цовых окон, невинно, чисто, нежно переливались радужными отблесками алмазы чистейшей воды, числом около дюжины -- две подвески, крохотная кучка прозрачных камней, сулившая надменной испанке, королеве Франции, немало неприятных минут. И гасконец вновь подумал: "Жалко, что нашего короля именуют Людовик Тринадцатый, а не Генрих Восьмой -- все было бы иначе..." Он извлек заранее припасенный замшевый мешочек, опустил в него камни, тщательно затянул шнурок и спрятал на груди почти невесомую ношу, на других весах, не имевших ничего общего с ювелирными, весившую неизмеримо больше. -- Лодка вас ждет? -- отрывисто спросил Рошфор. -- Да, разумеется. Я ее нанял до утра, и там Планше... -- Отлично. Немедленно уплывайте в Лондон, а с рассветом отправляйтесь в порт. Де Вард уже отыскал судно. Удачи... -- А вы? -- Мы отправляемся... в то место, о котором я вам говорила, -- сказала Анна, послав ему взгляд, от которого д'Артаньян вновь оказался на седьмом небе. -- До встречи в Париже, Шарль! Еще миг -- и их уже не было, они скрылись в одной из боковых аллей, словно призраки. Со вздохом проводив их взглядом, д'Артаньян оглянулся на освещенные окна -- он никогда в жизни не был на большом балу и с удовольствием вернулся бы в зал, но дело превыше всего, и приходилось спешить... Чтобы сократить путь, он пошел не по широким, ярко освещенным парковым аллеям, а напрямик, где боковыми проходами, узенькими тропками меж высоких стен аккуратно подстриженных кустов, а где и напрямик, лужайками. Заблудиться он не боялся -- обширный парк отлого спускался к Темзе, и д'Артаньян прекрасно видел десятки ярких огней на реке: увеселительные суда, увешанные гирляндами разноцветных фонариков, тихо колыхались на спокойной глади и были похожи на бесконечный сияющий сад, цветы которого тихо колеблются от дуновения летнего ветра. Отражения огней переплетались на темной воде прекрасной и диковинной паутиной, ежесекундно менявшей очертания, пронизанной отражением звезд небесных, и это было так красиво, что д'Артаньян охотно любовался бы этим зрелищем до зари, но его подгонял долг. И все же он резко остановился, прислушиваясь к непонятному шуму в кустах, -- что-то там было не так, что-то неправильно... Он сразу отметил, что для куртуазной возни в густых зарослях, сколь бы пылкой она ни была, шум чересчур ожесточенный, словно там идет борьба не на жизнь, а на смерть. Хрустели ветки, слышалось хриплое дыхание. Яростный возглас сквозь зубы, неясное бормотание... Опасаясь помешать каким-то особенно уж разыгравшимся любовникам, стать посмешищем в их, да и собственных глазах, д'Артаньян колебался, но все его сомнения развеял отчаянный женский крик. Очень похоже было, что женщине зажимали рот. Освободившись на секунду, она попыталась было позвать на помощь, mn крик тут же оборвался протяжным стоном. Вслед за тем послышался мужской крик -- словно от резкой, неожиданной боли. Быть может, жертва укусила зажимавшую ей рот руку. Отчетливый звук звонкой пощечины... Не колеблясь более, гасконец вломился в кусты и оказался на небольшой полянке. Луна и иллюминация на реке давали достаточно света, и он сразу убедился, что сбылись как раз худшие предположения... Некий кавалер, одетый как дворянин, при шпаге -- шляпа с пышными перьями валялась тут же, -- как раз свалил женщину в мох и, хрипло бормоча что-то сквозь зубы, одной рукой зажимал ей рот, а другой стягивал платье с плеч, прижимая к земле всем телом. Судя по тому, как отчаянно -- хоть и слабо -- она отбивалась, никакими играми тут и не пахло, любому, кто хоть немного разбирался в отношениях меж мужчинами и женщинами, с первого взгляда было ясно, что дама отнюдь не желает отвечать на столь бесцеремонно навязываемые ей ухаживания. В чем заключается долг истинного дворянина, ставшего невольным свидетелем подобного зрелища, нашему гасконцу объяснять не требовалось. Он достиг лежащих аккурат в тот самый момент, когда мужчина занес руку, чтобы отвесить женщине еще одну пощечину, но д'Артаньян, ухватив его одной рукой за запястье, другой вцепился в пышный воротник и одним рывком поднял на ноги. Барахтаясь в стальных объятиях гасконца, незадачливый кавалер возмущенно завопил что-то по-английски. -- Ни словечка не понимаю из вашей тарабарщины, сударь, -- громко заявил д'Артаньян, надежно удерживая наглеца и уворачиваясь от пинков вслепую, точнее, вульгарного лягания. -- Может быть, вы умеете по-человечески говорить? -- спросил он, вспомнив ученую дискуссию меж слугами в трактире "Кабанья голова". -- Какого черта? -- заорал незнакомец на неплохом французском. -- Убирайтесь отсюда, болван! Что вы за идиот такой? Что за деревенщина? Кавалер уединился с дамой, значит, мешать им не следует! Неужели непонятно? -- Простите, сударь, -- твердо сказал д'Артаньян, -- но у меня сложилось впечатление, что дама отнюдь не в восторге от... столь азартно сделанного ей предложения. Мне показалось даже, что вы подняли на нее руку... -- Катитесь к черту! Это совершенно не ваше дело, французик! Хотите неприятностей? Они у вас будут! Д'Артаньян стиснул покрепче своего пленника, надо сказать, довольно субтильного телосложением, -- и тот, охнув, обмяк в надежной гасконской хватке. Глядя через его плечо, д'Артаньян громко спросил: -- Сударыня, вы тоже считаете, что я совершенно напрасно вмешался? Если так, примите мои извинения, и я удалюсь, сгорая от стыда за столь нелепое и глупое вмешательство... -- О нет, сэр, только не уходите! -- воскликнула она в испуге, торопливо натягивая платье на плечи и приводя в порядок шнуровку корсажа. -- Вы ничуть не помешали, наоборот! Я... я вовсе не хотела... Присмотревшись к ней внимательнее, д'Артаньян обнаружил, что она совсем молоденькая. И довольно очаровательная -- синеглазая, темноволосая, чем-то неуловимо отличавшаяся от француженок. -- Вы слышали, сударь? -- сурово спросил он притихшего пленника. -- Дама выразила свое мнение о происходящем в предельно ясных выражениях... положительно, у нее на щеке след от пальцев! Вы ее ударили, скот этакий. За такое поведение у нас во Франции приглашают немедленно обнажить шпагу и встать в позицию... да и здесь, в Англии, думается мне, тоже... Ну-ка! С силой отпихнув пленника в сторону, он положил руку на эфес, cnrnb{i к бою. Однако англичанин, заслоняясь руками, словно бы начисто забыл про висящую у него на поясе шпагу. Он не то чтобы закричал -- заверещал, как заяц: -- Как вы смеете, убийца! Стража! Стража! Я велю забить вас в колодки, в кандалы! "Черт возьми! -- растерянно подумал д'Артаньян. -- А вдруг это сам король, ихний Малютка Карл? За шпагу не хватается, визжит, как баба, колодками пугает... Угораздило же меня! Пожалуй, придется уносить ноги со всей возможной быстротой..." -- Как ваше имя? -- спросил он осторожно. -- Вам до этого нет никакого дела! В кандалы! Стража! -- Это лорд Перси Вудсток, -- сообщила юная незнакомка. -- Бьюсь об заклад -- позор фамилии, -- сказал д'Артаньян, приободрившись, когда услышал отнюдь не королевское имечко. -- Достаточно взглянуть на его поведение... -- Кто вы такой, чтобы читать мне нотации? -- завизжал милорд, топая ногами от злости. -- Убирайтесь и оставьте меня с этой жеманницей! Богом клянусь, она у меня быстро отучится кусаться! -- Гром вас разрази, сударь! -- сурово ответил д'Артаньян. -- В каком хлеву вы воспитывались, если так и не поняли: подобным образом дам не завоевывают! Сударыня, -- повернулся он к девушке. -- Быть может, проводить вас куда-нибудь, где вы будете избавлены от этого, я бы выразился, странноватого субъекта? -- Ах ты, скотина! -- заорал лорд. -- Ты у меня насидишься в кандалах! Эй, стража! Куда вы все провалились? И он бросился на д'Артаньяна с явным намерением ухватить гасконца за шиворот или иным образом, столь же не приличествующим дворянину со шпагой на боку, решить их спор с помощью третьих лиц. Недолго думая, д'Артаньян, уже видевший, что благородным поединком тут и не пахнет, размахнулся и нанес противнику могучий удар по скуле по всем правилам английского кулачного боя -- он имел уже случай ознакомиться с этим увлекательным зрелищем, когда позавчера на окраине Лондона был свидетелем доброй драки моряков с ремесленниками. Благородный лорд кубарем полетел в мох, где и остался лежать в полной неподвижности. Присмотревшись к нему опытным глазом, д'Артаньян без труда определил, что его светлость, хотя и оглушен самым жестоким образом, явно не собирается пока что покидать наш грешный мир, а значит, совесть гасконца может быть спокойна... -- Проводить вас во дворец? -- спросил он, видя, что девушка уже привела платье в порядок и стоит, сохраняя на лице чуточку забавную смесь гордости и прямо-таки детской обиды. -- Лучше проводите меня к пристани. У меня там лодка. Что-то мне решительно разонравилось оставаться и далее в этом дворце. Подумать только: и это дворец шотландского короля... Ну да чего вы хотите от этих англичан... Она оперлась на руку д'Артаньяна и направилась бок о бок с ним в глубь аллеей. -- Англичане, действительно, народ тяжелый и крайне своеобразный, -- охотно подтвердил д'Артаньян. -- Я-то знаю, насмотрелся... Постойте! Вы, следовательно, не англичанка? -- Я из Шотландии, -- сказала девушка. -- Мое имя Джен Гленданинг... из клана Аргайла. Д'Артаньян впервые слышал это имя и совершенно не представлял, что такое клан, но судя по тону, каким девушка это произнесла, происхождением таковым следовало гордиться. -- Меня зовут де Кастельмор, -- сказал он осторожно. -- Я из Франции... Как вас только угораздило? -- Кто же знал?! -- сердито воскликнула она. -- Вудсток сказал мне, что хочет показать одно чрезвычайно интересное местечко с dpebmhlh диковинами... но когда мы оказались на той полянке, стал силой добиваться того, что мы в Шотландии дарим исключительно по доброму согласию... -- Значит, я подоспел вовремя, -- удовлетворенно сказал д'Артаньян. -- Очень вовремя для Вудстока, -- сказала Джен спокойно. -- Еще немного, и ему пришлось бы познакомиться с кое-какими шотландскими обычаями, я твердо намеревалась... Она запустила руку за корсаж, и в лунном свете блеснуло лезвие кинжальчика с позолоченной рукояткой -- на взгляд д'Артаньяна, отнюдь не игрушки, способной вонзиться под ребро с самыми печальным последствиями. -- Ого! -- воскликнул он. -- Похоже, за шотландскими девушками, если они хоть чуточку похожи на вас, ухаживать крайне опасно... Джен покосилась на него и улыбнулась уже почти безмятежно: -- Крайне опасно грубо ухаживать за шотландскими девушками. Во всем остальном они ничем не отличаются от прочих, и им также приятны благородные ухаживания. -- Непременно это учту, если судьба занесет в Шотландию, -- сказал д'Артаньян. -- А позволительно ли спросить: такие красавицы, как вы, для Шотландии -- исключение или правило? -- Мне трудно судить, поскольку я -- лицо пристрастное... -- и она послала д'Артаньяну откровенно лукавый взгляд. -- Наверное, правило. -- Вы невероятно скромны, леди Джен, -- сказал гасконец. -- Мне же представляется, что вы -- исключение... -- Хотите сказать, что все остальные шотландки -- уродины? -- Хочу сказать, что там наверняка много красавиц, но вы их всех превосходите... "И что мы за люди такие -- представители мужского рода? -- подумал он с мимолетными угрызениями совести. -- Едва расставшись с любимой женщиной, готовы язык чесать с первой встречной красоткой..." -- Вам все же следует поберечься, -- сказала она вдруг. -- Этот Вудсток -- один из любимчиков герцога Бекингэма... -- То-то я и смотрю -- ухватки у него... -- сказал д'Артаньян понимающе. -- Оскорбляет дам действием, а вместо того, чтобы за шпагу схватиться, как положено дворянину, стражей грозит... -- Я говорю вполне серьезно. Он человек злопамятный и мстительный. Мне беспокоиться нечего -- в отцовском доме я буду под надежной защитой, но вы, сдается мне, человек здесь случайный и можете оказаться мишенью его мести... -- Дорогая леди Джен, -- сказал д'Артаньян. -- Вам известно, что такое гасконцы? -- Признаться, нет. -- Гасконцы -- это, как бы французские шотландцы, леди Джейн, -- сказал д'Артаньян уверенно. -- Разве что не носят юбок. Во всем остальном же они ничем не уступают шотландцам... Позвольте вашу руку, лестница скользкая от ночной сырости... Они спустились по широкой каменной лестнице к самой воде, и Джен уверенно повернула направо. -- Вот и моя лодка, -- показала она. -- Спасибо вам, сэр Кастельмор... кстати, вы не в родстве ли с Кэстлморами из Йорка? Это очень почтенная и старая фамилия, с корнями, уходящими во Францию... -- Вполне может быть, -- подумав, сказал д'Артаньян. -- Кажется, кто-то из наших далеких предков в свое время уплыл в Англию с Вильгельмом Завоевателем... Во всяком случае, я об этом слышал не один раз... -- Ну, мне пора, -- сказала Джен, протягивая ему руку. -- Спасибо вам, сэр Кастельмор. Если нанесете нам визит, я всегда asds рада вас видеть. Спросите дом лорда Гленданинга в Мэйль-Энде, вам всякий покажет. Ну, а в Шотландии можно вообще спрашивать первого встречного, в любом уголке страны... Глядя вслед отплывавшей лодке, д'Артаньян ощутил некий сердечный укол -- о, легчайший, мимолетный, и не более того. И тут же забыл о случайном знакомстве -- как ни нравились ему такие вот девушки, гордые и решительные, с кинжалом за корсажем, он, во- первых, был серьезно влюблен, а во-вторых, завтра же утром должен покинуть Англию, и, надо полагать, надолго... Он круто повернулся на каблуках и направился в противоположный конец пристани, где оставил лодку и верного Планше. И остановился, как вкопанный. Единственная дорога, которой он мог добраться до своей лодки, оказалась прегражденной. И дело было вовсе не в стражниках, коих тут почему-то именовали "пожирателями говядины" -- они-то как раз не стали бы препятствовать одному из приглашенных на бал... Все дело было в человеке, яростно спорившем с офицером стражи в каком-то десятке футов от д'Артаньяна... Прежде всего гасконец надвинул шляпу на глаза и отвернулся к реке, притворяясь, будто любуется игрой мириадов разноцветных огней. Он стоял так близко, что отчетливо разбирал каждое слово офицера в старинном, времен Генриха VIII, красном кафтане с королевским гербом на груди и его собеседника в дорожной, покрытой пылью одежде, имевшего вид человека, проделавшего за короткое время чрезвычайно долгий путь без малейшей оглядки на собственную внешность. Д'Артаньян не сомневался, что так оно и было. Что этот человек спешил изо всех сил. Что в дорогу его вынудили пуститься крайне важные побуждения -- несомненно, теснейшим образом связанные с тем поручением, ради которого в Англию прибыли люди кардинала... Это Атос собственной персоной препирался с офицером, а за спиной у него маячил немногословный Гримо, обладавший, как давно убедился д'Артаньян, нюхом ищейки... -- И не просите, сэр, я вас ни в какую не могу пропустить, -- скучным голосом повторил офицер, судя по всему, один из тех туповатых служак, что слепо следуют не только всякой букве приказа, но и каждому знаку препинания. -- Здесь, понимаете ли, бал, тут у нас королевский дворец, и приглашены самые что ни на есть благородные гости, чтобы веселиться без забот... Вы ведь не приглашенный? -- Нет. -- Вот видите. А у меня приказ -- не пропускать не приглашенных, всяких там просителей, челобитчиков и посыльных.... -- Сударь, -- произнес Атос со знакомым уже д'Артаньяну ледяным спокойствием. -- Я не проситель, не челобитчик... и, в некотором роде, не обычный посыльный. Я -- дворянин и послан к герцогу Бекингэму крайне высокопоставленной особой... -- Но вид у вас, сэр... -- Именно такой вид и будет у человека, без малейшей передышки проделавшего путь из Парижа до Хемптон-Корта... -- Атос извлек из-под камзола запечатанный конверт и поводил им перед носом офицера. -- Я должен немедленно передать герцогу это письмо... То, что в нем заключено, не терпит ни малейших отлагательств. -- И что же это за особа? -- протянул скверно изъяснявшийся по- французски офицер, чуть ли не зевавший от скуки. -- Этого я не могу вам сказать. -- Ну, давайте письмо, я потом передам... -- Ни в коем случае. Мне приказано передать письмо исключительно в собственные руки, понимаете вы это, английский wspa`m? -- Но-но, вы насчет этого потише! -- обиделся офицер, во всех отношениях, надо полагать, персона совершенно незначительная, а потому и настроенная использовать все выгоды своего случайного поста, то бишь возможность законнейшим образом быть непреодолимым препятствием на дороге кому бы то ни было. -- А то, знаете, достаточно стражу в свисток высвистеть... Я, сэр, при исполнении, надобно вам знать, я на посту... -- Пошлите кого-нибудь к герцогу. -- Вот уж ничего подобного. Его светлость изволит развлекаться, а значит, отрывать его от этого занятия никак нельзя, мне же первому и влетит по первое число, герцог в гневе страшен... -- Да поймите вы, я обязан незамедлительно передать герцогу письмо, может быть поздно... -- А я обязан выполнять приказ, пребывая на ответственном посту. Возвращайтесь-ка вы в Лондон, сударь, а завтра утречком ступайте к секретарям милорда Бекингэма, может, они вас и примут... -- Я с места не сойду, -- сказал Атос холодно. -- Ну, это как хотите, как хотите... -- зевнул офицер. -- Если с этого вот места, то ничего, на эти три ряда плит наша охрана не распространяется. Хоть целую неделю тут гуляйте взад, вдоль и поперек... Но ежели заступите за эту вот воображаемую линию, проходящую начиная с четвертой плиты, то мы вас прямиком сволокем в камеру... -- Я буду дожидаться герцога. -- А если он здесь заночует? -- Я буду ждать его, сколько потребуется. -- Ваше право, ваше право... -- скучным голосом протянул офицер. -- Только, как я уже говорил, извольте ждать, не переступая воображаемой границы сего сторожевого поста... Иначе последствия для вас выйдут самые печальные. От кого посланы -- не говорите, чью особу представляете -- решительно неизвестно... Так что, от греха подальше, не препирайтесь со стражей, а ждите себе, сколько влезет... И он отошел, но предварительно кивнул паре стражников в столь же старомодных кафтанах, и она остановились прямо напротив Атоса, преграждая ему скрещенными алебардами дорогу к лестнице. Атос, насколько его знал д'Артаньян, внутренне кипел, несомненно, но не показал вида. Бросив что-то Гримо, он отошел к самой кромке пристани, поплотнее завернулся в плащ и замер, словно статуя, явно намереваясь и в самом деле простоять тут столько, сколько понадобится, хоть неделю. Д'Артаньян прекрасно понимал, что не останется неузнанным даже в нахлобученной на глаза шляпе, если рискнет идти к лодке мимо Атоса: в том состоянии, в каком находился королевский мушкетер, все чувства обостряются, гасконец знал это по себе. Кроме того, осталось стойкое подозрение, что они с Атосом прибыли сюда по одному и тому же делу -- или почти тому же. Кардинал и Бекингэм связаны меж собой незримыми нитями давно и надежно -- вражда порой связывает людей даже теснее, чем дружба, особенно если речь идет о вражде столь непримиримой... Положение было безвыходное. Д'Артаньян прямо-таки физически ощущал на себе взгляд Гримо, так и зыркавшего вокруг со всем прилежанием. К лодке идти опасно -- кто знает, что тогда может произойти. Задача одна и двойного толкования не допускает -- подвески как можно быстрее следует доставить во Францию, а все остальное не имеет значения. Подвески... Алмазы... Мысли д'Артаньяна логичным образом перескочили с алмазных подвесок к алмазу на его пальце -- подарку Бекингэма. И тогда ослепительной молнией сверкнула идея. Она была чертовски рискованной, что правда, то правда. Но при удаче д'Артаньян выигрывал время -- и получал свободу действий. А его противник, соответственно, терял и то, и другое. Риск страшный, но что поделаешь... Д'Артаньян, стараясь двигаться как можно медленнее и непринужденнее, отвернулся и направился к боковой лестнице, по которой спустился к берегу с очаровательной шотландкой. И, оказавшись на ней, бегом припустил вверх, в направлении дворца. Бекингэм, разумеется, давно уже знает о провале заговора Шале. Но вряд ли его осведомили обо всех деталях -- персоны такого полета обычно пренебрегают деталями и мелочами, интересуясь со своих сияющих вершин лишь главным. Они стратеги, а не тактики. Они чересчур барственны для деталей, чересчур вельможны для мелочей. Вполне может оказаться, что Бекингэм, как ни крути, человек легковесный и не привыкший вгрызаться в дела так, как это свойственно кардиналу Ришелье, попросту не знает до сих пор, что его проводник в Лувр был не настоящим Арамисом, а фальшивым. И на этом можно сыграть... А если все же... Что ж, придется придумывать что-то на лету. Собрав все хладнокровие и волю, измыслить какой-нибудь ловкий ход, играя в открытую... или создавая у противника впечатление, что разоблаченный агент кардинала играет в открытую. Нужно положиться на гасконскую находчивость и удачу... С колотящимся сердцем д'Артаньяи вошел в ярко освещенный дворцовый зал, оглядевшись, направился к первому же попавшемуся на глаза офицеру стражи сквозь беззаботную толпу гостей. -- Простите, сударь, вы говорите по-французски? Офицер кивнул, пытливо глядя на д'Артаньяна. Это был человек совсем другого полета, сразу видно, -- потому и нес службу в непосредственной близости от герцога, во дворце, а не сторожил пристань, с чем могли бы управиться и рядовые алебардщики... -- Немедленно разыщите герцога Бекингэма, -- сказал д'Артаньян внушительно, загадочным тоном, снимая с пальца алмаз и кладя его на ладонь офицера. -- Покажите ему это кольцо и скажите: человек, которому милорд подарил в Париже этот перстень, прибыл по неотложному делу, дорога каждая минута... Офицер глянул на перстень, потом на д'Артаньяна, потом снова на перстень. Алмаз ценой не менее тысячи пистолей выглядел крайне убедительно, заменяя любые верительные грамоты и пароли... -- Оставайтесь здесь, сэр, -- вежливо сказал офицер. -- Постараюсь что-то для вас сделать... И он проворно замешался в толпу гостей, моментально исчезнув с глаз. Д'Артаньян скромно стоял в уголке, напряженный, как туго натянутая тетива. -- Арамис?! Он обернулся -- и с превеликим облегчением увидел по лицу герцога, радостному и вполне дружелюбному, что оказался прав. Этот пустой щеголь, ловец титулов, чинов и сокровищ, действительно не интересовался занудливыми подробностями интриг и заговоров -- иначе смотрел бы совершенно иначе... -- Что случилось?! -- шепотом вскричал герцог. -- Вы что, прямо из Франции? -- Разумеется, -- так же тихо ответил д'Артаньян. -- Я только переоделся в гостинице и сразу же отплыл в Хемптон-Корт... -- Отойдемте туда, там нас не услышат... -- лицо герцога стало невероятно озабоченным. -- Что-то с ее величеством? Да не молчите же, Арамис! Возьмите ваше кольцо... Удачно, что вы догадались его с собой прихватить... Я велел, чтобы никто меня не беспокоил, но это кольцо... Ну что же вы молчите! Ее величество... -- В полнейшей безопасности и добром здравии, -- сказал д'Артаньян спокойно. -- Она-то и послала меня к вам... Чтобы я вас предупредил. -- О чем? -- Известно ли вам такое имя -- д'Артаньян? -- Ну конечно, -- сказал герцог со злобной улыбкой. -- Это тот шпион кардинала, что вкрался в доверие к бедняжке Мари и расстроил весь заговор. Мне писали об этом... Боже, с каким удовольствием я бы велел его четвертовать у нас на Тайберне, попадись он мне в руки! Но этот негодяй не осмелится сунуть нос в Англию... -- Вот тут вы решительно ошибаетесь, милорд, -- сказал д'Артаньян угрюмо. -- Я только что его видел... -- Где?! -- На пристани. Он пытался проникнуть во дворец, но стража оказалась достаточно бдительной и его не пропустили... -- Черт побери! И куда же он делся? -- А никуда он не делся, -- сказал д'Артаньян. -- Вы плохо знаете этого наглеца, но я-то, я с ним давно знаком... Он заявил, что будет ждать, пока вы не отплывете в Лондон, даже если пройдет неделя... Он так и торчит там со своим слугой по имени Гримо -- весь в пыли после долгой дороги, упрямый, как дьявол... -- Что ему нужно? -- Ее величество сама не знает толком, с какой миссией его сюда отправил кардинал, -- сказал д'Артаньян доверительно. -- Но у нее есть стойкие подозрения, что Ришелье готовит на вас покушение -- иначе зачем д'Артаньян так настойчиво пробивается во дворец? Он и его слуга известны всему Парижу как хладнокровные убийцы... "А у тебя, пожалуй что, поджилки затряслись, красавчик, -- подумал он злорадно, глядя на изменившееся лицо герцога. -- В Париже ты не боялся красться ночной порой на свидание, но это совсем другое -- даже смелым людям становится не по себе, когда они узнают, что поблизости рыщут наемные убийцы, кинжала в спину всегда опасаешься больше, чем десятка дуэлей, по себе знаю, на своей шкуре испытал, а ведь я малость отважнее этого английского хлыща..." -- Вы не могли ошибиться? -- нерешительно спросил герцог. -- Я?! -- саркастически усмехнулся д'Артаньян. -- Я столько раз скрещивал шпагу с этим прохвостом и столько раз мерился с ним хитроумием в дворцовых интригах... Говорю вам, это он -- весь в пыли, упрямо пытающийся проникнуть во дворец... И Гримо при нем... О, эту парочку я знаю досконально! И потом, не забывайте -- предупреждение исходит от ее величества. Она велела мне спешить в Лондон, не щадя ни лошадей, ни собственных сил, предупредить вас, что кардинал послал в Англию д'Артаньяна... Герцог возвел глаза к потолку, на его лице появилось мечтательное, даже умиленное выражение: -- О, милая Анна! Я ей по-прежнему небезразличен... Какое счастье знать, что ты любим... -- Ваша светлость, -- нетерпеливо сказал д'Артаньян. -- Нужно немедленно что-то предпринять... -- Да, вы правы... Но что? -- О господи! -- сказал д'Артаньян и произнес внятно, словно имел дело с ребенком-несмышленышем: -- Позовите офицера вашей стражи и прикажите немедленно арестовать этого мерзавца д'Артаньяна вместе с его слугой. Лицо герцога стало обиженным: -- Надо же было этому негодяю испортить мне бал... Скажу вам по секрету, у меня назначено здесь сви... одна важная встреча, от которой многое зависит... "Все мы одинаковы, -- подумал д'Артаньян даже с некоторым qnwsbqrbhel. -- Он всерьез влюблен в свою Анну, как я в свою, но это ему не мешает срывать мимолетные цветы удовольствия..." -- Помилуйте, ваша светлость! -- сказал он насколько мог непринужденнее. -- К чему вам портить бал? Пусть его потихонечку схватят и запрут в каком-нибудь надежном месте... тут наверняка сыщется такое, как в любом королевском дворце... До утра он будет терзаться мучительной неизвестностью, в таком состоянии его потом будет легче допрашивать... Кто вам мешает допросить его завтра утром... а то и завтра к обеду? Пусть посидит вдоволь, станет гораздо сговорчивее. -- Арамис, вы гений! В самом деле, пусть посидит как можно дольше, а мы будем заниматься своими делами... В конце концов, он никуда не денется и до завтрашнего вечера... Я велю запихнуть его в самый сырой и глубокий здешний подвал, а потом... о, потом мы с ним поговорим по душам! Вы, конечно, останетесь? -- К сожалению, не могу, ваша светлость, -- сказал д'Артаньян с видом крайне озабоченным. -- Как ни хочется мне допросить этого мерзавца д'Артаньяна вместе с вами, я обязан немедленно пуститься в обратный путь. Таков был недвусмысленный приказ ее величества -- предупредить вас о приезде д'Артаньяна и немедленно возвращаться. -- А может, все же останетесь? Вы лишаете себя великолепного зрелища. Я прикажу вздернуть его на дыбу, если будет запираться... -- Чертовски хотелось бы полюбоваться этим зрелищем, -- сказал д'Артаньян. -- У меня большие счеты с д'Артаньяном... Но... Каждый лишний час моего пребывания здесь означает, что ее величество будет терзаться неизвестностью. Она так беспокоится о вас... Представьте, в каких расстроенных чувствах она будет пребывать, пока я не вернусь и не доложу, что с вами все в порядке... -- Да, действительно... -- озабоченно кивнул герцог. -- Что ж, вы совершенно правы, Арамис, нельзя заставлять ее величество мучиться неизвестностью. О, Анна, божественная Анна! Непременно передайте ей, что когда вы говорили со мной, ее подарок был приколот к моему плечу -- это дивное украшение, которого касались ее руки и даже губы... она поцеловала алмазы, прежде чем отдать мне... Так и передайте ей -- меня положат в гроб с этими подвесками, я уже на всякий случай составил завещание, где выразил свою непоколебимую волю... О, память о прекрасных минутах любви! Говоря это, он с мечтательным и одухотворенным лицом покосился на свое левое плечо, где сверкали радужным сиянием великолепные алмазные подвески, прикрепленные к связанным узлом синим шелковым лентам, украшенным золотой бахромой, -- тот самый аксельбант, который д'Артаньян уже видел на рассвете на Новом мосту. Сердце у гасконца оборвалось: он видел, что пары подвесков не хватает, тех самых, что сейчас жгли ему грудь под камзолом, словно раскаленные уголья. Как ни старалась Анна, но два обрезанных края виднелись справа -- две косо обрезанных ленты, издали бросавшихся в глаза... Но только не Бекингэму. Затуманенным взором он у ставился в потолок, а потом вновь затянул свое: -- О моя повелительница, хозяйка моего сердца... -- Ваша светлость! -- решительно и невежливо перебил д'Артаньян. -- Пора, наконец, действовать! Герцог немного опомнился: -- Да, разумеется, конечно, действовать... Подождите. Вы, значит, немедленно отправляетесь в обратный путь? -- Такова воля ее величества, -- твердо ответил д'Артаньян. -- В таком случае я немедленно выпишу вам разрешение на отплытие. Видите ли, через пару дней все порты Англии будут закрыты, ни один корабль не сможет покинуть страну. Скажу вам по qejpers, вскорости начнутся военные действия в Ла-Рошели... Вам необходимо разрешение. "Похоже, я одним выстрелом убил двух зайцев, -- подумал д'Артаньян. -- Но что же будет с Анной и Рошфором? У них-то никакого разрешения нет... Ничего, Рошфор как раз и славится своим умением находить выход из безвыходных положений..." Через несколько минут он, с подписанным герцогом разрешением в кармане, спустился к воде боковой лестницей и, стоя в отдалении, преспокойно наблюдал за происходящим: как новые стражники, появившиеся на пристани поначалу с беззаботным видом, незаметно сомкнули кольцо вокруг Атоса и Гримо, как по сигналу внезапно ринулись на них со всех сторон, обезоружили, связали и поволокли куда-то темными аллеями... Совесть д'Артаньяна безмолвствовала. Вряд ли господам Атосу и Гримо будет причинен какой-то ощутимый вред. Их день, а если повезет, то и два, продержат под замком, пока герцог не пресытится балом с его игривыми забавами... А потом... Да ничего страшного, ручаться можно. У Атоса при себе какие-то письма, из которых, есть такое подозрение, сразу станет ясно, кто подлинный посланец королевы, а кто фальшивый. Вот тогда справедливость будет восстановлена и на самозванца, вне всякого сомнения, будет объявлена охота по всей Англии -- но не раньше... Значит, надо ухитриться исчезнуть из Англии до того, как станет ясно, кто есть кто, до того, как Атос вновь станет Атосом, а герцог обнаружит пропажу подвесков... -- Господи боже мой! -- воскликнул д'Артаньян тихонько. -- Я совершенно не подумал о... Королева уже знает о предстоящем бале в парижской ратуше -- и о том, что ей непременно следует надеть алмазные подвески, подарок царственного супруга. Но поскольку подвески-то у Бекингэма... Д'Артаньян хлопнул себя кулаком по лбу. Ну конечно же! Самый простой выход из столь опасной и щекотливой ситуации -- послать в Лондон гонца, чтобы забрал опрометчивый подарок у герцога и привез его назад! Кардинал так и говорил, точно! Сто против одного, что этим гонцом и оказался Атос... Ну и что? Собственно, а что это меняет? Во-первых, неопровержимая улика, два подвеска из двенадцати, уже в руках д'Артаньяна, а во-вторых, много времени пройдет, прежде чем Атос докажет, что он именно Атос, а не зловредный шпион кардинала, пресловутый д'Артаньян, погубивший на корню заговор... И все равно следует припустить со всех ног, или, учитывая специфику расположения Хемптон-Корта, -- приналечь на весла... Д'Артаньян подошел к своей лодке, где в компании лодочника восседал Планше. Между ними стояла бутылка вина, и они что-то весело толковали друг другу, уже явно успев подружиться. Поманив слугу, д'Артаньян отошел подальше от берега, чтобы лодочник их не слышал. -- Вот что, Планше, -- сказал он тихонько. -- Ты видел, как схватили Атоса с Гримо? -- Конечно, сударь.. Я так и понял, что это вы что-то хитрое придумали. И позволил себе выпить за ваш светлый ум... Уж я-то их сразу признал... Мы что, плывем в Лондон? -- Не мы, а я, -- сказал д'Артаньян. -- Планше, ты себя давно показал сметливым и расторопным малым... Не подведи и на этот раз. Оставайся здесь. Нужно будет разнюхать, куда заперли эту парочку, -- а вдруг у них в запасе какой-нибудь коварный ход и они быстрее обретут свободу, чем я рассчитывал? Наблюдай, вынюхивай, подкупай, если понадобится, англичане любят золото не меньше, чем наши земляки, -- он, не считая, выгреб из кошелька пригоршню монет и сунул Планше в руку. -- Я до полудня буду ждать тебя в "Кабаньей cnknbe; -- ну, а если опоздаешь, придется тебе выбираться из Англии самому. Ничего, по-английски ты говоришь свободно, денег у тебя достаточно, тебя, в отличие от меня, мало кто знает здесь в лицо... справишься? -- Конечно, сударь, -- уверенно сказал Планше. -- Я у вас на службе многому научился... -- Приступай немедленно, -- сказал д'Артаньян. Он ободряюще похлопал слугу по плечу, шагнул в лодку и удобно разместился на широкой скамье в корме. Лодочник проворно заработал веслами, выгребая на середину реки среди скопища иллюминированных суденышек. Течение подхватило лодку и проворно понесло ее в сторону Лондона. Довольно быстро сверкающий огнями дворец остался позади, вокруг потянулись темные берега, только звезды сияли над головой, окружая луну, и д'Артаньян, поплотнее закутавшись в плащ, погрузился в дрему -- до Лондона было около пяти лье, и можно было немного поспать, отдыхая душой и телом от нечеловеческого напряжения этого вечера... Глава седьмая, где выясняется, что английские служители правосудия, собственно говоря, ничем особенным и не отличаются от своих французских собратьев Король Людовик Тринадцатый выпрямился во весь свой немаленький рост, став по-настоящему величественным и грозным, подобно иным из его венценосных предков, внушавших страх европейским державам, вражеским армиям и нерадивым министрам с непокорными вельможами. Взор его метал обжигающие, ослепительные молнии, голос гремел, как гром: -- Вы обманули мое доверие, мадам! Мой драгоценный подарок... ценный даже не алмазами, хоть и они сами по себе недешево стоят, но главное -- сделанный от чистого сердца, в приливе истинных чувств, вы самым беззастенчивым образом преподнесли английскому хлыщу! И не просто очередному воздыхателю, а откровенному любовнику, с коим вы занимались блудом прямо в Лувре! В моем доме, черт побери! И кто же вы после этого? Королева Анна Австрийская, побледневшая, как смерть, молча ломала руки. Слезы текли по ее щекам двумя ручейками, и фамильная нижняя губка уже не оттопыривалась высокомерно, а жалобно подрагивала, как осенний лист на ветру. Жалким, неуверенным голосочком она пролепетала: -- Луи, это наговор! Клевета! Интриги! Меня хотят погубить злобные враги... -- Да? -- саркастически расхохотался король. -- Мадам, меня не зря зовут Людовиком Справедливым! И я разберусь во всем справедливо, черт меня побери со всеми потрохами, волк меня заешь! А это что такое, побрехушка вы испанская? А? Это что такое, спрашиваю? -- и он со зловещим выражением лица потряс в воздухе двумя алмазными подвесками, вовсе не распространявшими сейчас радужного сияния, а выглядевшими жалко и уныло, как поднятые за шкирку нашкодившие котята. -- Я вас спрашиваю, что это такое? Молчите? Черт вас побери, посмотрите на этого юного дворянина! Он служил своему королю, как способен только гасконец, чтобы уличить вас в неверности и воровстве, в раздаривании кому попало французских драгоценностей, он прошел сквозь многочисленные опасности, преодолевая интриги вашего любовника, тяготы морского путешествия, штормы и бури, английские зловредные для здоровья rsl`m{... -- И уиски, ваше величество, и уиски, -- скромно напомнил д'Артаньян, стоя в сторонке и не без злорадства наблюдая за упавшей на колени королевой, растерявшей все свое величие и достоинство. -- Да, и уиски! -- воскликнул король. -- Чтобы уличить вас, молодому человеку пришлось даже пить уиски, самую страшную жидкость для питья, какая только существует на земле! Но он и на это пошел из любви к своему королю и в борьбе за супружескую добродетель! Молчите же, несчастная! Вы приперты к стене неопровержимыми уликами! Боже мой, я бы еще как-то понял, задери он вам юбку где-нибудь в стогу или на поляне под дубом! Но осквернить прелюбодеянием Лувр, старинное обиталище моих предков! Кто вы после этого? Я вам скажу, прах вас побери! Шлюха ты подзаборная! Проститутка ты коронованная! Да я тебя законопачу в монастырь на веки вечные, паршивка этакая! Я тебя отошлю в кварталы Веррери в тамошнее веселое заведение -- там тебе самое место, поблядушка ты испанская! Где были мои глаза, когда я на тебе женился? Меня же предупреждали многие, о тебе еще в девках ходила та-акая слава... -- И не забывайте про герцогиню де Шеврез, ваше величество, -- почтительно напомнил д'Артаньян. -- И про других ее шлюшек тоже... -- Вот именно! -- в ярости взревел король, швыряя подвески на пол и безжалостно топча их ногами. -- Мало вам было мужчин? Вы еще и с женщинами развлекались самым гнусным образом! До служанок докатились, как будто мало было вам титулованных дворянок и собственных камеристок! Да надо мной будет хохотать вся Европа! Тот самый Людовик, чья беспутная женушка блудила с заезжими англичанами и, не удовольствуясь этим, таскала к себе в постель не только герцогинь, но и простолюдинок! Ты подумала, стерва такая, что скажет обо мне Европа? Какая у меня будет репутация среди монархов? Я же не смогу показаться ни в одном иностранном дворце, мне будут хихикать вслед, кто только вздумает, а крыть будет и нечем! Да я тебя туркам продам в гарем и специально попрошу, чтобы подобрали самого старого, мерзкого, извращенного турка! -- О Луи... -- Не смей называть меня по имени, презренная! Пошла вон отсюда! Эй, кто там! Гвардия! Вышвырнуть ее за ворота в чем стоит, и пусть убирается ко всем чертям! Грохоча сапогами, вошли два бравых мушкетера короля, подхватили рыдающую королеву под локотки и поволокли к дверям, как она ни упиралась, как ни царапалась, как ни пыталась цепляться за портьеры, кресла и статуи. Ее отчаянные покаянные вопл