назад, Женщина вжалась в грудь Франца... биения их сердец смешались. Несвязные обрывки мыслей промелькнули в его голове -- шансов не было, но что-то делать нужно было все равно. Отшвырнув Женщину в сторону, Франц начал поднимать пистолет -- но не успел: что-то сильно ударило ему в грудь, а потом в правое плечо. Его развернуло направо, а руку с пистолетом отбросило назад. Он стал падать. Третья пуля ударила в правое предплечье -- и пистолет, вылетев из его пальцев, взвился высоко в воздух. Франц упал на пол. "Не стрелять!" -- закричал кто-то. На мгновение стало тихо. А потом он услыхал Звук -- будто кто-то нажал клавишу органа. Звук пошел крещендо, утопив в себе все остальное: крики людей, топот сапогов, неясное бормотание раций. Вдруг что-то оборвалось в горле Франца, и во рту стала появляться горячая вязкая жидкость. Какие-то люди потащили его за ноги -- так, что затылок волочился по полу, -- но больно не было. Неотрывно слушая Звук, Франц с интересом следил за потолком. Иногда люди заглядывали ему в лицо: опухшие разинутые рожи, увенчивавшие черные или белые костюмы, или кто-то зеленоглазый -- смутно знакомый, но почему-то с красной половиной лица. Но самый желанный и самый ненавистный, самый беспомощный и самый сильный, самый сероглазый -- почему-то не появлялся. В какой-то момент крики и суматоха стали пробиваться сквозь Звук, но затем утонули в нем опять, -- и Франца бросили на странный желтый пол. Все, кроме зеленоглазого, куда-то делись, а желтый пол, заколебавшись под ними, полетел. И в этот самый миг Звук оборвался на высшей точке фортиссимо и умолк. -- Почему ты не застрелил ее? Раскинув руки и ноги, Франц лежал на полу едущего вверх Лифта. Рот его на три четверти заполняла кровь. При каждом вдохе неестественно острая боль пронизывала грудную клетку, остальных частей тела он не чувствовал. -- Я спрашиваю тебя, почему ты не застрелил эту гадину? Таня стояла в противоположном углу кабины. Правую сторону ее лица заливала кровь, вытекавшая из длинной раны на скуле -- где по ней чиркнула пуля. Таня шагнула вперед и склонилась над Францем. Лицо ее (от полученной раны) оставалось неподвижным, создавая странное впечатление бесстрастности. -- Скажи мне, почему ты пожалел ее? Я тебя ненавижу! Ты слышишь? Ненавижу! Ты знаешь, как она и ее подручный пытали меня? Что они сделали мне? Кровь наполнила рот Франца почти доверху, но повернуть голову на бок и сплюнуть не было сил -- еще немного, и он не сможет дышать. Он застонал. Таня распрямилась, прижав кулаки к груди, а потом резким движением схватила себя за волосы. -- Господи! Что я говорю? -- истерической скороговоркой выдохнула она. -- Господи, Господи, Господи... -- она опустилась на пол и села так, чтобы положить голову Франца к себе на колени. -- Ты прости меня, малыш! Простишь?... Малыш, ты не умирай, пожалуйста, а?... Он хотел успокоить ее, но вместо слов утешения изо рта хлынула кровь. В глазах начало темнеть, и, когда Лифт остановился, стало совсем темно. Франц услыхал гудение открывавшихся дверей, потом чей-то голос, но разобрать слова было невозможно. ____________________________________________________________________________ ТРЕТИЙ ЯРУС 1. Госпиталь За окном шел дождь. Низкая пелена серых туч обложила небо до самого горизонта, соединяясь там с красно-желтой шубой осеннего леса. Сквозь отмытое дождем до кристальной прозрачности окно Франц видел мокрый асфальт больничного двора, расчерченную на квадраты пустую автомобильную стоянку, размокшие газоны и прямую, как стрела, дорогу, уходившую ворота в лес. Два клена у входа в соседний корпус пламенели всеми оттенками красного цвета, опавшие листья окаймляли их слегка перекрывавшимися кругами. Ни одного человека видно не было. Нажав кнопку на пульте у изголовья, Франц опустил подспинную половину кровати и откинулся на подушку -- рана в груди отозвалась тупой болью. Потом нащупал на одеяле книжку (четвертый том "Войны и мира") и переложил на тумбочку: читать не хотелось. Он обвел глазами комнату: яркий свет, без единой соринки белый пол. На стене, между входной дверью и встроенным стенным шкафом -- эстамп "Счастливого города параноиков" Дали, на противоположной стене -- последняя Танина картинка. Под "Городом параноиков" высилась металлическая этажерка, заставленная сверкающим медицинским оборудованием; четыре провода от нее тянулись к правой руке Франца, один -- к розетке. Рядом с этажеркой стоял стул, слева у изголовья постели -- тумбочка; и тот, и другая выкрашены успокаивающей глаз серой краской. Висевший на стене термометр показывал 22 градуса Цельсия, воздух был чуточку влажен и тепл, сух и прохладен. А прежде всего -- чист. Стерилизованный уют... Франц посмотрел на часы -- до прихода Тани оставалось два часа. Он закрыл и тут же открыл глаза: заснуть ему сейчас явно не удастся. Неслышно отворив дверь, вошла Вторая Медсестра. А-а, лекарства... Франц механически растянул черты лица в ответной улыбке, нажал кнопку и привел себя в полусидячее положение. До чего же умиротворенный у нее вид... и какая жалость, что ни она, ни Первая не говорят ни на одном из западно-европейских языков. (Франц пытался объясниться с ними даже по-португальски -- при помощи разговорника, взятого Таней из городской библиотеки.) Он запил таблетки водой и поставил полупустой стакан на тумбочку; Медсестра вышла, беззвучно прикрыв за собой дверь. В следующий раз она появится без десяти восемь: измерит Францу температуру и занесет в журнал показания неведомых приборов на стойке у стены. А ровно в восемь придет Доктор: пошутит с Медсестрой, ободряюще хлопнет Франца по плечу и, огласив инструкции, уйдет. После его ухода Медсестра запишет инструкции в журнал, потом принесет на подносе ужин и пятнадцать минут спустя заберет грязную посуду. В последний раз она появится ровно в десять: скормит Францу третью за день порцию таблеток и погасит свет. Если ему понадобится что-нибудь ночью, то на вызов придет уже Первая Медсестра -- которая и будет присматривать за ним в течение следующих двадцати четырех часов. А все-таки: что это за язык, на котором они все тут разговаривают? Может быть, румынский?... И почему Медсестры так похожи друг на друга? (Поначалу не вполне пришедший в себя после операции Франц принимал их за одну и ту же женщину, работавшую каждый день, двадцать четыре часа в сутки. Лишь через неделю он заметил, что медсестры различаются возрастом: Первой было около тридцати, Вторая -- лет на пять постарше.) А что это за таблетки, которые ему дают три раза в сутки? Какие-то из них, видимо, являлись транквиллизаторами -- ибо тупая боль от ран резко ослабевала через десять минут после их приема, а часа через три-четыре снова начинала нарастать. Хуже всего Францу бывало под утро -- когда эффект таблеток, принятых вечером, ослабевал. Как правило, ночные усиления болей сопровождались головокружениями и искажениями видения: ему казалось, что предметы меняют очертания и цвета, в стенах открываются трещины, окно мутнеет. В таких случаях Франц жал кнопку звонка, и дежурная медсестра, уже зная, в чем дело, приносила часть утренней порции лекарств пораньше. Впрочем, рацион его состоял из таблеток, как минимум, трех разных сортов: маленьких белых, больших белых и розовых -- так что, какие являются болеутоляющими, он не понимал. Недели три назад он потребовал у Доктора разъяснений и, не поняв ответной тирады, раздраженно отказался принимать ночную порцию таблеток. Дежурная медсестра не настаивала, и не ожидавший легкой победы Франц немного испугался... делать, однако, было нечего. Он уснул -- чтобы проснуться около трех часов ночи от острой боли в груди. Хуже того, физическая боль сопровождалась сильнейшими галлюцинациями: Францу даже почудились какие-то отвратительные запахи, абсолютно немыслимые в этом царстве гигиены и стерильности. И он сдался: вызвал дежурную медсестру и принял все те таблетки, от которых отказался пять часов тому назад. Франц пытался экспериментировать с лекарствами еще несколько раз: пил только белые таблетки, отказываясь от розовых, или, наоборот, принимал лишь розовые -- но во всех случаях ему становилось хуже и, в конце концов, он эксперименты прекратил. Кстати сказать, Таня, покинувшая Госпиталь полтора месяца назад, до сих пор принимала какие-то лекарства и утверждала, что без них чувствует себя плохо. На рецепте, выписанном ее госпитальным Доктором, эти таблетки безобидно именовались "комплексом витаминов Q", но у Франца все равно оставались неясные сомнения. Он опять посмотрел в окно: дождь перестал, из-за серых туч выглянуло робкое ноябрьское солнце. Дорожный указатель "Город -- 22 км", расположенный сразу за воротами, заблестел ярко-синей краской; клены у соседнего корпуса рассеивали красно-оранжево-желтую часть солнечного спектра во все стороны. Воздух за стеклом, наверное, кишел запахами осени... Господи, почему ж они никогда не открывают окна?! Франц находился здесь уже почти два месяца, но на поправку шел почему-то очень медленно. Как он понял из объяснений Тани, выход из Лифта находился прямо на территории Госпиталя, и Франц попал в операционную без задержки. Все важные органы у него, вроде бы, остались целы, так что полученные раны долговременных последствий иметь не могли. Насчет последнего, врочем, полной уверенности не было, ибо оперировавший Франца хирург ни по-английски, ни по-русски не говорил и лишь выдал Тане (в качестве сувенира?) извлеченную во время операции пулю. Так или иначе, но лицо Доктора во время ежевечерних обходов лучилось оптимизмом, и никаких дополнительных процедур он не назначал -- ни физиотерапии, ни уколов, ни даже анализа крови. Лечение сводилось к регулярным заменам повязок, обработке ран какими-то жидкостями и бесчисленным таблеткам. Две недели назад Франц стал потихоньку вставать с постели и совершать короткие прогулки по своей комнате, а позавчера ему, наконец, сняли с руки гипс. Однако чувствовал он себя все еще очень слабым, да и правая кисть почти не действовала: помимо перебитого предплечья, у него, видимо, было повреждено сухожилие. Солнце исчезло за тучами, снова пошел мелкий дождь. Трава на газонах потемнела, лужи на черном полу асфальта отражали серый потолок неба. Дело шло к вечеру: половина пятого. Через полчаса приедет Таня. "Не люблю дождь", -- подумал Франц. Таня приходила каждый день и развлекала его все отведенное на посещения время. Франц говорил мало, в основном слушал: какую замечательную вазу она вылепила сегодня утром и почему позавчерашняя ваза так перекосилась в печи. Она увлеклась здесь лепкой -- познакомившись на третий день после своего выхода из Госпиталя с каким-то местным художником-керамиком. Тот пригласил ее в свою компанию -- по Таниным словам: "...все совершенно нормальные люди, ни одного психа -- душа отдыхает". Таня также много рассказывала о местном Городе: получалось, что он организован намного понятнее, чем города на предыдущих ярусах (что, видимо, являлось результатом малого количества "психов"). Более того, уровень здешней жизни оказался необычайно высок -- Таня путано объясняла это высокой степенью автоматизации производства. Другим отличием от предыдущих ярусов являлась незаметность и неважность "потусторонней" части бытия. К примеру, с каждым, прибывшим со Второго Яруса, беседовал следователь, но уже после одного-двух допросов следствие всегда приостанавливалось и подследственного оставляли в покое. А главное, на следующий ярус подследственных переводили только с их согласия! На практике, однако, никто такого согласия не давал, ибо считалось, что "хорошие" и "плохие" ярусы идут через один; причем хорошие становятся все лучше и лучше, а плохие -- все хуже и хуже. Из этого с очевидностью вытекало, что Четвертый Ярус является сущим адом, так что все оставались здесь, на Третьем, до самой второй смерти. Франц своего Следователя еще не видел, но слышал о нем множество Таниных рассказов (согласно действовавшим здесь правилам, дела "партнеров" вел один и тот же человек). По ее словам, первый допрос должен был состояться со дня на день прямо тут, в Госпитале, как только позволит здоровье Франца. В качестве предварительной процедуры он уже заполнил неминуемые Анкеты, переданные Следователем через Таню. Примечательно, что вопросы в этих Анкетах совершенно не касались "земной" жизни Франца и относились исключительно к тому, что с ним произошло на предыдущих ярусах. Заполнение Анкет неожиданно увлекло его: перенося воспоминания на бумагу, Франц чувствовал, что освобождается от них. Он попытался обсудить события на Втором Ярусе с Таней, но та -- в который раз -- отказалась наотрез. Настаивать было бесполезно: она просто вставала и уходила, не дожидаясь конца посещений. Он даже не добился от нее вразумительного объяснения, каким образом они добрались до Лифта (его собственные воспоминания обрывались в момент ранения и возобновлялись уже в Госпитале, два дня спустя). Говорить Таня хотела лишь о будущем: как они будут здесь жить, чем Франц станет заниматься, и какой им нужен дом. Дождь продолжался, за окном стемнело -- щелкнув соответствующей кнопкой на пульте, Франц включил дополнительную лампу над изголовьем кровати. Три минуты шестого... где же Таня? И, будто в ответ на его вопрос, вдалеке на дороге появились два огонька -- фары приближавшейся машины. Но это была не Таня. Большой черный автомобиль неизвестной Францу марки въехал в ворота Госпиталя и остановился под окном Францевой палаты. Мотор выключился, громко хлопнула дверца -- из кабины вылез человек с черным атташе-кейсом, пробежал под дождем с десяток метров до подъезда и вошел в здание. Через три минуты в дверь постучали; "Войдите!" -- громко сказал Франц. В комнату вошел черноволосый мужчина среднего роста. -- Здравствуйте, -- сказал он, улыбаясь. -- Я ваш Следователь. Вы можете звать меня... 2. ...Фриц Следователь был одет в тонкий свитер синего цвета и выгоревшие джинсы. Темные глаза его живо смотрели из-под очков в черной выгнутой оправе, на смуглом выразительном лице красовались небольшие усы. Он был примерно одного возраста с Францем -- около тридцати пяти. Отодвинув от стены стул, Следователь сел и положил свой атташе-кейс на колени. -- Как себя чувствуете? -- с участием спросил он. -- Спасибо, ничего. -- Мне о вас много рассказывала Таня. -- И мне о вас много рассказывала Таня. Они одновременно улыбнулись. -- Сначала формальности: Анкеты, я полагаю, вы уже заполнили? -- Фриц пошарил взглядом по комнате, заметил тумбочку с другой стороны кровати и встал. -- Не беспокойтесь, я достану сам. Он уложил папку с Анкетами в атташе-кейс и вернулся на место. -- Теперь неформальная часть, -- Следователь составил портфель на пол и положил ногу на ногу. -- Какие у вас планы? -- Выбраться отсюда как можно скорее. -- "Отсюда" значит "из Госпиталя"? -- Да. -- Отчего такая спешка? -- По многим причинам. В основном потому, что я не понимаю их, а они -- меня. -- А-а... -- протянул Следователь, будто обманувшись в ожиданиях услышать что-то интересное. -- На это жалуются абсолютно все подследственные. -- Так почему же... -- Франц откашлялся, -- почему нет переводчиков? И на каком языке они тут говорят? -- Кажется, по-румынски... точно не знаю, -- Фриц улыбнулся. -- Странно, но этот вопрос меня никогда не интересовал. -- А что вас интересовало? -- Более всего -- моя работа. -- Действительно? -- вежливо приподняв брови, сказал Франц. Черное стекло окна отражало лампу под потолком и лампу над изголовьем кровати. -- Кстати, я раньше был, как и вы, ученым, -- сказал Фриц. -- Чем занимались? -- Гидромеханикой. -- И что вам теперь кажется интереснее, -- Франц постарался, чтоб его вопрос прозвучал не слишком издевательски, -- гидромеханика или допросы? -- Допросы, -- ответил Следователь без тени улыбки. -- И работа между допросами. -- Могу ли я осведомиться, чем вы занимаетесь между допросами? -- Анализирую анкеты подследственных, -- Фриц, похоже, не шутил, -- сравниваю впечатления разных людей, стараюсь установить закономерности и сделать обобщения. Обсуждаю свои выводы с другими следователями. -- Так вас что интересует? Люди или их рассказы о том, что с ними произошло? -- Конечно же рассказы, -- Следователь улыбнулся, будто Франц не понимал очевидных вещей. -- Я людьми не занимаюсь, у нас тут не Второй Ярус. Франц изменил позу... рана в груди напомнила о себе тупой болью. -- Сдаюсь, -- сказал он. -- Объясните, пожалуйста. Прежде чем ответить, Фриц сделал паузу, как бы собираясь с мыслями. -- Скажите, Франц, -- медленно начал он, -- многое ли вы поняли из того, что с вами произошло за последние пять с половиной месяцев? -- Очевидно, нет, -- Франц усмехнулся. -- Так что же вам сейчас кажется интереснее: объяснение последних событий -- или... чем вы там занимались?... андерсоновской локализацией?... квантовыми струнами?... Вы ведь физик? -- Прикладной математик, -- Франц на секунду задумался. -- Если честно, то, пожалуй, объяснение событий. -- Вот видите! -- Фриц назидательно поднял указательный палец. На мгновение в комнате воцарилась тишина. Было слышно, как по оконному стеклу барабанит дождь. -- И какие, конкретно, проблемы вы исследуете? -- спросил Франц. -- Как и все философы -- ищем смысл жизни. -- Какой жизни -- той, досмертной или здешней? -- Здешней. -- И что, нашли?... -- Франц усмехнулся. -- Нашли, причем несколько разных, -- отвечал Фриц. -- Это довольно долго объяснять. -- Ну и что? Таня же, как я понимаю, сегодня не придет? Неожиданно для Франца, допрос оборачивался интересной стороной. -- Ладно, начну с простейшей версии, -- Фриц откинулся на спинку стула, -- согласно которой все, что произошло, на самом деле только привиделось вам в короткий промежуток между травмой и смертью... -- Я думал об этом, -- перебил Франц. -- Эта версия неконструктивна: не позволяет предсказывать будущего. -- Не совсем так: разумный человек в какой-то степени может предсказывать свои видения. К примеру, если вам сейчас "привидится", что я бросаю камень в окно, вы же можете предсказать, что за этим последует видение разбитого стекла? Ну, и в более сложных ситуациях... -- Вы правы, -- согласился Франц. -- Но все равно это объяснение мне не нравится: оно лишь переформулирует вопрос, не отвечая на него. Скажем так: если это мне "видится" -- давайте искать смысл в моих видениях. -- Логично, -- улыбнулся Фриц и поправил указательным пальцем очки на переносице. -- Давайте искать смысл в видениях. Версия номер два: Бог подвергает вас различным испытаниям. -- Бог? -- с сомнением переспросил Франц. -- "Богом" мы условно называем ту силу, которая стоит за всем этим. -- Кто это "мы"? -- Следователи. -- И какова цель испытаний? -- Тут тоже много различных версий. Согласно простейшей из них, Божий замысел понять невозможно -- не стоит даже и пытаться. Отсюда вывод: голову не ломай, а делай то, что хочешь. -- А если я как раз хочу ломать голову? -- усмехнулся Франц. -- Тогда эта версия вам не подходит. Фриц опять поправил указательным пальцем очки. -- Другое объяснение: Бог ищет для вас подходящее место на всю оставшуюся загробную жизнь. Скажем, на Первом Ярусе подследственных испытывают абсурдом, бессмыслицей -- и тот, кто соглашается мириться с тотальным непониманием мира, остается там навсегда. На Втором Ярусе человека испытывают бесчеловечностью -- и тот, кто отвечает жестокостью на жестокость, никогда не переходит на Третий Ярус. -- Ну-ка, ну-ка... -- заинтересовался Франц. -- Можете объяснить подробнее? -- Могу. По нашим данным, почти у всех подследственных на Втором Ярусе была возможность совершить как минимум одно неспровоцированное убийство. И никто, повторяю, никто из достигших Третьего Яруса этого убийства не совершал. У вас тоже, скорее всего, был такой случай... -- Э, нет! -- запротестовал Франц. -- Я-то, как раз, совершил убийство... и, кстати, не одно... -- он вдруг почувствовал, как в висках застучали короткие злые пульсы. -- Я еще не читал ваших Анкет, -- сказал Фриц, -- но то наверняка были спровоцированные убийства: при защите своей жизни или жизни партнера. Это не считается, припомните другие случаи... Чаще всего за "неубийством" сразу следует переход на Третий Ярус. -- А... -- Франц вспомнил Женщину. -- Нечто похожее действительно произошло. Не в точности, правда, но все же... -- За детали я не ручаюсь, они меняются от случая к случаю, -- не стал настаивать Фриц. -- Вот посмотрю Анкеты, тогда поговорим конкретно. -- Ладно... со мной, допустим, так и было -- а как с Таней? Или у нас одно "неубийство" на двоих? -- Вряд ли. Но точно сказать не могу: от заполнения анкет она уклонилась и на допросах не рассказала ничего. -- Тогда другой вопрос: когда я находился на Втором Ярусе, всех моих сокамерников убили. Значит ли это, что они не выдержали испытания? -- Не значит, -- с удовольствием сказал Фриц. -- Это, кстати, очень интересный момент. Считается, что остальные персонажи существуют лишь постольку, поскольку существуют подследственные и их партнеры. У нас есть даже специальный термин -- "декорации". -- Относится ли это утверждение к Третьему Ярусу? -- вкрадчиво спросил Франц. -- Или только к предыдущим? -- Вижу, что вы имеете в виду, -- улыбнулся Следователь. -- Нет, к нам это не относится, я -- не декорация. -- Как я могу быть в этом уверен? -- Никак, такой вопрос лишен смысла. Вернее, ответ на него вам, с одной стороны, недоступен, а с другой неважен. -- Ну, нет, -- запротестовал Франц, -- тогда мы приходим к теории, которую уже отвергли: что мне все это чудится. -- Никто не утверждает, что я вам... как это сказать... чужусь... кажусь. Это совсем другая теория. Согласно той, предыдущей, никто, кроме вас, не существует в принципе, а эта -- допускает еще и Бога. То есть, вы и ваш партнер -- как бы единственные независимые фигуры на Его шахматной доске. В течение нескольких секунд держалась пауза: Франц размышлял. -- Что ж, насчет Второго Яруса оно, может, и правда... -- нерешительно сказал он. -- По крайней мере, я знал там человека, который и мухи бы не обидел, не то что -- "неспровоцированное убийство". Если б он не являлся декорацией, то уж, казалось, самый подходящий кандидат для Третьего Яруса... но нет, был убит вместе со всеми остальными. -- Это правильный подход, -- согласился Фриц. -- Более того, ни один из достигших Третьего Яруса подследственных не встречал здесь ни одного из своих знакомых с предыдущих ярусов... не считая собственного партнера, конечно. Эта закономерность выполняется неукоснительно... так сказать, медицинский факт. Еще одна пауза: Франц обдумывал новую информацию. -- Скажите, а события на предыдущих ярусах проходят у всех подследственных по одному и тому же сценарию? -- Что вы... конечно нет! Вы даже представить себе не можете, какое здесь разнообразие. По тому, что вы упомянули "сокамерников", да и по Таниным обмолвкам, я понял, что на Втором Ярусе вы прошли через "Тюрьму", так? А бывает еще: "Война", "Джунгли", "Подводная пещера", "Пустыня"... всего с десяток различных версий, причем внутри каждой -- тысячи, десятки тысяч вариантов. На Первом Ярусе сюжетная канва устроена более или менее однородно, однако детали всегда разные. Зарегистрирован лишь один случай полной идентичности сценариев, да и то -- совпадали лишь начальные ситуации; а поскольку помещенные в них подследственные действовали по-разному, то немедленно возникли расхождения. -- Забавно... -- сказал Франц. -- Бог использовал один и тот же набор декораций в двух разных спектаклях. Этот случай, пожалуй, доказывает вашу теорию: не могут же настоящие люди быть идентичны, верно? -- Это вовсе не моя теория, -- сказал Фриц. -- И, кстати, есть факты, которых она объяснить не может. Скажем, если из двух партнеров один переходит на следующий ярус, а другой остается, то какая-либо из декораций иногда оживает и спаривается с оставшимся. Иными словами, декорации обладают скрытым потенциалом жизни. -- Тогда непонятно, в чем разница между декорацией и живым человеком. Например, в какой момент оживающая декорация становится новым партнером? -- Отличить трудно. Строго говоря, декорация -- это объект, не обладающий свободой воли и не способный к межъярусным переходам. -- А если я увезу какую-нибудь декорацию на следующий ярус насильно? -- Это невозможно: грузоподъемность Лифта -- не более двух человек. Единственный способ привезти декорацию -- это бросить своего партнера... -- ...в каковом случае привезенная декорация становится новым партнером? -- закончил за Следователя Франц. -- Совершенно верно. Фриц говорил с неподдельным удовольствием -- было видно, что он действительно любит свою науку. -- Помимо этого, теория "Бог испытывает человека" допускает и другие противоречия, -- продолжал он. -- К примеру, известны случаи, когда на Втором Ярусе подследственным не предоставлялось ни одной возможности совершить неспровоцированное убийство... -- Может, Бог видел, что они достойны Третьего Яруса безо всяких испытаний? -- Э, нет. В таких случаях он просто переводит человека с Первого Яруса сразу на Третий. -- Неужто и так бывает? -- удивился Франц. -- Тогда лишь остается предположить, что это ошибки. Должен же Бог иногда ошибаться? -- И такая теория есть, -- Фриц улыбнулся. -- Кстати, скажу я вам, она заслуживает большего внимания, чем кажется с первого взгляда. Один из моих коллег, анализируя всевозможные аномалии, выявил очень интересные совпадения -- так сказать, закономерности отклонений от закономерностей... Но мне не хочется вдаваться в подробности -- мы и так обсуждаем "теорию испытаний" слишком долго. А ведь есть как минимум еще четыре версии, каждая из которых тоже объясняет многие, если не все, факты. -- Например?... -- заинтересовался Франц. -- Хотя нет, подождите, я хочу спросить о другом: что эта за планета, где мы сейчас находимся? Вы вообще физическую сторону этого мира исследуете? -- Почти нет... -- без интереса отвечал Фриц. -- И по очень простой причине: для изучения физики здесь ровно те же возможности, что и в досмертной жизни, а вот для философии -- море новой информации. Вы только подумайте: все до одной теории загробной жизни оказались неверны! Перед нашими глазами развертывается невиданный спектакль, и он ждет своего обьяснения. Это -- величайший вызов, брошенный Богом человеку! Щеки Фрица разрумянились, глаза горели. Привстав, он достал из заднего кармана носовой платок и высморкался. -- Я не понимаю... -- Франц откашлялся. -- Физическая и философская стороны мира связаны: изучение естественных наук наверняка даст ответы и на многие философские вопросы. -- Физика здесь точно такая же, как и в предыдущей жизни: релятивистская механика, уравнения Навье -- Стокса, поля Янга -- Миллса... Поймите же, разница совсем в другом! -- А смерть? -- вскричал Франц. -- Смерть определяется физикой, химией, если угодно, -- но не философией. Объясните, как наши тела и сознания воскресают после физической смерти, и вы заодно ответите на десятки чисто философских вопросов! Ведь смерть существует и здесь -- так вперед, изучайте ее! -- Изучение смерти -- это тупик, -- возразил Фриц. -- Люди изучали ее на протяжении всей истории человечества и все так же далеки от разгадки, как и в самом начале. А у нас ничуть не больше шансов разрешить эту головоломку, чем у них, ибо то, что смерть происходит с нами во второй раз, ничего не упрощает! Да, нам добавился огромный кусок новой жизни, но смерть... смерть осталась такой же, какой была. Она так же необратима, из нее никто не возвращается -- и мы по-прежнему не можем узнать, что произойдет после. -- Да я и не спорю, что из смерти никто не возвращается. Но ведь мы уже по разу умирали -- неужели этот опыт не дает материала для обобщений? -- Ровно никакого! -- отрубил Фриц. -- После первой смерти мы оказались здесь, после второй -- можем оказаться где угодно. Гадание в последнем случае столь же целесообразно, сколь и в первом. Припомните всю ту ерунду, которую человечество наплело вокруг смерти за пять тысяч лет своей истории! Франц устало помассировал себе веки. -- А вы пробовали что-нибудь узнать о Четвертом Ярусе? -- Это тоже невозможно, -- Фриц покачал головой, -- физически невозможно... Не вдаваясь в подробности, скажу, что Система устроена так, что "сверху вниз" информация не передается. -- А снизу вверх? -- Снизу вверх -- проще простого: клади в Лифт, да отправляй. Только зачем?... -- А почему считается, что Четвертый Ярус хуже Третьего, если вы о нем ничего не знаете? -- Объективных данных к тому нет. Думаю, что причина здесь психологического характера: люди со Второго Яруса попадают сюда, намучившись, -- ну и решают, что от добра добра не ищут. Франц взял с тумбочки стакан воды и отпил глоток. Оживление, испытываемое им в начале разговора, улетучилось... он чувствовал лишь усталость. -- Ладно, -- сказал он, -- Бог с ней, со смертью, Бог с ним, с Четвертым Ярусом... Но ведь не может вся здешняя физика быть той же самой -- иначе каким образом мое тело в мгновение ока перенеслось сюда после аварии? Где находится этот мир по отношению к "досмертному" миру -- на другой планете, в девятом измерении? Где находятся остальные ярусы? Да это противно человеческой природе -- удовлетвориться изучением одного, пусть даже очень большого, куска мира и игнорировать все остальное! -- Вы слишком любопытны, -- с еле заметной усмешкой произнес Фриц. -- Это мешает концентрации. Ничего, побудете у нас подольше... -- У меня есть два вопроса, -- перебил его Франц. -- Первый: в каком виде появляются здесь люди, умершие от старости? -- Никто никогда не умирает от одной старости. Всегда есть какие-нибудь болезни или травмы -- а когда человек оказывается здесь, они исчезают без следа. Иными словами, Бог переносит сюда всех абсолютно здоровыми, а потом дает дожить отпущенный каждому срок жизни до конца... так сказать, доиспользовать попытку. -- Тогда почему же средний возраст здешних людей не превышает средний возраст досмертного мира? -- удивился Франц, -- Ведь люди, в основном, умирают в старости! -- Вы не учитываете родившихся здесь детей. -- отвечал Фриц, -- Но, вообще-то, вы правы: средний возраст у нас заметно выше, чем в досмертном мире. Ну, а население первых двух ярусов состоит из декораций... у них возраста нет. -- Тогда второй вопрос, -- сказал Франц. -- если Бог испытывает человека, то чем Он испытывает его здесь, на Третьем Ярусе? Перед ответом Следователь сделал паузу -- дождь заполнил ее барабанной дробью капель по черному стеклу окна. -- Счастьем, -- лицо Фрица осветилось. -- Человек может быть здесь очень счастлив, Франц. Если только он хочет этого: интересная работа, любимая женщина, друзья, понимающие с полуслова и интересующиеся тем же, чем он... Что вам нужно еще? -- Не знаю, может быть, и ничего, -- Франц прислушался к себе. -- Нет, мне нужен как минимум еще один ингредиент. -- Какой? -- Я хочу понимать все. Фриц выпрямился на своем стуле и, подняв указательный палец, покачал рукой, как стрелкой метронома. -- Это невозможно. Слово "невозможно" упало на пол, как гиря. -- Почему? -- Что такое понимание? -- Следователь поправил на переносице очки. -- Для вас -- человека, обладающего навыками логического мышления, -- понимание есть сведение сложных явлений к элементарным законам. Но, что вы хотите считать элементарным? Если физические законы, то это нереально: слишком велико расстояние между надежным миром физики и здешним непредсказуемым хаосом. Или нет, не совсем так: нереально для одного человека, начинающего с нуля... -- Погодите, Фриц! Вы забываете, что я пришел не на пустое место. Ведь до меня здесь существовали вы, а до вас -- ваши предшественники! Вы накопили море информации... разве это называется "начинать с нуля"? Фриц улыбнулся, он явно наслаждался дискуссией. -- Вы путаете две близкие, но все же различные вещи: знание и понимание. Знание можно накопить и передать по наследству, понимание -- нельзя. Понимание является знанием лишь на одну четверть, а на остальные три -- принятием и приятием мира, в котором живешь. Однако здешний мир слишком другой: если вы не родились в нем, вам никогда не достигнуть того интеллектуального комфорта, который называется "полным пониманием"... -- Достигают ли его родившиеся здесь дети? -- Достигают, но только в том, что касается Третьего Яруса, а о Первом и Втором они имеют еще меньше понятия, чем вы. И, кстати, Третий Ярус -- самый логичный с точки зрения досмертной жизни. -- Вы усложняете, -- сказал Франц после недолгой паузы. -- Для меня понимание является знанием на 90 процентов, а не на 25. И еще: чувство интеллектуального комфорта мне дает не столько конечная цель, сколько движение к ней, -- он помолчал, проверяя свою логику. -- Я должен непрерывно двигаться к абсолютному пониманию, иначе я сойду с ума! -- Вы делаете серьезную ошибку, Франц, -- возразил Следователь. -- Абсолютное понимание -- это химера, мираж... движение в этом направлении не приведет вас ни к чему хорошему. Сделайте уступку, стремитесь к ограниченному пониманию -- к пониманию ближайшей к вам части мира. Как я. Воцарилась тишина. -- Не могу, -- наконец ответил Франц. -- Прежде, чем я умру во второй раз, я должен попытаться понять все. -- Экзистенциальное нетерпение... -- усмехнулся Фриц, -- да еще в такой тяжелой форме! Странно видеть боязнь не "уложиться" в отведенный ему срок в человеке, уже пережившем одну смерть. -- Я не хочу сейчас об этом думать, -- к усталости Франца добавилась головная боль. -- У меня ведь есть время? -- До завтра, -- ровным голосом произнес Следователь. -- Завтра в восемь утра мне нужен ответ... Таня разве вам не говорила? -- Нет... какой ответ? -- Остаетесь ли вы здесь или переходите на Четвертый Ярус. -- Что-о? -- вскричал Франц. -- Да я в первый раз об этом слышу!... Почему завтра? -- Обычный порядок: не позднее семидесяти дней по прибытии на Третий Ярус. -- Вот это новость! -- Франц резко выпрямился на подушке и тут же, сморщившись от боли, бессильно откинулся назад. -- Да я и не думал об этом. Ну, я ей скажу... -- он внезапно разозлился на идиотский поступок Тани, забывшей сообщить ему о предстоящем решении. -- А почему такая спешка? У вас что -- инструкция? -- Инструкция?... -- Фриц озадаченно поправил на переносице очки. -- Да нет... мы просто всегда так делали. Ну, если хотите, могу дать вам отсрочку -- скажем, до послезавтрашнего вечера, хорошо? -- Следователь подобрал с пола свой атташе-кейс и встал. -- Подумайте, время есть... да и решение, в общем-то, очевидно, -- уже от двери он обернулся назад. -- Я приду послезавтра в семь вечера: подпишем бессрочную приостановку следствия, и все дела... До свиданья. -- До свиданья, -- отозвался Франц, опустил голову на подушку и отвернулся к окну. Черное стекло окна отражало лишь белый потолок. 3. Таня: Прощание Отклонения от привычного распорядка дня начались сразу же, как только Франц формально отказался от приостановки следствия. Стоило лишь Следователю Фрицу выйти из палаты, унося в своем атташе-кейсе Постановление о передаче дела на Четвертый Ярус, как в дверь вошла Вторая Медсестра, отсоединила от Францевой руки провода и отключила аппаратуру на этажерке у стены. Очевидно, он более не считался пациентом Госпиталя, в соответствии с чем восьмичасовый визит Доктора также оказался отменен. Следующая неожиданность произошла сразу после ужина: Медсестра принесла большую хрустальную вазу с осенними листьями и, сказав что-то ласково-обволакивающее, поставила на тумбочку. Франц глубоко вздохнул -- и наяву ощутил снившийся ему сквозь закрытое окно запах осени. Наконец перед сном ему не дали очередной порции таблеток: Вторая пришла в палату с пустыми руками -- ни блюдечка с лекарствами, ни стакана воды. Франц вопросительно посмотрел на нее, изобразив, как бросает таблетку в рот и запивает водой, но Медсестра, мягко улыбаясь, покачала головой. Потом она подошла к постели, наклонилась и неожиданно поцеловала его в губы. Пока ошеломленный Франц приходил в себя, Вторая погасила свет и вышла, оставив позади себя, как чеширский кот, реющую в темноте воздуха улыбку. Франц остался один. Из-под полупрозрачной кисеи облаков в окно просвечивала полная луна, дождя не было. Спать он пока не собирался, он собирался думать. Хотя чего там думать? Постановление подписано -- обратного пути нет. Он закрыл глаза, в который раз проверяя правильность решения внутренними ощущениями... на душе было смутно. Подписание Постановления не казалось бесповоротным, все еще может десять раз измениться... Хотя, с другой стороны, что может измениться: завтра в восемь за ним заедет Фриц -- и все, конец Третьему Ярусу. И все, конец его роману с Таней. Немного притупившаяся боль ожила вновь, чуть ниже раны в груди, в районе солнечного сплетения. А еще говорят, что от любви должно болеть сердце -- чушь! Скорее, ближе к желудку. Франц усмехнулся: целебная ирония спасет его, как всегда. А может, все-таки остаться? Попросить Фрица порвать проклятое Постановление -- и пусть подбросит Франца завтра утром на своей машине до Таниного дома! Франц представил себе, как нажимает кнопку звонка и ничего не ожидающая, сонная Таня открывает дверь. И тогда он скажет ей: "Я остаюсь!" -- а она бросится ему на грудь и прильнет теплым тоненьким телом. Господи, зачем он все это затеял?!... -- Господи, зачем ты все это затеял?!... Вздрогнув от неожиданности, Франц открыл глаза: дверь в палату была приоткрыта, на пороге, черным силуэтом -- Таня. -- Закрой дверь, -- тихо сказал он. -- И говори шепотом, если не хочешь, чтобы тебя вывели со скандалом. Как ты вообще сюда пробралась? Плохо различимая в темноте комнаты, Таня отделилась от притолоки и с громким щелчком затворила дверь. -- Через вход, -- сказала она в полный голос. -- В корпусе никого, кроме нас, нет. -- Откуда ты знаешь? -- Чувствую. Она невесомо присела на край кровати. -- Что, подписал? -- Подписал, -- Франц нажал на кнопку, чтобы приподнять изголовье, но кровать осталась в горизонтальном положении. -- Что за черт!... -- Электричества нигде нет -- можешь не пытаться. -- А свет в коридорах? -- Говорю тебе, нет нигде. От нее исходил слабый запах духов и осенней свежести. -- Почему ты не хочешь остаться на Третьем Ярусе? -- спросила Таня. -- А почему ты не хочешь уйти со мной на Четвертый? -- Я тебе говорила: я боюсь. -- И я тебе говорил: я не могу жить, не понимая. -- А я тебе на это отвечала: ты все равно не сможешь понять все и до конца. -- А я тебе на это отвечал: