рапанных, древнего вида ножнах, под ней пристроен календарь... Хм, весьма любопытный, надо отметить, календарик. В том, какой сегодня на дворе день, помогают разобраться жирные черные крестики, которыми бывший обитатель этих хором зачеркивал прожитые дни... Прям как солдат-срочник, изнывающий по дембелю. Так вот: перечеркнутые числа позавчера как закончились. Новые цифры во главе с красной единицей (можно догадаться, что день высадки непременно станет воскресеньем) ждут своего часа в "подвале" длинного, как плавание через океан, листа. А между старыми и новыми числами, между зачеркнутыми и нетронутыми - в большом количестве заготовлены пустые клетки. И две пустышки уже перечеркнуты - ага, следует так понимать, идет второй день увлекательного плавания в нулевом году. Мы окунулись, согласно гидернийскому времяисчислению, в безвременье, где нет ни дней недели, ни чисел месяца. Какой-то неправильный подход, дорогие товарищи, вы не находите? И нам придется ждать нового временного цикла до тех пор, пока гидернийцы не соизволят высадиться на Граматаре? А ежели мы несогласные?.. И еще один предмет удостоился быть вывешенным на стену: карта под стеклом. Старинная - если, конечно, не умелая подделка под старину. Бумага в трещинах и разрывах, с одного угла обгорелая. Нарисован на ней материк незнакомых очертаний, а вокруг вовсю резвятся намалеванные звери самого что ни на есть фантастического пошиба. Целый зоосад невиданных тварей. Иные тесно сплетены, иные заслоняют друг дружку, рычат, грызутся, бодаются. Зверюшки все больше незнакомые, разве что вон дракон или козел, правда, с заячьим хвостом, - а вот дальше пошла такая жуткая помесь всех со всеми, что невольно закрадывается подозрение: уж не карта ли острова доктора Моро висит тут на видном месте? Ну а если серьезно... если серьезно, то наверняка неведомый топограф фантастическими гибридами аллегорически обозначал течения, ветра, впадины, мели, а также рельеф, ландшафты и прочее - похоже, по-другому обозначать не обученный. М-да, чтоб прочесть такую карту, поди, мало быть просто топографом и в придачу зоологом - еще надо знать вивисекцию и разбираться в древней мифологии не пойми какой страны... Карта, как и шпага фамильная - небось реликвия, что-то вроде от прадеда к деду, от потомственного моряка к продолжателю династической традиции. Каюта - а дедукция, завещанная мистером Холмсом, подсказывает, что перед нами капитанское обиталище - располагала двумя дверьми. Та, что напротив кровати, несомненно вводит в коридор, а куда ведет вторая, которая значительно уже и ниже первой, Сварог, в общем-то, тоже догадался. За спиной - он оглянулся - иллюминатор, открывший графскому взору полную морскую лепоту, усладу для мариниста. Бледно-зеленая океанская равнина, покрытая кружевами "барашков", не ходила ходуном, не обдавала девятыми валами, а размеренно перекатывалась невысокими горбами. Впору самому хватать пастельные карандаши и запечатлевать бугры морские... Стоять. Из какой такой шкатулки выскочили эти "бугры"? В высшей степени неслучайные... Ну да, как же, как же. "Не ходи на бугры морские", - некстати или, наоборот, кстати пришли на ум слова, вернее, бредни юродивого, которого они с Клади повстречали на пути в город Митрак... Так, шаур здесь. Вон он, поблескивает на прикроватной тумбочке. А за его рукоятью багровеет рубин. Бумага Ваграна где? В кармане. Значит, что? Значит, вокруг свои? Сварог соорудил себе утренний набор джентльмена - кофе и сигарету. Вполне допустимо, поправился граф, не утренний, а дневной. Кстати, проникающего в иллюминатор света хватало и без гидернийского светильного чуда. Что, уже день? Интересно, сколько ж он провалялся в забытьи? Судя по отсутствию грохота тонущего континента и дымов снаружи, корабль отдалился от опасного берега на изрядное расстояние. Теперь бы выяснить - на какое. И куда это мы направляемся. Скорость, судя по всему, не очень большая... Но выяснять ничего не хотелось. Тело окутывала ласковая истома, душу - спокойствие и умиротворенность, а разум - абсолютный пофигизм. После, все после. А вот фонарик можно было и затемнить, просто кому-то лень было морочиться с залезанием на стул и с кручением рычажков. Понятно - кому именно лень, вон знакомая одежда брошена на кресло... Сварог, попивая кофеек, свесил ноги с постели с той стороны, где к кровати притулилась тумбочка. На тумбочке, помимо шаура, рубина и карты, Лежала раскрытая тетрадь. Ее, а не оружие взял в руки Сварог и положил на колени. А на место тетрадочки определил кофейное блюдце, превращенное в пепельницу. Мягкая, явно дорогая кожа переплета ласково и приятно, как холеный кошак, терлась о ладони. Да и бумага на тетрадь ушла не из дешевых, не из макулатурной переработки - белее белого, с хрустом перелистывающаяся, одно удовольствие на такой писать. Бегло просмотрев записи, сделанные образцовым, как шеренги прусских солдат, почерком, Сварог уяснил, что он держит в руках. Не судовой журнал, как он сперва подумал,- личный дневник капитана, пардон, шторм-капитана Ксэнга. Наверное, мастер Ксэнг открыл для себя истину, что он живет в судьбоносное время великих перемен-переломов и потому не может не оставить потомству, будущим Ксэнгам, увлекательного рассказа о последних днях одной великой эпохи и первых днях эпохи еще более великой. Сварог раскрыл тетрадь на последней записи. "Сегодняшний день вновь наполнил меня небывалой гордостью за свою страну. Прими, Тарос, мою благодарность за то, что мне выпал счастливый жребий стать по праву рождения подданным Великой Гидернии. Однако не в первый раз я задаю себе вопрос: одно ли везение тому причиной? И все больше склоняюсь к тому, что не одно... Сегодняшний день снова навел меня на размышления о теории астроморфизма. Отбор вершится на небесах. Там выносят приговор, кому быть, кому не быть. Решают, глядя на дела отцов и матерей. Мы зарабатываем для своих детей право быть Гидернийцами. Дети достойных родителей, получающие их кровь, дети, которых ждет воспитание в добродетельных семьях, где живет подлинный гидернийский дух, - они и только они допускаются быть рожденными. Мертворожденные младенцы, дети, которым суждено прожить недолго, - вот отбраковка в этом отборе. А также рожденные больными, уродами, умственно неполноценными (думаю, это специальная кара за особо тяжкие прегрешения родителей) - то есть те, кого справедливо и мудро двести тридцать лет назад повелел "вывозить на глубины и топить вместе с щенками, кошками и прочей мусорной грязью" своим указом король Инруан. Право же, я не буду удивлен, если в недалеком будущем теория астроморфизма найдет научное подтверждение. Читающим эти строки я порекомендовал бы обратиться к трактату основоположника астроморфизма Прата Брольтэнга "Откровения, написанные облаками"". - Всенепременнно, - пробурчал Сварог. "Возвращаюсь к дню сегодняшнему, - писал далее образованный гидернийский капитан. - Наблюдая, как горят деревянные тоурантские башмаки, на которых в глупой самонадеянности эти людишки мечтали одолеть океан, глядя, как неразумно они ведут себя, предпочитая мучительную смерть в береговом огне легкой и быстрой смерти от пули, я представил себе, что было бы, доплыви они до гидернийского Граматара. Не надо быть Акумелой-Придумщиком, чтобы вообразить ту картину. ("Что за Акумела такая, почему не знаю?" - подумал Сварог.) Эти существа стали бы воспроизводить ту убогую жизнь, что вели на Атаре. Для чего каждый из них живет? Жрать, пить, спать испражняться и плодиться. Ничего более. Жизнь без Цели оправдывает лишь существование тварей неразумных и бессловесных. Человек без Цели пуст, как соломенная кукла. Зачем тогда ему жизнь и чем она отличается от небытия? Такая же пустота. Цель же очевидна для любого разжитого человека - общее дело, общее величие. Кто называет Гидернию злодейским государством, забывает о том, что Гидерния раз в столетие неизменно предлагала свой патронат всем без исключения странам. Подчинение нашему королю, соблюдение гидернийских законов позволили бы со временем потомкам ныне живущих не-гидернийцев стать полноправными подданными нашего короля...Но никто не согласился. Так кто же виноват, что им не суждено ступить на землю Граматара? Если тонущему человеку протягивают руку, но он за нее не хватается, то кого следует винить в его гибели? Неужели протянувщего руку - за то, что, видите ли, не вытащил утопающего силком из воды? Этим атарским существам не суждено достигнутъ величия, им не суждено испытать счастья приобщенности, когда твоя капля, сливаясь с тысячами других капель, образует море. Приблизить, а может быть и самому дождаться восхода истинного Величия: достижение долголетия, а вслед за ним бессмертия, возвращение умерших из Океана-Без-Берегов, странствия по тропам, где никто никогда еще не был.." - Так, так, - пробормотал себе под нос Сварог, - уже теплее. Если это не метафора, то капитан явно имеет в виду не простые тропы, а те самые - Тропы. В тетрадочке, пожалый, есть смысл покопаться на досуге. Глядишь, Ксэнг где и проговорился об аппарате, пусть просто намекнул на его существование - а это уже ниточка, или намекнул на существование какого иного подступа к Тропе... "Не долее чем через час, когда вернется с берега мастер Р., я отдам приказ на отплытие. Что я буду ощущать, оглядываясь на уходящий под воду Атар? Наверное, то, что план "Гидерния без скверны" близок к завершению..." На этом последняя запись заканчивалась. Тетрадь была исписана на треть, и больше уж ей не суждено пополниться измышлениями мастера Ксэнга. Сварог полистал капитанские мемуары, выискивая взглядом ключевые слова. Ага... Глаз наткнулся на небезынтересное слово "острова". Уж не о тех ли самых речь идет? "...Человека за бортом заметил баковый наблюдающий. В подзорную трубу я разглядел голову над водой, накрытую, как капюшоном, черной материей, и руки, которые до запястий облегала все та же материя. Недалеко от места, где был замечен человек за бортом, растеклось по поверхности радужное пятно, напоминающее масляное. Иных признаков кораблекрушения, если пятно можно отнести к таковым, осмотр в трубу не выявил. Человек плыл, плыл умело и плыл не в сторону острова. Остров, обнаруженный нами по системе Вахлонда, перемещался с той же скоростью и в прежнем направлении. Посовещавшись с мастером Р., я приказал изменить курс. Мы сошлись на том, что остров, единожды обнаруженный, сможем отыскать и вновь. Пловец же мог утонуть или пасть жертвой хищной рыбы. А человек за бортом мог сообщить нам ценные сведения о тех же островах. Тем более - откуда он мог взяться в открытом океане, если не с одного из островов? Я приказал готовить к спуску на воду катер. Расстояние до пловца в момент обнаружения составляло около четверти кабелота. В одной десятой кабелота от человека я намеревался дать "самый малый" и спустить шлюпку. Меня сразу заинтересовало не только то обстоятельство, почему человек плывет не к острову, а еще и то, что человек плыл быстро, работал руками и ногами изо всех сил, словно честолюбивый матрос, бьющийся за главный приз на водных состязаниях дивизий. Заметив наш корабль, не мог же он всерьез рассчитывать скрыться от него? Мы преодолели первые каймы дистанции между кораблем и человеком, когда человек ушел под воду. Совершенно в том уверен - он сознательно нырнул. - На градус выше, мастер шторм-капитан, - вдруг произнес мастер Р., который тоже не отнимал от глаза подзорную трубу. Я переместил окуляр в указанном направлении и увидел примерно в пятнадцати каймах от места, где только что находился пловец, погружающийся в воду предмет. Скорее всего, хвост подводного существа. Но изогнут он был под прямым углом, с утолщением на конце, и утолщение это блеснуло, как стекло на солнце. Пловец над водой так и не показался..." "Подводная лодка? - изумился Сварог. - Во дела! Здесь же и обнаружение островов по какой-то хитрой системе. Короче говоря, загадки ходят косяками. Касаемо подлодки, если предположить..." Дверь ванной распахнулась. Она перешагнула порог, ступила босыми ногами на черно-красный ковер капитанской каюты. Полотенце, по обыкновению всех помывшихся женщин всех стран, народов, планет, цивилизаций и миров, обвивало голову наподобие чалмы. Было и другое полотенце, закрывавшее тело от груди до колен. - Ага, мы проснулись, - произнесла Клади с загадочной интонацией. Сварог - все-таки не пристало дворянину и королю встречать даму совсем уж в неподобающем виде - подтянул одеяло, прикрывая наготу. - Я смущена, мастер граф, - потупив взор, произнесла баронетта невинным голоском. Видимо, не от чего-то, а от чрезмерного конфуза Клади не совладала с нижним полотенцем, и оно соскользнуло с необсохшего тела. - Видите, как я волнуюсь. Одна, рядом с раздетым до полного неприличия мужчиной... Не слишком спеша, Клади попыталась вернуть полотенце на прежнее место. Уж лучше бы не прикрывалась вовсе, потому что - ну конечно же, так вышло совершенно случайно, - заново обернувшись полосатой льняной тканью, она оставила Сварогову взгляду (который никак не хотел перебегать на иные предметы - скажем, на портрет капитана Ксэнга) белый бугорок с коричневой виноградинкой соска, скульптурно безукоризненный изгиб бедра, капли воды, прочерчивающие мокрые дорожки на нежной коже живота... Да, выходит, не сумела мужская братия сберечь от женщин великую тайну: что не так распаляет сама нагота, как полуобнаженность, будоражащая воображение... и не только воображение. - Моветонно для незамужней баронетгы очутиться в такой пикантной ситуации, вы не находите? Бросает тень. Могут пойти толки, начаться пересуды в сферах...- Мелкими, покорными шажками японской женщины Клади приближалась к кровати.- Пострадает женская честь. - Она тяжко вздохнула. - Вам, мужчинам, конечно, все равно. Для вас это лишь очередное забавное приключение, которое можно потом рассказывать вашим дружкам за бокалом вина, а те при этом будут громко гоготать. Отлетело в сторону второе, верхнее полотенце, выпуская на волю светлые шелковистые волны. Сварог тайком вздохнул, поняв, что не начать ему день с обстоятельных расспросов: "Где мы, куда плывем? Какой держим курс? Каковы потери? Как наши орлы? Кто рулевой и где поселились тоурантцы?" Потому что на его дурацкие вопросы она ответит своим женским вопросом: "Кого ты больше хочешь, меня или новостей?" И не ответишь же женщине: "Я умираю, дорогая, хочу новостей". Проще уж самому себе исцарапать лицо. И стало быть, не проще ли вообще обойтись без ненужных разговоров? Тем более все меньше и меньше его интересуют новости. Что поделать, инстинкт, понимаете ли, который не заглушило касательное попадание магического плевка, берет свое со всевозрастающей силой. - Пропала честь, пропала юная баронетта, совсем пропала в объятиях коварного обольстителя, - сказала юная баронетта, отбрасывая одеяло с чресел коварного обольстителя и опускаясь на колени. "Кто из нас пропал, это еще вопрос", - подумал Сварог, прежде чем забыл думать обо всем. ...Полетела на пол тетрадь капитана Ксэнга. И Сварога утянуло в теплый водоворот, которому не хотелось сопротивляться. Он опять тонул - но на этот раз в теплых и влажных касаниях, в шепоте и стонах, в переплетении пальцев и тел, в изгибах и жаре ее тела, в сладкой пустоте... "Интересно, сколько ж я проспал..." - Скажи-ка мне, - произнес Сварог, когда понял, что вновь обрел дар речи. Клади приложила к его губам палец. - Подожди. Ты же проголодался? Или, - ее зеленые глаза блеснули озорными искрами, - мастер граф не сумел нагулять аппетит? Я, между прочим, голодна, как тысяча тигриц. Не соблаговолит ли мастер граф отзавтракать вместе с юной баронеттой? Только давай обойдемся без твоих дурацких булочек. Не дожидаясь согласия Сварога, Клади вскочила, подбежала к двери и несколько раз дернула за витой шнурок, подвешенный у косяка. - Как в замке барона Таго, - вздохнула она. Обернулась. - Сейчас вы получите свой завтрак, мастер граф. Завтрак для героя. Глава шестая. Завтрак для героя. Версии и открытия Сварог встретил их, как и подобает капитану: одетым, выбритым до синевы, застегнутым до последней пуговицы, подтянутым и серьезным, стоя в позе капитана Немо - со скрещенными на груди руками, под картиной с гибнущим парусником. Разве что трубки в зубах недоставало для полноты образа да грозно насупленных бровей. Боевой подруге капитана пришлось облачиться в свой зеленый охотничий костюм - пусть старательно очищенный от грязи и пепла, однако все ж таки несколько поизносившийся в походах; Клади в нем смотрелась этакой амазонкой, с тяжелыми боями вырвавшейся из плотного кольца окружения... Увы, ничего подходящего для нее во встроенном шкафу не отыскалось - там были прописаны только походные и парадные мундиры шторм-капитана Ксэнга да затесавшийся среди них Сварогов камзол, потрепанный и изорванный значительно больше зеленого охотничьего костюма. Надо сказать, Сварога наряд спутницы вполне устраивал, однако известно, что у женщин с одеждой особые отношения. - Я скоро возненавижу себя в этих зеленых тряпках, - сказала Клади, закалывая собранные в хвост волосы невесть откуда добытой заколкой. - Сколько можно разгуливать Политеей-охотницей*!.. Тебе, между прочим, тоже не мешало бы сменить костюмчик. Во-первых, как в других мирах, не знаю, а у нас на Атаре боевыми кораблями священники обычно не командуют. Мы-то, конечно, привыкли, а вот неподготовленные тоурантцы будут, мягко говоря, в недоумении. И во-вторых, мы теперь моряки, а не охотники и не летатели по воздуху, стало быть, и костюмчики должны подходить к обстановке. - Она ненадолго задумалась, прикрыв глаза. - Что-то сапфировое или бирюзовое, с вкраплениями желтого. Или лазурное с оранжевыми вставками. * Политея-охотница - героиня множества народных гаэдарских песен, дочь колдуньи, изгнанная людьми в леса. Большинство песен заканчивалось тем, что Политея становилась женой князя. Сварог вынужден был признать, что некая правота в ее словах присутствует - во всяком случае, в пункте первом. Священнослужителей тоурантцы, возможно, тоже офигенно уважают, но уж точно не за умение командовать броненосцами. К тому же возможны всякие глупые недоразумения. В горячке, дыме с пеплом и полумраке схватки на цвета его камзола, конечно, никто внимания не обращал. Сейчас же, пока не разберутся, еще и проходу, того и гляди, давать не будут, начнут бухаться в ноги: "Батюшка, дозволь исповедаться, грехи отпусти, окрести ребеночка, освяти наш брак..." Ладно, решил Сварог. И переоделся в наименее навороченный из мундиров шторм-капитана. В дверь постучали, и, без положенного "добро на войти", дверь распахнулась от доброго толчка извне. - Салют мечом, кронг-адмирал Сварог! - в проем порывистым ветром ворвался радостно скалящийся наследник гаэдарского престола Олес, в каждой руке сжимая по плетеной корзине. - Молокосос и невежа. Привык в своих замках вламываться куда захочет без спросу... - раздалось следом знакомое ворчание, и в каюту чинно ступил суб-генерал Пэвер. - В штрафники бы тебя на месяц, да меня командиром... Но извиняться за младшего по званию суб-генерал не стал, вместо того зычным голосом командующего парадом поприветствовал Сварога: - Здравия желаю, мастер раненый граф! Ага, вижу, идете на поправку, отлично. Ну да, с вашими-то способностями... Так, так... - И Пэвер завертел головой, видимо, любопытствуя, как же выглядят покои флотского военачальника. Сухопутный вояка осмотром остался заметно недоволен. Что-то, видать, не сошлось с его представлениями об апартаментах, подобающих командиру боевого корабля. Он неодобрительно покачал головой и раздраженно поправил пояс с оружием (там, слева, красовался прежний меч, справа был подвешен штык, справа же просунут кремневый пистоль). Звякнуло в корзинах, которые молодой князь определил у стены под откидным столом, тут же его и откинув. Из навалов снеди, из залежей фруктов, как головы гадюк из мха, торчали горлышки винных бутылок. Их-то первым делом под одобрительный кивок Пэвера принялся извлекать Олес. - Нога как? - спросил Сварог. - Отлично! Вы бы видели здешний лазарет, капитан - мертвого поднять можно... - Это точно, - подтвердил Пэвер. - Нам бы такой в шестой полк - и еще не известно, чем бы война закончилась... - А вы-то как, мастер Сварог? - поинтересовался князь. - Мы и вас хотели в лазарет определить, но баронетта изволила воспротивиться... - Капитана в капитанской каюте и стены лечат, - бросила Клади. - Сам видишь, здоров командир. - Ну, вроде да... - Олес оглядел Сварога с ног до головы. - Как думаете, чем это по нам шарахало? - Да пес его знает, - искренне ответил Сварог. - Какие-то магические штучки... Корабль-то цел? - Слава Пресветлому, хранит нас Господь... Трубы лишились, но и на трех идем уверенно. Больше никаких повреждений. Что это было, не знаю, но оно сгинуло. "Не уверен", - мрачно подумал Сварог. Молча поклонившись на пороге, в каюту зашла черноволосая женщина, Чуба-Ху. Последним, чуть запоздав, появился Рошаль, еще раз выглянул в коридор и тщательно запер за собой дверь. Был он - в неизменном, некогда роскошном коричневом балахоне, будто его в теплой каюте пробирает озноб. "Да уж, - подумал Сварог, - свою хламиду он поменяет лишь точно на такую же - с потайными карманами и карманчиками..." И констатировал: - Нуте-с, вся команда в сборе. Потерь нет, никто серьезно не ранен. И, судя по вашим довольным лицам, кораблик наш. - Он подмигнул своему бравому экипажу. - Что-то не слышу заверений в собственной гениальности и прирожденном таланте флибустьера. - Лично у меня нет слов, граф, - только развел руки суб-генерал.- Преклоняю колена... - Зато у меня есть, - высокомерно перебил Рошаль и повернулся к Сварогу. Удивительное дело, но в его рыбьих глазах появилось нечто, что с натяжкой можно было бы назвать человеческими эмоциями. - Мастер капитан, до последнего момента я, каюсь, не верил, что ваша затея с захватом этого... - Ладно, голуби мои дорогие, отставить, - великодушно махнул рукой король далеких стран. - Я понял. Давайте к делу. Вопрос первый: кто в лавке остался? Мы ведь, я так понимаю, плывем? - Как поплыли, так и плывем, остановок не делаем, - Олес разворачивал завернутые в бумагу бокалы. - А в рубке сейчас дож распоряжается. - Дож? - повернулась к нему Клади. - Мне отчего-то казалось, что он остался на берегу. - Это другой дож, - Пэвер остановился перед шпагой, потрогал ножны. - Они без дожа не могут. Сразу выбрали нового. Едва закончили с ритуалами... Следует признать, тоурантцы поступили мудро. Подобрали самого подкованного в морском деле - некоего Тольго, который пять лет ходил по Руане старшим матросом на "Герцоге Джунгаре". Выборы дожа, ритуалы, курс, которым следует "Адмирал",.. Гроздья вопросов - выбирай, с чего начать. Да, многое Сварог пропустил... - А дож не... - Пэвер многозначительно посмотрел на Рошаля, присевшего на стул в уголке каюты. Бывший княжеский охранитель, уловив недосказанное, скупо ухмыльнулся: - Тольго под присмотром, не беспокойтесь. При нем помощником приставлен Рорис из рода Бамо - рода, который всегда соперничал с родом Тольго за власть в Клаутэне. Рорис и на этот раз стал бы дожем, если б выбирали, как обычно - исходя из заслуг фамилии перед доменом... Браво, выходит, и охранитель времени не терял, занимался прямым своим делом. Поди ж ты, уже установил, кто на кого зуб имеет, кто за кем присматривать станет... Из сказанного получается, что он этого Рориса из семьи Бамо уже вербанул в агенты, сыграв на противостоянии родов. Неплохо. Пусть, как челн, грозой гонимый, Пляшет ворон в бурной мгле, - Рад он пристани родимой На незыблемой скале... - негромко пропел Олес, увлеченно вкручивая штопор в матовую бутыль. - Хватить орать, испытуемый, - сказал Пэвер, снимая со стены шпагу. - Я и так уже оглох от пальбы, землепотрясений и воплей храбрых тоурантцев... - Которых я бы не рекомендовал в глаза именовать тоурантцами, - бросил Рошаль. - Мне удалось установить... (Пэвер рекомендаций Рошаля не слушал. Он отошел в сторону, держа шпагу обеими руками на уровне груди, будто намеревался вручить ее кому-то в качестве именного оружия. Остановился точно под фонарем, наполовину вытащил клинок из ножен и внимательно, как энтомолог в засушенную бабочку, вглядывался в потемневшую сталь, бормоча себе под нос то удовлетворенно: "так, так", то загадочно: "ага, ага", а то и потрясенно: "ах, в этом смысле...". Клади тихонько заглянула ему через плечо.) - ...что ввиду исконно натянутых отношений между Тоуром и доменом Клаустон, жители означенного домена считают намеренным оскорблением, когда их называют тоурантцами. Их следует звать клаустонцами или клаутэнцами. Чревато, знаете ли... - не обеспокоенный уменьшением количества слушателей занудно продолжал Рошаль. - Да ладно вам, Рошаль, лекции читать! - поморщился Олес, взмахнув штопором с навинченной на него пробкой. - Не в Гаэдаро. И папаша мой, чтоб ему в адских подвалах пожарче горелось, колпаком уже не прикрывает. "А у нас все по-прежнему, - умилился Сварог, взяв со стола бутылку вина и разглядывая этикетку. - Как они без моего присмотра умудрились не перестрелять друг дружку, ума не приложу. Видимо, были заняты очень посторонними делами..." Он сознательно отпустил разговор - чтобы почувствовать, какие произошли изменения и сдвиги в климате вверенного ему обстоятельствами экипажа. Так настройщик бренчит на пианино незатейливую мелодийку, при этом сосредоточенно вслушиваясь, где какая клавиша западает и какая нота фальшивит. Однако хватит оперных арий, импровизаций на тамбуринах ,и прочих сольфеджио, все уже ясно. Сварог поставил на стол бутылку, на чьей этикетке стояла печать военно-морского интендантства Гидернии. Вино называлось "Звезда Граматара", под названием имелась приписка: "Из личных погребов мастера Гроха, королевского флота Гидернии поставщика со времен короля Малдага Светоносного". - Ну вот что, непобедимая Первая морская конница! - сказал Сварог уже другим голосом. Внушительно сказал. Чтоб сразу уяснили требуемый настрой. - Отставить балагурить, слушай сюда! Праздничные завтраки, "гром бокалов раздавайся", "лейся песня" и "за победу мы по полной осушили" - все отставить до поступления команды "можно". Сейчас же последовательно и четко... Мастер суб-генерал! Пэвер не слышал, с головой уйдя в изучение шпаги, и увлек за собой Клади - что-то показывал, что-то нашептывал. - Мастер суб-генерал! - еще раз воззвал Сварог. А с мастером суб-генералом творилось неладное. Вот он прикрыл глаза ладошкой, отвел руку театральным жестом, поднес шпагу к самому лицу, едва не касаясь носом клинка, и уверенно произнес, будто гвозди вбивал: - Да, да, да. - Не может быть, - выдохнула Клади. - Она. - Пэвер отбросил в сторону пустые ножны, вскинул шпагу над головой, словно вел батальоны на штурм бастионов. - Она, чтоб моим яйцам болтаться заместо флагаПростите, баронетта, но чугунное ядро и двадцать тысяч разрывных патронов мне в зад, если это не она! Пэвер опустил шпагу, уткнул острием в ковер, перехватил за трехгранный клинок под эфесом. Обвел каюту слегка помутненным взглядом. - Вы хоть понимаете, что у меня в рукахКроме того, что это шпага придурковатого адмирала Фраста! Такого Пэвера Сварогу видеть не доводилось. Даже когда суб-генералу был предъявлен шаур, даже когда суб-генерал узнал, что порог его дома в Митраке переступил человек, совершивший путешествие из другого мира, мастер Пэвер выглядел менее потрясенным. - Это клинок Лано-Безумца! Гидернийские задницы, конечно, ни о чем не подозревали, ха-ха... А я нашел! Ради одного этого стоило удирать из Митрака, шваркаться об землю в железном ящике и едва не поджариться в лаве!.. Бросив раскладывать фрукты, молодой князь бросился к Пэверу и чуть ли не вырвал у того шпагу. - Чушь собачья, - отрезал Рошаль, но тем не менее и он поднялся, с явственным любопытством вытягивая по-куриному шею. Сварогу стали вдруг близки ощущения учителя, вернувшегося в класс после болезни и обнаружившего, что детей как подменили. Оставалось только подойти к суб-генералу и отобрать у него игрушку, как учитель отбирает какую-нибудь плевательную трубочку у заигравшегося хулигана. Да еще и линейкой по затылку треснуть... Сварог и Чуба, единственные, кто ни рожна не понимал. Чуба-Ху подошла к столу и продолжила славное дело молодого князя: доставать провизию из корзин, расставлять, нарезать... Сварог налил себе "Звезды Граматара", отпил. Недурно. В меру терпкое, чуть сладкое, букет не без изысканности. Со стороны шпаги раздавались возгласы и комментарии: - И что с того!.. - Строка из "Прощания Рогнега"... - А помните еще это: Зверь морской, что в океане Крова мирного лишен, Спит меж волн, но их качанья Он не чувствует сквозь сон... - Ну да, ну да... Ведь по заказу Фраста... - Ты на клеймо глянь, бестолочь княжеская, да родители прапрапрабабки Фраста тогда еще в куколки играли... - Да, это точно его клеймо, я листала "Историю оружия", мне Линар читать давал... - Не поминайта в приличном обществе, баронетта, этого лихоимца, Навакова груша ему вместо яйца.... - Мастер Пэвер!.. - Молчу,баронетта, виноват, взволнован... - Ты когда-нибуть встречал такую сталь? - Древние предметы... - Стал бы мастер Лано ставить клеймо на древний предмет... - Перечитайте "Архивы Оружейной палаты Трех башен"... - Странно. Люди зачастую относятся к оружию как к живому существу, - негромко сказала Чуба-Ху. - Очень верно подмечено, - согласился Сварог. - Люди- они вообще звери странные, малоизученные... - Отставив бакал, он направился к стихийному клубу любитилей древностей. - Ну и что означает сие кипение безудержных страстей, мастера и баронетты? - Ты что, не слышал о Битве Начала? О Звере? ОЛано-Безумце? - изумился Клади, полыхнув изумрудом широко распахнутых глаз. Но тут же спохватилась: - Впрочем, да, конечно, откуда.... - Шпага из костей Зверя, - доложил Пэвер, нежно поглаживая эфес. - Похоже на правду, - признал Рошаль. И скривился, как от зубной боли: - Еще и это... - Так, а теперь без прыжков под потолок и таинственных недомолвок.Конкретно и предметно, как на утреннем разводе, - потребовал Сварог. - В чем дело? Рассказывали сообща.Главную партию вел Пэвер, но его постоянно дополнял Рошаль, тоже неплохо разбиравшийся в истории Атара, Олес приводил строки из баллад, Клади, когда дело доходило до версий, прямо-таки засыпала версиями. А Сварогу приходилось дирижировать этим хором, чтобы добиться связности и вразумительности. Ну, в общем, рассказали. Поведали историю, которая скорее всего могла сойти за вымысел, за плод коллективного мифотворчества, если бы не набиралось прямо-таки в избытке прямых и косвенных доказательств событиям пятисотлетней давности. .....Все народы Атора сохранили память о тех сорока днях всеобщего ужаса (число дней варьировалось от дюжины до сотни, но большинство историков сходилось именно на цифре сорок). Разные народы нарекли эти четыре димерейские недели по-разному: Битва Начала (Гаэдаро, Шадтаг), Проклятые Дни (Бадра), Приход Зверя ( Нур, Вильнур) - и так далее. Прошло приблизительно лет пятьдесят со дня высадки на Атаре первых беженцев с Граматара.Еще только успели возвести дома, на скорую руку обнести зачатки городов частаколом, отогнать нечисть подальше от поселений, первых детей народить, уладить кое-как отношения с соседями, наметить первоначальные, еще сотни раз потом перекраивавшие границы... когда явился Зверь. Чудовище, ставшее кошмаром для едва оправившихся от бегства с Граматара людей, прозвали Зверемь. Зверем оно и было, но очень непростым. И что любопытно. Не наблюдалось расхождений в том, откуда Зверь явился. Хотя казалось бы вот тебе, народная фантазия, простор для предположений. Скажем, Зверь с Атаром поднялся со дна и до поры до времени скрывался в каких-нибудь пещерах. Допустим, создан и послан Ловьядом. Наконец, пучиной морской рожден. Однако дружно сходились на том, что Зверь перебрался на Атар (или, как вариант, был переправлен на Атар) с одного из Блуждающих Островов. Либо виной всему общая и стойкая нелюбовь атарцев к гипотетическим островитянам, которые-де живут припеваючи, горя не мыкая, особенно обостряющаяся с приходом Тьмы, либо действительно что-то определенно указывало на островное происхождение Зверя. Правда, что именно указывало, народная память не сберегла. Если отбросить поэтические преувеличения, оставив лишь всеми источниками подтверждаемые данные, то Зверь выглядел так: высотой двадцать-тридцать каймов, туловище схоже с медвежьим, густая белесая шерсть свисала до земли, передвигался на шести лапах, впивавшихся в землю когтями, что твои крючья лесосплавщиков, голова на необъятном туловеще казалось маленькой, морда плоская, безносая, из пасти торчали огромные металлические клыки, не просто сабельной формы, но и заточенные тем же манером и до той же остроты, как затачивают сабли. Зверь перемещался на удивление быстро, легко догонял бегущего человека. Он обходился без сна, но ночью двигался значительно медленнее, ночью замечал людей, лишь когда те попадали в свет, излучаемый его огромными, круглыми, немигающими глазами. Зверь пришел убивать. Причем только людей, напрочь игнорируя зверей и нечисть, даже если последняя принимала человеческий облик. При-чем он не питался Людьми, не грабил их, он просто убивал их - и шел дальше. Шел наобдум, выиски вая следы человеческого присутствия(дороги, вырубки, поля, печные дымы и дымы костров,не говоря уж о деревнях и городах), а их он определял безошибочно. За сорок дней он успел обойти весь материк. Убивал он, догоняя человека и наступая на него. Клыками пользовался как вспомогательным сред ством: для разрушения преград и домов. Пасть не задействовал вовсе, хотя в некоторых преданиях, главным образом в песнях, Зверь предстает изрыгающим огонь, сжигающим все на сто кругов. Люди бились со Зверем как могли. Но могли они, как сразу стало ясно, немногое. Пули и стрелы его не брали, каменные ядра, пущенные из катапульт, не причиняли Зверю никакого вреда. Впустую пропадали выстрелы из баллист, метающих пятикаймовые копья. Копья застревали в туловище или лапах Зверя, он обламывал древки о камни и бульдозером пер вперед как ни в чем не бывало. Предания утверждают, что и магия (а люди,плюнув на запреты Пресветлого не заниматься колдовством и не якшаться с колдунами, призывали на помощь магов) оказалась бессильной перед Зверем. Некоторые в панике грузились на корабли и покидали Атар, но, кроме как в Гидернию, плыть было некуда, а Гидерния к своему острову никого не подпускала, тех же, кто подбирался и тайком высаживался, уничтожали карательные отряды гидернийской армии. Когда улеглась истерика, посеянная Зверем в первую неделю своих кровавых блужданий по Атару, то паника постепенно перешла в злость, а злость заставила людей как-то организовываться и думать. После чего они принялись вести на Зверя расчетливую охоту. Однажды удалось со всех сторон поджечь лес, в который вошел Зверь, но тот выбрался из огня. Шерсть его сгорела, Зверь превратился в обугленное черное страшилище, но страшилище живое и лютое. Люди стали заманивать Зверя в ямы, предварительно врывая в ее земляное дно затесанные колья. Заманивали так: один доброволец показывался Зверю, тварь начинала преследование, ступала вслед за дичью на прутья, прикрывающие отверстие в земле. Человек, разумеется, погибал в той же яме, в которую проваливался Зверь. Тварь из ловушек выбиралась, впиваясь в стены своими невероятно длинными и сумасшедше цепкими когтями, но, напарываясь на колья, все же пропарывала себе шкуру и внутренности. Люди устраивали камнепады, когда Зверь оказывался в горах. Тут-то и стало выясняться, что Зверь, кем бы он ни был на самом деле, истребим. Уже не так он был проворен в беге, часто останавливался, замирал и бывало подолгу выстаивал этакой статуей посреди равнины или леса. И однажды не смог выбраться из очередной ямы. Яму забросали землей и камнями. Но чертова тварюга сумела как-то подобраться к краю и высунуть наружу голову. На голову обрушилось все, что принесли с собой и держали в руках люди. Когда Зверь перестал шевелиться, его полностью откопали и разодрали в клочья. Нутро Зверя повергло людей в суеверный ужас. О подобном им доселе даже слышать не доводилось. Шкура тварюги по прочности оказалась несравнимой ни с одной кожей. Кости Зверя были сделаны из сплава, неизвестного на Агаре, лишь похожего видом и некоторыми свойствами на сталь, но все же сталью не являвшимся. С металлических костей содрали обыкновенное мясо, красно-белое кровоточащее мясо животного. А вот жилы, опять же немыслимо прочные, привели людей того времени в полное замешательство - их описания предельно туманны, тут тебе и "серебро в оболочке", и "сверкающие нити в смоле". Еще из Зверя извлекали ("выковыривая из мяса, вытряхивая из ливера, отделяя от костей") простые камни, драгоценные и совсем неясно какие, которые фольклор сохранил как "смешные капли" или "смешные камни". В яме над останками Зверя развели гигантский костер, и поддерживали его, по некоторым легендам, аж до годовщины победы над Зверем. Конечно, каждый народ окончательную победу над Зверем приписывал своим предкам. И Тарос его ведает, чей народ в самом деле заслуживает называться народом-победителем. Зато место, ставшее могилой Зверя, было известно всем - в Запретных землях, недалеко от границы Вадры. Страх перед Зверем сохранило лишь поколение, видевшее его воочию. Следующее поколение атарцев к останкам Зверя относилось уже без прежнего священного трепета. Начиная с этого времени и задолго до того, как странной тварью всерьез заинтересовались конторы, могильник не раз разрывали, не раз вновь закапывали (взвалить на себя обязанности могильщиков пришлось бадрагцам). Что не сгорело в огне, разворовали и растащили по разным странам. Кстати, послухам, конторам уже мало что досталось. С тех пор останки Зверя всплывали то там, то сям. Их пристраивали не только в коллекции, но и пускали в дело - ну кому в хозяйстве не сгодится сверхпрочная кожа или полосы нержавеющего металла? Не говоря уж про драгоценные камни... И жил в Фагоре такой малость чудаковатый кузнец по прозвищу Лано-Безумец. К нему, как до того ко многим кузнецам, попали кости Зверя. И Лано-Безумец додумался... Или кто свыше фагорца надоумил, или, что называется, осенило, или, как часто происходило в истории, случай помог (случайно уронил в молоко, случайно облил кипятком, случайно помочился на заготовку - глядь, и получилось) - но вот додумался, как перековывать Звериные кости, как придавать им свою форму. Лано стал единственным, кому за пятьсот лет удалось укротить неподатливый металл. Раскрытым секретом кузнец, понятное дело, ни с кем не делился, даже подмастерьев тут же из кузницы всех повыгонял, чтоб ничего не пронюхали. И, как это часто случается с единоличными обладателями тайн, счастливая звезда его быстро закатилась. Неустановленными личностями Лано был похищен и запытан до смерти. Фагорский кузнец успел выковать из Звериного металла лишь браслет и шпагу. Личное клеймо Лано-Безумца и обнаружил суб