ной каменной стене. Мельник неторопливо прошел мимо, не заметив его, и сделал довольно странную вещь. Он повесил свой ярко горевший фонарь на столбик изгороди, проверил, не свалится ли -- и ушел назад на мельницу. Д'Артаньян, оторопело наблюдавший за этими престранными манипуляциями, прокрался к мельнице. Распахнул дверь -- и оказался лицом к лицу с хозяином, державшим другой фонарь. Самообладание гасконца не покинуло: как всегда бывало с ним в минуту нешуточной опасности, он не терял зря времени и действовал молниеносно. Не вынимая шпаги -- к чему применять благородное оружие против подлого шпиона? -- он нанес хозяину могучий удар кулаком, враз сбивший того с ног. Фонарь отлетел в угол обширной комнаты и, кажется, разбился, потому что в углу взметнулось высокое пламя. Не обращая на него никакого внимания, д'Артаньян одним прыжком оказался в другом углу, склонился над постанывавшим хозяином и, приставив ему к голове пистолет, зловещим шепотом осведомился: -- Так, значит, сударь мой, вы не мельник, а разбойник? Проезжающих в ловушку заманиваете, а потом режете и грабите? Ну, это нам знакомо. В Бе... у себя на родине мне случалось прикончить парочку таких вот мерзавцев, так что дело насквозь знакомое... Дать вам время прочитать отходную или... Пожалуй, не стоит быть к вам настолько добрым... Хотите что-нибудь сказать, прежде чем я разнесу вам череп? -- О сударь! -- пролепетал насмерть перепуганный мельник. -- Что я вам сделал? -- Сам знаешь, -- непререкаемым тоном ответил д'Артаньян, звонко взведя курок. -- Думал кого-нибудь обмануть, ты, поддельный мельник? Мы тебя раскусили моментально, ждали, пока ты сам себя выдашь... Кого ты хотел обмануть, изображая мельника? -- Я и не думал, что вы... -- Следовало бы думать, -- отрезал д'Артаньян, уже видя, что подозрения Планше оказались справедливыми. -- Где настоящий хозяин? Ты его убил вместе с семьей, скотина! -- Помилуй бог, что вы такое говорите, сударь? Как вам только в голову пришло? Сроду никого пальцем не тронул, я не убийца и не разбойник! -- В таком случае, где настоящий мельник? Где его семья? Я собственными глазами видел в доме массу вещей, говоривших о недавнем присутствии женщины! -- Их никто пальцем не тронул, ваша милость! Им дали достаточно денег, чтобы они согласились пожить пару дней подальше nrq~d` и держать язык за зубами! -- Но мост-то поджег ты? -- наугад нанес удар д'Артаньян. -- Что мне было делать, если приказали! Подумаешь, велика важность -- поджечь мост! Это же не душегубство, верно? Ну сами посудите! -- А кому ты подавал сигнал фонарем? -- уже гораздо увереннее спросил д'Артаньян, видя, что оказался на верном пути. -- Кто их знает, мне таких тонкостей не говорили... -- А что тебе говорили? Отвечай, мерзавец этакий, это для тебя единственный шанс спасти свою поганую шкуру! -- Я не знаю, кто они... Они ждут где-то на дороге, когда я повешу фонарь, так, чтобы издалека было видно... -- Сколько их там? -- Да говорю вам, не знаю! Д'Артаньян покрепче прижал дуло пистолета ко лбу икавшего от ужаса злоумышленника -- но не дождался более детального ответа. Быть может, пленник и в самом деле не знал иных подробностей... -- Сударь! -- воззвал лежащий. -- Помилосердствуйте! Против вас я ничего не замышлял... Про вас мне ничего не говорили, я вас вижу впервые в жизни, да и не видеть бы вообще! Они охотятся на женщину... -- Кто -- они? -- быстро спросил д'Артаньян, знавший, что время сейчас работает против него. -- Кто тебе платил? Быстро рассказывай, не то мозги вышибу! Ты откуда? -- Из Намюра, сударь, это недалеко отсюда... -- А там что делал? Разбойничал, поди? -- Ну что вы, сударь... Так, немного нарушал законы, самую малость... но душегубом никогда не был, клянусь чем угодно! Два дня назад старый дружок свел меня с одним типом... высокий такой, лицо все время закрывал плащом... Меня подрядили изображать мельника на этой самой мельнице и ждать, когда появится дама... Мне ее довольно точно описали, ту даму, что приехала с вами... Я должен был за несколько часов до ее появления поджечь мост, а потом соврать про пьяную драку и поджог... Как меня предупреждали, так и случилось: ближе к вечеру прискакал всадник и сказал, что она едет по дороге к мельнице в сопровождении трех мужчин, один из них -- несомненный дворянин, а двое других -- скорее всего, слуги... Он сказал, что пришла пора, и ускакал, а я поджег мост и начал ждать... Когда мне покажется, что все уснули, я должен вывесить фонарь на изгороди... Вот и все, клянусь спасением души! -- А потом? -- Ну откуда я знаю! Мне было велено повесить фонарь и сидеть на мельнице тихо-тихо, как мышка, что бы ни происходило в доме... Я и собирался... Вряд ли нужно было выжимать из него что-то еще. Во-первых, он мог ничего больше не знать, а во-вторых, время решительно поджимало, вот-вот должны были нагрянуть неизвестные злодеи... -- Ну ладно, -- сказал д'Артаньян, выпрямляясь. -- В твоих же интересах сидеть тихонечко... Он осторожно спустил взведенный курок, сунул пистолет за пояс и отвернулся, собираясь выйти. В углу занималось пламя. Именно благодаря пламени, заставившему мерзавца мгновенно отбросить высокую тень, д'Артаньян краем глаза и усмотрел угрозу... Он повернулся как раз вовремя -- мнимый мельник уже занес руку с ножом -- и, молниеносно вырвав шпагу из ножен, сделал уверенный, скупой выпад, не увлекаясь фехтовальными красивостями, -- к чему? Острие шпаги, как и задумано было, безжалостно и неотвратимо вошло прямо в сердце человеку с искаженной от трусливой злобы физиономией и широким занесенным ножом. Д'Артаньян не соврал, он только по своему обыкновению чуточку opesbekhwhk: на его счету было не два убитых разбойника, а один- единственный. Прошлым летом в окрестностях Тарба устроили грандиозную облаву после того, как обосновавшаяся в тамошних лесах шайка обнаглела до последнего предела. Все дворянские недоросли наперебой рвались туда -- а повезло одному д'Артаньяну. Он пристрелил разбойника издали, из длиннющего карабина3 (из мушкета или пищали, очень может быть, и не получилось бы). И не испытывал потом никаких особенных чувств -- все произошло на приличном расстоянии, он выпалил по бегущей фигуре, а потом на ее месте, когда они подскакали, оказался хладный труп. Сейчас было совсем иначе. Человек, проткнутый шпагой насквозь, уже умирая, подался вперед, совершенно самостоятельно нанизав себя на клинок еще на добрую ладонь, а потом замер с занесенной рукой, его глаза и его лицо остались точно такими же, но с ними произошло нечто неуловимое, что-то неописуемое словами из них исчезло навсегда, и д'Артаньян на некий миг явственно увидел Смерть, не глазами, конечно... И торопливо выдернул шпагу, чтобы ее не сломало оседающее тело. Убитый -- первый убитый им шпагой, -- подламываясь в коленках, запрокидываясь, стал нелепо валиться, пока не грянулся затылком об пол в кровавых отсветах разгоравшегося, шумящего пламени. Д'Артаньян пребывал в оцепенении совсем недолго, один краткий миг. Некогда было испытывать чувства и давать им верх над рассудком. Этот человек сам бы его убил, не опереди его д'Артаньян, вот и все чувства... Выскочив наружу, он сторожко оглянулся, потом по охотничьей привычке распластался на земле и приложил к ней ухо. Старый прием не подвел и теперь: он явственно разобрал легонькое сотрясение земли. Это не всадники, а пешие -- но человека четыре-пять, а то и больше. Больше. Семеро. Они появились из мрака как раз с той стороны, откуда их гасконец и ждал, -- от большой дороги, с того места, где они могли сразу разглядеть фонарь... Он вытащил из-за пояса пистолеты и спрятался за углом дома, тихонечко взводя курки. Семеро старались ступать как можно тише -- но к дому они двигались в полный рост, так, словно у каждого лежал в кармане кусок веревки повешенного4. Все с обнаженными шпагами, все шагают молча, как призраки... Подпустив их достаточно близко, д'Артаньян поднял пистолет, тщательно прицелился в самого дальнего и выстрелил. Потом из другого пистолета уложил второго. И тут же над головой зазвенело стекло, высаженное, надо полагать, дулом мушкета, а вслед за тем мушкет оглушительно выпалил и грянули еще два пистолетных выстрела. В дверях конюшни блеснули две вспышки -- это стрелял из своих пистолетов Лорме. Пороховой дым не успел рассеяться, когда д'Артаньян бросился вперед, вопя во всю глотку: "Бей, руби!" -- чтобы его спутники ненароком не зацепили и его, вздумай они снова открыть огонь. Семь выстрелов со стороны осажденных уложили троих, что было весьма неплохо, ибо уменьшило силы наступавших почти наполовину. Ага, и четвертый ощутимо задет -- он вдруг выпустил шпагу и, сгибаясь пополам, охая, наугад пошел куда-то во мрак... Пятый выбыл из дела парой мгновений позже -- д'Артаньян, налетев как вихрь, уложил его одним ударом в горло. Оставшиеся двое, наконец-то придя в себя, отскочили. Один встал в позицию ан- гард5, заслоняясь поднятым клинком на испанский манер, другой с величайшим хладнокровием, по скупым движениям видно, вырвал из-за пояса пистолет и выстрелил в д'Артаньяна. Гасконец -- как сторона, нападавшая внезапно, а значит, более uk`dmnjpnbm` -- был начеку, он упал на колено, и пуля просвистела над его головой. При вспышке выстрела и он, и стрелявший моментально узнали друг друга. -- Арамис?! -- Лорд Винтер?! Восклицание англичанина показало д'Артаньяну, что белобрысый милорд до сих пор искренне считает его посланцем заговорщиков... Это следовало использовать. -- Какого черта вы здесь делаете? -- Это моя маленькая тайна, милорд, -- сказал д'Артаньян, зорко следя за противником. Но тот, опустив шпагу, и не думал нападать. Более того, он резко бросил второму, вознамерившемуся было то ли от отчаяния, то ли от злости перейти в нападение: -- Стой на месте! Арамис, черт меня побери... Не мешайте! Мне нужны не вы... откуда я знал, что вы -- здесь? Мне нужна женщина... -- Она под моей защитой, -- отрезал д'Артаньян не допускавшим дискуссий тоном. -- Арамис, отойдите! Вы ничего не знаете... -- И нет нужды. Повторяю, эта женщина под моей защитой. Убирайтесь, откуда пришли. -- Послушайте! -- в бешенстве крикнул англичанин. -- Я пришел сюда за ней и не уйду, пока... -- Отлично, -- сказал д'Артаньян. -- В таком случае, попробуйте войти. Посмотрим, как это у вас получится, Винтер... Вас, кажется, осталось только двое? -- Арамис! Я не собираюсь с вами драться, и вы прекрасно знаете, почему... -- Ну, тогда отправляйтесь восвояси, -- сказал д'Артаньян. -- Иначе, даю вам слово дворянина, мне придется... Выбирайте, милорд. Или то, наше дело, или -- бой на ступеньках этой лачуги... Ну? Я оставляю решение за вами... Ожидание тянулось несколько мучительно долгих мгновений. Потом англичанин, прям-таки взревев от бессильной ярости, крикнул своему оставшемуся в живых сообщнику: -- Уходим, живо! Черт бы его побрал... В окне второго этажа раздался пистолетный выстрел, и пуля сбила с англичанина шляпу. Наверху разочарованно вскрикнула Анна, но второго выстрела не последовало -- должно быть, она успела зарядить только один пистолет. На миг задержавшись, лорд Винтер крикнул: -- Благодарю за любезность, милая Анна! Непременно постараюсь ответить тем же, как только подвернется случай! И вместе со своим сподвижником растаял во мраке. Д'Артаньян остался на поле боя полным и несомненным победителем. Ни один из лежавших у его ног и поодаль не шевелился. Вокруг становилось все ярче -- пожар на мельнице разгорался не на шутку. Пищи для огня, отлично просушенного дерева, там было достаточно, мельница стояла тут не одно десятилетие, если не столетие, и теперь из всех окошек с треском вырывались длинные языки пламени, уже взметнувшиеся выше конической крыши, уже лизнувшие крылья... Д'Артаньян вбежал в дом, предосторожности ради крича: -- Это я, это я! И едва не столкнулся с Анной, спешившей навстречу с пистолетом в одной руке и шпагой в другой: -- Где он? -- Скрылся, -- ответил д'Артаньян. -- Как же я промахнулась... Я целила прямо в голову... -- Случается, -- сказал д'Артаньян. -- Где Планше? Ага... Молодец, ты все-таки одного подстрелил... -- Я старался, сударь... -- Давайте отсюда побыстрее убираться, -- сказал д'Артаньян. -- Они могут передумать и вернуться... Вдруг у него есть еще сообщники поблизости? И потом, пожар совсем скоро разойдется так, что сюда сбежится вся округа. А объясняться придется нам, поскольку никого другого на эту роль не подберешь... Планше первым выскочил наружу и громко позвал Лорме. Тот выехал верхом из распахнутой двери конюшни, пригибая голову, чтобы не удариться о притолоку, ведя в поводу остальных лошадей. Круто развернув на месте своего английского жеребчика, д'Артаньян оглянулся. Представшая его взору картина была жуткой, величественной и притягательной одновременно -- вся мельница, высоченное соружение, уже была объята тугими волнами золотистого пламени, гудевшего и трещавшего, пылающие крылья продолжали размеренно вращаться, чертя в ночном небе причудливые круги... Он поневоле засмотрелся -- и, не скоро опомнившись, погнал коня вслед за остальными. Блуждать верхами в кромешной тьме по незнакомой местности было бы сущим безумием -- кони могли поломать ноги, всадники могли сломать шеи. И они двинулись вдоль реки, где было чуточку светлее, над берегом, над отражавшимся в темной воде мириадом звезд. Ехали, пока пожарище не скрылось за горизонтом, -- только небо в том месте долго еще оставалось светлым... Погони не было -- да ее и не особенно следовало опасаться. Без сомнения, нападавшие рассуждали точно так же, хорошо представляя, какие неудобства ждут тех, кто решится сломя голову носиться верхами по бездорожью... В конце концов наткнулись на глубокий овраг, тянувшийся перпендикулярно реке. Лучшего укрытия до утра нельзя было и придумать. Найдя подходящий пологий уклон, осторожно свели вниз лошадей, держа их в поводу. До рассвета оставалось еще часа два. Слуги с лошадьми деликатно расположились в отдалении, а д'Артаньян, вспомнив свои охотничьи странствия по лесам, отыскал подходящее деревце, нарубил шпагой веток, прикрыл эту кучу краем плаща и усадил девушку, закутав их обоих оставшейся половиной. -- У вас неплохо получается, -- сказала Анна вяло. -- Святой Мартин, да и только...6 Она прижалась к нему, положила голову на плечо. При других обстоятельствах д'Артаньян возликовал бы от счастья и немедленно приступил бы к планомерной осаде по всем правилам, но сейчас только полнейший идиот мог бы приставать к девушке со всякими глупостями, а идиотом наш гасконец никогда не был и прекрасно понимал, что момент совершенно не подходящий для излияния самых пылких и неподдельных чувств. Он просто сидел, крепко прижимая ее к себе одной рукой, и временами замирал от нежности, когда чувствовал щекой мимолетное прикосновение длинных ресниц. Как ни удивительно, сейчас ему всецело хватало и этого. -- Нужно было его убить, -- тем же вялым голосом произнесла Анна. -- Пожалуй, -- тихонько ответил д'Артаньян. -- Я как-то промедлил, упустил момент... Помнил, что его нужно перехитрить, а не убивать. И эта наша миссия... -- Не упрекайте себя, Шарль. Вы ни в чем не виноваты, вы же ничего не знали... -- А вы? -- не удержавшись, спросил д'Артаньян. -- Вы же должны что-то знать... Он ведь вовсе не собирался перехватить разоблаченных шпионов кардинала, как следовало бы ожидать. Вы же должны были слышать -- он назвал меня Арамисом и отступил именно потому, что я ему был необходим как орудие для убийства герцога и принца... Это превозмогло все остальное... Как ни жаждал он до вас добраться... Что els от вас нужно? Это уже не кардинальская служба, тут что-то другое, дураку ясно... -- Вы неплохо соображаете, Шарль... -- Это ведь лежало на поверхности. Анна долго молчала, и д'Артаньян уже стал думать, что никогда не узнает ответа. Звезды отражались в темной текучей воде, как в начале времен. -- Вы совершенно правы, -- сказала она неожиданно. -- К кардинальской службе это не имеет ровным счетом никакого отношения. Можно сказать, это семейное дело. -- Д'Артаньян не увидел, а, скорее, почувствовал, как она легонько улыбнулась. -- Семейное дело, и не более того. -- Черт возьми, какое он может иметь к вам отношение? -- Шарль... Он, надобно вам знать, -- мой деверь. Младший брат моего покойного мужа. И... -- ее голос зазвучал жестче, -- и, как вы давно уже знаете, лорд Винтер, барон Шеффилд. Каковые титулы получил, согласно английскому праву, после смерти моего мужа, старшего сына и наследника как титулов, так и майората7. До этого он был лишь Генри Винтером, эсквайром8, и не более того... -- Вы произнесли это таким тоном... -- сказал д'Артаньян. -- Как будто хотели сказать... -- Сказать можно многое. Мне многое хотелось бы сказать... но у меня нет достаточных доказательств. Ни у меня, ни у кого бы то ни было еще. Одни пересуды, подозрения и нехорошие совпадения -- то есть то, чего ни один суд в мире не примет к рассмотрению... -- Как умер ваш муж? -- тихо спросил д'Артаньян. -- Совершенно неожиданно. Слуги услышали грохот падающего тела, вбежали в комнату и нашли его лежащим у стола. Рядом валялся разбитый стакан... -- Она легонько передернулась, и д'Артаньян покрепче прижал ее к себе. -- У него было белое как мел лицо, усеянное десятками крохотных ярко-алых точек... Ни один врач никогда прежде с таким не сталкивался. Воду из графина, правда, дали потом выпить собаке, но с ней ничего не произошло. Мнения врачей разделились. Одни, их было большинство, считали, что это какой-то неизвестный недуг. Двое других, наоборот, упорно придерживались мнения, что Роберта отравили. Беда в том, что никто никогда не слышал о яде, обладавшем бы подобным действием. -- И что же? -- А чего бы вы хотели? У меня было достаточно денег, и я пыталась хоть что-то узнать... Меня заверили, что нынешняя наука и нынешняя медицина просто не в состоянии обнаружить следы многих ядов, лишь один-два дают недвусмысленные признаки... Даже если это был яд, доказать невозможно. Подозреваемых не было вообще -- вся многочисленная прислуга, все находившиеся в замке вроде бы вне подозрения... -- Но ведь на этом не кончилось? -- Почему вы так думаете? -- Чувствую, -- сказал д'Артаньян. -- Правильно... Был один стряпчий, давний друг семьи и поверенный в делах моего мужа. Он был посвящен в семейные секреты даже гораздо более, чем я -- мы были женаты всего-то менее года, я была совсем молоденькая, и ко мне относились без особой серьезности -- быть может, вполне заслуженно... В общем, он со мной далеко не всем делился. -- Этот стряпчий? -- Да. Но у него были определенные подозрения, в определенном направлении... Он поехал в Лондон и нанял там какого-то ловкого человека. Тому удалось выяснить, что в Лондоне уже случалась парочка чрезвычайно схожих смертей, когда покойники выглядели точно так же -- лицо и тело мертвенно-белые, усыпаны алыми точками... Bnr только этот ловкий человек внезапно исчез. Лондон -- опасный и своеобразный город, человек там может исчезнуть бесследно, и никто никогда не узнает, что с ним случилось. А стряпчего пару месяцев спустя убили разбойники на Хаунсло-Хит... есть такая пустошь, возле большой дороги, где разбойники частенько нападают на проезжающих. Но у Мортона не взяли ни золотых часов, ни кошелька... считают, что грабителей попросту спугнули, но кое-кто и в это не верит... В том же году умер один из двух докторов, отстаивавших мнение об отравлении, -- при чрезвычайно странных обстоятельствах. А второй навсегда уехал из наших мест, и никто не знает, где он теперь. Дворянин, друг Роберта, осмелившийся обвинить Винтера открыто, был убит им на дуэли -- о, все произошло в совершеннейшем согласии с правилами чести... Понемногу разговоры стихли, никто не пытался узнать больше. Это все случилось четыре года назад... С тех пор много воды утекло: меня пытался сделать своей любовницей герцог Бекингэм, но получил отказ и страшно разобиделся... -- Ну да, -- сказал д'Артаньян. -- Я ведь свел некоторое знакомство с этим господином. Вряд ли он из тех, кто спокойно переносит решительный отказ. -- Как и вы, Шарль, как и вы, уж простите, как всякий, наверное, мужчина... -- усмехнулась она. -- Но тут другое... Когда у нас состоялось последнее и окончательное объяснение, он пришел в совершеннейшее бешенство и дал волю языку. Большая часть того, что он говорил, скучна и банальна, но кое-что заслуживает внимания... Он кричал, что я полная дура и не осознаю в полной мере, каким благом будет для меня его покровительство. Потому что защитить меня может только он -- в том числе и от Винтера, который отравил моего мужа, а теперь обязательно постарается добраться до меня и моего сына. Ну, а если я стану его любовницей, Винтер определенно побоится... -- И вы верите, что он говорил правду? -- Пожалуй, -- сказала Анна. -- Я неплохо знаю Бекингэма. Он не мастер врать и начисто лишен фантазии. Сочинить такое ему бы и в голову не пришло... Словом, я все же отказалась. Увы, впоследствии оказалось, что Бекингэм как в воду смотрел. Вокруг моего сына начались столь подозрительные странности, что пришлось укрыть его в надежном месте. Английские законы, знаете ли... Винтер имеет право носить титулы до совершеннолетия моего сына, но в случае его смерти к Винтеру перейдут пожизненно и титулы, и земли, и все состояние. Ну, а после того, что только что произошло на мельнице, у меня уже не осталось никаких сомнений, и я решила стрелять. Промахнулась, к великому сожалению... -- Знай я все это раньше, я бы его непременно прикончил, -- сказал д'Артаньян. -- Впрочем, случай еще представится... -- Это не человек, а сущий дьявол. -- Ба! -- сказал д'Артаньян. -- Насколько я знаю, о многих так говаривали... Но в конце концов выходило, что пистолетная пуля или полфута доброй шпаги в груди оказывают на них точно такое же действие, как на простых смертных... Он мне еще попадется... -- Я боюсь одного: что теперь та же опасность угрожает и вам. Когда он узнает, кто вы на самом деле, когда решит, что вы посвящены в мои секреты... -- Что за глупости! -- сказал д' Артаньян. -- Нет ничего лучше настоящего врага, этого самого "сущего дьявола"! Последнее время у меня и не было, если вдуматься, настоящих врагов -- так, одна мелочь, скучно даже... -- Шарль, вы еще сущий ребенок... -- Думайте, как вам хочется, -- сказал д'Артаньян. -- Но я его обязательно убью, Анна... Значит, вы боитесь за меня? Если б вы знали, как приятно это слышать! Ну скажите еще раз, что вы боитесь за меня, умоляю! -- Ох... Какой вы... Говорю вам, я всерьез боюсь за вас! -- С ума сойти! -- не помня себя от радости, воскликнул д'Артаньян. И, легонько повернув ее голову, прильнул к губам. Девушка напряглась, но все-таки с печальным вздохом ответила на поцелуй, показавшийся одуревшему от счастья гасконцу бесконечным. Глаза у нее были влажными, и д'Артаньян мысленно поклялся всем для него святым защитить ее и поквитаться с мерзавцем, даже если для этого придется запалить всю Англию с четырех концов и разыскивать Винтера посреди этого самого грандиозного в истории пожарища. Целовались до рассвета. Глава третья Что за гости съехались в замок Флери и как их там привечали Окажись д'Артаньян и в самом деле одним из заговорщиков, не знавшим, что все открыто и приняты должные меры, он ничего бы не заподозрил. Замок Флери, недавно отстроенный кардиналом, выглядел беспечным загородным прибежищем всесильного сановника, нимало не подозревающего о том, что, по замыслу убийц, смерть въезжала в эти ворота в облике четырех десятков благородных парижских дворян с герцогом Анжуйским и принцем Конде во главе. Два самых больших отряда приехали как раз с принцем и герцогом -- их свита, фавориты, любимцы, друзья и единомышленники. Остальные прибывали кто поодиночке, кто по двое-трое -- одетые как обычно, вооруженные не сильнее, чем в рядовые дни. Впрочем, кое у кого д'Артаньян подметил очень уж жесткие складки камзолов -- положительно, у этих людей под платьем надеты кольчуги, а некоторые довольно искусно скрывают под камзолами пистолеты, но обратить на это внимание мог лишь тот, кто присматривался специально, заранее посвященный в потаенную сторону обычного вроде бы визита дворян к министру... Сам он приехал в замок Флери прямо из домика герцогини де Шеврез на улице Вожирар -- смачно и обстоятельно расцелованный на прощанье и даже получивший второпях в задней комнатке задаток в счет будущего щедрого вознаграждения: Верхние земли, Нижние земли и даже Антиподы, согласно итальянским вкусам очаровательной Мари. К его великому облегчению, когда он вернулся из Нидерландов, был встречен так, что сразу стало ясно: никто до сих пор не понял, что побывавший в Зюдердаме "Арамис" и проклятая ищейка кардинала, пресловутый д'Артаньян, -- одно и то же лицо. Равным образом не вызвали подозрений и точнейшие копии зашифрованных писем, в течение пары часов изготовленные неким тихим и незаметным приближенным кардинала, человеком на вид невзрачным, кажется, даже не дворянином, но умевшим, по заверениям Рошфора, подделать любой почерк, какой только существует на свете... И некий огромный и кое в чем до сих пор загадочный механизм тяжело стронулся, закрутился, зубцы неких шестеренок цеплялись за другие, по парижским улицам помчались гонцы, зашелестели в задних комнатах пахнущие железом и кровью разговоры, гримасы злобной радости и отчаянного нетерпения кривили лица, и, наконец, копыта многих коней затопотали по загородным дорогам, сходящимся к замку Флери... Гостей встречали, как ни в чем не бывало, как и полагалось -- почтительно принимали коней, провожали в зал. Никто из них и понятия не имел, что сопутствовавшие им слуги один за другим внезапно исчезали, с завидным постоянством оказываясь обитателями обширного подвала с решетками на окнах и запертой дверью, охранявшейся снаружи вооруженными людьми. Участь эта, как легко dnc`d`r|q, миновала одного Планше -- ввиду известных обстоятельств. Ни один из благородных господ не обратил никакого внимания на пропажу слуг -- какой дворянин станет подмечать такие мелочи? Точно так же ни один из гостей не приглядывался к лицам многочисленных слуг -- не родился еще тот дворянин, что сможет отличить одного лакея от другого или запомнить хоть одного без особых на то причин. А меж тем тот, кто знал в лицо гвардейцев кардинала, мог бы при некотором напряжении ума найти странное сходство меж ними и этими самыми слугами -- сходство столь полное, что человек, мистически настроенный, мог бы усмотреть тут дьявольские козни. Но не нашлось ни внимательных, ни мистически настроенных. Один д'Артаньян, то и дело обнаруживавший знакомых среди лакеев, в конце концов понял, что все они без исключения еще вчера носили совсем другую одежду и шпагу в придачу... Он держался в стороне -- поскольку главный план заговорщиков отводил ему третьестепенную роль. А потаенный еще не вступил в действие... Однако ему очень быстро напомнили, что внутри заговора существует еще парочка других, гораздо меньшего размаха, но, пожалуй что, более опасных, чем главный... Незнакомый дворянин, улучив момент, когда они оказались одни в отдаленном углу, приблизился к нему вплотную и тихо сообщил: -- Арамис, вам передает привет барон Шеффилд... -- Я понял, -- сказал д'Артаньян с непроницаемым лицом. -- Значит, это вы должны мне сопутствовать? -- Да. Шевалье де Бриенн, к вашим услугам. Нам с вами предстоит, когда вареный рак окажется на булавке, позаботиться о герцоге Анжуйском, а вон тот дворянин окажет любезность принцу Конде... Вы, часом, не колеблетесь? -- Вы плохо меня знаете, дорогой Бриенн, -- ответил д'Артаньян сквозь зубы. -- Все пройдет отлично... На самом деле он волновался -- настолько, что впору было осушить целый кувшин мелиссовой воды9. То, что должно было случиться, не походило ни на поединок, ни на хитросплетения тайной войны, к которым он уже успел прикоснуться. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, и д'Артаньян поначалу удивлялся, отчего окружающие не слышат его отчаянный стук, прямо-таки шумную барабанную дробь... Дверь большого зала распахнулась, вышел представительный мажордом -- единственный настоящий слуга в эту минуту -- и объявил торжественно, звучно: -- Гостей просят пожаловать к столу! Его высокопреосвященство выйдет чуть позже и заранее извиняется за овладевший им недуг... Первыми в зал двинулись герцог Анжуйский и принц. Длинный стол ломился от яств и бутылок -- декорации требовали полнейшего правдоподобия, -- вдоль стен выстроились подтянутые лакеи. Их аккуратные шеренги перемежались высокими драпировками, повешанными буквально час назад. Де Бриенн и мрачный дворянин в сером камзоле неотступно держались поблизости от герцога с принцем -- а значит, д'Артаньяну предстояло не спускать глаз именно с них. Об остальных, его заверили, найдется кому позаботиться... -- Его высокопреосвященство кардинал-министр! Всякий непосвященный наблюдатель мог бы поклясться, что кардинал Ришелье и в самом деле поражен недугом: его почтительно вели под руки двое слуг, передвигался он с трудом, вместо кардинальской мантии на нем была обычная сутана с опущенным на лицо капюшоном. Шаркая ногами, кардинал грузно и неуклюже опустился в кресло с резными подлокотниками, сгорбившись, словно ослабли поддерживавшие его невидимые нити. Д'Артаньян заметил, как meqjnk|jn человек обменялись быстрыми, злорадными взглядами, -- желанная добыча выглядела еще доступнее и беззащитнее, чем предполагалось... "Наш кардинал -- великий актер, -- подумал д'Артаньян. -- Так убедительно представить хворь и немощь..." Он не сразу понял, когда все началось. Просто-напросто слева от него, совсем близко, вдруг послышалась резкая перепалка, с каждым мигом становившаяся все ожесточеннее и громче. Гости, так и не успевшие сесть за стол, с наигранным изумлением смотрели в ту сторону -- и одновременно как бы невзначай расступались, оставляя проход, ведущий от ссорившихся прямо к креслу кардинала. Что до Ришелье, он восседал в той же позе, сгорбившись и положив руки с расслабленными, растопыренными пальцами на широкие подлокотники, казалось, глухой и слепой ко всему происходящему. -- Да разнимите же их! -- воскликнул кто-то, не трогаясь, впрочем, с места. -- Черт побери, я заставлю вас смыть оскорбление кровью! И немедленно! -- Что ж, извольте! -- Разнимите их! -- Вашу шпагу, к бою! -- Извольте! Вот уже и клинки вырвались из ножен, не менее дюжины... Герцог Анжуйский, подавшись вперед всем телом, уставился на кардинала, и его лицо застыло в хищной гримасе -- теперь д'Артаньян ни за что не сделал бы прежней ошибки, не спутал бы этого злобного и энергичного человека с вялым во всякое время дня и меланхоличным во всякое время года Людовиком... Первые двое оказались совсем близко -- и д'Артаньян на миг замер, видя, как острие, нацеленное в грудь сидящего кардинала, неотвратимо приближалось к согбенной фигуре... Но тут произошло нечто, изумившее его самого, не знавшего всех замыслов кардинала. Скрюченная фигура, казавшаяся аллегорическим изображением всех духовных и телесных немощей, какие только преследуют доброго христианина на белом свете, вдруг с поразительной быстротой выпрямилась, словно взметнулась освобожденная стальная пружина. Сверкнул клинок, во мгновение ока извлеченный из-под сутаны, -- и рапира человека в рясе со звоном отбила шпагу так, что она вылетела из руки нападавшего. Капюшон откинулся на спину -- и д'Артаньян, к своему превеликому изумлению, увидел не лицо Ришелье, а знакомую хищную улыбку Рошфора, уже скрестившего шпагу со вторым злоумышленником. Вспомнив о своих обязанностях, д'Артаньян тоже выхватил шпагу, сделал выпад -- как раз вовремя, чтобы пронзить запястье де Бриенна, уже выхватившего из-под камзола двуствольный рейтарский пистолет и наводившего его в спину герцогу Анжуйскому. Глядя на него с невыразимым ужасом и удивлением, де Бриенн скрючился, громко охая и зажав ладонью левой руки кровоточащее запястье, -- а д'Артаньян уже был возле мрачного дворянина в сером камзоле и без всяких дуэльных церемоний ударил его острием в бок. В самую пору -- мрачный успел достать шпагу и ринуться было к принцу Конде... Все это происходило посреди ошеломленной тишины -- заговорщики застыли нелепыми статуями, на пару мгновений растерявшись... Драпировки с треском распахнулись, и оттуда выскочил капитан де Кавуа -- совсем не тот, каким д'Артаньян привык его видеть в семейном гнездышке. Нынешний капитан де Кавуа, несмотря на некоторую полноту, двигался проворно, как атакующий кабан. Вмиг вспрыгнув на ближайший стул и махнув шпагой, он закричал что есть мочи: -- Ко мне, гвардейцы! Да здравствует кардинал! -- Да здравствует кардинал! -- отозвался многоголосый рев. Многие обожают театральные эффекты, и капитан де Кавуа не был исключением... Зал тут же наполнился топотом ног и лязгом стали -- из- за драпировок, из всех дверей выскакивали гвардейцы в красных плащах с серебряными крестами, со шпагами наголо. Из-за тех же драпировок мгновенно были извлечены звенящие охапки шпаг -- и они, словно сами по себе разлетаясь по залу, оказались в руках мнимых слуг. Вверху, на галерее, раздался частый и громкий стук -- это выбежавшие с двух сторон гвардейцы опускали на перила свои мушкеты, целясь в оторопевших заговорщиков. Дымились многочисленные фитили, готовые после легкого движения указательного пальца прижаться к затравкам и воспламенить порох на полках. Заговорщики сбились в кучу слева от стола -- под прицелом пары дюжин мушкетов и вдвое большего количества шпаг, опоясавших острым кольцом толпу перепуганных, смятенных и сбитых с толку людей, еще не успевших в полной мере осознать, что все их замыслы рухнули в одно печальное мгновение. Д'Артаньяна среди них не было -- когда стальное кольцо уже стало замыкаться, кто-то из незнакомых гвардейцев резко потянул его за локоть и весело крикнул в ухо: -- Не мешкайте, д'Артаньян, ваше место не там! Гасконец отошел в сторону, спокойно убирая шпагу в ножны. Кое- кто косился на него со страхом. -- Оружие на пол! -- взревел капитан де Кавуа, потрясая шпагой. -- Все, какое только найдется! Живо, живо, мои прекрасные господа! Все оружие на пол, иначе, клянусь богом, я скомандую залп! Его лицо, яростное и решительное, подкрепляло угрозу. Уже через какой-то миг по мраморному полу зазвенели брошенные шпаги, а кое-где глухо стучали пистолеты. Люди торопливо стаскивали через голову перевязи, мешая друг другу, поторапливая соседей: -- Живей, что вы копаетесь? Они же начнут стрелять! Д'Артаньян видел, как герцог с принцем, поддавшись общей панической суете, содрали с себя перевязи не хуже прочих и отбросили шпаги подальше. На лице красавчика Гастона уже не было другого выражения, кроме откровенного страха. Принц, правда, держался чуточку спокойнее, он сверкал глазами исподлобья и громко скрипел зубами, но со шпагой расстался столь же проворно, прекрасно помня, должно быть, разницу меж отвагой оправданной и бессмысленной. Любой человек с мало-мальским опытом вооруженных стычек мог бы очень быстро понять, что у застигнутых врасплох заговорщиков не было ни единого шанса, -- как водится: страх и внезапность превратили орду убийц в скопище разобщенных трусов, где каждый был сам по себе и чувствовал себя невероятно одиноким. А потому заботился в первую очередь о сохранении своей жизни, единственной и неповторимой... А противостояло им не менее шестидесяти гвардейцев, спаянных в единое целое волей своего капитана и готовых по первому знаку устроить резню, которую долго помнила бы и обсуждала вся Европа... И тогда появился настоящий кардинал (Рошфор, так и не успевший снять маскарадную сутану, стоял со шпагой наголо) Ришелье, не в красной кардинальской мантии, а в одежде для верховой езды и высоких ботфортах, вышел из почтительно распахнутой перед ним двери -- совершенно спокойный на вид, чуточку мрачноватый, но от этого ледяного спокойствия несло плахой и железом. Твердо ставя ноги, он подошел к цепочке гвардейцев и какое-то время разглядывал замершую толпу разоблаченных заговорщиков. Под взглядом холодных светло-серых глаз одна за dpscni опускались головы, фигуры волшебным образом приобретали покорность и смирение, даже стонавшие раненые умолкли и постарались стать ниже ростом, опасаясь, что им будет уделено особое внимание. Как видел д'Артаньян, герцог с принцем не стали исключением -- они напоминали жалких воришек, пойманных в бакалейной лавке разгневанным хозяином. Ришелье посреди наступившей тишины произнес бесстрастно, не так уж громко: -- Любопытно бы знать, господа гости, почему вы все поголовно принимаете такое обхождение с вами, как должное? Следовало бы ожидать, что хоть одна живая душа возмутится самодурством хозяина, обошедшегося с гостями столь неучтиво, вопреки всем традициям... Или вы справедливо полагаете, что с вами именно так и следует поступать? -- Ваше высокопреосвященство! -- раздался чей-то отчаянный вопль. -- Меня заставили! Я не хотел! Кричавший попытался пробиться через шеренгу молчаливых гвардейцев, но ближайшие к нему шпаги грозно придвинулись, и он, отпрянув, упал на колени, отчаянно вопя: -- Монсеньер, господин кардинал! Меня заставили, я хотел сообщить вам все о заговоре, всех назвать, всех до единого! Я просто не успел, так быстро все произошло... Можете не сомневаться, я бы непременно всех выдал! Я не успел, не успел! Стоявший совсем близко к нему принц Конде брезгливо поджал губы: -- Барон, черт бы вас побрал... Умейте проигрывать с достоинством, встаньте, наконец... -- Хорошо вам говорить! -- совсем, уж истерически завопил ползавший на коленях человек. -- Вы-то королевской крови... Монсеньер, сжальтесь, отделите меня от них! Я просто-напросто не успел выдать вам все! -- Проводите этих господ в приготовленное для них место, -- с тем же ледяным спокойствием распорядился Ришелье. -- Всех. Сделайте исключение только для господина герцога Анжуйского, с которым я намерен побеседовать... Несомненно, тот план, в детали которого д'Артаньяна не посвятили из-за того, что это ему было совершенно не нужно, был проработан до мельчайших подробностей, и каждый охотник прекрасно знал свое место и свою роль в этой облаве. Гвардейцы вмиг рассекли толпу на несколько кучек, как обученные пастушеские псы поступают с отарой овец -- д'Артаньян насмотрелся такого у себя в Беарне, -- и, окружив перепуганных злодеев, погнали к выходу, подгоняя рукоятями шпаг, в том числе и принца Конде. На галерее вновь застучали сапоги -- мушкетеры один за другим ее покидали. Д'Артаньян затоптался, не зная, как ему действовать теперь, но кардинал, за все время не бросивший на него ни одного взгляда, однако каким-то волшебным образом ухитрившийся видеть гасконца и помнить о нем, сказал вслед за властным мановением руки: -- Дорогой друг, останьтесь. Вы мне еще понадобитесь, право же... -- Ваше высочество... -- произнес Рошфор сурово, указывая герцогу Анжуйскому на стул. Он п