выражаясь языком дореволюционных купцов, смачных подрядов. На вырубку леса - древесина и многое сопутствующее... На прокладку дорог, в том числе и асфальтированных, - а это, братец, миллиарды, причем честные. Транспортные услуги. Поставка продуктов. Строительство инфраструктуры, поставка и переброска техники. И многое, многое другое, о чем не стоит рассказывать подробно, потому что тебе в твоей роли это и не нужно... Главное уловил? Вот и молодец. Будут уполномоченные банки и уполномоченные концерны... Догадался уже, как один из них зовется? На букву "Дю"... Вскоре пойдут транши. Миллионы долларов, Петруччио... - Ну, а я-то тебе зачем? - Молчи и слушай... Если есть миллионы долларов, отсюда автоматически вытекает, что есть и люди, которые за них будут рвать друг другу глотки. В фигуральном смысле, конечно, - это не тот уровень, на котором вульгарно палят в конкурента из ржавого китайского ТТ или бьют по голове в подъезде. Тут никто и не стреляет, тут сидят люди в галстуках и хитрейшими маневрами добиваются, чтобы полноводные реки баксов потекли не к Иванову, а к Петрову. Убийствами таких проблем не решить - вот потому и нет убийств, не из порядочности, а из прагматизма... И сложилось так, что я - один. Есть верные люди, но это не совсем то. Меня просто должно быть двое, я тебе однажды это уже говорил. Вся сильная сторона дела в том и заключается, что меня считают в единственном числе. А будет двое. Ты проводишь последние консультации - дело нехитрое, Косарев поднатаскает - и лихо подмахиваешь все нужные бумаги. Тоже дело нехитрое. Все давно готово, осталось дождаться прилета западных людей и закрепить договоренности на бумаге... Ну, а я - я-то как раз и сижу в столице, зорко следя до последнего момента, чтобы ничего не сорвалось. Только так мы их и обставим. Потому что никому в голову не придет, что нас двое, что я раздвоился... Понял наконец? Мой интерес - контракты, обеспечивающие стабильное существование фирмы как минимум на пятилетку. Тебе - баксы... и, как недавно выяснилось, Катька. Все довольны. И никто никогда не узнает правду, а если и узнают - поезд ушел... Вот... Детали я тебе не буду объяснять по одной-единственной причине: тебе это ничуть не поможет, ничуточки не облегчит задачу. С тем, что ты сейчас знаешь, и с тем, что подскажу по ходу дела, и так справишься. Вполне достаточно. Главные труды - на мне... Ну, есть вопросы по сути нашей негоции? - Да нет, пожалуй, - подумав, сказал Павел. - Теперь все ясно. Но, знаешь... Как же я буду что-то подписывать? Подписи наши с тобой - как небо от земли... - Петруччио... - досадливо поморщился Пашка. - Но уж об этом я должен был подумать заранее... Вот, держи справочку. Положи в стол, когда приедет Косарев, пригодится. Здесь наш милый доктор авторитетно заверяет от имени науки медицины, что у тебя после аварии в правой кисти произошло ущемление какого-то там нерва с непроизносимым латинским названием и микроповреждение малой косточки с еще более заковыристой латинской кличкой... Усек? Будут составлены и юридически оформлены документы, узаконивающие на ближайшее время твою подпись... Теперь господин П.И. Савельев расписывается так и только так... Поскольку никто не сомневается, что ты - это я, все пройдет, как по маслу. Ну, а через пару-тройку месяцев, когда все вернется на круги своя, нерв либо сам расщемится, либо мне сделают операцию - и подпись станет прежней. Что будет опять-таки надлежащим образом оформлено. Бог ты мой, и ты так спокойно реагируешь? Знал бы, как я напрягал мозги... - Да, мозги у тебя... - не без уважения сказал Петр. - А ты думал, братишка! Те еще мозги! Этой комбинацией, когда все меня считают одним, а на деле нас двое, мы этих козлов переиграем, как детишек... Только, я тебя умоляю, стисни зубы и терпи. Никаких звонков Кирочке... впрочем, я так понимаю, там все сгорело, а? Тем лучше. Прорвемся! - Он демонстративно погладил себя по голове. - Ну и мозги у господина Колпакчи! И в гостинице советской поселился мирный грек... - А почему - Колпакчи? - Потому что фамилия смешная. Вдумайся. Грек. Можешь ты на все сто относиться серьезно к греку, Георгию Спиридоновичу Колпачки? Вот видишь, и никто не может... Грек Колпакчи - это что-то из водевилей... - Жук ты, братишка, - улыбнулся Петр. - А то! Ладно, давай работать. Вот фотографии. Этих ореликов я тебе еще не показывал. Хрен с усами - председатель правления "Шантарского кредита". Есть такой банк. Хрен в золотых очках - глава областного департамента природных ресурсов. Завтра в "Кедровом бору" состоится небольшой пикничок для белых людей. Ты, естественно, тоже зван. На лоне природы, в ароматах шашлычков потолкуешь с обоими красавцами. Не напрягайся, ничего особо сложного тут нет. Все давным-давно обговорено. Твоя задача - дать им этакое последнее напутствие, похлопать ободряюще по спине перед последним решающим шагом. И только-то. Мы сейчас обговорим все детали, нюансы и подробности, после чего у тебя пройдет, как по маслу... Это я тебе говорю, мирный грек! Глава седьмая ВЫСОКОЕ ИСКУССТВО УБЕЖДАТЬ Ближе к вечеру на следующий день господин Савельев Павел Иванович, промышленник и негоциант, ет истера, ет цетера, уже сидел на заднем сиденье мощного "мерседеса", лавировавшего среди плебейских гачек с высокомерной вежливостью истого аристократа - той самой вежливостью. что смотрится для умного человека прямым оскорблением. Рядом сидела красавица супруга в светло-коричневом брючном костюме и желтенькой блузке - Петр уже подметил, что его нежданная любовь предпочитает брючные костюмы платьям, но это ничего, ей идет, ей все идет... и что прикажете делать с колотящимся сердцем? Избавитель пленной принцессы, извольте любить и жаловать... Вскоре машина вырвалась за город, попетляла по узкой дороге меж поросших густым сосняком склонов - и подплыла к железным воротам в глухом высоченном заборе. Из вахтерки высунулся хмурый субъект, всмотрелся - и ворота тут же автоматически открылись. За воротами обнаружился райский уголок - аккуратненькие бревенчатые коттеджи, стилизованные под старинные терема, чистые, без малейших выбоинок асфальтовые дорожки, невысокие фонари из желтого стекла. Машину и водителя оставили на обширной стоянке, двинулись в глубь райского уголка пешком. Петр ухитрялся постоянно отставать на полшага, так что Катя, сама того не зная, служила ему проводником в незнакомом самозванцу месте, которое Пашка знал как свои пять пальцев. Пройдя через фасонную деревянную калиточку, они оказались па обширном дворе, где под открытым небом за большим столом из тесаных досок уже сидела компания человек этак в дюжину. Как это обычно бывает у всех сословий, опоздавших встретили оживленно. Похоже, присутствующие уже успели пропустить по паре рюмочек, разминались в ожидании шашлыков, каковые доспевали поодаль под присмотром брюхатого и усатого кулинара в белом колпаке явно самой что ни на есть кавказской национальности. Двое из тех, что сидели с полураспущенными узлами галстуков, приходили к Петру в больницу. Остальных он знал по описаниям и снимкам - ну а они "его", разумеется, вживую. То, что здесь собрались "его" старые знакомые, облегчало задачу. Можно было обходиться безличными местоимениями, не рискуя запутаться в именах-отчествах, - не годится ведь излишне часто ссылаться на выпадение памяти... Он усадил Катю за стол, сел сам, механически кивая в ответ на приветствия, бормоча что-то оптимистическое, когда спрашивали о самочувствии. Особой неловкости или тревоги что-то не чувствовалось - с какого-то времени им владел озорной азарт. Не впервые в жизни приходилось лицедействовать, играть, притворяться - а сейчас тем более в совершенно безопасных, прямо-таки тепличных условиях. Единственная сложность, на которую можно невзначай напороться, это молчаливая жалость, мысли вроде: "Да, крепенько Пашке по мозгам вдарило, если он и это забыл..." Перед шашлыками лениво развлекались богатыми салатиками - хотя короткое шантарское лето только начиналось, в них наличествовало все, что душе угодно. Хозяйка, моментально опознанная Петром по описанию Пашки, вдруг сделала капризную гримаску: - Не думайте, Павел Иванович, что я забыла о ваших пристрастиях. Сейчас прибудет ваша "дракула". Самвел! Усатый и брюхатый Самвел, почтительно ощерив великолепные зубы, поставил перед Петром небольшую сковородку. На ней в прозрачном растопленном масле чернели какие-то странные трубочки, вроде тоненьких сосисок. Попахивало вроде бы аппетитно, но это кушанье ни на что виденное прежде Петром не походило. - Ваши пиявки, - с радушно-капризной миной прокомментировала хозяйка. - С пылу, с жару, час назад еще кровопийствовали... - Правильно, э, - густым басом прогудел необъятный кавказский человек Самвел, ловко ставя рядом со сковородкой соусник. - Хорошее кушанье, для мужчин полезное, Николаевна... И с достоинством удалился к шашлыкам. Петр, внутренне содрогнувшись, присмотрелся к жареным кровопийцам, не решаясь ткнуть в ближайшую вилкой. Соседи по столу поглядывали равнодушно - у парочки из них на тарелках красовалось то же самое и один уже жевал с видимым удовольствием. Хозяйка подняла бровь: - Павел Иванович, что вы так странно смотрите на ваше любимое яство? Честное слово, получилось ничуть не хуже, чем в прошлый раз... "Предупреждать надо, - сердито подумал он, имея в виду, конечно же, Пашку. - Гурман, тоже мне". Собрав всю силу воли, опрокинул в рот рюмочку коньяку, осторожно насадил на вилку ближайшую пиявку, поднес ко рту и, мысленно охнув, откусил половину. К его облегчению, на вкус пиявка оказалась не столь уж и омерзительной, вполне приемлемой, желудок вовсе не проявлял желания вывернуться наизнанку. Прожевал остальное, прислушался к ощущениям - ну что же, хорошо пошла... Отважился сжевать вторую, а там и третью, с радостью констатировав, что соседи не обращают на него внимания, словно он мирно рубает пельмени в дешевой забегаловке. К тому же появилась еще одна опоздавшая парочка - мужчина лет пятидесяти с первой сединой на висках и ослепительная блондинка лет двадцати, державшаяся с уверенностью и непринужденностью законной супруги. Все дамы здесь, впрочем, были законными супругами - пикничок из разряда совершенно светских... "Данил Петрович Черский, - машинально отметил Петр. - Насчет него тоже имеются прямые и недвусмысленные инструкции". - Плохо ты что-то своих кровопийц наворачиваешь, - тихонько сказала Катя, покосившись не без лукавства. - Обычно за уши не оттащишь... - Смакую, - ответил он, покорно нацеливаясь вилкой на следующую, чтобы не выходить из образа. Ну, могло быть хуже. Могли оказаться любимым Пашкиным лакомством какие-нибудь тухлые яйца по-китайски или собачатина по-корейски... Уминая пиявок, он украдкой рассматривал субъектов, которых предстояло легонько обработать. Карсавин, отвечавший в области за природные ресурсы, оказался ровесником Петра, этаким местным изданием английского джентльмена - в строгой тропке, при золотых очках и жемчужине в галстучной булавке. Рыжов, из "Шантарского кредита", выглядел не в пример более плебейски - располневший мужик лет шестидесяти, компенсировавший обширнейшую лысину густыми запорожскими усами. Костюм на нем сидел, как на корове седло, сразу чувствовалось, что ему гораздо больше пришелся бы по вкусу и наряд попроще, и застолье без лишних затей, с водочкой и неразрезанными крупными огурцами. Зато его супружница, рыхлая бабища, на вид немногим младше супруга, но раза в два его габаритное, морщинами напоминавшая шарпея, изо всех сил старалась показать себя светской львицей: без умолку, перебивая всех, кого только удавалось, трещала о своей коллекции фарфора - конечно же, громадной, конечно же, невероятно антикварной. Банкир косился на супругу страдальчески, но прервать поток красноречия не осмеливался с выдержкой старого, законченного подкаблучника. Потом подали шашлыки. Потом их ели. Потом пили чай с коньячком и коньячок без чая. Светскую, в общем-то, заурядную болтовню Петр воспринимал вполуха, ухитряясь время от времени встревать с уместными репликами-междометиями. Дожидался подходящего момента. Таковой настал, когда немного отяжелевшие гости стали разбредаться от стола. Петр подметил, что Карсавин с Рыжовым временами так и щупают его пытливыми взглядами. Юная блондинка Лара, громко посетовав на вялость и чурбаноподобность кавалеров, заставила вездесущего Сам вела включить магнитофон на веранде, утащила туда Катю, самого молодого из присутствующих мужиков и они там принялись беззаботно отплясывать втроем. Не теряя времени, Петр подошел к Черскому, оказавшемуся в одиночестве на уголке стола, присел рядом на тяжеленный стул: - Данила Петрович... - Да? - равнодушно отозвался Черский. - Вы так и не дали окончательного ответа по поводу проекта. В конце-то концов он не требует непременного присутствия вашего "Интеркрайта", но двери открыты для всех желающих... - и сделал выжидательную паузу. Не шевелясь и не меняя позы, Черский лениво протянул: - Дражайший мой Павел Иванович, вы помните старый анекдот на тему о том, что есть демократия? - Ну... - на миг растерялся Петр. - Правда не помните? Демократия - это когда человека посылают к, в, и на, а он волен идти куда захочет... Поза, интонация, усмешка - все это, вместе взятое, неопровержимо свидетельствовало, что ни о каких шутках и речи нет. Открытое, прямое оскорбление. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это понять. Петру кровь бросилась в лицо, но он сдержался, пожал плечами: - Была бы честь предложена, а от убытка бог избавил... - Была бы честь, была бы честь, была бы честь... - на манер известных гардемаринов негромко пропел Черский, ухмыляясь, все так же глядя в сторону с холодным презрением аристократа, в упор не замечавшего выскочку-нувориша. Чтобы не нарываться далее на совершенно непонятные сложности, Петр снова пожал плечами, повернулся спиной и отошел. О такой реакции Пашка его не предупреждал. Похоже, пробежал меж ними целый табунок черных кошек... На веранде танцевали. Петр постоял, все с той же щемящей тоской глядя, как взлетают Катины распущенные волосы, как она, став совсем юной и невероятно красивой, раскованно и грациозно отплясывает в такт музыке, словно колышется на легком ветерке пламя костра. "Пропал ты, подполковник, - подумал он с волнующей обреченностью, - совсем пропал". - Павел Иванович? Он нехотя обернулся. Точно, оба зверя выбежали на ловца... - Ну пойдем, побеседуем, соколы мои... - сказал он, с сожалением отворачиваясь от веранды. Огляделся в поисках подходящего местечка, направился к дальней беседке у забора из проволочной сетки, ажурному сооруженьицу из тонких досок, опять-таки в стиле древнерусских теремов. Оба покорно тащились за ним, однажды показалось даже, что Рыжов тяжко вздохнул. Петр первым уселся прямо на краешек квадратного низкого стола, занимавшего всю середину беседки. Вытащил сигареты, с расстановкой выпустил дым, оглядел их, выжидательно взиравших. "Поциничнее, понапористее, - наставлял вчера Пашка. - Чтобы ни тени сомнения не зародилось у ореликов, чтобы чувствовали себя, как глупенькая семиклассница, когда ее физрук недвусмысленно притиснет к стеночке..." - Ну что. друзья мои, - сказал Петр. - Близится великий день? Оба почти синхронно закивали в том смысле, что да, близится, Петру в их взорах почудилась прямо-таки собачья преданность. "А ведь Пашка, похоже, держит этих бобров в кулаке, - подумал он не без гордости. - Ишь, как уставились, а ведь не пацаны, не дешевые столоначальники". - В общем, хочу верить, что могу полностью на вас полагаться, соколы мои, - произнес он не без металла в голосе. - Прав я, хочется думать? Рыжов торопливо закивал. Вальяжный Карсавин пожал плечами: - Какой может быть разговор, Павел Иванович? - и несколько вымученно усмехнулся: - Неужели вы сомневались? - Ну, я не сомневался... - сказал Петр. - Просто в последнее время по Шантарску бродят разные идиотские слухи - Савельев-де здорово треснулся башкой об асфальт, сдал и пришел в постыдную слабость... Могу вас заверить, соколы, что ничего подобного нет. И башкой об асфальт не трескался, и, что гораздо более важно, прежней хватки ни в коем случае не утратил... - Это ж видно... - заискивающе поддакнул Рыжов. - И я не сомневаюсь, и Олег Викентьевич нисколечко не сомневается... Верно? Вот видите, Павел Иванович, если вам кто-то что-то нашептал - не верьте вы, бог а ради, слухам... Мы все сделаем в точности, как было прежде оговорено. Можете на нас положиться. - Ну смотрите, мужики... - Петр еще более подпустил металла в голос: - Давши слово - крепись, а не давши - держись... - Павел Иванович, - вкрадчиво сказал Карсавин. - Но мы-то, со своей стороны, можем надеяться на скрупулезное выполнение... э-э, прежних договоренностей? - Я вам, по-моему, твердо обещал? - поднял брови Петр. - Да, разумеется... - Тогда к чему экивоки? Как вы ко мне, так и я к нам. Как только - так сразу... - протянул он многозначительно. - Вы все выполняете в точности - и я делаю все, что обещал... Ну как, договорились? Оба закивали. - Рад, что не пришлось в вас сомневаться... - сказал Петр, кивнул им и вышел из беседки. Он был доволен собой. Представления не имея, о чем вообще идет речь, блестяще провел партию, так, что оба они ни в чем не засомневались, ничего не просекли, прямо-таки на задних лапках ходили. Смотри-ка, не столь уж это и трудное дело - закулисные переговоры бизнесменов, финансистов и чиновников... Интересно, что они должны сделать и что Пашка им в обмен обещал? Солидные люди, в годах - а оба разве что хвостиками не виляли, исключительно по причине отсутствия хвостиков... Музыка на веранде уже не играла. Там в одиночестве стояла Лара, облокотившись на перила, прихлебывая из высокого бокала. Больше никого в пределах прямой видимости не наблюдалось. - А где общество? - непринужденно спросил Петр, поднимаясь к ней. Вот именно, побольше непринужденности, они же с Пашкой наверняка знакомы... - Как обычно, лицезреют ботанические ухищрения Нины Николаевны, - кивнула Лара в сторону высокой стеклянной теплицы, изнутри сплошь затянутой до потолка какими-то вьющимися растениями. - Охают и ахают над цветочками, чтобы сделать приятное хозяйке... - Она допила, поставила бокал на широкие перила и с дерзкой ухмылочкой балованного ребенка глянула Петру в глаза. - А вы отчего бродите в одиночестве, господин Савельев? Вид вроде бы не скучающий... Он пожал плечами, придумывая подходящую фразу, непринужденную, светскую. Лара опередила: - Что, снова? - Простите? - Дорогой Павел Иванович, - протянула она с усмешечкой. - Бога ради, не начинайте. Я согласна, что я - жемчужина, но никак не согласна быть жемчужиной коллекции... Он так и не успел сообразить, о чем идет речь, не говоря уж о том, чтобы ответить. Сзади послышались шаги, на веранду вышел Черский, остановился в двух шагах от них и, глядя в сторону, безразличным тоном сказал: - Ларка, погуляй... - Извините, - улыбнулась она Петру не без ехидства, спустилась с веранды и направилась к теплице. - Слушай, Павло, - нехорошо выпятив челюсть, негромко сказал Черский. - У тебя с памятью что, в самом деле провальчики? - То есть? - спокойно спросил Петр. - Я же тебе, по-моему, говорил - если снова начнешь пускать слюнки возле Ларки... Организм может пострадать. Несмотря на его неприкрыто агрессивный тон, Петру стало вдруг смешно - до того происходящее перекликалось с бессмертной кинокомедией. "Я тебе говорил, доцент, чтобы больше не приходил?", "Я тебе говорил, что с лестницы спущу?" И в кино, и в жизни никто не подозревал, что имеет дело с двойником, подменышем... - Что-то такое помню... - сказал Петр, гадая, во что конфликт может вылиться. - А что я с твоей мордой обещал проделать, часом, не помнишь? - нехорошо прищурился Черский. "О господи, - подумал Петр без всякого страха, - угораздило же..." Он попросту представления не имел, как держался бы в такой ситуации Пашка. Но сам он никак не хотел позволять, чтобы этот супермен с красивой проседью держался с ним, словно король дворовой шпаны, решивший постращать очкарика-вундеркинда со скрипочкой. - Когда я бегал в школу, была такая поговорочка, - сказал он спокойно. - "У каждой морды хозяин есть". Не доводилось слышать? Мы с вами почти одних годочков, уверен, на одном дворовом фольклоре воспитаны... Черский удивленно моргнул. Положительно, он ожидал другой реакции. Не теряя времени, Петр нанес следующий удар: - Я охотно верю, что вы - супермен, господин Черский. Но не кажется ли вам, что на сей раз перегибаете? Или... - он дерзко ухмыльнулся: - Или настолько в себе не уверены? Испускать тарзаньи вопли из-за того только, что молодая жена перекинулась парой слов с посторонним мужчиной, - это, знаете ли, не о силе свидетельствует, а скорее уж о неуверенности в себе... Или я не прав? И подумал про себя: "Если кинется, тут я ему и врежу. Вполне светски, без кровянки. Свидетелей нет, обойдется". Черский, однако, не торопился лезть в драку. В глазах у пего явственно читалось недоумение. Полное впечатление, он не знал, что сказать в ответ. Закрепляя несомненный успех, Петр взял на полтона ниже: - Данила Петрович, я вам могу нравиться, могу не нравиться... Дело хозяйское, я как-никак не дорожный чек "Чейз Манхэттен Бэнк". Но мы же не пацаны на танцульках, в самом-то деле... Я думаю, исчерпан конфликт? - Н-ну... - растерянно пробормотал Черский. - Слушай, Савельев, а это точно ты? Уже убедившись, что выиграл бой, Петр усмехнулся: - А у тебя есть сомнения? Нет, не я. Марсианин, принявший облик Савельева. Не догадался? Он видел, что Черский, растерянный непривычным стилем общения, ищет лишь достойный выход из ситуации. И не стал ему мешать - смотрел, чуть приподняв плечи, с простецкой улыбкой типа: "Ну, чего прицепился?" Подействовало. Черский бормотнул что-то, неловко отвернулся и спустился с веранды. Не утерпев, хотел оглянуться на Петра, но вовремя справился с собой, преувеличенно деловито зашагал к теплице, откуда слышались громкие голоса бомонда. Петр смотрел ему вслед с усмешечкой. Что ж, первое явление господина Савельева на публике, такое впечатление, прошло успешно. И деловых партнеров Пашкиных привел к одному знаменателю, и ревнивца одернул, не прибегая к мордобою. Ставим себе пятерку за выдержку, хладнокровие и находчивость... Глава восьмая СУПРУЖЕСКАЯ ЖИЗНЬ НЕГОЦИАНТА Из-за сопок, заслонявших горизонт с северной стороны, целеустремленно наползала серая облачная хмарь, первый ветерок колыхнул сосновые лапы. Со своего места - узенькой бетонной галерейки над обрывом - Петр видел сквозь просветы в кронах, как посуровела широкая Шантара, медленная, могучая. Вода была серой и словно бы морщинистой, проплыл ствол дерева с одиноким корявым суком. Темнело. От дома доносилась тихая музыка, но он не спешил возвращаться к поредевшей компании - на душе было уютно и покойно оттого, что все пока шло нормально. Сзади коротко простучали каблучки по невысокой лесенке из гладких бетонных плит. Катя остановилась рядом, чуть озабоченно спросила: - Все в порядке? - Ага, - сказал он, не меняя позы. - Нет, серьезно? Мне показалось, ты так смотрел, когда мы плясали с Румянцевым... Это же все понарошку... - Ну слава богу, - сказал он. - А мне-то показалось, что всерьез. Уже собирался вопросить: молилась ли ты на ночь, Дездемона? - Паша, ну честное слово... Петр повернулся и посмотрел на нее внимательно. Кажется, до нее так и не дошло, что он всего лишь шутил, она смотрела с тревогой. Надо ли это понимать так, что Пашка по любому поводу закатывал классические сцены ревности? - Успокойся, - сказал он насколько мог убедительнее. - Я ж шучу, глупая. Как там светское общество? - Разъезжается помаленьку. Карсавин набрался, как губка, его там транспортируют соединенными усилиями, а Вера почему-то с ним сегодня не поехала... Вы с ним обо всем договорились? Вид у него какой-то странный... - Да нет, все в порядке, - сказал Петр. - Стороны пришли к полному взаимопониманию... Как настроение? - Нормально... - А почему напряг в голосе? - Ой, да никаких напрягов... - Врешь, - сказал он убежденно. - Паша, ну брось ты насчет Румянцева... Ты мне когда-нибудь поверишь, что я - верная жена? "Точно, - мысленно вздохнул он. - Так себя можно вести, лишь опасаясь сцен ревности из-за каждого пустяка. Ну, у Пашки всегда было чуточку обострено чувство собственника, даже по отношению к мелким домашним безделушкам. Что уж тут говорить о красавице жене? Определенно держался, как мавр венецианский". - Успокойся, верная жена, верю... - сказал он убедительно, слегка приобняв ее и осторожно притягивая к себе. Они стояли рядом под разлапистой пихтой, каким-то чудом оказавшейся среди сосен, мягкие иголки задевали лицо, снизу, от откоса, сладкой волной накатывал запах цветущей черемухи - весь крутой обрыв, до самой воды, был залит кудрявой пеной раннего черемухового цвета, в полном соответствии со старинной сибирской народной приметой обещавшего своим буйством новые холода. Катя замерла, прижавшись к нему, а у него сердце было готово выскочить из груди, мячиком запрыгать по обрыву. Никогда такого прежде не было, даже в горячей юности. Это и значит - женщина твоей мечты... И продолжалось это неимоверно долго, словно время остановилось. Катя слабо пошевелилась, налетевший с Шантары порыв ветра бросил ее русые волосы на лицо Петру, он ослеп, на ощупь повернул ее к себе, прижал, прильнул к губам. Безумие продолжалось, они целовались яростно, исступленно, вцепившись друг в друга так, словно в следующий миг должен был грянуть конец света, разнеся планету в клочья вместе со всеми обитателями - без сортировки на праведников и грешников. В сладком запахе черемухового цвета все проблемы казались крохотными и неважными, кроме любви. Он не знал, сколько это исступление продолжалось. Опомнился, когда Катя слабо охнула, легонько пытаясь высвободиться. Прижав ее голову к груди, тихонько спросил: - Я тебе больно сделал? - К дереву прижал, - откликнулась она, не шевелясь. - Чуть не сломал бедную пихту... И костюм, наверное, перемазался... и черт с ним. - Вот теперь вижу, что настроение у тебя пришло в норму, - фыркнул Петр ей в ухо. - Коли уж женщина беспокоится о нарядах... - Да ну его к черту... - счастливо засмеялась Катя. - Слушай, - прошептал он ей на ухо, почти не владея собой. - Нам в этом коттеджике комнатенку не отведут? - Конечно, как в прошлые разы, - прошептала Катя, чуть ворохнувшись, чтобы прижаться к нему поудобнее. - Нина так и спрашивала, не останемся ли ночевать... - Пойдем? - сказал он, чувствуя, как тело становится невесомым настолько, что подошвы оторвались от земли. - Прокрадемся незаметно в ту горенку... Сумерки еще не превратились в ночной мрак, но им было Положительно наплевать, действовала все та же магия речной свежести и черемухового цвета. Они словно стали единым целым, двигались, как один человек. Держась за руки и пересмеиваясь, побежали к дому. Катя уверенно втащила его на веранду, в низкую дверь, на боковую лестницу. Он успел заметить в полумраке, в большой комнате, которую они миновали на цыпочках, огромный, выложенный мрамором камин, какие-то статуэтки на нем, рысью шкуру на стене. Коридорчик, филенчатая темная дверь... Катя втолкнула его в комнату, захлопнула дверь, прижалась к ней, заложив руки за спину. Ее голос подрагивал от сдерживаемого смеха: - Пашка, что с тобой? Не узнать... Как школьники на танцах, честное слово... - Ага, - сказал он, всей пятерней раздергивая узел галстука. - Значит, вы, мадам, именно так и вели себя на танцах? Интересно услышать... - Ну что ты к словам цепляешься? Я имею в виду, как... - Иди сюда, - выговорил он, задыхаясь. - Неа, - мотнула головой Катя. - Ты меня будешь совращать, а я девушка застенчивая, благовоспитанная и где-то даже невинная... - А где конкретно? Здесь? Здесь? Она пискнула, забарахталась, но Петр уже не мог играть - притянул, целовал, пока она не стала задыхаться, не сразу справился с незнакомой застежкой шелковых брюк, но она помогла, выгибаясь и постанывая, сама сбросила остальное, белоснежной тенью скользнула в полумраке, отвернула покрывало на низкой кровати. На сей раз он не оскандалился, был неутомим и ласков. Делал все, что позволяла Катя, а позволяла она все. Когда схлынула буря, они любили друг друга неспешно, до боли крепко, бледная полоса лунного света косо наползала через комнату, пока не залила их с ног до головы призрачным свечением. Они не оторвались друг от друга. Почему-то было очень важно неотрывно смотреть в ее запрокинутое лицо - словно это не позволяло миражу растаять. Он понимал, что женщина в его объятиях - не мираж и не морок, но все равно боялся проснуться... Отставной подполковник Савельев, актер в диковинном театре, самозванец и подменыш, был опустошенно счастлив. Не было тревог и печалей, не было неуверенности, в его объятиях, тесно прижавшись, лежала женщина его мечты, столь же усталая и довольная. Даже в мыслях считать ее чужой он уже не мог. Это была его женщина, за которую он собирался драться со всем белым светом - и с черным тоже... - Интересные дела, - сказала Катя, щекоча ему щеку длинными ресницами, не шевелясь. - На старости лет быть соблазненной собственным мужем по классическим канонам - от поцелуев под елочкой до постели в чужом доме... - Жалеешь? - Ни капельки, - она потерлась щекой о его щеку. - Почаще бы так... Пашка, ты не рассердишься? - Смотря на что. - А если я скажу жуткую глупость? - Тогда не рассержусь. - Мне иногда кажется, что тебя подменили. Совсем другой стал. - Это плохо? - спросил он, впервые за весь день тревожно напрягшись. - Наоборот, глупый... Такой мне гораздо больше по душе. - Правда? - Чистейшая. Правда, только правда и ничего, кроме правды... Паша... А всему этому - и правда конец? - Честное слово, - сказал он сдавленным голосом. - Поиграли - и будет. Считай, на меня нашло затмение. С каждым может случиться. А потом все кончилось. Прошло наваждение. - Ох, как верить хочется... - сказала она с надеждой, заставившей сердце бедняги подполковника заколотиться чаще. - Знал бы ты, как мне все это осточертело... - Катенька, - сказал он тихо. - Не знаю, чем уж тебе и клясться, только все будет по-новому. - Знать бы только, что наваждение не вернется... - Не надо, милая, - сказал он, почувствовав в ее голосе тревогу. - Ты уж мне поверь. - Только подумать, что для этого потребовалась всего-навсего дурацкая авария... - Никогда не знаешь наперед, что потребуется, - сказал он рассудительно. - Если помнишь Библию, с одним парнем кое-что и случилось по пути в Дамаск - тоже, знаешь ли, совершенно внезапно, все, в том числе и он сам, вряд ли могли угадать заранее... - Ты как хочешь, а я завтра свечку поставлю, - серьезно сказала Катя. - Чтобы уж - наверняка... Глава девятая КОРРИДА Он проснулся в превосходнейшем настроении - спал без задних ног, не слышал, когда проснулась и ушла Катя. Все недавние воспоминания моментально нахлынули, и Петр ощутил себя столь счастливым, что даже испугался чуточку. Нехорошо, когда вокруг так хорошо... Из суеверия даже хотелось какой-нибудь мелкой неприятности. Поборов это чувство, он встал, побрился в ванной до зеркального блеска, принял душ и вразвалочку пошел по широкому коридору, бодрый, свежий, окрыленный. Он понятия не имел, какие звуки издают цимбалы, кимвалы и тимпаны, но было подозрение, что в душе звучат именно они. Бультерьер Реджи, стервец, опять принялся на него ворчать из своего закутка. - Остынь, мышь белая, - благодушно посоветовал Петр и спокойно прошел мимо. Дверь в Надину комнату была приоткрыта. Юная "падчерица" - если быть точным, неродная племянница - восседала перед компьютером с мерцавшими на экране строками и, судя по движениям локтей, по звукам, изволила завтракать прямо на рабочем месте. Его переполняла любовь ко всему окружающему человечеству и невероятное благодушие. Хотелось шутить, каламбурить и острить. Недолго думая, вошел в комнату, легонько сжал ладонями худенькие плечи и весело сообщил: - Говорят, читать за едой... Все остальное застряло в глотке - Наденька взмыла, как подброшенная пружиной, тарелка отлетела в сторону, шмякнулись на ковер недоеденные макароны под красным соусом. В следующий миг тяжелая и острая антикварная вилка замаячила зубцами у самого носа Петра. Он поразился, увидев лицо девчонки, искаженное нешуточной яростью. Могла бы убивать взглядом - убила бы. Не благонравное дите из богатого дома, а сущая мисс фурия... - Эй, эй! - растерянно прикрикнул он, отступив к стене. - Это что за коррида? Я же не бык в конце концов... Ты меня ни с кем не перепутала? Еще какое-то время она стояла, держа вилку на уровне его глаз. Потом, слава тебе, господи, немного опамятовалась, отступила, но руку опускала так медленно, словно не решила еще окончательно: отказаться от задуманного предприятия или все же воткнуть в него тяжеленный серебряный трезубец. На всякий случай Петр быстренько прикинул, как эту вилку у нее выбить, если решит продолжать корриду. Стоял не шевелясь, чтобы ненароком не спровоцировать новый врыв, может, это от компьютера? Гипноз от неведомого вируса? Бульварные газеты писали о чем-то подобном... Ну, кажется, совсем опамятовалась, бросила вилку на с гол, на кучу каких-то распечаток. Петр осторожно сказал: - Слушай, прелестное дитя, можно мне осведомиться, что это на тебя нашло? Книжек про вампиров с утра начиталась? Я бы еще понял, будь у нас ночь на дворе, но белым днем-то чего пугаться? Надя смотрела с непонятным выражением. Он отчетливо ощущал, что контакт никак не налаживается. И ощущал распиравшую ее ярость - очень похоже, обращенную именно на него... - Мне уйти? - осведомился он. - Или соизволишь объяснить, чем я тебя прогневал? Девчонка прошла мимо него, как мимо пустого места, плотно закрыла дверь и негромко, напряженно спросила: - Когда отдашь? - Что? - Не помните, папенька? - саркастически усмехнулась она. - Снова дырки в памяти? - Ну, вообще-то... - Хорошая отговорочка. Петр чувствовал полнейшую беспомощность - он даже отдаленно не мог представить, о чем идет речь. И каверзные наводящие вопросы пока что не приходили в голову. - Не будь скотиной, - сказала Надя, уставясь исподлобья. - Ты же обещал. Или опять пойдут... дополнительные условия? - Да нет... - протянул но растерянно, пытаясь настроиться на нее, угадать хоть самую малость. - Зачем какие-то новые условия, если я обещал... Я и не отказываюсь вовсе... Сколько тебе надо? - вдруг додумался он до подходящего вопроса. Может, хоть так удастся приблизиться к ключику? - Как это - сколько? Все. Если мне память не изменяет, мы с тобой именно так договаривались... Тупик, похоже. Если "все", то подразумевается, что и так ясно, о чем идет речь... - Ты же обещал, - повторила Надя с явственным надрывом. - Красиво так клялся насчет обоюдного доверия... - Надежда, - сказал он насколько мог убедительнее. - Можешь ты поверить, что я и в самом деле забыл? Не смотри так, после удара башкой в мозгах порой происходит масса странностей... Ты бы не могла мне деликатно намекнуть, что именно я должен отдать? Она вздохнула: - Понятно. Хорошая отговорочка: травма мозгов... Скажи уж сразу: вообще не отдашь или опять придется... - Я серьезно, - сказал он твердо. - И я серьезно, - отрезала девчонка непреклонно. Вилка валялась в опасной близости. Не звать же в случае чего на помощь Марианну или охранника? Девчонка в таком состоянии, что ждать от нее сейчас можно любых сюрпризов... а он по-прежнему не представлял, о чем идет речь. И пошел по линии наименьшего сопротивления. Пожав плечами, осторожно обогнул стоявшую на пути Надю, стараясь не поворачиваться к ней спиной - так и жжет глазами! Взявшись за ручку двери, сказал: - Остынь, и поговорим попозже, идет? Честное слово, у меня с памятью не все гладко. Веришь ты или нет, но именно так и обстоит. Охолони малость, а потом поищи способ мне как-то намекнуть, что именно я тебе должен. Договорились? Она молчала, выпрямившись - юная партизанка на допросе в гестапо, хоть статую с нее ваяй... Вздохнув, Петр прикрыл за собой дверь. Безоблачное настроение моментально улетучилось, чертова соплюшка все испортила. Но о чем может идти речь? ...Звонок, хотя и отличавшийся крайне мелодичной трелью, на сей раз взвыл, словно кот, которому наступили на хвост или иную нежную часть организма добротно подкованным сапогом. И орал не умолкая. Петр высунулся в коридор. Мимо него с азартным лаем промчался Реджи, держа курс на дверь, а за бультерьером спешил бдительно державший руку под полой пиджака охранник, без приказа покинувший отведенные ему апартаменты в "людской". И, наконец, из своей комнаты выскочила Катя. А там и Марианна появилась. "Полный кворум", - подумал Петр, последним выходя в громадную прихожую. Места в прихожей было достаточно, чтобы все присутствующие смогли разместиться, не задевая друг друг а локтями. Это Петр оплошал - а остальные воззрились на маленький экран монитора, показывавший кусок лестничной клетки у решетки. Он гак и не успел увидеть из-за спин, в чем там дело и кто трезвонит не переставая, но остальные прекрасно рассмотрели. И кинулись на лестницу. Охранник, правда, вынул руку из-под пиджака - но не пустую, в ней был пистолет... Когда все, включая и оглушительно гавкавшего Реджи, вывалились на лестничную площадку, Петр смог, наконец, без помех разглядеть, что показывал экранчик монитора. Четкость была поразительной. На решетке повисла тонкая девичья фигурка, слабо шевелившаяся, обеими руками цеплявшаяся за прутья, чтобы удержаться на ногах. Узнав Надю, он обомлел. Подозревая самое худшее, кинулся на лестницу. Там уже царило относительное спокойствие. Решетчатую дверь отперли, девчонку втащили внутрь, на охраняемый островок сытости и благополучия, толпились вокруг - но ни в позах, ни на лицах Петр уже не отметил тревоги. И тут же сам все понял. Отодвинув Марианну, пробился, наконец, к девчонке, сидевшей на полу, нагнулся - ив нос шибанул густой запах перегара. Чадушко было цело-невредимо, но пьяно вдрызг.. От сердца тут же отлегло. Она пошевелилась, что-то забормотала. Катя беспомощно оглянулась на охранника Витю. Петр подскочил, помог, вдвоем они кое-как утвердили Надю на ногах и повели в квартиру. Она болталась в их руках с грацией морской водоросли, временами пытаясь что-то то ли петь, то ли декламировать. Чертов бультерьер скакал вокруг в совершеннейшем восторге, полагая, что это новая игра, гавкал так, что кое-где в подъезде захлопали двери квартир, послышались удивленно-недовольные голоса. - Павел Иваныч, подержите, - Витя свалил ему на руки слабо шевелившуюся Надю и отстегнул с пояса мобильник. - Это зачем? - Вызову Земцова. Согласно инструкции. - Отставить, - сказал Петр, отнюдь не горевший желанием знакомить окружающих с маленькими семейными тайнами. - Не могу, Павел Иванович. Обязан по инструкции. Такие вот случаи требуют немедленного расследования и самого кропотливого анализа. С кем пила, кто поил, зачем и почему. Вы сами жестко требовали... Лицо у него было непреклонно-службистским. Петр мысленно махнул рукой, всецело сосредоточившись на том, чтобы удержать девчонку в подобии вертикального положения. Крепко обхватив одной рукой, по старинному рецепту русских городовых принялся безжалостно тереть ей уши. - Ты что делаешь?! - ахнула за спиной Катя.