ромычал: -- Ваша милость, у вас будут какие-нибудь приказания? -- Пожалуй, -- так же задумчиво сказал д'Артаньян. -- Пожалуй... Ты, как я понял, уже не первый день здесь? -- Целую неделю, ваша милость. -- И успел ко всем присмотреться? Обжиться? -- Вот то-то... -- Здесь, в гостинице, остановилась молодая женщина, -- сказал д'Артаньян, решившись. -- Голубоглазая, с длинными светлыми волосами. Ее, насколько я знаю, называют миледи... Полчаса назад она стояла на галерее, на ней было зеленое бархатное платье, отделанное брабантскими кружевами... -- Ну как же, ваша милость! Мудрено не заметить... Только, мне кажется, что она не англичанка, хотя и зовется миледи. По- французски она говорит не хуже нас с вами, и выговор у нее определенно пикардийский... По-английски она, правда, говорила вчера с проезжим английским дворянином, вот только, воля ваша, у меня осталось такое впечатление, что английский ей не родной... -- Интересно, ты-то откуда это знаешь? -- спросил заинтригованный д'Артаньян. -- Ты же не англичанин? -- А я умею по-английски, -- сказал Планше. -- Отец долго вел дела с английскими зерноторговцами, частенько меня посылал в Англию, вот я помаленьку и выучился... Отрубите мне голову, ваша милость, но английский ей не родной, так-то и я говорю... -- Это интересно, -- задумчиво промолвил д'Артаньян. -- Одним словом, друг Планше, когда пообедаешь, постарайся выяснить о ней как можно больше. У тебя интересная физиономия, любезный, -- и продувная, и в то же время внушает расположение... Думаю, тебе будет нетрудно договориться со здешней прислугой? -- Ничего трудного, ваша милость, -- заверил Планше. -- Я тут помогал в хозяйстве, успел со многими сойтись накоротке... -- Вот и прекрасно, -- твердо сказал д'Артаньян. -- Займись не откладывая. Я буду на галерее. И он немедленно туда отправился, втайне надеясь, что очаровательная незнакомка, вызвавшая такую бурю в его сердце, покажется там вновь. Увы, прошло долгое время, а пленительное видение так и не появилось. Д'Артаньян готов был поклясться, что ни она, ни черноволосый дворянин по имени Рошфор еще не покидали гостиницы, -- со своего места в обеденном зале он прекрасно видел весь двор и ворота. Быть может, он ошибался и свидание все же любовное? Как бы там ни было, но он, руководствуясь еще одним присущим гасконцам качеством -- а именно нешуточным упрямством, -- оставался на прежнем месте, утешая себя тем, что нет таких любовных связей, которые затягивались бы до бесконечности, а следовательно, самые пылкие из них когда-нибудь да кончаются, и это позволять фантазии по-прежнему парить в небесах... -- Есть новости, ваша милость, -- сказал Планше, появившись на галерее бесшумно, словно бесплотный дух. -- Здешняя служба -- ужасные болтуны, всегда рады почесать язык, посплетничать о проезжающих, что хорошего слугу отнюдь не красит... Впрочем, какие из них слуги, одно слово -- трактирная челядь... -- Что ты узнал? -- нетерпеливо спросил д'Артаньян. Планше чуточку приуныл: -- Не так уж много, ваша милость. Только то, что они сами знали. Эту даму и впрямь зовут миледи, миледи Кларик, и она из Парижа... Все сходятся на том, что это настоящая дама, из благородных. Платит щедро, над деньгами не трясется... От ее служанки известно, что она была замужем за каким-то английским милордом, только совсем недавно овдовела и вернулась во Францию... в Париже у нее великолепный особняк... "Значит, она свободна! -- ликующе подумал д'Артаньян. -- Свободна, очаровательна и богата... Да, и богата... Последнее немаловажно..." Читателю не стоит слишком пристрастно судить нашего гасконца за эти мысли -- в те ушедшие времена даже для благородного дворянина считалось вполне приличным и естественным искать в женщине источник не одного лишь обожания, но и вполне земных благ, от выгодной женитьбы до приятно отягощавших карманы камзола туго набитых кошельков. Таковы были нравы эпохи, а юный гасконец был ее сыном. -- Она здесь впервые, -- продолжал Планше. -- Все эти дни ждала некоего дворянина, который как раз сегодня прискакал откуда-то издалека. -- Лет тридцати, черноволосого? -- Вот именно. -- С застарелым следом от пули на левом виске? -- Совершенно верно, сударь. -- В фиолетовом дорожном камзоле и таких же штанах, на испанском жеребце? -- Вы описали его точно, ваша милость... Именно о нем она и справлялась не единожды... -- Планше почесал в затылке и сделал чрезвычайно хитрое выражение лица. -- Только, по моему разумению... а если точно, по мнению здешней челяди, речь тут идет вовсе не о k~anbmni интриге. Им, я думаю, можно верить -- на такие вещи у них глаз наметан, тут нужно отдать им должное... Тут что-то другое, а что -- никто, понятно, толком не знает... Д'Артаньян понятливо кивнул. Смело можно сказать, что его времена были ничем другим, кроме как чередой нескончаемых заговоров и политических интриг, принявших такой размах и постоянство, что их отголоски регулярно докатывались и до захолустной Гаскони. Все интриговали против всех -- король и королева, наследник престола Гастон Анжуйский и вдовствующая королева-мать Мария Медичи, кардинал Ришелье и знатные господа, внебрачные потомки Генриха Четвертого и законные отпрыски титулованных домов, англичане и испанцы, гугеноты и иезуиты, голландцы и мантуанцы, буржуа и судейские. Многим порой казалось вследствие этого, что не быть замешанным в заговор или интригу столь же неприлично, как срезать кошельки в уличной толчее и столь же немодно, как расхаживать в нарядах покроя прежнего царствования. Эта увлекательная коловерть могла привести на плаху либо в Бастилию, но могла и вывести в те выси, что иным кажутся прямо-таки заоблачными. Излишне уточнять, что наш гасконец, твердо решивший пробить себе дорогу в жизни, был внутренне готов нырнуть с головой в эти взвихренные и мутные воды... И он подумал про себя, что судьба, наконец-то, предоставляет желанный случай, -- вот только как прочесть ее указания, пока что писанные неведомыми письменами? Глава третья Белошвейка в карете парой -- Это все, что тебе удалось разузнать? -- Все, ваша милость, -- пожал плечами Планше. -- А если я чего- то не знаю, то это исключительно потому, что никто тут не знает... Да, вот кстати! Та очаровательная особа, что сейчас стоит возле кареты, на мой взгляд, особа еще более загадочная, чем ваша голубоглазая дама и ее спутник в фиолетовом... Д'Артаньян, на которого слова "загадка" и "тайна" с недавнего времени действовали, как шпоры на горячего коня, встрепенулся и посмотрел в указанном направлении. Он увидел прекрасную карету, в которую добросовестно суетившиеся конюхи как раз закладывали двух сильных нормандских лошадей, -- а неподалеку стояла та самая помянутая особа. И в самом деле очаровательная -- не старше двадцати пяти лет, с вьющимися черными волосами и глубокими карими глазами, в дорожном платье из темно-вишневого бархата. Сияние многочисленных драгоценных камней в перстнях, серьгах, цепочках и прочих женских украшениях свидетельствовало, что незнакомку никак нельзя считать ни девицей на выданье из бедной семьи, ни супругой какого-нибудь малозначительного человечка. Весь ее облик, таивший в себе спокойную уверенность, все ее драгоценности, карета и кони несли на себе отпечаток знатности и несомненного богатства. Таковы уж молодые люди восемнадцати лет -- в особенности бедные дворяне из глухой провинции, с тощим кошельком и богатейшей фантазией, -- что мысли д'Артаньяна приняли неожиданный оборот, способный показаться странным только тем, кто плохо помнит собственную молодость. Голубоглазая красавица миледи по-прежнему оставалась в его мыслях -- но в то же время он был неожиданно для себя покорен и захвачен кареглазой незнакомкой, нимало о том не подозревавшей. -- И в чем же загадка, Планше? -- спросил он незамедлительно. -- Знаете, что сделала эта красотка, когда приехала сюда два dm назад? -- Откуда же? -- Поинтересовалась, нет ли пришедших на ее имя писем. -- По-моему, вполне естественное желание, -- сказал д'Артаньян. -- И лишенное всякой таинственности. -- Быть может, сударь, быть может... Вот только она интересовалась письмами на имя Мари Мишон, белошвейки из Тура. Таковые письма нашлись, числом три, и были ей, понятно, вручены... Мало того, за эти два дня трижды приезжали самые разные люди, искавшие в гостинице опять-таки девицу по имени Мари Мишон, -- и их, согласно недвусмысленным распоряжениям, к ней и препровождали... Вы и теперь не видите тут загадки? Если это белошвейка, то я, должно быть, епископ Люсонский... -- Совершенно верно, Планше, совершенно верно... -- процедил д'Артаньян, вновь уловивший божественный аромат интриги. -- Поскольку меж тобой и его преосвященством епископом Люсонским мало общего, то отсюда, согласно науке логике, проистекает... -- Мишон! -- фыркнул Планше. -- Вы-то сами верите, сударь, что эта дама может носить столь плебейское имечко? -- Ни в малейшей степени, Планше... -- Вот видите! Интересно, какого вы теперь мнения о моей сообразительности, сударь? -- Планше, нам обоим повезло, -- великодушно признал д'Артаньян, не особенно раздумывая. -- Ты обрел господина, с которым далеко пойдешь, а я -- толкового слугу... -- Уж будьте уверены! -- Белошвейка Мари Мишон... -- повторил в раздумье д'Артаньян. -- Белошвейка, ха! -- воскликнул Планше. -- Конечно, случается, что иные белошвейки разъезжают в каретах даже побогаче, но тут совсем другое дело... Тут чувствуется порода. Взгляните на нее попристальнее, сударь! Такая осанка сделала бы честь принцессе... Говорю вам, это порода! -- Друг мой Планше, -- все в той же задумчивости произнес д'Артаньян, -- а часто ли тебе приходилось общаться с принцессами? -- Говоря по совести, сударь, вообще не приходилось. Но вы же понимаете, что я имею в виду? -- Да, кажется... -- Смотрите, смотрите! -- возбужденно зашептал Планше. -- А эти господа, никак, плотник и зеленщик? Тот, что повыше, ну прямо-таки плотник, по имени, скажем, Николя, а тот, что бледнее, право слово, зеленщик со столь же плебейским имечком? Коли уж они так церемонно и вежливо раскланиваются с белошвейкой, они и сами, надо полагать, из столь же неблагородного сословия... -- Не нужно быть столь злоязычным, друг Планше, -- ханжески сказал д'Артаньян. -- Негоже злословить о ближних своих, в особенности тех, кого видишь впервые в жизни... Но на губах его блуждала та хитрая улыбка, что свойственна даже простодушным гасконцам, -- к коим наш герой уж никак не принадлежал. В самом деле, двое мужчин, подошедших к очаровательной незнакомке с видом старых знакомых, менее всего смахивали на представителей помянутых Планше профессий, безусловно необходимых обществу, но неблагородных... В обоих за четверть лье удалось бы опознать дворян, причем отнюдь не скороспелых (какими, увы, та эпоха уже была достаточно богата). Один был мужчина лет тридцати, с лицом и осанкой, в которых было нечто величественное. Ни один плотник не мог бы похвастать такой белизной рук -- да и не всякий знатный дворянин. Хотя на незнакомце был простой дорожный камзол, в его походке, всем облике ощущался если не переодетый вельможа, то, во всяком случае, человек, обремененный длиннейшей родословной h гербами, лишенными вычурности и многофигурности, то есть безусловно древними... Второй выглядел немного попроще, но тоже был личностью по- своему примечательной -- крайне рослый и широкоплечий, с высокомерным лицом. Хотя на нем был простой, даже чуточку выцветший синий камзол, поверх оного сверкала роскошная, сплошь вышитая золотом перевязь ценою не менее десяти пистолей, а то и всех пятнадцати, а с его могучих плеч ниспадал плащ алого бархата. Оба были при шпагах, в высоких сапогах со шпорами, почти не запыленных, -- а значит, им явно не пришлось в ближайшее время ехать верхом по большой дороге. Они миновали галерею, не удостоив д'Артаньяна и мимолетного взгляда, -- и он как раз раздумывал, не является ли это тем пресловутым оскорблением, которого наш гасконец так жаждал на протяжении всего пути. -- Ну, говорите же, Атос! -- нетерпеливо сказала незнакомка с карими глазами, рекомая белошвейка. -- Удалось? -- Частично, милая Мари, -- сказал мужчина лет тридцати с грациозным поклоном, лишний раз убедившим, что д'Артаньян видит перед собой высокородного дворянина. -- Письма я получил без особого труда, но здесь неожиданно объявился Рошфор, этот цепной пес кардинала... -- Черт возьми! -- воскликнула красавица совершенно по-мужски. Разговор опять-таки велся по-испански -- обычная предосторожность в ту пору, призванная сохранить содержание беседы в тайне от окружающего простонародья. На сей раз д'Артаньян неведомо почему не спешил проявить благородство и сознаться во владении испанским. "В нем прямо-таки чувствуется вельможа, -- лихорадочно пронеслось в голове у гасконца. -- Но имя, имя! Атос... Это же не человеческое имя даже, это, кажется, название какой-то горы... Планше прав, продувная бестия, -- здесь тайна, интрига, возможно, заговор!" -- Атос, Портос, господа! -- воскликнула незнакомка чуть ли не жалобно. -- Это просто невыносимо! -- И она добавила непринужденно: -- Неужели не найдется человека, способного, наконец, перерезать ему глотку? Это благое пожелание, высказанное столь очаровательной особой прямо-таки небрежно, с безмятежной улыбкой на алых губках, окончательно отвратило д'Артаньяна от мысли громогласно признаться в знании испанского. Он успокоил свою совесть тем, что его действия никак нельзя было назвать подслушиванием украдкой, -- все- таки он открыто стоял на галерее в полудюжине шагов от беседующих, так что нимало не погрешил против дворянской чести... -- Будьте спокойны, сударыня, -- прогудел великан, которого звали Портосом. -- На сей раз ему, похоже, не уйти. Я приготовил ему хороший сюрприз на Амьенской дороге. Если только он не продал душу дьяволу, как предполагал однажды Арамис, все будет кончено в самом скором времени. Четыре мушкета -- это, знаете ли, весомый аргумент. -- Вот кстати, об Арамисе, -- живо подхватила красавица. -- Я полагала что сегодня его, наконец, увижу... Господа, не забывайте, что я женщина -- и сгораю от любопытства самым беззастенчивым образом. Любая женщина на моем месте была бы заинтригована безмерно. Он засыпает меня отчаянными письмами так давно, что пора в конце концов сказать мне все в глаза, произнести эти признания вслух... и, быть может, получить награду за постоянство. В конце концов, мы живем не в рыцарские времена, и это обожание на расстоянии выглядит чуточку смешно... -- Арамис еще не вернулся из Мадрида, -- вполголоса сказал Портос. -- Тш-ш, Портос! -- прошипел его спутник. -- Будьте осторожнее, бога ради! -- Но я же говорю по-испански, -- с некоторой долей наивности сказал великан Портос. -- Кто тут понимает по-испански? Атос вздохнул как-то очень уж привычно: -- Портос, вы меня то ли умиляете, то ли огорчаете... По- испански, да... Но вы же явственно произнесли "Арамис" и "Мадрид", а это может натолкнуть кого-нибудь на размышления... -- Кого? -- жизнерадостно прогудел великан. -- Кто из тех, кого мы сейчас видим вокруг нас, способен размышлять? Право же, Атос, вы сгущаете краски... -- Пожалуй, -- задумчиво отозвался Атос. -- В самом деле... Трактирная челядь не в счет... -- Он быстрым, испытующим взглядом окинул террасу. -- Еще какой-то молодчик, по виду горожанин, и тупой на беспристрастный взгляд юнец с соломой в волосах, от которого за туаз несет навозом... Возможно, я излишне нервничаю. Но ставки слишком высоки, Портос, и мы обязаны предусмотреть все случайности... -- Любезный Атос, -- с чувством сказал Портос. -- Я перед вами прямо-таки преклоняюсь, сами знаете. Но должен сказать прямо: порой вы бываете удивительно несносны. Обратите внимание, я учел все ваши замечания, я говорю о важных вещах исключительно по- испански... -- Господа, господа! -- вмешалась незнакомка. -- Умоляю, будьте чуточку серьезнее! Оба нехотя умолкли. Что до д'Артаньяна, то его улыбка стала прямо-таки зловещей. Он наконец-то обрел то, чего так долго ждал, -- несомненное оскорбление, высказанное, если рассудить, прямо в лицо человеком при шпаге, несомненным дворянином, несмотря даже на его странное имя, тем более произнесенное при даме, которая, хоть и выдавала себя за белошвейку, принадлежала, несомненно, к более высоким сферам... Его рука стиснула рукоять шпаги. И все же он подавил первый порыв, не ринулся с террасы сломя голову, решил выждать еще немного. Кровь его кипела -- но стремление поближе познакомиться с разворачивавшейся на его глазах интригой оказалось сильнее. "Прекрасно, -- подумал он. -- Кое-что начинает проясняться. Если незнакомец по имени Рошфор, как только что прозвучало, имеет отношение к кардиналу, кто же, в таком случае, эти люди? Ясно, что они принадлежат кпротивостоящей стороне, но таких сторон чересчур много, чтобы можно было делать выводы уже теперь..." -- Я серьезен, милая герцогиня, -- заверил Портос. -- Как никогда. "Герцогиня! -- вскричал про себя д'Артаньян. -- Вот так история! Положительно, тайн и загадок на меня свалилось больше, чем я того желал! Как бы не раздавило под этакой тяжестью! Но когда это гасконцы пасовали?!" -- Тс! -- шепотом прикрикнула красавица. -- Портос, вы, право, невозможны! Запомните же, что меня зовут Мари Мишон... Я -- белошвейка, ясно? Атос мягко произнес: -- Милая Мари, вам не кажется, что белошвейка, разъезжающая в карете парой, в блеске драгоценностей, все же рано или поздно наведет кого-нибудь на подозрения? "Он чертовски умен", -- великодушно отметил д'Артаньян. Красавица сделала гримаску, словно собиралась заплакать: -- Атос, Портос прав: вы сегодня положительно несносны. Я так привыкла к этой именно карете... Не хотите же вы сказать, что я должна была надеть рубище или что там еще носят настоящие белошвейки? Я и так оставила дома большую половину своих драгоценностей... В конце концов Портос прав: вокруг нас лишь тупое простонародье, не способное думать и подмечать несообразности... -- Вы уверены, что среди них нет шпионов кардинала? -- До сих пор я не видела никого, кто подходил бы под это определение, -- твердо заявила герцогиня. Д'Артаньян прекрасно рассмотрел, что лицо отвернувшегося от него Атоса поневоле исказила страдальческая гримаса. Тем временем во дворе появились новые лица -- двое всадников, по виду слуг, с двумя лошадьми в поводу. Судя по тому, как они остановились поодаль и терпеливо ждали, это были слуги двух незнакомцев со странными именами. Один из них глядел столь выразительно и покашливал столь демонстративно и нетерпеливо, что Атос в конце концов обратил на него внимание и скупым мановением руки велел подойти. Слуга что-то недолго шептал ему на ухо, а потом, вновь отосланный тем же красноречивым жестом, вернулся к товарищу. -- Поздравляю вас, друзья мои, -- сказал Атос сумрачно. -- Упомяни о черте... Рошфор ближе, чем мы думали. Он здесь, в "Вольном мельнике". Мало того, здесь и миледи... -- Черт меня раздери со всеми потрохами! -- вырвалось у Портоса. -- Но позвольте, господа! -- беспомощно воскликнула герцогиня. -- Почему же я ее ни разу не видела? -- Потому что она не стала попадаться вам на глаза, -- с безграничным терпением проговорил Атос. -- Она умеет при необходимости оставаться невидимой... -- Слушайте! -- пробасил великан Портос. -- Может, это враки? -- Гримо не мог ошибиться, -- лаконично ответил Атос. -- Они здесь вдвоем... -- Атос, значит, их только двое? -- Портос, вы необычайно сильны в арифметике... -- А как же, у меня был учитель, -- простодушно сказал Портос. -- Вот что... Может, это и есть наилучшее решение проблемы? Мы дождемся, пока он выйдет, вызовем его и преспокойно проткнем... Каков бы он ни был, не в его характере бежать от вызова... Какое-то время Атос, как показалось гасконцу, всерьез взвешивал это предложение. -- Нет, -- сказал он наконец. -- Неминуемо сбегутся зеваки, весь город, пойдут разговоры, кто-нибудь может узнать нас либо герцогиню... Лучше уж, Портос, предоставить все богу, и тем, кого вы оставили на Амьенской дороге. Согласен, это несколько против правил чести, но, в конце концов, Рошфор служит человеку, который сам поставил себя вне правил чести, осмелившись покуситься на привилегии и исконные вольности дворянства, обращаться с дворянами, словно с тем двуногим скотом, что копается на полях... Пусть будет Амьенская дорога. -- Его лицо на миг исказилось хищной гримасой. -- И совсем хорошо будет, если миледи решит его сопровождать... -- Фи, Атос! -- воскликнула герцогиня. -- Все-таки это женщина... -- Милая Мари, -- спокойно сказал Атос. -- Женщина, которая так рьяно и упорно вымешивается в мужские дела, занимается мужскими делами, не должна протестовать, по-моему, если с ней решат поступить, как с мужчиной... Таково мое глубокое убеждение. -- И мое тоже, -- прогудел Портос. -- Женщина, ха! Нас с Атосом эта женщина вполне способна привести на плаху, да и вам, дражайшая гер... тьфу, Мари, она способна принести немало бед... Атос, вы мудры, как тот древний римлянин Сократ! Пусть все решает Амьенская дорога... к слову, не зря же я отвалил этим молодчикам пятьдесят пистолей своих собственных денег! -- Ну, в конце концов... -- протянула герцогиня, чье очаровательное личико озарилось кроткой улыбкой. -- Учитывая обстоятельства... Что же, разъезжаемся, господа? Письма вы получили, Атос, и я могу с превеликим облегчением передать это в Париже... С Pnxtnpnl все решено... Едем? -- Да, пожалуй, -- с видимым облегчением согласился Атос. -- Я поскачу по дороге на Бриссак, вы, Портос, повернете на Сен-Жоли. Вы же, Мари, преспокойно поедете в Париж прямой дорогой. Даже самые хитрые шпионы потеряют след... Письма, разумеется, останутся у меня. -- Пусть так и будет, -- кивнула герцогиня. -- В таком случае, вперед? -- С превеликой охотой, -- сказал Портос. -- Здесь сквернейшее вино, а уж пулярки... Д'Артаньян понял, что его час настал. Глава четвертая Первая в жизни дуэль Порою опасно представлять молодому человеку чересчур уж яркие картины определенных жизненных правил, потому что у него нет еще привычки к чувству меры. К сожалению, об этом как раз и не подумал г-н д'Артаньян-отец, давая сыну последние наставления перед дорогой... "Сын мой, -- сказал тогда старый вояка. -- Коли уж вы твердо намерены выбрать военное дело, запомните накрепко: честь военного столь же деликатна, как честь женщины. Если добродетель женщины окажется под подозрением, жизнь ее станет одним бесконечным упреком, пусть даже она после найдет средство оправдаться. Именно так обстоит и с военными -- с той разницей, что потерявший честь военный человек оправдаться уже не сможет никогда. Вы еще мало знаете, как поступают с женщинами сомнительной добродетели, но поверьте, то же бывает и с мужчинами, запятнавшими себя какой-нибудь трусостью..." Г-н д'Артаньян-отец, к сожалению, позабыл уточнить, что эти поучения никогда не следует принимать буквально, а потому, как уже упоминалось, наш герой на всем протяжении своего пути так и рвался повздорить с людьми, частенько не имевшими никакого намерения нанести ему оскорбление. Вот и теперь ярость совершенно затмила ему рассудок, и он сбежал по ступенькам, цепляя их огромными старомодными шпорами, и, выхватывая на бегу шпагу, что есть сил крикнул великану по имени Портос: -- А поворотитесь-ка, сударь! Иначе мне придется ударить вас сзади! Неспешно повернувшись на каблуках, гигант усмехнулся то ли удивленно, то ли презрительно и протянул: -- Ударить м е н я ? Да вы рассудком повредились, милейший! -- Быть может, -- сказал д'Артаньян запальчиво. -- Вот только моя шпага помешательством отнюдь не страдает... Вынимайте-ка свою, сударь, вынимайте! Если, конечно, к вашему сверкающему эфесу прилажен клинок! -- Хотите убедиться? -- хищно усмехнулся великан, вмиг выхватив шпагу. -- Как видите, прилажен! -- Портос, Портос! -- предостерегающе вскрикнул кавалер по имени Атос, делая такое движение, словно собирался кинуться меж ними. -- Опомнитесь! Молодой человек, да что с вами? Не припомню, чтобы мы как-то задели вас... -- В самом деле? -- саркастически ухмыльнулся д'Артаньян. -- Насколько я могу доверять собственным ушам, этот... господин упомянул что-то насчет тупого юнца с соломой в волосах, от которого за туаз несет навозом? А поскольку он при этом смотрел прямо на меня... -- Тьфу ты! -- досадливо охнул Портос. -- Кто бы мог знать, что он понимает по-испански? Атос, явно настроенный кончить дело миром, сказал с мягкой укоризной, в которой не было и тени дерзости: -- Молодой человек, если вы дворянин, вам следовало бы знать, что подслушивать чужие разговоры -- не самое приличное на свете... Д'Артаньян, стоя с изготовленной к бою шпагой, отрезал: -- Очень жаль, сударь, что именно мне приходится вам разъяснять некоторые тонкости... Подслушивание, по моему глубокому убеждению имеет место, когда человек таится где-нибудь за углом... Я же стоял открыто, у вас на виду. Прежде чем отпускать оскорбления в адрес совершенно незнакомых людей, вашему другу стоило бы убедиться, что те его не понимают... Передайте ему, что он невежа... да и вы, сдается мне, тоже... Во взгляде Атоса блеснула молния. Он сказал спокойно, но с неприкрытой угрозой: -- Молодой человек, я не привык, чтобы со мной разговаривали подобным тоном и употребляли такие эпитеты... -- Быть может, как раз и настало время обрести эту привычку? -- задиристо осведомился д'Артаньян. Это была первая дуэль в его жизни, и он твердо решил идти до конца. Он стоял с обнаженной шпагой в руке перед двумя несомненно знатными дворянами, хотя и прикрывавшимися дурацкими прозвищами, и на происходящее смотрела красивая молодая дама, носившая титул герцогини. А посему не было в мире силы, способной заставить нашего гасконца отступить. Атос схватился за рукоять шпаги. -- Господа, господа! -- с тревогой воскликнула герцогиня. -- Не забывайте о д е л е! Вы себе не принадлежите сейчас, слышите? Вы не имеете права рисковать! Я приказываю! Шпаги в ножны! Глядя прямо на нее, гордо выпрямившись, д'Артаньян произнес со всей возможной твердостью: -- Ваша светлость, это единственный ваш приказ, который я не смогу выполнить! Что до этих господ, они вольны поступать, как им угодно. Я готов удовольствоваться извинениями... -- Он назвал ее "вашей светлостью"... -- пробормотал Портос. -- Ну да, он же понимает испанский, -- тихо ответил Атос. -- Это все ваша несдержанность, Портос... -- Атос, Портос, я вам приказываю! -- настойчиво вскричала дама. Атос так и не вынул шпагу из ножен (хотя и не убрал руку с эфеса), Портос же в некотором замешательстве опустил клинок. Чувствуя свой перевес, д'Артаньян изобразил на лице самую издевательскую улыбку, на какую был способен, и громко воскликнул: -- Ну что же, господа, можете показать мне спины в присутствии дамы... Честью клянусь, я не буду вас преследовать... -- Вы играете с огнем, юноша, -- сказал Атос, бледнея на глазах. -- Не знаю, кто вы такой и как вас зовут, но хочу предупредить, что вам выпало несчастье связаться с королевскими мушкетерами, людьми опытными в тех играх, которые вы по юношескому недомыслию нам навязываете... Услышав, что его противники принадлежат к королевским мушкетерам, юный гасконец нимало не испугался -- наоборот, он был на седьмом небе от счастья. Еще и оттого, что краем глаза заметил, как растет вокруг них толпа зевак. -- Не вижу причин скрывать свое имя, -- сказал он громко. -- Я -- д'Артаньян, гасконский дворянин из Тарба. Последние пятьсот лет это имя достаточно известно во Франции, мало того, оно ничем не было запятнано. Боюсь, что с вашими именами обстоит как раз иначе -- не зря же вы укрываетесь за кличками каких-то пастухов... Атос выхватил шпагу. -- Атос! У вас письма! -- вскрикнула герцогиня, бледная, как onknrmn. -- Умоляю! Величайшим усилием воли Атос вложил шпагу в ножны и, гордо подняв голову, произнес так, словно каждое слово рождалось в мучениях: -- Сударь, я готов вас пощадить исключительно в силу вашего юного возраста... Портос, шпагу в ножны! Я так хочу, Портос! Великан с самым натуральным рычанием вложил все-таки шпагу в ножны и повернулся, чтобы уйти. -- Подлый трус! -- крикнул ему д'Артаньян, уже совершенно не владея собой. -- Атос! -- взревел великан. -- Я и это должен стерпеть? Нет, тысячу чертей! И его шпага вновь сверкнула на солнце. -- Ну что же... -- сказал Атос задумчиво. -- Неужели Красный Герцог подослал к нам этого гасконца? Удар шпагой -- всегда удар шпагой, кто бы его ни наносил, даже такой вот мальчишка... -- Верно подмечено, сударь! -- расхохотался д'Артаньян. -- Ну так что же, будет кто-нибудь со мной драться или вы все же покажете спины? -- Ничего не поделаешь, Портос, -- сказал Атос с величайшим хладнокровием. -- Убейте этого наглого щенка и скачите... ну, вы знаете. Я отправляюсь. Он повернулся и решительными шагами направился к своей лошади. Портос кинулся на д'Артаньяна, издав сущее львиное рычание. Клинки со звоном скрестились. После первых выпадов гасконец понял, что его противник относится к схватке довольно несерьезно, -- во взмахах шпаги великана прямо-таки чувствовалось некое пренебрежение. Должно быть, Портос и мысли не допускал, что враг ему достался серьезный... Сообразив это, гасконец на ходу переменил намерения. Он уже не стремился убить противника, решив сделать его смешным, -- по разумению д'Артаньяна, это было бы гораздо более изощренной местью, нежели холодный труп у ног... Он метался вокруг великана, нападая с самых неожиданных сторон вопреки обычным приемам боя. И в какой-то миг его острому глазу открылось под роскошным бархатным плащом нечто... Не колеблясь, д'Артаньян нанес рубящий удар, и его шпага рассекла витой шнур, удерживавший плащ на плечах. Алый бархат упал к ногам дуэлянтов. В толпе зевак послышался громкий хохот. Догадка д'Артаньяна полностью подтвердилась. Портос, позер и фанфарон, не нашел достаточно денег, чтобы купить сплошь вышитую золотом перевязь, а потому она, блиставшая спереди, сзади была из простой буйволовой кожи. Для чего великану, надо полагать, и понадобился плащ в жаркую погоду... -- У вас оригинальная перевязь, сударь, лопни мои глаза! -- воскликнул д'Артаньян, хохоча. Портос, рыча что-то нечленораздельное, бросился на него, забыв о всякой осторожности. На миг д'Артаньяну показалось, что на него несется оживший горный утес. Но он не потерял самообладания -- и пустил в ход прием, которому научился от отца. Выбитая из рук Портоса шпага высоко взлетела, сверкая позолоченным эфесом, и жалобно зазвенела на пыльной земле. -- Вам не кажется, сударь, что ваша жизнь в моих руках? -- спросил д'Артаньян, играя клинком и крепко прижав ногой шпагу Портоса. Портос хмуро смотрел на него, уронив руки. -- По-моему, вам следует извиниться... -- торжествующе продолжал д'Артаньян, чья душа ликовала. -- Простите, -- проворчал Портос, глядя исподлобья. -- Сам не знаю, как у меня вырвалось... -- Я полностью удовлетворен вашими извинениями, сударь, -- сказал гасконец, поклонившись со всей возможной грацией. -- Полагаю, на этом наше дело можно считать законченным, насколько я разбираюсь в правилах чести? Портос хмурым ворчанием подтвердил, что так оно и обстоит. Следовало спешить -- Атос еще не успел выехать со двора, поскольку все вышеописанное произошло гораздо быстрее, чем кто-то мог подумать. Не теряя времени, д'Артаньян бросился к нему, крича: -- Эй, сударь, куда же вы бежите? Он успел еще заметить в стороне унылую физиономию слуги по имени Гримо -- а в следующий миг на него накинулось сразу несколько зевак из числа слуг и горожан, осыпая гасконца градом ударов. Под ударом лопаты клинок д'Артаньяна переломился, палка обрушилась на голову гасконца и рассекла ему лоб, и он упал, обливаясь кровью, чуя боль в боках и спине, куда ему угодили каминными щипцами. Он не выпустил эфеса шпаги, хотя обломок клинка был не длиннее двух ладоней. Видя спокойно стоявшего поодаль, со шпагой в ножнах Атоса, крикнул, пытаясь приподняться: -- Сударь, и вы считаете себя дворянином, если спокойно на все это смотрите?! Такое поведение не делает вам чести! Черт побери, в таком случае велите этому сброду меня прикончить -- или я, клянусь честью, непременно с вами посчитаюсь! -- Любезный, -- хладнокровно ответил Атос. -- Я не вправе командовать этими людьми. Очень жаль, что с вами такое произошло, но, право же, небольшая трепка вам не помешает. В будущем будете более мудрым, господин из Тарба... Он поклонился и твердым шагом направился к своему коню. Мимо прогрохотала карета герцогини. Взвыв в бессильной ярости, д'Артаньян совершил единственный подвиг, на какой был способен -- вонзил обломок клинка в ногу одного из стоявших над ним горожан. На него вновь обрушился град ударов -- хорошо еще, что врагов было слишком много, и они мешали друг другу, размахивая своим импровизированным оружием. Тем не менее д'Артаньян понял, что все в это может кончиться весьма печально, -- но ничего не мог поделать. Женский голос раздался, казалось, над самой его головой: -- Рошфор, быстрее, они же его убьют! Сквозь заливавшую глаза кровь д'Артаньян все же разглядел, как дворянин в фиолетовом одним прыжком перемахнул через перила галереи. Взлетела сверкающая шпага, нанеся плашмя несколько глухих ударов по спинам и головам. Вокруг лежавшего в пыли д'Артаньяна моментально стало пусто. Из последних сил приподнявшись на локте, он увидел, что обращенные в бегство враги сгрудились у ворот. Они выкрикивали в адрес Рошфора ругательства, грозили кулаками, но ни один не рисковал броситься первым. -- Дева Мария и все ее ангелы! -- яростно воскликнул пузатый человек в черном камзоле, выглядевший зажиточным горожанином. -- Пора показать этим дворянчикам, что им не все позволено! Пуэн- Мари, Жак, бегите за арбалетами! Надо сделать из этого молодчика добрую подушечку для булавок! По толпе прошел глухой одобрительный ропот. Из своего неудобного положения д'Артаньян тем не менее рассмотрел, что лицо Рошфора и его не сулившая ничего доброго улыбка казались высеченными из куска льда. Не двинувшись с места, небрежно вложив шпагу в ножны, черноволосый дворянин громко произнес: -- Эй вы, у ворот! А ну-ка, назад! Прежде чем бросаться на человека, не мешает поинтересоваться его именем... Я -- граф Рошфор, конюший его высокопреосвященства кардинала. Я всегда выполняю свои naey`mh... а потому не заставляйте меня поклясться, что я подожгу ваш городишко с четырех концов... Его слова оказали прямо-таки магическое воздействие на толпу разъяренных горожан: едва прозвучало упоминание о кардинале, сжатые кулаки разжались, на смену злости пришел испуг, даже д'Артаньяну, чье сознание туманилось из-за потери крови, стало ясно, что быстротечная кампания бесповоротно проиграна жителями Менга. Еще несколько мгновений -- и толстяк, намеревавшийся послать за арбалетами, с самым униженным видом приблизился к Рошфору, бормоча что-то насчет трагической ошибки и еще о том, что его неправильно поняли, что он был и остается вернейшим слугой его высокопреосвященства кардинала Ришелье... -- Не сомневаюсь, -- небрежно отмахнулся Рошфор. -- Что же, избавьте меня от вашего общества, милейший, и прихватите с собой свою свору... Эй вы! Живо перенесите молодого человека в дом! Лекаря, быстро! Найдется в этом городишке хоть один эскулап, которому можно доверить не лошадь, а человека? Ну, так что же вы стоите? Его приказания исполнялись с поразительной быстротой. Кто-то опрометью кинулся за лекарем, слуги проворно подхватили д'Артаньяна и внесли в обеденную залу, где, сняв с юноши куртку, уложили на широкую скамью. Любопытных следом набилось столько, что в окнах померк свет. -- Как вы себя чувствуете? -- спросил Рошфор, склонившись над гасконцем. -- Благодарю вас, все в порядке, -- браво ответил д'Артаньян, хотя готов был вот-вот потерять сознание. -- Наклонитесь ближе... Рошфор, вам не следует ехать по Амьенской дороге... Рошфор, моментально выпрямившись, громко распорядился: -- А ну-ка, все, кому не хочется висеть на воротах, вон отсюда! Послышался шум и треск -- присутствующие так спешили покинуть помещение, отталкивая один другого, что едва не вывернули дверные косяки. Когда они остались с глазу на глаз, Рошфор вновь наклонился над д'Артаньяном, меряя его проницательным взглядом: -- Что вы говорили об Амьенской дороге? -- Вам не следует по ней ехать, -- слабым голосом произнес д'Артаньян, силясь не потерять сознания раньше времени. -- Вас там будут поджидать четверо наемников с мушкетами. -- Всего четверо? -- губы Рошфора исказила хищная улыбка. -- Ну, это не так страшно... В любом случае спасибо, юноша. Как выражались древние, кто предупрежден -- тот вооружен. Откуда вы это узнали? -- Случайно услышал, -- ответил д'Артаньян. -- Вот как? -- Рошфор прищурился. -- Не от господ ли мушкетеров? -- Я не шпион, -- сумрачно произнес д'Артаньян. -- Я попросту решил вас предупредить, как дворянин дворянина. -- Ну что же, это делает вам честь, -- сказал Рошфор, по- прежнему меряя юношу испытующим взглядом. -- Вы, надо полагать, кардиналист? -- Я всего-навсего бедный гасконский дворянин, пустившийся за фортуной в Париж, -- в сердцах сказал д'Артаньян. -- В нашей глуши, собственно, нет ни роялистов, ни кардиналистов... хотя и до нас, конечно, доходят кое-какие известия о жизни в столице... -- Судя по выговору, вы, должно быть, из Дакса или По? -- Из Тарба, мое имя -- д'Артаньян. -- В Тарбе и его окрестностях, насколько мне известно, обитает несколько ветвей рода д'Артаньянов. К которой их них вы имеете честь принадлежать? -- Я сын того д'Артаньяна, что участвовал в войнах за веру вместе с великим королем Генрихом, отцом нашего нынешнего короля, W ответил д'Артаньян, гордо выпрямившись, насколько это возможно для человека, лежащего на грубо сколоченной скамье в самой беспомощной позе. -- Это достойный дворянин... -- сказал Рошфор в некоторой задумчивости. -- Значит, вы пустились за фортуной... -- Если вы усматриваете в этом нечто достойное насмешки, я готов вам доказать... -- слабым голосом, но решительно произнес д'Артаньян. -- Ну полно, полно! -- успокоил его Рошфор. -- Должен вам заметить, что вы, не будучи ни роялистом, ни кардиналистом, тем не менее ухитрились впутаться в нешуточные игры... -- Таково уж гасконское везение, -- сказал д'Артаньян как мог беззаботнее. -- Мы не бежим от опасностей, они нас находят сами... -- Боюсь, опасность сильнее, чем вам представляется. Вы чересчур рьяно выступили на стороне одних против других... -- Черт меня раздери! -- воскликнул д'Артаньян. -- Я и намерения не имел... -- Увы, судьба мало считается с нашими намерениями, -- с легкой усмешкой сказал Рошфор. -- Боюсь, вы, сами того не осознавая, приобрели могущественных врагов... но так уж устроена жизнь, что порой, обретая врагов, тем самым обретаешь и друзей... -- Врагов я уже видел