, вольнодумцев, всех нарушивших вышеприведенные запреты... Каждый, кто уверяет, будто в России инквизиции никогда не существовало, -- либо лукавит, либо не знает истории... Старообрядцев при Петре преследовали жесточайше. С них, в частности, брали особый двойной налог -- исключительно в целях притеснения. На приведенном рисунке изображена бляха, свидетельствовавшая, что пошлина за право ношения бороды уплачена (по ребру идет надпись "Борода лишняя тягота"). Эту бляху полагалось постоянно носить на груди -- опять-таки в издевательских целях*. Позже родилось еще одно нововведение -- все старообрядцы должны были отныне носить на спине желтые лоскуты материи (рис. 1.27). * Ежегодный налог со старообрядца, не расставшегося с бородой, составлял 450 руб. в ценах 1913 г. Любители истории могут сами высчитать, мала или велика эта сумма. (Делайте со мной что хотите, но я уверен, что именно у Петра нацисты впоследствии заимствовали идею желтых звезд, которые должны были носить на груди евреи. Все совпадает -- сама идея, цвет материала. Один из гитлеровских идеологов, Розенберг, родился на территории Российской империи, учился в Прибалтике, неплохо изучил историю царствования Петра...) До сих пор в исторической (сугубо научной и художественной) литературе описывается, как "фанатичные староверы" занимаются самосожжением. И мало кто знает, Что в 1691 г. двести самых уважаемых "иноков и учителей" старообрядчества, собравшись на совет, единогласно осудили практику самосожжения, и в самом деле встречавшуюся. Было выпущено "отразительное писание", беспощадно осуждавшее проповедников самосожжения, как одержимых "неразумным и бесовским наваждением". А посему читателю представляется самому определить, к то же в таком случае виноват в многочисленных массовых сожжениях старообрядцев во времена царствования Петра, кто подносил огонь к избам, где были заперты староверы... Со старообрядцами рука об руку боролись церковные и светские власти. Когда игумен Питирим и его подручные не добились ни малейшего успеха в "обращении" керженских старообрядцев, в Нижний Новгород на помощь им нагрянул гвардейский капитан Юрий Ижевский, получивший право своей властью загонять староверских монахов и монахинь в православные монастыри, а укрывавшихся от уплаты двойных податей отправлять на каторгу. Пославший его Петр настоятельно рекомендовал "приискивать" за виновными чисто уголовные вины. Так и писал бравому капитану: "Буде возможно явную вину сыскать, кроме раскола, таких с наказанием и вырезав ноздри, ссылать на галеры..." Легко догадаться, что Ржевский без труда "сыскивал" мнимые преступления... Сохранился его отчет: "Ныне до вашего величества послал раскольников необратных и замерзелых, они же и указу твоему учинились противны, положенного окладу платить не хотят, и за то биты кнутом, и вынуты ноздри, и послано на каторжную работу числом 23 человека... да женского пола 46 человек замерзелых послал в девичьи монастыри -- положенного окладу платить отреклись, и за то учительницы их биты кнутом 13 человек..." Немного позже Питирим, чтобы уличить старообрядцев в ереси, пошел на прямой подлог: по его приказу была изготовлена якобы "старинная" книга, так называемое "Соборное деяние на еретика Мартына". В ней утверждалось, что еще в 1147 г. в Киев пришел монах Мартин, армянин по происхождению, стал проповедовать двуперстие и все прочие заблуждения, свойственные раскольникам XVII в., однако в 1157 г. собор русских епископов осудил Мартина, назвав двуперстие "армянским кукишем". О последующих событиях много писали русские историки, поскольку старообрядцы (целая группа под водительством дьякона Александра) самым тщательным образом исследовали "древнюю книгу" и неопровержимо доказали, что это сочиненная в нынешнем году подделка. Этой истории самой по себе посвящены отдельные научные труды -- проведенная Александром экспертиза считается первым в российской истории палеографическим анализом старинной рукописи, и современные исследователи до сих пор используют практически те же методы, какими руководствовался дьякон. Однако Питирим ответил более весомым аргументом -- приказал взять Александра под стражу (впоследствии дьякона били кнутом и казнили). А "Соборное деяние" продолжали распространять как ни в чем не бывало... Пытать Александра и предать его смерти письменно распорядился сам Петр. То же самое творилось по всей стране. "Всюду проповедничество предпочитало вместо действия словом вступать в союз с гвардии капитанами, всюду увещевали людей, заковав их предварительно в кандалы, и всюду результат был одинаков: кто был послабее, те объявляли, что раскаиваются, а более сильные почувствовали еще глубже ров, возникший между ними и господствовавшей церковью". Другими словами, в результате прямо-таки гестаповской борьбы Петра со староверами очень большой процент трудолюбивого, искренне верующего населения был форменным образом поставлен вне закона и подвергся постоянным преследованиям. В свою очередь, это вело к еще большему ожесточению нравов, застою в экономике. В свое время подобное наблюдалось во Франции -- изгоняя гугенотов, страна лишилась множества искусных ремесленников, преуспевших купцов, интеллектуалов, от чего выиграла Англия, приютившая беглецов (именно они и помогли претворить в жизнь то, что именуется "английской промышленной революцией"). Так и в России: трудолюбивые, грамотные старообрядцы исключались из деятельности на благо страны, вынужденные массами бежать кто в глухие места, кто в Жечь Посполитую (в нашей историографии совершенно не изучена весьма интересная тема -- огромный вклад, который внесли староверы в процветание той же Литвы. В точности как гугеноты в Англии). И, наконец, одно из самых страшных последствий петровских реформ -- фактический раскол простого народа и "верхнего мира" на две разных нации. Возникло две нации, две культуры, два мира... Разумеется, до Петра не было никакой идиллии -- помещики и бояре угнетали "черный люд" почти столь же тяжко. Но между боярином и его крестьянином не было пропасти -- оба носили одинаковую одежду, различавшуюся лишь материалом, оба ходили в одну и ту же церковь, принадлежали к одной культурно-духовной общности. После петровских преобразований "барин", городской, образованный и одевался иначе, и лицо у него было "босое", и родного языка он сплошь и рядом не знал. Сохранились свидетельства современников, как в 1812 г. простонародье таскало в московскую полицию "французских шпионов" -- схваченных на улицах дворян, которые изъяснялись меж собой по-французски. Они были не виноваты -- просто-напросто родного языка не знали и говорить по-русски даже на самые простейшие темы не могли. Из этих искорок, понемногу тлевших, и разгорелось на всю Россию в 1917-м пожарище, слизнувшее помещичьи усадьбы, а заодно и библиотеку Блока -- какие там, к черту, жидомасоны, всего лишь лопнул нарыв, вздувшийся еще при Петре, бесповоротно расколовшем нацию... ИТОГ Время от времени (к счастью, все реже и реже) иные исследователи в поисках очередной сенсации начинают вспоминать о "загадке", якобы сопровождавшей кончину Петра. Слабеющая рука Петра (умирающего то ли от простуды, то ли от скверно залеченной венерической болезни) нацарапала лишь два слова "Отдайте все..." -- и бессильно упала. Вот и гадают, вот и ломают головы -- кому же наш "госмударь всея Руси" собирался оставить страну? Печальный итог в том и состоит, что сам Петр не мог не понимать: наследство оставить некому! Супружница Екатерина глупа, распутна и откровенно спивается. Елизавете всего шестнадцать. Другой дочери, Анне, семнадцать. Внуку Петру Алексеевичу десять. Молодые племянницы Анна и Екатерина замужем за иностранными князьками (первая, впрочем, уже вдова). Племянница Прасковья умом не блещет... НАСЛЕДНИКА НЕТ. Чье имя не напиши, он или она неминуемо станут игрушкой в руках приближенных -- казнокрадов, мотов, озабоченных лишь собственным преуспеянием. Иллюзий на их счет сам Петр никогда не питал, в глаза говорил, что прекрасно понимает: после его смерти пустят прахом все наследие... Не мог Петр этого не понимать. Прекрасно знал. А потому -- нет никакой загадки. "Завещание", можно ручаться, осталось недописанным не потому, что холодеющей руке не хватило какой-то минуты. Петр, несомненно, заранее пытавшийся предугадать ход событий после своей смерти, попросту осознал: называть чье бы то ни было имя бесполезно. Потому что не будет продолжателя. И это недописанное завещание, каракули на грифельной доске -- свидетельство полного и окончательного краха, который умирающий Петр, нет сомнений, успел осознать во всей полноте. Драконы сплошь и рядом умирают бесславно, не в бою -- в сырой пещере, под писк крыс, уже нагло высунувшихся из всех углов, уже прикинувших, как будут обдирать чешую, чтобы добраться до остывающего мясца... ПОТОМКИ К Петру (в отличие от многих других самодержцев) отношение потомков было неоднозначным с самого начала, и разброс мнений оказался особенно велик... Уже в конце XVIII в. князь Щербатов написал прекрасную, до сих пор не устаревшую работу, исследование, впервые, наверное, в российской историографии поставившую вопрос виртуальности: как развивалась бы Россия, не будь Петра? У Щербатова есть примечательная фраза: "Нужная, но, может быть, излишняя перемена". Чуть позже Радищев, по сути, вторил Щербатову, пусть и с другой колокольни: "И я скажу, что мог бы Петр славнее быть, возносяся сам и вознося отечество свое, утверждая вольность частную". Но как раз "вольность частную" наш сатрап и подавлял с небывалым прежде усердием... Пушкин поначалу написал "Полтаву" -- одно из ярчайших в русской литературе восхвалений Петра. Однако, возмужав и посерьезнев, за сто пятьдесят лет до Стивена Кинга создал великолепный "роман ужасов" -- поэму "Медный всадник", где Петр уже совсем иной, прямой аналог современных полусгнивших зомби и прочих "живых мертвецов", с тупой непреклонностью преследующих вопящих от страха беглецов... Крайне символично, между прочим, что картечь Николая I, 14 декабря 1825-го покончившего с последней отрыжкой "вольностей гвардейских", стегнула и по Медному всаднику. Не менее символично и то, что декабристы для своей ублюдочной пародии на прошлые гвардейские перевороты выстроились как раз вокруг памятника Петру... Ситуация стала еще более интересной, когда в России стала издавать осмысленные звуки интеллигенция (не путать с интеллектуалами!), по своей сути как раз и являвшаяся одним из монструозных порождений петровских ломок. Под интеллигенцией и здесь, и далее я всегда полагаю в виду нечто строго конкретное: аморфное скопище субъектов, получивших некоторое образование (точнее, нахватавшихся вершков) и одержимых параноическим апломбом быть "духовными вождями и учителями", равно как и "совестью народной". Радикальной интеллигенции Петр как раз пришелся по нутру -- подобно всякому, славному разрушением. Белинский, бледная поганка российской общественной мысли, изощрялся, как мог, и в прозе, и в стихах: Россия тьмой была покрыта много лет, Бог рек: да будет Петр -- и был в России свет. Здесь проявилась еще одна видовая черта отечественной интеллигенции, превращающая ее в вульгарную "образованщину": полнейшее невежество в истории. В письме Кавелину Белинский не менее категоричен: "Для меня Петр -- моя философия, моя религия, мое откровение во всем, что касается России. Это пример для великих и малых, которые хотят что-либо сделать, быть чем-нибудь полезным". Радикалы и революционеры Петра как раз обожали. Белинскому вторил "московский бастард" Герцен: "Петр, Конвент научили нас шагать семимильными шагами, шагать из первого месяца беременности в девятый". И зашагали... Советские историки любили важно отмечать, что "Ленин в высшей степени положительно относился к деятельности Петра I". ("Вождь мирового пролетариата" в данном случае всего лишь следовал за Энгельсом, еще одним почитателем разрушения и вселенской ломки, назвавшим Петра "действительно великим человеком". Маркс считал Петра гением, деятельность Петра -- "исторически оправданным закономерным историческим процессом".) Так что среди учителей Ильича несправедливо будет числить лишь Маркса с Энгельсом -- эту сомнительную честь разделяет и Петр, названный Герценом "революционером на троне". Он же, Герцен, говаривал, что Петр был "первой свободной личностью в России". Спорить с этим нельзя -- беда только, что Петр был еще и единственной свободной личностью в России, все прочие, от фельдмаршала, до крестьянина, -- по сути, рабами... А уж особенно интеллигенции, разумеющей лишь внешние признаки, нравилось, что Петр "поставил Россию в ряд с западными державами". И никто не задумывался, какой ценой... Главное, все брили бороды и носили европейское платье. Суть глубинных процессов интеллигенция понимать не в состоянии... Лев Толстой поначалу относился к Петру прямо-таки восторженно, собирался писать роман о нем, но впоследствии наступило отрезвление, и Толстой оставляет такие строчки: "Был осатанелый зверь..." "Великий мерзавец, благочестивейший разбойник, убийца, который кощунствовал над Евангелием..." Говорил о Петре I и его сподвижниках: "...убивали людей. Забыть про это, а не памятники ставить". Алексей Толстой до того, как пришел на службу к большевикам, высказывался о Петре несколько иначе, чем в своем будущем романе (талантливом, несмотря ни на что): "Но все же случилось не то, что хотел гордый Петр: Россия не вошла, нарядная и сильная, на пир великих держав. А, подтянутая им за волосы, окровавленная и обезумевшая от ужаса и отчаяния, предстала новым родственникам в жалком и неравном виде -- рабою. И сколько бы ни гремели грозно русские пушки, повелось, что рабской и униженной была перед всем миром великая страна, раскинувшаяся от Вислы до Китайской стены". Тот же Герцен выразился как-то, что "Чингисхан с телеграфом хуже, чем Чингисхан без телеграфа". Именно таким "Чингисханом с телеграфом" и был Петр, и добавить мне больше нечего... Кстати, любопытнейшие рассуждения о природе "консерваторов" и "либералов" мне встретились в воспоминаниях митрополита Вениамина (Федченкова), в той их части, где речь идет об участии его в продолжавшемся девять месяцев Московском Церковном Соборе, открывшемся вскоре после Февральской революции: "Большинство было, в общем, консервативно, но в хорошем смысле этого слова: было по сердцу добрым, желало помочь устроению жизни, готово было к жертвенности, не гордилось собою, считалось с братским мнением Других, было достаточно свободно в своем понимании окружающих обстоятельств. Обычно слово "консерватор" считалось в русском интеллигентском воззрении синонимом тупости, злобы. По совести сказать, на Соборе было как раз обратное. Вот либералы (они почти все вышли из преподавательской, отчасти и профессорской среды духовных школ) были действительно раздражены, злобны, упорны в своем либерализме, партийно нетерпимы и просто злостно тупы... они очень не любили повиновения, послушания, признания авторитетов, любви и уважения к начальству. Наоборот, всячески унижать то, что выше их, лишать прав, ограничивать, отвоевывать привилегии самим себе, командовать над другими -- вот их свойства. И чего бы ни коснулось, они готовы тотчас же в злобный бой против инакомыслящих... как люди с самоуверенным духом, большими знаниями и способными развязными языками, они производили большой шум: и по количеству подобных ораторов (они всегда выступали!), и по горячим речам их иногда казалось, будто чуть не весь Собор мыслит так, как они звонят. Но когда дело доходило до решений... эта десятая частичка оставалась в меньшинстве" [33]. Прошло восемьдесят лет, но отечественные интеллигенты и либералы не изменились ни на йоту. Все вышеприведенное прекрасно описывает и нынешних. Злобный бой против любого инакомыслия, жажда власти, стремление лишать оппонента всех и всяческих прав... Вот только знаний не в пример меньше, старая интеллигенция при всех своих недостатках была все же хорошо образована, а нынешняя -- совки-с... Между прочим, знаменитое крылатое выражение " Петр прорубил окно в Европу" выдумано не в России -- этот пассаж впервые употребил в 1769 г. в своих "Письмах о России" итальянец Франческо Альгорроти. Хорошо, что наши соотечественники не причастны хотя бык этой глупости. В самом деле, эпитет выбран неудачнейше. Нормальный человек прорубил бы дверь. Реформы, лезущие в окно -- зрелище довольно сюрреалистическое... ВИРТУАЛЬНОСТЬ Как же без нее? Никуда нам не деться от виртуальности... В истории был шанс обойтись без Петра. Я имею в виду до сих пор не проясненные до конца события в ночь с 7 на 8 августа 1689 г. Сторонники Софьи уверяли, что в ту ночь приверженцы Петра намеревались занять Кремль, убить царевну и Ивана. Сторонники Петра уверяют, что все обстояло как раз наоборот, и люди самого энергичного и решительного из сторонников Софьи стрелецкого начальника Федора Шакловитого хотели убить Петра. Кто прав, неизвестно. Вероятнее всего -- и те, и другие. В обоих лагерях хватало деятелей, понимавших, что мирным путем решить проблему не удастся. Главное, той ночью Петр мог быть убит (впрочем, его могли убить и много раньше, когда в Кремль ворвались верные Софье стрельцы, недовольные тем, что "младший" обошел "старшего"). Что тогда? Ответ один: медленное (но не ставшее из-за этого порочным), эволюционное развитие. Реформы, проводимые с гораздо меньшей кровью, не сотрясшие страну столь жестоко, не создавшие непреодолимой пропасти меж высшими и низшими, меж народом и государством, церковью и народом. Все, что нам известно о достижениях России допетровской эпохи, позволяет говорить с уверенностью: не было бы никакого "застоя". И не было бы кровавого вихря... Советский историк Н. Молчанов, апологет Петра, защищал избранный тем путь развития довольно оригинально. Вспомнил о так называемом "плане Лейбница". В 1670 г. Лейбниц разработал план создания так называемого Европейского союза, призванного обеспечить Европе вечный мир. Для этого, по Лейбницу, излишнюю энергию ("пассионарность", сказал бы Гумилев) следовало направить на колониальную экспансию. Англии и Дании, по Лейбницу, следовало колонизировать Северную Америку, Франции -- Африку и Египет, Испании -- Южную Америку, Голландии -- Восточную Индию, Швеции -- Россию. И вот уже Молчанов заламывает руки в наигранном ужасе: "Нашей родине угрожало колониальное рабство" [126]. Да полноте... Поневоле припоминается русский лубок времен Крымской войны: "Вот в воинственном азарте воевода Пальмерстон поражает Русь на карте указательным перстом"... То, что этот план придумал "сам" Лейбниц, еще ни о чем не говорит. "Россия -- не Африка", как выражался казачий урядник из романа Пикуля. Вряд ли у Швеции хватило бы сил не то что "колонизовать" Россию -- отхватить кусок территории. Это швеям не удалось даже в тяжелейшие времена Смуты... И потом, вся колониальная экспансия, как бы энергично она ни проводилась, никоим образом не уберегла Европу от войн -- а следовательно, "план Лейбница" остается очередной утопией, согласно известной русской солдатской песне совершенно не учитывавшей овраги... Лично мне гораздо ближе точка зрения историка П.Н. Милюкова, писавшего: "Ценой разорения страны Россия возведена была в ранг европейской державы... Политический рост государства опять опередил его экономическое развитие". В первом томе "Истории России", вышедшей в 1935 г. на французском языке в Париже под редакцией Милюкова, глава о петровских преобразованиях имеет многозначительный заголовок: "Результаты реформы: хаос". И, наконец, во времена петровского правления наблюдались две любопытных "развилки в истории" -- точки, где отечественная история могла свернуть на другие рельсы. Первая развилка касается Петербурга, который при определенных обстоятельствах мог и не подняться на брегах Невы. Если бы Петр захватил Ригу на несколько лет раньше, а не в 1710 г., в постройке Санкт-Петербурга не было бы ровным счетом никакой нужды. Рига являлась уже готовым портом на Балтике, мало того, ее гавань была свободна ото льда на целых шесть недель дольше, чем Невская губа. В новой столице у Петра, в общем, не было особой необходимости -- ему нужны были крепость на Балтике и порт, позволивший бы вести морскую торговлю по той же Балтике, в обход Архангельска. Обоим условиям вполне отвечала Рига. Окажись она в руках Петра году в 1702-м, десятки тысяч людей не погибли бы в непосильных трудах посреди гнилых болот. Правда, при этом варианте не было бы Эрмитажа и многого другого, но когда вопрос стоит именно так, лучше уж обойтись без Адмиралтейства и Эрмитажа... Виртуальность, вернее, "развилка" номер два -- судьба Елизаветы Петровны. В 1722 г. Петр всерьез намеревался выдать ее за одного из принцев французского королевского дома, юного герцога Шартрского, а впоследствии, после смерти тогдашнего польского короля Августа Саксонского, посадить зятя с дочерью на польский престол. Интереснейшая виртуальность! В случае ее осуществления я не берусь наскоро просчитывать возможные варианты, оставляя это другим. Возможно, Елизавета при этом раскладе никогда не оказалась бы на русском престоле. Возможно, Жечь Посполита избегла бы раздела. Возможно, обе страны образовали бы единую державу... Увы, мне просто некогда в рамках этой книги решать столь сложные уравнения. В реальной жизни брак не сложился -- из-за происков английского короля Георга I, старого недруга Петра. Герцог Шартрский в конце концов женился на немецкой принцессе, а Елизавета осталась дома... СМЕРТЬ ИДЕАЛИСТА ...СЛИШКОМ ВСЕ ОЧЕВИДНО? Когда заходит речь о Петре III -- первом в восемнадцатом столетии законном императоре России, стоит подчеркнуть сразу: в удивительном единодушии сливаются те, кто обычно согласия меж собой достигнуть ни за что не способны. И если оппонент скажет "белое", из чистой вредности начнут кричать: "Черное!" Есть, однако, исключения... К примеру, числящийся среди либералов и демократов питерский историк Е.В. Анисимов и один из самых упертых "национал-патриотов" москвич М. Лобанов поносят Петра чуть ли не одинаковыми словесами. "Недалекий" -- рубит сплеча питерец. "Холуй Пруссии, враждебный всему русскому, -- подхватывает москвич. -- Слишком все очевидно". Очевидно? Недолгое царствование Петра III, его незаурядные реформы были настолько оболганы и вымазаны черной краской, что чуть ли не двести лет историческая наука вместо объективного подхода пробавлялась сплетнями и анекдотами о Петре, -- а следом тянулась и литература. Причины лежат на поверхности. Беспристрастные свидетели, те, кто находился рядом с Петром, либо предали его, либо более тридцати лет провели в своих отдаленных имениях. И вдобавок три главных создателя легенды о "дурачке" и "прусском холуе" были, надо признать, людьми в высшей степени незаурядными... Это, во-первых, сама Екатерина II. Во-вторых, княгиня Екатерина Дашкова. И последний -- Андрей Болотов. Личности крупные и интереснейшие. Дашкова -- филолог и писательница, директор Петербургской Академии наук и президент основанной при ее прямом участии Российской Академии (занимавшейся разработкой русского языка и литературы). Болотов -- офицер в отставке, ученый и писатель, один из основоположников русской агрономической науки, автор классического труда "О разделении полей" и многотомных любопытнейших воспоминаний. Авторитет их в свое время был слишком велик. Настолько, что совершенно забытыми оказались другие мнениях мало кто помнит, что весьма положительную оценку Петру в бытность его и наследником, и императором дали столь видные деятели русской культуры, как В.Н. Татищев, М.В. Ломоносов, Я.Я. Штелин. А Гаврила Державин назвал ликвидацию Петром жуткой Тайной канцелярии " монументом милосердия"... Карамзин еще в 1797 г. решительно заявлял: "Обманутая Европа все это время судила об этом государе со слов его смертельных врагов или их подлых сторонников..." Побудительные мотивы "тройки критиков" предельно ясны. Екатерина II, свергнувшая супруга и молчаливо одобрившая его убийство кучкой гвардейской сволочи, более всех остальных нуждалась в том, чтобы создать образ кретина и предателя русских интересов. Дашкова -- ее сподвижница по перевороту, а кроме того, княгиней двигали чисто личные причины (любовницей Петра, крестного отца Дашковой, была ее родная сестра Елизавета Воронцова). Болотов -- давний приятель Григория Орлова. Все трое задним числом поливали Грязью покойника -- и, скорее всего, сами верили в то, что писали... Хотя шитые белыми нитками места видны невооруженным глазом. Типичнейший пример: до своего вступления на престол Екатерина выражалась о муже следующим образом: "Тогда я впервые увидела великого князя, который был действительно красив, любезен и хорошо воспитан. Про одиннадцатилетнего мальчика рассказывали прямо-таки чудеса". В окончательном варианте своих "Записок", десятилетия спустя, императрица решительно "меняет показания": "Тут я услыхала, как собравшиеся родственники толковали между собою, что молодой герцог наклонен к пьянству, что приближенные не дают ему напиваться за столом". С великолепным пренебрежением к логике Петр в одном месте обвиняется в "неспособности исполнять супружеский долг", а в другом -- в амурах с Елизаветой Воронцовой, на которой, вот наглость, возмечтал жениться (учитывая, что Екатерина к тому времени меняла любовников, как перчатки, откровенно пренебрегая мужем, желание Петра вступить в новый брак вовсе не выглядит ни странным, ни глупым*). * Между прочим, такие намерения были как раз возвратом к старым русским обычаям, когда цари брали в жены соотечественницдворянок. Дашкова, поддерживая легенду о "глупости" Петра, сама же приводит высказывание, с которым к ней однажды обратился Петр: "Дочь моя, помните, что благоразумнее и безопаснее иметь дело с такими простаками, как мы, чем с великими умами, которые, выжав весь сок из лимона, выбрасывают его вон" [54). Впоследствии все произошло именно так: императрица отбросила Дашкову, как выжатый лимон... Болотов, собравший немало анекдотов о "ничтожном" монархе и отстаивавший версию о "всенародном возмущении" императором, однажды проговаривается: "Как вдруг получаем мы то важное и всех нас до крайности поразившее известие, что произошла у нас в Петербурге известная революция..." "Не могу и поныне забыть того, как много удивлялись все тогда такой великой и НЕОЖИДАННОЙ перемене, как и была она всем поразительна..." [16]. Прав ли Болотов, утверждая, что Петр "возбудил в народе на себя ропот и неудовольствие", "сие народное неудовольствие было велико"? Никоим образом. Сохранившиеся свидетельства рисуют совершенно иную картину. Впрочем, начнем по порядку и подробно рассмотрим главные обвинения (они же -- мифы) против Петра. Миф 1. "Петр питал нездоровое поклонение перед Фридрихом и предал интересы России, отдав Фридриху завоеванную русскими Восточную Пруссию. Общественное мнение России было возмущено миром с Пруссией". Начнем с того, что никакого "общественного мнения" в России тогда не существовало и существовать не могло. Как не существовало ничего подобного в других абсолютистских державах -- во Франции, в Пруссии, Австрийской империи. В те годы только Англия могла похвастаться тем, что можно назвать общественным мнением: независимые газеты, независимые депутаты парламента (правда, при необходимости редакторов запросто ставили к позорному столбу, а депутатов отправляли за решетку, но это уже другая история). Быть может, "всенародное возмущение" охватило русские полки, воевавшие с Фридрихом? Позвольте этому не поверить. Солдат всегда, везде, во все времена радовался окончанию войны -- только безумец может испытывать сожаление, узнав, что идти на смерть отныне не придется. Тем более, что речь шла не о войне ради защиты родины от вторгшегося неприятеля, -- вряд ли русский солдат знал толком, ради чего его погнали за тридевять земель и заставили сражаться с пруссаками. Разумеется, русские в этой войне проявили самый высокий героизм -- но цели войны были их пониманию чужды. У России просто-напросто не имелось своих поводов для войны, не было меж Пруссией и Россией противоречий, требовавших решения посредством войны! В Семилетнюю войну Россию откровенно втравили Англия и Франция, использовав в качестве неисчерпаемого резерва пушечного мяса, для решения своих проблем. Не зря императрица Елизавета Петровна долго и упорно противилась объявлению войны Пруссии, но ее буквально вынудила к этому придворная клика во главе с великим канцлером Бестужевым, продажной шкурой, бравшей взятки едва ли не со всех европейских дворов. "Союзники" России преследовали свои цели, а канцлер Бестужев отрабатывал "дачи" -- только и всего... Безусловно, Петр III относился к Фридриху с нескрываемым уважением, но почему он не имел права уважать одного из лучших европейских полководцев того времени? Нелишне вспомнить, что сама Дашкова называла Фридриха "самым великим государем". Сцены, когда Петр якобы целовал портрет Фридриха или становился перед ним на колени, -- не более чем злые анекдоты. Прилежно записавший их Болотов честно признавался: "Самому мне происшествия сего не доводилось видеть, а говорили только тогда все о том". О многом можно сказать именно так: никто не видел, но все говорили... Будучи еще великим князем, Петр, по свидетельству Штелина, "говорил свободно, что императрицу обманывают в отношении к прусскому королю, что австрийцы нас подкупают, а французы обманывают. Мы со временем будем каяться, что вошли в союз с Австрией и Францией". Последующие события доказали, что эти слова были прямо-таки пророчеством. Французская армия дважды вторгалась на территорию России, а Австрия всегда вела враждебную России политику (взять хотя бы классический пример, когда во время Крымской войны пришлось держать на австрийской границе целую армию, чтобы предупредить вполне возможное вторжение). И наоборот: с 1762-го по 1914-й год не было ни единого военного конфликта меж Пруссией (Германией) и Россией. Да и война 1914-го года -- если вдуматься, трагическое недоразумение, по большому счету, ненужное обеим державам... До сих пор никто из историков, писавших о русскопрусской войне, не придавал нового значения так называемому "делу Зубарева", одной из загадок XVIII века... Напомню вкратце. В Пруссии был задержан тобольский мещанин Иван Зубарев, старообрядец, имевший какие-то дела с тамошними собратьями по вере. Согласно официальной версии, он был завербован прусской разведкой, получил даже патент на чин полковника прусской службы -- и отправлен в Россию, будто бы устроить там бунт против Елизаветы, освободить из заключения в Холмогорах свергнутого императора Иоанна Антоновича. Причем в Холмогоры якобы должны были приплыть на помощь прусские военные корабли... Дело Зубарева всегда вызывало интерес своими странностями: по сохранившимся свидетельствам, с тоболяком отчего-то обошлись в России предельно мягко -- всегонавсего отправили в ссылку, а там, по некоторым данным, и вовсе простили. Именно эта мягкость позволила некоторым историкам выдвинуть версию, что мнимый раскольник был русским разведчиком, внедрившимся в секретную службу Фридриха. Никто, повторяю, не занимался третьей возможной версией. Зубарев мог оказаться не перевербованным эмигрантом и не русским контрразведчиком, а одним из агентов великого канцлера Бестужева. Вся эта операция могла быть затеяна с вульгарной целью окончательно склонить Елизавету к войне с Пруссией. Трудно представить, чтобы Фридрих, реалист до мозга костей, всерьез мог планировать морской рейд в Холмогоры. Да и зачем ему был нужен забытый всеми Иоанн Антонович, если симпатии к прусскому королю недвусмысленно высказывали и наследник русского престола Петр, и его супруга Екатерина?! История убеждает нас, что от Бестужева можно было ждать любой подлости, -- достоверно известно, что прусская разведка в свое время перехватила письмо Бестужева, в котором русский канцлер советует саксонскому канцлеру графу Брюлю... отравить русского резидента в Саксонии, не согласного с политикой Бестужева! Так что "прусский полковник Зубарев" вполне мог, подготовленный Бестужевым, сыграть роль той самой последней капли, переполнившей чашу терпения Елизаветы. Всю жизнь императрица панически боялась, что ее свергнут с престола, как она сама свергла Брауншвейгскую фамилию. Всю жизнь она опасалась, что кто-то попытается освободить Иоанна Антоновича. Тут как нельзя более кстати появляется "посланец Фридриха", якобы собравшегося устроить в России заговор в пользу Иоанна... Последние колебания отброшены, и русская армия увязает в бессмысленной войне с Пруссией. Между прочим, идея заключения мира с Пруссией принадлежит отнюдь не Петру III. Еще при жизни Елизаветы, в последние месяцы ее царствования, великий канцлер Воронцов (сменивший продажного Бестужева) с ведома Елизаветы начал готовить почву для возможного заключения мира -- причем, что немаловажно, согласно его плану, Россия как раз и намеревалась отказаться от Восточной Пруссии (которая, собственно говоря, в те времена России была и не особенно нужна)! Таким образом, вступивший на престол Петр лишь довел до логического конца эти планы. Кстати говоря, и Англия, и Франция пытались в те же самые месяцы заключить с Фридрихом сепаратный мир за спиной России! Так что "предательство интересов России", приписываемое Петру, ничего общего с предательством не имеет. Еще и оттого, что Петр вовсе не собирался "отдавать" Фридриху Восточную Пруссию. Ко дню убийства Петра русские войска все еще оставались в Восточной Пруссии -- согласно двум подписанным Петром и Фридрихом трактатам, по которым Россия имела право вовсе остановить вывод своих войск в случае обострения международной обстановки. Она и остановила. Сохранился указ Петра, предписывающий ввиду "продолжающихся в Эвропе беспокойств" не только не выводить войска, но и пополнить новыми запасами армейские склады в Восточной Пруссии, а также отправить к берегам Восточной Пруссии кронштадтскую эскадру, чтобы прикрывать русские торговые суда [129]. Как видим, ни "предательства", ни "возвращения" Восточной Пруссии Фридриху не последовало. Австрийский посланник в Петербурге Ф. Мерси так и сообщал в Вену о действиях Петра: "Теперь он не может выпустить из рук королевство Пруссию". Кто же "выпустил из рук" Восточную Пруссию? Екатерина! Одним из первых ее распоряжений после свержения Петра стал приказ расквартированным в Восточной Пруссии русским полкам форсированными темпами возвращаться на родину. А два года спустя Екатерина подписала с Фридрихом новый союзный договор, ряд статей которого без малейших изменений был взят из того самого, "предательского", договора Петра... И упрекать ее за это нет необходимости -- политическая реальность того времени такова, что союз с Пруссией был России необходим, поскольку позволял с легкостью отразить попытки любой третьей державы установить в Европе свою гегемонию. Миф 2. "Петр хотел втравить Россию в войну с Данией из-за своего Шлезвиг-Голштейнского герцогства, и это предприятие было чуждо российским интересам". Петр (остававшийся законным герцогом Шлезвиг-Голштейнским) и в самом деле всерьез намеревался отвоевать свои владения, не так давно захваченные датчанами. Но была ли эта война ненужной России? Вряд ли. Любопытнейший парадокс как раз и заключается в том, что, какими бы мотивами ни было продиктовано решение Петра, включение в состав России ШлезвигГольштейна влекло за собой прямо-таки фантастические стратегические перспективы! Достаточно взглянуть на подробную карту, чтобы убедиться: держава, владеющая Шлезвиг-Гольштейном, автоматически получает два важнейших военно-стратегических преимущества: во-первых, открывает своему флоту доступ в Северное море, во-вторых, способна без особого труда блокировать выходы из Балтийского моря. Шлезвиг -- это ключ и к Балтике, и к важнейшим торговым путям, связывающим Англию с остальным миром. И это блестяще доказывает поведение Пруссии в отношении Шлезвига. Чтобы завладеть им впоследствии, Пруссия без колебаний развязала две войны с Данией. Первую, в 1848-1850, она проиграла, но в 1864-м, взяв в союзники Австрию, напала на Данию вновь и не прекращала военных действий, пока не добилась передачи ей ШлезвигГольштейна. Именно на территории этого герцогства, в Киле, была построена крупнейшая база военно-морского флота Германской империи... Миф J. "Петр намеревался уничтожить православную церковь". Россказни о том, что Петр якобы намеревался "обрить православных священников", а то и вовсе уничтожить православную церковь -- 113 разряда все тех же анекдотов, выдаваемых за серьезные сообщения о реальных событиях. Достоверности здесь столько же, сколько и в "мемуарах" фрейлины В.Н. Головиной, которыми сплошь и рядом пользуются как достоверным источником, хотя звание фрейлины Головина получила лишь в 1782 г., а на свет появилась... через четыре года после убийства Петра. Эта байка была пущена в ход Екатериной, чтобы привлечь на свою сторону церковных иерархов. А основывалась она на вполне реальном, но не имевшем ничего общего с "уничтожением церкви" событии -- на намерениях Петра отобрать у церкви ее земельные владения. Как и во многих своих начинаниях, Петр и здесь был неоригинален -- более того, он просто-напросто хотел довести до логического конца процесс, начатый за сотни лет до него русскими великими князьями и царями... Еще Иван III (однажды преспокойно приказавший высечь на людях архимандрита Чудова монастыря) всерьез подумывал о секуляризации (то есть переводе в светское владение) обширных монастырских и церковных земель. Кое-какие шаги к этому пытался предпринять Иван Грозный на знаменитом Стоглавом соборе, но церковь в те времена представляла собой силу, перед которой пришлось отступить и Грозному... Михаил и Алексей Михайлович Романовы всячески пытались ограничить возможности церкви в приобретении новых владений, порой прямо запрещая подданным жертвовать церквам и монастырям как земли, так и крестьян. Пытался "отписать на государство" церковные владения и Петр I -- но даже "дракону московскому" пришлось отступить. Даже крайне набожная Елизавета в 1757 г. разработала схожий проект -- но не рискнула ввести его в действие. Объяснение лежит на поверхности: обладавшие особым статусом обширнейшие владения церкви попросту мешали нормальному развитию экономики, и это прекрасно понимали за сотни лет до Петра III. Мало того, в самой православной церкви несколько сотен лет шла ожесточенная борьба иерархов с так называемыми "нестяжателями" -- начиная с "ереси стригольников" (30-е годы XIV в.). "Нестяжателн" как раз и протестовали против превращения церкви в собственника-феодала -- впрочем, началось это даже не со стригольников, а с выступлений известного проповедника XII в. Кирилла Туровского и его последователей... На знаменитом соборе 1274 г. во Владимире предшественники "нестяжателей" ч