й затоптались, нашаривая ручку. "Ну, долой трепетную невинность", - сказала себе Анастасия. Выдернула меч из ножен, задула свечи и прижалась к стене. Багровые отсветы проникали внутрь, и вошедший сразу бы ее увидел, но это не меняло дела - до двери один бросок, и жить вошедшему осталось всего ничего... Дверь рывком распахнулась, но никто не вошел. Анастасия напрягла глаза, всматриваясь в темную прихожую. Отвела руку с мечом, изготовилась к удару. Оттуда, из темноты, сказали напряженно-радостно: - Таська, брось железку, порежешься! Ноги у нее подкосились. Она выпустила меч и бросилась на шею Капитану, ткнула губами куда-то в ухо. Капитан обхватил ее так, что ребра хрустнули. - Задавишь, - выдохнула она, счастливо смеясь. - Откуда ты такой? Да говори же! На нем была эта омерзительная черная одежда, с золотым жуком на груди, но под ней ощущалась кираса. И автомат висел на плече. - Да подарил тут один одежонку, - сказал Капитан. - Разговорчивый такой попался, гнида, все растолковал - что к чему, где что лежит... Горючка, Настенька, потому так и названа, что горит... - Так это ты? - обернулась она к окну, к багровому зареву. - Мой грех. - Он отпустил Анастасию, выглянул наружу, хмыкнул удовлетворенно. - Обормоты, кто ж так горючку держит - неогороженной, с одним вертухаем... Ну, пошли! Они выскочили под дождь. Вдали, вокруг пожарища стоял страшный шум, но ближайшие улочки были пусты. Они бежали меж рядов темных повозок и темных домиков. Капитан схватил ее за руку и уверенно тащил за собой. Меч Анастасия все-таки прихватила со стены, но второпях не забрала ножны, и бежать с мечом в руке было неудобно, он только мешал. - Да брось ты его! - крикнул Капитан. Анастасия послушалась. Кто-то шарахнулся из проулка им наперерез, ничего еще не сообразив, выставил секиру. Капитан выпустил руку Анастасии и отшвырнул его ударом ноги под горло. Снова ухватил ладонь Анастасии и увлек в противоположном от пожара направлении. Вдруг застыл, прислушался: - Стоп! Толкнул Анастасию к ближайшей повозке: - Быстро туда! Сам запрыгнул следом, опустил полог. Они оказались на каких-то жестких угловатых тюках. И тут же совсем рядом промчались всадники, протопало множество человеческих ног. Анастасия перевела дух и, вглядываясь в его неразличимое почти во тьме лицо, спросила: - Как ты меня нашел? - А ты думала, тебя так и бросили? - Он ощупью нашел плечо Анастасии. - Десант своих не бросает, княжна... Горна благодари. Пустили его по следу, быстренько на хвост им сели, потом я издали в бинокль увидел, как ты с ними мило беседуешь. Засели на холмах... А потом все было просто. Пошел в этот гуляй-город, притормозил там одного с топором, а он болтун оказался жуткий... - Капитан осторожно коснулся ее щеки. - Больно стукнули? Там, у холмов? - Чепуха, - сказала Анастасия. - Чего они от тебя хотели? В гарем сватали? - Детей им, дуракам, рожать, - сердито сказала Анастасия. - Таких же дураков, землекопов свихнувшихся... - Действительно, чего захотели... - Он помолчал и вдруг решительно шепнул ей на ухо: - А мне бы согласилась? Анастасия замерла, стоя на коленях на жестком тюке. Почувствовала на губах его губы, медленно подняла руки и положила ему на плечи. Зажмурилась в темноте и долго не открывала глаз. - Чудо ты, Таська, - защекотал ей ухо горячий шепот Капитана. - Чудо несусветное в кольчуге... Анастасия улыбнулась в темноте, глаза защипало - но почему, ведь сейчас ей было невыносимо хорошо? Загадочная это вещь оказывается, слезы - большая и сложная тайна, пока что непонятная ей. - Пошли отсюда? - сказала она тихо, коснулась его щеки, провела ладонью. - Здесь так страшно... Вокруг снова не было ни души. Они спрыгнули на землю и, держась за руки, спокойно пошли быстрым шагом к окраине города. Никто не бросался наперерез, никто не гнался - все сгрудились вокруг пожара. Ливень усиливался. Время от времени они, уже далеко отойдя от страшного кочевого города, оглядывались на пожарище - оно заметно пригасло, багровые отсветы словно уходили в землю, погружались на дно Канала. - Тушат помаленьку, - сказал Капитан. - Тушат-тушат, не потушат, заливают - не зальют. Эх, я сюда обязательно вернусь... Анастасия улыбнулась ему. Она промокла насквозь, одежда облепила тело, но холода Анастасия не чувствовала - она была на свободе, и безумцы, рывшие столетиями свою исполинскую канаву, хочется верить, навсегда уходили из ее жизни. - Разобраться бы с ними как следует, - сказал Капитан. - Черт, и нечем тебя укутать, сам мокрехонек, как мышь в ведре... Анастасия зажала в кулаке золотого жука и рванула цепочку. Цепочка лопнула, и Анастасия зашвырнула ее подальше, далеко-далеко, чтобы улетела на другой конец света. Раскинула руки и закружилась под дождем, зажмурясь, закинула голову, подставила лицо косым струям, крикнула: - А жизнь прекрасна! - Точно. Сам начинаю верить. - Капитан поймал ее в охапку и сказал, словно бросаясь в воду. - Настенька, я ведь не шучу... - Я знаю, - тихо сказала Анастасия. - Я тоже. Только... я... ты... как-то... если... Она безнадежно запуталась и замолчала в полной растерянности. Что-то старое рушилось, уходило, исчезало, что-то новое никак не могло заступить на его место, и Анастасия замерла в его объятиях, уткнулась в плечо, чуточку жалобно попросила: - Ну не надо меня торопить, я... - Настенька, я понимаю. - Капитан погладил ее по мокрым волосам. - Только я серьезно и насовсем... - Я тоже, кажется, - сказала Анастасия так тихо, что он, быть может, и не расслышал. Вскоре они добрались до места, где ждала Ольга с лошадьми. Горн, радостно гавкая, прыгал вокруг, а Ольга бросилась ей на шею. Дождь на ее лице или слезы - разобрать под этим косым ливнем было невозможно. - Что там было? - спросила Ольга наконец. - Да пустяки, - сказала Анастасия и впервые за этот вечер зябко передернулась - и от пережитого, и прохладу дождя ощутила. - Чуть замужем не оказалась, только и всего. 13. СОН О РЖАНЫХ АПОСТОЛАХ Так полуострова дрейфуют к океану от торжествующих земных кавардаков. А.Рембо Анастасия ехала во главе своего маленького отряда хмурая, как туча. Даже Росинанту передавалось настроение хозяйки, не говоря уж об Ольге с Капитаном - они и не пробовали завязать разговор, и в глазах у них Анастасия видела неприкрытое недоумение. Но никак не находила нужных слов и подходящего случая, хранила угрюмое молчание, отчего злилась еще больше. И получался замкнутый круг. Если честно, ей больше всего хотелось оказаться вдвоем с Капитаном в каком-нибудь уединенном месте, взяться за руки и выговориться начистоту. О том, что они все же люди из разных миров, и нужно вместе, долго и вдумчиво ломать голову над тем, как же им все-таки подогнать, притереть, совместить эти миры, чтобы родилось что-то новое, не ранившее ничьей гордости, самолюбия и устоявшихся взглядов на жизнь. О том, чем каждый из них должен поступиться, и нужно ли поступаться чем-то. И вообще, можно ли до завершения их поездки в неизвестность разрешить все сложности раз и навсегда? Временами ей казалось, что и Капитан ломает голову над тем же самым. Наверняка. Быть может, его мысли были отражением мыслей Анастасии. Быть может, он точно так же искал случая. А случая все не подворачивалось. Леса кончились, они третий день ехали по равнинам, перемежавшимся редкими невысокими холмами. И эти равнины были самым неподходящим местом дня серьезного разговора. Так иногда бывает - позарез необходимы деревья над головой, лесная поляна, комната, галерея, старая стена... А вот так вот взяться за руки и уйти подальше от разбитого на равнине лагеря - не получается, хоть ты тресни. Больше всего Анастасию мучила мысль, что он может подумать, будто она бросилась ему тогда на шею из одной лишь благодарности за спасение. Чтобы покончить хотя бы с этим недоразумением, вставшим меж ними или выдуманным ею, она придержала коня, подождала, когда поравняется-с ней чалый Капитана и тихо спросила: - Не сердишься? - За что, господи? - но в его голосе звучала нотка грусти. - Все нормально... - Вот уж нет, - сказала Анастасия, не глядя на него. - Только не сердись... Я размышляю, и мне тяжело. - Странное совпадение, - сказал Капитан уже веселее. - Я тоже размышляю, и не над самыми простыми вещами. Не подумать ли нам вместе и вслух? - Подождем, - сказала Анастасия. - Только не сердись, ладно? Подождем... И отъехала. Словно камень с души свалился, и увесистый. Она погнала Росинанта легким галопом, волосы развевались из под шлема, увенчанного золотым серпом-и-молотом. Где те времена, когда жизнь казалась ей не лишенной тягостных загадок, но довольно простой, без крупных неожиданностей? Где времена, когда она и подумать не могла, что потрясение основ - столь мучительная штука? Анастасия, светлая княжна отрогов Улу-Хема из рода Вторых Секретарей, отважный рыцарь, пустившийся в поход за Знаниями - ах, каким легким и прекрасным виделся поначалу тот поход... Она остановила коня - вокруг были возделанные поля! Пшеница стояла золотой упругой стеной, чуть колыхавшейся под ветерком. Анастасия спрыгнула с седла, сорвала колос, размяла в ладонях, попробовала зерна. Самая настоящая пшеница и на вид, и на вкус. Подъехали Капитан с Ольгой. Анастасия молча обвела рукой, показывая на золотящиеся до горизонта поля. - Ну, по крайней мере, не Канал, - сказал Капитан. Все прекрасно понимали, что означают эти золотые колосья. Необозримые пшеничные поля - это государство. Вот только чье, и как здесь относятся к путникам? Оставалось ехать вперед, что они и сделали. Скоро обнаружили торную дорогу и двинулись по ней. И прошло не так уж много времени, прежде чем Капитан, случайно оглянувшись, вскрикнул: - Черт! Анастасия ничего не спросила. Все и так было ясно. Далеко позади, поблизости от дороги, по которой они проехали с час назад, поднималась тоненькая струйка дыма. Прервалась. Вновь потянулась к небу. Прервалась. Возникла снова. Рядом с ней выросла еще одна. - Поздравляю, - сказал Капитан. - Мы в мешке. Может быть, они уже знают - те, впереди - сколько нас тут есть. - Приятная весть, - сказала Анастасия. - Что ж, деваться некуда... - Давно что-то мы ни с кем не дрались, - добавила Ольга не без азарта. - Нашла о чем горевать! - фыркнул Капитан. - Ну вот, едут! Проверка документов и багажа! Над дорогой стояла туча пыли - навстречу скакал конный отряд и немаленький - человек двадцать. Анастасия положила руку на рукоять меча. Они стояли в ряд посреди дороги и молча ждали. Клубилась пыль, вот уже можно различить красные щиты, разноцветные плащи... Всадники осаживали разогнавшихся коней. Все они были мужчинами, голубоглазыми и русобородыми, но во всем остальном чрезвычайно походили на Анастасию - кольчуги, остроконечные шлемы (только без символов на шишаках), мечи, копья. Разве что щиты иной формы, овальные и заостренные внизу, без гербов, да у некоторых воинов - булавы, в Империи почти не употреблявшиеся. Анастасия не знала, радоваться такому сходству или оно сулит новые хлопоты, а потому на всякий случай вытянула меч из ножен - чуть-чуть, на ладонь. Они разглядывали друг друга любопытно и настороженно, потом Анастасия тронула коня вперед, так, чтобы оказаться на корпус впереди спутников, и сказала: - Я - Анастасия, княжна отрогов Улу-Хем, рыцарь из рода Вторых Секретарей. А кто вы? Точно так же, как она, на корпус вперед выдвинулся всадник в алом плаще, с золотой цепью на шее и посеребренной булавой на руке и ответил: - Я - воевода Бобрец, порубежной стражи. С чем идете? Почему единственный мужик - в столь паскудном облике, а девицы - в доспехах? - Так уж у нас заведено, - сказала Анастасия не без вызова. И он этот вызов понял, сказал дерзко-увещевающе: - Такого быть не может, синеглазая. А если бы и было - стоило бы вас ремешком отходить по нежным сиденьям. - А ты попробуй, - сказала Анастасия, вытаскивая меч до середины. - Таська, не заводись, - тихо посоветовал Капитан. - Монастырь тут чужой, треба оглядеться. Воевода Бобрец, играя плеткой с резной ручкой, разглядывал Анастасию с любопытством и насмешкой, и хвататься за меч не собирался. От него исходила спокойная уверенность, вполне понятная для человека с двум десятками всадников за спиной, стоявшего к тому же на своей земле. - Ну? - сказала Анастасия, чувствуя себя все же не очень уверенно. - Ты откуда такая прыткая? - спросил Бобрец с интересом. - Оттуда, где все такие, - сказала Анастасия, гордо задирая подбородок. - Положим, ты этой железкой владеешь хорошо, - сказал Бобрец. - Положим, кого-нибудь да поцарапаешь. А долго ли продержишься? К святому Перу мы тебя, конечно, не отправим, а вот ремешком как следует поучим, на коняжку долго не полезешь... - Погранец, ты уж тоже не заводись, - сказал Капитан. - Давай-ка поговорим ладком. Девушки у нас молодые, горячие, привыкли за шпаги хвататься - не наигрались, лиха не хлебали... Ты это учитывай. Мужик ты, я вижу, серьезный. А потому объясни мне: у вас честных проезжающих резать принято, или как? - Режем мы, если уж приходится, лазутчиков да сволоту с Канала, - сказал Бобрец с достоинством. - А если ты честный проезжающий, вреда тебе не будет. Ты-то сам кто такой? - Да как тебе сказать... В нынешнем положении - странник. Глядят нахмуренные хаты, и вот ни бедный, ни богатый к себе не пустят на ночлег... Бобрец вытаращил на него глаза: - Откуда знаешь? - и сам продолжал торжественно, как читают молитву: Не все ль равно - там человек иль тень от облака, куда-то проплывшая в туман густой, - ой, посошок мой суковатый, обвитый свежей берестой, родней ты мне и ближе брата... Теперь Капитан таращился на него, а во всадниках что-то переменилось - они смешали строй, копья опустились, взгляды потеряли зоркую подозрительность. Ощущение предстоящего боя растаяло без следа. Анастасия невольно разжала пальцы, и ее меч скользнул в ножны, крестовина глухо стукнула о серебряную оковку. - Так бы сразу и говорил, - сказал Бобрец. - И коли уж вы с той стороны едете - не слыхали, что за переполох был нынче ночью на Канале? Полыхало на совесть. - Я старался, - скромно сказал Капитан. - Ну? Ты? А что там? - Да нахамили, как последняя сволочь, - сказал Капитан. - Нашу Настасью к себе принялись в гости тащить, не пригласив честью. Вот и пришлось... А вас они не трогают? - Нас они, братец, давно не трогают, - объяснил Бобрец значительно. - Моего дедушку спросишь, он тебе расскажет, как они канальщиков отучали честных людей обижать... Капитан перекинул ногу через седло, спрыгнул на землю и предложил воеводе: - Пошли поговорим? Бобрец, ничуть не удивившись, тоже спешился, они отошли от дороги и оживленно о чем-то заговорили - то один размахивал руками для вящей убедительности, то другой, но выглядело все это вполне мирно и длилось довольно долго. Раза два Бобрец оглянулся на Анастасию - с удивлением и уважительно. Потом разговор, должно быть, зашел об автомате - потому что Капитан выстрелил в землю. Конники встрепенулись, но Бобрец махнул им рукой и остался спокоен, хотя это далось ему не так уж легко. Возвращались они с видом людей, довольных друг другом и успешно завершивших трудное дело. Бобрец махнул своим рукой: - Сполох напрасный. Люди свои, - и весело глянул снизу вверх на Анастасию. - И все же не верю я, синеглазая, что ты искуснее меня на мечах. - Потом попробуем, - сказала Анастасия мирно. - Если будет такая охота. Они тронулись в путь. Бобрец ехал меж Капитаном и Анастасией и рассказывал, очевидно, продолжая начатый с Капитаном разговор: - И понимаешь, бумаг вообще-то мало осталось, от самого начала, я говорю, от мрака кромешного, но известно доподлинно, что святой Хер по земле этой ходил. И учил, что безобразий против нас наворочано изрядно, а потому следует ни на кого особо не глядеть, дуриком чужих укладов не хватать, а жить себе своим умом и жить с земли, потому как баловство проходит, словно дым и облака, а земля вечна. А сочинения Многопечальников, апостолов ржаных, он сам же и записал по памяти в те начальные времена, и мы тех апостолов чтим, как людей душевных и пробирающих до сердца, - лицо его стало отрешенно важным, и он нараспев продекламировал: Прощайте, не помните лихом, дубы осыпаются тихо под низкою ржавой луной. Лишь вереск да терн узловатый, репейник да леший косматый буянит под рог ветровой. И Капитан свободно, без запинки подхватил: Лопух не помянет и лошадь, дубового хвороста ношу оплачет золой камелек... Краем уха Анастасия слышала, как Ольга за ее спиной что-то отвечает, смеется. Все было в порядке, и Анастасию уже как-то не удивляло, что рядом с ней в рыцарской броне едут мужчины, а не женщины. Мир был огромен и многолик, а ее прежняя жизнь - лишь бусинка в пестром ожерелье многоцветья укладов и обычаев, законов и установлении. Трудно было, понятно, отрешиться от сознания, будто единственное верное и правильное лишь то, что ты знала с детства; трудно было принять право других жить по тем законам, что заложили их предки. Но путешествие продолжалось, и старые предрассудки выпадали словно молочные зубы. Анастасия чувствовала себя старше, словно не дни проходили в седле, а годы. Впереди вырастал город - прямые чистые улицы, высокие терема, деревянные и каменные, под яркими веселыми крышами, разноцветными, как ярмарочные леденцы, терема, сверкавшие радужным многоцветьем оконных стекол и витражей. Такие витражи Анастасия видела только в императорском дворце, а здесь они были чуть ли не в каждом доме. - Китеж, - с гордостью обронил Бобрец. Город был без стен - и это многое сказало Анастасии, знакомой не понаслышке с усобицами, стычками на границах княжеств, осадами горкомов, массивными стенами городов Счастливой Империи, окованными железом воротами. Только сильный, уверенный в своем могуществе город может заменить стены гордой славой своих рыцарей. - Жить будете у меня, - сказал Бобрец. - Не стесните, чай. Между прочим, братишка младший у меня холостякует, так что если надумаешь, синеглазая, принять сватов... Капитан ничего не сказал, только перехватил взгляд воеводы, и зубы блеснули из-под выгоревших усов. Анастасия со смешанным чувством смущения и гордости опустила глаза, а Бобрец смущенно почесал в затылке: - Понял. Считай, пошутили. Дом у него был большой, с просторным чистым подворьем, широкое крыльцо вело на поднятую на резных столбах крытую галерею. Такие же собаки, немного настороженно принявшие Горна, такие же куры, даже осанистый петух совершенно так же расхаживал, кося хозяйским спесивым глазом. Вот только вышедшая навстречу хозяйка, сероглазая и русоволосая, Анастасию несказанно изумила (хотя Анастасия и постаралась этого не выказать). Впервые в жизни Анастасия видела женщину без штанов - словосочетание заранее выглядевшее невозможным, как твердый воздух. И тем не менее штанов на хозяйке не было. На ней была белая рубашка до колен, перехваченная на талии вышитым поясом. И широкие рукава, и открывавший стройную шею ворот, и подол вышиты красным, синим, желтым шелком. Надо признать, это выглядело красиво, и женщина двигалась легко, свободно, грациозно, ничуть не стесняясь открытых до колен загорелых ног - отсюда ясно, что такова повседневная женская одежда и так здесь ходят все. Анастасия почесала в затылке - мысленно. А вслух ничего не спросила, вспомнив, как не единожды попадала впросак. Впрочем, хозяйка тоже смотрела на них удивленно - именно на них с Ольгой, а не на Капитана. Это лишний раз подтверждало, что здесь именно они с Ольгой выглядят странновато, и Анастасия по дурной привычке сердито прикусила губу. - Баню, мать, баню! Сейчас мы гостей в баню-то и загоним! - весело гремел Бобрец, обняв жену за плечи и улыбаясь гостям открытой и самую чуточку хвастливой улыбкой довольного судьбой человека. Анастасия ощутила легкий укол зависти. Наверное, впервые что-то в прежней жизни показалось ей неправильной игрой. - А что такое баня? - все-таки не удержалась она от вопроса, снимая меч. Бобрец захохотал - не обидно, но так громко, что петух, враз растеряв спесь, припустил прочь: - Не знаешь? Ну, синеглазая, ну, княжна, а еще с мечом! Алена, уяснила, что тебе сделать надлежит? А покажи-ка ты им, что такое баня, так, чтобы до старости не забыли! Очень скоро Анастасия с Ольгой убедились, что баня - это и в самом деле вещь, которую после первого знакомства с ней забыть уже невозможно. И описать трудно. Жаркий пар, ведро ледяной воды, коварно опрокинутое на голову Аленой в самый неожиданный момент, испуганно-довольный визг, шипение кваса на раскаленных камнях, ощущение до скрипа отмытой кожи, беспощадное избиение веником, чудодейственным образом снимавшее усталость и дурное настроение. Одним словом, когда Анастасия вывалилась в предбанник и попыталась отдышаться, она ощущала себя новой, не прежней. Казалось, родилась заново. С этим не могли сравниться ни ванны Империи, ни купанье. Она приняла из рук Алены кувшин пахучего кваса и жадно пила, проливая на грудь. Передала кувшин Ольге и отфыркнулась: - Легенда! - У вас, значит, бани нет? - покачала головой Алена не без сочувствия. - Грустно... А не надеть ли вам, девушки, платья? Я сразу подумала и принесла, - она кивнула на скамью с одеждой. - Так это и есть платье?! Хру меня подери! - вспомнила Анастасия от изумления старое богохульство. И вспомнила картины прежней жизни, что показывал волшебник. Волшебник был жалкий, но картины - настоящие. Это платья и есть, такие же, как на Алене. Но как же, вот так взять и на люди в нем выйти? - А обязательно? - спросила она едва ли не жалобно. - Ну отчего же. - Алена улыбалась. - Просто в штанах у вас, девушки, вид немного странный. Оглядываться на улицах, может, и не будут, зато про себя насмеются вдосталь... Неизвестно, как повела бы себя Анастасия, оказавшись тут одна, без Ольги, но той предложение пришлось по вкусу, даже глаза разгорелись, и она моментально сделала умоляющее лицо: - Анастасия, любопытства ради? Если совсем честно, это же самое любопытство искушало Анастасию ничуть не слабее. Алена в платье выглядела... какое-то новое, непонятное Анастасии чувство - здесь и от зависти, и от желания соперничать, и от стремления покрасоваться, и... И понравиться кое-кому, решительно закончила она про себя. А Ольга уже надевала через голову белое платье с вышивкой, Алена помогала ей, стянула ворот шелковым крученым шнурком, завязала пояс, отступила на шаг, оглядела: - Ну вот. Просто прелесть. - А зеркало? - нетерпеливо спросила Ольга. - А зеркало - в доме. Пойдешь? - Пойду. Анастасия колебалась. И было отчего. С одной стороны, до ужаса непривычно. С другой, до ужаса красиво, и все здесь так ходят. С одной стороны, никогда прежде с рыцарем такого не случалось. С другой - нигде не сказано и не записано, что ношение такой вот одежды противоречит рыцарскому кодексу и воспрещается. Все законы и заповеди об этом молчат. Подходя с позиций формального крючкотворства - нигде не записано черным по белому, что рыцарю запрещается появляться на людях без штанов. Никто не предусмотрел такого случая. Согласно строгой логике отсюда вытекает: где нет запрета, нет и нарушения... Анастасия азартно махнула рукой: - Ну-ка! И оказалась в платье. Одернула подол, поправила пояс и с нарочитым безразличием поинтересовалась: - Надеюсь, я посмешищем не выгляжу? - Прекрасно ты выглядишь, - сказала Алена тоном старшей и умудренной (хотя была не старше Анастасии). - Клянусь апостолами, лучшего и желать не стоит. И все-таки пришлось собрать в кулак все самообладание и смелость, чтобы выйти за порог бани, как ни в чем не бывало пройти по двору в дом. Сначала Алена отвела их в комнату с большим зеркалом. Увидев себя во весь рост, Анастасия не могла бы описать свои чувства, являвшие причудливую мешанину, но утешилась все той же мыслью - где нет запрета... И все-таки - красиво. Что до Ольги, ее, похоже, такие сложности не волновали. Анастасия отрешилась от своих последних колебаний, когда едва не покраснела под восхищенным взглядом Капитана. Он только и выдохнул: - Настасья, нет слов... Сам он вернулся из бани безмерно довольный, в белой вышитой рубахе Бобреца, в его же синих штанах в узкую алую полоску, остроносых сапогах младшего брата воеводы. Отросшая за время путешествия щетина помаленьку превращалась в пушистую бородку, и Капитан не собирался ее сбривать. Он крутился перед зеркалом даже дольше, чем Анастасия, а поймав ее смешливый взгляд, без тени смущения объяснил: - Всегда хотелось, знаешь ли, этак вот по городу пройтись-пройтиться... Бобрец, у тебя мурмолки, случайно, не найдется? Чтобы с золотыми кистями... Набекрень ее на буйную голову - и гоголем... - Найдем, Иваныч. - Бобрец водрузил на стол пузатый глиняный жбан, содержимое коего назвал медовухой. - А пока что - как заведено после баньки, и не нами заведено... Стол, признаться, был богаче тех, за которыми Анастасия сиживала в Счастливой Империи. Медовуха сначала показалась ей некрепкой сладкой водичкой, но вскоре в голове зашумело, и она оценила коварство напитка, Платье ее уже ничуть не стесняло и не казалось неуместным. Она частенько ловила на себе взгляды Капитана, вспомнила жесткие тюки в фургоне, треск пожарища, потом ливень, все слова, что были тогда сказаны. Неожиданно для себя сказала Бобрецу: - Хорошо живете, признаться. Бани, платья, стен вокруг города и в помине нет... Бобрец переглянулся с женой, они улыбнулись друг другу, потом воевода сказал: - Знаешь, Настасья, жизнь, вообще-то, не так чтобы уж полностью безоблачная... Хорошо б, понятно, если бы землю населяли одни праведники, но ведь нет этого пока. Бывает всякое. И люди бывают всякие. Однако ж стараемся... - Вы мне вот что объясните, - сказала чуточку захмелевшая Анастасия громко и решительно. - Кто из нас, Империя или вы, ближе к Древним, а значит, счастливее? Вот какой вопрос меня гнетет... Бобрец развел руками: - Тут уж я судить не могу. Древний рядом с тобой сидит. Капитан молчал. Сосредоточенно думал. Лицо у него напряглось, потеряло всякую беззаботность. - Ох уж эта Таська, - сказал он наконец. - Иногда бьет в самое яблочко... По-моему, Тасенька, вопрос нужно совсем по-другому ставить. Как мне это ни больно говорить, но счастье, похоже, совсем не в том, чтобы походить на Древних... на нас, то есть. Одним словом, жить мне хотелось бы не в вашей Империи, а тут. А тебе? - Там моя родина, - сказала Анастасия. - Там... - Гости мои дорогие! - сказал Бобрец. - Я, признаться, к ученым разговорам не приучен. Простой порубежник, чего уж там. А вот придет братишка - он у меня, ученым и звездочетом будучи, к умным мыслям имеет прямое касательство. С ним и стоит такой разговор заводить. А мы уж давайте-ка - как после честной баньки, идет? Он подпер широкой ладонью щеку и запел: Не жалею, не зову, не плачу. Все пройдет, как с белых яблонь дым. Увяданьем золота охваченный, я не буду больше молодым... Он пел чистым и звонким, печальным и сильным голосом, и все сидящие за столом замерли, а песня лилась, и река, спокойная, могучая река, подхватившая Анастасию, уносила ее куда-то к иным берегам, где догадки становились истинами, а истины стоили того, чтобы служить им всю оставшуюся жизнь, ни о чем не сожалея. Она пригорюнилась, подумав со щемящей тоской, что еще не сделала в жизни ничего такого, оказывается, чем бы могла похвалиться, чем бы стоило гордиться. Украдкой покосилась по сторонам - Капитан сидел нахмуренный и серьезный, на реснице у Ольги блестела слеза. - А ну! - Бобрец хлопнул по столу ладонями. Подпрыгнули, зазвенев, кубки. - Огорчил я вас, гости дорогие? Пора и развеселить! Он выбрался из-за стола и пошел в пляс по горнице, с прихлопом и притопом, гремя каблуками о струганые доски пола, закинув кучерявую голову, то разбрасывая руки, то подбочениваясь одной и закинув другую на русый затылок, - большой красивый человек в большом красивом тереме. Капитан не выдержал. Встал. У него получалось хуже, но он старался, как мог, и пол гудел под их сапогами, они разошлись всерьез. Анастасия тоже ощутила жгучее желание пройтись вот так в танце, красиво и гордо, как плыла вокруг мужчин Алена, придерживая концы неизвестно откуда взявшегося платка. Однако осталась сидеть - знала, что у нее так не получится, а потому не хотела расстраивать их пляску жалким подражанием. Но тянуло... Дверь распахнулась, и кто-то весело закричал с порога: - Воевода, врагов пропляшешь! - Одно ухо спит, другое службу несет! - Бобрец остановился, отдуваясь нарочито тяжело. - Поплясали... Ну, Иваныч, молодцом. Не умеешь, но стараешься. А вот это и есть мой ученый братишка, который скоро дыру в небе проглядит, все звезды сочтет и в книгу запишет, как которой прозвище. Брат был хоть и младший, но ростом не ниже старшего и не уже в плечах, только лицо тоньше и глаза выдают человека, привыкшего читать много и долго, - в них отражение той глубины, что порождают, тысячекрат отразившись в глазах, мудрые рукописные строки. Анастасия знала такие глаза - у книжников в Империи. Правда, те были грустнее - быть может, оттого, что книг в Империи было мало, настолько, что это толкало многих, как шептались, к запретным и грешным поступкам - самим писать книги. - Звездочет Елизар, - сказал Бобрец-младший. - Как вас зовут, знаю уже. Что глаза таращишь, Рода? Твои конники жен и друзей имеют, а жены - соседок. За пять улиц от вас еще рассказывают, что княжна Анастасия одолела дракона, а на соседней - уже прошел слух, что она всех канальщиков загнала в канал да так и велела там сидеть, пока не поумнеют... Что народ, прямо скажем, принимает с одобрением. Правда, верю я этому мало - с Каналом так просто не справишься, тут потрудиться предстоит... Так, княжна? - Так, - сказала Анастасия, открыто глядя ему в глаза. - С ними повозиться придется... Он глянул мимо Анастасии, на Ольгу, а та на него, и у них словно сразу возникло некое сцепление взглядов. - Ну, к столу! - засуетился Бобрец-старший. Анастасии показалось, что к ученому брату, хоть и младшему, он относится с большим уважением. Видимо, были причины и основания. - А не надоело ли за столом? - спросил Елизар спокойно и уверенно. - Провел бы гостей по городу... Как, гости? - В самом деле, пойдемте! - Это Ольга, прежде чем кто-то успел ответить, шагнула вперед. Вшестером они шли не спеша по широким улицам и улочкам поуже, фонари на столбах горели неярким, но чистым пламенем без копоти и дыма, и было довольно светло. То там, то здесь слышались песни - и грустные тоже, но сравнение все равно оказалось не в пользу настороженно-угрюмых вечерних улиц имперских городов, где обязательно бы разорвали тишину то визгливый скандал пьяных ремесленников, то сдержанно-приглушенная перебранка публики почище, то лязг мечей очередного поединка, свистящее дыхание и проклятья сквозь зубы. "Нечего и сравнивать, - подумала Анастасия. - Здесь гораздо покойнее себя чувствуешь". Она искоса оглянулась через плечо - Ольга с Елизаром, приотстав, о чем-то тихо разговаривали, уже как старые добрые знакомые. Анастасия, в легком облачке неразвеявшегося хмеля, хотела громко бросить им что-то озорное, но ладонь Капитана сжала ее пальцы, она притихла, опустила голову, сразу вспомнила, что сложностей в жизни осталось немало. А главная сложность шагает рядом и держит за руку. Открылась широкая площадь, залитая багровым светом полной Луны. Четыре каменных фигуры, высеченных довольно мастерски, стояли на ней - одна повыше остальных. Она изображала человека с нахмуренным лицом, выбросившего руку в жесте отрицания и решимости. Остальные стояли вольно, опустив руки, в позах спокойных и мирных, словно бы отдыхая от тяжких и трудных свершений, - но лица их, как рассмотрела Анастасия, были скорее грустны. Венки из ржаных колосьев покрывали их головы - колосья не каменные, а живые, настоящие. И перед ними на каменной плите горел невысокий алый огонь. - Тот, что выше - святой Хер, - сказал Елизар. - Имя в тумане времени затерялось и забылось, но слова и дела, заложившие основу, остались. Основа, надо сказать, была проста - себя не потерять. Понятно, все сложнее и длиннее, после него остались книги, но главное легко укладывается в слова - быть собой и жить памятью. - Он смолчал. - Скорее всего, память осталась не вся, может, мы в чем-то и напутали, но сохранившееся быть может только истиной. А это ржаные апостолы, мученики земли и памяти. Святой Сергей, святой Сергей Другой, святой Николай. И потому молимся за их честную жизнь и злую гибель от подлой вражеской руки. Супруги мы... В живых веках заколосится наше семя, и вспомнит нас младое племя на песнетворческих пирах... Ладонь, сжимавшая пальцы Анастасии, разжалась. Анастасия подняла на Капитана глаза и спросила шепотом: - А как с ними было на самом деле? Он не ответил. Прошел к толстой квадратной плите, к алому пламени, наклонился и положил что-то подальше от огня. Анастасия подалась вперед и рассмотрела - кусок хлеба. Капитан вернулся, вновь встал рядом с ней и сказал тихо: - При жизни бы им хлебушка... Анастасии показалось, что на нее пахнуло сырым холодом, и она поежилась, зябко подняла плечи. Что-то за всем этим стояло. Какая-то трагедия - как водится, сложнее, страшнее и непонятнее отрывочных воспоминаний о ней. "Что за память сохранится о нас, если мы вдруг неожиданно исчезнем с лица земли?" - подумала Анастасия. И ответа не нашла. Возвращались в молчании. Даже Ольга с Елизаром притихли. Что до Анастасии, ее не покидало ощущение, будто она приблизилась к какому-то рубежу, и предстоит решительно шагнуть вперед, оставляя на будущее сложное коловращение мысли, рассуждения и метания. Какое-то время она притворялась перед собой, будто не понимает, в чем заключается рубеж и шаг - в последний раз пыталась оттянуть неизбежное. А потом подошла и приоткрыла дверь своей комнаты на миг раньше, чем в нее собрались тихонько постучать. Закинула руки Капитану на шею, закрыла глаза и прильнула к его губам. 14. ПОД НИЗКОЮ РЖАВОЙ ЛУНОЙ ...багровела луна, как смертельная рана. Н.Гумилев Анастасия сидела у окна, равнодушно наблюдала за яркоперым спесивым петухом и злилась. Вернее, пыталась разозлиться. Если честно, не вполне получалось. Жизнь текла спокойная (ночи, правда, были сплошным нежным сумасшествием). А наутро все куда-то исчезали. Ольга с Елизаром исчезали так неизменно, что по ним можно было проверять время. Потом Ольга при редких встречах с Анастасией смотрела невыносимо поглупевшими от счастья глазами, шалыми глазищами, а ученый звездочет с таким постоянством смущался, что вскоре Анастасии стало неинтересно его поддразнивать, и она бросила это занятие. Капитан исчезал сразу после завтрака для бесед с учеными людьми и ездившими в дальние путешествия купцами, а возвращаясь поздно вечером, долго извинялся и говорил, что больно уж серьезные дела решаются с глазу на глаз, и со временем он обязательно посвятит Анастасию во все подробности и секреты, но пока что рано. Она терпела и начинала сердиться. Ее-то никуда не приглашали. Получалось, что она оказалась в каком-то дурацком, смутно-подвешенном состоянии - никто вроде бы не рассматривал ее всерьез, не делился важными знаниями и тайнами. На исходе третьего дня она украдкой позлорадствовала - когда на подворье явился осанистый старик и, стараясь избежать лишней огласки, но не избежав случайного свидетеля в лице Анастасии (о чем оба собеседника не знали), тихонько и долго пенял молодому звездочету за полное забвение последним своих обязанностей. Один Бобрец-старший скрашивал ей скуку. Анастасия вскоре поняла, что душа это простая и бесхитростная, человек, знающий хорошо свое дело и сознававший, что на большее не стоит и претендовать. И, что важнее, он не злился на тех, кто мог больше, умел больше, знал больше - отсюда уважение к младшему брату. Вспомнив их первую встречу, Анастасия однажды переоделась в прежнюю одежду и предложила воеводе помериться на мечах. Бобрец охотно согласился. Победителя не оказалось - это они оба признали. После чего воевода стал относиться к ней гораздо серьезнее. Рассказал, что в незапамятные времена были и женщины-богатыри, именовавшиеся поляницами. А там и Бобрец уехал в очередной порубежный объезд. От скуки Анастасия взялась было помогать Алене по дому, но кончилось это неимоверным конфузом. Готовить Анастасия умела лишь на костерке, по-походному, кое-как. Попытка приобщиться к загадочному ремеслу шитья вскоре же завершилась исколотыми пальцами. Алена, конечно, сохраняла полнейшее хладнокровие, но ее трехлетний сынишка по детской непосредственности повеселился вдосыта. Чтобы не пасть в его глазах окончательно, Анастасия показала ему свои доспехи и оружие, после чего стала в его глазах непререкаемым авторитетом. Увы, с Аленой обстояло гораздо сложнее. Анастасия не без оснований подозревала, что жена воеводы относится к ней с недоумевающей жалостью - поскольку здесь рыцарство и женщины выглядели вещами несовместимыми, а память о поляницах была скорее легендой. И, усугубляя все это, Анастасия сначала мельком, потом все чаще стала задумываться о своих будущих детях - но это оказалась столь сложная и мучительная тема, что в голове воцарился полный сумбур. Так что Капитан появился, когда она пребывала не в самом добром расположении духа. Она встала ему навстречу от окна, улыбнулась радостно, и радость эта была искренней, но он все же почувствовал холодок, глянул испытующе: - Тасенька, случилось что-нибудь? - Не женское это дело - слезы и скандалы, а то бы я... - сказала Анастасия, стараясь не заводиться. - Я так не могу, понимаешь? И нельзя со мной так. Если уж я и отступила от каких-то правил и канонов, не воображай, пожалуйста, что я стала подчиненным существом слабого пола. Никогда я им не стану. Вот так... Капитан сграбастал ее и шепнул на ухо: - Таська, чем я тебя прогневил? Не пробуя высвободиться, Анастасия сказала: - Похоже ты, попав сюда, ужасно возрадовался, что нашел наконец место, где все устроено по твоему вкусу... - Святая правда. Не без того. Не без того, Настенька. А ты бы на моем месте не радовалась хоть самую чуточку? - он отстранил ее и заглянул в глаза. - На моем-то месте? В глаза смотрите, княжна! И отвечайте честно, пока за ухо не укусили. Говорят, это больно. Где у нас ушко? - Еще чего! - Анастасия гибко уклонилась, упираясь ему в грудь ладонями, вырвалась, но раздражение пропало - он умел, признаться, шутливо гасить вспыхивавшие порой искорки размолвки, прежде чем они разгорались ясным огнем. - Ее голубые глаза явственно доказывали, что она сейчас или скажет дерзость, или будет плакать... - сказал Капитан. - Плакать ты не собираешься, не та закваска, - он присел на подлокотник тяжелого кресла. - Давай тогда говори дерзости. Только по уму и спокойно. - Пока что наша жизнь - сплошное путешествие, - сказала Анастасия, присев на подоконник, лицом к этому странному и желанному человеку. - Но ведь когда-то путешествие кончится? И нужно будет что-то выбирать, как-то определят