- Но -- что? -- недобро и громко спросил Сварог. -- Государь, -- поспешил прийти на помощь незадачливому коллеге маршал гвардии. -- Господин маршал несомненно имел в виду сложившуюся к сегодняшнему дню политическую практику... -- Час от часу не легче, -- сказал Сварог. -- По-моему вы, господа, судя по вашим мундирам, военные? С какой стати военные начинают рассуждать о политике? Маршал гвардии, не поднимаясь и словно бы даже с некоторым покровительством в голосе продолжал: -- Видите ли, государь, существует пусть и не оформленное каким-то писаным соглашением, но тем не менее словесно утвержденное всеми участниками Виглафского Ковенанта правило: Вольные Маноры не должны подвергаться полному занятию войсками держав, участвующих в... -- Вы умеете считать? -- холодно прервал Сварог. -- Виглафский Ковенант состоит из восьми держав: Хелльстад, Ронеро, Глан, Харлан, Снольдер, Горрот, Лоран и Шаган. Королем первых трех я имею честь быть. Три голоса. У меня есть также некоторые средства воздействия на Великого герцога Харланского. Даже если все остальные державы выступят единым фронтом, в чем лично я сомневаюсь, в любом случае голоса разделятся поровну... Проделайте в уме те же расчеты, они несложные... -- И тем не менее... -- Господин маршал гвардии до сих пор не понял еще, что ему наступает конец. -- Сложившиеся традиции... -- Иными словами, -- чеканя каждое слово, отрезал Сварог, -- вы, господа мои, недвусмысленно и злостно отказались выполнять выраженный в самых недвусмысленных выражениях приказ своего короля? -- И, не вставая, не меняя позы, он набрал побольше воздуха в грудь и взревел: -- Ко мне, гвардия! Рубиновый зал моментально наполнился шумом и стуком: сразу восемь потайных дверей распахнулись с двух сторон, и оттуда, бесцеремонно грохоча сапогами, звеня оружием, повалили Синие Мушкетеры и Арбалетчики, выставив клинки и пистолеты, окружили кольцом стулья с господами военачальниками. Арталетта, командовавшая своими гвардейцами, держалась скромнее (привыкла все-таки к субординации за четыре года военной службы, а тут вдобавок предстояло арестовать ее самого главного начальника -- маршала), зато не связанная такими условностями Мара, не чинясь, встала лицом к остолбеневшим чинам и, расставив ноги в ботфортах, поигрывая клинком, громко поинтересовалась: -- Хочет кто-нибудь проявить непочтение пред лицом короля? Желающих что-то не находилось. Тем временем меж застывшими с оружием на изготовку гвардейцами проворно проскользнули люди в синей с золотом форме дворцовой полиции, а за ними появились и вовсе уж сущие пугала -- мрачные субъекты в темно-красных мундирах с золотым шитьем в виде языков пламени. Приставы Багряной Палаты, личной королевской инквизиции, подчинявшейся лично Конгеру, а теперь, понятно, Сварогу. Ими с помощью скупых выразительных жестов молча руководил высокий старик в поношенной коричневой рясе -- отец Алкее из Братства святого Круахана, человек в общении тяжелый и сложный, аскет и самую чуточку фанатик, но при всем при том никому не шивший липовых дел. И заработал конвейер. Кого-то хватали приставы, кого-то люди министра полиции -- вот только маршалов, как и полагалось по традиции, брали гвардейцы. Со стороны казалось, что происходит хаотическое мельтешение разномастных мундиров, но на деле операция была десять раз просчитана заранее и проводилась в жизнь с невероятной быстротой и ловкостью. Прошла буквально пара минут -- и вновь воцарилась тишина, все вторгшиеся исчезли вместе со своей добычей, плотно прикрыв за собой потайные двери, как будто и вовсе не заходили в гости. Но с ними бесследно улетучились два маршала из трех, три генерала из шести и восемь полковников из двух десятков. Оставшиеся сидеть на стульях даже не успели толком испугаться или удивиться. Рано вешать министра полиции, ох, рано... Еще послужит правому делу, поскольку всякое королевское дело и есть правое... Сварог философски смотрел на оставшихся, не чувствуя ни волнения, ни раскаяния. Исчезли все поименованные в списке Конгера -- так что его собственной вины, его собственного самодурства тут не было ни капли. В конце концов, никто не заставлял того высоченного генерала связываться с "Черной благодатью" -- мало показалось уже имевшегося, захотел вознестись еще выше с помощью отнюдь не воинской доблести, а тайного общества черных магов. И маршал гвардии, позволивший себе (в точном соответствии с предсказаниями Конгера) расслабиться в компании своих верных генералов настолько, что дерзнул вспомнить о старых временах, когда именно гвардия как возводила на престол королей, так и убирала их оттуда с помощью то заранее заготовленного отречения, то массивного канделябра... У королей свои правила, не имеющие ничего общего с мыслями и побуждениями обыкновенных людей, не обремененных ответственностью за державу. Купец прогоняет в три шеи нерадивого приказчика, а король, еще не усевшийся прочно на троне, своих генералов отправляет на Монфокон... Взяв из невысокой стопочки заранее подготовленный и уже припечатанный по всем правилам указ, Сварог громко сказал: -- Генерал Далгар, подойдите! Обдумав все всесторонне, я решил возложить на вас высокое звание маршала гвардии. Будьте верны и честны. Ах, как сиял в одночасье вознесенный к вершине сорокалетний вояка! Ткни Сварог пальцем в любого из присутствующих -- заколол бы моментально, сапогами бы затоптал и не стал бы их мыть месяц, чтобы подольше похвастаться. И остальные, кого он возвышал, лучились яростной верностью: всем обязанные королю Сварогу и никому другому, обожающие, преданные, любого загрызут и не поморщатся... Так и рождаются верные слуги. О том, что все они значились в другом списке покойного короля, посвященном повышениям, им, конечно, не следовало знать -- такова уж высокая политика... -- Я надеюсь, господа, что план занятия Вольных Маноров будет мне представлен в самом скором времени, -- сказал он небрежно. -- Дельный и всеобъемлющий. О политике можете не думать -- на это у вас есть король... -- Слава королю! Да здравствует король! "Неплохо для майора, -- подумал Сварог, слушая громогласные -- и, что характерно, совершенно искренние -- вопли. -- Ишь, как орут громче всех новоявленные маршалы... А все-таки приятная штука -- власть. Мановение пальца -- и нет никаких генералов..." -- Можете идти, господа мои, -- сказал он решительно, чтобы не тешить душу чересчур уж долго этими славословиями. -- А вы, полковник Фалек, останьтесь... Он усмехался про себя, глядя, в каком смятении чувств пребывает скромный полковник Синих Егерей, не попавший в число облагодетельствованных, -- ареста, конечно, не боится, понимает, что всех, кого хотели взять, взяли сразу, пылает яростной надеждой и боится поверить в свою фортуну... Этого Сварог выбрал самостоятельно -- из полудюжины таких же. Храбр, но не родовит, без должных связей, сумел выбиться в командиры далеко не самого престижного гвардейского полка, но оставаться ему в этой должности до седых волос, если только не произойдет чего-то чрезвычайного: скажем, невероятно лихого подвига на глазах короля или что там еще бывает в сказках... -- Я дам вам поручение, полковник, -- сказал Сварог доверительно, выйдя из-за стола, взяв полковника под локоть и прохаживаясь с ним по обширному залу. -- Одно из тех, которые либо поднимают человека высоко, либо сбрасывают в безвестность, -- понятно, в зависимости от того, насколько успешно он поручение выполнит... Вы пойдете в Пограничье. Возьмите свой полк, еще парочку легионов или "безымянных". Артиллерия, ракеты -- по потребности. Как и саперы. Сами продумаете, что вам нужно для выполнения задачи, я вас не ограничиваю. Моряки предупреждены, вы получите столько кораблей, сколько понадобится. Ваша задача -- в кратчайшие сроки навести в Пограничье полный порядок и, высокопарно выражаясь, взять его под мою королевскую руку. Там сейчас правят с полдюжины разболтавшихся за времена безвластия вольных ярлов... Только имейте в виду: мне нужны усмиренные земли, где не прервалась нормальная жизнь. Никакой выжженной земли. Подданные, а не трупы. Силу применять только в тех случаях, когда без этого не обойтись. Вы меня хорошо поняли? -- Да, ваше величество. Вполне. -- Ну, а потом... -- сказал Сварог, подмигнув. -- А потом вновь сядете на корабли и проплывете вдоль побережья Трех Королевств. Туда начали совершенно беззаконным образом высаживаться лоранцы, строить там что-то, знамена водружать... У нас нет войны с Лораном. Но я не намерен терпеть такие выходки... -- Я понял, государь! Усмешка на лице полковника была достаточно умной и тонкой, и Сварог успокоился. -- Вот в этом случае я вас не ограничиваю, -- тонко улыбнувшись, признался Сварог. -- Кроме, конечно, рыцарских правил ведения... нет, не войны, какая же это война? Скажем, рыцарских правил наведения порядка в наших отдаленных землях... У вас есть ко мне просьбы? Скажем, младший братец, которому нужно повышение, или деньги, или что-то еще? Он видел по лицу полковника, что тот на краткий миг едва не поддался искушению, уже открыл было рот, чтобы о чем-то все же попросить, но в последний момент преодолел себя, подтянулся и посерьезнел: -- Думается, об этом пока рано говорить, государь... "А из него будет толк, -- одобрительно подумал Сварог, глядя вслед полковнику, строевым шагом покидавшему Рубиновый зал. -- Не стоит полагаться на тех, кто начинает просить, ничегошеньки еще не сделав". Он повернулся навстречу бесшумно скользнувшему в зал министру полиции, на чьей уродливой физиономии сквозь обычную бесстрастность все же просвечивала гордость за хорошо проделанную работу. И одобрительно кивнул: -- Неплохо. Изящно было проделано. -- Осмелюсь заметить, вы проявили незаурядную мудрость, государь. В самом деле, не стоило брать их поодиночке, по домам. Вы подняли тех, кто был повышен, принародно, тем самым... -- Повязал, что уж там, -- усмехнулся Сварог жестко. -- Вы ведь это хотели сказать? А насчет мудрости... Начинаете льстить? -- Самую чуточку, ваше величество, -- сказал министр полиции без выражения. -- Так полагается... Разрешите продолжать аресты по плану? Всех, кто станет выражать недовольство, протестовать, вслух ругать вас... -- Только не увлекайтесь, -- сказал Сварог. -- Гораздо хуже те, кто станет рукоплескать мудрому решению короля, но про себя-то затаит... -- Будьте уверены, государь, -- бдим... Ваше поручение касательно розыска дворян, именуемых графиня Чари и барон Шедарис, выполнено. Данные дворяне, в соответствии с данными мне инструкциями, доставлены во дворец вежливо. -- Зовите немедленно, -- сказал Сварог. -- Осмелюсь попросить ваше величество немного подождать... В приемной давно уже дожидается Мастер Печальных Церемоний с бумагами для доклада... Требующими вашей незамедлительной резолюции. -- Требует -- примем, -- сказал Сварог, чуть поморщившись. -- Давайте его сюда, я постараюсь побыстрее... Этим пышным и совершенно непонятным для непосвященного титулом именовался не главный похоронщик, как можно было подумать, а главный палач, на которого Сварогу хотелось взглянуть еще и из чистого любопытства. Он, разумеется, прекрасно понимал, что глава над палачами сам никого не потчует раскаленным железом и не рубит голов, но все равно ожидал увидеть нечто подобное министру полиции. В Рубиновый зал, однако, вошел пухленький седой господин в мундире королевского секретаря и золотых очках, добрый и домашний на вид, походивший по первому впечатлению то ли на университетского профессора, то ли на архивариуса, любителя певчих птичек, аккуратно подающего нищим. Сварог даже подумал, что министр полиции что-то перепутал и запустил к нему не того, но под мышкой у импозантного седого господина была кожаная папка со зловещей эмблемой в виде золотого топора особой формы в черном круге, так что никаких сомнений не осталось... -- Опять смертные приговоры? -- спросил Сварог в лоб, едва указав визитеру на стул без подлокотников и мягкого сиденья, положенный тому по чину. -- На сей раз все обстоит наоборот, государь, -- приятным голосом отозвался Мастер Печальных Церемоний, бережно выкладывая перед Сварогом папку. -- Вам предстоит рассмотреть бумаги по королевским помилованиям особого рода. "Эт-то еще что такое? -- растерянно подумал Сварог. -- Кто бы подсказал..." Недолго думая, он сказал почти весело: -- Милейший Мастер, признаюсь честно: я представления не имею, что такое королевские помилования особого рода. В Глане мне с этим не приходилось сталкиваться... -- В сущности, это совсем несложно, государь, -- ответил лейб-палач. -- Так уж исстари заведено, это давняя традиция... Любой приговоренный к смертной казни или пожизненной каторге вправе обратиться к вашему величеству с просьбой о помиловании -- это и будет простое помилование. А помилование особого рода -- это прошение, гласящее, что его автору известен некий важный секрет, особо серьезная тайна, позволяющая ее обладателю просить о смягчении наказания. Как правило, если выяснится, что автор не лгал и тайна его достаточно важна, король милует осужденного -- смертник получает пожизненную каторгу, а каторжанин, говоря профессиональным жаргоном, "вечник", -- сокращение срока лет до двадцати. -- И что, часто открывается что-то по-настоящему важное? -- Очень редко, государь, -- сокрушенно признал лейб-палач. -- Добрых три четверти ходатаев попросту морочат голову, рассчитывая вырвать пару недель жизни или сбежать, когда их повезут указать закопанный клад. Почему-то среди этой публики -- должно быть, в силу неразвитости и лености ума -- особенно популярны историйки о богатых кладах. Впрочем, иногда, крайне редко, они не врут... В любом случае механизм отработан. Все обставляется так, что сбежать по дороге решительно невозможно: сажают его, голубчика, в клетку, ставят клетку на повозку... Тут уже не сбежишь. Я вам принес девять прошений. О четырех могу вам сказать заранее, что это чистейшая выдумка: они касались как раз кладов, но ни один, несмотря на все старания, не найден. Еще четыре сообщили под видом "важнейших тайн" обычные сплетни из жизни иностранных дворов, которые и так известны нашей разведке. А вот девятый... Признаюсь, я в растерянности, государь. Содержание выглядит бредом сумасшедшего чистейшей воды, но его автор впечатления безумца никак не производит. Как всегда бывает в спорных случаях, я сам с ним встречался, и он оставил странное впечатление... С одной стороны, история бредовая. С другой же... В прошлом году в Равене, как мне под большим секретом сообщил министр полиции, произошло нечто похожее... -- Дайте посмотреть, -- сказал Сварог. -- Первый сверху лист, государь. Сам он едва умеет держать перо в руке, царапает, как курица лапой, -- моряк, что вы хотите, эта публика грамотой не обременена. Но мы, как полагается, сделали копию -- каллиграфическим почерком, работал опытный писец. Извольте взглянуть. Сварог прочитал первые строчки. Пробормотав "Так-так-так...", заглянул в конец, вновь вернулся к началу, пробежал документ взглядом, бросил его на стол: -- Где смертник? -- В тюрьме, конечно. Здесь, в Равене. -- Сколько потребуется времени, чтобы его сюда доставить? -- быстро спросил Сварог. -- Я думаю, около часа, -- подняв глаза к потолку и старательно пошевелив губами, ответил лейб-палач. -- Нужно, как следует из инструкций, заковать его в дополнительные кандалы, соединить их железным прутом, чтобы максимально ограничить движения... Следует обезопасить ваше величество от любых... -- К лешему ваши инструкции! -- бесцеремонно прервал Сварог. -- Там, в приемной, девушка, лейтенант Арбалетчиков. Она поедет с вами в качестве конвоя. Могу вас заверить, это лучше любых кандалов, какие вы только сумели измыслить... Идите и передайте ей мой приказ: заключенного доставить сюда немедленно. И передайте министру полиции, чтобы пропустил ко мне двух дворян, которых он привез... Живо! Означенный министр полиции, пропустив в кабинет привезенных, попытался было задержаться, словно бы невзначай, но Сварог решительно отправил его прочь тем самым повелительным мановением руки, коему уже неплохо научился, опробовав на подданных в двух королевствах. Вышел из-за стола, направился навстречу былым сподвижникам, на ходу громко констатировав: -- Отлично выглядите, господа дворяне, вид прямо-таки цветущий. Чудеса делает с человеком спокойная жизнь законопослушного обывателя... -- Вот именно, -- мрачно сказал бывший капрал Вольных Топоров, а ныне полноправный барон. -- Всякие пакости такая жизнь с человеком делает... Сварог присмотрелся к ним. Тетку Чари даже и неудобно было теперь вульгарно именовать теткой -- натуральная графиня, каким-то чудом обретшая степенную стать. Теперь она выглядела лет на десять моложе -- конечно же, трудами парикмахеров, портних и "художников благородных лиц" (так изящно здесь назывались гримеры для благородных). Сияющая дворянская корона, драгоценности, орден... Само совершенство, приходилось делать над собой усилие, чтобы вспомнить ее в простеньком платье, хозяйкой полурассыпавшейся корчмы в Пограничье, бодро осыпающей матерками незатейливую публику... -- Ну почему же -- пакости? -- сказал Сварог весело. -- Посмотрите на графиню, любезный барон, -- помолодела, похорошела... -- И не говорите, командир, -- отозвалась она прежним разбитным голосом. -- Вы не поверите: гвардейские лейтенанты стойку делают и намекают насчет койки -- иные даже в возвышенных стихах. -- А она и рада хвостом вертеть, -- мрачно сказал Шедарис. -- Недавно проткнул одного такого поэта -- шуму было... -- Потому что деревенщиной ты был, Шег, деревенщиной и остался, не понять тебе никак, что такое благородное обхождение, -- живо отпарировала Тетка Чари. -- Почему? Я же его проткнул не вертелом в переулке, а вызвал на дуэль по-благородному, как барону и положено. Нечего было совать всякую похабщину. -- Горе ты мое! "Тонкий стан" и "упругие перси" -- это не похабщина, а поэтические эпитеты. Ну, подал молодой человек стихи с подобающей галантностью... -- Ага, -- еще мрачнее сказал бывший капрал. -- А перед тем долго тебя гладил по этим самым поэтическим эпитетам. -- Ну, так уж и гладил! В танце кавалер имеет право прикасаться к даме, а дама имеет право кокетничать в пределах допустимого. -- Она вздохнула. -- Вот так и живем, государь. Никакой светской жизни. Стоит мне с кем-то потанцевать или позубоскалить, мой обормот начинает зубьями скрежетать и прикидывать, как бы на дуэль вызвать бедного кавалера. Никак я ему не могу втолковать: даже верная подруга имеет право и глазами поиграть, и поддержать фривольные словесные игры... -- По балам так и порхает, -- сообщил Шедарис угрюмо. -- Должна же я душу отвести за все, что недобрала в нищей юности и пиратской молодости, осьминог ты насморочный?! -- Вот так и живем, командир... Хоть в Волчьи Головы подавайся. Сварог присмотрелся к нему внимательно. Обнаружил те же симптомы, что и у Бони с Паколетом: упитанные щеки отвисли, второй подбородок наметился, талия подозрительно раздалась до тех пределов, когда именовать ее талией уже язык не поворачивается. -- Хорош, ваше величество? -- перехватил Шедарис его критический взгляд. -- Самого с души воротит. По утрам бегаю две лиги туда, две назад, с мечами прыгаю часа два, а когда и старую пушчонку поднимаю -- у меня в замке на заднем дворе отыскалась, валялась без лафета, дуло мусором забили... Думаете, помогает? Ничего подобного. Брюхо отвисает, как вымя у коровы... Командир, можно, я вопрос поставлю дерзко? Вы, похоже, не зазнались ничуть, с вами можно попросту, как в старые времена... Если готовится война или какое-нибудь рисковое предприятие вроде прежнего, я бы с удовольствием тряхнул стариной... Честное слово. Я не мальчик, за слова отвечаю. Просто... просто погубит меня такая жизнь в конце концов. -- А ведь он дело говорит, командир, -- согласилась Тетка Чари, вмиг потеряв прежний кураж. -- Раньше жилось беднее, но гораздо интереснее. И под смертью ходили, и спали под кустом, а все равно жизнь была настоящая. Что у меня теперь? Кавалеры стишки кропают да норовят со всем галантерейным обхождением в койку уложить, а то и вовсе где-нибудь в темном переходе к пыльной стенке притиснуть и платьишко задрать. Сначала льстит, потом надоедает, а там хоть волком вой -- никакой особой разницы с простыми кабацкими танцульками. Все отличие в том, что шкипер норовил грудяшки потискать и корешок на язычок положить, а галантерейный маркиз хочет к персям припасть и жаждет, чтоб мои лепестки розы вокруг его нефритового жезла сомкнулись... -- Это кто же жаждет? -- громко сопя, спросил Шедарис с совершенно зверским лицом. -- Тот баран в синем бархате? Тетка Чари отмахнулась: -- Да это я так, для примера... Одним словом, никакой разницы. Сядешь поболтать со знатными клушами -- вскорости от тоски так зеваешь, что челюсть того и гляди хрупнет. Ленточки да рюшечки, да туфельки с острым носком, из ратагайской замши... Кому из них удалось при храпящем в другом крыле законном муже с лейтенантиком перепихнуться и вовремя его в окошко выпроводить, чей муженек к праздникам непременно получит повышение, кому благосклонно улыбнулся сам министр... Как подумаю, что мечтала когда-то в знатные дамы выбиться, -- тоска берет! Кто ж знал, что этот их высший свет -- такое болото... Туфельки с пряжечками, туфельки без пряжечек, корсажик на три пуговички, мушка над левой бровью означает, что дама холодна, а над правой -- вовсе даже наоборот... Вперехлест через мамашу морского черта, я ж сорок абордажей помню... или уж тридцать-то точно... Командир, может, нам с Шегом по старой памяти и отыщется местечко, чтобы тряхнуть недавней стариной? А то я при такой жизни, право слово, или любовника заведу, или пущу этих гусынь по морской матери в три загиба с четырьмя кандибобрами... -- Сговорились вы, что ли? -- сказал Сварог задумчиво. -- Я-то полагал, что устроил вам жизнь, как мог, подыскал тихую пристань... -- Тошно в тихой пристани, командир. И плесенью пахнет, -- сказала Тетка Чари уныло. -- Рановато мы на берег списались, вот что. Оказывается, еще годочков десять погулять по морям не мешало бы. Давеча получили письмо от Бони, накарябал, что заедает его тоска неописуемая, и собираются они с Паколетом к тебе ехать, чтобы выяснить, не предвидится ли войны или приключений... Тебе они не писали? -- Не писали, -- ответил Сварог рассеянно. -- Сами нагрянули. Здесь они, куда им деться. Может, это судьба? -- Он посмотрел поверх плеча Шедариса -- там, маяча в приоткрытой двери, подавал загадочные знаки министр полиции. -- Сядьте-ка в уголке да послушайте. Есть интересное дельце... Жаждущий помилования выглядел так, как и обязан был выглядеть постоялец уголовной тюрьмы, -- грязный, заросший, вонючий. Сварог невольно отодвинулся подальше. Он успел бегло просмотреть и экстракт прегрешений, и приговор суда -- дело было насквозь житейское. Морячок с богатым жизненным опытом, попробовавший и вольной пиратской житухи, и речной контрабанды, устроил в портовом кабачке переполох с поножовщиной, порезал двух случайных собутыльников, дешевую девку и слугу, а кабатчика ухитрился убить до смерти -- и, не останавливаясь на достигнутом, тем же тесаком прикончил полицейского. За все это в совокупности королевский прокурор вполне резонно приговорил буяна к отправке на те незамысловатые танцульки, где пляшут с Конопляной Тетушкой. Министр полиции, бдительно поместившись меж Сварогом и босым грязнейшим субъектом -- сквозь дыры в лохмотьях у того там и сям просвечивали татуировки, -- поначалу прямо-таки потел от усердия, но Мара так многозначительно играла кинжалом, а смертник так искренне ее боялся, что даже человек-бульдог успокоился, видя, что заключенный в надежных руках. -- Ну, давай, -- сказал Сварог, подойдя к приоткрытому окну, чтобы быть поближе к свежему ветерку. -- Облегчай душу, рожа... Моряк, с надеждой таращась на него сквозь падавшие на глаза лохмы, принялся складно и подробно рассказывать: как в прошлом году, аккурат в месяце Фионе, его шхуну наняли для какой-то загадочной поездки двое обходительных господ, судя по выговору, манжетам и воротникам, явные горротцы; как он моментально почуял, что дело грязное, но, получив горсть золотых кругляков, конечно, согласился; как с наступлением ночи на борт погрузили огромный, наглухо заколоченный ящик и приказали выходить в море; как часов через пять плавания они оказались на рейде Джетарама, лигах в трех от берега; как эти загадочные господа, не по-господски ловко орудуя гвоздодером и клещами, выломали боковую стенку у ящика, предварительно придвинув его к борту, -- и оттуда проворно выполз, перевалился через низенький фальшборт и ухнул в море самый на вид обыкновенный коричневый тюлень из тех, кого называют "морскими собаками"; как после этого наниматели приказали уходить на всех парусах куда угодно, лишь бы подальше. Вскоре, оглянувшись, моряк прекрасно рассмотрел в семеловом свете, как море за спиной вспучилось огромаднейшей волной, самым натуральным мареном[05], -- и этот марен, заслоняя звезды, помчал к берегу со скоростью призового скакуна... Битый жизнью морячок, повидавший столько, что иному хватило бы на семь жизней, в совпадения не верил. Инстинктом хищного зверя моментально связав тюленя и невесть откуда взявшийся марен (которому его наниматели ничуть не удивились), он, не раздумывая долго, рыбкой нырнул за борт с того места, где стоял. Что ему, несомненно, и спасло жизнь -- вынырнув далеко от суденышка, чтобы глотнуть воздуха, он услышал на борту пистолетную пальбу: два обходительных господина с горротским выговором в лихорадочном темпе избавлялись от свидетелей, которых и было-то всего трое... По нему тоже стреляли, но не попали в темноте, а плавал он отлично. Возможно, наниматели, перебив экипаж, и пустились бы за ним в погоню на захваченной шхуне, но тут на море началось волнение от обрушившейся на порт и отхлынувшей гигантской волны. Он ушел на глубину, думал уже, что не выгребет, однако выплыл в полном изнеможении и ушел берегом. Никого из своих ребят он больше не видел, как и почти новенькой шхуны. О разрушениях, причиненных мареном, он узнал на другой день -- вся округа только об этом и толковала: марен выбросил на берег два новехоньких военных фрегата и множество суденышек поменьше, разрушил склады с военно-морским имуществом, погубил тысячи две народу... "И сорвал отсылку подкреплений на остров Брай, где в то время как раз разыгралась очередная ронерско-горротская войнушка, -- прокомментировал про себя Сварог. -- Помню, как же. Слышал об этом марене..." Жестом велев Маре вывести вонючего рассказчика в приемную, он обернулся. Тетка Чари вскочила: -- А помните, как мою гостиницу спалила эта стерва? Словно зажигательной бомбой вспыхнула! Прекрасно помню, как она от меня шмыгнула в комнату -- и там моментально полыхнуло... -- Вот именно, -- сказал Сварог. -- А вторая такая же дамочка, тоже удивительным образом вспыхнув, спалила домик Паколетовой бабки с нею самой и с полицейским... "И дворняга, -- добавил он мысленно. -- Точнее, пастуший волкодав, который тоже превратился в бомбу и уничтожил ворота крепости и Корромир. Здесь у нас кое-что другое -- не зажигательная бомба, а рукотворный марен, но этот висельник прав, какие, к лешему, совпадения..." -- Здесь, пожалуй что, есть зацепка, -- сказал он и, не теряя времени, повернулся к министру полиции. -- Таверна "Ржавый якорь", чей хозяин познакомил этого субъекта с горротцами... Конечно, они и его могли убрать... а если нет? Если были заранее уверены, что смогут без шума прикончить всех на шхуне? -- Разрешите... -- И моментально! -- прикрикнул Сварог. Министр полиции опрометью бросился отдавать приказы. -- Интересные дела, командир, -- сказал Шедарис, моментально стряхнувший всякую меланхолию. -- Сдается мне, ты и не собираешься жирком обрастать... -- Я бы с удовольствием, -- сказал Сварог. -- Только вот не дают мне покоя, хоть ты тресни. Не успеешь расположиться у камина в домашних шлепанцах, как прибегают звать на трон или, бери выше, спасать империю... -- Куда с оружием приходить? -- деловито спросил Шедарис. Сварог взглянул на них, увидел в глазах тот же серьезный, рассудочный азарт, что и в недавние времена, -- и уже не пытался отговаривать. Они были взрослыми и сами все понимали. Похоже, это и впрямь судьба -- собраться вновь Странной Компании, плечом к плечу, на всем галопе рвануться прочь от спокойной жизни... -- Сюда, -- сказал он спокойно. -- Завтра же поутру. И в голове у него сама собой зазвучала старая песенка: "Но, слава богу, есть друзья и, слава богу, у друзей есть шпаги..." Глава 17. НЕ ТОЛЬКО ШПАГИ... Здесь, в маленьком домике с высоким крыльцом и горбатой крышей, не изменилось ничего: ярко пылал камин, а на столе горела лампа под колпаком из тончайшего фарфора, белого, с просвечивающими синими рыбами и алыми водорослями. Серый кудлатый пес пастушеской породы лежал в углу, положив голову на лапы. Вот только задевались куда-то пузатые серебряные чарки, и принесенную Сварогом по старой памяти "Кабанью кровь" пришлось разливать по простым глиняным стаканам. У него осталось стойкое впечатление, что мэтр Анрах вступил в печальную полосу финансовых неурядиц: и парочка картин пропала со стены, и не было больше на столике безвкусной, но довольно дорогой серебряной вазы. Книг, правда, прибавилось. Вступив в круг света, Анрах осторожно положил на стол черный кожаный мешок с бумагами покойного протектора. И сам он ничуть не изменился: пожилой шустрячок, низенький, лысый и крючконосый, с венчиком седых курчавых волос вокруг лобастого черепа. "А у него дела и впрямь плохи, -- подумал Сварог сочувственно. -- Щеки ввалились. Раньше неплохую закуску выставлял, а теперь принес горсточку изюма на фарфоровом блюдце вместо старого серебряного, и лицо при этом было очень уж виноватое..." -- И каковы же ваши впечатления, мэтр? -- спросил он с интересом. -- Заслуживает ли это внимания, и насколько? Видите ли, сам я сплошь и рядом не могу определить ценность иных исследований, иногда вообще не понимаю, о чем идет речь... -- Ну что вам сказать... -- Мэтр Анрах взял стакан и отпил пару добрых глотков. -- Вы меня заинтриговали, барон... Простите, я еще не привык называть вас "государем"... -- Именуйте, как вам удобнее, -- махнул рукой Сварог. -- Вы меня всерьез заинтриговали, -- признался Анрах. -- Судя по размаху идей и направлений поиска, по явной дерзости мысли и полному отсутствию преклонения -- да что там, простого уважения -- перед авторитетами, автор, во-первых, не вовлечен в систему официальной науки, во-вторых, вовсе не стремился к признанию. У него наверняка есть неплохое состояние -- некоторые исследования требовали дальних поездок, работы в архивах, приобретения редких и дорогих книг. Он упоминает некоторые труды, существующие буквально в нескольких экземплярах, древние инкунабулы -- и, к стыду своему признаюсь, о трех из них я только слышал, но никогда не держал в руках. Возьмем хотя бы "Хронограф атмосферических явлений и феноменов". Есть только два экземпляра -- один в горротской королевской библиотеке, другой на Сильване, у царя Гипербореи. Меж тем у вашего книжника, судя по постоянным ссылкам, была под рукой своя книга, третий экземпляр. А "Второе путешествие шкипера Ратами к Ледяным Берегам" известно лишь по двум десяткам цитат в древних трудах, но ваш знакомый пишет так, словно держал под рукой полный вариант... Кроме того... Сварог деликатно прокашлялся. -- Простите, я, похоже, увлекся, -- сказал Анрах. -- Безусловно, автор этих заметок вряд ли заслуживает того, чтобы включить его в число крупных ученых, но, как богатый дилетант, достиг вершин. Иные наметки по-настоящему ценны, жаль, что не развернуты в большие работы. Право же, он умен, начитан и дерзок в суждениях. Я могу с ним познакомиться? Нам нашлось бы о чем поговорить. -- Он умер, -- сказал Сварог. -- Жаль, -- сказал Анрах искренне. -- Очень жаль. Я сам не имею никакого отношения к официальной науке... после того, как она сама сделала именно такой вывод, -- горько усмехнулся он. -- Так что нам было бы о чем и поговорить, и поспорить. Я, например, в толк не возьму, почему он изо всех мифологических фигур, носящих титул Безумцев, занялся исключительно Зодчим. С точки зрения завлекательности, ореола тайны, привлекающего в первую очередь богатых дилетантов, были бы предпочтительнее Безумный Часовщик, Безумный Пастух, Музыкант или, на худой конец, Рисовальщик. Но нет, его почему-то привлекал именно Безумный Зодчий, он должен был выбросить астрономическую сумму денег, всерьез ища реальные корни мифа... Впрочем, его, безусловно, не интересовали материальные стороны иных тайн -- что интересно, вашего книжника совершенно не привлекали пресловутые клады острова Диори. А ведь подавляющее большинство тех, кто занимается тайнами Ледяного Острова, в первую очередь, как собака на кость, бросаются на любые упоминания о кладах, сокровищах, легендарных истуканах в человеческий рост, вырезанных из цельного самоцвета... Я мог его знать? -- Не знаю, были ли вы знакомы... -- сказал Сварог. -- Барон Гинкар. Это его бумаги. -- Протектор? Ведь не было другого барона Гинкара... -- Именно, -- кивнул Сварог. -- Была у него тайная страстишка, как у других -- тихушное пьянство или девочки. Он был тайным книжником, знаете ли... Мэтр Анрах долго сидел молча, с растерянным, мрачным лицом. Потом прошептал так тихо, что Сварог едва расслышал: -- Великое небо, зачем же он так бездарно растратил свою жизнь? На что? Придворные интриги, полицейские дела, карьера... У него были великолепные задатки... -- Ну, все зависит от точки зрения, -- пожал плечами Сварог. -- Сам он, очень похоже, вовсе не считал, что растратил жизнь бездарно. Вот это, -- он коснулся кожаного мешка, -- для него так и осталось отдушиной, развлечением в свободную минуту... -- Ну да, конечно, -- саркастически ухмыльнулся Анрах. -- Такое следовало скрывать. Добрая половина бумаг относится к тем областям знания, занятие коими считается не просто предосудительным -- опасным и запретным... А на первом месте все-таки была карьера... -- Он все еще потрясенно вертел головой. -- Кое-что придется теперь пересмотреть, с учетом сказанного вами. Я в свое время полагал, что он целеустремленно охотился за книгами из Финестинской библиотеки ради каких-то полицейских надобностей... а он, ясное дело, разыскивал их для себя... Что с ним случилось? По городу до сих пор бродят туманные, но определенно зловещие слухи, болтают даже о демонах из распечатанного сосуда, а другие уверяют что он вовсе и не погиб, а был арестован тайной полицией ларов и увезен в замок Клай... -- Да нет, он в самом деле погиб, -- сказал Сварог неохотно. -- Это печальная и до сих пор во многом загадочная история... Ко мне попали далеко не все его бумаги. Вдова... человек, у которого они хранились, уверяет, что большую часть бумаг незадолго до кончины протектора забрал некий доверенный, -- и на его след я пока что не наткнулся... -- Зачем это вам? -- тихо спросил Анрах. -- Теперь? -- Вы полагаете, что человек, добившийся королевской короны, с превеликой охотой отдастся безделью и развлечениям? -- спросил Сварог. -- Охота, балерины и балы? -- Во всяком случае, многих этот нехитрый набор вполне устраивал. Откуда я знаю, к чему стремитесь вы? При том даже, что вы -- Серый Рыцарь? Предсказания вовсе не обязаны претворяться в жизнь во всей полноте... -- Да, я уже это слышал, -- сказал Сварог. -- Увы... Я, возможно, и стремлюсь подсознательно к спокойной, мирной жизни под сенью хрустальных струй... или как там писал Асверус?.. Но так уж получается с завидной регулярностью, что о беззаботном безделье нечего и мечтать. -- Вы снова в... хлопотах? -- Можно это и так назвать, -- усмехнулся Сварог. -- Правда, у королей это вроде бы называется как-то иначе... Не в том суть. Я пришел с определенным предложением. Вы знаете уже, что я -- здешний король... -- Представьте себе, -- в тон ему улыбнулся мэтр Анрах. -- Ваши портреты еще не получили должного распространения, но я по пристрастию своему к публичным зрелищам был на улице, когда вы с Делией торжественно въезжали в Равену. В одеждах хелльстадского короля. У меня есть знакомый, он живет на Адмиральской, и у него на втором этаже удобный балкон... Я вас сразу узнал, а потом о вас очень много говорили, и о воцарении в Глане, и о борьбе с "Черной радугой"... И, наконец, было объявлено, что Конгер на смертном одре усыновил вас... Я полагаю, вся улица забита сыщиками в цивильном? -- Ну что вы, -- сказал Сварог. -- Со мной приехал один-единственный человек, он ждет с лошадьми. Терпеть не могу, когда вокруг толпится охрана, испытал уже это в Глане, хватит с меня... -- Что произошло в Клойне? -- спросил Анрах жадно. -- Ходят всевозможные слухи о странной катастрофе, постигшей королевский замок, но никто ничего не знает точно... -- Мы об этом еще поговорим, -- сказал Сварог. -- Давайте вернемся к моему предложению. Мне нужен человек, способный стать кем-то вроде ученого-советника. Пойдете? -- Почему я? -- Потому что вы -- единственный, с кем я более-менее знаком здесь, -- сказал Сварог. -- Шучу... Во-первых, меня совершенно не устраивают господа, представляющие официальную науку. Вовсе не потому, что они глупы, -- там достаточно умных людей. Просто они зашорены. Они слишком крепко усвоили, что можно, а что нельзя, они научились не замечать и не знать того, что может помешать их карьере, вызвать недовольство властей. Вы -- другое дело. Мы с вами общались достаточно долго, чтобы я успел составить о вас некоторое представление. Вы не бунтарь, конечно, вы не состоите ни в каких тайных обществах вроде студенческих -- я уже знаю о них кое-что, как видите, -- но тем не менее постоянно и целеустремленно ходите по краю. Интересуетесь тем, чем, с точки зрения властей и официальной науки, вовсе не положено интересоваться. Я помню все наши разговоры -- за добрую половину затронутых тем мы с вами, безусловно, подлежали... А ведь вы не знали тогда, кто я такой... И, наконец, вы меня не выдали, хотя имели полную возможность. Анрах печально улыбнулся: -- А вам не приходило в голову, что я так поступил не из душевного благородства, а из циничного расчета? Вы были чересчур загадочны и непривычны, могло оказаться, что это одно из тех дел, когда убирают даже случайных свидетелей... Выгоднее было молчать. -- Ну а какая разница? -- пожал плечами Сварог. -- Во-первых, вы нас не выдали, а это главное. Во-вторых, вы обладаете определенными знаниями -- а мне необходимы такие люди... -- Интересное предложение, -- задумчиво произнес Анрах. -- Судя по вашей интонации, по словечкам "определенные знания", "такие люди", вы твердо намерены заниматься как раз тем, что не приветствуется ни властями, ни официальной наукой? -- Одно немаловажное уточнение, -- сказал Сварог терпеливо. -- Власть теперь -- я. А официальная наука, стоит мне приказать, начнет выполнять команды "Равняйсь!" и "Смирно!" не хуже вымуштрован н