еди Кларик... Что-то неуловимо изменилось за столом, в воздухе повисла определенная напряженность. Даже болтливая и беззаботная Мирей де Кавуа вдруг присмирела, не говоря уж о ее супруге -- капитан де Кавуа смотрел на д'Артаньяна озабоченно и грустно. -- Вы уверены, друг мой? -- спросил он, отводя глаза. -- Ее и в самом деле звали миледи Кларик? -- Ну конечно, никаких сомнений! Теперь я припомнил точно! Она там встречалась с графом Рошфором... -- Ни слова больше! -- сказал де Кавуа с самым решительным выражением лица. -- Мы выбрали неудачный предмет для беседы, д'Артаньян... Верно, Мирей? К несказанному изумлению д'Артаньяна, г-жа де Кавуа смиренно поддержала: -- Ты совершенно прав, Луи... -- Да в чем же дело? -- воскликнул д'Артаньян, видя, что оказался в шаге от цели, но был остановлен самым безжалостным образом. -- Что, она вновь вышла замуж? -- Насколько мне известно, нет, -- сказала г-жа Кавуа. -- Она кого-то любит? -- Не думаю. -- Так в чем же дело? -- вскричал д'Артаньян. -- Вокруг нее что, существует какая-нибудь порочная тайна? -- Ни в коем случае, -- сказала г-жа де Кавуа. -- Однако Луи прав... Понимаете ли, д'Артаньян, иные тайны должно держать в секрете как раз оттого, что они нисколечко не порочны... -- Вы говорите загадками. -- Увы... Давайте сменим тему и поговорим хотя бы о Жюстине де Эрмонтей... Д'Артаньян уже понимал, что ничего более не добьется, -- существовала некая незримая преграда, которую он ни за что не смог бы преодолеть. Даже расположенные к нему люди отчего-то отказывались в этом помочь. И по недолгом размышлении он решил не настаивать, но это вовсе не означало, что гасконец собирался отступать. Чересчур уж большое впечатление произвела на него голубоглазая незнакомка из Менга... -- Ну что же, если вы видите к тому основания, я не настаиваю, -- сказал он рассудительно. -- Вот и прекрасно! -- оживилась г-жа де Ка-вуа. -- Могу вас заверить, что Жюстина... А впрочем, о Жюстине мы еще найдем время поговорить. Послушайте, д'Артаньян, я тут замыслила одну интригу, в которой мне потребуется помощь... -- Готов оказать любую, -- решительно поклонился гасконец. -- Мирей! -- слабо запротестовал де Кавуа. -- Луи, изволь немедленно замолчать! -- воскликнула его супруга. -- Я лучше знаю, что делать! После того, как был пройден опасный подводный камень -- то есть прекратился разговор о незнакомке из Менга, по неизвестным причинам окутанной покровом непроницаемой тайны, положение в доме bepmsknq| на круги своя: бразды правления вновь перешли к госпоже де Кавуа, а ее муж покорно замолчал. -- Понимаете ли, д'Артаньян... -- доверительно сообщила г-жа де Кавуа. -- В последнее время Луи угодил в немилость к господину кардиналу. Не стоит вдаваться в детали, упомяну лишь, что Луи не справился с неким поручением... Видит бог, в том не было ни капельки его вины, но ставки были черес- чур уж высоки, а господин кардинал при всем его уме и самообладании порой позволяет ярости взять в нем верх над рассудком. Короче говоря, Луи угодил в немилость. Если я, подобно обычному просителю, начну допекать кардинала своими слезами и мольбами вернуть расположение, это может и не выправить ситуацию. Так вот, я придумала великолепный план, который, несомненно, развеселит его высокопреосвященство, а значит, и смягчит... Вы готовы мне помочь? -- Безусловно, -- браво ответил д'Артаньян. -- Господин кардинал не прощает обмана в с е -- р ь е з н ы х вещах -- но, как всякий великий человек, снисходителен к тем, кто устроит безобидную шутку, касающуюся сущих мелочей. Слушайте внимательно, д'Артаньян... Глава семнадцатая, заставляющая вновь вспомнить старую детскую загадку Благодаря неукротимой энергии и решимости г-жи де Кавуа план кампании был подготовлен в кратчайшие сроки и незамедлительно начал претворяться в жизнь... Едва войдя в дом капитана мушкетеров кардинала, первый медик его величества Бувар увидел там удрученных слуг, передвигавшихся на цыпочках со столь скорбными лицами, словно в доме уже лежал покойник. Вышедшая навстречу г-жа де Кавуа была непричесанной, и платье ее находилось в совершеннейшем беспорядке, не говоря уж о заплаканных глазах. В комнате больного, у его изголовья, сидел д'Артаньян, сгорбившись, обхватив руками голову и вздыхал так удрученно, что мог, право же, разжалобить лютого зверя крокодила. -- Все бесполезно! -- воскликнул он, притворяясь, что не замечает вошедшего медика, человека самой величественной осанки, но, по достоверным слухам, абсолютно безграмотного в своем почтенном ремесле. -- Мой друг вот-вот умрет от разлития желчи в становом хребте! -- Милый юноша, -- с важностью произнес Бу-вар, -- должен вам сказать, что, с точки зрения практической медицины, упомянутый вами диагноз, уж не посетуйте, абсолютно нелеп и невежествен, ибо желчь никак не может разлиться в становом хребте... Д'Артаньян и сам нисколечко не сомневался, что является совершеннейшим невеждой в практической медицине, исключая разве что помощь раненым дуэлянтам и перепившим вина гвардейцам, И потому он, нисколько не обидевшись, возопил горестно: -- Да какая разница, отчего умирает мой друг, если он вот-вот отойдет в мир иной! Он хотел было еще ивозрыдать, но побоялся, что не сумеет изобразить это столь же убедительно, как присутствующая здесь г-жа де Кавуа, а посему ограничился тем, что застонал еще горестнее и даже легонько ударился лбом о витой столбик балдахина, делая вид, что обезумел от отчаяния. Капитан де Кавуа в этом представлении исполнял, пожалуй, самую легкую роль, не требовавшую ни потока слов, ни драматических жестов. Он попросту лежал в постели (где простыни были залиты jpnb|~ и прозрачной непонятной жидкостью), закатив глаза и старательно испуская время от времени жалобные стоны, а также притворяясь, что он уже не видит и не осознает ничего из происходящего вокруг. Едва-едва приподняв голову, он остановил взор на д'Артаньяне и промолвил слабым голосом: -- Антуанетта, не плачьте обо мне... -- вслед за тем, переведя взгляд на Бувара и супругу, добавил: -- Ваше величество и ваше высокопреосвященство, как благородно с вашей стороны, что вы самолично навестили меня в этот скорбный час... -- Больной бредит, -- деловито констатировал Бувар. -- Медицине знакомы случаи столь полного отрешения от действительности. -- О сударь! -- воскликнула г-жа де Кавуа, обливаясь слезами. -- Осмотрите же его, умоляю вас, быть может, его еще можно спасти... Луи с самого утра рвало кровью, и он насквозь промок от пота... С бесстрастием лекаря, повидавшего на своем веку немало неприглядного, Бувар наклонился к больному и, чуть ли не тыкаясь носом в простыни, осмотрел обильные кровяные пятна. После чего глубокомысленно заключил: -- Как ни странно для профана, вы совершенно правы, госпожа де Кавуа, -- это легочная кровь, извергнутая вследствие рвоты, что недвусмысленно свидетельствует о плеврите... Д'Артаньян, самолично посылавший слугу на бойню за склянкой коровьей крови, происходившей определенно не из легких, имел на сей счет свое особое мнение, но, конечно же, остерегся его высказывать в присутствии светила медицины и первого медика его христианнейшего величества. Наоборот, он горячо поддержал диагноз: -- Черт возьми, как вы угадали! Его рвало, словно фонтан бил... -- Юноша, не упоминайте о враге рода человеческого в столь трагические минуты, -- попрекнул Бувар, по-прежнему елозя носом по мокрым простыням. -- Однако! Как мерзко воняет сия прозрачная жидкость, происходящая, конечно же, от обильного потоотделения... Запах сей, или, говоря медицинскими терминами, мерзостное амбре, сразу выдает состояние больного... Д'Артаньян мог бы уточнить, что запах свидетельствует лишь о том, что данная жидкость представляет собою разбавленное водой содержимое некоего горшка, взятого отнюдь не на кухне, а в том потаенном помещении, где даже король теряет толику достоинства. Но, как легко догадаться, такая откровенность была бы излишней. Капитан де Кавуа, которому определенно наскучило лежать неподвижно, вновь пошел на импровизацию: он задергался всем телом и завопил: -- Вперед, мои молодцы! Заходите с левого фланга! Мушкеты на сошки, раздуй фитиль, приложись, целься! С видом человека, чьи догадки подтвердились целиком и полностью, Бувар возвестил: -- Я вижу, состояние больного таково, что мы смело можем говорить в его присутствии, он все равно ничего не осознает вокруг... Не хочу вас удручать, госпожа де Кавуа, но качество крови и пота поистине отвратительно, и опасность поистине высока... Мадам де Кавуа вновь ударилась в слезы -- искусство, присущее всем без исключения женщинам, а д' Артаньян перед лицом столь печального диагноза счел нужным еще пару раз боднуть лбом столбик балдахина. -- Бедный юноша, он так переживает... -- снисходительно молвил Бувар. -- Он ваш родственник, госпожа де Кавуа? -- Любимый племянник, -- всхлипывая, ответила та. -- Луи обещал составить ему протежирование при дворе... Со всей мягкостью, на какую был способен этот самовлюбленный педант, Бувар ответил: -- Как ни печально это говорить, госпожа де Ка-вуа, но вряд ли ваш муж сможет когда-либо осуществить свои намерения. Готовьтесь к худшему, говорю вам по секрету, готовьтесь к худшему. Жаль, ваш муж был так молод... Впрочем, мы еще так молоды и очаровательны, что добавлю утешения ради: вряд ли вы долго пробудете вдовой... Капитан де Кавуа, выслушавший эти благие пожелания без всякого удовольствия, взревел, пользуясь своей привилегией беспамятного больного, да что там -- беспамятного умирающего: -- Вперед, мои молодцы! Развесьте на сучьях всех поганых докторишек! Кишки им выпустите, руки-ноги переломайте! Все врачи -- неучи и дураки, особенно парижские, а главный болван -- некто Бувар! -- Бедняга! -- с подлинно христианским смирением вздохнул Бувар. -- Он уже окончательно отрешился от действительности... Мои соболезнования, госпожа де Кавуа... И он с тем же величественным видом, что особенно присущ невеждам, покинул комнату, полагая свой долг выполненным. Когда стало ясно, что он уже не вернется, капитан де Кавуа моментально выздоровел и попытался было вскочить с постели, но жена решительно удержала его: -- Нет уж, Луи, извольте лежать! Этот болван непременно разнесет новость по всему Парижу, и к вам вереницей потянутся визитеры -- кто из подлинного сострадания, кто из любопытства, кто захочет втихомолку позлорадствовать над вашим беспомощным состоянием и порадоваться близкой кончине... Так что полежите-ка до вечера. -- Но что же дальше? -- спросил капитан, с недовольным видом вновь вытягиваясь на перепачканных простынях. -- АО дальнейшем вам и заботы нет, -- отрезала Мирей де Кавуа. -- Каким фасоном я это дело доведу до конца, вам вовсе необязательно знать. Болейте себе спокойно и помните: я, если бралась за что-нибудь, всегда доводила до конца и, что характерно, успешного... С вами останется д'Артаньян... только, д'Артаньян, стенайте как можно добросовестнее! И, бога ради, не колотитесь лбом о кровать, столбик может подломиться... Не стоит перегибать палку, мы и так на пути к успеху! Вслед за тем она отправилась к себе и облачилась в самое строгое траурное платье, какое только отыскалось в гардеробной. Женщина в таком наряде за пол-лье опознавалась как безутешная вдова. Последовательно претворяя в жизнь план кампании, мадам де Кавуа вскоре появилась в только что отстроенном дворце кардинала, известном в ту пору как Пале-Кардиналь (Пале-Роялем это здание стало именоваться лишь после того, как кардинал на смертном одре завещал его королю). Повела она себя чрезвычайно хитро: ничего не говоря, попросту встала в угол кардинальской приемной с видом крайнего отчаяния, что красноречивее любых слов. Естественно, офицеры и приближенные кардинала, все наперечет прекрасно ее знавшие, к тому же уже прослышавшие от Бувара о визите к умирающему капитану, решили, что дело все же завершилось печальным финалом -- и осыпали даму соболезнованиями. Госпожа де Кавуа опять- таки не отвечала ни словечком и ничего не подтверждала прямо, она лишь скорбно кивала и лила слезы. Трагическая новость очень быстро достигла кабинета Ришелье -- кардиналу-министру моментально шепнули, что опасно захворавший де Кавуа мертв, а его вдова ожидает в приемной. Ришелье, подверг- ший капитана опале, тут же заподозрил, что именно это стало причиной кончины верного сподвижника -- и, ощутив нечто похожее на угрызения совести, распорядился немедленно провести к нему безутешную вдову. Это был просторный кабинет, сообразно вкусам кардинала (никогда не забывавшего, что он представляет церковь воинствующую) украшенный разного рода оружием на стенах. Всю середину комнаты занимал квадратный стол с книгами и бумагами, поверх которых лежала развернутая огромная карта Ла-Рошели и ее окрестностей, -- ибо кардинал всерьез собирался покончить с тем неприглядным положением, когда французский король не мог распоряжаться доброй дюжиной городов на территории своего же королевства, занятых гугенотами при поддержке Англии и Испании. Арман Жан дю Плесси, кардинал де Ришелье, был человеком среднего роста, высоколобым, гордого и даже надменного вида, с пронзительным взглядом и уверенной осанкой привыкшего повелевать сановника. В ту пору ему было тридцать семь лет, но в волосах и бородке клинышком уже пробивалась первая седина. Собрав всю мягкость -- что было для Ришелье весьма сложной задачей, -- он обнял вдову и сказал: -- Мирей, я расстроен вашей потерей... Покойный был неправ, приняв происшедшее так близко к сердцу. -- Но вы же лишили его своего расположения окончательно и бесповоротно! -- сквозь всхлипывания сказала г-жа де Кавуа. -- О господи, мадам... Так долго находясь возле меня, покойный должен был узнать мой характер. Каким бы грозным ни бывал мой гнев против истинных слуг, он никогда не бывал долговременным. Особенно теперь, когда смерть нас примирила... Госпожа де Кавуа моментально спросила: -- Значит, вы больше на него не сердитесь? -- Ну конечно же, нет, -- утешающе ответил Ри-шелье. -- Значит, Луи может теперь, как ни в чем не бывало, вернуться к исполнению своих обязанностей в Пале-Кардинале? "Бедняжка, -- подумал кардинал сочувственно, -- ее ум помутился от горя... "А вслух мягко промолвил: -- Боюсь, Мирей, теперь это было бы затруднительно... -- Отчего же? -- живо воскликнула г-жа де Кавуа. -- Моя дорогая, я безмерно вам сочувствую, но вынужден напомнить, что покойник не может нести какую бы то ни было службу... -- Боже мой, ваше высокопреосвященство! -- сказала г-жа де Кавуа в изумлении и испуге. -- Кого вы называете покойником? -- Но ведь вы овдовели... -- Я?! -- воскликнула г-жа де Кавуа в еще большем изумлении и еще более сильном испуге, так что кардинал поневоле оторопел. -- А почему вы так решили, монсеньер? -- Мне доложили... -- сказал всерьез опешивший кардинал. -- Выдумки, монсеньер! Безответственные сплетни! -- Но Бувар... -- Этот болван не способен отличить мертвого от живого, а больного от здорового! -- Но ваше платье... Госпожа де Кавуа сказала смиренно: -- Ваше высокопреосвященство, я надела эти одежды в знак траура -- но исключительно траура по потере моим Луи и мною самой ваших милостей и доброго расположения! Именно так, ни о чем другом и речь не шла. Припомните, разве я хоть словечком упомянула о том, что мой супруг мертв? -- Никоим образом, -- вынужден был признать Ришелье. -- Ив приемной я тоже не сказала ни словечка о его мнимой смерти, можете справиться! Как я посмела бы хоронить живого человека, в особенности моего любимого Луи? Я просто-напросто пришла к вам в трауре, а остальное выдумали ваши приближенные -- и, как я вижу, поторопились ввести вас в заблуждение... -- Позвольте! Значит, ваш муж и не болен вовсе? -- О, конечно же, он болен! -- живо возразила г-жа де Кавуа, уже видя по лицу кардинала, что одержала победу. -- Он прямо-таки умирал от горя, лишившись вашего расположения... но теперь, когда я только что услышала от вас, что вы нисколечко на него не сердитесь, я не сомневаюсь, что он моментально выздоровеет, когда я ему передам ваши благосклонные слова... Думаю, вы увидите его даже сегодня, уверена в этом! Кардинал долго изучал ее пытливым взглядом, лишенным обычной суровости, у него был вид человека, застигнутого врасплох. В конце концов он расхохотался так, что удивленно вскинули головы многочисленные кошки, любимицы Ришелье, коими был полон кабинет, -- и смеялся долго, что, несомненно, было добрым знаком. -- Мирей, Мирей! -- еле выговорил Ришелье сквозь выступившие на глазах слезы. -- Ну и шуточку же вы со мной сыграли! В хорошенькое положение я из-за вас попал! -- Я? С вами? Я бы никогда не посмела, монсеньер! -- со смиренным видом запротестовала г-жа де Кавуа. -- Неужели вы полагаете, что утрата ваших милостей не заставит человека облачиться в траур? Могу вас заверить, что обстоит как раз наоборот! И потом, вы-то уж никак не попали в смешное положение -- о том, что произошло здесь, знаем только мы двое, а в моей деликатности вы можете быть уверены. Скорее уж это ваши приближенные выставили себя глупцами, поверив бестолочи Бувару и не удосужившись меня расспросить подробнее. -- Разрази меня гром, вы правы, Мирей... -- задумчиво произнес Ришелье. -- Дело сделано, и отступать некуда... По его тону г-жа де Кавуа поняла, что окончательно выиграла дело, -- кардинал, как всякий умный человек, уже вспомнил старую истину: чтобы вас не подняли на смех, следует первым рассмеяться над собой... и, конечно, над другими, попавшими в ту же ловушку. Старая детская загадка гласит, что темнее всего под пламенем свечи. Так и кардинал, игравший европейскими монархами, словно шахматными фигурками, при известии о том, что он оказался одурачен слабой женщиной, был достаточно мудр, чтобы не гневаться. Скорее уж следовало отнестись к происшедшему с философским смирением -- благо представился случай первому принести в Лувр известие о постигшем Бувара несомненном позоре... -- Мирей, Мирей... -- промолвил кардинал, уже нисколечко не сердясь. -- Лучшей комедиантки, чем вы, я покуда не знал. Честное слово, меня так и подмывает попросить короля учредить по примеру должности суперинтенданта зданий пост суперинтенданта комедии -- и отдать эту должность вам, хотя у нас и не принято допускать женщин к государственным постам... -- А что, ваше преосвященство? -- вслух предположила г-жа де Кавуа. -- Думается, я бы справилась. -- Быть может, вы справились бы и с должностью министра? -- все еще смеясь, предположил Ришелье. -- Так далеко мои амбиции не простираются, -- с достоинством произнесла г-жа де Кавуа. -- Однако, говоря по совести, монсеньер, я рискну предположить, что когда-нибудь все же на министерском посту окажутся женщины... -- Мы с вами до этого не доживем, Мирей, и слава богу... -- Бесспорно, не доживем, монсеньер. И все же, когда-нибудь... -- Ах, Мирей, вы меня уморите! -- вновь расхохотался кардинал. -- Женщина на посту министра. . Скажите еще, что у наших отдаленных потомков женщины будут не только министрами, но, вот нелепость, финансистами, судьями, а то и офицерами! -- Кто может знать будущее, монсеньер? -- Довольно, Мирей! -- решительно прервал Ришелье. -- Признаюсь, b{ мне доставили немало веселых минут, но нельзя же затягивать шутку до бесконечности! У меня полно важных дел. Ступайте же и передайте вашему дражайшему мужу, что он может выздороветь... Глава восемнадцатая Д'Артаньян у себя дома Строго говоря, наш гасконец находился вовсе не у себя дома (за полным пока что неимением такового), а в том самом ресторане, что открыл наконец на улице Ла Арп* вернувшийся в Париж г-н Бриквиль. Однако нужно отметить, что с некоторых пор, благодаря известным читателю обстоятельствам, д'Ар-таньян чувствовал себя как дома в любом строении, согласно имущественным законам безраздельно и всецело принадлежащем г-ну Бриквилю... И, в общем, имел на то некоторые основания, поскольку частенько осуществлял в отношении очаровательной Луизы те права, на каковые ее законный супруг оказывался сплошь и рядом решительно неспособен... Правда, на сей раз и речи не было о практическом осуществлении этих самых прав -- и оттого, что стоял белый день, и потому, что место отнюдь тому не благоприятствовало. Оно вовсе не подходило для любовных свиданий, так как было отделено от большого ресторанного зала исключительно легкой перегородкой с высокими, от пола до самого потолка, окнами. Шторы, правда, были задернуты, но все равно для пылких игр это помеще-ньице никак не годилось -- одна из дверей вела в зал, а вторая -- в кабинет хозяина. -- ... и тогда его величество изволил в самых недвусмысленных выражениях похвалить мою отвагу, -- продолжал д'Артаньян под восхищенным взглядом Луизы. -- Более того, он простер свое расположение настолько, что велел господину Ла Шене принести из его собственных карманов пригоршню луидоров, каковыми меня и наградил. Вот один из этих самых луидоров, коими его величество наградил меня... Говоря по совести, все до единого королевские луидоры уже были потрачены в тех местах, к коим приохотил д'Артаньяна услужливый Пишегрю, но * В некоторых наших старых переводах с французского эта улица именуется улицей Лагарп тот, которым гасконец хвастался перед Луизой, в общем, ничем от них не отличался, поскольку вышел из-под того же чекана, так что никакого обмана тут, собственно, и не было... -- Я нисколько не сомневалась, Шарль, что удача вам в конце концов улыбнется, -- с сияющими глазами сказала Луиза. И вкрадчиво поинтересовалась: -- Быть может, теперь, когда вы лично известны его величеству, мне будет легче добиться развода? Услышав знакомую песню, д'Артаньян мгновенно насторожился, как почуявший гончих заяц. И поторопился авторитетным тоном заверить: -- Боюсь, дело обстоит как раз наоборот... Его величество -- ярый противник разводов... Если окажется, что мое имя связано с потребовавшей развода женщиной, с карьерой придется бесповоротно распрощаться... -- Значит, Шарль, карьера вам важнее, чем моя любовь? -- незамедлительно задала Луиза столь обожаемый женщинами вопрос, приводящий всякого мужчину в бешенство. Д'Артаньян, однако, сдержался и смирнехонько ответил: -- Луиза, я вас несказанно люблю, но в мои годы нужно думать и о карьере... На что мы будем жить, черт возьми? -- Ну, это просто, -- сказала практичная Луиза. -- Нужно как следует разорить Бриквиля, так, чтобы деньги перекочевали ко мне, ` уж потом я с ним разведусь, и у нас останется и ресторан, и меблированные комнаты... Бриквиль, право, не пропадет, у него есть земля в провинции, та самая, отсуженная в наследство... -- Черт возьми, Луиза, вы меня ставите неизвестно в какое положение! -- в сердцах воскликнул д'Артаньян. -- Шарль де Батц д'Артаньян де Кае- тельмор, владелец кабаре и меблированных комнат... Я как-никак гвардеец короля, прах меня побери! -- Но кто же вам мешает совмещать владение рестораном с гвардейской службой? -- резонно возразила Луиза. -- Коли уж даже его величество совмещает свои королевские обязанности с выращиванием и продажей на рынке зеленого горошка? Крыть было нечем, и д'Артаньян, пораздумав, завел старую песенку, к которой прибегал не раз: -- Луиза, я еще так молод... Его очаровательная и упрямая любовница многозначительно прищурилась: -- Шарль, до сих пор ваша молодость вам не мешала проделывать со мной презанимательные вещи... Она вам не мешала и соблазнить меня самым целеустремленным и напористым образом... -- Мне? -- воскликнул д'Артаньян. -- Соблазнить вас? -- Ну конечно, разве вы забыли? -- промурлыкала Луиза. -- Вы меня коварно соблазнили, гвар-, дейский бесстыдник, как я ни сопротивлялась, а потом научили всем этим развращенным забавам, при одном воспоминании о которых меня вгоняет в краску... -- Я -- вас? -- Ну разумеется. У вас очень короткая память, Шарль. Я-то была так неопытна и, строго говоря, почти что невинна -- мой бессильный и лишенный всякой фантазии муженек вел себя так, что я даже не могла чувствовать себя женщиной... Но пришли вы, совратили меня и обучили столь бесстыдным вещам... -- Луиза! -- в растерянности воскликнул гасконец. -- И вас даже не мучает совесть? Впрочем, -- продолжала Луиза с загадочной улыбкой, -- нужно признать, что эти вещи достаточно приятны... Шарль, вы не хотите, часом, вновь воспользоваться моей беззащитной доверчивостью? С этими словами, сияя дразнящей улыбкой, она решительно приблизилась к д'Артаньяну, уселась ему на колени и тонкими пальчиками распустила верхний узел шнуровки корсажа. -- Луиза, это сущее безумие! -- запротестовал гасконец, в котором благоразумие взяло верх над естественными побуждениями гвардейца, на коленях у коего восседает очаровательная, готовая к любым проказам особа. -- Сюда могут войти из зала... -- Вздор... -- Есть еще кабинет... -- Кабинет пуст, туда можно попасть только через комнатку, где мы с вами сейчас сидим. Есть еще, конечно, окно, но даже Бриквиль не настолько глуп, чтобы лазить в свой собственный кабинет со двора, через окно... -- Подождите, -- сказал д'Артаньян, с тревогой наблюдая, как шнуровка все более распускается. -- Честное слово, я собственными ушами слышал в кабинете некое шевеление, только что. Планше мимоходом упоминал, что ваш муж приставил кого-то из слуг за нами шпионить... -- Но ведь до сих пор все обходилось? Шарль, помогите мне справиться с этим шнуром... -- Луиза, в кабинете определенно кто-то есть! -- Какой вздор! -- сказала Луиза, решительно приникая к его губам. После некоторого колебания д'Артаньян все же ответил на ее ласки -- пусть и довольно скромным образом. Именно в этот миг дверь, ведущая в кабинет, с грохотом распахнулась, ударившись о стену, и в проеме, словно разъяренный дух мщения, возник г-н Бриквиль с выражением лица, не сулившим ничего доброго. Д'Артаньян оставил шпагу в передней. Г-н Бриквиль также был без шпаги, зато держал в руках два пистолета со взведенными курками и еще пара пистолетов была заткнута у него за пояс. Мельком подумав, что подобной артиллерийской батареи с лихвой достаточно даже для пары-тройки гасконцев, не говоря уж об одном- единственном, д'Артаньян торопливо выпростал блудливую десницу из широко распахнутого декольте очаровательной хозяйки и постарался придать себе равнодушный вид ни в чем не повинного случайного прохожего -- что с его стороны было не самым разумным ходом, учитывая тот недвусмысленный факт, что Луиза по-прежнему восседала у него на коленях, обнимая за шею. Оба застыли, словно оглушенные ударом дубины, а грозный муж удовлетворенно протянул: -- Презанимательные вещи, говорите? Бесстыдные забавы? Бессильный муженек, лишенный всякой фантазии, говорите? А не кажется ли вам, моя прелесть, что у меня все же есть некоторая фантазия? И в комнату через окно лазят не одни лишь дураки! Та-та- та, какая интересная у вас позиция! Что характерно, физиономия у него была не сердитой, а скорее исполненной несказанного удовлетворения. Смело можно сказать, что г-н Бриквиль выглядел счастливым. Ревнивцы имеют такую особенность, что радуются вещам, которые заставляют их окончательно убедиться в собственном позоре и несчастии. Некоторые считают это болезнью. Как бы там ни было, ревнивец порой жаждет увидеть жену или любовницу в объятиях соперника. Все, способное подтвердить, что его подозрения -- сущая правда, имеет для него ни с чем не сравнимое очарование, и он никогда и ни от чего не получает такого удоволь- ствия, как от констатации собственного несчастья... Д'Артаньян смятенно подумал, что подобное удовольствие от лицезрения собственной жены, застигнутой в объятиях любовника, следовало бы причислить к тому извращению, коим славятся итальянцы, -- и карать точно так же, без всякой жалости К сожалению, у него не было ни времени, ни возможности убедить парижский парламент* незамедлительно ввести дополнения в законы против извращенцев... Луиза, очнувшись от оцепенения, наконец-то спрыгнула с колен д'Артаньяна и даже нашла в себе силы пролепетать: -- Сударь, мы как раз говорили о некоторых усовершенствованиях в заведовании рестораном... -- Охотно верю, сударыня! -- с саркастическим хохотом воскликнул г-н Бриквиль. -- Запахнитесь хотя бы, а то, я вижу, наш постоялец весьма усовершенствовал ваш туалет, приведя его к первозданной простоте! Прикройтесь, я вам говорю! До вас еще дойдет черед, а пока что мы займемся вами, гвардейский вертопрах! Когда я служил в армии, кое-чему научился... Д'Артаньян к тому времени тоже несколько опомнился и вскочил на ноги. Он внимательно следил за пистолетным курком -- этому приему уже научили его опытные вояки в роте. И, когда курок стал опускаться, гасконец моментально упал на одно колено. * Парламентами в то время именовались окружные суды Главным из них был Парижский, обладавший и некоторыми политическими правами (например, возражать против тех или иных королевских указов, отказываться их регистрировать и даже требовать отмены) Пистолетная пуля, шумно просвистев над самой его головой, ударила в высоченное стекло, с грохотом и дребезгом разнеся его на мелкие осколки, и, судя по звуку, влепилась в стену общего зала. R`l моментально послышались испуганные вопли и началась самая настоящая паника, особенно усилившаяся после второго выстрела и второй пули, отправившейся вслед за товаркой. Не теряя времени, д'Артаньян бросился на Брик-виля, и они схватились самым вульгарным образом, как пьяные крестьяне на деревенской ярмарке, в то время как Луиза упала в обморок и уже не видела завязавшейся баталии. В зале тем временем раздались истошные вопли, призывавшие дозор, полицию, судейских и всевозможные кары небесные. Не обращая на это внимания, д'Артаньян и г-н Рогоносец ожесточенно боролись -- один пытался выхватить из-за пояса запасные пистолеты, другой изо всех сил пытался этому помешать. Этому увлекательному занятию они предавались вплоть до того момента, когда распахнулась вторая дверь, в зал и в комнатушку ввалились оказавшиеся поблизости стражники под предводительством полицейского комиссара квартала, за которым кто-то успел сбегать. Д'Артаньян уже слышал о нем от Луизы. Теперь же убедился сам, что это человек несколько иного сорта, нежели прожженный судейский крючок, допытывавший его в Шатле. Здешний комиссар, когда-то, как и Бриквиль, служивший в армии, был широкоплечим и усатым мужчиной средних лет, самого решительного и грозного вида, привыкший скорее к шпаге, нежели к гусиному перу. Увидев новых лиц, г-н Бриквиль моментально заскочил в кабинет и проворно заперся там. -- Черт вас всех побери! -- зычным голосом взревел комиссар, багровея и грозно вращая глазами. -- Да здесь убийство! Мадам Луиза мертва! -- Вы, к счастью, ошиблись, -- возразил д'Ар-таньян, силясь отдышаться. -- Она попросту упала в обморок, когда этот болван принялся палить тут из пистолетов, словно мы в окопах под Ла Роше- лью... -- Похоже, вы правы, -- поправился комиссар, склонившись над Луизой и бегло ее осмотрев. -- Слава богу, она невредима... Эй, черт вас забери со всеми потрохами, что здесь произошло? Бриквиль, вы с ума сошли? Немедленно отоприте, иначе я вас арестую и отведу в Шатле! -- Преследуйте не меня, а этого гвардейского вертопраха! -- завопил из-за запертой двери хозяин. -- Я его застал в постели с собственной женой, вот и не сдержался! Комиссар устремил на д'Артаньяна пытливый и подозрительный взор, свойственный представителям его многотрудной профессии. -- Помилуйте, сударь, где вы здесь видите постель? -- пожал плечами д'Артаньян с выражением крайнего простодушия и совершеннейшей невинности. -- Я попросту снимаю комнаты и столуюсь у этой почтенной дамы... но хозяин, такое впечатление, совершенно повредился умом на почве беспочвенной ревности. Мы мирно беседовали о финансовых делах заведения, когда он ворвался и стал палить направо и налево... -- Ах ты, прохвост! -- завопил Бриквиль из своего безопасного убежища. -- Вы были поглощены прел юбод ейством! -- Господин прево, -- кротко сказал гасконец. -- Убедитесь сами -- разве мы похожи на застигнутых врасплох прелюбодеев? Наша одежда в совершенном порядке... Удостоенный не принадлежащего ему высокого титула*, комиссар заметно смягчился. Он не стал указывать гасконцу на его ошибку, но все же проворчал, покосившись на Луизу: -- Вообще-то, некоторый беспорядок в одежде я все же усматриваю... -- Ничего удивительного, -- сказал д' Артаньян. -- Она упала без чувств, вот платье и распахнулось... Но взгляните на меня -- я, черт onaeph, полностью одет и застегнут на все решительно пуговицы! -- Вообще-то, конечно... -- проворчал комиссар. -- Эй, Бриквиль, отоприте наконец, я сниму с вас допрос! Бриквиль, довольно долго исполнявший военное ремесло, не избавился от свойственной военным в те времена грубости по отношению ко всем, не принадлежащим к этому сословию. Он заорал вовсе уж грубо- -- Чтоб вас черти взяли, де Морней! Убирайтесь прочь со своими головорезами! И не вмешивайтесь не в свое дело! Слышите? Это только меня касается! Ну да, я рогоносец, рогоносец, прах меня побери, но разве у вас есть право инспекции над рогоносцами? Убирайтесь ко всем чертям! Комиссар, тоже бывший вояка, тоже не обладавший голубиной кротостью, рассвирепел: -- Зато у меня есть право хватать каждого, кто вздумает палить средь бела дня из пистолетов! Бриквиль, отоприте по-хорошему, а то так просто не отделаетесь! -- Да подите вы к дьяволу! -- донеслось из кабинета. -- Добром прошу, убирайтесь к чертовой * Парижский прево совмещал функции главного городского судьи, военного коменданта и начальника полиции, так что д'Артаньян польстил весьма скромному квартальному комиссару, каких в Париже имелось довольно много матери! У меня тут еще два пистолета, и, клянусь всеми святыми, я и вам влеплю пулю, если будете защищать этого совратителя и преследовать меня в моем собственном заведении! Комиссар тихонько сказал д'Артаньяну -- Думается мне, сударь, вам следует уйти, пока он не впал в совершеннейшее неистовство... -- Но я ни в чем не виновен... -- Не сомневаюсь, сударь, не сомневаюсь, -- с задумчивым видом протянул комиссар. -- Но вы, черт возьми, его раздражаете, так что лучше будет, если я честью провожу вас отсюда... -- Ах, вот как? -- возопил г-н Бриквиль, судя по звукам, в ярости бегавший по кабинету из конца в конец. -- Вы отпускаете этого прелюбодея, де Морней? Клянусь небом, я и на вас найду управу! Конечно же, он вас подкупил! Ничего, у меня найдутся заступники... -- Эй, выбирайте выражения, Бриквиль! -- Да пошел ты к монаху в пазуху, продажный сутяга! Убирайся отсюда, пока не проглотил парочку пуль! -- Ах, вот как? -- зловеще протянул комиссар, окончательно вышедший из себя. -- А ну-ка, молодцы, ломайте дверь! Именем правосудия! -- Пулю в лоб пущу! -- отозвался Бриквиль. -- Думаешь, я никогда не догадывался насчет тебя и этой потаскушки, моей супруги? -- Вышибайте дверь! -- ревел комиссар, воспламененный гневом. Его подчиненные, понуждаемые приказом и имевшие богатый опыт в таких делах, незамедлительно обрушились на дверь с такой сноровкой, что она вскоре же вылетела. На пороге встал разъяренный Бриквиль и направил на комиссара пистолет. Он нажал на крючок, но пистолет дал осечку, и едва успел Бриквиль выхва- тить последний, как был буквально задавлен толпой стражников. Один из них, схватив валявшееся у камина полено, отвесил молодецкий удар по руке рогоносца, окончательно его обезоружив, после чего повергнутый на пол г-н Бриквиль был в мгновение ока опутан веревками, словно болонская колбаса, и на руках вынесен за дверь. Глядя ему вслед и грозно шевеля лихо закрученными усами, jnlhqq`p громко сообщил: -- Если этот мерзавец вернется из Шатле раньше, чем через пару- тройку лет, могу вас заверить, я съем собственную шляпу! Уж будьте уверены! Эй там, кто-нибудь! Принесите воды и побрызгайте на бедняжку, она все еще без чувств! -- О нет! -- пролепетала Луиза, приподнявшись на локте и озирая присутствующих. -- Вы невредимы, Шарль, слава богу... И вы тоже, Антуан, это чудовище вам не повредило... Услышав, как Луиза называет в оплошности комиссара по имени, д'Артаньян мрачно подумал, что подозрения Бриквиля насчет комиссара, быть может, столь же справедливы, как на его собственный -- г-н де Морней выглядел ценителем прекрасного пола и умельцем в обращении с ним. Однако ситуация не благоприятствовала тому, чтобы и ему, в свою очередь, мучиться ревностью -- особенно учитывая, что один рогоносец только что уведен отсюда в Шатле... -- Боже мой, где он? -- Успокойтесь, дорогая, -- заявил комиссар, браво крутя усы. -- Он в Шатле и, клянусь небесами, выйдет оттуда не скоро... -- Ах, как вы меня утешили, господин комиссар... -- чарующим голоском произнесла Луиза. -- Вы меня избавили от страхов и тревог... Правда, она при этих словах очень уж многозначительно поглядывала на д'Артаньяна -- в свою очередь, сообразившего, что дела обстоят неплохо, и его привилегии в этом доме не только не пострадали, но, наоборот, расширились, учитывая, что рогоносец уведен в такое место, где будет лишен возможности мешать чужому счастью... Глава девятнадцатая О том, как полезно порой быть постоянным клиентом торгового заведения Вряд ли стоит очень уж долго растолковывать непонятливым, где в эту же самую ночь пребывал д'Артаньян, -- разумеется, в спальне супругов Бриквиль, на уже знакомой читателю супружеской постели под балдахином. За все время романа с прекрасной нормандкой гасконец и его любовница еще никогда не чувствовали себя в такой безопасности: главная помеха их ворованному счастью, сиречь г-н Бриквиль, пребывал за семью запорами в надежнейшей крепости, откуда при всем своем бешенстве и коварстве вряд ли мог выбраться самостоятельно в ближайшие пару-тройку лет, обещанных ему комиссаром... И все же очаровательная Луиза призналась, откровенно ежась от страха: -- У меня до сих пор мурашки по коже. Так и кажется, что Бриквиль подслушивает под дверью, вот-вот ворвется с пистолетом или кинжалом... У него в комнате дюжины две кинжалов -- его единственная слабость, на которую он охотно швыряет деньги, да и пистолетов там не менее полудюжины... -- Какие глупости, Луиза! -- браво заявил д'Артаньян, привлекая ее к себе со сладостным ощущением победителя. -- Клянусь честью дворянина, что вы зря тревожитесь. Из Шатле так просто не выберешься, уж мне-то лучше знать, я сам там побывал... -- Но вы ведь оттуда выбрались? -- Милая Луиза, не равняйте меня с этим склочным негодяем, вашим муженьком! Честно признаться, я оттуда не "выбирался" -- меня они выпустили сами. Потому что за мной туда прибыл сам господин де Кавуа, капитан мушкетеров кардинала, и у него был приказ о моем освобождении, подписанный его величеством собственноручно. Есть некоторая разница, вам не каж