жив. Ты хвасталась, будто что-то такое можешь... - Запросто, - сказала Мара, достала из кармана горсть монет, выбрала два медных тяжелых грошика. Один тут же сунула в рот, повернулась и пошла навстречу всаднику. Сварог смотрел во все глаза, но не уловил момента. Всадник вдруг схватился за глаз обеими руками, а мигом позже его конь, получивший в глаз вторым медяком, мотнул головой, дико заржал, вздыбился, исполнил пару пируэтов и опрометью понесся вдоль улицы. Шпик едва держался в седле, уцепившись одной рукой за гриву, а другой все еще зажимая глаз. Со стороны все выглядело невинно и буднично - норовистая лошадь вдруг испугалась чего-то и понесла. Прохожие привычно шарахались к стенам, а уличные мальчишки с дикими воплями понеслись следом, выкрикивая обидную дразнилку. Они быстрым шагом завернули за угол и оказались на рыночной площади. Сварог остановился. - Почему встали? - недоуменно воззрилась Мара. - Из хитрости, - сказал Сварог. - Любой нормальный человек на нашем месте сейчас несся бы во все лопатки, путая след. Так наш преследователь и решит. А мы люди ненормальные, потому останемся на месте, пока он носится по соседним улицам. Клянусь своим баронством, непременно собьется со следа и забредет черт-те куда... Однажды, в курсантские годы, именно эта тактика и спасла его от патруля, свято верившего, что беглец никак не должен стоять на месте. А Сварог, свернув бегом за угол, тихонько укрылся меж гаражами - и патруль, азартно грохоча сапогами, промчался мимо в неизвестные дали. Они стали бродить меж прилавков, не привлекая ничьего внимания: скука - исконно дворянская привилегия, и, маясь от таковой, дворянин может забрести куда угодно. Никто и не удивится, лишь бы благородный лаур и вправду выглядел ходячим воплощением ипохондрии. И Сварог старался, отрешенно вороша кончиком пальца кукурузные початки, обозревая с брезгливой миной кочаны капусты и связки лука, словно диковинных зверей. Торговцы облегченно вздыхали, когда он проходил, - благородные дворяне еще и обожали чудить, славясь в сей области неистощимой фантазией. Господские кухарки старательно наполняли снедью свои вместительные корзины, не особенно трясясь над хозяйскими денежками. Народ победнее увлеченно торговался. Шныряли подозрительные субъекты с беспокойными глазами, и кто-то уже вопил, хватаясь за карман, откуда только что испарился кошелек, и в ту сторону недовольно трусил рысцой городской стражник в лиловом мундире с городским гербом на груди, придерживая у бедра неточенный отроду меч. Меж рядами расхаживали фигляры, скучными голосами распевая скверно зарифмованные песни, расхваливавшие достоинства окрестных лавок и тамошних товаров - старинный рекламный трюк, ничуть не увядший и с появлением газет (а сочинением этих сомнительных шедевров подрабатывали студенты Ремиденума). Внезапно резкие аккорды виолона перекрыли этот ленивый, устоявшийся гомон. Сварог оглянулся в ту сторону. На пузатой бочке с неразборчивыми синими клеймами стоял юноша в поношенном коричневом костюме с золотым дворянским поясом и бадагаре без пера. Он бил по струнам, и кое-кто из окружавших бочку пятился, словно от знакомой неприятности, кое-кто проворно скрылся за лотками, а один, юркий, неприметный, бегом припустил за угол. День назывался четвергом, рассвет был алым. Змея вползала в тихий дом, змея вползала... Рассвет будил грядущих вдов тревожной нотой. Змея ползла среди холмов, змея пехоты... Коварный лев тянулся вновь к чужой короне, и, чуя будущую кровь, храпели кони... Юный дворянин пел с бледным, отчаянным лицом, и площадь затихала, только на прилегавших улицах слышался стук колес. Определенно здесь случилось нечто из рада вон выходящее, плохо вязавшееся с мирными торговыми буднями, достаточно взглянуть на лица стоящих поблизости - испуганные, напряженные, злые. И отнюдь не удивленные. Свистела первая стрела холодной былью. На стебли лилий тень легла, на стебли лилий. Друг другу мстя за прошлый гнев, за все разбои, готовы лилия и лев, готовы к бою... И вдруг пожилой пузатенький оружейник подхватил - столь же вызывающе, зло: Войну зовем своей судьбой, но - вот наука! - закончить внукам этот бой, закончить внукам... И еще несколько голосов вплелись: Король, куда же вы ушли? Бароны, где вы? Ведь тот костер, что вы зажгли, погасит дева... Неподалеку от Сварога появился давешний брюхатый стражник - и с ним еще один, пощуплее. У этого из поместительного кармана торчал аппетитно пахнущий коричневый хвост копченой рыбины. Сварог слышал, как тощий тихо спросил: - Может, посвистеть, кум? - Убери ты свисток, медальку все равно не заработаешь, - пропыхтел толстый. - Тут политика. И золотой пояс. Пусть коронные мозоли набивают. И пошли-ка отсюда, кум, так оно для жизни спокойнее... И оба, стараясь не спешить, стали удаляться. Чтобы не влипнуть неизвестно во что, да еще, как оказалось, политическое, Сварог подхватил Мару под локоть и показал взглядом на одну из улочек. По брусчатке лязгнули подкованные копыта - подскакали трое в красно-черном, патрульная полиция протектора. Прежде чем скрыться в тихом переулочке, Сварог еще успел увидеть, как на пути у всадников загадочным образом возникла пивная бочка на высоких колесах, а юношу слушатели сдернули с бочки и, прикрывая спинами, бегом выпроваживали в сторону проходного двора. Они переглянулись, и Мара молча пожала плечами. Молодой фонарщик, переждавший события за этим же углом, пояснил: - Нездешние, ваша милость? Это, извольте знать, баллада графа Асверуса [Шеллон, граф Асверус (3553-3581 Х.Э.) - один из наиболее видных поэтов так наз. Кагинарского кружка, автор баллад, сатир и эпиграмм на темы политической и дворцовой жизни; был смертельно ранен на улице неизвестным убийцей; в 3602 г. в Равене ему поставлен памятник] "Лилия и лев", высочайше запрещенная к распеванию и печатному распространению. Поскольку сейчас у нас со Снольдером нежная дружба, Сорокалетней войны, надо полагать, и не было вовсе... Коснулся шляпы, тряхнул кудрями и зашагал прочь, дерзко насвистывая на мотив только что прозвучавшей песни. ...Они еще немного попетляли по улицам, и Сварог, пропустив парочку свободных извозчиков, махнул третьему. Ремиденум, цитадель знаний и учености, внушал уважение. Попасть туда можно было только через широкие ворота (пусть и лишившиеся к нынешнему времени створок). Над воротами красовался древний, выщербленный и оплывший от старости герб - три совы в дроглоре. Тут же развевался флаг: фиолетовый с золотой каймой и теми же тремя совами - белыми, опять-таки с золотой каймой. На низком бочонке сидел стражник в наряде времен Троецарствия [Троецарствие - период с 1231 по 1246 Х.Э.], пьяный, судя по виду, еще с прошлого года. Завидев Сварога с Марой, он оживился, вытащил из-за бочонка подержанную алебарду и заорал: - Стойте, благородные господа! Поклянитесь, что не состоите в родстве с презренным Тиморусом! - Клянусь, - сказал Сварог. Подумал и достал серебряный аурей, каковой стражник принял как ни в чем не бывало. - Любезный, а почему совы у вас на флаге таких колеров? Стражник заученно отчеканил: - Потому что ученые познания, ваша милость, приносят и процветание, символизируемое цветом золота, но частенько влекут и смерть, символизируемую белым, и забывать об этом не след. За воротами начинался целый городок - кривые узенькие улочки, старинные здания со стрельчатыми крышами, причудливыми флюгерами, тяжелыми окованными ставнями и водосточными трубами, заканчивавшимися драконьими мордами из позеленевшей меди. Архаические фонари в виде перевернутых пирамид помнили, пожалуй, не то что Троецарствие, а еще и Сандоварскую [Сандоварская битва состоялась в 1189 Х.Э.] битву. Повсюду виднелись бюсты и статуи ученых мужей, державшие в руках разнообразные атрибуты их учености. Компаниями прогуливались студенты в коротких фиолетовых плащах и такого же цвета четырехугольных беретов, напоминавших пухлые подушечки. Кое-кто из них и в самом деле, как мимоходом удалось расслышать, вел чинные и глубокомысленные ученые беседы, но большинство решали головоломки, шествовали в кабак, перекликались из окна в окно и с хохотом пересказывали подробности вчерашних похождений. Сварог понял, что поиски наугад бесполезны. И отвел в сторонку первого попавшегося схолара, с рассеянным видом подписавшего уличный фонарь. - Граф Леверлин! - воздел глаза к небу рыжий юнец. - Ваша милость, вы, конечно же, не похожи на сердитого кредитора из винной лавки или полицейского насчет вчерашней мочальной бороды, неведомо как выросшей у памятника королевы Боне, но не есть ли вы разгневанный отец благонравной девицы вкупе с оною? - А в глаз тебе дать, фиолетовый? - деловито спросила Мара. - Меня, случалось, оскорбляли, но чтобы обзывать благонравной девицей... - Мои извинения, юная дама... Кто-нибудь говорил вам, что вы прекрасны, как утренняя заря? Сварог громко сказал "гм". - Восторги неуместны, осознал и каюсь, - сказал рыжий. - Надеюсь, вы простите сии дерзкие слова несчастному маркизу, лишенному наследства, но не способности радоваться прекрасному. Не должны ли дворяне помогать друг другу, господа? Ибо неумеренность накануне, как подмечено мудрецами еще в незапамятные времена, уравновешивается разумной умеренностью наутро - но грубый материалист, хозяин подвальчика "Перо и астролябия" требует осязаемых подтверждений данной философской сентенции. Сварог подал ему золотой аурей. - Боюсь, что неумеренность вновь одержит верх над рассудочностью, - признался повеселевший студент. - Сверните за угол, миновав три дома, зайдите в четвертый по левой стороне. Поднимитесь на третий этаж и отыщите комнату, где на двери приколочена бляха гильдии пожарных. Чтобы вас не приняли за кредитора или иного врага человечества, постучите вот так: тук-тук, тук. Мое почтение! Он коснулся берета и с видом обладателя всех сокровищ короны величаво спустился в подвальчик, над которым и в самом деле красовались огромные проржавевшие перо и астролябия - старинная вывеска из тех времен, когда содержатели трактиров прекрасно обходились без писаного текста. Поразмыслив, Сварог пошел следом и вскоре вышел с двумя пузатыми черными бутылками "Кабаньей крови". На одной из дверей третьего этажа и в самом деле была приколочена бляха Бронзовой гильдии с изображением вишапа [вишап - разновидность мифологического дракона, символ воды] и двух скрещенных пожарных топоров. Сварог постучал - тук-тук, тук. Дверь моментально распахнулась, высунулся Леверлин, в расстегнутой рубашке: - Где тебя черти... Дружище, какими судьбами? О, простите, лауретта... - Дверь захлопнулась. Вскоре он появился в аккуратно застегнутом кафтане. - Прошу! Внутри царил самый причудливый беспорядок - вороха книг, пустые бутылки, мечи, диковинки вроде яркой раковины или человеческого черепа, державшего в зубах за шпенек кокарду городской стражи. Несмотря на весь хаос, было чисто и подметено, чувствовалось, что случаются эпизодические вторжения домовитых особ женского пола. - Я тут жду одного болвана, - непринужденно сказал Леверлин, словно они расстались только вчера. - Вышел в подвальчик и пропал, как король Шого. Но ты позаботился, я вижу? Ох... Помнишь ли ты восхитительные погреба Коргала? Кстати, как тебя зовут? - Барон Готар, - сказал Сварог, располагаясь в кресло и с приятностью взирая на друга. - Отлично, не нужно привыкать к новым именам. Из чего следует, что ты не особенно скрываешься? - Как знать... - Понятно. Стаканы вчера были в камине, они и сейчас там, благо не топлено. Сударыня, хотите леденец? - Он протянул Маре фаянсовую вазочку. - Меня опекает хозяйка кондитерской, почтенная пожилая особа, никак не могу втолковать ей, что не ем леденцов... - А что такого натворил некий Тиморус? - спросил Сварог. - Был пятьсот лет назад такой министр. Возымел предерзостное желание лишить Ремиденум старинного права на колокол. Потом его казнили - не за эти поползновения, понятно, за вульгарное казнокрадство. Но в Ремиденум до сих пор запрещен доступ особам, состоящим с ним в родстве. Традиция... Мара, похрустывая леденцами, медленно обошла комнату, оглядываясь. Вытащила из-под груды книг меч с посеребренной рукояткой и крестовиной в виде орлиных лап, взвесила в руке. - Лауретта, вы не порежетесь? - забеспокоился Леверлин. Мара молча взмахнула мечом, несколько раз крутанула, выпуская рукоять из пальцев, перехватывая в воздухе. Меч со свистом порхал вокруг запястья, словно легкий прутик. Положила его назад, очаровательно улыбнулась Леверлину. - Ого, - сказал Леверлин, внимательно посмотрел на нее, потом на Сварога. - Дружище, ты снова во что-то серьезное ввязался? Твоя юная спутница похожа на гланскую дворянку - там даже девиц сызмальства учат владеть оружием... Ты что, из Глана к нам нагрянул? - Не совсем, - сказал Сварог. - Но в хлопотах и неприятностях по самые уши. Садись и слушай. В прошлое свое путешествие Сварогу без конца приходилось рассказывать свою собственную историю. Теперь - историю Делии. Как и в прошлый раз, он уже наловчился излагать суть кратко и доходчиво. - Странно, - тихо сказал Леверлин, когда Сварог замолчал. - Очень странно... - Почему? - Потому что жизнь и без того странная... - уклончиво ответил Леверлин. - Что ж, многое становится понятным. Даже по Ремиденуму стали шнырять темные личности и разыскивать девушку, как две капли воды похожую на принцессу Делию. Одного мы даже взяли в серьезный оборот, но он, очень похоже, и сам не знал, для кого трудится и зачем... - Может, она... - Здесь ее нет. Ручаюсь. Слышал когда-нибудь о тайных студенческих братствах? Как бы много ни было в этом игры, одно положительное качество имеется: в Ремиденуме от посвященных ничего нельзя удержать в тайне. Я бы знал... Пожалуй, нам придется потруднее, чем в Харлане. - Нам? - А что, ты намерен выпить вина и распрощаться? - ухмыльнулся Леверлин. - Как студент Ремиденума и дворянин, никак не могу остаться в стороне. И не напоминай, что мне могут оторвать голову. Мне ее могли оторвать двадцать раз по гораздо более ничтожным поводам... Покажи-ка книгу. Великие небеса... Ты представляешь, что таскаешь под полой? - Немного. - Такие книги следует сжигать, не раскрывая, - тихо сказал Леверлин. - То, что в ней таится, - не наше, не человеческое, но от этого оно не стало менее опасным. Приходилось слышать сказочку про незадачливого ученика чародея? - Ну а все же - где мне ее могут прочитать? - Я могу ее прочитать, - досадливо поморщился Леверлин. - В конце концов, читать - не опасно. Гораздо опаснее неумело претворять в жизнь прочитанное... Видишь ли, как ни парадоксально, у нас не осталось ни одного письменного источника, созданного нашими предками до Шторма, зато известно около восьмидесяти книг и документов Изначальных, исчезнувших примерно за двадцать тысяч лет до Шторма. Обнаружилось несколько хранилищ. Правда, научная ценность равна нулю - в основном это подробные и скучные летописи и хозяйственные документы. Магические книги Изначальных, всплывавшие на поверхность, рано или поздно сжигались. А их язык одно время стал тайным языком алхимиков, а лет триста назад возникла вдруг глупая мода - дворяне его учили, чтобы слуги и низшие не могли понимать. Словом, я ее возьму в отчий дом, доверяешь? В отцовской библиотеке есть хорошие словари, кое-какие исторические работы. И его духовник - человек ученый. Вдвоем сделаем, что сможем. Посидим ночь, не впервые. Приезжай завтра утром. А я вас сейчас провожу, возьму извозчика и незамедлительно отправлюсь в родовое гнездо. - Он надел плащ и берет, прицепил меч, сунул книгу под колет. - Ничего, если завтра я тебя использую в чисто эгоистических целях? Мой почтенный родитель, увидев орден за харланское дело, до сих пор с сомнением крутит головой, невзирая на патент... А я вновь в шаге от очередного изгнания. - Сделаю, что могу, - сказал Сварог. - Старина, я... - Не нужно делать столь растроганную физиономию, - усмехнулся Леверлин. - Я тебе еще в прошлый раз сказал, что можешь на меня положиться. Вот и полагайся. Я рад вновь оказаться посреди очередного волнующего приключения, когда вокруг не протолкнуться от темных сил и злодеев с мечами... Лауретта, хотите, я как-нибудь расскажу вам о моих прошлых приключениях и спою свои баллады? О, не сверкайте так глазами и не рубите меня ни вдоль, ни поперек... Я смущенно умолкаю. Ты счастливец, милорд. Допьем бутылочку перед дорогой? - Послушай, а что такое Сорокалетняя война? - спросил Сварог. - Сегодня на рынке спели вполне приличную балладу, вызвавшую странный переполох... - А... Снова? Сорокалетняя война случилась в пятьсот десятом и продолжалась не сорок лет, а сорок два, но история любит круглые цифры... Когда умер наш тогдашний король, снольдерская королева, его сестра, согласно некоторым законам могла претендовать на трон. Естественно, снольдерцы пожаловали в гости - в количестве двадцати полков. А новый наш король, дядя покойного, был личностью совершенно ничтожной и почти сразу же бежал в Харлан. И сорок два года шла война - то вяло, то ожесточенно. Уже и королева умерла, сменились поколения, а перестать все как-то не могли. Потом появилась графиня Браг - между прочим, прабабушка Арталетты - и ввиду полнейшего бессилия мужчин взяла дело в свои руки. И прекратила эту вялотекущую войну, как ни удивительно. Конная статуя на Королевской площади - это и есть памятник в честь Золотой Девы, как ее прозвали за доспехи. - А ее, часом, потом не сожгли? - спросил Сварог, вспомнив про Жанну д'Арк и подивившись параллелям. - Нет, с чего ты взял? Она стала герцогиней, кончила дни в мире и покое, в почтенных годах. Асверус родился как раз в год окончания Сорокалетней войны. Теперь баллада запрещена... - Случайно, не за нее графа ткнули кинжалом? - Нет, что ты. - Леверлин оглянулся и вытащил из кучи потрепанную книжечку. - За "Беседу двух пастухов о правлении короля Горомарте". Вот. Если б вздора не вещали нам пророки-болтуны да, нажившись от казны, впредь ее не истощали, если б, наконец, блюли все закон святой и строгий и король не рвался в боги, а министры - в короли... Строки эти, понятно, не понравились ни королю, ни первому министру, и кто из них послал убийцу, уже, пожалуй, не доискаться... Пойдемте? Кто там стучит? Он открыл дверь и, чуть растерянно отступив, пропустил в комнату девушку лет девятнадцати в зеленом платье, с бляхой Бронзовой гильдии, приколотой на груди, - значит, она сама была мастером, кондитером, судя по знаку. Девушка была премиленькая. Она присела в поклоне, держа перед собой большой пакет. - Госпожа Рита Гей, почтенная хозяйка кондитерской с Жемчужной улицы, - невозмутимо сказал Леверлин. - Госпожа Гей, простите, я оставлю вас здесь, а сам крайне невежливо покину жилище до завтрашнего полудня. Барон прибыл, чтобы отвезти меня на коллегиум министерства финансов - министр заявил, что без меня не начнут обсуждать доклад о повышении морских тарифов... Только, умоляю вас, не смазывайте замки пистолетов взбитыми сливками. И не говорите, будто я шучу. У вас удивительный дар использовать предметы не по назначению, и не спорьте. Разве не вы насыпали в камин угля? Камин - идеальное место для хранения стаканов, там их ни за что не разобьют... - Очень почтенная дама, - сказал Сварог, когда они вышли на улицу. - Весьма. Если бы не ее склонность кормить людей леденцами, она смело могла бы считаться дамой, безукоризненной во всех отношениях... Как тебе Ремиденум? Если возникнет нужда, спеши с принцессой сюда. Спрячем. Университет имеет право на герб, флаг и колокол, его привилегии не смеют нарушать и короли. Здесь учатся отпрыски лучших фамилий со всего континента, даже с Сильваны, никто не посмеет ввести сюда полицию или войска... - Это прекрасно, - сказал Сварог. - Но, как я успел присмотреться, ваш университет легко блокировать и взять измором... - Здесь можно просидеть год. Припасов хватит. - Главная моя задача - не отсидеться, а незамеченным скрыться из города с принцессой, - сказал Сварог. - Бежать из города лучше всего под хороший переполох, - сказал Леверлин. - Кстати, о переполохе - будь уверен, мы внесем свой вклад в шумиху вокруг коварных горротцев, укравших секрет головоломки. - И коварного Орка. - И коварного Орка... Жаль, конечно, что позиция оказалась нерешаемой, - у нас уже начались пари, господа студенты рассчитывали на премию и иные профессора тоже... 11. САМОЛЕТЫ КАК СИМВОЛ КОЛДОВСТВА Бабка-гусятница печально развела руками: - Нет, ваше величество, никак не получается. Не могу я взять в толк, где она. Вроде бы среди людей, в шумном месте, но не поймешь - мужчины это или женщины, первый раз со мной такое. Обычно определяешь по вещи сразу: что вокруг, кабак это, лавка, ученая библиотека или солдатский лагерь... Шумное место, грешное. Магией, кстати, там и не пахнет. Но что это за место - не знаю, хоть казните... С предсказанием будущего или разными штуками, помогающими при бегстве, у меня выходило обычно не в пример лучше. Сварог угрюмо ссутулился на табурете: - Но она в Равене все же? - В Равене, ваше величество. Жива и здорова, не скажешь, что под замком. Паколет расстроился ужасно, когда у меня не получилось, бегает по городу, пытается что-нибудь выведать. Оно и хорошо, что его тут нет. Я пока вам наследство отдам, светлый король. - Она вытащила из сундука легкий на вид холстинный сверточек. - Чтобы со мной не сгинуло без всякой пользы. Кому и отдать, как не вам? - Ох, опять вы... - с досадой сказал Сварог. - Тот домишко, напротив вашего, кажется, пустует? Сегодня же его куплю, и посажу там охрану... - Чему быть, того не миновать. - Посмотрим. Сегодня же там сядет охрана. - Сядет, сядет... - ласково, как несмышленышу, закивала ему старуха. - Но судьба моя - умереть с зимними дождями вскоре после лицезрения короля, явившегося в простом облике, и ничего тут не поделаешь. Записано так - и не чернилами писано, не на бумаге... Украдкой вздохнув, Сварог спросил: - Можно подыскать какие-нибудь заклинания против изобретательных горротских выдумок? - Против всего и вся на свете, кроме вас, можно подыскать заклинания, - ничуть не удивилась бабка. - Вот только надо заранее знать, против чего идешь... Понимаете? Если, к примеру, человек не знает, что на свете существует град, как он отыщет заклятье против града? Или от меча, в жизни меча не видавши? Только сильные маги могли - но их давно повывели... ...Их встречали согласно древнему этикету, давно канувшему в забвение: двое церемониймейстеров с жезлами сопровождали коляску от ворот до парадного крыльца, с торжественными лицами шагая у дверок и время от времени возглашая: - Благородный гость графа! Благородная гостья графа! Один из них вызвал дворецкого, четверо графских дворян отсалютовали мечами, и дворецкий повел Сварога с Марой по анфиладе покоев, обставленных старинной мебелью, - слава богу, ничего не возглашая. Сварог подумал: "Если здесь и обитали привидения, они были столь же старомодными и чопорными, не употребляли вульгарных слов, стенали вполне благовоспитанно и не выставляли напоказ ржавые цепи". Он ничуть не удивился бы, встретив домового, обряженного в отглаженную ливрею с гербовыми пуговицами. - Их сиятельство старый граф ждет в библиотеке, - сказал дворецкий. - Но нам нужен молодой... - В этом доме подчиняются распорядку, заведенному старшим графом, ваша милость, - отрезал дворецкий со столь непреклонной учтивостью, что Сварог замолчал. Старый граф поднялся ему навстречу из-за огромного корромандельского [корромандельский стиль - массивная, тяжелая мебель, обычно из черного дерева, с позолоченными углами, строгих очертаний] письменного стола - высокий и худой, прямой, как луч лазера, очень похожий на Леверлина, только длинные волосы совершенно седые. Подлинный аристократ - потому что выглядел величественнее любого дворецкого, а этого было невероятно трудно достигнуть. Рядом с ним стоял столь же старый человек в коричневой сутане с крестом Единого на груди - три перекладины и цветущее дерево вместо четвертой, верхней. Сварог порадовался, что не зря листал старые книги и нарядил Мару в платье до пола, фасона времен королевы-матери, - юность старого графа пришлась на эти именно бурные годы. Все действующие лица разглядывали друг друга с соблюдением максимально возможной учтивости. - Во времена королевы-матери столь юные девушки не стриглись столь коротко, - сказал наконец старый граф. - Коса считалась непременной принадлежностью всякой подлинной дворянки. Он не предложил сесть, что было плохим признаком. "Выставят", - подумал Сварог. И сказал столь же холодно-учтиво: - Возможно, вину этой юной дамы искупает то, что в дворянство она была возведена считанные дни назад... - Это совершенно меняет дело, - согласился граф. - Однако для подобных случаев были предусмотрены накладные косы. Вы об этом не знали? - Не подозревал... - Надеюсь, ко времени вашего второго визита упущение будет исправлено... если таковой визит состоится. Позвольте предложить вам кресла и представить моего духовника отца Калеба, священника храма на улице Смиренных Братьев (Отец Калеб молча склонил голову). У меня к вам несколько вопросов, барон... барон Готар, как мне доложили. Что до вашего баронства, не вижу ничего дурного в том, что старинный обычай ваганума был соблюден должным образом. Насколько мне известно, все происходило в полном соответствии с традициями. Да и предшественник ваш являл собой образец редкостной скотины, позорившей звание дворянина. Однако... Время от времени я смотрю телевизор... - Вы?! - искренне удивился Сварог. Насколько он был наслышан, граф считался яростнейшим противником всех и всяческих новшеств, в доме у него не было ни ташей, ни карбильских ламп [карбильские лампы - изобретенные в последнее время химические осветительные приборы, где всыпанный в воду порошок (остающийся гильдейским секретом) вызывает свечение, длящееся около двенадцати часов и достаточно яркое]. - Как лояльный подданный императрицы, я обязан повиноваться высочайшим указаниям. Смею вас заверить, я смотрю лишь придворную хронику, пренебрегая пошлейшими фиглярскими зрелищами. И едва лишь мне представится случай лицезреть императрицу, я немедленно выскажу все, что думаю о ее непозволительно коротких юбках - разумеется, в тех выражениях, какие титулованный дворянин может употреблять в присутствии венценосной особы. Но мы отвлеклись... В числе сопровождающих императрицу придворных мне довелось видеть и вас - в гвардейском мундире, со знаками камергера. Я не покажусь вам чрезмерно назойливым, если попрошу представиться полным титулом? - Отнюдь, - сказал Сварог. - Лорд Сварог, граф Гэйр, барон Готар, лейтенант Яшмовых Мушкетеров, камергер двора, кавалер ордена Полярной Звезды... В глубине души он рассчитывал произвести впечатление - но вышло, похоже, совсем наоборот. - Ваше небесное великолепие! - сварливо сказал граф. - Позвольте на правах старшего по возрасту выразить вам свое решительное порицание. Появлением на земле без надлежащей свиты и несоблюдением должного этикета вы позорите ваши титулы и положение. Говорю это вам совершенно откровенно. Буде вы чувствуете себя оскорбленным, прошу назвать вид оружия, какой вы предпочитаете, и с таковым проследовать со мной на лужайку перед домом. Если вы верите в Единого, отец Калеб выслушает и мою, и вашу исповедь, как требует дуэльный кодекс. Если же вы поклоняетесь ложным богам, предоставляю вам время, дабы совершить языческие ритуалы... - Я вовсе не чувствую себя оскорбленным, - сказал Сварог. - Ваши справедливые упреки наполняют мое сердце раскаянием... - больше всего он боялся, чтобы Мара не фыркнула. - Рад, что вы, в противоположность большинству нынешних молодых людей, способны испытывать раскаяние... Поймите, юноша: дворянин может странствовать переодетым в костюм человека, стоящего ниже его на общественной лестнице, лишь в двух случаях: когда речь вдет о выполнении возложенной лично венценосной особой миссии либо, - он сложил губы таким образом, что это могло означать и улыбку, - либо когда дело касается любовной интриги. В вашем случае, насколько я понимаю, дело обстоит иначе, и это позволяет мне выступить с упреками... "Ну, я ж тебя", - подумал Сварог, почтительно склоняя голову: - Ваше сиятельство, буквально на днях Геральдическая Императорская Коллегия постановила: лица, обладающие и земными, и небесными дворянскими титулами, вправе держать себя с соблюдением того этикета, каковой требуется для обладателя какого-то _о_д_н_о_г_о_ титула. Что было чистой правдой. Вот разве что единственным обладателем и земного, и небесного титулов был сам Сварог... - Это совершенно меняет дело, - сказал граф. - Прошу простить за поспешность. Однако очередного выпуска альманаха Геральдической Коллегии я еще не получал, что и подвигло на непродуманные высказывания... - Он торжественно выпрямился. - Можете всецело располагать мною, барон. Любое мыслимое содействие, какое только потребуется... - Благодарю, - сказал Сварог. - Любое мыслимое содействие оказывает ваш сын. Граф пошевелился - для него это явно было внешним признаком волнения. - Следовательно, я могу с полным доверием отнестись к его патенту на орден? Признаться, я не считаю этого шалопая способным на подделку бумаг императорской канцелярии, но вся эта история весьма загадочна - столь высокий орден на груди юнца столь сомнительной репутации... Поневоле закрадываются сомнения... - Отбросьте сомнения, - сказал Сварог. - Вам известно, что случилось недавно в Харлане? - Разумеется. - Мы там были вдвоем. И это все, что я могу сейчас сказать. - Барон, вы меня невероятно обрадовали... - Будьте к нему снисходительнее, - сказал Сварог. - Он серьезнее, чем вам кажется. - Быть может, в таком случае следует поручить ему тяжбу? - Вы с кем-нибудь судитесь? - Да, только что подал бумаги в коронный суд. Видите ли, барон, появление в Равене этих новомодных са-мо-ле-тов открыто и недвусмысленно нарушает "Закон о колдовстве", принятый триста восемьдесят четыре года назад королем Стениором Четвертым. Согласно этому закону, любое лицо, будь то ронерский подданный или иностранец, поднявшееся на глазах свидетелей в воздух, неважно, силой заклятья или с помощью каких-либо приспособлений, подлежит в зависимости от своего общественного положения либо сожжению, либо заключению в тюрьму, либо баниции [баниция - изгнание за пределы страны; баниция с непременным условием означает, что вернувшийся без разрешения изгнанник будет казнен ("баниция с плахой"), отправлен в тюрьму ("баниция с решеткой") или на каторгу ("баниция с кандалами")] с непременным условием. Я - достаточно просвещенный человек и понимаю, что колдовством здесь и не пахнет. Но поскольку закон до сих пор не отменен должным указом, он продолжает действовать. Поле для скачек, на котором нашли пристанище самолеты нашего нахального соседа, не принадлежит ни королевскому домену, ни ратуше - это выморочная коронная земля, подчиняющаяся юрисдикции коронного судьи Равены. Каковой в соответствии с "Законом о колдовстве" обязан немедленно принять меры к задержанию вышеозначенных лиц и предайте их суду с предварительным уничтожением вещественных доказательств путем публичного сожжения... - Великолепная мысль, граф, - сказал Сварог. - С вашего позволения, я немедленно готов обсудить ее с вашим сыном, как и другие, не менее серьезные вопросы, ради которых я и прибыл. - Не смею вам мешать, барон. - Когда Мара поднялась вслед за Сварогом, граф поспешно добавил: - Простите, лауретта, но я вынужден просить вас остаться и удовольствоваться моим обществом. Юная незамужняя дама не может находиться без камеристки в комнате, где присутствуют холостые дворяне... Мара обреченно уселась вновь. Сварог ободряюще ей подмигнул и пошел за дворецким. Видимо, он не опомнился еще от беседы со старым графом - войдя в указанную ему комнату Леверлина, начал было велеречиво: - Позвольте, граф, узнать результаты возложенного на вас поручения... - спохватился, досадливо махнул рукой. - Тьфу ты... - Вот так и живем, - сказал Леверлин. - Рискнешь остаться на обед - каждая новая тарелка будет ставиться перед тобой под звуки четырех фанфар и вопли мажордома. "Жаркое его небесного великолепия!", "Салфетка его небесного великолепия!" Останься обедать, умоляю! - Черта с два, - сказал Сварог. - Спасибо, что предупредил... Итак? - Ты не станешь на меня сердиться? - За что? - Да сожгли мы твою книгу, - сказал Леверлин. - Под утро мы с отцом Калебом, найдя искомое, посоветовались и решили - лучше этому ученому труду вылететь в трубу с пеплом. А гореть она не хотела, крайне неприятное было зрелище... - Да черт с ней, раз вы нашли... - сказал Сварог нетерпеливо. - В чем там секрет? - Целая глава была посвящена искусству создания виденного тобою двойника - под благозвучным названием "чегаор-тетайн". Подробности этого процесса не стоит повторять, да и вряд ли они тебя заинтересуют... Кроме одной, самой существенной и объясняющей кое-что. Жизни такому двойнику отведено на три недели. Три и семь - Изначальные, похоже, придерживались той же магии чисел, что иные наши колдуны... Три недели. Отсюда следует: примерно через шестнадцать дней пребывающее сейчас во дворце создание перестанет существовать - и зрелище будет красочное, с эффектами... Правда, есть средство сохранить двойника неограниченно долгое время. Для этого нужно, чтобы прообраз, настоящая Делия, был с соблюдением особого ритуала принесен в жертву в присутствии двойника. Тогда подменыш обретет плоть и кровь, долгую жизнь всецело подвластной создателю куклы... Если с книги не сняли копии и никто после смерти Сенгала не знает ритуала, мы наполовину выиграли. Но я склонен допускать худшее... - Я тоже, - сказал Сварог. - У Сенгала не могло не остаться сообщников. Такое предприятие требует организации... - И что ты намерен делать? Сварог достал сигарету и пустил дым в потолок: - А ничего. Они сами загнали себя в ловушку. Им непременно придется доставить Делию во дворец, к двойнику, а не наоборот. Если ее отыщут раньше нас, именно те, кто собирается "закрепить" двойника, вмешаются люди протектора. Если ее отыщут те, кому она нужна, как ключик к трем королевствам, бабка-гусятница сумеет определить ее новое укрытие. И мы перехватим их по дороге. Наконец, нам самим может повезти. Видишь какие-нибудь изъяны в моей задумке? - Пожалуй, нет. Разве что ее попытаются убить... - Убить ее попытаются не раньше, чем она попадет ко мне. Никак не раньше... 12. "Я ЕЕ НАШЕЛ!" Сварог по сути бездельничал. Он навестил сначала Орка, потом снольдерского любителя риска, разговаривал с обоими недолго, чуть ли не стоя, создавая впечатление, что невероятно спешит. Уже возле особняка Орка к нему обрадованно сели на хвост потерявшие было след шпики - с которыми он учтиво раскланялся из коляски. Того, получившего от Мары монетой в глаз, он больше не видел - но один из новых, хоть и не похожий внешне на горротца, при каждом резком движении девчонки торопился отъехать подальше, что выдавало его принадлежность к белому флагу с черным солнцем. Остаток этого дня и весь следующий Сварог болтался без дела по дому графини, готовому к любым неожиданностям: у ворот и в саду прохаживались вооруженные дворяне, вдоль стен, позвякивая скользившими по натянутым канатам цепями, бегали здоровенные псы мясницкой породы, черные, гладкошерстные, с отрезанными ушами и хвостами. Гребень стены покрылся железными "ежами", ворота закрыты плетенками из колючей проволоки. Все слуги вооружены. Особняк стал наглядной иллюстрацией к историческому роману о войне Кабанов с Волками [междоусобная война двух дворянских группировок, длившаяся в период Троецарствия около шести лет; символом одного лагеря был дикий кабан, другого - волк], когда лихие налеты средь бела дня на городские дома недругов были делом самым обычным. Войдя в азарт, Маргилена велела было выкатить из каретного сарая две старинные фамильные пушки, но Сварог ее отговорил, пожалев пауков, давно устроивших в жерлах дачи. По городу ползали пущенные людьми Гинкера слухи - что барон Готар собирается перевезти в дом графини сокровища своего предшественника и загодя принял меры предосторожности. На самом деле Сварог, превращая особняк в крепость, хотел заставить своих конкурентов решить, будто найденную принцессу он намерен укрывать у графини. Между тем укрыть ее должна была бабка-гусятница... Конкуренты не дремали. В окошках дома напротив порой довольно откровенно поблескивали стекла наведенных на особняк подзорных труб. Время от времени по улице проезжали и проходили субъекты, чья профессия сомнений не вызывала. Все эти знаки внимания Сварога мало занимали и ничуть не трогали. Он довольствовался тем, что без особой необходимости частенько обходил посты. И ждал. То есть делал единственное, что мог. Если так вели себя и остальные главные игроки, ситуация не имела в шахматах ни аналогии, ни названия - участники игры отошли от доски, а их пешки, кони и слоны совершенно самостоятельно носились по черным и белым квадратам, не нанося урона противнику. Тяжба старшего графа прямо-таки молниеносно закончилась его полным поражением. Король Конгер Ужасный, узнав о поступившей к коронному судье жалобе на нарушение "Закона о колдовстве", не стал ни гневаться, ни ввязываться в затяжную возню судейской бюрократии. В тот же самый день снольдерские самолеты перелетели на заброшенный ипподром, принадлежавший самому королю, а королевские домены, считалось, вне всяких законов, кроме воли венценосца... Изящный ход, беспроигрышный и не ведущий за собой никаких репрессий. Узнав о нем, Сварог совершил действия, недвусмысленно квалифицировавшиеся законами Ронеро как "оскорбление величества словом". Но поскольку свидетелями были люди верные - Мара и отрешенный от всего сущего, кроме "пятнашки", граф Дино, - Конгеру так и не довелось узнать, что некий барон назвал его в сердцах сукиным котом и осколком феодализма. Впрочем, последнее оскорбление вряд ли понял бы и король, и зловещая Багряная Палата... За бабку-гусятницу Сварог не беспокоился - он приезжал туда, убедившись, что слежки нет. Трудами барона Гинкера из домика напротив выставили хозяина-огородника, спо