любым иным мирам. Земные корабли кружат вокруг Юпитера, а для _этих_ - для них по-прежнему существует только блеск золота и ночные караваны. Люди эти всецело принадлежат прошлому, как о том свидетельствует древне-наивная и древне-жестокая логика их поступков. Агасфер, подумал Савин. Было время, когда имя Агасфера, Вечного Жида, обреченного за жестокосердие по отношению к Христу на нескончаемые странствия, было вернейшей "легендой", "крышей". Вздумай кто-либо прикрыться этим именем, это надежно избавляло от необходимости придумывать более изощренные версии. История хранит память о таинственных бродягах, именовавших себя Агасферами, - за последнюю тысячу лет они появлялись неоднократно: в Англии, во Франции, в Богемии, в Московии, на Арабском Востоке, при папском дворе, в Польше, в Германии, в Скандинавии, даже за океаном, в Америке. Вена, Испания, Армения, Любек, Париж, Гамбург, Брюссель... Цели их, как и род занятий, остались тогда неизвестными. Один это был человек или несколько? Пойди теперь установи... Человек, долго проживший под каким-то именем, привыкает к нему и, может случиться, меняя его в очередной раз, оставит в новом-что-то от прежнего. Или подберет созвучное. Агасфер - гасфер - гесфер - Геспер... Проложивший сквозь века и пространства разбойничье-торгашескую стежку. Шальная гипотеза, даже чересчур. Но если она имеет какое-то отношение к истине? Ну что же, пора. Он шагнул было прочь и остановился. Из-под двери в другую комнату, где Савин еще не был, тянулась короткая багровая полоска. Савин потянул на себя ручку. Инспектор Пент, в той же форме моряка торгового флота, лежал навзничь головой к двери, разбросав сильные руки. Широко раскрытые глаза уставились в потолок, светлые волосы над правым виском слиплись от крови - все ясно с первого взгляда, ничем уже не помочь, поздно... Бормоча самые страшные ругательства, какие только знал, Савин встал на колени рядом с трупом и без колебаний расстегнул китель. Кроме обычных мелочей, какие можно найти в карманах едва ли не каждого мужчины, он обнаружил серьезное оружие, из которого можно было стрелять и очередями - пятнадцатизарядный "вигланд" с удлиненным стволом в кобуре под мышкой. И удостоверение Международной службы безопасности - старший следователь управления "Дельта" (Европа) капитан Манолис Сгурос. Вот так... Он ощутил страшную опустошенность и одиночество, почувствовал себя одиночкой под наведенными издалека стволами. Однако он справился с собой, превозмог слабость и тоску. Его теперешнее положение не имело ничего общего с ковбойскими фильмами, где шериф-одиночка грустно тащится на заморенном коне меж равнодушных отрогов Большого Каньона Колорадо. Ничего похожего. Просто умный и опасный враг метким огнем проредил ряды атакующих, но атака не имеет права захлебнуться, пока жив хоть один человек. А он ведь был не один... Савин поднялся с колен, сбросил куртку и надел под нее кобуру с "вигландом" - карманы и так оттягивали два пистолета. Значит, МСБ заинтересовалась, не исключено, что и Стайн оттуда... Скорее всего, они не знают ничего конкретного, но поняли, что здесь происходит что-то неладное. Это облегчает задачу доктору Данвуди... но можно ведь и самому! Он прошел в комнату, где сидел мертвый Брайди, полистал справочник и снял телефонную трубку. - Уголовная полиция Монгеруэлла, - сразу же откликнулся деловитый голос. - Мне нужен инспектор Стайн. - В управлении его нет. Он будет через час. - Где же он? - Кто говорит? - Где он, я вас спрашиваю? - Кто говорит? Не вешайте трубку. - Я не собираюсь, - сказал Савин. - Вы можете срочно его отыскать? - Кто говорит? - в третий раз спросил дежурный, судя по голосу, очень молодой и оттого ревностно соблюдавший все правила. - Я говорю, - сказал Савин. - А вы слушайте. Немедленно найдите Стайна. Сообщите ему, что капитан Сгурос убит. Возможно, Сгурос был известен и вам как инспектор Пент... В трубке явственно прозвучал короткий гудок особого тона - дежурный подключил к селектору кого-то еще. А парень не такой уж болван, молодец парень, подумал Савин и продолжал: - Скажите ему, что преступники бегут. Я попытаюсь их задержать, но я не супермен, и у меня нет пулемета... - Кто говорит? - ворвался другой голос. - Савин, - сказал Савин. - Может быть, слышали? - Откуда вы говорите? - Установите номер, дело минутное, - сказал Савин. - Трубку я не положу, оставлю рядом с телефоном. Сейчас к вам приедет доктор Данвуди и объяснит все подробно. Здесь два трупа. - Вы можете подробнее? Я пошлю сейчас же машины отыскать Стайна... - У меня нет времени, - сказал Савин. - Посылайте вертолеты как можно быстрей. У меня все. Он положил трубку рядом с телефоном и решительно пошел к двери. Нужно торопиться. Без всякого сомнения, Геспер и его люди попытаются уйти туда, где земное правосудие бессильно. Уйти немедленно, в этом убеждают все совершенные ими за последние часы гнусности - и то, что они подожгли больницу, и то, что подложили бомбу в машину Савина, и то, что убили Брайди и Сгуроса, и то, что уничтожили картотеку. И то, что они даже не стали обыскивать мертвого Сгуроса - им наплевать уже на все, что происходит здесь, на этом берегу, который они считают навеки покинутым. Правда, до ночного тумана еще далеко, но, видимо, есть другой способ уйти к тому берегу сейчас, средь бела дня, иначе не обнаглел бы так Геспер... Так что нужно поторапливаться. ...Над хмурым берегом мельтешили чайки, пронзительно вскрикивая. А гусей-то и не видно, подумал Савин. По старинному преданию, за Агасфером повсюду, куда бы он ни направлялся, летели с печальными криками семь диких гусей - семь Трубачей, души семи иудеев, помогавших при казни... Савин зажег очередную сигарету. Демаскировать себя он не боялся - в пронизанном сыростью воздухе, на туманном берегу трудно заметить издали дым. Да и увидеть противника Савин сможет заблаговременно. Если только он все рассчитал правильно. Если только Геспер будет прорываться здесь, где нашли тело Мак-Тига, где Савин помогал разгружать тот баркас, где стоит покосившийся каменный столб с грубо вырезанным человеческим лицом, поставленный неизвестно кем, неизвестно когда и неизвестно для чего. Он понимал, что отсюда можно и не уйти живым. В соответствии с устоявшимися штампами следовало бы методично и обстоятельно перебрать наиболее четкие и дорогие воспоминания, но оказалось, что ничего не получается - просто не получается, и все тут. Мелькали бессвязные обрывки, заставлявшие то улыбнуться - "белчер" в витрине, то беззвучно вскрикнуть - сияющий корабль, идущий на всех парусах к зыбкой стене тумана. Потом и эти клочья пропали, остался только серый берег, скучные утесы, проникший сквозь куртку холод скалы, к которой он прижимался спиной, тяжесть пистолетов в карманах и томительное ожидание, сознание того, что иначе было нельзя... Живу и гибну и горю - дотла. Я замерзаю, не могу иначе - от счастья я в тоске смертельной плачу. Легка мне жизнь, легка и тяжела... Хотя Луиза Лабэ написала это шестьсот лет назад, все остается, как встарь: жить нужно - дотла... Больше всего сейчас Савин ненавидел даже не своих противников. Они, в сущности, были забравшимися внутрь сложного механизма тараканами. Ярость и гнев вызывало это проклятое наследство сгинувшего прошлого, опасное прежде всего потому, что было нематериальным, не воплощенным в пушках или золоте. Отчужденность, недоговоренность, разобщенность, страх откровенности, паническая боязнь верить на слово - все это сохранилось со времен, когда ложь и недоверие считались едва ли не добродетелью, когда без них подчас было просто не выжить. Человечество нашло в себе силы освободиться от ракет и крейсеров, транснациональных концернов и газетных империй, созданных для поточного производства лжи. Спасло себя от многих язв и пороков, но людям, каждому в отдельности, предстоит еще многое изживать в себе - потому что доверию не научишь указом, приказом, предписанием... Будущее - это доверие, подумал он. Мир, в котором тебе не придется в доказательство правоты своих слов выставлять почтенных свидетелей или предъявлять бумаги с печатями. Мир, где все верят друг другу, потому что знают - человек не лжет. Увы, даже сегодня, несмотря на то, что на дворе двадцать первый век, остается мечтой Эра Доверия. Все трагические случайности и утраты этой уложившейся в неполных четыре дня истории были результатом воспитанного тяжелыми веками недоверия к Слову, просто Слову, не подкрепленному солидными вещественными доказательствами. И недоверия людей друг к другу, идущего от вовсе уж диких столетий. В первую очередь, из-за недоверия стал невольным убийцей и жертвой Роб Лесли, погибли Брайди и Сгурос, страх опутал городок, уплыла в неизвестный туман Диана, грохотали взрывы и трещали пожары, тяжелые шторы наглухо закрывали окна от внешнего мира, и Савин оказался сейчас один у серой скалы - своего окопа. Но, хотя он многих потерял, он верил, знал, что ему не дадут остаться одному, не бросят - потому что жил он все же в двадцать первом веке, когда самые опасные повороты пути уже преодолены. Потому что он вовсе не был суперменом из дешевых боевиков - он всего-навсего прибежал на пожар раньше других и принялся тушить огонь, не дожидаясь подмоги. Просто сложилось так, что человеку, хоть он и один, никак нельзя отступить. Разве те одинокие скелеты, сжимающие ржавые винтовки, скелеты, которые до сих пор откапывают на его родной земле, - останки суперменов? Человек остался один, но не бросил оружия - и все тут... Шум мотора? Да. Вот и все. Ребристый язычок предохранителя отведен большим пальцем вниз, патрон, цокнув, входит в ствол, и никаких недомолвок. И тридцать шесть патронов. Савин плавно отодвинулся в укрытие, которое давно наметил. Знакомый серый "белчер" резко затормозил, чуть позади остановилась машина пороскошнее - длинный голубой "воксхолл". Так. Четверо в "белчере", трое в "воксхолле", и один из них, кажется, Геспер. Ну да, так и есть - собственной персоной. Многовато их, черт... Почему они не выходят, все же опасаются засады, надо полагать? Доктор Данвуди из тех, кто умеет добиваться своего, умеет убеждать. Да и соответствующие службы уже кое-что поняли. Опергруппа должна успеть. Савин представил себе это, он видывал подобное в других уголках света - вертолеты над скалистым берегом, прыгают на землю автоматчики в бронежилетах, свист лопастей и рев мегафона, приказывающего положить руки на голову и не рыпаться. Как бы там ни было, но Гралев в безопасности, он вновь верит в себя, и это все-таки главное... Четверо лбов выбрались из "белчера", настороженно озираясь, держа наготове слишком хорошо, увы, знакомые Савину коротенькие автоматы-бесшумки. Из "воксхолла" никто не вышел - бережется Геспер, не зря мотор его машины продолжает работать. Что ж, он все рассчитал - смоется при первом признаке опасности, прямых улик против него нет, ищи его потом по всей земле, а он тем временем, не исключено, может воспользоваться какой-нибудь другой потаенной стежкой - кто знает, сколько их, тропинок, к тому берегу? Этих молодчиков нужно поймать на горячем, а пока что против них нет ровным счетом ничего, даже в эту минуту они преспокойно могут заявить, что нашли свои автоматы на дороге и прямо-таки умирали от желания доставить их в полицию... Четверо, видно, убедились, что все спокойно, и никакой засады нет. Они принялись вытаскивать из багажников обеих машин чемоданы, какие-то большие пакеты, аккуратно упакованные тючки. Им помогали двое из "воксхолла", но Геспер из машины так и не вышел, покуривал себе на заднем сиденье, мусолил сигару. Интересно, что за багаж увозит на тот берег эта импозантная сволочь? Наши ассигнации там хождения, надо полагать, не имеют. Что тогда? Будем надеяться, я смогу это узнать... Разгрузка окончена. Из одного пакета достали треногу, установили, укрепили на ней какую-то странную трубу, напоминающую длинную витую раковину из разноцветного стекла и блестящего металла. Эт-то еще зачем? Вызывают корабль? Все, подумал Савин, нельзя больше медлить. Он чуть приподнялся и крикнул во все горло: - Полиция! Специальный констебль... Договорить он не успел - рухнул за камень. Пятеро упали наземь, мгновенно рассредоточившись, застрекотали почти неслышные очереди, справа и слева от Савина взлетели осколки камня, - правда, пока что довольно далеко, его еще не нащупали, но волки безусловно были битые. Савин тщательно прицелился и прострелил шину "воксхолла", потом - шину "белчера". Удовлетворенно улыбнулся - все было в порядке. Добропорядочные и законопослушные граждане так себя не ведут: не палят очертя голову из автоматов по человеку, заявившему, что он - сотрудник полиции. Так что все оборачивается как нельзя лучше. Оснований для возбуждения судебного дела со стандартной формулой "Король против Герберта Геспера" более чем достаточно. Вооруженное нападение на специального констебля, незаконное владение оружием - для начала хватит, а дальше к этому, несомненно, добавится и кое-что посерьезнее... Савин помедлил секунду - ему впервые приходилось целиться в живого человека - нажал на спуск. Тип, пытавшийся сделать что-то с той загадочной трубой, прижался к земле, зажав левой простреленное правое запястье. - Ах ты, контра, - с ласковым бешенством сказал Савин. Выстрелил, не попал, и в ответ снова застрекотали автоматы. Второй отполз за "белчер", волоча ногу, - тоже неплохо, тоже неплохо, только не давать им подойти к треноге, не дать зайти в тыл. Старые военные учебники гласят, что нападающий теряет втрое больше, чем тот, кто занял оборону, но поскольку ты один против пятерых, нужно постараться исправить это соотношение. Савин стрелял, перебегал меж валунов, стрелял, стараясь не поддаваться азарту, расходовать патроны экономнее - мало их было, еще меньше осталось. Зато противник недостатка в патронах не испытывал - четыре автомата неудержимо плевались огнем, словно митральеза. Всплеск каменного крошева будто нагайкой хлестнул по щеке, Савин, падая, пребольно ушиб колено, но на такие пустяки не следовало обращать внимания. Он понимал, что так не может продолжаться долго - как ни экономь патроны, нужно отвечать, и настанет момент, когда в стволе окажется последний. Или еще раньше, пользуясь тем, что их четверо, враги попытаются зайти с тыла. Вся надежда на вертолеты - не самое выдающееся изобретение человечества, но в данный момент самое желанное. Или это будут машины? Все равно, лишь бы успели, потому что рано еще умирать, потому что теплится отчаянная надежда вновь увидеть блистающий корабль, плывущий из тумана к берегу, потому что зло должно обязательно проигрывать не только в сказках. Потому что Савин родился в том самом маленьком сибирском городке, где некогда формировали полки, которые потом защищали на Бородинском поле батареи Раевского - а это, согласитесь, кое к чему обязывает... Воспользовавшись короткой паузой, Савин взглянул на небо - так, словно оглядывался на свое прошлое и пытался заглянуть в свое будущее. И ничего там не увидел. Еще одна перебежка к тому валуну - оттуда лучше видна дорога, и со спины к тому месту не зайдут, отвесные скалы не позволят... Савин угодил-таки третьему в плечо. Оставались еще трое. Они чересчур уж нагло рванулись вперед, и пришлось охладить их пыл, выпустив тремя очередями обойму "вигланда". Так, а теперь за тот камень... Савин прыгнул, и что-то нестерпимо горячее, острое обожгло, прошило левое плечо. Он рухнул за камень, отбросив пистолет полицейского, для которого больше не было патронов, и достал полученный от Лесли кольт - табельное оружие специального констебля. Последние семь патронов. Семь пулек, как в Сараево, подумал он, вспомнив Швейка, и нашел в себе силы улыбнуться. Здесь он был, как в ловушке, но, во-первых, он и не собирался никуда бежать, а во-вторых, с тыла нападающие не зайдут - скалы не позволят... Почему они прекратили огонь? - Сдавайся! - услышал он голос, показавшийся знакомым - по карнавалу, тому проходу. - Сдавайся, гарантируем... - Савин, это наверняка вы! - прервал его крик Геспера. - Не валяйте дурака, у нас совершенно нет времени! Обещаю жизнь! На размышление секунды! Савин с радостью отметил истерические нотки в его голосе и, не приподнимаясь, громко ответил парочкой фраз, услышанных в одном из ливерпульских портовых кабачков и отнюдь не украшавших язык Вальтера Скотта и Голсуорси. Новых предложений со стороны противника не последовало. Теперь он стал ощущать боль. Темное пятно быстро расползалось, ширилось, и он чувствовал, как намокает рукав рубашки, как от плеча к локтю ползет горячее, липкое. И нечем перевязать, нельзя отвлекаться на то, чтобы разорвать рубашку. Он выстрелил. Голова в берете проворно исчезла за валуном. Не попал. Жаль. Что же, неужели все? И ничего больше не будет - земли, моря, неба, меня? Они попытались подкрасться ближе - еще два выстрела. Осталось четыре патрона. По числу дней, прожитых им в этом городке. Неужели прошло неполных четыре дня с той поры, как он заявился самоуверенным королем объектива в эти места, где предстояло встретить и настоящую любовь, и неподдельную тоску, и неподдельную ненависть? Проникнуться настоящей боевой злостью". Все это до сих пор, признаться, было чуточку отвлеченными понятиями. Он больше фиксировал жизнь, чем жил, Теперь... В, него стали стрелять, и он ответил. Осталось три патрона. Враги подозрительно притихли, скорее всего, готовили какой-нибудь пакостный сюрприз. Жаль, что небо такое скучное и серое, жаль, что так мало патронов... Какая это, оказывается, ценность - патроны, маленькие, тяжелые, коричневые гильзы, из которых высовываются конические пули. Савин услышал слабый гул, совсем слабый, словно чудом долетевший сюда отзвук бушующей на марсианской равнине битвы, и сердце застучало чаще. Правда, из своего укрытия он мог видеть лишь крохотный кусочек неба, однотонно-серого. Это мог быть и просто шум в ушах - он потерял много крови. Но это могли быть и долгожданные вертолеты. Что, если из-за этого и притихли враги?.. Что ж, пройдет пять минут и все станет ясно... Он не мог еще уверенно сделать вывод, понять, что за шум слышит, но яростно верил - это только начало, и самое главное - впереди...