за одну минуту до назначенного времени дверь отворилась, и из кабинета Следователя спиной вперед вышел давешний рыжебородый мужичонка. На этот раз, однако, Предыдущий Посетитель не кланялся и не кричал "Всего хорошего!", а безмолвно затворил дверь замороженным движением руки, повернулся и скользнул по Францу безумными неузнающими глазами. -- Здравствуйте, -- сказал Франц. Мужичонка вздрогнул всем телом и сфокусировал взгляд; воцарилось тяжелое молчание. Потом Посетителя прорвало -- указуя трепещущим перстом на дверь следователева кабинета и воздев другую руку ввысь, он возопил: -- Это Сатана в образе агнца божьего!... Это -- аггел диаволов, коему гореть в геене огненной!... Убийца сирот и вдов, растлитель младых отроков!... Проклинаю его! -- он потряс сжатыми кулаками над головой Франца. -- Пр-роклинаю!! -- Предыдущий Посетитель зарыдал, закрыл лицо руками и побрел прочь. Покачав головой, Франц толкнул дверь кабинета. -- Здравствуйте. Я -- Франц Шредер. Следователь -- лысый дородный мужчина в дорогом темно-сером костюме -- сидел за столом и писал что-то на листке бумаги ровным бисерным почерком. Дописав до точки, он поднял глаза. -- Добрый вечер. Франц застыл на пороге кабинета... лицо Следователя до боли напоминало ему кого-то. Да что же это, в самом деле, -- сначала Таня, теперь Следователь... -- Садитесь. Франц сел и огляделся -- в интерьере кабинета произошли существенные изменения: пол был идеально чист, стол прибран и протерт до блеска, валявшиеся повсюду книги и коробки исчезли без следа. Следователь вальяжно откинулся на спинку своего кресла и положил ногу на ногу. -- Насколько я информирован, господин Шредер, со своим адвокатом вы уже встречались, не так ли? -- он говорил гнусавым басом, так похоже спародированным Таней. -- Так. -- И, таким образом, ваши права и обязанности были вам разъяснены. -- Нет. Следователь неожиданно изменил позу: отъехал с креслом назад, наклонился вперед и уперся обеими ладонями в колени. -- Впрочем, это неважно. Перейдем к делу. Сначала -- Заполнение Анкет. -- Но я уже заполнял анкеты! -- удивился Франц. -- То были другие анкеты и в другом месте, -- веско сказал Следователь. -- Материалов из Регистратуры мы не получаем. -- Так зачем же меня заставили тратить на это время? Следователь вдруг привстал, оперся руками на стол и тяжело посмотрел на Франца. -- Этого я вам сказать не могу, -- зловеще произнес он. Резко нырнув вниз, Следователь извлек из ящика стола пачку бланков, вложил ее в конверт и положил перед Францем. Затем встал, с неожиданной для своих габаритов грацией потянулся и упругой кошачьей походкой прошелся по кабинету. -- Заполненные Анкеты отправите почтой не позднее сегодня, -- он вернулся к столу и сел в кресло в позе первого ученика: выпрямившись и сложив руки на столе. -- Начинаем допрос. Внимание, включаю диктофон. Он нажал малозаметную кнопку, утопленную в столешнице, и гнусаво произнес: -- Сия запись производится в кабинете 1723 в 1:40 ночи, 13 мая 1993 года. Допрашивается Подследственный Франц Шредер. Вопрос первый: расскажите о самом странном происшествии в вашей земной жизни, -- Следователь откинулся до предела назад, обмяк и свесил руки по обеим сторонам кресла. Голова его упала на грудь, а шея собралась тремя дополнительными подбородками. Тут-то Франц его и узнал -- это был Адвокат! Да-да, несмотря на перемены в одежде, манере говорить, манере двигаться, перед ним сидел тот самый недотепа и неряха, которого он видел здесь вчера. Франц не мог определить, когда именно проходимец притворялся, а когда был самим собой, -- в обоих случаях его поведение выглядело вполне естественным. Однако Франц не сомневался: Адвокат и Следователь -- это одно лицо. "Ну, я тебе покажу, как дурака валять..." -- усмехнулся он и нараспев начал: -- Я всю жизнь прожила в России, тогда еще СССР, и работала архитектором -- не таким архитектором, который проектирует новые дома, а таким, который изучает старые. Наш отдел... Следователь сонно кивал в такт его словам. -- ...С сыном обычно оставалась моя мать, ну а если она не могла, то я просила кого-нибудь из подруг... -- монотонно бубнил Франц. * * * Следователь тихо додремал до конца рассказа о танцовщице в старинной усадьбе, а потом задал два вопроса: "Чем пахло в поезде, на котором вы ехали из Москвы?" и "Какого цвета у Ляси волосы?". Выслушав бессмысленные ответы застигнутого врасплох Франца, он выключил диктофон и махнул рукой в сторону двери. Франц принял это за разрешение идти и удалился со смешанными чувствами: он не понимал, кто кого разыграл. 9. Заполнение анкет Следователь сказал правду -- эти Анкеты и в самом деле сильно отличались от Анкет в Регистратуре: содержали другие вопросы, организованные в другие группы. Франц вздохнул (он сидел за столом в своем номере) и придвинул Анкету No 1 "Родители": даты и места рождения, вероисповедание, происхождение, образование, профессии и т. д. Было довольно много вопросов, касавшихся их культурных привычек. Вторая Анкета "Братья и сестры": брат, на 6 лет старше, профессор математики, Франция... Потом шла бывшая жена (Третья Анкета так и называлась: "Бывшие супруги"). Как бы ни хотелось Францу проскочить эту Анкету как можно быстрее, он заставил себя подробно ответить на все вопросы до единого. Четвертую Анкету ("Нынешний/яя супруг/а") Франц пропустил, а вот с Пятой ("Дети") -- провозился долго. Ответы на некоторые вопросы даже не уместились у него в отпущенные промежутки, так что пришлось использовать запасные листы (подшитые в конце каждой Анкеты). Шестая Анкета включала в себя данные о самом Франце и, соответственно, много времени не отняла: родился тогда-то, там-то и тому подобное. Вопросов личного порядка там не было, все они содержались в Анкетах с седьмой по десятую. Седьмая Анкета "Культурные привычки": любимые писатели (Чехов, Во и Гамсун), любимые композиторы (Рахманинов), любимые художники (Питер Брейгель, Ренуар, Дали). Пробовал писать фантастические рассказы... играл на скрипке и гитаре на полупрофессиональном уровне... рисовать и танцевать не умею... Восьмая Анкета "Психологический портрет" состояла из тестов типа "нужное подчеркнуть". Примерно треть вопросов относилась к сексуальной сфере. Последняя, девятая Анкета "Интеллектуальный уровень" состояла из тестов типа IQ, а также (что особенно понравилось Францу) логических задач. На каждую задачу отводилось очень короткое время (засекать доверялось самому Анкетируемому), и Франц, в результате, сделал-таки одну ошибку. Заполнив Анкеты, он запечатал их в полученный от Следователя конверт (адрес был там уже написан, и марка наклеена). Франц спустился в почтовую комнату и положил конверт в ящик с этикеткой "Для отправки". Он также заглянул в свою ячейку и обнаружил очередную карточку-приглашение: Настоящим вызывается Франц Шредер для свидания с раввином. Время свидания: 1:30, 14 мая 1993 г. Место свидания: Синагога, Улица 174 Церквей, дом 59. Даже не пытаясь угадать, что раввину могло быть нужно, Франц пошел ужинать. 10. Синагога Франц мог проехать две остановки на метро, однако пошел пешком -- времени у него имелось предостаточно. Минут через сорок он оказался у Синагоги, массивного здания странного розовато-желтого цвета. Из окон выбивался тусклый красный свет -- Франца, видимо, ждали. Он поднялся по ступенькам и с усилием отворил массивную дверь с позеленевшей от времени медной рукояткой -- раздался отвратительный скрип, с каким в фильмах ужасов раскрывается гроб главного злодея. Франц вошел внутрь. Дверь захлопнулась за ним с тяжелым тупым ударом. Он оказался в обширном зале, большую часть которого занимали ряды деревянных кресел; спереди, на небольшом возвышении располагалась кафедра. Две толстые колонны темно-красного мрамора поддерживали потолок; на стенах были начертаны надписи на иврите. Единственным источником света являлась настольная лампа в багровом абажуре, стоявшая на кафедре. В общем и целом, это было подходящее место, чтобы пить кровь христианских младенцев. Посмотрев на часы (до назначенной встречи оставалось две минуты), Франц сел в ближайшее кресло в заднем ряду. И тут же позади кафедры распахнулась дверь -- в помещение вошел необыкновенно высокий, худой человек в черном хасидском лапсердаке и плоской шляпе. -- Франц Шредер? -- спросил он звучным басом. -- Да. -- Я ребе Александр, ваш Раввин. -- Александр? -- невольно переспросил Франц. -- Воистину так. Матушка и батюшка нарекли меня в честь Александра Македонского, великого воителя Античности, -- ребе Александр сделал широкий жест рукой. -- Прошу в мой кабинет. 11. Ребе Александр. Часть 1 Франц сидел в глубоком кожаном кресле перед столом, с которого на него ощерилось чучело орла с хищно разинутым клювом и стеклянными глазами. Помимо орла, на столе ребе Александра имелись два серебряных кубка, отполированный человеческий череп, свиток Торы, увеличительное стекло, средневековый фолиант в кожаном переплете и толстая ядовито-зеленая папка. Франц посмотрел на сидевшего напротив хозяина кабинета: пейсы, высокий лоб, печальные черные глаза, горбатый нос -- вроде бы, все как полагается, однако... -- Коньяку хотите? -- неожиданно предложил ребе Александр. -- Коньяку? -- удивился Франц. -- Спасибо, я с утра... то есть, с вечера не пью. -- А я, пожалуй, выпью. Ребе Александр достал из ящика стола пыльную пузатую бутылку, крошечную рюмку и блюдечко с тонко нарезанным лимоном. Налив коньяк точно под обрез рюмки и пошевелив с воодушевлением ноздрями, он выпил. Франц тем временем разглядывал книжные полки, шедшие по периметру комнаты. Как и полагалось книгам раввина, большинство было на иврите, однако внимательный взгляд обнаруживал под самым потолком две полки с детективной англоязычной литературой. Франц выжидательно посмотрел на хозяина кабинета. -- Ну-с, как дела? -- ребе Александр с преувеличенной бодростью потер одну ладонь о другую. -- Спасибо, ничего. -- Осваиваетесь? -- Понемножку. -- К Нему еще не обратились? -- Извините? -- Я спрашиваю, к Богу еще не обратились?... В смысле, в синагогу ходить не будете теперь, раз такое дело?... Или, скажем, обрезание... вы ведь не обрезаны? -- Я обрезаться не хочу, -- раздельно произнес Франц. -- Ладно-ладно, как вам угодно... -- торопливо согласился ребе Александр. Он помялся, явно не зная, о чем спросить еще. -- Так, значит, все у вас хорошо? -- Да. -- И помощи вам никакой не требуется? -- Никакой. -- Или все-таки требуется? -- Нет. Ребе Александр посмотрел на часы, поерзал на стуле и вдруг, наклонившись через стол, доверительно прошептал: -- Может, поговорим о чем-нибудь другом? -- О чем? -- оторопел Франц. -- Представьте себе... 12. Ребе Александр. Часть 2 -- ...прибор, который может определить взаимное местоположение объектов с абсолютной точностью -- и воспроизвести его для другого набора таких же объектов. Возьмем, например, сложную белковую молекулу: Прибор мог бы проанализировать ее состав и изготовить точную копию, при условии, конечно, что у нас имеется запас необходимых атомов. Заметим, однако, что местоположение частей системы не полностью определяет ее состояние -- температура вещества, например, зависит от скоростей составляющих его молекул. Что ж, давайте расширим возможности Прибора: пусть он может измерять и воспроизводить не только координаты, но и скорости предметов. Рассмотрим теперь человека: тело его состоит из молекул, молекулы состоят из атомов -- Прибор мог бы воссоздать их координаты и скорости так же легко, как и любых других объектов. Предположим, что мы сделали это, и перед нами стоят два идентичных человека, с идентичными телами, идентичной памятью (ибо механизм памяти основан на химии), даже с идентичными настроениями -- и в тот самый миг, когда копия завершена, мы уничтожаем оригинал! Мы как бы заменяем одно тело другим -- что же при этом происходит с сознанием? Казалось, оно не могло перенестись из одного тела в другое и, следовательно, мертво... однако не будем торопиться с выводами. Действительно, ведь атомы и молекулы тела человека постоянно замещаются в течение его жизни: мы -- это то, что мы едим. Медики утверждают, что люди полностью "заменяются" каждые 6 лет -- значит ли это, что наше сознание заменяется (умирает!) каждые шесть лет? Какой абсурд, конечно же, нет... но как это согласуется с нашим мысленным экспериментом? В одном случае замена атомов происходит за один миг, в другом -- за шесть лет, но, ей-Богу, это же не принципиально! Для того чтобы разрешить очевидное противоречие, давайте обсудим, какими средствами человек располагает для распознания произошедшего замещения сознания. Да, по сути дела, никакими: ведь он наследует все воспоминания, чувства и ощущения вместе с телом! Он помнит, как выглядела его мать, что является его любимым напитком и даже какое у него было настроение полторы минуты назад. Таким образом, наш вывод о сохранении сознания при постепенной замене атомов ни на чем не основан -- а следовательно, неверен! Полная аналогия со случаем мгновенной замены доказывает это. Что ж, мы установили, что сознание человека умирает (или заменяется -- трактуйте это, как угодно), как минимум, каждые шесть лет. Хотя нет, почему мы должны ждать полной замены атомов? Половинной замены должно быть достаточно -- а это дает всего лишь три года. Или мы должны следить за заменой атомов одного только мозга, а остальные органы не важны? Тогда мы получим цифру, большую трех лет, ибо в мозгу замена атомов происходит медленнее, чем во всем остальном теле. Чем дольше мы размышляем над загадкой смерти человеческого сознания, тем непонятнее становится ответ: ведь один момент времени в течение этих шести лет ничем не отличается от другого -- в какой же именно из них сознание гибнет? Время непрерывно и неразрывно, и лишь осознав это обстоятельство, мы придем к единственно возможному выводу: сознание человека живет и умирает по своим собственным законам, не связанным с заменой атомов тела. Нам недоступна глубинная суть этих законов... Но мы можем следить за их внешними проявлениями, рассуждать и задавать вопросы. Например: почему человек не замечает смерти собственного сознания? Или, быть может, замечает -- но не зная, что это смерть, трактует ее неверно? Для того чтобы понять, как именно истолковывает человеческое сознание собственную смерть, давайте подумаем, с чем оно может ее перепутать. Да только с одной-единственной вещью: сном. Во сне с человеком может произойти все что угодно, ибо сознание его отключено -- за исключением, пожалуй, коротких промежутков, когда человек видит сновидения. Однако общая продолжительность "быстрого", как его называют медики, сна измеряется лишь десятками секунд за ночь -- а в остальное время сознание мертво... Впрочем, быстрый сон тоже вписывается в нашу теорию: в эти моменты новорожденное сознание пробует и овладевает новым телом, памятью, мозгом -- что поневоле вызывает короткие всплески активности. А утром человек встает с постели, "проспав" собственную смерть! Итак, мы выяснили, что человеческое сознание умирает и возрождается каждые сутки, -- что несет в себе фундаментальные практические последствия. Из этого умозаключения, в частности, вытекает, что все, что мы с вами сейчас ни сделаем, -- абсолютно не важно, ибо завтра нас все равно существовать не будет! 13. Ребе Александр. Часть 3 И ребе Александр победно посмотрел на Франца. -- Что скажете? -- щеки Раввина покраснели от возбуждения, -- Я это придумал сам. -- Довольно остроумно, -- сдержанно похвалил Франц. -- Однако базируется на неверной предпосылке. -- Как неверной?... -- ахнул ребе Александр. Лицо его по-детски искривилось. -- Ваш Прибор должен одновременно измерять координаты и скорости квантовых объектов, а это запрещено принципом неопределенности Гейзенберга. -- Почему принципом?... Какой неопределимости?... -- Раввин схватился за поля своей шляпы и нахлобучил ее на голову. Длинное худое тело его раскачивалось, как на молитве, черные глаза равнялись двум колодцам отчаяния. -- Принцип неопределенности запрещает одновременное измерение координаты и скорости квантовой частицы... не говоря уж об их воспроизводении, -- безжалостно продолжал Франц. -- Но вы не беспокойтесь. Хоть ваша теория и не верна, конечный вывод все равно правилен: все, что мы с вами сейчас ни сделаем, действительно не важно. Ребе Александр посмотрел на него с безумной надеждой. -- И я могу это доказать, -- весомо сказал Франц. -- Представьте себе... 14. Ребе Александр. Часть 4 -- ...рыбоводческую ферму, где люди разводят осетров. Осетры живут по нескольку десятков штук в небольших прудах. Люди кормят их, сбрасывая пищу на дно, ибо рот у этих рыб находится на нижней половине туловища -- заметьте, что такой способ кормления не подразумевает прямого контакта между рыбами и людьми. Когда осетры достигают половой зрелости, самцы и самки переводятся в специальные водоемы для производства икры (до этого они содержатся порознь). Для того чтобы облегчить работу обслуживающему персоналу, водоемы эти соединяются с остальными прудами фермы посредством каналов и шлюзов. Есть еще одна причина, из-за которой люди используют каналы, а не перевозят осетров, вытаскивая их из воды: от травмы, сопряженной с такой процедурой, 63% рыб перестают есть и гибнут от голода. Так что, при переводе осетров из одних водоемов в другие прямого контакта с людьми опять же нет. Первый и единственный раз рука человека касается осетров, когда выросших до нужного размера рыбин вылавливают сетями из прудов и забивают. Большинство самок тоже забивается (за несколько дней до нереста), и икра изымается из них -- что гораздо удобнее, чем собирать ее со дна водоема. В живых остается лишь небольшое количество рыб обоего пола для производства потомства, но когда самки вымечут икру, а самцы оплодотворят ее, -- их отлавливают и тоже забивают. Конечно, все это происходит не в один день: люди отлавливают только тех рыбин, которые достаточно велики, а поскольку разные осетры достигают стандарта в разное время, то отлов и забой являются, так сказать, процессами непрерывными. Ну, а как воспринимают это сами осетры? Они видят, как с неба спускаются сети и утаскивают их собратьев наверх, где те погибают (все рыбы, конечно же, знают, что жизнь кончается там, где кончается вода). Заметим, однако, что из-за разницы в коэффициентах преломления воды и воздуха, осетры не могут увидеть что-либо за поверхностью воды и наверняка думают, что там ничего и нет... а может, сочиняют по этому поводу нелепые легенды о живущих на небе богах. Однако легенды эти не имеют никакого отношения к реальному человеку -- ибо рыбы никогда не видели его и, уж конечно, не понимают его целей. Единственная закономерность, которую осетры могут заметить, -- это связь между смертоносной сетью и размером поражаемой ею рыбы: ведь люди отлавливают только достаточно больших рыбин. Я даже допускаю, что у осетров есть специальное слово, обозначающее этот стандартный размер, -- и по своему фактическому смыслу, слово это эквивалентно человеческому слову "старость". Действительно, если отбросить эмоциональную шелуху, слово "старость" означает "состояние, близкое по времени к смерти". Другое дело, что у человека оно ассоциируется с одряхлением и слабостью (негативные качества), а у осетров -- с величиной... но это не важно, ибо первичный смысл совпадает! В конце концов, большие рыбы не так гибки и подвижны, как маленькие, и для осетров качество "большой" тоже может нести негативный смысловой оттенок. Есть и еще одно важное сходство между людьми и осетрами: и те, и другие имеют в равной степени туманное представление о причинах наступления старости. Механизм старости исследован человеком довольно хорошо: она наступает из-за накопления ошибок при воспроизводстве клеток, однако почему природа устроена так, что эти ошибки накапливаются, люди не знают. В любом случае, ошибки могли бы накапливаться медленнее -- как, например, при многократной перезаписи файлов в компьютерах. И последнее (по счету, но не по важности) сходство между людьми и рыбами -- это свобода в пределах своей планеты и своего водоема. Мне могут возразить, что человек побывал уже и за пределами Земли, -- однако посмотрите, как недалеко он ушел! И уж наверняка предел человеческой активности на много веков вперед положен границей Солнечной системы. А потому, приняв во внимание три фундаментальных сходства между человечеством и рыбой на рыбоводческой ферме, мы приходим к выводу, что люди являются всего лишь домашними животными каких-то высших Существ Вселенной (называйте их богами, если вы не можете без штампов). Когда какой-либо человек "созревает", то есть начинает удовлетворять соответствующим стандартам, Существа "забивают" его непостижимым для нас способом... а мы, по незнанию, считаем этот процесс естественным и неизбежным! Нам неведомо, как именно Существа "потребляют" человека, но разве ведомо осетрам, что их подают на стол в копченом виде? В качестве простейшей модели можно предположить, что Существами, или, вернее, Существом, является Земля, которая в буквальном смысле поглощает людей, впитывая в себя их трупы. Какой же из этого всего следует вывод -- может быть, нам следует восстать против злокозненных Существ? Какая чушь!... Достаточно представить себе восстание осетров против людей, чтобы понять, что это невозможно -- да Существа просто не заметят нашего восстания! Остается лишь одно: жить дальше, будто ничего не произошло, но все же помня, что все, что мы с вами сейчас ни сделаем, -- абсолютно не важно, ибо мы не более, чем чьи-то предназначенные на убой домашние животные. 15. Ребе Александр. Часть 5 Ребе Александр слушал рассказ, ерзая на месте, сдвинув шляпу на затылок и раскрыв рот, -- такого всепоглощающего интереса Франц не видел ни у одного человека старше семи лет. Ближе к концу повествования Раввин схватил себя за бороду и, немилосердно терзая ее, стал подскакивать на своем стуле. Когда же Франц закончил, ребе Александр взорвался. Он поднялся во весь свой огромный рост и закричал: -- Поздравляю! Браво! Бравис-с-симо! Гениально! -- он перегнулся через стол и протянул Францу длинную, как лопата, руку. -- Поздравляю! Придерживаясь осторожной выжидательной позиции, Франц молча пожал горящую огнем костлявую ладонь. -- Поздравляю! Замечательная находка, великолепная тео... -- Раввин вдруг всплеснул руками, рухнул в кресло и закрыл лицо ладонями. Сквозь сдавленные рыдания до Франца донеслось: -- Никогда... никогда... -- В чем дело? -- Франц не ожидал столь резкого перехода. -- Я никогда не смогу сочинить такую теорию. Никогда... События принимали странный оборот. Неожиданно для самого себя Франц предложил: -- Возьмите себе, если она вам так нравится. Всхлипывания стали тише. -- Берите-берите! -- сдерживая смех, настаивал Франц. -- Если мне понадобится, я еще одну сочиню. Ребе Александр отнял руки от лица. -- Н-не м-могу... -- неуверено промямлил он, но было видно, что, на самом деле, он может. И он смог. После недолгих уговоров Францу был выдан стандартный (?) бланк "Отказа от авторства", где он формально отказался от всех прав на Теорию Одомашенного Человечества в пользу своего духовного пастыря р. Александра. После подписания документа манеры духовного пастыря стали как бы отсутствующими: Раввин рассеянно пожал Францу руку и разрешил идти. Оглянувшись на пороге, Франц увидел, как ребе Александр любовно укладывает его "Отказ от авторства" в толстую зеленую папку. С непонятно откуда взявшимся предчувствием, что с чудаком-Раввином он расстается навсегда, Франц вышел из Синагоги на улицу. Однако на этом его приключения не закончились. На середине обратного пути около Франца притормозил полицейский на мотоцикле и предложил подвезти. Франц согласился... и на первом же повороте чуть не слетел на землю -- водителем полицейский оказался отчаянным. Пролетев по воздуху метров пять, Франц каким-то чудом приземлился обратно в седло и до конца пути изо всех сил цеплялся за обтянутые кожанной курткой могучие плечи блюстителя порядка. У дверей Общежития блюститель круто осадил ревущую машину, подождал, пока Франц слезет и, не поворачивая головы, граммофонным голосом произнес: "До свидания". А за секунду до того, как он умчался, потерявший способность удивляться Франц заметил мощные стальные болты, крепившие руки полицейского к рулю мотоцикла. 16. Таня: Приглашение поехать в горы Общежитие встретило его угрюмой тишиной; ни в фойе, ни в столовой Тани он не нашел. Съев в одиночестве ланч, Франц поднялся к себе в комнату. Делать и читать было нечего. Он включил телевизор -- в наличии оказалось неимоверное множество каналов, по два-три из каждой страны мира. Посмотрев новости по CNN и убедившись, что ничего интересного с момента его смерти не произошло, Франц переключился на странный фильм о маньяке-убийце по кличке "Разрезатель Джон" -- специалисте по уничтожению блондинок. Фильм оказался неожиданно коротким (около 30 минут) и на две трети состоял из сладострастного показа зверского изнасилования и кровавого убиения доброй воспитательницы детского сада. Под заключительные вопли разрезаемой на части воспитательницы Франц узнал, что "...о новых приключениях Джонни зрители узнают в понедельник в это же самое время", -- фильм оказался очередным эпизодом сериала под названием "Черные дела одного парня". С удивлением выключив телевизор, Франц лег на кровать. Хотя чему тут удивляться: если есть телесериалы со сквозным героем -- сыщиком, то почему не может быть сериала со сквозным героем -- убийцей? Франц стал думать о задаче, которой занимался в последнее время перед смертью. "Может, вместо того, чтобы мучиться с общим случаем, посмотреть случай плавных потенциалов? -- размышлял он. -- Тогда, возможно, прояснится, как динамика устроена в принципе. Или я это уже пробовал... почему-то у меня тогда не получилось... Ага, вспомнил: рассеяние в этом случае экспоненциально слабое и забивается нелинейностью и дисперсией... которые, как нетрудно видеть, выбросить нельзя... И что делать -- по-прежнему, непонятно... А если попробовать не плавные, а малые потенциалы... что тогда?..." -- Франц рывком сел на кровати и дернулся за бумагой и карандашом, но, не найдя их на привычном месте, некоторое время недоуменно озирался вокруг. -- Ч-черт! -- выругался он в полный голос и рухнул обратно на кровать. Мысли его приняли другое направление. "Интересно, что тут делают ученые, против которых следствие приостановлено? Университет же здесь, наверное, есть? Может, сходить, посмотреть, что там и как... глядишь, еще и работу найду на том свете (ха-ха-ха!)... Впрочем, вряд ли: у них здесь, небось, Ньютон с Эйлером на факультете математики работают -- супротив них не потяну... А может, и потяну -- они ж, когда помирали, глубокие старики были, маразматики, наверное, а я, так сказать, в самом соку... Или они здесь безвременно ушедших из жизни гениев насобирали? Таких, поди, немного наберется -- ну, Галуа... а еще кто, так и не вспомню даже. Физики и математики, в отличие от поэтов, живут подолгу..." Он заворочался на кровати и перевернулся на живот. Мешали жить ботинки -- он их сбросил. "А вообще-то, все это чушь собачья: на том свете науки существовать не может. На том свете ответы на все вопросы, в том числе и научные, должны быть известны в принципе. Ведь недаром говорят: 'Бог знает'. Здесь голову самому ломать не нужно, здесь только спрашивай -- а добрый дядя Бог дает тебе ответы на все вопросы. И на те даже, которых ты не задавал... и не думал ты об этих вопросах вовсе... и не помышлял..." Он уснул. Проснулся Франц от громкого стука в дверь -- за окном светило утреннее солнце. Спотыкаясь и крича: "Сейчас, подождите!", он открыл дверь. На пороге стояла Таня. -- Как дела? -- Так... -- с послушностью не вполне проснувшегося человека Франц попытался вспомнить, как же именно у него дела, -- ...хорошо. -- Вы завтра что делаете? -- резким движением рук Таня отбросила волосы за спину. -- Завтра? Н-не знаю... разве что в почтовый ящик посмотреть, не вызывают ли куда... Да вы заходите, пожалуйста, садитесь... -- спохватился он, -- что ж это я... -- Ничего, я на минуту, -- она переступила с ноги на ногу. -- Завтра, вообще-то, суббота, так что вызовов не будет. Хотите поехать за Город? -- Хочу, -- не задумываясь, ответил он. -- Когда, куда и на чем? Таня рассмеялась. -- Машину я закажу по телефону к одиннадцати, а поехать хочу в горы -- километров сто от Города на запад. В полную луну -- красота необыкновенная! Договорились? -- Договорились! -- с удовольствием согласился Франц ("Как же я соскучился по нормальному человеку!..."), -- А что там можно делать? -- Что хотите: смотреть по сторонам, по скалам лазать... сами увидите. Ну ладно, мне пора, нужно выспаться, -- она прошла по коридору и отворила соседнюю дверь. -- Спокойной ночи. -- Спокойной ночи! -- отозвался Франц. 17. В горах Когда они вышли на улицу, машина (новенький блестящий "Мерседес") уже ждала их перед зданием Общежития -- ключ вставлен в гнездо зажигания. Бросив этюдник на заднее сидение, Таня махнула рукой: "Туда", -- и Франц свернул с Авеню 8.5 на неширокую дорогу вдоль парка. "Как спалось?" -- вежливо спросил он; "Спасибо, хорошо", -- вежливо ответила Таня. Слева от дороги город на глазах превращался в пригород, справа от дороги парк превращался в лес. "А меня вчера к Раввину вызывали..." -- сказал Франц, чтобы заполнить паузу. "Это все стандартная последовательность: адвокат, следователь и... этот... как их всех назвать одним словом?... -- Таня повертела в воздухе рукой, -- ...в общем, служитель культа. В моем случае это был православный поп". Город закончился, дорогу с обеих сторон обступил густой лиственный лес. Ярко светила луна, по небу проплывали легкие перистые облачка, в раскрытые окна бил прохладный сухой воздух. Ни встречного, ни попутного движения не было, их машина катила по абсолютно пустой дороге. "А почему они меня именно к раввину вызвали -- как они узнали, что я из еврейской семьи?" -- "Как-то узнали... они всегда все как-то узнают". Таня отвернулась и стала смотреть в окно. Минут через двадцать окружавший дорогу пейзаж стал меняться: лес поредел, появились полузанесенные землей и поросшие травой валуны. Потом дорога миновала большую скалу -- в свете луны ее бока казались серебристо-белыми. Вскоре из-за горизонта, как по мановению волшебной палочки, выскочили горы. Последние остатки леса вылиняли совсем, кругом белели россыпи голых камней. "Еще минут сорок -- и приедем, -- сказала Таня, -- не гоните так, пожалуйста". Франц сбросил скорость до ста тридцати. Вскоре начался "серпантин": дорога, зажатая между вертикальной стеной и обрывом, зазмеилась по склону горы. Францу пришлось сбавить скорость сначала до пятидесяти, а потом и сорока километров в час. Они почти не разговаривали -- лишь мощный мотор "Мерседеса" негромко урчал, да на поворотах шуршали шины. Минут через тридцать дорога выровнялась, достигнув наивысшей точки, и неожиданно расширилась: в скале была сделана ниша для парковки автомобилей. "Здесь", -- сказала Таня, и Франц остановил машину. Они вышли наружу. Вид действительно потрясал. Залитые лунным светом скалы громоздились над головой; растительности почти не было, лишь мох да чахлые деревца с искривленными стволами изредка пробивались в трещинах между камнями. Откуда-то доносился шум горной реки, на невысокой скале подле дороги сидел орел. Лишь только Франц направился в его сторону, орел расправил полутораметровые крылья, тяжело спрыгнул в пропасть и исчез за краем обрыва -- чтобы через мгновение появиться опять, поднимаясь кругами, пролететь на фоне луны и раствориться без следа в черном небе. "Вот это да-а, видали?" -- восторженно спросил Франц. "Видала, -- Таня взяла его за руку и легонько потянула в сторону парапета, отгораживавшего край дороги от обрыва. -- Пойдемте туда". Им в лица ударил сильный ветер, и Танины волосы заполоскались в воздухе. Отсюда вид был еще красивее: глазу открывалось глубокое ущелье, по дну которого протекала небольшая речка. Ее русло сдавили две скалы, образуя узкую горловину, и вода с ревом рушилась вниз невысоким водопадом; в воздухе летали клочья белой пены. Берега речки заросли низкорослым кустарником и приземистыми деревцами с белыми искривленными стволами. Полная луна освещала все до мельчайших деталей, воздух был холоден и чист. "Ну, что скажете?" -- спросила Таня, как-то пристально глядя в лицо Францу. "Замечательно, слов нет!... А спуститься туда можно?" -- "Спуститься нельзя, можно только подняться", -- она повернулась и показала рукой на вырубленную в склоне горы лестницу, косо уходившую наверх. "Ну что, полезли?" -- предложил Франц. "Полезли", -- согласилась Таня. Они пересекли пустынную дорогу и прошли метров тридцать вдоль стены до входа на лестницу. "Снимите свитер", -- посоветовала Таня, завязывая свою куртку рукавами на талии (она осталась в клетчатой байковой рубашке и джинсах). "Снимаю", -- послушно отозвался Франц и, стаскивая на ходу свитер, ступил на первую ступеньку. Лестница была достаточно широка -- два человека могли идти по ней в ряд. Франц и Таня, однако, шли гуськом, держась за металлические перила, огораживавшие ступеньки со стороны обрыва. Слева проплывала неровная поверхность скалы, справа чернела пустота, и шедший первым Франц немедленно вспомнил, что боится высоты. Стараясь не глядеть вниз, он стал считать про себя грубо вырубленные ступеньки. На двести двадцать шестой ступеньке непрерывная нить лестницы разрывалась смотровой площадкой. Запыхавшийся Франц остановился, обеими руками ухватившись за перила, и посмотрел кругом: полная луна плыла над склоном горы, освещая безжизненные скалы. Чуть ниже виднелась ровная поверхность дороги, еще ниже и дальше -- гулкое пространство ущелья. Неслышно подошедшая Таня встала рядом; волосы ее, бившиеся на ветру, нежно пощекотали его щеку. "Отдохнем?" -- предложил Франц. "Нет, -- помотала головой Таня, -- потом", -- и пошла по лестнице вверх. Начиная примерно с трехсотой ступени, скалы вокруг начали блестеть; приблизив лицо к поверхности камня, Франц заметил обильные вкрапления розового кварца. Чем выше они забирались, тем больше становилось вкраплений -- свет луны разбивался о поверхность скал мириадами розовых блесток. Где-то между второй и третьей смотровыми площадками содержание кварца в скале еще увеличилось. Ступени стали скользкими -- Франц до боли в костяшках сжимал металлические перила. Вперед он не смотрел, да и шагов Тани уже не слышал -- их заглушал ветер. Мир, казалось, состоял из холодной каменной стены слева, холодных металлических перил справа, скользких ступеней внизу и ветра повсюду. Минута текла за минутой... как вдруг куда-то делись перила! Прижавшись левым боком к скале, Франц поднял глаза -- лестница впереди была повреждена: ступеньки сколоты, а перила разорваны на протяжении пяти-шести метров -- видимо, с верхушки горы упал большой камень. Франц перевел глаза на лестницу впереди поврежденного участка -- там стояла Таня. "..." -- закричала она, поймав его взгляд, но свист ветра унес ее слова прочь. Если бы Франц был один, то безусловно повернул бы назад; он боялся высоты бессознательно, на физиологическом уровне. Однако сейчас выбора не оставалось -- стараясь не глядеть в пропасть, он отклеился от стены и сделал первый шаг. Второй шаг оказался легче, третий -- еще легче, потом лестница начала суживаться. Наконец ступеньки стали настолько узки, что Францу пришлось повернуться боком и прижаться животом к скале. Он посмотрел вперед: вместо очередной ступеньки зияла пустота. Несколько мгновений он собирался с духом, потом глубоко вздохнул, отодвинулся от стены и... вжался обратно -- страх высоты оказался сильнее. Франц помедлил несколько секунд, слушая удары собственного пульса... ноги его дрожали от непривычной физической нагрузки. И в тот самый миг, когда он сжался, чтобы еще раз попытаться перешагнуть проклятую десятую ступеньку, что-то коснулось его правой руки -- он поднял глаза и увидел Таню. Стоя невплотную к провалу (так, чтобы оставить Францу достаточно места на той стороне) она распласталась струной вдоль стены и протягивала руку. И тогда он отлепился от стены, одним легким шагом перешагнул на ту сторону и, поддерживаемый ветром, прижался к холодному камню. На мгновение они оба замерли, потом теплая Танина ладонь зашевелилась в его руке и легонько потянула вверх. Не расцепляя пальцев, они прошли боком остаток поврежденного участка лестницы. Франц все еще тяжело дышал -- дав ему отдышаться, Таня повернулась и пошла наверх. У третьей смотровой площадки гора приобрела совершенно сюрреалистический вид: скалы состояли почти из одного кварца и светились изнутри холодным розовым пламенем. Шум водопада сюда не доносился, зато было видно, как ниже по течению река впадает в круглое озерцо, на середине которого трепетало отражение луны. Раздвоенная верхушка горы по ту сторону ущелья застыла на фоне звезд четким зазубренным профилем; верхушка "их" горы скрывалась за нависавшим над тропой карнизом. Спросить у Тани, сколько осталось идти, Франц не мог, ибо ветер достиг силы урагана, и все тонуло в его пронзительном свисте. Как только они обогнули карниз, лестница нырнула в туннель -- однако темно не стало, так как стены туннеля светились неярким розовым светом. Лунные лучи пробиться сквозь толщу горы явно не могли... получалось, что стены светятся сами по себе. Фосфоресцирующий кварц? -- Франц никогда не слышал о таком... На протяжении метров трехсот туннель круто поднимался вверх, потом выровнялся и уперся в металлическую винтовую лестницу. Вскарабкавшись наверх, Франц и Таня оказались на плоской открытой площадке -- они добрались до вершины горы. Это был ровный прямоугольник примерно сто на двести метров, огороженный по периметру перилами. На дальнем конце его раскорячилось непонятное устройство, состоявшее из толстого столба и горизонтально подвешенного колеса; канат, обернутый вокруг последнего, тянулся куда-то вниз. Зеркально гладкий, без единой шероховатости, пол источал ровный розовый свет. Даже не пытаясь что-либо говорить, Таня потянула Франца к перилам и указала вниз. Гора уходила вниз гладкой светящейся стеной к черной ниточке дороги, а потом еще ниже -- к белой ниточке реки и зеркальному кругу озера. Все пространство от Земли до Луны занимал ветер -- он хлестал по лицу, бил в грудь, рвал волосы и свистел в уши. "СПУСКАЕМСЯ!" -- закричал Франц Тане