енно дернулась, выпрямилась, он не дал ей повернуться к нему лицом, прижал еще теснее, запустил руки под халат, ощущая бешеный прилив сил, провел ладонью по плоскому, совсем девичьему животу, грубо, по-хозяйски, опустил руку ниже. Когда правая рука замерла на ее груди. Лика знакомо встрепенулась, закинула голову, услышав ее учащенное дыхание, Родион рванул поясок халата, повернул к себе и стал теснить к стене. Она ошарашенно подчинялась, закрыв глаза. Прижав ее к стене, словно распяв, Родион, не в силах избавиться от мысленного образа черного пистолета, взял ее удивительно ловко и быстро, с первой попытки. Он не спешил и не был груб, но прекрасно понимал, что насилует Лику самым бесстыдным образом. А вот она этого, кажется, и не понимала, обхватила его спину, выдыхая со стоном: - Милый... какой ты сегодня... И пыталась отвечать, но он напирал так, что у нее перехватывало дыхание. Лика по прошествии довольно долгого времени кончила первой, вскрикнула и обмякла. Тогда Родион, чувствуя себя наконец-то настоящим суперменом, отчаянно желая стереть всякие воспоминания о недавнем постыдном бессилии, опустил ее на кучу простыней, не встретив ни малейшего сопротивления, теплую, раскрывшуюся, покорную, оскалясь, медленно овладел ею, так, словно хотел уничтожить, раздавить. И когда в конце концов после упоительнейшего оргазма, от которого потемнело в глазах и голова стала вместилищем звенящей пустоты, Родион оторвался от нее, повалился боком на простыни, понял, что одержал не просто победу - триумф. Не хватало только фанфар и серебряных труб. Над головой у него шумно выключилась стиральная машина. Лика, не открывая глаз, придвинулась и положила голову ему на грудь. Он мстительно ухмыльнулся в пространство. И спросил: - Тут кто-то собирался меня к доктору отправить? Импотентом обзывал? - И вовсе не обзывала, - все еще задыхаясь, сказала Лика. - А подразумевала? - Ты не так понял... - А еще хочешь? - Ой, Родька, хватит... Что с тобой сегодня такое? - В настроении, - сказал он покровительственно. - Почаще бы такое настроение... - фыркнула она. - Нет, чтобы собственный муж изнасиловал в собственной ванной, как Шарон Стоун... - А она здесь причем? - А ты вспомни - ее чуть ли не в каждом фильме непременно к стеночке приставляют и имеют в такой позиции. Имидж у нее такой, что ли? - А еще? - Родик, хватит, пусти... Ну правда, хватит с меня, все было просто прекрасно... - Она забарахталась, высвобождаясь. - Спасибо, а теперь пусти... Он поднялся следом за ней, спокойный и гордый победитель, по-хозяйски стиснув тугое бедро, хмыкнул: - А может, и пойти к тебе в шоферы? Чтобы драть на заднем сиденье по шоферскому обычаю? Лика внимательно посмотрела на него: - Положительно, не узнаю я тебя сегодня, уж не наркотиками ли начал баловаться на склоне лет... Но особой серьезности в ее голосе не было, и Родион, с победительным видом шлепнув женушку ниже талии, отпер дверь. Направился в кухню, посвистывая и ощущая волчий голод. Сидевшая там Зойка, торопливо прожевав бутерброд, ухмыльнулась: - Ну, родители... Прелюбодеи. Запереться в ванной и нагло амурничать - это можно, а в кино с одноклассниками некоторых и не пускают безжалостно. - Помалкивай, - сказал Родион беззлобно. - Помалкивай, развитой не по годам ребенок. Это не с тем ли одноклассником, у которого родители финку нашли? - У него такой период, - сказал развитой не по годам ребенок. - Поиска себя и осознания места в мире. Зато, между прочим, ни разу с руками не лез, а это плюс, поверь моему женскому чутью... - А что, кто-то лез? - спросил он настороженно. - Папочка... - страдальчески сморщилась она. - Не на Марсе живем. У нас в классе уже три женщины образовалось... ...Полной семейной идиллии не вышло. Часа через два за Ликой заехал некий элегантный субъект средних лет, изысканно вежливо раскланявшийся с открывшим дверь Родионом. Оказалось, в концерне снова возникла некая нештатная ситуация, позарез требовавшая Ликиного присутствия, - и она, быстро приведя себя в парадный вид, укатила. На сей раз Родион не испытывал по-настоящему ни злости, ни ревности непонятно к кому. Принял все совершенно спокойно. Немного повозившись с пистолетом, достал с полки бордовый томик Светония и углубился в жизнеописания двенадцати цезарей. Конечно, среди вереницы давно ушедших в небытие римских императоров попадались и вполне приличные даже по сегодняшним меркам люди - вроде благородного Тита, возможно, не столь уж и облагороженного серьезным историком Светонием. Но почти все остальные привлекали его воображение еще с детских лет именно дичайшими выходками, оставляя смешанное чувство зависти и легкого страха. Нельзя даже сказать, что Гай Калигула или Нерон были аморальными субъектами - они вели себя так, словно никакой морали на свете не существовало вовсе, или, по крайней мере, лично они ни о чем подобном не слыхивали отроду. Они попросту были какими-то другими. Военный поход Калигулы против моря даже нельзя было назвать капризом или причудой - нечто качественно иное, чему не подобрать слов в бессильном языке трусливой толпы... Отложив книгу, он достал заряженный пистолет и вновь встал у окна, глядя на редких прохожих во дворе. И внезапно почувствовал, что понимает Калигулу. Теперь, когда он сам стоял с боевым оружием в руке и мог выстрелить в любого из появлявшихся внизу, совсем по-иному виделась знаменитая сцена на пиру: когда консулы, возлежавшие поблизости, льстиво поинтересовались, отчего изволит смеяться божественный император, а Калигула, хохоча, ответил: "Тому, что стоит мне только кивнуть, и вам обоим перережут глотки..." Он понимал Калигулу. Вдруг осознал, что такое власть над чужой жизнью. Они были правы, поглощенные вечностью императоры: люди делятся на стадо и на тех, у кого хватало силы подняться над толпой... Зародившееся у него решение окрепло. И уже не казалось блажью. В конце концов, он ничуть не представал извращением или моральным уродом: там, где воруют все, там, где в хаосе первобытного капитализма не осталось ничего запретного или аморального, нельзя упрекать человека, если ему вдруг захотелось урвать малую толику для себя. Даже не алчности ради, а затем, чтобы доказать, что он мужчина, не жалкий приживальщик при барыне, нечто среднее меж альфонсом и подкаблучником. Случайно оброненный в машине пистолет - это знамение судьбы. Главное, он не собирался отнимать что-то у тех, кто и сам еле сводит концы с концами. Во все времена хватало ему подобных, нелишне вспомнить, что иных пиратов вешали на рее, а иные становились лордами и губернаторами... Чуть позже в жизнеописании Тиберия ему попались замечательные строчки: "Быть может, его толкнуло на это отвращение к жене, которую он не мог ни обвинить, ни отвергнуть, но не мог и больше терпеть..." Пожалуй, это тоже было знамением. Правда, речь шла как раз о противоположном, о решении Тиберия отойти от дел и удалиться из Рима, однако такие мелочи не следовало принимать в расчет... Не питая особенной любви к детективам - как к книгам, так и фильмам, - он все же кое-что слышал в жизни. И случайная встреча с тем бандитом не открыла, в общем, Америки. Главное - не попасться. А там - ищи ветра в поле. Он не принадлежал к кругам, которыми вдумчиво интересуется милиция, - это плюс. Насколько помнится, всевозможные воры-разбойнички во все времена проваливались как раз на том, что начинали спускать денежки по кабакам, развязывая спьяну языки. Что ж, он и до этого не питал особенной любви к кабакам и язык по пьянке не особенно и распускал... И вообще, следует знать меру. Помнить, что жадность фраера сгубила. Взять энную сумму - и завязать. Пусть ищут до скончания времен. Надо еще прикинуть, как легализовать деньги... "А что тут особенно думать?" - радостно встрепенулся он, увидев притормозившую у подъезда белую "Оку", из которой вышла девушка в кожаной куртке. Вот и очередное знамение, судьба к нему определенно благосклонна... ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Родственница Вслед за ней из крохотной машинки выскочил маленький белый бультерьер, заплясал на поводке. Девушка задрала голову, Родион помахал ей рукой, и она, махнув в ответ, быстро направилась в подъезд. Родион направился отпирать дверь. Из своей комнаты выглянула Зоя: - Пришел кто-то? - Тетя твоя приехала, - сказал он весело. Зоя особенной радости не выказала - впрочем, и неудовольствия тоже, относилась к молодой тетушке довольно равнодушно. Иногда Родион подозревал, что она незаметно переняла точку зрения Лики, всегда поглядывавшей на младшую сестренку свысока, а уж после своих ошеломительных успехов на ниве частного бизнеса - особенно. Словно Рокфеллер, проходящий мимо владельца крохотной лавчонки. Родион, наоборот, относился к Маришке со всем расположением - и потому, что она очень была похожа на Лику в юности, и оттого, что никакого комплекса неполноценности перед ней не испытывал. Хотя она с головой увязла в частном бизнесе, головокружительных успехов не добилась и особых капиталов не сколотила - года три помотавшись за шмотками в Польшу и Турцию, стала хозяйкой нескольких книжных лотков, двух киосков и арендованного в книжном магазине "Просвещение" уголка - круто, конечно, для двадцати пяти годочков, но никак не сравнить с мадам Раскатниковой, третьим человеком в крупной фирме, которую пару раз поминала даже столичная программа "Время" (фирму, конечно, а не мадам, но единожды на экране мелькнула и взятая крупным планом Лика). Родион распахнул дверь. Бультерьер, вырвав из рук Маришки тонкий плетеный поводок, помчался мимо него и исчез в глубине квартиры. - Это он кошку ищет, - сказала Маришка безмятежно. - Разберется сейчас, что нет тут кошек, знакомиться прибежит... Кошек давит так, что смотреть залюбуешься, двух уже придушил, соседи на меня зверем смотрят... Четыре месяца обормоту, а на звонки уже лает. Макс! Ко мне! Макс и ухом не повел, слышно было, как он носится по комнатам, царапая когтями паркет. - Проходи, - сказал Родион, снимая с нее куртку. - Приехала приобретением похвастаться? - А как же. Сестричка дома? - Увезли сестричку, деловой мир без нее рухнет. "Чейз Манхеттен бэнк" на прямом проводе, надо полагать... - Да уж, да уж, мы нынче загадочные... - сказала Маришка, порылась в карманах. - Племяшка, шоколадку хочешь? Зоя взяла плитку, вежливо поблагодарила и удалилась к себе в комнату. Прибежал Макс, начал радостно прыгать на Родиона, крутя хвостом-саблей. Головенка была акулья, страшноватая, но держался песик вполне мирно. Родион тем не менее немного отодвинулся: - Я слышал, они жрут всех и все, что движется.... - Глупости, - авторитетно сказала Маришка. - Это как воспитать. И на кого натаскать. Вот схвати меня, посмотришь, как он защищать кинется... - Нет уж, - сказал Родион, косясь на красноглазое создание. - Еще отхватит что-нибудь, зверь нерусский... Я как раз кофе сварганил, будешь? - Ну давай чашечку... Родион отнес черный расписной поднос в свою комнату, и они уселись у стола. Красноглазый Макс, сделав попытку нахально стащить с подноса печенье и получив от Маришки по шее, обиженно убрался в угол и залег там на боку, вытянув лапы. - Как жизнь? - Да нормально, в общем. Болтают, завод останавливать собираются... - А я тоже слышала. Что делать будешь? - Да есть варианты... - сказал он туманно. Маришка сидела, закинув ногу на ногу и мелкими глоточками прихлебывала горячий кофе. Юбка, как нынче и положено, была чисто символическая, но у него после случившегося в ванной ничто и не ворохнулось в душе. Хотя, в общем, к Маришке он всегда относился с симпатией, чувствуя некую близость. К Лике, что там о ней ни думай и как ни относись, все же подходило определение "леди", а Маришка с ее ларечками и лотками смотрелась скорее разбитной молодой фермершей, бодро шлепавшей по грязи со снопом сена на вилах и без аристократической брезгливости готовой прибежать на свидание на сеновал к молодому соседу, не знающему, в какой руке полагается держать вилку. Была в чем-то своя. - Замуж не собираешься? - спросил он самым легкомысленным тоном. - За кого? - она сделала легкую гримаску. - Кто старую-то ларечницу возьмет? - Ну, не прибедняйся... - Какое там замуж, за день так накувыркаешься, что и к любовнику не тянет. Позавчера замоталась, свернула на Горького, навстречу одностороннему, пока спохватилась, метров полсотни проехала, хорошо еще, джентльмены попались, не протаранил никто. Но нагуделись... Похоже, что-то ее беспокоило - легонько ерзала, бросая на него загадочные взгляды. - Случилось что-нибудь? - Родик, ты как ко мне относишься? - С родственной симпатией. - Только-то? - А тебе мало? - он позволил себе откровенно мужской взгляд, чтобы сделать ей приятное. - Я думала, ты меня любишь... - Что надо-то, родственница? Опять бананы перевезти? - Ну, почти... Ты завтра что делаешь? - Да ничего, в общем. - Родик, милый... - Что делать? - спросил он весело. - Если никого убивать не надо - к твоим услугам. Вот насчет убийства, извини, ничем не могу поспособствовать... - У меня все парни за товаром в Манск уехали, а в киоске на "Поле чудес" сидит новенькая, совсем соплюшка. В деньгах и ценах путается, боится всего, в каждом прохожем ей бандит мерещится... Посиди с ней до обеда, а? Как в тот раз... Чем хочешь отслужу... - Чем хочу? - ухмыльнулся он. - Ну, Родик, ты же моя детская любовь... И опустила ресницы, чертенок, изображая стыдливую невинность. Насчет детской любви она, конечно, врала самым беспардонным образом, но тогда, в третьеразрядном польском отельчике пять лет назад, был момент, когда ему достаточно было сделать шаг навстречу - и оказаться с ней в постели. Родион этого шага не сделал - сам толком не знал, почему, то ли она, двадцатилетняя, выглядела очень уж юной, то ли побоялся сложностей, которые могли воспоследовать после возвращения на родину, тогда еще звавшуюся СССР... И потихонечку жалел иногда - после того, как с Ликой все пошло на-перекосяк. Многие согласятся, что женушка-фермерша гораздо предпочтительнее, нежели утонченная леди - в том случае, когда сам ты на лорда никак не тянешь... - Выручишь? - с надеждой уставилась Маришка. - Посидеть просто? - Ага. Ты разрешения на газовик так и не взял? - Да зачем он мне? ("Особенно теперь" - мысленно добавил он.) Что, неприятности какие-то ожидаются? - Не должно бы. Черные налоги все аккуратно уплочены, но сейчас беспредельной молодежи развелось немеряно. Хорошо еще, пугливые, рявкнешь на них, ствол предъявишь - только пятки засверкают. Но если соплюшка будет одна сидеть, насмерть перепугается в случае чего... Это так, чисто теоретическая опасность, - заторопилась она, боясь, что Родион вдруг передумает. - Шпана сейчас в основном вокруг азиатов вертится, на "Поле чудес" казахов с киргизами полно, их главным образом и чистят. Родион насторожился, но не подал виду. С беззаботной ухмылкой спросил: - Есть что чистить? - А то. Иначе и не охотились бы. Они там поблизости, в домах вокруг рынка, снимают комнаты, вот их вечерком и прихватывают по дороге, а то и на квартиры налетают. На той неделе один косоглазик прилюдно плакался - собрался у нас в Шантарске машину покупать, да нарвался на каких-то ухарей, на детский велосипедик не хватит теперь... - Не нашли ухарей? - Где ты их найдешь? Сразу не поймали - дело дохлое, - весьма авторитетным тоном сказала Маришка. - Ко мне один сержантик из ОМОНа клеился, часа два сидел в конторе и порассказывал... Не возьмешь с поличным - потом ничего и не докажешь. И потом, половина этих азиатов живет на птичьих правах, без должной регистрации, эти вообще по милициям бегать не станут. А мафии своей у них пока что нет - это ж сплошь и рядом тамошние интеллигенты с дипломами, которым туго пришлось, не умеют они мафию соорудить. У меня рядом с ларьком один торгует, так он и вовсе майор танковых войск. Бывший. В Киргизии сейчас армия самую чуточку побольше, чем в Монако, вот его и сократили, а родственников деревенских нет, и хоть ты помирай. Жаукеном зовут. Ну, ему-то получше - каратэ знает, от шпаны кое-как отмахивается. А другим тяжеленько приходится... Все это настолько совпадало с услышанным от уголовничка, что Родион ощутил прилив веселой дерзости. - Конечно, какие проблемы, Маришка, - сказал он. - Оформим по-родственному, посижу, сколько надо... - Родик, я тебя обожаю! - Маришка вскочила и звонко его расцеловала. Макс открыл один глаз, но, видя, что она опять уселась и никакой потасовки в комнате не происходит, задремал, не меняя позы. - В особенности если соплюшка твоя симпатичная... - Э, вот это ты брось! Совсем дите. - Я ж шутейно... - Кто вас знает, ловеласов... - Это ты зря, - сказал Родион. - Я - верный супруг, знаешь ли. - Ох ты, верный супруг... - сказала она с непонятной интонацией и посмотрела как-то странно. - Все вы верные... Я вот намедни друга сердечного выгнала. - Костика? - Ну. Кого ж еще? Пить начал, как слон, деньги тянул пылесосом, а главное, подловила, когда он Любашку в уголке прижимал. Бухгалтершу мою помнишь? В общем, осталась я сейчас без крепкого мужского плеча - но, честное слово, пока как-то и не грущу, некогда... - Мариш... - Аюшки? - Тебе деньги нужны? - А кому ж они не нужны? - Я имею в виду инвестиции, - сказал Родион. - Понимаешь ли, у меня сейчас наклевывается один бизнес Миллиончиков на несколько. А куда мне их потом девать, совершенно не представляю. На хозяйство вроде бы и так хватает, а вот ежели по примеру серьезных людей в дело вложить... Может, и выйдет толк. - Всегда пожалуйста, - сказала она оживленно. - Громадной прибыли я тебе не обещаю, но получится выгоднее, чем в сберкассе держать или закупать баксы. Тебе подробненько рассказать насчет оборотов и процентов? - Да нет, зачем? - пожал он плечами. - Не обманешь родственника, я думаю? Вот и ладушки. Она восприняла его слова совершенно спокойно, даже и не подумала удивиться - конечно, привыкла, что все вокруг нее вечно занимаются какими-то бизнесами, вот Лика - другое дело, с той придется замотивировать особо изощренно, такую легенду выдумать, чтобы.и тени сомнения не ворохнулось... - А когда деньги будут? - спросила она насквозь деловым тоном. - Если бы точно знать, можно сразу прикинуть, пустить их в Манск или на Алма-Ату нацелиться... - Через недельку, я думаю, - сказал Родион уверенно. И выругал себя: не стоит делить шкуру неубитого медведя, плохая примета... - Не знаю точно, - торопливо поправился он. - Рассчитываю через неделю, а там - как бог пошлет. Дело такое, сама понимаешь... - А как же, - согласилась она самым беззаботным тоном. - Так оно всегда и бывает, хорошо, если из десяти сделок одна проходит... А где у тебя наколки, если не секрет? Он помялся и с таинственным видом поведал: - Да так, с заводом связано... Я уж из суеверия пока помолчу. К тому же - коммерческая тайна. - Я за тебя душевно рада, - сказала она искренне. - Может, хоть немного Лике нос утрешь, а то... Он насторожился: - Мариш, она что, говорила что-нибудь... этакое? - Да глупости, ничего она особенного не говорила. Просто токовала, как глухарь, про свои исторические успехи на ниве электроники, а про тебя поминала, словно английская королева про своего дворецкого. Словес особенных не было, но ты асе знаешь, на какие взгляды и интонации мы, бабы, способны... Ты меня не выдавай, ладно? - Да конечно, Мариш, что ты... - Может, тебе ее поколотить? Легонечко? - Ну ты и ляпнула, старуха, - пожал он плечами с искренним удивлением. - Теоретически рассуждая, оно бы и неплохо по старому русскому обычаю, но ведь не за что... Маришка кинула на него быстрый взгляд, поерзала на стуле и рассмеялась: - Знаешь же, как говорится - было бы за что, совсем бы убил... - Эх, Мариша, мне бы твои двадцать пять... - грустно сказал он. - И в чем-то незамутненный взгляд на мир. Битьем еще никого вроде бы не исправили, не в том корень проблемы... - Ничего, - сказала она с видом умудренной и пожившей дамы. - Если удачно провернешь дело и вложишь ко мне денежку, все по-другому повернется. Она тебя ничуть не презирает, просто раз и навсегда отвела клеточку, как водороду в периодической таблице товарища Менделеева, и думать не думает, что ты способен перескочить в другую, где атомный вес малость потяжелее. А ты ей докажешь... - Маришка, а ты умница... - сказал он рассеянно. - Ты только сейчас заметил? - фыркнула молодая свояченица. - Не ожидала, Родик... - Она встала. - Ладно, я полетела, еще в три места заскочить нужно... Спасибо, Родик, я тебя жду завтра утречком... Макс, пошли! Проводив ее, Родион покопался в шкафу и извлек свою старую вязаную шапочку. Сходил в Ликину комнату за ножницами и иголкой. Минут через сорок была готова довольно приличная маска - хоть в "красные бригады" записывайся. Отверстия для глаз и рта на совесть обметаны черной никой - к мелким починкам его приучала еще бабка, рамках спартанского воспитания. Очки у него были слабенькие, каких-то минус две диоптрии, он и без них, в общем, прекрасно справлялся. Натянув на голову черный вязаный капюшон, расправив, встал перед зеркалом. Критически присмотрелся, подмигнул своему неузнаваемому отражению: - Ну что, корнет, прорвемся? ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Дебют без грома оваций То ли он от волнения стал чуточку невнимательным, то ли водитель белой "Волги" был виноват на все сто - "волжанка", выскочившая слева, не снизила скорости, и Родион вдруг понял, что тормозить она не будет, хотя должна была уступить дорогу, имея его справа, притом на главной улице. И крутанул руль, ноги метались с педали на педаль, сзади негодующе взвыл клаксон... Его швырнуло вперед, перед глазами засверкали искры, и удар на миг вышиб всякое соображение. Почти сразу же придя в себя, он обнаружил, что машина косо стоит на тротуаре, неподалеку от автобусной остановки, поодаль уже смыкает ряды толпа зевак, и слышны громкие реплики: - Разъездились, гады, скоро по головам гонять начнут... - Тут жрать нечего, а они на машинах раскатывают! Ишь, очкастый, еще и в коже... - Да что ты на него тянешь, дед? Не видел, как его "волжанка" подрезала? - Точно, молодец парень, успел вывернуть... - Это "волжанке" бы из автомата да по колесам, в другой раз не борзел бы этак-то... - При Сталине такого не было... - А его не убило там? - Да нет, вон, шевелится... Родион пощупал голову - крови не было, но повыше левого виска с завидной скоростью набухала громадная шишка. Похоже, обошлось, он всего лишь вмазался головой в стекло левой дверцы, а ведь собирался пристегнуться, как чуял... Ну, гад, каскадер хренов... Помотал головой - какой-то миг перед глазами все плыло, колючая резкая боль на миг прошила череп, но тут же все прошло. Тщательно оглядевшись, он выехал на проезжую часть и покатил дальше, пока не объявились гаишники. В тихом местечке остановился у обочины и вытащил сигарету, потом просто посидел, пока не прошли окончательно пульсирующие толчки, словно бы наплывавшие изнутри черепа. И приступ неодолимой сонливости, и ощущение, будто он широкими махами раскачивается на гигантских качелях, больше не повторились. Минут через десять он уже по-прежнему уверенно ехал к "Полю чудес". ...В ларьке с Маришкиной продавщицей, и в самом деле словно позаимствованной класса из седьмого, он просидел весь день, часов до семи вечера. Добросовестно помогал ей торговать, принял товар с "Газели" - но главное, смотрел в оба, несколько раз выходил пройтись по базарчику, что никаких подозрений и вызвать не могло, и "коллеги" из соседних ларьков-прилавков, и покупатели относились к нему, как к обычнейшей детали здешнего пейзажа, вроде фонарного столба или страхолюдного бича, то и дело кидавшегося соколом на пустые бутылки. Зато он высмотрел достаточно - пригляделся к узкоглазым подданным ныне независимых республик, оценил, что за товар продают, у кого торговля идет бойко, у кого вяло, кто с. кем пришел, кто кого знает, где они хранят деньги и как держатся, бдительно или спокойно. Поразительно, сколько можно узнать, наблюдая пытливым оком исследователя за коловращением базарной жизни... И сейчас он держал в голове детальнейшим образом разработанный план, основанный как на вчерашних наблюдениях, так и на изучении места. Утречком часа полтора крутился в округе, и на колесах, и пешком, не суетясь и не привлекая внимания, - заходил в булочную, в книжный магазин с таким видом, словно сто лет живет здесь, знает тут каждую собаку. Правда, все разработки касались лишь путей отхода. Что до акции, тут, конечно, придется импровизировать на ходу - неизвестно точно, где имеет честь обитать намеченный к экспроприации субъект лет сорока, в серой курточке. Тут уж придется положиться на удачу... . Пикантности придавало то, что не далее чем в полукилометре от рынка располагалось районное отделение милиции. Однако если рассудить, это работало на него - известно, что под свечой всегда темнее, господа большевики не зря старались устраивать свои типографии и явки как можно ближе к полицейскому участку. Инерция мышления - вещь серьезная и анализу поддается легко... Машину он оставил в конце тихой улицы. Пистолет висел в кобуре под свитером - Родион долго прилаживал ее и вертелся перед зеркалом, пока не убедился, что выпуклость практически незаметна, шапочка-капюшон лежала во внутреннем кармане куртки. Заперев дверцу, он постоял несколько секунд, напоминая себе, в каком кармане у него лежат ключи, каким, старательно отработанным движением, следует напяливать капюшон, каким - задирать полу свитера так, чтобы не зацепилась за рукоятку "Зауэра". Смешно, но особенного волнения он не испытывал - бывали переживания и посильнее. Столь яростно хотелось изменить жизнь и подняться над толпой, над деловой женушкой, что эмоции словно бы высохли. Главное - перемещаться как можно естественнее. Сначала он притворялся, что ждет автобуса, потом, когда уехали все, кто пришел раньше него, перешел на другую сторону, свернул за угол и минут десять торчал на другой остановке, откуда первая была не видна. А вот "Поле чудес" с обеих точек наблюдалось прекрасно. Время было позднее, базарчик понемногу пустел, осмелевшие бродячие собаки начали уже расхаживать по нему открыто, выискивая отбросы, продавцы волокли всевозможный мусор к урнам, а кое-кто так и уходил, оставив после себя форменное свинство, - но чертов азиат все торчал за прилавком. Родион, приметив, что намеченная жертва начала укладывать в сумку непроданное - а вообще-то, летние дешевенькие кроссовки и тапочки, которыми тот торговал, расходились бойко, - перешел к ларьку с горячим хлебом и несколько минут добросовестно стоял в очереди. Купил две буханки и большой батон - человек с такой ношей не вызовет ни малейшего подозрения, ясно же, что направляется домой, добропорядочный семьянин... Ага! Киргиз в серой куртке вскинул сумку на плечо и направился к одному из выходов с рынка. Рассчитать, куда он пойдет, в общем, довольно легко. С одной стороны дороги - обширная зеленая зона и конечная стоянка десятка автобусных маршрутов, с другой - десятка два многоэтажек, так что маневр у дичи ограничен... Обогнув небольшое белое зданьице Дворца культуры, Родион увидел впереди серую куртку. Чуть прибавил шагу, напоминая себе: не суетись, мать твою, не дергайся... Он второй день появляется один, значит, вполне возможно, приехал сюда в одиночку, а отсюда логически вытекает, что денежки может постоянно носить при себе, вдруг квартирный хозяин у него - алкаш, на которого полагаться рискованно... Черт! Машины шли косяком, одна за другой, а киргиз уже скрывался в проходе меж двухэтажными коричневыми домишками на той стороне... Улучив момент, Родион отчаянным прыжком проскочил под носом у красного "Москвича", широкими шагами направился к проходу. Охотничий азарт приятно щекотал нервы. Зажав под мышкой теплые буханки и помахивая батоном в другой, Родион самую малость ускорил шаг. Потом замедлил, оказавшись слишком близко к дичи, - он уже не видел в преследуемом человека, тот стал абстрактной фигурой, дичиной... Все. Теперь можно со стопроцентной уверенностью сказать, что торгаш направляется к панельной девятиэтажке, других домов тут попросту нет... Родион наддал. Серая куртка уже исчезла в подъезде. Все еще стоят холода, и это просто прекрасно, иначе на лавочках у подъездов не протолкнуться было бы от совершенно не нужных зрителей. Возле дома - никого, только детишки с гордым видом водят на поводке щенка-сеттера - плевать, для них он останется абстрактным "дяденькой". Без шапки было холодно, но, увы, пришлось идти на дело с непокрытой головой - чтобы не тратить лишние секунды, срывая одну шапочку и натягивая другую, с дырами... Подъезд. Бесшумно закрыв за собой внешнюю дверь, Родион столь же бесшумно приоткрыл внутреннюю, заглянул в щель. У лифта никого нет - значит, пошел пешком... Он рванулся вперед, отбросив хлеб в угол, как бесполезный хлам. Услышав над головой шум неторопливых шагов, отработанным движением, на ходу, напялил капюшон и вырвал пистолет из кобуры. Провел по лицу левой ладонью, расправляя маску. Его несло, как на крыльях, тело было невесомым, голова жаркой. Вымахнул на площадку. Торговец так и не успел обернуться - Родион левой рукой толкнул его в небольшую нишу за прямоугольной коробкой шахты (от неожиданности киргиз выронил сумку, охнул), упер дуло пистолета пониже затылка и прошипел: - Стоять смирно, сука, пристрелю! Не теряя времени, левой рукой нащупал на поясе давно уже замеченную черную сумочку, "кенгуриный карман", оказавшуюся пухлой и мягкой на ощупь, чем-то определенно набитой, и это "что-то" крайне походило на бумагу... Все происходило молниеносно и легко, словно во сне. После команды Родиона киргиз послушно принялся расстегивать обеими руками черный синтетический пояс, бормоча: - Только не стреляй, не надо... В голосе звучал такой страх, что Родиону стало смешно, и он едва не расхохотался в голос. Прижимая дуло пистолета к затылку, неловко зажал сумочку меж колен, расстегнул "молнию" до половины - и оттуда, как тесто из квашни, выперло ворох разноцветных бумажек... Ура, получилось! - Паспорт отдай, пожалуйста... - послышался умоляющий шепот. - Зачем тебе? Там, в кармашке... Я стою спокойно, молчу... В наружном кармашке, точно, лежал малость замызганный паспорт, еще какие-то бумажки. Бросив все это на пол, Родион подтолкнул жертву к лифту, левой рукой нажал кнопку. Секунды тянулись, как сутки. Когда распахнулись дверцы, он толкнул киргиза внутрь, распорядился: - Нажмешь девятый. Паспорт заберешь потом, и смотри у меня - пять минут сидеть на девятом тихо, а то найдем потом, жизни не рад будешь... Ограбленный стоял в неудобной позе, сразу видно было, боится поворачиваться к нему лицом - пожалуй, и впрямь шума не поднимет, побоится... Родион, полу-обернувшись, сказал громко: - Кривой, постой тут, чтоб он не дергался, а я побежал за мотоциклом... Жми девятый, тварь! Дверцы лифта со стуком сомкнулись, и обокраденный азиат поехал на девятый. Сорвав маску, Родион завернул в нее черную сумочку и побежал вниз. В позвоночнике неудержимо зудело, подмывало рвануть со всех ног, но он нечеловеческим усилием воли заставил себя успокоиться, замедлил шаг и подобрал валявшийся в пыли хлеб. Лифт, слышно было, не достиг еще верхнего этажа. Выйдя из подъезда, он чуть не кинулся бегом. Снова превозмог себя, пошел быстро, но достаточно спокойно. Завернул за угол, не заходя во двор, направился к соседнему дому, озабоченно поглядывая на часы, всем видом давая понять, что торопится застать очередную серию "плачущей Санта-Барбары" - она опять паскудит экран два раза в день... Минуты через две он уже отпирал машину. Положив на заднее сиденье хлеб и сумочку, аккуратно выжал сцетение, поехал в конец улицы, держа не более двадцати. Видел в зеркальце заднего вида, что никто за ним не шится. И понимал уже, что дебют прошел великолепно, пусть и без грома оваций, - никто его не видел, даже если какая-то скучающая бабка и сидела у окна, нужно еще доказать, что это именно он ограбил киргиза. Свернул влево, выехал на проспект и поехал в сторогу, противоположную "Полю чудес". Еще раз свернул налево с проспекта, промчался под железнодорожным дадуком, минут пять петлял по здешним узким улочкам, пока не выехал к дохленькому парку, за которым ачинались сопки, кое-где покрытые по отлогим склонам кучками дачных домиков. Ни души. Взял с заднего сиденья сумочку, вывалил деньги на переднее сиденье и, обтерев "набрюшник" особым платком, закинул далеко за кусты. Тронул машину, проехал еще метров триста в сторону сопок, остановился, выключил мотор и с превеликим наслаждением сунул в рот сигарету. Пальцы слегка подрагивали - но он, в общем, ожидал большего мандража... Рот сам собой растягивался до ушей. Хотелось петь, рать, кривляться, откупоривать шампанское. Он это делал. Скромный советский интеллигент, вышвырнутый рынком в аутсайдеры, ограбил жертву так легко и, надо признать, изящно, что и давешний попутчик, рожа головная, не нашел бы в его работе ни малейшего изъяна. Интересно, сколько лет за такие художества полагается? "А, пошли вы, волки позорные, - произнес он про себя, подражая какому-то киногерою. - Думаете, загнали в угол вашим рынком и культом бабок? Хрена с два..." Положительно, он казался самому себе другим, сильным и целеустремленным. Комплексы и печали, поджав хвостики, попрятались где-то по закоулкам души, опасаясь пискнуть. Прикурив вторую сигарету от чинарика первой, он, уже медленно, смакуя дымок, расстелил на коленях носовой платок и принялся считать деньги, сортируя купюры крупнее пяти тысяч - а все остальные пренебрежительно швыряя в распахнутый бардачок. Видимо, он угадал все правильно, киргиз и в самом деле носил казну с собой, словно купцы каменного века, - вряд ли за один день можно столько наторговать, как бы бойко ни шла распродажа... Итог приятный: четыре миллиона восемьсот семьдесят тысяч - в бумажках крупнее пятерки. Вполне возможно, он немного ошибся в счете, но не особенно. Плюс - энное количество мелочи в бардачке. И триста долларов десятками - твердой валютой запасся, косоглазый, соображает... Деньги он сунул в заранее припасенный пластиковый пакет и, старательно сделав из него сверток, положил на заднее сиденье, к хлебу. Доллары спрятал в карман, а всю мелочь так и оставил в бардачке. Душа пела и ликовала, душа просила варварства и безобразия... Он просто не мог сейчас смирнехонько вернуться домой отработавшим свое частным извозчиком - и, поразмыслив немного, повернул машину к выезду из города. Сумерки уже понемногу сгущались, вспыхнули фонари. Минут через двадцать он въезжал в городок с лирическим названием Светлогорск, один из сателлитов Шантарска. На сей раз приходилось импровизировать - но это не означало, что работать следует спустя рукава, в эйфории от недавнего успеха... Как всякий автовладелец с приличным стажем, он отлично знал и Шантарск, и прилегающие городки-деревни. А на Светлогорском керамическом к тому же частенько бывал по служебным делам. И, покружив по улицам в сгущавшемся мраке, придирчиво прикинув все шансы касаемо четырех возможных объектов, выбрал киоск в наиболее подходящем месте - поблизости от керамического. Проезжая мимо, заметил, что, кроме продавщицы, там никого нет. Свернул за угол, снова свернул, загнал машину во двор старенькой кирпичной пятиэтажки. Подняв воротник куртки, поеживаясь от ледяного ветерка, направился меж гаражей, стоявших в несколько рядов меж двором и выбранной добычей. Завернув за очередной поворот - гаражи образовали сущий лабиринт, - увидел слева костерчик, вокруг которого на корточках сидели с полдюжины подростков. Вспыхивали огоньки сигарет, долетал заковыристый мат - и еще что-то он подметил заслуживающее внимания, но не успел осознать, что же именно увидел, торопился к киоску. Его тоже заметили, вслед раздался свист и ленивый окрик: - Стой! Сымай куртку! И хохот в несколько глоток, но вслед за ним так никто и не кинулся - огольцы попросту развлекались Сплюнув, он миновал еще два поворота, пересек неширокий пустырь и вышел на параллельную улицу - собственно, половинку улицы, дома стояли в один ряд, а по ту сторону шоссе тянулся бетонный забор керамического завода. Скорее всего, киоск и был поставлен в расчете на потоком двигавшихся от остановки к проходной работяг - вряд ли от обитателей четырех пятиэтажек можно было ожидать высокого дохода. А поскольку, он слышал сегодня на работе, именно сегодня на керамическом наконец-то выдавали зарплату за позапрошлый месяц, часть ее неминуемо здесь и осела... Двор был пуст, от ближайшего дома доносилась громкая музыка и вселенский хай нешуточной ссоры - точно, гуляет пролетариат, отмечая первый понедельник на этой неделе... Решительным шагом он преодолел путь до киоска, подойдя к нему с тыла, рывком напялил на голову капюшон и, выскочив из-за угла, постучал в стеклянное окошко. Ближайший уличный фонарь не горел, и девчонка, сидевшая в слабо освещенном киоске, скорее всего, приняла его за обычного покупателя - едва заметив выросшую перед витриной фигуру, распахнула окошечко. И остолбенела в нелепой позе, нагнувшись к окошечку, боясь пошевелиться - на нее уже смотрело дуло пистолета. Кажется, довольно симпатичная - Родион волновался и толком не рассмотрел. Приказал злым шепотом: - Деньги, живо! Стрелять буду! Левой рукой протянул ей в окошечко целлофановый пакет, прикрикнул: - Шевелись! Она, не отрывая от него испуганно-завороженного взгляда, словно птичка перед змеей, принялась обеими руками пихать в пакет деньги, доставая их откуда-то снизу. Он быстро оглянулся по сторонам - нет, никого, ни прохожих, ни машин - поторопил: - Живо, крошка! - У меня больше нету... Все... - Ладно, - сказал он, принимая едва пропихнутый ею в окошко раздувшийся пакет. - А теперь сиди тихо и не вздумай орать, а то вернемся... Она торопливо закивала, смаргивая слезы. Признаться, на душе у него было немного неуютно - представил вдруг, что и к Маришке мог завалиться этакий гость, но дело нужно было довести до конца без сантиментов... Едва завернув за угол, он сорвал капюшон, сунул под застегнутую куртку пухлый пакет и, не задерживаясь, пустился в обратный путь той же дорогой. Так и не смог определить потом, что его вдруг заставило остановиться за углом гаража и затаиться там - то ли некое предчувствие, то ли знакомый металлический лязг. Осторожно выглянул, невидимый во мраке. Ну да - в руках у одного из сидевших вокруг костерка шпанцов был автомат с откидным прикладом. Родион без труда опознал давно снятый с вооружения АКМС. Интересно, где сперли, обормоты? И тут же подумал: в хозяйстве такая штука может ох как пригодиться... Тот, что держал оружие, вдруг направил его на соседа и нажал на курок. Слышно было, как клацнул боек. - Пух! - рявкнул "стрелявший", разразившись идиотским смехом. - Серый, не жлобься, дай подержать... Родион, не раздумывая, вытащил пистолет и без колебаний загнал патрон в ствол - с этими волчатами лучше пересолить, чем недосолить... Взвел курок, поставил на предохранитель, глубоко вдохнул воздух и на цыпочках вышел из своего укрытия. Еще издали заговорил развязно-повелительным тоном, держа пистолет дулом вверх: - Так-так-так... Говорите, плохо милиция работает? Сквозь них словно пропустили электрический ток - дернулись так с