л подданным "милостивым наклонением головы", как это именуется, искренне надеясь, что у него получается, как надлежит. Двухэтажный каменный домик, старинный и ветхий, отличался сразу бросавшейся в глаза честной бедностью. Белобрысая хозяйка поначалу краснела по всякому поводу -- провалившаяся половица, лукошко с котятами на лавке, продранный гобелен, за который неспешно убралась толстая мышь, но Сварог притворялся, что ничего не замечает, и она понемногу успокоилась. Как и полагается в любом уважающем себя замке, здесь имелся главный зал, где хозяева, смотря по обстоятельствам, то бражничали с гостями, то устраивали заговоры, то играли свадьбы. Мебель пришла в ветхость, фамильные портреты потемнели и стали неразличимыми, но на хозяйском столе, как полагалось, стояла массивная серебряная солонка, а стены были увешаны богатейшей коллекцией оружия (имевшего в большинстве своем, правда, чисто музейное значение). Хозяйка остановилась, отчаянно пытаясь вспомнить соответствующие правила. Смущенно пожала плечами: -- Кажется, я должна поднести вам ломоть хлеба, посыпанный солью на восемь сторон света... Или нет... -- Откровенно вам признаюсь, я тоже новичок в этих делах, -- сказал Сварог, поставив топор к столу. -- Поскольку посторонних тут нет, давайте пренебрежем строгим этикетом. Помнится, когда король -- на охоте, скажем, или там застигнутый дождем -- заходит в чей-то замок, от сторон не требуется очень уж строгое соблюдение этикета... Садитесь. И, подавая ей пример, придвинул рассохшееся кресло с едва видневшимся на спинке гербом. Она уселась рядом. -- Да снимите вы кирасу, -- сказал Сварог. -- Давайте я вам помогу расстегнуть пряжки... Вот так. В приоткрытую дверь заглянула чья-то испуганная физиономия, скрылась, и к столу вереницей двинулось четверо слуг, неся разнокалиберные блюда -- золотое, два почерневших серебряных и простое деревянное. Стол украсился жареной курицей, накромсанной головкой сыра, копченой бараниной и здоровенным жбаном вина. Все та же честная бедность, хлеб, конечно, привозной, вон как его мало, как тонко нарезан, на золотом блюде выложен. Сами обычно простецкие лепешки жуют, надо думать, ну да, проходя через комнаты, видел в углу каменную зернотерку... Чтобы не обижать напряженно уставившуюся на него хозяйку, Сварог пожевал хлеба с сыром и баранины. Вино неожиданно оказалось отменным. Белобрысая хозяйка тоже справилась со своей оловянной чаркой не хуже иного мужчины. -- Итак... -- сказал Сварог. -- С чего бы начать... Где здесь, собственно говоря, начало... Вы-то сами как думаете? Она задумчиво повертела оловянную чарку с выпуклыми изображениями диких кабанов и оленей. Вскинула глаза: -- Я должна была выйти замуж за племянника глэрда Рейта... Они так решили с отцом, когда отец еще был жив, а я была совсем маленькая. Отец был его вассалом... -- А вы-то сами хотели? -- Как сказать, ваше величество... -- сказала она со взрослой рассудительностью. -- Нужно как-то устраивать жизнь... Вы же видите, замок -- одно название, стены скоро обрушатся, рассыпалось все... Хозяйство убогое, одни овцы. Было три рыбачьих баркаса, только два в прошлом году попали в шторм, а третий продали за долги. Ну вот... А он ничего, собой недурен и обходителен, глэрд Рейт обещал нам построить дом в столице, выделить земли за Кошачьим ручьем -- там заливные луга, отличные сенокосы, даже ячмень сеют. И прибыльная мельница, куда ездит вся округа. У нас здесь, в глуши -- ведь чистая глушь, хоть от столицы всего-то десяток лиг, -- на такие вещи смотрят просто, по-крестьянски... "И тем не менее рыцарские романы ты почитывала, лапочка, -- подумал Сварог. -- Вон, целая полка..." -- Вам это, наверное, кажется чем-то низким? -- Ну что вы, -- сказал Сварог. -- Я не всегда был королем. Жизнь есть жизнь, и ее надо как-то устраивать... -- Рада, что вы понимаете, ваше величество, -- продолжала ободренная девица, личико которой пунцовело уже не только от здорового природного румянца, но и от доброго вина. -- Не урод и не старик, в конце-то концов, стерпится, как известно, и слюбится, а там и дети пойдут... У меня еще до свадьбы с деньгами стало получше -- глэрд Рейт договорился с какими-то корабельщиками, сдал им мой кусок побережья в аренду, они нормально платили, я две овчарни подновила, . сыроварню новую поставила, слуг приодела... Надобно вам знать, ваше величество, что в здешних местах к морскому берегу можно попасть без помех только через мои земли. В обе стороны -- кручи и обрывы... Очень мне помог глэрд с корабельщиками... "Контрабанда? -- подумал Сварог. -- И этот скот Девчонке собственные грешки приписал? Нет, не похоже что-то. Для мало-мальски серьезной контрабанды гланское побережье малопривлекательно по причине бедности здешнего народа. Серьезная контрабанда идет по реке Рон, почти на всем своем протяжении протекающей через Вольные Маноры, чьи не избалованные большими доходами владетели и "удобный флаг" с радостью предоставят, и таможенные печати шлепнут, не утруждая себя вдумчивым досмотром груза. Тот жалкий ручеек контрабанды, что течет с гланского морского побережья в глубь страны, также патриархален и незатейлив, как сама эта страна, -- сукно, водка, дешевые кружева... Глэрд Рейт -- человек зажиточный, ему нет ни смысла, ни выгоды связываться со столь убогим предприятием. Тут что-то другое... Что?" -- И похоже было, что все сладится, -- рассказывала девушка, подливая вина ему и себе. -- Мы уж начали гулять об ручку по округе, он меня возил в танцевальный зал в столицу -- как жених, все честь честью... Сварог ей не мешал -- пусть обвыкнет, выговорится, сама придет к сути. Главное, она не врала, он это знал совершенно точно. Ни разу стоявшее вокруг ее фигурки желтое сияние, вызванное кое-какими заклинаниями, не подернулось серыми кляксами. И он преспокойно слушал -- в кои-то веки довелось посидеть с самым обыкновенным человеком, не шпионом, не лукавым царедворцем, не черным магом... -- А потом, месяца три назад, -- она потупилась, -- начал он, ваше величество, ко мне всерьез подступать, как с ножом к горлу, насчет того, чтобы не дожидаться церемонии, а уже теперь малость побаловать, как законный муж с законной женушкой... Я, государь, не какая-то там кисейная недотрога, готова кое-что парню позволить, в особенности законному жениху, в такой уж дурой меня мама воспитала, в традициях рода и в дворянской чести. После свадьбы -- со всем нашим пылом и прилежанием, а вот допрежь -- погодите, господин жених... Одно дело, когда парень руки распускает, это даже как-то и положено, только вот насчет сеновала -- уж извините... А он разгорелся, так норовит уложить где ни попадя... Сварог присмотрелся к ней внимательнее. До холеных светских красавиц ей, конечно, далеко, но девочка была все же приятная, ладненькая и симпатичная, так что легко понять томящегося жениха, вынужденного ограничивать себя доступными служанками... -- Все руки ему отбила, -- хихикнула хозяйка замка. -- А потом, когда надоело баталии вести что ни день, приставила кинжал к животу и пригрозила зарезать... Он тогда стал меня сбивать с пути истинного уже не руками, а подарками и обещаниями. Сначала дарил брошки-колечки, только толку от этого было мало, вот он и начал меня завлекать разными таинственными намеками -- мол, я и не представляю, за кого замуж иду, они с дядей не просто богачи, а сидят на тропинке в далекие загадочные миры... как бы хозяева единственного постоялого двора на бойком тракте, понимаете? Все, кто оттуда идет, мимо них пройти никак не может, а потому платят им дань -- и снова, когда обратно идут... -- Врал, наверное, -- сказал Сварог, подначивая ее. -- Чего ни придумаешь, чтобы от такой красавицы своего добиться... -- Скажете тоже! -- махнула она на него рукой, совершенно освоившись. -- Не красавица, а сплошные конопушки... Да нет, не врал! Я сама поначалу думала, что врет, но он подарки делать стал... Я таких никогда и не видела. Вот представьте себе: самый обыкновенный стеклянный шар, с кулак... Капаете на него капельку воды -- там, наверху, есть особая вмятинка -- и он всю ночь до рассвета светился почище лампы! Я его пастухам отдала, овцы как раз окотились, а керосин жечь накладно... Он в деревне сейчас, в овчарне. Или -- самая вроде бы обыкновенная сковородка, только без ручки и с толстым дном. Если повернуть на ней особый шпенек, она сама печет, что хочешь -- и без огня, и без масла... Она у меня в кухне сейчас, хотите, покажу? -- Потом, -- сказал Сварог. -- Я и так верю. -- Вот вы -- король, повидали мир, людей... а кое-кто у нас говорит, что вы и вовсе лар... Видели вы такие штуки? -- Не доводилось, -- искренне сказал Сварог. -- Похожее что-то видел, но вот в точности таких... Нет. Это не отсюда. -- Ну, и мне в конце концов пришлось признать, что он мне нисколечко не врет. Что там и в самом деле какие-то непонятные тропинки неведомо куда И когда он опять стал приставать, я поставила вопрос ребром: пусть он мне покажет этих чужаков, -- в ней вновь проглянула истовая любительница рыцарских романов с их поразительными и ужасными чудесами. -- Торговались мы до одури, как перекупщики на ярмарке, я уж вам и не буду рассказывать, ваше величество, какого озорства он с меня за это потребовал, -- ну да ладно, от этого девушки не убудет, пришлось согласиться, меня уже любопытство разбирало, как чесотка... Короче, ночью он меня провел в замок. У глэрда и не замок, строго говоря, одно название -- ни стен, ни башен, дворец дворцом, так что пробраться туда черным ходом вовсе даже нетрудно... Спрятались мы под лестницей в большом зале, дождались часа... мамочки мои! -- Она передернулась. -- Не соврал! Висит на стене преогромное зеркало, от пола до потолка, сначала было самое обычное, а йотом по нему огоньки забегали, все гуще и гуще, из зеркала туман поплыл, заволок все, улетучился неведомо куда -- и стало видно, что это уже не зеркало, а как бы туннель в скале, у нас есть такой неподалеку... Светится изнутри, и идут оттуда какие-то... в плащи с капюшонами закутаны, ни рук не видно, ни лиц, одни плащи, походка какая-то неправильная, не такая, дерганая... -- Она привстала и прошлась, переваливаясь, добросовестно пытаясь передать неправильность походки. -- Тюки несут, длинные свертки, ведут ящерицу, длиннющую, вроде морского гривастого крокодила, а у нее на спине тоже куча тюков привязана... А глэрд Рейт стоит себе возле рамы, как ни в чем не бывало, словно он с ними сто лет знаком, сто жбанов вместе выпили, кланяется да ручкой делает, и они ему кивают, уроды, шеей дергают, словно череп на палке наклонили... И стук, словно когтями по полу брякают... -- Она театрально, с размаху шлепнула себя по лбу. -- Кое-как я оттуда убралась, ноги не гнулись. Уж в тот вечер, когда провожал в замок, этот обормот меня лапал, как хотел, а потом, в лесочке, прислонил к дереву, и распрощалась я со своей невинностью без особого барахтанья, потому что от страха была, как вареная, пошевелиться не могла, перед глазами стояли эти чудилы в капюшонах с их нелюдской походочкой... Сварог давно уже слушал внимательно и цепко, позабыв кивать и поддакивать, нехорошо сузив глаза. Она не врала, ни словечка не врала... -- Оклемалась я только у себя в спальне, -- продолжала девчонка охотно. -- И поняла, насколько влипла. Невинности, конечно, жалко, ну да все равно с ней расставаться бы пришлось... Хуже другое. Вы, наверное, государь, и не знаете, но в нашей державе испокон веков бытует такое мнение, что ничего доброго из зеркала выйти не может. Даже поговорка такая есть: "Чтоб к тебе ночью из зеркала гости нагрянули!", и поговорки есть вроде "Хуже, чем из зеркала вылезший...". Откуда это пошло и на чем основано, я не знаю, только с малолетства помню, как пастухи рассказывали страшные сказки про зеркала, зазеркальные омерзительные страны, про чудовищ, что оттуда вылазят, кровь пьют и порчу наводят... И вот -- нате вам! Оказалось, что выходить мне замуж за самого натурального зеркальщика! И не знаю, как до утра досидела, оба зеркала у себя в спальне завесила, чтобы ненароком не вылезли... На рассвете осторожненько посоветовалась со старым Грегуром -- он у отца был вместо оруженосца, а потом, по дряхлости, за дворецкого, в молодости поездил по свету, даже на Сильване бывал, видывал виды... Он мне и сказал твердо: барышня, не связывайся! Душу погубишь! Ничего, мол, Доброго из зеркал выйти не может... -- И тогда... -- сказал Сварог. -- И тогда я ему написала, что разрываю обручение -- хоть оно и с записью... -- Как это? -- искренне не понял Сварог. -- Так у нас заведено, государь. Есть просто обручение, его еще можно отменить, совсем даже легко, но после простого обручения происходит другое, уже серьезнее, с клятвенной записью в шнурованной книге королевского нотариуса нашей губернии, и вот оно-то имеет почти такую же силу, как законный брак, отказаться от него по простому капризу никак нельзя. И глэрд, и королевский пристав тебя заставят, как миленькую, и будут правы по закону. Вообще-то, правило полезное, оно для того и придумано, чтобы к браку относились серьезно и никому не было кривды... только в таких вот случаях, вроде моего, оборачивается скверной стороной. Потому я вместе с письмом глэрду отослала и прошение вашей королевской милости -- написала, что у меня есть веские причины идти против установлений, что жених мой, как и его дядя, -- завзятый чернокнижник, и в семью к ним я ни за что не пойду... Только от вас пришло распоряжение оставить все по-прежнему... Так и написано: "Оставить в прежнем состоянии". И ваша подпись. Хотите, покажу? Вот оно у меня, в холстинку завернуто... Обнаружив свою несомненную подпись на листке бумаги с Малой королевской печатью, пришпиленном к прошению с помощью засургученной булавки, Сварог смущенно опустил глаза. Сказал виновато: -- Я же говорил -- секретари подносили вороха бумаг... Скорее всего, я твоего прошения и не видел вовсе, а видел сделанный писцами экстракт на две строчки, с пометкой заведующего канцелярией. Согласуясь с этой пометкой, я и подмахнул... -- Как же так можно, ваше величество... Сварог поерзал на шатком стуле. Не стоило посвящать ее в запутанные дебри бюрократии, причудливые странствия бумаг, резолюций и пометок, способных надолго ошарашить человека неподготовленного... -- На другой день прискакал королевский пристав, то есть ваш, -- сказала девушка. -- Вся округа знает, что он у глэрда на полном содержании, с потрохами, душой и телом... Велел мне нынче же готовиться к свадьбе. Я так понимаю, жених мой проболтался дяде. Убить меня они опасались, вот и решили быстренько устроить свадьбу, чтоб обезопаситься на будущее. По нашим законам, будет вам известно, супруги друг против друга свидетельствовать не могут, их показания изначально в расчет не принимаются... Я, конечно, взвилась, у меня кровь отцовская, буйная. А его, должно быть, крепенько настропалили, чтобы без меня не возвращался. Врезал мне по шее -- до сих пор больно, -- обозвал непристойным словом и заорал, чтобы я собиралась в три минуты, иначе он меня за волосы притащит... Он даже и не дворянин вовсе, из градских обывателей выслужился... Мои вассалы его сгоряча приложили пастушьим посохом по темечку -- всего-то разок, зато на совесть, он и не дрыгался почти, душа вылетела, как пробка из бутылки... И ничего мне больше не оставалось, кроме как поднимать мятеж... Одна была надежда -- что на суде вашей милости все же дадут объясниться, а там -- как знать... Сварог грустно покривил губы. Конечно, мятежников, объявивших рокош по всем правилам, не полагается вешать на месте, их непременно должен судить Высокий Суд Королевской Скамьи... если выживут при штурме. Десять против одного за то, что успевшая принять водочки гвардия, разгоряченная боевым азартом и разъяренная неизбежными потерями, с ходу порубила бы в капусту всех, до "ого смогла бы дотянуться клинками, как оно частенько и случается. В общем, глэрд Рейт рассчитал все почти безошибочно, и шансы выиграть у него были: Сварог мог и не поехать к замку. А глэрд мог лично принять участие в штурме -- он же сюзерен здешних мест, это, в конце концов, его обязанность -- и уж нашел бы случай дотянуться до девчонки, даже уцелей она при штурме... Неглупо. -- Собирайся, -- решительно сказал он, вставая. -- Побеседую я по душам с твоим глэрдом, так, что надолго запомнит... Глава 11. ОТРАЖЕНИЕ ЗОЛОТА ...В сводчатом подвале, расположенном значительно ниже уровня земли, было душно и темно -- на стене, воткнутый в ржавую железную державку, чадил и потрескивал одинокий смоляной факел. Здоровенный одноглазый субъект самого неприятного облика, стоя лицом к присутствующим, ворочал железные прутья, раскалявшиеся на углях в продолговатом железном же ящике, столь невозмутимо и буднично, словно готовил шашлык, а не пытошные орудия. Из одежды на нем имелась лишь короткая кожаная юбка. Его подручный, столь же здоровенный и неприятный -- вот только у этого оба глаза были целы, -- громко ругал третьего, должно быть, самого младшего по должности: -- Ты что принес, орясина? Тебя за чем посылали? -- Он встряхнул лязгнувший мешочек. -- Подноготные гвозди тоненькие, как бабские шпильки, они ж на самом виду лежат, под клещами для откусывания яиц... А ты мне что приволок? Гвозди для забивания в задницу. Думать надо, иначе всю жизнь так и будешь гвозди мастерам подавать... Посмотри на постояльца, дубина! Жирноват постоялец, в такой заднице любой гвоздь увязнет, такому первым делом нужно под ногти заколотить, еще до того, как железом погрели... Паш-шел! Чтобы вихрем мне принес подноготные! Да смотри, клещи не перепутай! Как они выглядят, которыми яйца откусывают? -- Оне широкие... -- робко отозвался подручный. -- Хоть чего-то в башке задержалось! Правильно, золотце! Вот под ними и лежит мешочек с подноготниками... Бегом, чтоб подошвы горели! Подручный, гремя гвоздями в мешочке, ошалело выскочил в низенькую дверцу. Сварог, сидевший на низкой неструганой лавке, обеими руками ослабил застежки кружевного воротника. Глянул в сторону -- там, надежно привязанный к вбитым в кирпичную кладку железным костылям, с кляпом во рту помещался глэрд Рейт, не обремененный одеждой вовсе. Судя по его белому лицу, текущим вперемешку со струйками пота слезам, гримасам и выкаченным из орбит глазам, устремленным на раскалявшиеся понемногу прутья, благородному господину было немного не по себе. Однако Сварог не чувствовал к нему ни малейшей жалости -- и, откровенно говоря, ничуть не тяготился здешней обстановкой. Одно из тех житейских дел, коими королям, увы, приходится порою заниматься... Глэрд Баглю, заложив руки за спину, вышагивал по подвалу из конца в конец, его породистое лицо пылало нешуточным охотничьим азартом. Печать профессии, знаете ли: будь ты трижды герцогом из невероятно древнего рода, многолетние труды по управлению секретной службой накладывают свой отпечаток. Сейчас он был на тропе -- и, как хороший охотничий пес, трепетал от возбуждения. Палач, ухватив рукой в толстой перчатке холодный конец раскаленного прута, поднял его над углями. Довольно хмыкнул: прут раскалился так качественно, что напоминал уже не железо, а прозрачный столбик багрового, невыносимо жаркого пламени... Судя по звукам, Рейт обмочился самым позорным образом. -- Сразу железом погладим или сначала подноготные прикажете, ваша милость? -- буркнул палач. -- Где этот болван провалился... Взглядом поманив глэрда, Сварог вышел с ним в соседнее помещение, столь же сводчатое и душное. Там со вбитого в потолок кольца свисали толстые ремни, на лавках и просто на полу навалом лежали всевозможные замысловатые штуки, способные сделать пессимистом любого. -- Послушайте, Баглю... -- тихонько сказал Сварог. -- А он, часом, не сдохнет? Он и так-то ни жив ни мертв... Может, начнете с племянника? Баглю загадочно усмехнулся: -- Мой король, вы, уж простите, плохо разбираетесь в тонкостях нашего неприглядного ремесла... Во-первых, означенный племянник -- здоровенный детина и отнюдь не трус, с ним было бы гораздо больше возни. Во-вторых, главой предприятия является как раз дядя. В-третьих же... Вам следует глубже изучить законы и уложения собственного королевства. В случае, если преступник не был взят с поличным, если следствие не располагает неопровержимыми уликами, пытку можно применять лишь в том случае, если на то дадут письменное разрешение четырнадцать присяжных королевского суда, равных обвиняемому по положению, титулу, званию, сословию... Как показывает опыт, присяжные опять-таки требуют доказательств и улик... Конечно, вы как король можете отринуть законы и повелеть пытать по вашему высокому желанию... но к чему вам репутация тирана? Увы, у нас нет ни малейших улик. Вы сами видели то зеркало -- оно ничем не отличается от других... Если из него и в самом деле в урочный час полезут какие-то твари, этот час надо еще знать, дождаться его... В замке мы не нашли никаких странных предметов, никаких следов нечистой силы или черной магии... -- Но отчего же вы в таком случае... -- Государь, -- проникновенно сказал Баглю. -- Милейший Рейт -- не из храбрецов. Ручаюсь, у него сейчас вылетели из головы все юридические тонкости, вы же видели, как его корежит... -- Ах, вот оно что... -- с ухмылкой сказал Сварог. -- Ну, тогда следует ковать железо, пока горячо... -- Именно это я имел в виду, государь. -- Пойдемте, -- сказал Сварог. -- Пока не опомнился, сукин кот, и не начал вопить о своих правах... Я постараюсь вам не мешать, милейший Баглю. -- Наоборот, ваше величество! -- живо воскликнул Баглю. -- Было бы просто прекрасно, если бы вы... Я не осмелюсь предложить своему государю соучаствовать в нашем треклятом ремесле, однако... Вы решили, он пришел в такое отчаяние оттого, что испугался меня? Лестно, конечно, для моей скромной персоны, но на деле, будь я здесь один, он быстренько справился бы с собою, вспомнил о своих законных правах, о том, что я, по сути, такой же глэрд, и не более того... Он вас боится, понимаете? Простите за правду, но за вами после всех ваших приключений тянется шлейф грозной загадочности. Никто ничего не знает толком. Публике известны лишь результаты ваших свершений -- и народная молва, по-моему, совершенно справедливо, расцвечивает известное ей домыслами и пересудами, подозревая, что на поверхности лишь вершина, а есть еще могучие корни, пребывающие во мраке... Я и сам так думаю, извините на вольном слове, потому что давно занимаюсь этой грязной работой и хорошо представляю, сколько остается под землей. Что же тогда говорить о фантазии толпы? Одним словом, это вы его ввергаете в смертельный ужас... -- Ну что ж, -- сказал Сварог. -- При такой сволочи и в палачах состоять как-то не зазорно... Пойдемте. Они вернулись в помещение, где в углу мрачно сидел брат Фергас, невозмутимый главный палач позванивал раскаленными прутьями, а прикрепленный к костылям глэрд Рейт дошел до крайней степени слабодушия, о чем недвусмысленно свидетельствовал распространившийся по подвалу запах, поневоле заставивший Сварога закрыть нос платком. Он все же превозмог себя, подошел почти вплотную и, зловеще уставясь на пронзительно пахнущего Рейта, с расстановкой спросил: -- Вы, сдается мне, решили, что надолго обосновались в этом неуютном местечке? Глупости, Рейт. Это глэрд Баглю, человек романтической натуры, полагает, что нет на свете ничего страшнее железок, которыми забавляется вон тот хмурый дядька... Да полноте, вы еще не бывали в гостях у меня в Хелльстаде, незнакомы с тамошними милыми созданьями, которые нормальному человеку и в страшном сне не привидятся... Вот именно, глэрд. К чему мне здесь, в Глане, репутация тирана и зверя, безжалостно пытающего титулованных дворян? Я вас нынче же заберу к себе в Хелльстад, там вы быстренько поймете, что такое настоящее узилище и настоящие ужасы. И никто не станет требовать у меня отчета -- ну какие в Хелльстаде, к лешему, присяжные? Я там и без них обхожусь. И косточек не найдут... Решив, что затягивать удовольствие дальше неразумно -- чего доброго, помрет с перепугу, -- сделал одноглазому многозначительный жест. Тот, поняв его совершенно правильно, бесшумно приблизился и двумя мощными пальцами выдернул изо рта Рейта добротный многоразовый кляп из кожаного мешочка с пенькой. Какое-то время глэрд осторожненько закрывал рот, медленно возвращая в нормальное состояние сведенные судорогой мышцы лица. Потом, косноязычно шевеля языком и пуская слюни, пролепетал: -- Ва... ва... Сварог терпеливо ждал, когда родится что-то более осмысленное. -- Ва-ва-ваше влеи... -- Ну да, -- сказал Сварог. -- Это я, мое величество. Полновластный король здешней державы. А вы, милейший, -- лукавый, злокозненный подданный, который едва не погубил невинного человека, да вдобавок, что гораздо тяжелее, связался с неведомой нечистой силой, выползающей из зеркал без всякого дозволения таможни и пограничной стражи... Что же, прикажете вас кормить пряниками и придворные звания жаловать? Плохо вы меня знаете... Обращению с публикой вроде вас я учился у моего соседа и брата Конгера Ужасного, а у него, должен вам сказать, если разоблаченного куманька нечистой силы сжигают на костре, тот считает, что ему крупно повезло, -- потому что иные помирают долгонько... -- Государь! -- отчаянно возопил Рейт. -- Чем угодно клянусь: они к нечистой силе не имеют никакого отношения! Я -- слабый человек, поддавшийся соблазну, что есть, то есть, но не настолько я не дорожу жизнью и душою, чтобы связываться с нечистым! Спросите брата Фергаса, он ведь наверняка с вами был в моем замке! Они странные, верно, только не имеют они ничего общего с нечистой силой! Брат Фергас, вовсе не настроенный разрушать столь успешно протекавшее дознание, уперся в него тяжелым взглядом и молчал, явно не собираясь выступать в роли адвоката. -- Интересно, откуда мне знать, правду вы говорите или опять врете по своему подлому обыкновению? -- спросил Сварог хмуро. -- Тебя, мерзавца, спасет лишь полная откровенность. Как только начнешь врать или вилять... -- Ваше величество! -- истово воскликнул Рейт. -- Располагайте мною, умоляю! Сделав вид, что пребывает в задумчивости, Сварог старательно нахмурился, подперев чело рукой, потом поднял голову и громко распорядился: -- Эй, кто-нибудь! Отвяжите его и дайте какую-нибудь дерюгу, чтобы не оскорблял нашего королевского взора столь отвратным видом. Только сначала хорошенько вытрите его чем-нибудь, чтобы я мог свободно вздохнуть... Он был доволен собой -- изъяснялся в добротном стиле тех самых рыцарских романов, к которым пристрастилась Мара, а сам он их лишь пролистывал перед сном, чтобы заснуть наверняка. Палач с помощниками отвязали благородного глэрда, привычно облили его водой из бадейки, обтерли ветошью, накинули на плечи какую-то драную холстину и, подчиняясь жесту Сварога, выпихнули в соседнее помещение. -- Садитесь уж, -- сказал Сварог, указывая на широкую лавку. Однако глэрд шарахнулся от предлагаемой мебели, как черт от ладана. Присмотревшись, Сварог понял причину: снабженная воротами и кольцами скамья была явно предназначена для следственных действий вроде растягивания. Дрожа, кутаясь в рванину, глэрд отодвинулся в уголок, подальше от длинных щипцов, воронок и прочих интересных приспособлений, уселся там на корточки, легонько постукивая зубами. Сварог, не чинясь, уселся на помянутую скамью. Там же поместились Баглю с монахом, а главный палач встал над допрашиваемым, хмуро пояснив: -- Оне иной раз норовят башку об стену разбить, чтоб, значит, ноги сделать от правосудия... -- Ну что вы, друг мой, -- сказал Сварог почти весело. -- Наш благородный глэрд, я уверен, любит жизнь во всех ее приятных проявлениях и ни за что не станет добровольно ее укорачивать... Но вы все равно стойте, где стоите. В самом деле, мало ли... Итак? -- Я их не звал! -- сообщил Рейт, ежась. -- Отроду не занимался чернокнижьем, и в замке у меня вы ничего подобного не найдете! -- Мы и не нашли, -- сказал Сварог. -- Вот только у меня есть подозрение, что это еще более запутывает дело... -- Ну что вы, государь! Все просто! Вернее, это теперь кажется простым и привычным, а сначала я испугался насмерть... вернее, не испугался, а удивился, потому что тогда, два года назад, они не сами показались, начали подбрасывать золото... Зеркало висело в замке с незапамятных времен, и никогда за ним не замечалось никакой чертовщины... Сопя и хлюпая, стеная и ежась, он попытался было углубиться в исторические изыскания, повествуя о заслугах своих предков и себя лично перед предшествующими гланскими королями, но Сварог эти поползновения пресек моментально и безжалостно, прикрикнув ледяным тоном: -- Предками тут не заслонишься. А передо мной у тебя заслуг нет, одни прегрешения. Без лирики мне, а то сюда уложу! -- похлопал он ладонью по пытошной скамье. -- И подрасти помогу, а то что-то ты у нас коротковат... Под чадящим факелом бесшумно примостился писец, нацелил карандаш на бумагу с ловкостью человека, привыкшего споро работать и в столь непритязательных условиях. Тяжко вздыхая, глэрд Рейт стал описывать историю своего морального падения, попутно предаваясь самобичеванию и выдавая всех, кого только мог вспомнить и припутать. Как многое в нашей жизни, эти события развернулись совершенно неожиданно. В одно прекрасное утро озадаченный дворецкий сообщил хозяину, что с большим фамильным зеркалом в "доспешной зале" происходит какая-то чертовщина. Прибыв на место происшествия, хозяин собственными глазами убедился, что сказано, пожалуй, слишком мягко. Зеркало, как ему испокон веков и полагалось, исправно отражало все одушевленные существа и все неодушевленные предметы -- вот только на той стороне лежал у самой рамы желтый предмет размером с кулак, которого на этой стороне не было. Здесь его не было, а там он был. Призванные в качестве независимых свидетелей племянник глэрда и двое доверенных слуг с ходу констатировали, что ни хозяину замка, ни дворецкому вовсе не чудится, -- желтый предмет, словно бы металлический, а формой больше всего напоминающий полушарие, и в самом деле лежит на той стороне при полном отсутствии его аналога на этой. Воцарилось тягостное недоумение. Все гипотезы, на какие только хватало взбудораженной фантазии, не поддавались проверке экспериментальным путем, поскольку никто представления не имел, как попасть в Зазеркалье. Очень быстро сами собой на ум пришли древние легенды и жуткие россказни о неведомых зазеркальных обитателях и их несомненной связи с тем, кого негоже поминать к ночи, -- да и средь белого дня произносить это имечко неуютно. Племянник, как человек юный и вольнодумный, стоял на том, что из зеркала вовсе не обязательно приходят одни напасти, -- есть и легенды прямо противоположные, хотя их гораздо меньше. Дворецкий, как человек старого закала, видел тут в первую очередь происки нечистого. Глэрд колебался меж двумя крайностями, а слуг, в общем, особо и не привлекали к дискуссии. В конце концов послали в деревню за Кривым Маком -- старикашкой вредным, хвастливым и пьющим, но все-таки обладавшим кое-какими несомненными способностями колдуна и чертозная, в чем давно убедилось поколения три крестьян, да и благородных дворян. Прибыв на место, Мак первым делом сожрал бараний бок и насосался глэрдова лучшего пива от пуза, долго чванился и расписывал свои подвиги, потом все же взялся за дело, побуждаемый частью звоном золота под носом, частью угрозами стереть в порошок и подвести под стародавнюю, но до сих пор официально не отмененную статью закона "о предерзостных ведунах". Мак завонял весь первый этаж, сжигая какие-то сушеные корешки и зелья, изрисовал дубовый паркет углем и мелом, забодал всех громкими невразумительными заклинаниями, но все же в итоге твердо заверил, что никакой нечистой силы он тут не зрит. Не зрит, и все тут, хоть ты тресни. Посовещавшись, ему поверили -- субъект, конечно, был своеобразный, но, по устоявшемуся мнению всей округи, дело свое знал и профессиональной репутацией дорожил. Страхи рассеялись, недоумение осталось. На другой день, утречком, благодаря налаженной дворецким сети внутризамкового стукачества, был вовремя изобличен и задержан один из двух посвященных слуг, пытавшийся покинуть замок с тем самым желтым предметом в кармане. После парочки затрещин и угрозы без всякого суда сгноить в подземелье он признался, что на рассвете обнаружил эту штуку уже на этой стороне и беззастенчиво прибрал к рукам, потому что по весу эта загадочная хреновина больше всего напоминала то ли золоченый свинец, то ли золото. Слугу заперли в подвал и снова послали за Маком, приказав подать из кухни пиво и бараний бок. Часа два провозившись с загадочной находкой, начадив и нашумев не меньше, чем в прошлый раз, Кривой не обнаружил связи ни с черной магией, ни с нечистой силой. Тогда глэрд, севши на коня и поскакавши в столицу -- а столица та была недалеко от села, -- явился к знакомому ювелиру, которого знал давно и мог на него полагаться. Ювелир, затратив вдесятеро меньше времени, чем Мак, с помощью сугубо профессиональных методов изучил предмет и заверил, что они имеют дело со слитком чистейшего золота, чья стоимость... Глэрд не велел ему продолжать -- он и сам отлично разбирался, сколько может стоить слиток высокопробного золота величиной с мужской кулак. Сумма получалась приличная даже для вполне зажиточного глэрда. Таким образом, в головоломной загадке моментально обнаружились и приятные стороны. В ту же ночь глэрд Рейт, его племянник и верный дворецкий, погасив все лампы, засели в "доспешной зале", на всякий случай вооружившись до зубов и прихватив все отыскавшиеся в замке божественные книги, числом полторы (не часто, увы, в сем замке обращались к писаниям святых мудрецов, и полторы-то еле наскребли...). Примерно за полчаса до полуночи зеркало, насколько удалось рассмотреть в лунном свете, помутнело, покрылось странными огоньками, мерцающими и кружащими, минут через несколько все они погасли, а туман рассеялся -- и по ту сторону зеркала обнаружилась непонятная фигура, укутанная в балахон с капюшоном, освещенная слабым источником света так, чтобы ее было видно. В нее едва не пальнули сгоряча, но опомнились -- кто, кроме этого создания, мог положить сюда золото? Чистейшее и на приличную сумму? Неприятным голосом, не вполне похожим на человеческий -- глэрд особо отмечал это обстоятельство, хотя и не мог объяснить, в чем же отличия, -- фигура вполне членораздельно и внятно попросила их не пугаться, заявив, что является существом из плоти и крови, не имеющим ничего общего с нечистой силой, и намерена заключить взаимовыгодное соглашение вроде торгового, а в знак серьезности своих намерений и Дружелюбия уже выплатило маленький задаток. Слово "задаток" глэрду весьма понравилось, а еще больше привлекало то, что слиток золота величиной с кулак существо небрежно поименовало "маленьким". Перспективы открывались интереснейшие. Расхрабрившись, глэрд велел спутникам убрать подальше орудие, а загадочного гостя в балахоне пригласил выйти из зеркала, присесть за стол, как принято меж благородными людьми, и обсудить все по-деловому, а не на ногах, подобно продающим корову простолюдинам. Гость вышел, предупредив предварительно, что он на той стороне не один, и в случае какого-нибудь коварства за него отомстят молниеносно и надежно. (Что, между прочим, свидетельствовало о некоторой осведомленности существа о человеческой природе и психологии). Глэрд и не помышлял о каких-то коварных ходах: дело было не только в золоте, он слишком хорошо понимал уже, что создания, способные забросить на нашу сторону из Зазеркалья слиток золота, могут, пожалуй что, набросать оттуда и каких-нибудь зажигательных снарядов в самый неожиданный момент. Да и разглядел уже, что зеркальное стекло исчезло начисто, что на той стороне нет уже отражения зала, зато в полумраке шевелятся смутные фигуры, направив в их сторону дула и жерла. Уселись тут же, в зале. Глэрд так и не видел ни лица гостя, ни хотя бы кончика пальца, но тот, по крайней мере, мог сидеть, как человек, а изъяснялся вполне вразумительно, лексикон его был богат, речь -- гладка. По размышлении глэрд вынужден был признать, что, не видя собеседника, а лишь слыша, принял бы его за обыкновенного образованного человека, а то и дворянина. То, что голос загадочного гостя был скрипучим и каким-то не таким, картину не портило -- в конце концов, глэв Гюсан, которому искусные лекари вставили серебряную трубку в развороченную картечью на войне глотку, хрипел и скрипел при каждом слове не в пример диковиннее, а вот поди ж ты, привыкли и научились понимать... Вскоре выяснилось, что незнакомец в балахоне -- своего рода купец, но не простой, а высокопоставленный, что-то вроде старшины Сословия Мер и Весов, если переводить на привычные мерки, а с подобным купеческим сановником и дворянину сидеть за одним столом не зазорно. И дело его опять-таки насквозь знакомое: означенный субъект "по ряду причин, излагать которые было бы слишком долго и сложно", камеревался проложить через "доспешную залу" глэрда нечто вроде торгового маршрута, за что, конечно же, готов был платить владельцу данного места, как принято в цивилизованном обществе. По его заверениям, место, откуда он вышел, было не какой-то там магической страной или обиталищем нечестивых демонов, а обыкновенным миром, таким же, как Талар или Сильвана, но расположенном в пространстве так заковыристо, что он, гость, и сам толком не понимает, как это можно объяснить обыкновенными человеческими словами, поскольку, к тому же, не обременен особой книжной ученостью, предпочитая торговые дела. Глэрд и сам не особенно требовал научных объяснений -- его гораздо больше интересовали материальные вопросы. Он быстренько смекнул: очень похоже на то, что какие-либо другие зеркала загадочного гостя не устраивают, что именно это, в замке, ему позарез необходимо. Как с Кантарийским перевалом: нет в округе другого места, где было бы так удобно проложить большую дорогу, нет, хоть ты тресни, и тому, кто вознамерился бы сделать крюк, пришлось бы отмахать добрых две сотни лиг. Вот и платят купцы соответствующую пошлину благородному глэву, на чьих родовых землях помянутый перевал расположен, кряхтят, жалуются, но платят, никуда ведь не денешься, поедешь в обход -- еще больше затратишь... С этой точки зрения глэрд и повел дальнейшую беседу. Существо в балахоне мысли Рейта уловило моментально -- и весь последующий разговор представлял собою банальнейший торг. Глэрд боялся продешевить, а существо, хоть и издавало звуки, вполне соответствующие кряхтению, хоть и порывалось пару раз, совершенно как опытный таларский купец, убраться восвояси, но все же не очень торопилось, подтверждая тем самым первоначальные догадки глэрда, что особого выбора у загадочного гостя-то и нет. После Демонстративных вскакиваний и прощаний, после торга и взаимных обвинений в чрезмерной алчности дело все же начало понемногу налаживаться. К рассвету Ударили по рукам -- чисто в переносном смысле, поскольку конечностей гостя глэрд так и не увидел, о чем не особенно и сожалел: а зачем, собственно? Какая разница, как выглядит конечность, протягивающая тебе золото?