- неуверенно присоединился Эрик. "Начинаем!" "Три, четыре!" -- шепотом скомандовала одна из Детей, и они хором задекламировали: Мы -- невинные дети, будущее поколение, Наше сознание -- это чистая страница. Наши души освещены сердец горением, Мы хотим любить Родину и учиться! Дети замолчали -- Эрик понял, что пришла его очередь. Он скосил глаза и начал читать с максимальной доступной ему выразительностью: Нидерландист я, убежавший из тюрьмы. Хочу теперь отмстить за свой позор -- Растлять сердца, душить, вредить, громить, Враждебно гадить, подло извращать. Эрик повернулся к Детям и, немного подумав, выбросил руку в жесте безшабашной подлости: Зачем вы, дети, мыслите о Светлом? Зачем, скажите, любите Добро? Ведь Светлое не принесет вам выгод, Добро и Свет не нужны никому! "А что, неплохо... -- несколько смягчившись, похвалил режиссер. -- Сдержанная манера... интересная интерпретация!" Эрик польщенно потупился. "Ладно, открывающий диалог, вроде бы, на мази, -- режиссер пошелестел страницами. -- Теперь выход Воодушевленцева! -- он приложил руки рупором ко рту. -- Воодушевленцев, готовы?" -- "Готов!" -- раздался чей-то бас. "Пошел!" -- крикнул режиссер. На середину сцены из-за кулис вышел грузный смурной человек в милицейской шинели и, воздевая руки к небу, обратился к невидимой аудитории: Я страж порядка, доблестный блюститель, С невинными детьми на встречу я иду. Я буду нежный, добрый, мягкий их учитель, Добро и Истину я в души их введу. Человек неуклюже повернулся и, сверкая бельмом на левом глазу, вперевалку подошел к Эрику: А это кто таится в полумраке? Кто гадко скрючился, ощерив острый зуб? Коль враг ты -- приготовься к схватке, Но если друг -- приди ко мне на грудь! И милиционер Воодушевленцев распахнул объятья. Вдруг выражение его лица изменилось с великодушного на подозрительное: "Слушай, парень, -- прошипел он, не опуская рук, -- а ты кто такой?" -- "Как кто? -- не понял Эрик в надежде выиграть время. -- Артист Халдеев". В темной глубине клуба всыхнула зажигалка -- кто-то из незанятых в текущей сцене актеров закурил. "Не пизди! -- твердо возразил милиционер, буравя Эрика бельмом. -- Уж я-то Борьку Халдея знаю, не одну поллитровку с ним раздавил!" -- "Ван Даал и Воодушевленцев, почему бормочете себе под нос? -- вдруг вмешался режиссер. -- Действуйте, Халдеев!... или опять все позабыли?" Не раздумывая, Эрик ударил милиционера ребром ладони по шее чуть ниже уха. Тот рухнул на пол -- раздался глухой удар, дощатая сцена заходила ходуном. Возникла тягостная пауза: Эрик не знал, что делать; Невинные Дети стояли, как ни в чем не бывало; режиссер барабанил пальцами по подлокотнику кресла. "А теперь чего ждете?! -- не выдержал, наконец, последний. -- Переодевайтесь в его одежду!" Не веря своим ушам, Эрик стал расстегивать ватник. "Не ожидал я, что такого нерадивого артиста из Голявкино пришлют. -- сокрушенно покачал головой режиссер, -- Вместо первой репетиции в вытрезвителе оказались, на вторую -- абсолютно неподготовленным пришли!" Эрик не отвечал, стаскивая шинель с лежавшего, как мертвое тело, Воодушевленцева. "Талант, конечно, важен, -- назидательно продолжал режиссер, -- однако и усердие надо иметь!" Невинные Дети обреченно, как коровы на дойке, смотрели перед собой, изредка подергивая дряблыми ляжками. "Я, когда в ГИТИСе учился, может, и не самый талантливый на курсе был, однако же через усердие все пятерки в дипломе заслужил!" -- режиссер встал и прошелся взад-вперед перед сценой. В темной глубине клуба млечным путем горели огоньки сигарет, тянуло табачным дымом. Прыгая на одной ноге, Эрик надевал милицейские брюки. "Только вот 'лапы' у меня не было! -- в голосе режиссера зазвучала надрывная нотка. -- А потому распределили меня сюда, в вонючие Мерзуны... Господи, сколько мне еще гнить здесь придется?!... -- очки его сползли на кончик носа и затуманились, обтянутые свитером острые лопатки дергались вверх-вниз. -- Эй вы, там... а ну, кончайте в помещении курить!!!" -- заорал он с ненавистью. Эрик зашнуровал ботинки, переложил респиратор в карман шинели, подобрал с пола правдолюбцевскую кобуру и нацепил на себя. "Переоделись?" -- "Да". -- "Так чего ж стоите?" Эрик подобрал с пола листки с пьесой и стал искать нужное место. Раздетый до белья Воодушевленцев мирно лежал, присыпанный арестантской одеждой. "Горе мне с вами, Халдеев! -- с горечью воскликнул режиссер и зачитал на память: -- 'Ван Даал прыгает со сцены -- пробегает, трусливо озираясь, вдоль прохода -- с подлой ухмылкой выскакивает из зрительного зала'... Действуйте, наконец!..." Эрик, не споря, подчинился. Бежать, трусливо озираясь, в длинной милицейской шинели было неудобно. Чересчур широкие штаны сползали, кобура на плохо затянутом поясе моталась и хлопала по животу. Закрывая входную дверь, он услыхал раздраженный голос режиссера: "Что лежите, Воодушевленцев, ваш же монолог сейчас!" Времени у Эрика, по самой оптимистической оценке, было минуты три. Он посмотрел кругом и заметил запаркованный метрах в десяти от двери клуба желто-синий милицейский газик. На улице не было ни души. Эрик бросил листки с пьесой на снег, сдвинул кобуру на бок, подбежал к газику, рванул дверцу с водительской стороны (оказалась незаперта) и сел за руль. На мгновение он замер, собираясь с мыслями, затем по какому-то наитию сунул руку в карман шинели -- и нащупал связку ключей. (Громко колотилось сердце, из-под милицейской ушанки по вискам стекал пот.) Эрик выбрал подходящий ключ, вставил в зажигание и повернул. "Р-р-р!" -- машина резко дернулась и заглохла. Он чертыхнулся, судорожно вспоминая занятия по шоферскому делу в летнем военном лагере, спустил ручной тормоз, нажал левой ногой на сцепление, правой -- слегка на газ и еще раз повернул ключ: "Р-р-р-р-р!" Мотор взревел, потом заурчал ровно -- можно было ехать. В зеркале заднего обзора Эрик увидал, как из клуба вывалилась костлявая помощница режиссера и стала озираться по сторонам. Он отпустил сцепление -- машина дернулась, и мотор заглох опять. Из клуба выбежало еще три-четыре человека. "Вон он, в машине!" -- завизжала помощница, указуя костлявым перстом. Эрик снова завел мотор, как можно плавнее отпустил сцепление и тронулся с места; вслед понеслись неразборчивые крики. Выехав из деревни, он увеличил скорость до семидесяти километров в час и перевел дух. Отер с лица пот. Газик подпрыгивал на ухабах. План действий был ясен: отъехать от проклятых Мерзунов как можно быстрее и дальше, а потом -- по обстоятельствам. Через десять минут Эрик увидал знак приближающегося перекрестка и указатель: Налево: колхоз им. Юности Шеварднадзе Направо: совхоз им. Гулям Хайдаровой Прямо: п/ф 133 км Эрик поехал прямо. После перекрестка дорога стала немного шире, и он довел скорость до восьмидесяти километров в час. Быстрее ехать было невозможно: машину начинало мотать на ухабах, и Эрик боялся не справиться с управлением. Через двадцать минут дорога нырнула в лес. Еще через десять, сквозь деревья по правой стороне замаячила насыпь железной дороги. Эрик остановил газик в более или менее укромном месте недалеко от станции, сунул ключи в "бардак" и захлопнул двери -- так, чтобы их нельзя было отпереть снаружи. Через три минуты он поднялся на платформу. Рядом с вывеской "п/ф 133 км", под показывавшими 11:14 часами располагалась кассирская будка с зарешеченным окном и наклеенным на стену расписанием. Эрику продолжало везти -- ближайшая электричка в Москву уходила через шесть минут (следующая -- в 12:43, предыдущая -- в 9:21). Он пошарил по карманам и выудил бумажник: там лежало удостоверение майора МВД на имя А.И.Говядина, водительские права с фотографией (Александр Ильич свирепо прищурил бельмо) и довольно много талонов (в основном культурно-просветительных, плюс несколько ресторанных). На что покупать билет?... -- ни одного транспортного талона в бумажнике не оказалось. С тяжелым сердцем Эрик подошел к окошку кассы и постучал (зайцем ехать было нельзя: осложнения с контролерами, в его теперешнем положении, могли оказаться летальными). Дверца немедленно распахнулась, обнаружив старушечье лицо, обвязанное серым пуховым платком. "Извините, пожалуйста, -- просительно сказал Эрик, -- не могли бы вы продать мне билет до Москвы за ресторанные или просветительные талоны?" -- "Билет?... -- удивилась кассирша. -- Ты что, милок, удостоверение потерял?" -- "Какое удосто... -- начал было Эрик, но осекся. -- Не потерял -- забыл". -- "Но дома-то оно у тебя есть?" -- "Конечно! -- горячо заверил он. -- На комоде лежит!" -- "Ну, тогда так езжай, милок, -- старушка разговаривала с ним, как с маленьким. -- Я нашей доблестной милиции на слово верю!" Кляня себя за идиотизм, Эрик отошел в сторону. "Да и не спросят контролеры с тебя билет, ежели ты в форме!" -- прокричала ему вдогонку кассирша. В ожидании поезда, он ходил взад-вперед (в полном одиночестве) по платформе. Вдруг, вспомнив, расстегнул кобуру и достал оттуда пистолет: согласно сведениям, почерпнутым на занятиях по военному делу на Физтехе, это была подарочная модель пистолета Макарова (малошумная, скорострельная, с лазерным прицелом), снаряженная полным магазином -- двенадцать патронов. Вдоль дула извивалась плохоразборчивая старославянская вязь: Дорогому майору Говядину в день сорокалетия. Бди, Александр Ильич, на сцене и в жизни! Коллектив Районного Управления Милиции. Раздался громкий гудок -- подходил поезд. Эрик сунул пистолет в кобуру и отошел от края платформы. Электричка остановилась -- двери раскрылись -- Эрик зашел внутрь -- двери закрылись -- электричка тронулась. По заплеванному полу вагона каталась одинокая пивная бутылка. На задней скамье застыла оцепенелая старуха в плюшевом казакине -- слезящиеся глаза ее смотрели в бесконечность. "Этот состав обслуживает бригада, борющаяся за звание 'Путейцев Грядущего!'" -- гласил плакат на стене справа. "Спартак -- чемпион!" -- гласила надпись, намалеванная синей краской на стене слева. Под надписью спала, по-рыбьи раззявив рот, девица в желтой меховой шапке поверх зеленого платка (на ее губах засохли сгустки кроваво-алой помады). Через две скамейки от нее растянулся оборванный забулдыга с мотавшейся в проходе головой. Эрик встал в тамбуре -- так, чтобы видеть соседний вагон через окошко в тамбурной двери. Было шумно и холодно. Пахло мочой (пол в углу красноречиво покрывали наросты желтоватого льда). Остановок машинист не объявлял. За окном мелькали бескрайние поля, полуразвалившиеся деревеньки, линии высоковольтных передач, гулкие мосты, заснеженные леса и скованные льдом реки. Новые пассажиры не появлялись, старые оставались на своих местах. Эрик задумался: через какое время мерзуновцы оповестят милицию? Или уже оповестили?... Он стал изучать схему Черненковской железной дороги, висевшую на стене тамбура. Прошло двадцать минут и три станции. Поезд начал тормозить. Пейзаж за окном изменился: потянулись длинные здания, похожие на склады; потом -- жилые двух-трехэтажные дома: они подъезжали к городу. За окном пронесся огромный многоцветный плакат: "Добро пожаловать в Громыкск -- город ткачих и поварих!" Наконец поезд остановился, однако двери не открылись и платформы видно не было -- справа и слева тянулась вязь рельсов. Эрик прижался щекой к окну и заглянул вперед -- однако ничего, кроме красного огня светофора, не увидал. Электричка стояла на месте, было тихо. Впереди что-то происходило. Он почувствовал укол тревоги -- как волк, завидевший издалека красный флажок... Несколько секунд Эрик размышлял, потом попытался растащить наружние двери вагона -- безуспешно. Он повернулся и быстро пошел к хвосту поезда, натыкаясь на пустые взгляды немногочисленных пассажиров и пробуя по пути двери -- ни одна не поддалась. Наконец отступать стало некуда -- он дошел до последнего вагона... ощущения запертости и надвигавшейся опасности давили на виски. Мозг лихорадочно перебирал бесполезные мысли: "Я так и так собирался здесь сходить..." -- не то... "Телефоны в Мерзунах не работали из-за ветряков..." -- не то!... "Как они так быстро успели?" -- НЕТ, НЕ ТО!!!... В отчаянии, Эрик бросился к двери, ведущей в кабину машиниста, и постучал. "Чиво стучищ, дарагой?" -- неожиданно отозвался мужской голос с сильным кавказским акцентом. "Милиция!" Дверь немедленно распахнулась -- на пороге стоял пожилой усатый грузин в железнодорожной форме. "Почему стоим?" -- "Нэ знаю, дарагой! Старшой в галавном вагонэ елэктрычку астанавыл, вот и стаым". -- "Слушай, командир, выпусти меня через свою дверь! -- Эрик нетерпеливо переступил на месте. -- Жена вот-вот родит... то есть, уже рожает... тесть позвонил -- в роддом ее повезли!..." Грузин широко улыбнулся и отступил в сторону: "Парахады, дарагой!" Эрик быстро прошел в кабину, открыл боковую дверь и спустился по ступенькам на землю. "Дэнь рождэнья пиразноват будыщ -- мэня нэ забуд пиригласыт!" -- закричал вслед его благодетель. Станция находилась в нескольких десятках метров от головного вагона -- на платформе кишели синие милицейские шинели. Эрик быстро обошел последний вагон -- так, чтобы поезд оказался между ним и платформой, -- и побежал, спотыкаясь о рельсы, к забору, огораживавшему вокзал. Ярко светило солнце. В ледяной голубизне неба беззаботно носилились неподвластные развитому коммунизму воробьи. Эрик протиснулся сквозь дыру в заборе на улицу -- и тут же привезшая его электричка, залязгав межвагонными буферами, медленно поползла к платформе. Эрик пересек привокзальную площадь и зашагал от железной дороги прочь. Вдоль заснеженного тротуара выстроилась шеренга бабушек, торговавших солеными огурцами, сушеными грибами и семечками. Около входа в кинотеатр бурлила толпа пришедших на дневной сеанс детей и мамаш. Папаши бурлили у гастронома напротив: разбившись на небольшие группы, они оживленно разговаривали за жизнь, иногда поднося к обветренным губам зажатые в мозолистых кулаках граненые стаканы. В открытую дверь магазина входили и выходили люди -- жизнь била ключом. Около облезлого памятника Сталину сидела большая уродливая собака и улыбалась проходившим мимо гражданам вне зависимости от их национальности, партийности, пола и возраста. Эрик прошел до конца главной улицы (упиравшейся в городской парк), повернул налево... и остановился, как вкопанный: метрах в пятидесяти от него стояло кружком несколько милиционеров. В центре кружка размахивал руками офицер в фуражке -- видимо, давал указания. Эрик оглянулся -- и увидал целое созвездие синих шинелей (часть милиционеров рассыпалась цепью по продолжению улицы, на которой он находился, остальные быстрым шагом заворачивали на улицу, откуда он только что пришел). Действовать надо было не медля: он резко повернулся и шагнул в удачно подвернувшуюся дверь под вывеской "Шашлычная". "Доблестной милиции -- пламенный привет!" -- приветствовал его небритый гардеробщик в засаленном форменном пиджаке; в воздухе запахло вчерашним перегаром. "Здравствуйте!" -- напряженно отвечал Эрик (сквозь грязное стекло окна было видно, как мимо целеустремленно прошагала стайка милиционеров). "Позвольте вашу шинель, товарищ майор". На стене гардероба висело роскошное, в золотой раме зеркало, на середине которого красовался жирный отпечаток чьей-то ладони. Под потолком покачивала бурыми от грязи подвесками хрустальная люстра. Эрик расстегнул портупею с кобурой, снял шинель, нацепил портупею поверх кителя и машинально посмотрелся в зеркало -- отпечаток ладони пришелся его отражению точно на щеку, как пощечина. "Наум Абрамыч! -- хрипло заорал гардеробщик в глубину шашлычной. -- Принимайте гостя дорогого!!" -- он подмигнул Эрику. Из двери выкатился толстый человек в грязном свитере и домашних тапочках: "Доблестной милиции -- пламенный привет!" Эрик молча кивнул. "Проходите, товарищ майор! -- залебезил толстяк. -- Вмиг обслужим... пяти минуток не пройдет". Он с почестями препроводил Эрика в зал, усадил за лучший столик у окна и умчался, пообещав прислать официантку. В шашлычной было темно, пыльно и пусто. В углу тихо гуляла компания из трех командировочных джентельменов в обтрепанных костюмах, несвежих белых сорочках и дешевых галстуках. Из двери, ведущей на кухню, струились запахи уксуса, прогорклого жира и подгоревшего мяса. Со стены строго смотрел засиженный мухами Романов-внук. На противоположной стене висел телевизор, показывавший обязательную программу "Воскресный Полдень". Под телевизором располагалась сцена, уставленная зачехленными музыкальными инструментами. Эрик раскрыл лежавшее на столе меню -- шашлык по-карски, шашлык по-турецки... он ощутил в желудке болезненный укол голода... сациви, бастурма... Через какое время милиция начнет прочесывать общественные места -- кинотеатры, магазины, шашлычные? Он осторожно отодвинул замызганную бархатную портьеру и выглянул на улицу: кирпичная стена дома напротив, три мусорных бака, присыпанная снегом дохлая кошка -- окно выходило во двор. "Выбрали?" Вздрогнув, Эрик повернулся -- перед ним стояла официантка, румяная блондинка лет двадцати пяти. "Что же вы пугаетесь, товарищ майор?... Я вас не съем!" -- она дернула пухлым плечом под прозрачной кофточкой. "А вот я бы вас съел!" -- с натугой пошутил Эрик. "Ах!... -- кокетливо испугалась девица, закрываясь ладошкой. -- Сразу видать: мужчина голодный!" Она шагнула вплотную к Эрикову стулу (так, чтобы грудь ее оказалась в сантиметре от его носа) и вытащила из кармана кружевного фартука диктофон: "Что заказывать будем?" -- "Шашлык по-карски". -- "И лаваш?" -- "И лаваш". -- "И зелень?" -- "И зелень". -- "И бутылочку бордо?" -- "И бутылочку бор... а разве у вас есть?" -- "Для гостя дорогого..." -- официантка спрятала диктофон и поплыла на кухню, покачивая сдобными бедрами. Сквозь прозрачную кофточку и полупрозрачную комбинацию было видно, что бюстгальтер глубоко врезался в ее белые бока. "Когда они придут сюда?" -- подумал Эрик. "Один по-карски, -- донеслось из кухни. -- И выбери мясо получше..." -- конец предложения утонул в грохоте посуды. "Где можно спрятаться?" -- Эрик машинально передвинул уродливую вазочку с пыльными искусственными цветами -- так, чтобы та закрыла жирное пятно на скатерти. "Так выпьем же за то..." -- поднял тост один из командировочных за столиком в углу. "Как выбраться из этого проклятого города?" Прошло неопределенное количество единиц времени. Эрик сидел, как на иголках. "Вот зелень, вот бордо, вот лаваш -- закусывайте!... Шашлычок через пять минут будет, -- официантка разгрузила поднос, но не ушла. -- И как вам наш Громыкск, нравится?" -- "Очень". Эрик налил в бокал вина, отломил кусок лаваша и стал есть. "Наверное, после Москвы провинцией кажется?" Он перестал жевать: "Откуда вы знаете, что я из Москвы?" Официантка наклонилась и оперлась локтями на стол, демонстрируя вырез своего бюстгальтера. "Знаю! -- она загадочно улыбнулась. -- У нас разведка во как поставлена!" Некоторое время они молча смотрели друг на друга. "Мне кажется, вы меня с кем-то путаете". -- "Путаю? -- официантка хихикнула. -- Вас, пожалуй, спутаешь: майор, молодой, кавказской национальности, только что приехали... ребенок догадается!" Один из командировочных сложил ладони рупором и прицелился в кухонную дверь: "Еще один большой графинчик, девушка!" Эрик осторожно поставил бокал на стол. "Вы присаживайтесь... Можно, я вам налью вина?" -- "Нам на работе не положено... -- официантка замялась, а потом неожиданно выпалила: -- Но, если хотите, мы с вами можем куда-нибудь пойти!" -- щеки у нее вспыхнули. "Прямо сейчас? -- удивился ее рвению Эрик. -- Вы же..." -- "У заведующего отпрошусь -- до вечера настоящей работы все равно не будет..." -- "А куда мы можем пойти?" -- "А куда бы вы хотели? -- закокетничала официантка. -- В кино?" -- "Зачем в кино? -- ситуация заставляла Эрика играть ва-банк. -- К вам!" Из кухни вывалилась толстая неряшливо одетая девка с запотевшим графинчиком в короткой руке и, как утка, засеменила к столику командировочных джентельменов. "Ко мне нельзя, муж д