Евгений Бенилов. Случай в аэропорту

---------------------------------------------------------------
 © Copyright Евгений Бенилов
 Оригинал этого файла расположен на домашней странице автора
 <a href=http://www.maths.ul.ie/benilov/rv3/index.html>http://www.maths.ul.ie/benilov/rv3/index.html</a>
---------------------------------------------------------------

<SCRIPT language=JavaScript>
<!--

MSIE=document.all;
NC=document.layers;

xPos=0;
yPos=0;
ie5fix1=0;
ie5fix2=0;
p_vis=0;
prim_X=0;
prim_Y=0;

if (NC) {
document.write('<layer id=prim top=0 left=0 width='+150+' visibility=hide>&nbsp;</layer>');
}
else if (MSIE) {document.write('<div id=prim style="position:absolute;visibility:hidden;top:0;left:0;width:'+150+'">&nbsp;</div>');}

function cycle(){
//if (IE5)
if (document.all&&window.print){
ie5fix1=document.body.scrollLeft;
ie5fix2=document.body.scrollTop;
}
}

function newPos(e){
xPos=(MSIE)?event.clientX+ie5fix1:e.pageX+2;
yPos=(MSIE)?event.clientY+ie5fix2:e.pageY+2;
if (p_vis) {
	need_close=0;
	if (MSIE) {
		need_close=((xPos<prim_X-10)||(xPos>prim_X+prim.scrollWidth+10)||(yPos<prim_Y-15)||(yPos>prim_Y+prim.scrollHeight+10));
	}
	else if (NC) {
		need_close=((xPos<prim_X-10)||(xPos>prim_X+document.prim.document.width+10)||(yPos<prim_Y-15)||(yPos>prim_Y+document.prim.document.height+10));
	}
	if (need_close) {
		if (MSIE) {c=MSIE['prim'].style;}
		else if (NC) {c=NC['prim'];}
		if (MSIE || NC) {c.visibility='hidden';}
		p_vis=0;
	}
}
}

if(document.layers) {document.captureEvents(Event.MOUSEMOVE);}
else if(MSIE) {document.body.onscroll=newPos}
document.onmousemove=newPos;
if (MSIE || NC) {setInterval("cycle()",50);}

function fprim(txt,full) {
if (txt) {
	if (p_vis) {
		if (MSIE) {c=MSIE['prim'].style;}
		else if (NC) {c=NC['prim'];}
		if (MSIE || NC) {c.visibility='hidden';}
		p_vis=0;
	}
	if (MSIE && txt.length>100) {wi=300;}
	else {wi=150;}
	cont='<table cellpadding=3 border=1 width='+wi+' BORDERCOLORDARK=#9A9A9A bgcolor=#F8F8F8><tr><td><font size=-1><br>'+txt+'</td></tr></table>';
	if (MSIE) {
		c=MSIE['prim'].style;
		c.width=wi;
		MSIE['prim'].innerHTML=cont;
		if (xPos + prim.scrollWidth >= document.body.clientWidth) {xPos=document.body.clientWidth-prim.scrollWidth;}
		c.left=xPos;
		if(yPos+prim.scrollHeight >= document.body.clientHeight+document.body.scrollTop) yPos=yPos-prim.scrollHeight;
		c.top=yPos;
		c.visibility='visible';
	}
	else if (NC) {
		c=NC['prim'];
c.document.open();
c.document.write(cont);
c.document.close();
		if(xPos + c.document.width >= innerWidth) {xPos = innerWidth-170;}
if(yPos+c.document.height>=window.innerHeight+window.pageYOffset) {yPos=window.innerHeight+window.pageYOffset-c.document.height-5;}
		c.left=xPos;
		c.top=yPos;
		c.visibility='show';
	}
	prim_X=xPos;
	prim_Y=yPos;
	if (full) {p_vis=1;}
}
else if (!p_vis) {
	if (MSIE) {c=MSIE['prim'].style;}
	else if (NC) {c=NC['prim'];}
	if (MSIE || NC) {c.visibility='hidden';}
}
}

// -->
</SCRIPT>




        1. Заблудшая в ночи


     Я заметил ее еще в аэропорту: высокая брюнетка  с  короткими  кудрявыми
волосами и высокомерным выражением на бледном лице. Одета она была в красное
платье, щедро открывавшее длинные ноги; возраст -- 22-23. Она  сидела  рядом
со мной в зале ожидания, однако при посадке затерялась в толпе, и в самолете
я ее тоже не видел.
     Рейс наш был из Москвы в Мехико, с промежуточной посадкой в  ирландском
городе  Лимерике.  Подавляющее  большинство  пассажиров  летело в Мексику; в
Ирландии сошли лишь та девица и я. Тут я разглядел ее получше. Черты ее лица
правильными не были: выдающиеся скулы, большой рот, но глаза чудо как хороши
-- огромные,  иссиня-черные,  с  поволокой.  Она  первой  прошла  паспортный
контроль,  первой получила багаж и исчезла в "зеленом коридоре". Мой чемодан
по неизвестным причинам выплыл на поверхность лишь десять  минут  спустя;  я
погрузил его на тележку и направился к выходу.
     К моему удивлению черноглазая девица все еще маячила посреди пустынного
аэропорта  (время  было  час ночи). Высокомерие исчезло с ее лица: очевидно,
она ожидала, что ее  встретят.  "Может,  помочь?"  --  подумал  я...  однако
вспомнив,  сколько  щелчков  по  носу  я  получил  в  награду  за непрошеный
альтруизм, зашагал к стоянке.
     С удовольствием вдыхая влажный, холодный  воздух  (в  Москве  последнее
время  стояла несусветная жара), я оплатил парковку и нашел свою машину; мне
оставалось проехать двадцать миль до Лимерика. Выезд к шоссе  огибал  здание
аэропорта  --  еще  издали  я  завидел  тонкую  фигуру в не по погоде легком
красном платье. Девица махнула рукой. Я притормозил и опустил стекло.
     -- Ю кэн... ту бринг ми... э-э... ин сенте Лимерик?
     Голос ее был хрипл, а акцент и грамматика столь ужасны, что сказанное я
скорее угадал, чем понял.
     -- Садитесь.
     Услышав русскую речь,  она  внимательно  осмотрела  меня.  На  ее  лице
появилось давешнее высокомерное выражение.
     -- Я вам заплатить не смогу, да, -- объявила она.
     -- Не сможете?... -- протянул я. -- Тогда придется везти вас бесплатно.
     Я подождал реакции на шутку, но не дождался. Девица  молча  глядела  на
меня.
     -- Чемодан лучше на заднее сидение... а то багажник занят.
     Не говоря  ни  слова,  она  села  в  переднюю  дверь,  предоставив  мне
запихивать ее воистину неподъемный чемодан в машину.
     Мы выехали на шоссе, я прибавил газу.  Моя  пассажирка  смотрела  прямо
перед  собой;  руки  ее  ниже  обреза рукавов и ноги ниже обреза платья были
покрыты мурашками. Я включил отопление.
     -- Куда вас подвезти?
     -- К любой гостинице... желательно, хорошей, да.
     -- Я вас отвезу в Jury's Inn, -- предложил я. -- Там найдутся номера  и
по сотне фунтов в день.
     Мокрый асфальт блестел в лучах фар. Набегающий воздух гнал капли  дождя
вверх по ветровому стеклу. Слева возникли угрюмые бастионы замка Бунратти --
стены, сложенные из грубо обтесанных глыб, были  освещены  прожекторами.  На
башнях полоскались темные от дождя вымпелы.
     -- Обратите  внимание:  средневековый  замок.  Полностью  восстановлен,
рядом  отстроена аутентичная деревня. Настоятельно рекомендую... -- я бросил
взгляд на свою спутницу и умолк: та не проявляла к моим  потугам  решительно
никакого интереса.
     Через десять минут показался мост через Шэннон; мы подъехали  к  Jury's
Inn.  Я  остановился,  вытащил  девицын  чемодан  и  поставил  на тротуар (у
чемодана имелись колеса, так что до дверей гостиницы она могла докатить  его
сама).
     -- Желаю удачи.
     В воздухе повисла пауза:  девица  взялась  за  ручку  чемодана,  но  не
уходила. Высокомерие опять исчезло с ее лица.
     -- Извините... -- она запнулась, -- ...как вы  думаете,  они  потребуют
деньги вперед?
     Я с удивлением посмотрел на нее.
     -- Скорее всего,  они  прокатают  вашу  кредитку...  у  вас  ведь  есть
кредитка?
     -- Нет.
     -- А деньги?!
     -- Есть немного.
     -- <I>Сколько</I> немного?
     -- Полтора фунта.
     Воцарилась тишина: я  стоял,  ошарашенный  --  девица  молча  краснела.
Мелкий  дождь  оседал  у  меня  в волосах, поднимая их, и без того курчавые,
дыбом.
     -- Вам есть кому позвонить?
     -- Он не берет трубку-у... -- из глаз ее брызнули слезы.
     Я смущенно отвел взгляд. Фонтан в виде расколотого бронзового сердца  в
человеческий рост журчал у входа в гостиницу.
     -- Единственное, что я могу вам предложить -- это переночевать  у  нас,
--  я  помолчал,  преодолевая  неловкость.  --  Не обижайтесь, но оставить в
гостинице отпечаток <I>моей</I> кредитки было бы неблагоразумно, -- я еще  помолчал
и зачем-то добавил: -- К сожалению.
     -- Спасибо.
     Всхлипывая, она забралась  в  машину.  Я  затолкал  чемодан  на  заднее
сиденье и сел за руль. Мы тронулись.
     -- Меня зовут Сергей. А вас?
     -- Викой.
     Она улыбнулась. На ее щеках темнели дорожки от потекшей туши.
     -- Вы очень хороший человек, Сережа, да.
     --  Спасибо,  --  невольно  усмехнулся  я.  --  А  вы  <I>неосмотрительный</I>
человек...   Кстати,   у  вас  необычная  манера  разговаривать:  почему  вы
добавляете в конце предложений "да"?
     -- Я разве добавляю?... -- удивилась Вика.
     Мы пронизали лабиринт узких, темноватых улиц и покатили по  набережной.
Мимо замелькали невысокие, под старину фонари.
     -- Мы живем в Аннакотти, в маленькой деревне недалеко от  Лимерика,  --
объяснил  я. -- Кстати, моя жена и сын остались в Москве еще на неделю, -- я
покосился на Вику... та смотрела в окно. -- Я вам постелю в комнате сына.
     Слева возник и тут же исчез зубчатый силуэт собора Святой Марии. Справа
сияла  неоновыми  огнями  ночная  аптека.  Вика достала из сумочки крошечный
платок,  и,  глядясь  в  зеркало  над  ветровым  стеклом,  стерла   с   лица
размазавшуюся тушь.
     -- Вы к нам какими судьб<B><I>а</I></B>ми?
     -- У  меня  здесь  бойфренд,  да,  --  объявила  девица  с  трагической
интонацией.
     -- И где он сейчас?
     -- Должен был встретить меня в аэропорту.
     Мы выехали на Дублинское шоссе. Я прибавил скорости.
     -- А где вы познакомились?
     -- В Москве, два месяца назад. Он там был в  турпоездке,  да.  А  потом
прислал  приглашение:  жить  без  тебя  не  могу, приезжай!... И как я в эту
ловушку попала?!... -- она обиженно поджала губы.
     -- В ловушки время от времени попадают все, -- успокаивающе произнес я.
-- Даже Слонопотам. Помните в "Винни Пухе"?
     Центр Лимерика закончился. Вдоль тротуара потянулись унылые одноэтажные
строения -- бензозаправки, автомагазины...
     -- Слонопотам был большой зверь,  смотрел  в  небо  и  заклинал  дождь,
оттого  и  в простую яму провалился, да, -- (я удивленно поглядел на Вику...
кажется, та говорила серьезно). --  А  там  один  без  меда  горшок,  лишняя
приманка. Кабы заметил он ее, может, и не полез бы в яму, угадал бы подвох.
     Наступила тишина... я не знал, что сказать. И как всегда бывает в таких
случаях, сморозил глупость:
     -- До Слонопотама вы не дотягиваете, Вика. Ехать  без  денег,  в  чужую
страну,   к   почти   незнакомому  человеку  --  это  поступок  не  могучего
Слонопотама, а взбалмошной, глупенькой девицы.
     В воздухе повисла пауза. Некоторое время она вызревала,  как  нарыв,  а
потом...
     -- ОСТАНОВИТЕ МАШИНУ!!!
     Вздрогнув, я нажал на тормоз... завизжали шины,  автомобиль  развернуло
поперек  дороги. А Вика -- прежде, чем я понял, что произошло -- вылетела из
кабины и, шлепая по лужам, унеслась в темноту.
     Оторопело наглядевшись, как дворники гоняют дождевые капли по ветровому
стеклу,  я  медленно  поехал  вперед.  Вскоре  в лучах фар мелькнуло красное
платье -- я обогнал Вику и остановился. Вид у девицы был  жалкий:  платье  и
волосы намокли, брызги грязи покрывали ноги до колен.
     Я выскочил из машины и шагнул навстречу.
     -- Извините, ради Бога... я не хотел вас обидеть.
     Она прошествовала мимо, задев меня плечом. Я бросился следом.
     -- Вика, перестаньте... Вы простудитесь!
     -- Что я  ненавижу  больше  всего  --  так  это  мужской  шовинизм,  --
прошипела она, не оборачиваясь.
     -- Причем здесь мужской шовинизм?!
     Она резко повернулась (я чуть не налетел на нее).
     -- 'Поступок взбалмошной, глупенькой девицы...' -- передразнила она. --
По-вашему, мужчины не бывают глупыми?!
     -- Бывают, Вика, бывают! -- истово заверил я. -- Вы говорите как раз  с
таким,  --  напустив на себя вид искреннего раскаяния, я потянул ее за руку.
-- Приношу глубочайшие извинения!... Пожалуйста!...
     Вздернув подбородок, Вика презрительно стряхнула мою ладонь и  зашагала
к машине. Сквозь ее намокшее платье просвечивали белые трусики.
     Остаток пути прошел гробовом молчании. Эпизод с выскакиванием из машины
казался  мне абсурдным -- из-за чего, собственно?... Из-за шутки! Если уж на
то пошло, к феминизму я отношусь положительно. И насчет Слонопотама Вика все
перепутала  --  ни  в  какое  небо  он  не  смотрел,  ибо существовал лишь в
воображении Винни-Пуха и Пятачка...
     Мы подъехали к дому, вышли из машины. Я отпер дом, занес оба  чемодана.
Внутри  было  чуть  ли  не  холоднее,  чем  снаружи -- я включил отопление и
поставил чайник.
     -- Виски хотите?
     Вика не удостоила меня ответом.
     -- Чай, кофе?
     -- Чай.
     -- Проходите на кухню. В гостиной и столовой мебели пока нет: мы купили
этот дом совсем недавно.
     Пока я заваривал чай, Вика тряслась от холода. Тихо гудела отопительная
система.
     -- Сколько вам заварки?
     -- Я налью сама, да.
     -- Печенье будете?
     -- Нет.
     "Хватит суетиться! -- одернул себя я. -- Будто я и вправду виноват..."
     Вика неспеша допила чай (я закончил раньше нее и  сидел  за  столом  из
вежливости) и высокомерно осведомилась:
     -- Где я буду спать?
     -- В спальне моего сына.
     Мы пошли на второй этаж. Я тащил Викин чемодан.
     -- Нужно только постелить чистое... -- я осекся, ибо вместо андрюшкиной
кровати зияло пустое место.
     Точнее, не совсем пустое. На полу белел бумажный квадратик:

          <i>Серега!
               К нам нагрянули тесть с тещей, и мы забрали кровать
          Андрея. Вернем по первому требованию.
                                                             Дима.</i>

     Я молча показал Вике записку:
     -- Это мой приятель... у него есть ключ.
     --  И  что  теперь?  --  судя  по  выражению  лица,  девица  предвидела
неприятности с самого начала.
     Я на мгновение задумался.
     -- Я постелю вам на нашей кровати, -- я потыкал пальцем  в  направлении
супружеской спальни, -- а сам лягу здесь, на полу.
     Я перенес чемодан на новое место, девица последовала за мной.
     -- Ого!... Да это аэродром какой-то.
     -- Эта кровать сделана на заказ, -- игнорируя Викин  сарказм,  объяснил
я. -- У моей жены к кроватям слабость.
     Девица осмотрела резную  спинку  нашего  супружеского  ложа.  Потрогала
полированный столб, поддерживавший полог.
     -- Сейчас достану чистое белье, -- засуетился я.
     Пока я стелил постель, Вика вытащила из чемодана  зубную  щетку,  взяла
выданное  мной  полотенце  и  отправилась в ванную. А когда вернулась, я уже
стоял в дверях, нагруженный шмотками для обустройства лежбища в  андрюшкиной
комнате.
     -- Ну, я пошел... спокойной ночи.
     -- Вы можете спать здесь, да.
     Удивленный, я остановился.
     -- А вы?
     -- Здесь хватит места на десятерых.
     Честно говоря, мне совсем не улыбалось спать на полу.  Однако  провести
ночь   на   одной   кровати   с  феминисткой  представлялось  делом...  э...
небезопасным.
     -- Я вас точно не стесню?
     -- Точно, -- отвечала Вика высокомерно.
     -- Хорошо... то есть, спасибо! -- поправился я. -- Я пойду в душ, а  вы
ложитесь.
     Когда  я  вернулся,  Вика  уже  погасила  свет.   Ощупывая   окружающее
пространство  и  спотыкаясь,  я  обошел  кровать,  снял  купальный  халат  и
скользнул под одеяло. С другого конца постели доносилось  тихое  сопение  --
уютное, как мурлыканье котенка...
     Вдруг моей руки что-то коснулось. Я затаил дыхание.
     Викины  пальцы  невесомо  тронули  мое  плечо.  Чуть  помедлили.  Потом
коснулись шеи... у меня по коже побежали мурашки. Я вытянул руку и наткнулся
на что-то мягкое и теплое -- девица  была  уже  рядом,  а  мягкое  и  теплое
оказалось ее грудью.




        2. "Комсорг Рабинович на полную смотрит луну..."

     Когда я проснулся, светать еще не  начинало;  казалось,  я  проспал  не
больше  часа.  В  спальне  царила  безжизненная  тишина...  Где  Вика?... На
мгновение меня захлестнула тревога, но тут же  схлынула:  ничего  ценного  в
доме  не  было.  То есть ничего, кроме кровати... а кровать -- вот она, подо
мной.   Стоит   на   месте.   Успокоившись,    я    устыдился    собственной
подозрительности.
     И все же: где Вика?...
     Поеживаясь, я надел сырой купальный халат и вышел в коридор. С  первого
этажа  сочилось  неясное  бормотание,  смешанное  с  дрожащим светом явно не
электрического  происхождения.  Спустившись  на  цыпочках  по  лестнице,   я
осторожно  заглянул  в  кухню: абсолютно голая Вика сидела на стуле спиной к
двери. На столе горела свеча и лежали листки бумаги, испещренные извилистыми
строчками. В руке девица держала карандаш и, дирижируя себе, декламировала:

          Комсорг Рабинович на полную смотрит луну,
          Луна освещает поля, города и сады,
          Сады источают злокозненную тишину,
          Щемящую сердце комсорга в преддверьи беды.

          Но вдруг раздаются глухие удары часов
          На башне старинной, царящей выс<B><I>о</I></B>ко в горах.
          И души ум<B><I>е</I></B>рших солдат из прошедших веков,
          Как птицы ночные, стенают на буйных ветрах.

          Комсорг Рабинович дрожит, он не может идти,
          Он чует в себе первобытную, древнюю жуть.
          И зубы его заострились, как волчьи клыки,
          И шерстью покрылись конечности, попа и грудь...

     -- "Идти -- клыки" -- рифма сомнительная.
     Не знаю, зачем я это сказал -- я не специалист в  поэзии.  Более  того,
Викин  стих  был  настолько бредовым по содержанию, что недостатки его формы
значения не имели.
     Секунды три девица сидела неподвижно, потом обернулась и изо  всех  сил
метнула в меня карандаш. Я пригнулся, карандаш просвистал над моей головой и
ударился в стену -- с такой силой, что отбил кусочек штукатурки. Все  это  я
разглядел,  машинально  оглянувшись,  а когда вернул голову в первоначальное
положение, то увидел захлопывающуюся дверь. Ба-бах-х!!!... Грохот прокатился
до чердака, посылая волны вибрации в самые отдаленные закоулки.
     Наступила тишина. Нащупав выключатель, я зажег свет. С потолка медленно
осып<B><I>а</I></B>лась известка.
     Немного выждав, я толкнул кухонную дверь -- та не  поддалась.  Я  нажал
сильнее, но с тем же результатом... очевидно, Вика держала ее с той стороны.
Я человек мягкий, но тут терпению моему пришел конец:  ведь  я  находился  у
<I>себя</I>  дома  и  всего-то хотел попасть к <I>себе</I> в кухню!... Я толкнул дверь изо
всех сил. Послышался вскрик и что-то типа шлепка  (как  я  потом  понял,  от
соприкосновения   голого   Викиного   зада   с  кафельным  полом),  и  дверь
распахнулась.
     Когда я шагнул в кухню, Вика была уже на ногах -- и сразу же  бросилась
на  меня,  как  дикая  кошка...  мне  даже послышалось шипение. Я перехватил
правую руку девицы и попытался завести ей за спину, но  тут  последовал  хук
левой -- пришлось схватить и другую руку тоже. Некоторое время мы кружили по
кухне, будто танцуя вальс (Вика оказалась на удивление сильной -- я  ее  еле
сдерживал),  потом  запутались  в  стуле и остановились. Викины глаза метали
молнии, небольшие груди с острыми сосками мелко дрожали.
     -- А если я пну тебя по половому органу? -- она попыталась  подобраться
поближе.  --  Вдарю  по  доморощенному  мужскому хую, да. По половому просто
члену твоему, я извиняюсь...
     Скажу честно: я струхнул. Не то, чтобы убоялся получить по мужскому хую
(между нами, как-никак, находился стул) -- скорее, меня устрашили исходившие
от  Вики  волны  безотчетной  ярости...  оттолкнув  обезумевшую  девицу,   я
спрятался  за  стол.  Та  не  погналась  за мной, а, опершись на столешницу,
подалась вперед. Ее лицо было в полуметре от моего -- казалось, она  вот-вот
прыгнет и укусит меня за нос.
     -- Вика, -- как можно тверже сказал я, -- что с  тобой?  Неужели  я  не
имею права войти в кухню? Ведь я у себя дома...
     Черные глаза девицы полыхали, как угли.
     -- 'У себя дома'... --  передразнила  она.  --  Все  вы  такие,  да!...
самцы-собственники!
     --  Что  ты  городишь?!  --  возмутился  я.  --  Я  уступил  тебе  свою
постель!...  Вернее,  <I>разделил</I>  с  тобой  постель...  -- я замялся в поисках
точной формулировки: -- То есть, <I>уступил половину  постели,  которую  обычно
занимает моя жена...</I> -- любовь к точности уводила меня куда-то не туда.
     -- Ага! -- злобно обрадовалась Вика. -- И за это пользовался мною,  как
женой. Заставил меня...
     -- Ничего я тебя не заставлял!...
     Я не удержался и зевнул. Пламя стоявшей на столе свечи колыхнулось.
     -- Вика! -- проникновенно произнес я. -- Давай спать, а?... Я валюсь  с
ног. Да и ты, наверное, тоже.
     Девица помедлила, но  все  же  направилась  к  двери;  задув  свечу,  я
поплелся  следом.  Понуро,  как  запряженные  цугом  лошади, мы поднялись по
лестнице (Викин зад покачивался точно перед моим носом;  над  молочно-белыми
ягодицами  располагались  соблазнительные  ямочки).  Мы  прошли  в спальню и
легли.
     Отодвинувшись от сумасшедшей девицы как можно дальше,  я  завернулся  с
головой в одеяло и провалился в сон.




        3. Страшная месть


     Проснулся я от громкого стука дождя, за окном брезжило серое ирландское
утро.  Вика  сопела  на  другом  конце  постели... я осторожно встал, собрал
одежду и на цыпочках выбрался из спальни. В доме было тепло; я  порадовался,
что  оставил  на  ночь  отопление.  Кстати, не забыл ли молочник возобновить
доставку  молока?...  Я  выглянул  на  крыльцо   --   молодец,   не   забыл!
Беспросветные  тучи  висели над домами с красными черепичными крышами, ветер
хлестал по лужам косым  дождем.  На  крыльце  дома  напротив  сидела  Баффи,
соседская  кошка -- я позвал ее, но глупый зверь лишь таращил круглые глаза.
Ни одного человека на улице видно не было... благословенна наша  деревня!...
Как хорошо дома!...
     Я насыпал в пиалу свои любимые мусли (с  орехами  и  сушеной  папайей),
залил  молоком и съел. На столе стоял подсвечник со свечой -- я отнес его на
место в гостиную, а листочки с балладой  о  комсорге  Рабиновиче  сложил  на
подоконнике...
     -- Доброе утро!
     В дверях стояла  Вика,  одетая  в  уютный  байковый  халатик  и  теплые
тапочки.  На умытом лице -- приветливая улыбка... прямо ангел! Ничего общего
с бросавшейся на меня ночью фурией.
     -- Доброе утро, -- ответил я. -- Мусли будешь?
     Она кивнула и уселась за стол;  из-под  края  халата  вылезли  коленки.
Все-таки  ноги у нее были исключительно хороши... я с удовольствием вспомнил
первую половину вчерашней ночи. И тут же (с содроганием) вторую.
     Я выдал Вике пакет с муслями, молоко, пиалу и ложку.
     -- Когда поешь, приготовь чай, -- я указал пальцем на  раскрытый  шкаф,
где виднелась коробка с заваркой. -- А я пойду умываться, хорошо?
     Девица кивнула.
     -- Если хочешь позвонить своему бойфренду -- телефон в прихожей...
     Когда я вернулся, Вика уже допивала чай. На столе стояли чашки,  чайник
с  кипятком,  чайник с заваркой и коробка шоколадных конфет. Конфеты были не
мои; видимо, они являлись Викиным вкладом в чаепитие.
     -- Дозвонилась?
     -- Да, -- девица радостно улыбнулась.
     -- И почему он тебя не встретил?
     -- Он в больнице.
     Я вздрогнул.
     -- Когда его выписывают? -- то,  что  Вика  может  застрять  у  нас  до
приезда жены, тревожило меня куда больше, чем здоровье неведомого бойфренда.
-- А чем он бо...
     -- У него аппендицит, -- перебила Вика. -- Когда  я  звонила  вчера  из
аэропорта, ему как раз делали операцию.
     -- А-а... -- с облегчением протянул я. -- Тогда его скоро выпи...
     -- Это все неважно, -- опять недослушала Вика. -- Мы договорились,  что
я заеду в больницу и он даст мне ключи от своего дома. Ты меня подвезешь?
     -- Конечно, -- допив чай, я встал. -- Мне как раз надо в супермаркет...
одеваемся?
     Когда мы вошли в спальню, я направился к платяному шкафу. Как вдруг...
     -- Выйди, пожалуйста! -- приказала Вика ледяным тоном.
     -- Ты что, стесняешься? -- удивился я.
     -- ВЫЙДИ НЕМЕДЛЕННО!
     -- Хорошо! -- буркнул я.
     Чтобы пройти  к  двери,  мне  пришлось  огибать  кровать,  а  поскольку
последняя  очень  велика,  между  ней  и стеной проход весьма узок. Плюс там
стояла Вика -- ровно посередине. Я стал  обходить  ее...  повернулся  боком,
чтобы,  не  дай  Бог,  не  коснуться  сумасшедшей  девицы.  Но  та  внезапно
придвинулась и обняла меня за шею.
     -- Сереженька, извини, -- теплое дыхание нежно пощекотало мне ухо. -- Я
знаю, что вела себя, как мегера.
     -- Ничего  страшного,  --  я  примирительно  погладил  ее  по  кудрявым
волосам.
     -- Нет, не так!
     Вика притянула меня и поцеловала в губы... а я обнял  ее,  почувствовав
ладонями  ямочки  над  ягодицами.  Сердце мое застучало, я потянул за поясок
Викиного халата и сунул  руку  в  образовавшуюся  щель.  Девица  на  секунду
замерла, но тут же громко задышала; не прерывая ласок, мы влезли на кровать.
Она окончательно сбросила халат, избавился от халата и я.  (До  чего  ж  она
меня  привлекала!...  И совершенно не ясно чем: я, вообще-то, люблю женщин в
теле. Впрочем, несмотря на худобу, кости из Вики  не  торчали  --  все  было
покрыто  мягкой  соблазнительной  плотью.)  Наконец  я лег на нее, а ее рука
скользнула вниз (очевидно, чтобы помочь мне войти), как вдруг...
     -- А-х-х-ф-ф!!!...
     Яички  мои  пронизала  нестерпимая  боль  --  я   задохнулся...   потом
задергался... тут же замер опять...<I>
     Вика крепко сжимала мою мошонку, впившись в нее ногтями.</I>
     -- Ты что?!... Зачем?... -- дыхание у меня перехватило.
     Безмятежно улыбаясь, девица глядела мне в глаза.
     -- Чтобы продемонстрировать, чего  вы,  самцы,  ст<B><I>о</I></B>ите,  --  ее  обычно
хриплый  голос  прозвучал  на  этот  раз  чисто  и ясно. -- И чтоб ты уважал
женщину, с которой спишь!
     -- Когда... я... тебя... не... уважал?... -- просипел я с  неимоверными
паузами (каждое слово резонировало в сдавленных яичках невыносимой болью).
     -- Да только что, -- холодно объяснила Вика, -- когда по-хозяйски,  как
барин ввалился в комнату, где я переодевалась!... И когда подслушивал, как я
сочиняю стихи!... А до этого обозвал меня взбалмошной дурой, да!...
     -- Из... ви... ни... -- слоги выходили из меня с шипением,  как  воздух
из проколотой шины, -- по... жа... луй... ста...
     Когда ее пальцы разжались, я несколько  секунд  боялся  пошевелиться...
потом   слетел  с  кровати  и,  изогнувшись  дугой,  осмотрел  свое  мужское
достоинство: на  коже  остались  следы  ногтей,  однако  кровь  не  текла  и
серьезных повреждений, кажется, не было.
     Я осторожно распрямился (из-за ноющей боли, стоять я мог,  лишь  слегка
наклонившись вперед). Чтобы успокоиться, три раза вдохнул и выдохнул.
     -- Вон отсюда! -- я дернул Вику за ногу.
     Презрительно улыбаясь, девица встала и подобрала с пола свой халат.
     -- Чтоб духа твоего здесь не было! -- я вырвал халат у  нее  из  рук  и
швырнул в чемодан.
     Через две минуты я был одет. Вика же за это время нацепила лишь трусы и
гольфы -- чтобы не сорваться, я спустился в кухню и сварил кофе...
     Девица сошла вниз лишь через полчаса (наряженная в стильные вельветовые
брюки  и шикарную кофточку) и с высокомерным видом встала у дверей. Я быстро
затолкал в багажник ее чемодан, мы сели в машину. "В каком  госпитале  лежит
твой бойфренд?" На Викином лице проступило недоумение... я молча протянул ей
мобильный. После долгих переговоров на ломанном английском  выяснилось,  что
госпиталь  находится  на  другом  конце города... то есть, на поездку туда и
обратно уйдет полтора часа (Лимерик --  город  старинный  и  к  современному
автомобильному  движению не приспособлен). Впрочем, чтобы избавиться от этой
сумасшедшей, не жалко.
     Через сорок минут мы въехали в ворота госпиталя, нашли нужный корпус. Я
в последний раз выволок Викин чемодан и поставил перед ней.
     -- Прощай! -- я шагнул к машине...
     -- Ты на меня обиделся?
     Размеренно дыша, я досчитал до пяти. Потом обернулся.
     -- Да.
     Мимо нас сновали посетители и медперсонал. С неба падала мелкая морось.
     -- Ты похож на истеричного мальчика, -- Вика  презрительно  сощурилась,
-- ушибленного чужой, солдатской правдой.
     Не дав мне ответить, она с легкостью подхватила  чемодан  и  исчезла  в
дверях госпиталя.




        4. Второе пришествие


     В тот день -- пятницу -- я успел переделать кучу дел:  купил  продукты,
дважды  запускал  стиральную  машину, съездил в Управление налогов и зашел в
университет, чтобы разобрать накопившуюся почту. После расставания  с  Викой
настроение у меня исправилось: из редакции "Math. Review" прислали хвалебные
рецензии  на  мою  статью,  плюс  пришло   письмо   от   соавтора-датчанина,
существенно продвинувшего нашу с ним задачу...
     Моя жизнь вернулась в привычную колею: каждый день я ездил  на  работу.
Никто   не   отвлекал  меня  (студенты  были  на  каникулах,  б<B><I>о</I></B>льшая  часть
сотрудников -- в отпуске),  и  я  с  удовольствием  разбирался  в  выкладках
датчанина.  Иногда  заходил  мой  приятель  и коллега Димка; но и с ним мы в
основном разговаривали о  науке  --  спорили,  покрывая  доску  формулами  и
обзывая друг друга идиотами, а потом пили чай и опять спорили.
     В такого рода развлечениях прошло четыре дня, с субботы по  вторник.  О
Вике  я вспоминал довольно часто. И что ставило меня в тупик больше всего --
это как ей удалось поладить со  своим  бойфрендом.  Сколько  дней  они  были
знакомы  в  Москве?...  Как  исхитрились  не  поссориться?... Подругу, менее
подходящую ирландцу, чем это дикое, сумасбродное создание, я  вообразить  не
мог.  Да  и  не  только  ирландцу  --  любому  иностранцу: Вика казалась мне
явлением  чисто  русским,  в  чем-то  сродни  персонажам  Достоевского.  Так
сказать,  комический  вариант  Настасьи  Филипповны... (А я, соответственно,
являлся комическим вариантом князя Мышкина... одним словом, идиотом.  Только
идиот мог позволить так собой вертеть!...)
     Во вторник вечером  я  вернулся  домой  около  семи,  приготовил  ужин,
раскупорил  бутылку  вина  и  поел,  слушая  новости CNN. Когда я пил чай, в
форточку запрыгнула Баффи (бедная киска часто  пряталась  у  нас  от  своего
малолетнего  хозяина).  Поев, я унес Баффи в спальню и посадил на кровать, а
сам прилег рядом, чтобы под ее мурлыканье проверить выведенную днем формулу.
Кошка повозилась и уснула, привалившись ко мне теплым меховым боком.
     К десяти я утомился. Посмотреть разве, что по телеку?...
     Тут раздался звонок в дверь. Вытаращив и без того круглые глаза,  Баффи
вскочила,  распушила хвост и стремительно побежала вниз. Кто мог заявиться в
такую позднь?... Обуреваемый предчувствиями, я отпер дверь.  Баффи  шмыгнула
наружу и исчезла в темноте.
     На пороге стояла Вика. На заднем плане виднелось такси.
     Вид у девицы был дикий: на щеках разводы  туши,  вокруг  рта  размазана
губная  помада.  Одежда  в  беспорядке:  воротник кофточки разорван, одна из
пуговиц на юбке вырвана с мясом. Уголки Викиного рта  были  опущены,  как  у
обиженного  ребенка;  в огромных черных глазах, как в переполненных по весне
омутах, стояли слезы.
     -- Сережа, миленький... -- она всхлипнула, --  мне  не  к  кому,  кроме
тебя, пойти! Прости меня, пожалуйста-а-а... -- самообладание отказало ей, по
щекам заструились слезы. Большой рот стал бесформенным.
     -- Вика, ты что? -- испугался я. -- Давай, я  тебя  чаем  напою...  или
лучше ирландским кофе.
     Она прижалась ко мне и уткнулась лицом в грудь.  Отрицательные  эмоции,
остававшиеся   у   меня   от  предыдущей  встречи,  а  равно  способности  к
рациональному мышлению, мгновенно растворились в ее слезах...
     Пока я доставал из багажника чемодан,  Вика  расплатилась  с  таксистом
(очевидно,  у  нее  появились  деньги).  Я  отвел  ее  в  спальню  и оставил
переодеваться, а сам пошел готовить ирландский кофе  (кофе,  молоко,  виски,
сахар, взбитые сливки).
     Вика спустилась через полчаса, одетая в халат и тапочки. Косметика с ее
лица  исчезла,  что  придало  ей  уютный,  домашний  вид;  белые  носочки на
крошечных ступнях сделали похожей на школьницу.
     Поначалу она была неразговорчива и отвечала односложно. Я, впрочем,  не
настаивал:  захочет  -- расскажет о произошедшем сама. Но она не захотела...
допив ирландский кофе, мы прихватили  виски  и  вино,  оставшееся  от  моего
ужина,  и  перебрались  в  гостиную.  Мебели там не было, зато имелся мягкий
ковер и две свечи в  псевдо-старинных  подсвечниках  --  Вика  зажгла  их  и
погасила  свет. Пока я задергивал шторы, она принесла из кухни еще с десяток
свечей и расставила в блюдцах по всей комнате. Гостиная озарилась  дрожащими
огоньками, по углам забегали тени.
     -- Расскажи о себе, -- попросила девушка,  садясь  на  ковер  спиной  к
стене.
     -- Мне особо нечего рассказывать, -- отвечал я, опускаясь рядом. -- Мне
тридцать три года. Работаю в местном университете, на факультете математики.
Жена -- программистка. Из России уехали восемь  лет  назад:  четыре  года  в
Австралии,  два  --  в  Англии,  два  --  в  Ирландии. Сыну девять лет. Вот,
собственно, и все...
     -- А почему с места на место переезжали?
     -- Долгая история... и не очень интересная притом.
     Некоторое время мы молчали.
     -- Лучше ты про себя расскажи... -- предложил я.
     И Вика начала рассказывать.
     Она  была  единственным  ребенком   офицера-ракетчика   и   учительницы
литературы.   Сколько  она  себя  помнила,  их  семья  скиталась  по  разным
дальневосточным гарнизонам, не задерживаясь  нигде  дольше  двух  лет  (отца
отчего-то  постоянно  переводили  с  места на место). Из-за частых переездов
подруг у нее не заводилось, да и с матерью она была не особенно близка,  так
что  б<B><I>о</I></B>льшую часть времени Вика проводила с отцом. Тот очень любил рыбалку и
всегда брал дочку с собой (ходили  они  вдвоем,  отцовских  друзей  Вика  не
помнила).  А  когда  ей  исполнилось  десять,  отец утонул. Случилось это на
каком-то озере, весной: лед подтаял, и отец провалился в воду. Он  несколько
раз  пытался  выбраться,  однако лед ломался под ним... Вика подпозла к краю
полыньи и подала отцу руку, но тот нарочно отплыл на  другой  конец,  боясь,
что  дочка  тоже провалится. Он продержался на плаву с четверть часа... (эта
часть рассказа произвела на меня жутковатое впечатление из-за отстраненного,
бесчувственного Викиного тона).
     После смерти отца они с матерью переехали в Москву -- точнее, вернулись
в  Москву,  ибо мать была москвичкой. Дедушка с материнской стороны оказался
высокопоставленным  дипломатом  и   устроил   внучку   в   привилегированную
французскую школу с фруктовым садом, географической площадкой и бассейном. В
школе  Вико  не  нравилось:  она  в  равной  степени  ненавидела   чванливых
одноклассников  и  подхалимов-учителей.  Все свободное время она проводила в
школьной библиотеке, читая стихи.
     А через четыре года мать вышла замуж.
     Отчим работал замминистра в каком-то третьеразрядном министерстве -- то
ли  сельского  строительства,  то  ли  легчайшего  машиностроения.  Это  был
высокий, статный человек лет сорока со смуглым, смазливым лицом...  Вика  не
полюбила  его  с  первого  взгляда.  Однако  ничего плохого, кроме глухоты к
стихам и общей тупости, она за ним поначалу не заметила. Проблемы  начались,
когда ей исполнилось шестнадцать: она стала ловить на себе масляные взгляды,
несколько раз отчим как бы случайно  без  стука  заходил  в  ее  комнату.  А
однажды,  когда мать была в отъезде, попытался забраться в Викину постель --
но получил <I>такой</I> отпор, что царапины с его мерзкой рожи не  сходили  неделю.
Вика  обо  всем рассказала матери, но та не поверила и дала дочери пощечину:
мол, не смей клеветать на любимого  человека!...  (Девушка  рассказывала  об
этом  эпизоде  с таким видом, будто ей хотелось сплюнуть.) В результате, она
переехала к деду.
     На этом ее злоключения закончились: дед в ней души не  чаял  и  баловал
изо всех сил (внучка напоминала ему покойную жену). Окруженная репетиторами,
гувернантками  и  экономками,  Вика  доучилась  в  школе   и   поступила   в
Литературный  институт.  В  студенческие  годы,  кстати,  она выиграла некий
поэтический конкурс (она со значением поглядела на меня)... и это был  очень
престижный  конкурс,  да!... А после окончания института ее взяли работать в
редакцию очень хорошего журнала...  хорошего  и  престижного  журнала!...  И
напечатали подборку ее стихов в другом хорошем журнале!...
     Вика закончила рассказ за полночь. Некоторые из свечей догорели, пустые
бутылки из-под вина и виски стояли в углу.
     -- Пойдем спать?... -- покачиваясь, я поднялся на ноги.
     -- Спасибо, что выслушал, -- Вика улыбнулась.
     -- Всегда пожалуйста, -- я сделал широкий  жест,  выражавший  галантное
добродушие,  и, чуть не потеряв равновесия, оперся на стену. -- Пардон... я,
кажется, слегка перебрал, да.
     Пока я гасил свечи,  Вика  прибрала  посуду;  мы  разошлись  по  ванным
комнатам. Дабы хоть чуть-чуть протрезветь, я принял контрастный душ.
     Когда я вошел в спальню, свет уже не горел. Я  полез  на  кровать.  Под
моим одеялом лежала Вика -- от нее приятно пахло духами.
     Она обняла меня за шею: "Извини!" -- теплый шепот коснулся  моего  уха.
"За  что?"  -- "За то, что сделала тебе больно..." Колени мои сжались, как у
девственницы от прикосновения мужчины... лучше б она не вспоминала.  "Ничего
страшного",  --  с  наигранным  легкомыслием  отвечал  я. Некоторое время мы
возились, целуя и гладя друг друга по частям тела...  Наконец  настала  пора
решительных  действий,  однако  (из-за  темноты)  я  никак не мог определить
местоположение Викиных рук. А  вдруг  она  опять?...  --  мои  колени  снова
инстинктивно  сжались.  "Что?" -- тревожно прошептала Вика. Я молчал. "Что с
тобой?" -- девушка обняла меня... кажется, <I>обеими</I> руками... увы, я понял это
слишком поздно.
     Сгорая от стыда, я откатился в сторону.
     -- В чем дело?! -- Вика привстала на локте.
     -- А то ты не понимаешь?... --  зло  отвечал  я.  --  Сначала  чуть  не
оторвала  мне,  пардон,  яйца, а теперь лезешь с извинениями, да еще в самый
неподходящий момент!... -- я помолчал и смущенно пояснил:  --  Я  все  время
думаю, где находятся твои руки...
     Наступила тишина. Вика о чем-то размышляла  --  я  слышал,  как  у  нее
работают мозги...
     Вдруг неясная тень метнулась к краю кровати. Шлеп-шлеп-шлеп --  цепочка
легких  шагов  прошелестела в сторону двери. Щелк -- зажегся свет. Мои глаза
инстинктивно зажмурились.
     -- Я придумала! -- объявила Вика с интонацией архимедовской "эврики".




        5. Ночная экспедиция


     -- <I>Что</I> ты придумала? -- я почувствовал, что с меня потянули  одеяло,  и
нехотя  сел.  Пол  неприятно  холодил  пятки.  Выпитое  виски слегка кружило
голову.
     -- Потом объясню. А пока доверься мне!
     -- Довериться тебе? -- я не удержал саркастической усмешки...
     Жена говорит, что  я  не  умею  настаивать  на  своем  --  особенно,  с
женщинами.  Наверное, она права... так или иначе, но через десять минут мы с
Викой уже выходили из дома. Цели нашей экспедиции я  не  знал,  и  почему  я
непременно  должен  участвовать  --  тоже  (девица  лишь пробормотала что-то
невнятное насчет "поможешь мне кое-что открыть"). Я был одет  в  темно-синие
джинсы  и  черный  свитер, лично выбранные ей из моего гардероба, а сама она
облачилась в черный комбинезон и бордовую кофточку. Мы залезли в машину... а
что,  если  сказать:  мол,  не  желаю  садиться  за руль в нетрезвом виде? Я
посмотрел на Вику... нет, шансов не было: она просто заставит  меня  вызвать
такси. Я обречено завел мотор.
     -- Куда?
     -- В Кэнли, -- так назывался самый фешенебельный район Лимерика.
     Движения на дороге почти не было. Мы  миновали  Замок  короля  Джона  и
поднялись  на  Холм  Висельников;  впереди  расстилалась темная масса Кэнли,
утыканная булавками разноцветных огоньков.
     -- Теперь направо.
     Мы углубились в переплетение тихих улиц.  Позади  увитых  плющом  оград
высилились  то  старинные, то суперсовременные дома. Сквозь узорчатые ворота
вкрадчиво поблескивали  дорогие  автомобили.  В  хрупких  лучах  похожих  на
елочные игрушки фонарей трава на газонах казалась изумрудной.
     -- Здесь.
     Я запарковал машину в  тени  развесистого  дуба,  мы  вышли.  Раздвигая
грузным телом кисейные облака, по небу катилась полная луна.
     -- Туда, -- потянула меня за руку Вика.
     Мы вошли в провал ворот. Завитушки на распахнутых створках сплетались в
изображения  чудовищ.  В  глубине участка располагался особняк; в правой его
части, нарушая симметрию, возвышалась остроконечная башенка. Все  окна  были
темны.   Миновав   серебристый   Бентли,  запаркованный  посреди  двора,  мы
приблизились к массивной дубовой двери; сбоку, на  блестящей  цепочке  висел
никелированный  молоток.  Однако  стучать  Вика  не  стала,  а  свернула  на
огибавшую дом тропинку. "Куда ты?" -- спросил я почему-то шепотом. Девица не
ответила.  "Кто здесь живет?" -- "Тихо!" -- прошипела Вика, не оборачиваясь.
Мимо моего плеча плыли шершавые, неправильной формы камни, кое-где  в  щелях
пробивался мох.
     Мы обошли дом. По газону заднего двора была  расставлена  разноцветная,
причудливой  формы садовая мебель; чуть дальше, среди подстриженных деревьев
виднелась беседка. Справа серел декоративный валун -- Вика пошарила под  ним
и  достала  завернутый  в полиэтилен ключ. "Здесь живет твой бойфренд?" -- с
безразличным видом, но на всякий  случай  шепотом,  поинтересовался  я.  "Не
волнуйся,  его  нет дома". -- "А Бентли