последовавшая за тем, как Сварог сбросил личину Вазара, растянулась аж на три удара сердца. Стало слышно, как бьется о стекло абажура бабочка. Из-за стен адмиральского салона, обшитых лакированным деревом, доносился гул дрожащей земли, с которым за сегодняшний день совершенно свыклись, как с досадной, но неизбежной помехой. Гул прерывали опять же уже привычные разрывы - то недра Атара выдавали очередной огненный залп раскаленной лавы. Внизу, под салоном, прогромыхали по железным ступеням чьи-то тяжелые ботинки. А потом недоуменная тишина в зрительном зале лопнула, взорвалась овацией: "Враг!", "Подмена! Колдовство!", "Взять их!", "Измена!". Принимающая гостей сторона вмиг ощетинилась кортиками. Позолоченные и изогнутые гидернийские клинки блестели как золотые клыки фантастического зверя. Да и вообще, фантастическое это было зрелище - разодетая по моде времен всяких там Людовиков толпа в расшитых золотой нитью камзолах и роскошных шляпах с плюмажами и пряжками - на борту сплошь металлического, тяжело вооруженного броненосца... В другое время и при других обстоятельствах Сварог непременно бы подивился сему вопиющему анахронизму, но теперь ему было не до того. Россыпь серебряных звездочек, как горсть монет из щедрой руки филантропа, с неслышным в суматохе шелестом брызнула навстречу офицерской волне. Безотказный шаур, до того прятавшийся под липовой повязкой на ноге, исправно выплевывал серебряную смерть. Зазубренные края блестящих кругляшей вспороли несколько камзолов, вонзились в плоть, разметали в пух несколько фиолетовых перьев со шляп... Для Сварога время остановилось. Уже потом, проигрывая в уме схватку в адмиральском салоне, он в который раз поразился, как много человек успевает заметить и увидеть, когда на кону простенький выбор: или ты - или тебя... ...К двери, отделанной волнистыми золотыми полосами, бесшумно метнулось продолговатое тело трусливой адмиральской собачки: та, как и было оговорено, отрезала выход из адмиральского салона. Волк сорвался с места, не промедлив и мига, и поспел вовремя: некий офицерик, с ходу сообразивший, что к чему, рыпнулся было к люку. Прижав уши к голове, могучий зверь в серой с белыми подпалинами шерсти растянулся в прыжке, растеряв по дороге всю свою трусость. Раздвинулась в оскале пасть, обнажив клыки... Челюсти сомкнулись на человеческой шее, когда ладонь офицерика уже накрыла витую ручку, и сбитого на пол гидернийца придавила туша собаки не собаки, волка не волка - но уж точно не безобидной домашней шавки. Когда зверь вздернул голову, кровь пузырилась на его белых клыках, красные струйки змеились по серому меху на вытянутой морде и неслись каплями вниз. Вокруг черных крапин зрачков в собачьих глазницах полыхало бардовое пламя - словно темные вкрапления, портящие драгоценную чистоту крупных рубинов.А из распоротого горла гидернийца толчками выплескивалась густая багровая жидкость. Непросто, трудно, невозможно было совместить эту клыкастую, со вздыбленной на загривке шерстью боевую махину с черноволосой и черноглазой женщиной по имени Чуба-Ху. Однако это была именно она. И пока Чуба справлялась: взвившись в прыжке, грудью сбила с ног очередного офицера, коренастого и бритоголового - и одного этого оказалось достаточно. Моряка отшвырнуло на увенчанную стеклянным колпаком тумбу, на которой красовался макет броненосца, ударило виском об острый угол - и вот гидерниец уже сползает по лакированному дереву, оставляя на сверкающей поверхности кровавый след. А Чуба совершенно молча разворачивается к новому противнику в распахнутом камзоле, с золотым амулетом в виде расколотого круга на белой кружевной рубахе... ...Фиксируя происходящее краем глаза, Сварог делал свое дело: серебром в лоб встретил перепрыгнувшего через поваленный стол гидернийца, отскочил, чтобы не быть сбитым с ног летящим и умирающим на лету офицером, отбил стволом шаура направленный в шею клинок, подсек носком сапога голень нападающего и ребром стопы с разворота послал гидернийского морячка под ноги новой волне атакующих. Тут же развернулся, чтобы очередью встретить двух офицеров, огибавших стол с другой стороны... Бой в ограниченном пространстве стремителен и скоротечен, язык просто-напросто не поспевает за событиями. Любое описание схватки будет значительно дольше и скучнее происходящего в реальности... ...По левую руку от Сварога Клади, отскочив в угол и прижавшись к стене, по одному встречала гидернийцев - больше чем одному к ней было не подобраться - точными ударами посоха. Того самого, который самолично выстругала из сосновой ветви, снимала лишнюю древесину, выверяя балансировку, взвешивала на руке и крутила в пальцах, заточила один конец до копейной остроты, подработала другой конец под свою ладонь... И управлялась она с незатейливым оружием так ловко, будто обучалась под руководством мудрых сенсеев в каком-нибудь Шао Лине. Приемный ли отец передал дочери тайны боя на палках, или некий стражник в замке из бывалых и повидавших от скуки натаскал, или постарались те же Гидернийцы - неизвестно, однако зеленоглазая чертовка сейчас наглядно демонстрировала преимущества заостренного посоха, направляемого умелыми руками, перед коротким клинком в ближнем бою. И недавним соратникам в борьбе за владычество Гидернии над всеми прочими народами доставалось по первое число. Сварог тем временем продолжал кружить вокруг стола. Отскакивал, уклонялся, бил ногой, рукой, бил рукоятью шаура, отступал, нападал, уворачивался и стрелял, стрелял, стрелял. А по правую его руку... черт, по правую руку дела обстояли не столь блестяще. Олес скрещивал с морскими кортиками свой длинный обоюдоострый кинжал, на чьем лезвии был выгравирован фамильный герб Саутаров. Кинжалом он орудовал, надо признать, умело. Держа "пустую" руку за спиной, стоя вполоборота к противнику, Олес отклонялся корпусом влево-вправо, совершал обманные маневры, молниеносно менял хваты с обратного, удобного для защиты, на прямой, более сподручный для атаки. Ощущалась, в общем, выучка. Молодому князю удалось ввязать гидернийцев в академический бой на коротких клинках, в котором он имел несравненно больше преимуществ перед морскими офицерами, привыкшими командовать бортовой артиллерией или, на худой конец, управляться со стрелковым оружием. И это преимущество работало: то один, то другой офицер выбывал из схватки после стремительных вылетов вперед княжеского кинжала... Но - сказывалось численное превосходство гидернийцев. Олес устал от мелькания клинков и уже не так твердо блокировал наскоки. И вот лезвие кортика соскочило с подставленной под него кинжальной гарды, чиркнуло по пальцам. И сразу за тем Олес напоролся на сильный секущий удар по тыльной стороне ладони. Ему пришлось сделать поспешный шаг назад, переложить клинок из правой руки в левую. Правда, как тут же выяснилось, обеими руками он владеет одинаково неплохо... Одинаково-то одинаково, но Сварог понял, что счет пошел уже на мгновения. Князь из последних сил отражал натиск. Против него сейчас стояло три гидернийца, они теснили князя и действовали грамотнее чем прежде: поочередно отвлекали внимание каждый на себя, потом следовал выкрик "Эгой!" ("Не иначе, боевой клич, вроде "банзай" или "форвард", ишь как быстро чертовы мареманы учли ошибки в своей тактике..." - мелькнуло у Сварога), и они нападали одновременно. Олес позволил достать себя в плечо. Вслед за тем он лишь каким-то чудом ушел от размашистого, сабельной техники удара. Достиг цели и хитрый выпад третьего гидернийского офицера: упав на колено, гидерниец выбросил вперед руку - и ему удалось позолоченным острием ужалить молодого князя в бедро... Последнее ранение было самое чреватое. Олес, прихрамывая, спешно отступил, прижался к переборке. Князь уже не успевал за ритмом схватки. Следующая слаженная атака гидернийцев, скорее всего, окажется для него последней. Далее медлить было невозможно. Сварог, рискованно повернувшись спиной к своим собственным противникам, сорвался с места. - Лягай!!! Всех покромсаю!!! - Тут главное не что кричать, а чтоб выходило надрывнее и грознее. Главное переключить гидернийцев на себя или хотя бы на миг отвлечь от князя. Стрелять ведь нельзя - заденешь Олеса. - На пол, духи!!! Руки к стене!!! Смирно стоять!!! Руки за голову!!! Пожар!!! - Зато можно на бегу поливать паркет перед собой зубастым серебром из шаура. Вдруг да подействует... Подействовало. Один из гидернийцев, что называется, стремнулся. Его подвели рефлексы, толкнули в сторону, он отвалился от группы, и в том была его ошибка - уйти с одной с князем линии огня. Щадить его Сварог не стал - перейдя с бега на шаг, вскинул метатель звездочек и нашпиговал оплошавшего моряка серебром. Двое супротивников Олеса, как и следовало ожидать, разделились: один продолжал наступать на князя, другой переключился на фальшивого адмирала. Совсем юный офицер с одним ромбиком на нарукавной нашивке, наклонившись вперед и поводя клинком, мелким осторожным шагом подбирался к Сварогу. Ну, тут все было понятно. Простейшая самба-румба против человека с ножом: носком ноги садануть по клешне с кортиком, крутанувшись юлой, подсечь под лодыжки, свалить на пол и покончить с проблемой сочным ударом кулака, вложив в него всю массу тела. Граф Гэйр перешел на пружинистый, "танцующий" шаг, который подсказал бы искушенным в единоборствах, что за сюрприз готовит боец... - Сзади, граф!!! Граф упал, перекатился, выстрелил из шаура в силуэт над собой, повинуясь инстинктам, извернулся змеей - и вовремя. Со смачным хрустом в паркет вошел золоченый "зуб" кортика, пробив пол в том месте, где только что находилась голова графа Гэйра. Вслед за кортиком на пол повалился его хозяин, который на последней искре бытия попытался утащить за собой к Верхним Людям и Сварога. Сварог вскочил на ноги. Вскочил, чтобы увидеть, как схватка, пережив переломный момент, стремительно движется к развязке. Клади, управившись с выпавшими на ее долю гидернийцами, пришла на подмогу и взяла на себя грам-капитана, до которого Сварог так и не добрался. Олес, словно подзарядившись от Сварога боевым духом, пробивал защиту своего противника серией точных выпадов. Чуба рычала и скребла когтями паркетины возле трех гидернийцев, замерших посреди адмиральского салона. Схватка встала. Живые переводили дух - в том числе командир броненосца и два офицера рядом с ним. Шторм-капитан Ксэнг, барон Пальп, беспомощно озирался на дверь. Теперь-то, задним числом, он наверняка видел единственно верный и, увы, упущенный тактический ход - скомандовать офицерам: "На дверь!". Был же, был шанс длиной в три удара сердца, когда следовало прибирать ничейные поводья в командирские руки. Бросить все силы на дверь - тогда бы схватку удалось перенести на палубу, и вскоре корабль, как пожар, охватила бы тревога. Горстку авантюристов мигом смели бы за борт. Сейчас же командир гидернийского эскадренного броненосца "Адмирал Фраст" лихорадочно искал выход - и не находил. - Вы можете сдаться, капитан, - тяжело дыша, помог ему с раздумьями Сварог. - И если сумеете оказаться полезным, вы сохраните надежду на жизнь. В противном же случае... Но капитан, даже не дослушав ультиматум, выбрал именно противный случай. - Отродье! Сын скверны! - подхватив с полу крупный осколок стекла (видимо, ношение кортика уставом ему не предписывалось), он бросился на Сварога... ...и упал с простреленными серебром ногами. Но осколок из пальцев все же не выпустил. Привстал, затравленно оглянулся, набрав в легкие побольше воздуху, выпалил: "Димерея для Гидернии!" - и с самурайской решимостью воткнул себе в горло кусок бледно-зеленого стекла. Последний оставшийся на ногах офицер бросил на пол кортик: "Сдаюсь, сдаюсь" - и, демонстрируя полную покорность, опустился на колени, завел руки за голову. Предпоследнему офицеру покалечили руку волчьи зубки, он стонал на полу и пытался ладонью остановить кровь. Грам-капитан Раган, успокоенный посохом по темечку, валялся в углу, как тряпичная кукла, и не жужжал... Короче говоря, получилось. Но это был еще не конец. Кивком приказав сподвижникам занять места у дверей, Сварог перевернул капитана на спину, вгляделся в мертвое лицо, прошептал нужные слова... и дверь в коридор открыл тяжело раненный в шею, но живой шторм-капитан Ксэнг. - Алмак, ко мне!..- прохрипел он, тяжело привалившись к косяку. - Бунт подавлен... уведите арестованных... И стал заваливаться назад. Двое карабинеров - Алмак и какой-то насмерть перепуганный мичман - рванулись было подхватить командира, но серия коротких ударов - слева от Олеса и справа от Клади - угомонили и их. Сварог быстро глянул за порог. Никого. Металлический коридор пуст в обе стороны. Он прикрыл дверь и от греха подальше задвинул защелку. Обернулся, оглядел поле брани. Вот теперь конец. Конец первого тайма. "Да-с, первый тайм мы уже отыграли, - холодно и отстранение подумалось Сварогу, когда он прятал славно потрудившийся шаур за спину, за пояс. Ни на какие эмоции сил уже не было, - Осталась сущая ерунда: завладеть кораблем от палубы до трюма. Или, как это там принято говорить, от клотика до киля. Ну и при этом, чуть не забыл, усмирить, или укокошить, или переманить под свои знамена оставшихся гидернийцев. Сколько их там, голубчиков, осталось? Триста минус полтора десятка... Терпимо". Глава третья. Второй тайм - Добить этого? - Клади ткнула посохом в плечо сдавшегося офицера. Сварог покачал головой. - Связать. Мы ж не убивцы. Раненых тоже связать, от греха. Олес останется здесь. Куда ему теперь, хромому-то, вот и присмотрит... Сварог жадно затягивался первой после долгого перерыва сигаретой. Адмирал, которого он - чего уж там жеманиться - сыграл недурственно, к несчастью, попался некурящий, так что приходилось терпеть. С сигаретой в зубах он обходил поле боя, методично выдергивал из брючных петель широкие поясные ремни и вязал ими гидернийцев. Хорошие ремешки, к слову говоря, выдают гидернийскому офицерью: из мягкой кожи, с двузубой пряжкой и золотой прошивкой по краям. Одно удовольствие стягивать ими запястья и, заводя руки за спину, приматывать к лодыжкам. Управились быстро: живых оказалось всего пятеро. Тайм-аут после такой заварушки был нелишним. Совершенно незачем, едва покончив с комсоставом броненосца, ядром из пушки выскакивать на палубу. Если поднята тревога, то ее, как горную лавину, уже ничем не остановишь. Если же не поднята - короткая, передышка не повредит, как не вредит привал солдату на марше. - Это вам не по тоурантским рыболовам из пушек садить, - Клади ни к кому не обращалась, говорила сама с собой. Перенапряжение боя выливалось в чрезмерную разговорчивость - ничего не поделаешь, стресс требует, чтобы его снимали. - Димерея для Гидернии, ха! А дно морское для Гидернии не хотите? Плевала я на ваши висюльки. Гальвикарий Первой степени с алмазным крестом, Валтан Второй степени с черным бантом! Кого они спасали от разжалования или публичной казни? И красивого в них ничего нет, вульгарщина, ни с одним платьем не наденешь... Пеленая своего последнего гидернийца - грам-капитана Рагана, ныне изволившего пребывать без сознания, Сварог бросил взгляд на Чубу... И попал на научно-популярный фильм ужасов "Преображение оборотня". Чуба-Ху меняла обличье. Только зачем ей, скажите на милость, потребовалось возвращать себе человеческий облик, когда операция по захвату еще далека от завершения? Сварог не мог бы себя назвать чрезмерно впечатлительным человеком, но вот, вишь ты, не мог свыкнуться с этими... метаморфозами. Пусть не раз наблюдал, но, хоть тресни, не мог принимать с индифферентным спокойствием переход человека в зверя и наоборот. Что-то противилось на клеточном уровне. Удовольствие выходило ровно такое же, как, ну скажем, от созерцания чьих-то рвотных спазмов. Волк поднялся на задние лапы, укрупняясь ввысь и вширь. Выгибались колени, передние лапы вытягивались, менял форму череп, гас рубиновый блеск звериных глаз. Когти уходили в подушки лап, сами лапы превращались в ладони, на них отрастали тонкие пальцы. Шерсть на морде, шее, ладонях словно бы растворялась, открывая бледно-розовую человеческую кожу, а к торсу прилипла и словно бы из ее ворсинок сама собой ткалась коричневая жилетка со шнуровкой. Ноги на миг окутало матовое серое облако, и вот - не уследишь как - оно преобразилось в юбку серой материи. Обращению удачно аккомпанировал едва слышный скрип изменяющих форму костей... Сварог запоздало отвел взгляд и увидел клок волчьей шерсти, отхваченный кортиком и валяющийся среди обломков макета броненосца. Серый комок тоже мутировал: растекся лужицей по навощенному паркету, затуманился и превратился в лоскут серой ткани. "Ах вот оно даже как!" - невнятным возгласом откликнулся мозг Сварога на этот осколок мозаики. - Слушай мою команду, орлы и орлицы! - негромко воззвал Сварог и бравым шагом прошествовал на середину захваченного адмиральского салона. - Не обольщаться. Никакая это не победа. До победы нам как до Граматара... гхм... спиной вперед. Так что никакой самодеятельности. Напоминаю. Я - на прожектор, Чуба - вдоль левого борта, Клади вдоль правого. Олес... Произнося речь (ни дать ни взять Кутузов, бля, в день Бородинской битвы), он обвел взглядом свою боевую дружину. Клади, поигрывая посохом, слушала своего полководца, на щеках ее играл румянец нетерпения. Появившаяся на Чубе серая юбка зияла треугольным вырезом, сквозь него белело бедро, которое эротических желаний вкупе с фантазиями у Сварога почему-то не вызвало. Может быть, вызвало бы у Олеса, который, помнится, не скрывал своего мужского внимания к женщине-оборотню, но князю сейчас было вовсе не до любования женскими ножками. Князь занимался своей ногой. Не стесняясь дамского присутствия, наследник гаэдарского трона приспустил штаны и перевязывал рану на бедре разорванной нижней рубахой. Возле него присела Чуба. Ах вот в чем дело! Вот чего ей в волках не ходится! Ну конечно, в собачьем обличье не очень-то сподручно помогать в перевязке. Всякие нежные чувства - это, конечно, прекрасно, но когда не во вред делу. А сейчас во вред... - Олес! Остаешься здесь. Присмотришь - раз, покопаешься в бумагах - два! Отставить, испытуемый! - шепотом рявкнул Сварог, увидев, что князь готовится к возражениям. - Без детского сада мне! Пороешься в бумагах, поищешь план этого парохода - должен пригодиться. Клади, на левый борт. На тебе, как помнишь, два вахтенных поста. Чу, на тебе ходовая рубка и вахта правого борта. Придется тебе вновь вернуться в... прежний вид. Ну, вперед, гвардейцы кардинала... - С головой на месте, с кишками на копье! - ответил вслед Олес. Видимо, напутствовал по-гаэдарски уходящих на ратное дело. Сварог пропустил дам вперед, а сам задержался на пару секунд в салоне. Оставалось у него еще одно небольшое интимное дельце. Он окинул взглядом поле боя, подошел к одному из погибших охранников, наклонился... И на верхнюю палубу, под теплый проливной дождь, Сварог ступил уже в личине гидернийского моряка. Его плечи, обтянутые военно-морским форменным камзолом, мигом промокшим, теперь украшали эполеты с короткой серебристой бахромой и с двумя ромбиками посередине. Звание, присвоенное Сварогом самому себе, по-гидернийски звучало как бертольер, что примерно соответствовало званию мичмана на российском флоте. Ну не адмиралом же карабкаться к матросу, в самом-то деле... А вот мичман в самый раз. Трудностей с доступом к прожектору возникнуть не должно, если, конечно, не предусмотрен особый пароль,- но это было бы уж прямо-таки параноидальным перебором в бдительности и секретности... Короче говоря, перебора не случилось и убивать матроса липовому бертольеру не пришлось. Сварог вскарабкался по скобам, одна над другой приваренным к стене палубной надстройки ("по скоб-трапу", - услужливо подсказала память вычитанное где-то название), и без лишних разговоров ткнул "клювом ястреба" в сонную артерию промокшего до костей матроса - когда тот, задрав подбородок к черному небу, отбарабанивал рапорт, перекрикивая вой ветра: - Мастер бертольер, за время несения службы... Вот беда-то, так и не узнал Сварог - может, чего и случилось за время несения... Матроса он связал и вдобавок прикрутил к поручням, ограждающим площадку вокруг корабельного прожектора. Аккуратненько снял с его шеи подзорную трубу. похлопал по плечу "Извини, дружок",выпрямился, поглядел в сторону берега.Сквозь нагретый пожарищами дождь, сквозь туман, поднимающийся с палуб, сквозь мрак видно было, прямо скажем, хреново, однако и увиденного было достаточно, чтобы оценить размах катастрофы. Материк Атар погибал. Атар отмучивался в последних, агонических судорогах. Атар задыхался в дыму. Отсюда материк представал адским скопищем черных клубов. Таким же, как небо над головой. Небо, заваленное смоляными тучами, полосовали грозовые всполохи, будто наверху велись грандиозные сварочные работы. А дымовую завесу над землей пробивали гигантские огненные фонтаны, в появляющиеся иногда просветы удавалось разглядеть красные языки раскаленной лавы, стекающей с гор. Даже здесь грохот стоял такой, что аж зубы ломило, а что делается там, на суше, и представить себе невозможно... "За такую погоду вешать надо", - некстати припомнился Сварогу один из афоризмов незабвенного капитана Родимчика. Обзор был преотличный, как с "чертова колеса" - площадка с прожектором была одной из самых верхних точек корабля... Которая, конечно, никакая не площадка, а что-нибудь заковыристое, по-моремански сочное - вроде бом-брамс-перестаксель, в акулу душу твою мать... Эх, несилен он в военно-морской терминологии, что поделать. Трап лестницей, понятно, не обзовет, фальшборт оградкой тоже, даже военный корабль судном не обругает, но всяких там брамселей и салингов мы не проходили, что сие такое, нас не спрашивай, брам-бакштагов от брам-гинцев не отличим... А вот стопор, как ни крути - он и в море стопор. Точь-в-точь такой же конструкции, как на лебедках, которыми корчуют деревья трудолюбивые садоводы планеты Земля... Ах, раскудрить вперехлест, весь птичьим дерьмом перемазан... Убрав зажим с зубьев проворотного механизма, Сварог развернул прожектор к берегу. Ага, ага, система простенькая, чтоб в ней разобраться, вовсе не обязательно задействовать полумагическое умение ларов осваивать незнакомые механизмы. Даванул рычажок вниз - шторки опустились, поднял рычажок кверху - шторки поднялись, луч света понесся в темное царство. Так и будем отбивать условленный код. Три коротких, два длинных, три коротких, два длинных... Да и чтоб засветить прожектор, не надо быть доктором магических наук. Всего две кнопки на панели. Первая не сработает, надавим на вторую. В коробке с кнопками шваркнуло, щелкнуло, что-то прожужжало в прожекторном чреве, и под боком у Сварога, заставив его зажмуриться, зажглось маленькое личное светило. Шарахнувший в пространство луч, пробив дымы и сумерки, уперся в мутную прибрежную воду. Сварог взялся за скобу, приподнял морду прожектора и, сам себе напоминая инженера Гарина, повел лучом по береговой кромке. Сползающий в море лес, обрушившиеся скалы, выплевываемые волнами обломки и трупы... Отсвет прожектора падал на воду залива, где все еще догорали тоурантские парусники, где какие-то животные все еще плыли, сами не зная куда, но прочь от земли... И дым, пепел, копоть,.. Конец света живописен только в книгах и кинофильмах. Сварог поставил поворотный механизм на стопор, доведя луч до устья реки Улак. Если они появятся, то только оттуда. "Отставить "если"", - сам себе скомандовал Сварог. Неужто суб-генерал не подготовит простейшую десантную операцию, а ас контрразведки Гор Рошаль живо не пресечет панику и не направит пароксизм народного испуга на достижение общей победы! Ну и поехали. Сварог взялся за рычажок, управляющий шторками. Шторки-то небось тоже бронированные, раз мы на броненосце. Три коротких, два длинных... В луче прожектора черными чертями задергались тени. Под гвалт, визги и хлопанье. Птицы, чтоб им пусто! Пернатые, повинуясь своему идиотскому инстинкту, устремились на яркий свет и принялись самозабвенно носиться в иссиня-белом пучке, словно дети в аквапарке. Три коротких, два длинных... Еще не хватало, чтоб начали долбаться в стекло. И тут же - так сказать, реагируя на мысленную просьбу трудящихся, - некая воронообразная тварь впилилась клювом в прожектор. Но не свалилась замертво Сварогу под ноги, зараза, а каркнула и живехонькой взмыла вверх. - Водяная смерть, потроха Наваки, вас только не хватало! - от прилива чувств Сварог потянуло ругаться по-местному. - Шило вам под перья! Три коротких, два длинных... Кто его знает, как справились Клади л Чу, где они сейчас. Оружейной пальбы нет, что непременно сопутствовало бы всеобщему переполоху, и на том спасибо... Хрясь! В бронированные шторки вмазалась очередная крылатая дура. Еще раз три коротких, два длинных... А ведь прожектор пашет-то на электричествеВесьма любопытно, господа хорошие. Чего ж мы про него не слышали? Вроде и покрутились на Атаре, и с умными людьми беседовали, и на распоследнем атарском чуде летали, а ни намеков, ни слова похожего, ни описания, ни упоминания в легендах-сказаниях, ни следочка электрического. Выходит, крепко Гидернийцы охраняли секрет. И вот вопрос: есть ли это потолок, в который Гидернийцы уперлись в своем развитии, или до чего-нибудь еще додумались? И не имеют ли все-таки гидернийскую подкладку разговоры об аппарате, способном открывать Тропу? Но этот вопрос и все остальные, к нему прилегающие, - на потом, на потом. А сейчас - три коротких, два длинных... Ну, где, где, сколько можно ждать?! Где ответные сигналы, где, что еще лучше, лодки? Луч, повинуясь Сварогу, заметался по устью. Может, они пойдут какой-нибудь протокой? А из-за дыма ему не видно ответного сигнала с берега? Где вы, черти, так вас разэтак?!. И это что еще за хрень? Над Атаром горела яркая зеленоватая звездочка. Неподвижная, как огонек маяка. Судя по всему, очень далекая. И каким-то образом светящая сквозь плотную пелену дыма, пепла и пламени. Сварог недоуменно пожал плечами. Какая только ерунда не происходит... Стоп, это что? Они? Они! А кто ж еще-то... Он раздвинул подзорную трубу, рукавом протер окуляр, вскинул к глазу. Сквозь дождь, одна за другой, растягиваясь цепочкой, из-за мыса в месте впадения реки Улак в Редернейский залив выбиралась флотилия весельных лодок. Вот именно такая картинка, что характерно, всегда рисовалась Сварогу, когда он слышал "Из-за острова на стрежень". Разве что обрамление нынче подкачало. Ни тебе волжских просторов, ни расписных челнов под ясным солнышком и звона свадебных чарок. Есть одна лишь молчаливая гребля сквозь завихрения дыма и пепла. Гребли слаженно, сильно, рук не жалеючи, подгоняемые жаждой жизни и стоном погибающей земли за спиной. Наверное, на эти рыбацкие лодки можно ставить незамысловатый парус, но дул встречный ветер. и приходилось полагаться только на мускульную силу. Годится. Нечего тут больше делать. Сварог вырубил прожектор. А то высунет какой-нибудь хмырь свое хайло в иллюминатор - бляха-муха, лодочная атака врагов гидернийской нацииТо-се - и тревога. А броненосная громада гребцам и так видна: бортовые огни, свет в иллюминаторах. Уввдят, в общем, если жить хочется.... Закинув трофейную подзорную трубу за спину, Сварог еще раз посмотрел на загадочный огонек и осторожно, чтоб не сверзиться с мокрых скоб, соскользнул по скоб-трапу на палубу. Так, теперь люки над жилой палубой... Вокруг, хвала Аллаху, ни души: попрятались за броню от греха. Или капитан всех загодя согнал вниз - чтоб панорама гибнущего материка боевой дух не снижала. Это хорошо. Это нам на руку... Держа шаур стволом вверх и пригибаясь, как под артобстрелом, наконец-таки чувствуя себя в родной стихии - это вам, ребятки, не на троне скучать, - он припустил к носу вдоль правого борта. Артобстрел не артобстрел, но гремело очень даже похоже: грозовые раскаты, гул сотрясаемого материка, удары волн о борт... да и птицы, которых тут чертова пропасть, развели галдеж, будто хорек в курятник забрался... Оскальзываясь на мокрой палубе, Сварог добежал до трапа/ведущего к рубке. Из-за ящика, в коем можно предположить наличие противопожарного песка, с одной стороны торчали одеревеневшая рука со скрюченными пальцами и ствол карабина, с другой - высовывалась нога в форменном ботинке. Ага, понятно: вахтенный матрос вахту сдал. Сварог приблизительно мог себе представить, что произошло. Из темноты беззвучно возникла бегущая собака. Ну собака и собака, выловили какие-то раздолбаи из воды, пустили побегать по верхней палубе - или не уследили, и та удрала. Повода поднимать тревогу вахтенный уж точно не усмотрел. Может, забормотал нечто успокаивающе, вроде обычного "хороший песик"... Но вот к чему матрос оказался совершенно не готов, так это к стремительному, без рыка и прочих собачьих ритуалов, к не по-собачьи выверенному прыжку - чтоб сразу в горло, чтоб сразу насмерть... Сварог поднял взгляд на скупо освещенную рубку. Человеческих фигур вблизи залитого дождем ветрового окна (то бишь иллюминатора) не маячило. Выходит, здесь порядок. Интересно, рубка была заперта? Да уж конечно, не распахнута настежь, а дверную ручку пода поверни собачьей лапой. Наверняка Чу, поднимаясь по трапу, обернулась человеком. Открыла дверь и человеком вошла внутрь. Можно себе представить обалдение вахты, когда уверенно, как к себе домой, в святая святых эскадронного броненосца зоходит женщина, коей вообще не место на корабле, и, не дав ни мига на осмысление, вдруг прыгает на тебя, в полете превращаясь в нечто. Тот счастливчик, что стал первой жертвой, надо думать, даже не успел разобрать, что именно сшибло его с ног и клещами перекусило горло... Броневые люки на носу Сварог обнаружил без труда. Военному человеку их назначение было понятно с первого взгляда: чтоб в случае аврала, не создавая заторов, морячки быстренько выкарабкались наверх. Затягивая ворот последнего люка, Сварог услышал за спиной шлепанье, скрежет и частое дыхание. Отпрянул в сторону, выхватывая шаур, обернулся. Чуба! Тьфу ты, блин, напугала... Женщина-волк подкралась почти вплотную - умеет, однако. Он вытер мокрое лицо, улыбнулся... да так и застыл. Чуба стояла неподвижно, на напружиненных лапах, буравя его полыхающими рубиновым светом глазами, и помимо воли и разума Сварогу сделалось как-то... в общем, как-то не по себе. Зашевелились в подкорке обломки суеверий, из глубин потянуло сквознячком мыслеобразов, смутных и размытых, с заплесневелым душком ветхости: треснувшие зеркала, свечи, кладбищенские кресты, бородатые старцы с книгами из человеческой кожи, полнолуние и волчий вой... Чего она смотрит-то? Облик бертольера, который Сварог так и не скинул, псине не понравился, что ли? Так ведь по запаху должна определить, что перед ней свои... И как прикажете вести себя с оборотнем, когда он... она... когда оно в ипостаси волка? Поговоритъ непоговоришь. Почесатъ за ухом, благодаря за службу? Сотворитъ, что-ли, из воздуха кусок сахара?.. Вдруг вспомнилосъ, что шаур-то - с безмерным запасом серебра... Чуба-Ху сама разрешила сомнения и безотчетные тревоги Сварога: тявкнула глухо, резко повернуласъ и, шкрябнув когтями по палубе, мигом скрыласъ за завесой дождя. Будто и не было ее. А граф Гэйр, к своему стыду, испытал даже очень отчетливое облегчение. Черт те что... Он выпрямился, перевел дух, огляделся. Никого. Чуба наверня-ка лишь прибегала показатъ, чти, мол, все нормально, капитан, все идет по плану. Наверняка... А что, обежать верхнюю палубу по кругу - это для нее раз плюнуть... Если только волки умеют плеваться. Получается, все спокойно, а раз спокойно - Клади тоже справиласъ и сейчас должна находиться на левом борту, держатъ под контролем выходы на палубу... Сварог заковыристо выругался, помотал головой, отгоняя неприятные и, главное, ненужные в этот момент воспоминания. Прибежала, посмотрела и убежала, делов-то... Итак, верхняя палуба в наших руках. Но особых причин обольщаться нет. Первая частъ их плана, рассчитанная на внезапностъ, на смятение в рядах противника, на спонтанные и оттого непродуманные вражеские действия, исполниласъ, однако совершенно неизвестно - самая легкая или самая трудная. Сварог, крадучись, спустился на палубу ниже и скользнул к штормтрапу, тому самому, по которому сто лет назад взошел на борт броненосца в образе адмирала Вазара. Посмотрел вниз - и аж присвистнул. На представительной гребной регате этим парням светила бы золотая медаль. Страх смерти, господа, - вот лучший стимул для гребца... Тоурантские лодочки, отсюда - размером со спичку, не больше, уже терлись бортами о бронированный корпус "Адмирала Фраста". На нижнюю площадку штормтрапа запрыгнула фигурка, легко узнаваемая и в сумерках, и в дождь. Человек, несмотря на внушительную комплекцию, одолевал узкий трап проворно, по-молодецки юрко, будто торопился на винное угощение или в объятия к юной распутнице. Сварог шагнул было навстречу - и вдруг шарахнулся в сторону, в тень. Водяная смерть и кальмара в печень! Личину бертольера-то он ведь так и не скинул! Как нацепил, так в ней и расхаживает. Недолго и пулю схлопотать от неосведомленного человека, а лишний шум нам ни к чему... Заклинанием он быстро освободился от чужой видимости, и отставного суб-генерала у верхней балясины штормтрапа встретил уже несомненный граф Гэйр, мастер Сварог. - Обстановка? - кратко и без приветствия осведомился запыхавшийся Пэвер. - По плану. Суб-генерал кивнул, перегнулся через фальшборт и помахал рукой. Потом вновь повернулся к Сварогу: - Все живы? - Все. Олес ранен. - Я вижу, у вас тоже... - Царапины. Суб-генерал облегченно перевел дух и позволил себе слегка расслабиться. Даже улыбнулся грустно: - Ну, капитан, я вам доложу: лучше самому голыми руками рубиться с сотней вооруженных до зубов головорезов, чем в отдалении ждать приговора,- рукавом прожженного в нескольких местах френча Пэвер вытер пот, в изобилии стекавший по лицу вперемешку с дождевыми каплями. Лицо боевой раскраской покрывали подтеки копоти, ежик на голове сейчас напоминал шерсть помойной кошки. - Ну, возможность порезвиться в схлестке с головорезами я вам предоставлю, слово дворянина...- серьезно сказал Сварог. - Согласен. Но до того мне нужно избавиться от сухости в горле. Если я сейчас не приму внутрь бокальчик-другой, то за себя не отвечаю... - Где наш милейший Рошаль? - На лодках. Поднимается. По штормтрапу споро потянулась бесшумная цепочка. - Как там? Пэвер судорожно, как-то затравленно вздохнул и сказал очень тихо: - Земля трясется - стоять невозможно, - голос его сливался с шорохом дождя. - Ветер с гор раскаленный, как из топки. Пожары... нет, пожар, один, всего лишь один пожар, мастер капитан, он накатывается, он уже рядом... Даже я начал шептать молитвы Пресветлому. А представляю, каково тем, кто остался в городах... Впрочем, городов, наверное, уже нет... Один за другим на палубе появлялись тоурантские "десантники", беззвучно распределялись вдоль фальшборта и застывали в ожидании приказов под проливным дождем. Сварогу их лица, в общем-то, понравились: собранные, решительные... лица людей, готовых рвать врага зубами. Никто из них пока не проронил ни звука. Дисциплинка на высоте, молодцы... Логика отбора очевидна: старых и немощных среди первого эшелона тоурантцев не было, только молодые, крепкие мужики, примерно столько же - молодых, крепких женщин, столько же - подростков никак не младше двенадцати. Женщины и дети тоже при оружии, держат его умело и занимают места в одном ряду с мужчинами. И дети выбраны не иначе по одному от фамилии. Логично, мысленно согласился Сварог. Генофонд Тоуранта, по крайней мере, имеет шанс на сохранение... - Арсенал, - негромко доложил Пэвер, - два автомата, один исправный мушкет, два пистоля, семь арбалетов, полтора десятка луков, из, холодного оружия в основном кинжалы и охотничьи ножи. Все остальное оружие пошло на дно, вместе с кораблями... - Плюс один карабин вахтенного, что лежит за ящиком по правому борту. По левому борту тоже что-то да отыщется, у баронетты надо спросить. Сварог перегнулся через фальшборт. Лодки, одна за другой деловито и без сутолоки высадив боевые отряды на штормтрап, быстро разворачивались и брали курс обратно на берег: на всех спасшихся пассажиров разгромленного флота лодок не хватало. Остальным предстоит заплыв во вторую очередь, и в третью, и в четвертую... Пока берег не накроет огнем. - Бойцы разбиты на взводы. Один род - один взвод, - пояснил Пэвер. - И командовать проще, глава рода - взводный. А мальцы будут вестовыми. Надо же держать связь с командованием и между взводами... - и добавил: - Рошаль придумал. А ведь понимает, стервец... - Кто у них главный? - Дож на берегу остался, будет уходить последним, когда всех перевезут... Старик - а силища о-го-го, ни в какую... Так что самого главного у нас пока... - И сколько их всего? - перебил Сварог: люди по трапу все поднимались и поднимались. Пэвер на секунду запнулся, посмотрел на Сварога почти беспомощно. - Примерно тысячи четыре, мастер капитан... Сварог вцепился в поручень фальшборта так, что хрустнули костяшки. Этого он не ожидал. Сотен пять-шесть - еще куда ни шло, но - четыре тысячи, мать твою! На корабль с экипажем в триста душ! А запасы провианта, а дети, лекарства, жилые отсеки, топливо?.. - Не потонем, а?.. - Ерунда, - Сварог мотнул головой, изо всех сил стараясь выглядеть уверенным и в завтрашнем дне, и в послезавтрашнем. И вообще в светлом будущем. - Да на такую громадину и десять тысяч влезет... Он вдруг почувствовал беспричинную злость и до хруста сжал зубы. Нет, врешь, всех возьмем и всех довезем как миленьких, никто, бляха-муха, не уйдет обиженным... Когда дождь прекратился - столь же неожиданно, как и начался,- и вновь повалил густой пепел, на борт "Адмирала" поднялся последний из прибывших в первом эшелоне: Гор Рошаль собственной персоной. Он ступил на мокрую палубу достойно и гордо, будто с докладом в кабинет к князю Саутару, окинул собравшихся презрительным взглядом и, запахнув полы истерзанного плаща, замер в сторонке. Ожидал, должно быть, пока мастер Сварог соизволит обратить на него особое внимание. Держался сей профессионал контрразведки великолепно, надо признать, - вот только, увы, лицо несколько подводило бесстрастного охранителя короны не существующего отныне княжества Гаэдаро. Лицо Рошаля было серым, с красными пятнами на скулах, со сжатыми в белую нитку губами... Пэвер тем временем подманил к себе высокого жилистого тоурантца с отломанной на треть шпагой, просунутой за пояс: - Рорис, собери взводных вон у той будки. - Это надстройкой называется, - поправил Сварог. - Да какая разница... - Женщина и собака? - спросил названный Рорисом. - Так точно, - кивнул Пэвер. - Сыну скажи, чтобы слушался этого человека. - Граф Гэйр? - Рорис повернулся к Сварогу. - Он самый,-поклонился король трети Талара. Рорис осмотрел Сварога с головы до ног и проговорил монотонно: - Вы спасли жизнь нашим женам и детям. Понятия не имею, кто вы и зачем помогаете несчастному домену Клаустон, но вы должны знать: отныне наши тела и души в ваш