там оттянулся. Есть у них остров Бали, слышали? Вот мы с пацанами, где ни увидим это "Бали" ихними буквами, тут же к нему спереди "Е" приписываем. Местные ни хера просечь не могут, а мы от хохота клонимся... Даже сумрачный Борман подал голос, сообщив, что лично он в Испании отпробовал бычьи яйца под каким-то соусом -- и ничего, не помер. -- Пищевой консерватизм, в общем, совершенно неуместен,-- слабым голосом завершил Доцент.-- Вот человечину, конечно, я бы есть отказался... Короче говоря, все шло совершенно вопреки расчетам охранников -- что недвусмысленно отражалось на их поскучневших рожах. И все же они не спешили покинуть место действия, торчали в проеме, покуривали, один то и дело смотрел на часы. Вполне возможно, сюрпризы на этом и не кончились -- им давно бы следовало убраться восвояси, не словив ожидаемого кайфа... -- Герр эсэсман, разрешите обратиться? -- почти весело спросил Синий.-- У вас, часом, еще кролика не найдется? Оголодали малость на казенных харчах... -- Будет тебе и кролик, и какава...-- рассеянно отозвался эсэсовец, уже не отводя взгляда от часов. Э_т_о подступило без всяких предварительных симптомов и неприятных ощущений. Только что Вадим сидел на нарах, старательно выбирая из последней, полупустой пачки сигаретку получше,-- и вдруг в мгновение ока под ним стало мокро. Он вскочил -- по ногам уже текло вовсю,-- стал растерянно озираться, как будто причина была не в нем, а в окружающем. И наконец осознал происходящее во всей неприглядности. Эсэсовцы ржали так, что с потолка, казалось, вот-вот обрушится штукатурка, Василюк от них не отставал. Сзади, на нарах, прямо-таки взвыл Доцент, сгоряча попытавшийся вскочить, забыв о ране. Тут как раз начал ощущаться запашок -- воняло, признаться, немилосердно. Все еще не справившись с растерянностью, они нелепо, неуклюже топтались возле нар, а понос никак не унимался, штаны, казалось, промокли насквозь, на пол уже вовсю текло и капало. -- Вода? -- прорычал Синий, переступая с ноги на ногу, будто дрессированный медведь. -- Она, родимая,-- охотно просветил верзила, похрюкивая от избытка чувств и смахивая слезы.-- Аш-два-о плюс современная химия из аптечки фрейлейн Маргариты... Ребятки, о вас же заботимся, что вы, как дикари... Никогда не слышали про такую методику -- удаление шлаков из организма? Все шлаки с дерьмом выходят, точно вам говорю, у фрейлейн медицинское образование, уж она-то знает лучше... Ну забыл я, забыл вас предупредить, чтобы заблаговременно скинули штаны. И без вас забот полон рот, серьезными делами заворачиваем... У Вадима осталось впечатление, что этот тип гораздо умнее, чем кажется, лишь прячется за личину тупого хама. То, что он собственноручно смахнул бензопилой голову бедняге Красавчику, такой версии ничуть не противоречило. Правда, некогда было думать и строить версии. Нужно было что-то делать, вот только что? Извержение вулкана явно шло на убыль, но до финала пока что далеко... Как ни удивительно, первым сориентировался Браток. Пока остальные топтались в такт Синему, словно целое стадо цыганских медведей прошлых времен, он быстренько скинул ботинки, штаны, сграбастал с нар принадлежавшую покойному Красавчику простыню и принялся вытираться, матерясь сквозь зубы, то и дело заглядывая себе за спину. Троица в дверях помирала от хохота. Вадим оглянулся, но не смог определить в растерянности, где постели живых, а где -- покойников. Схватил свою собственную простыню с тощего матрасика-- в конце концов, не до роскоши,-- стал обтирать ноги. Остальные, шипя и ругаясь, последовали его примеру. -- Еще кто-нибудь водички хочет? -- отсмеявшись, спросил верзила.-- Вроде бы осталось полбутылки... Точно. Его любезное предложение дружно проигнорировали, возясь с простынями. Испачканные штаны там и сям валялись на полу. Один Доцент беспомощно лежал в дерьме, ругаясь от бессильной злобы,-- пытаясь скинуть штаны, непременно бы растревожил рану. Кое-каких словечек, им использованных, Вадим не слыхивал вовсе. Он поносил стоявших в дверях ублюдков столь смачно и качественно, что даже Синий уважительно покрутил головой. Когда раненый дошел до сексуальных привычек Василюка, получивших должный комментарий, капо, мрачный, как туча, стал было тащить из чехла на поясе дубинку, но верзила придержал его за шкирку: -- Охолонись, юный друг пограничников... Кому сказал? А вам должно быть стыдно -- интеллигентный человек, ай-яй-яй... Такие словечки употребляете... Доцент изрек еще пару сложносочиненных фраз. -- Это ты зря,-- безмятежно сказал верзила.-- Пули в лоб ты от меня все равно не дождешься, хитрован. И нечего скулить, мон шер. Уж если садился играть в такие игры, следовало бы знать, что однажды может выпрыгнуть хреновая карта... -- Я и не хнычу,-- прохрипел Доцент.-- Просто-напросто обидно сознавать, что тебя переиграла тупая сволочь... Эсэсовец блеснул великолепными зубами: -- Раз переиграла, значит, сволочь не столь уж и тупая? А? Логично? Ладно, в другой раз доспорим, нам еще предстоят душевные беседы... Собирайся,-- он поманил пальцем Вадима.-- Влезай в свои говнодавы, пойдем побеседуем с герром комендантом. Он уже заждался... Вот оно. Настал черед. Смешно, но вместо страха Вадим в первую очередь ощутил раздражение -- момент казался самым неподходящим. Неудачнее и выбрать нельзя. Он растерянно оглянулся на свои штаны, вонючей кучкой лежавшие на полу. И думать нечего в них влезать. -- Вот видишь, как все удачно сложилось,-- сказал верзила.-- После душевной беседы с гер-ром комендантом ты, скотина, мог и в штаны наделать, пришлось бы их сбрасывать. А так -- ты уже без порток. Значительная экономия времени и усилий. Хочешь -- обувайся, не хочешь -- шлепай босиком, мне без разницы. -- Но... Глаза верзилы сузились, он грозно прошипел: -- Тебе, козел, два раза повторять?! Марш! Вздохнув, Вадим влез в корявые ботинки, завязал шнурки -- желудок, слава богу, успокоился -- и направился к двери, одергивая пониже бушлат, чувствуя, как от него воняет. Глава девятая. Лицом к лицу Лагерь казался вымершим -- ни единой живой души. Козлы с трупом тоже исчезли. На мачте лениво болтался "Веселый Роджер", временами улыбка разворачивалась во всю свою жутковатую ширь. -- Шагай, шагай! -- покрикивал второй конвоир.-- Пинка б тебе дать, да пачкаться неохота... Верзила, напротив, и не думал подгонять Вадима, шагал в отдалении, насвистывая и громко мурлыча под нос: Захожу я в первый русский дом, там сидит старуха с стариком. В ноги кинулась старуха, я ее прикладом в ухо, старика прикончил сапогом... Вадиму на миг стало жутковато -- именно эту псевдоэсэсовскую песенку они сами в щенячьем возрасте горланили под гитару во дворе, за что однажды получили по шеям от ветерана с большущей орденской колодкой -- в те времена ветераны, ясное дело, были покрепче, иные вполне могли надавать по шее наглым акселератам... Завидев их, по ту сторону ворот запрыгал на короткой привязи кавказец, оглушительно залаял. Из будки тут же выскочил часовой с автоматом, откинул половинку ворот. У Вадима вспыхнула сумасшедшая надежда неизвестно даже, на что -- впервые оказался на в_о_л_е. Во мгновение ока перед глазами пронеслась вереница пленительных сцен: сшибает одного, уворачивается от второго, несется в тайгу... Бред. Ничего не получилось бы. Не спецназовец... К тому же на запястьях тут же защелкнули наручники с прикрепленной к ним длинной цепочкой,прикрикнули: -- Марш! -- Аллее! -- уточнил верзила.-- Аллее, швайн! Он прошел мимо страшной цистерны -- то ли примерещилось, то ли и в самом деле от нее тянуло остро-химическим запахом, вызывавшим животный страх. -- Искупнуться не желаешь? -- заржал верзила, перехватив его взгляд. -- Только после вас...-- проворчал он сквозь зубы. За что тут же получил оглушительный подзатыльник. Верзила без особой злобы бросил: -- В молодогвардейца захотел поиграть, сволочь? Сраку порву... Повернули налево, прошли вдоль колючей проволоки, держась от нее поодаль. -- А то, может, на проволоку прыгнешь? -- поинтересовался верзила.-- В рамках гордой несгибаемости? Подошли к бараку, где обосновался комендант. Сразу же поднялись внутрь. Верзила обогнал его, постучал в дверь. Когда изнутри что-то неразборчиво ответили, распахнул ее, щелкнул каблуками и рявкнул: -- Герр штандартенфюрер, заключенный доставлен! -- Давайте,-- послышался голос Мейзенбурга, в котором явственно слышалось нехорошее предвкушение. Вадима пихнули внутрь. Ничего особенно пугающего там не обнаружилось -- стол, за которым восседал герр комендант в расстегнутом френче (рядом, у торца, сидела пускавшая дым Маргарита), несколько старомодных стульев из металлических трубок, явно оставшихся со времен пионерлагеря, шкафчик и телевизор в углу. На столе не было ни плеток, ни каких-либо страшненьких приспособлений для вырывания ногтей и прочего активного следствия. Наоборот, там стояла полная бутылка "Хеннесси" и разнообразная закуска на тарелках. Комендант как раз отложил на блюдце надкусанный бутерброд. -- Кто к нам зашел на огонек! -- расплылся комендант в деланной улыбке.-- Проходите, дорогой мой, садитесь вон на тот стульчик... Гейнц, вы куда? -- Прошу прощения, герр штандартенфюрер,-- ответил шагавший к шкафчику верзила.-- Сначала надо клееночку подстелить... -- Это зачем? -- деланно изумился комендант. -- Его степенство, господин купец первой гильдии, изволили ненароком обкакаться... -- То-то я запашок обоняю... Правильно, голубчик. Если каждый будет грязной жопой на казенные стулья плюхаться, никакой мебели не напасешься. А что с ним такое? -- Это он съел что-нибудь,-- сказал верзила, сноровисто застилая стул клеенкой.-- Садитесь, ваше степенство. -- Железки с него снимите,-- поморщился комендант.-- Нужно же нам соблюдать Женевскую конвенцию... или Гаагскую? Все время их путаю, что-то с памятью моей стало... -- Хрен ему в жопу, а не конвенцию,-- безмятежно улыбаясь, протянула Маргарита. Троица перебрасывалась репликами, как хорошо сыгранный оркестр. Верзила Гейнц снял с Вадима наручники и положил их куда-то в угол, но из комнаты не ушел, остался торчать за спиной в опасной близости. -- Коньячку? -- любезно предложил комендант.-- Фрейлейн, не поухаживаете ли за гостем? Сам он стесняется... Хоть и воняет от него дерьмом на три версты, а все же гость... Маргарита без тени неудовольствия гибко встала, налила довольно большую рюмку коньяку, поставила перед Вадимом, в два счета разложила на большой тарелке тонко нарезанную ветчину, сыр, красную рыбу. -- Чем богаты, по-походному,-- пояснил комендант.-- Угощайтесь, гостенек дорогой. Прозит! Вадим медлил -- ив ожидании подвоха, и опасаясь первым же проглоченным кусочком вновь вызвать бунт в желудке. -- Положительно, это хамство,-- обиженно протянул комендант.-- Нами откровенно брезгуют, господа, полное впечатление. Мы эту свинью усадили за стол, как порядочного, а он жрать не желает... Удар сзади ладонями по ушам поневоле заставил Вадима взвыть и согнуться. Вроде бы и не сильно, но больно до ужаса, даже слезы из глаз брызнули. -- Когда предлагает герр комендант, надо жрать,-- наставительно пробасил над головой Гейнц.-- Тебя, паскуда, нешуточной чести удостаивают... Еще двинуть? Выпрямившись, смаргивая слезы, Вадим осторожно взял с тарелки ломтик сыра -- ив следующий миг шумно впечатался физиономией в эту самую тарелку, раздавив и разбросав все, что там было. Кувыркнулась рюмка, коньяк потек на щеку. Гейнц, все еще держа его за шиворот, рывком вздернул голову: -- Тебя в каком хлеву воспитывали, сволочь? Воспитанный человек, прежде чем хватать еду руками, сначала вежливо интересуется, где можно помыть руки... -- Фрейлейн, уберите это,-- поморщился комендант.-- Поставьте новый прибор... Во мгновение ока появилась новая наполненная рюмка и новая тарелка. Вадим сидел неподвижно. -- Что же вы не кушаете? -- радушно предложил комендант. -- Руки немытые,-- угрюмо отозвался Вадим. -- Бог ты мой, какие пустяки! -- воскликнул комендант.-- К чему эти китайские церемонии меж старыми приятелями? Ну? Я горячо настаиваю! -- Жри, падаль, пока предлагают,-- ободрил Гейнц.-- А то по почкам схлопочешь... Ну? После долгих колебаний Вадим рискнул поднести ко рту самый маленький ломтик сыра, заранее сжавшись в ожидании удара. Удара, однако, не последовало -- ему дали прожевать. -- Коньячку? -- любезно предложил комендант. Казалось, тут-то и подвох. Нет, опять-таки удалось выпить рюмку без постороннего вмешательства. -- До чего приятно посидеть вот так, запросто, без чинов...-- умилился комендант.-- Но, к моему превеликому сожалению, эту идиллию не удастся затянуть надолго. Вас много, а я один, знаете ли, и времени на каждого уходит несказанное количество. Вам хоть кол на голове теши, как ни объясняй, что преисподняя для новых русских -- это всерьез и надолго, ломаетесь, запираетесь, беспочвенные надежды питаете...-- Он закурил и откинулся в кресле.-- Итак, что мы имеем? А имеем мы Вадима Аркадьевича Баскакова собственной персоной. И магазины у него по всему Шантарску, и акций-то у него, и посты-то у него в разных наблюдательных советах, и квартирками-то он вовсю поторговывает, и автомобильчиками, и бензинчиком. А все почему? Потому что папочка у него генерал, сынишку в обиду не дает... Легко делать бизнес, имя папу в лампасах... -- Нужно еще и голову иметь...-- пробурчал Вадим, вновь заранее сгруппировавшись. Удара и на сей раз не последовало. Комендант расплылся в улыбке: -- Дискутируйте, голубчик, дискутируйте. Истина, как ей и положено, рождается в спорах. Что там насчет головы? -- Папины лампасы -- они, знаете ли, далеко не всегда помогают,-- сказал Вадим, тщательно подбирая слова.-- При полном отсутствии мозгов и способностей получится... Он умолк, заерзал на клеенке -- по ногам вновь потекло, в желудке урчало. Комендант демонстративно зажал нос, отшатнулся: -- Только-только наладилась светская беседа, как вам опять приспичило покакать... Маргарита заливисто хохотала, закинув голову. Вадим на миг ослеп от бессильной ярости и стыда, ударивших в виски горячей волной. Что печальнее, он прекрасно понимал: в его нынешнем положении ни за что не удастся дискутировать на равных, можно говорить сколь угодно убедительно, разнести противника наголову -- но все это выглядит невероятно смешно в устах человека, сидящего без штанов, испачканного жидким дерьмом... -- С чего бы это вдруг его понесяо? -- размышлял вслух герр комендант.-- Гейнц, неужели коньячок? -- Мой грех, герр штандартенфюрер,-- откликнулся Гейнц без малейшего раскаяния в голосе. -- Ах, Рэба, Рэба, опять ваши штучки, это вы испачкали благородного дона... -- Но вы же не заставите меня чистить ему седалище? -- Господь с вами, Гейнц, как вам такое в голову взбрело? Вы у нас отличный служака, к чему? Пусть уж сидит и воняет, коли ничего другого не в состоянии придумать, пребывая за столом с приличными людьми. Шутник вы, Гейнц, я уж было сам собрался отпробовать коньячку...-- Он согнал с лица улыбку.-- Мозги, говорите? По-моему, это еще хуже. В конце концов, дело не в мозгах и не в словесных играх, а в результатах. Вы, жирные коты, заполонили, испоганили и испаскудили все, до чего могли дотянуться, а дотянулись вы решительно до всего...-- На сей раз он не гаерствовал и не притворялся, глаза горели дикой злобой.-- Не хочу я в собственной стране чувствовать себя рабом, понятно тебе?! -- Он едва не задохнулся, с превеликими трудами овладел собой.-- Расползлись, гниды, как мандавошки... А вот не угодно ли преисподнюю, господа хорошие? Молчишь? Ну, хрюкни что-нибудь. Про твоих великолепных адвокатов, про пачки акций, про спутниковые телефоны... -- Про красивенькие машины,-- вкрадчиво добавила Маргарита, встав со стула и мягким кошачьим шагом приближаясь.-- В которые затаскиваете девочек и трахаете кучей на дачах...-- Быстрым движением она рванула застежку кобуры, выхватила пистолет и крепко уперла дуло Вадиму в лоб.-- Нравится? Глаза у нее были злобные и совершенно безумные -- с расширенными до предела зрачками. Оцепенев, боясь двинуть и пальцем, Вадим проговорил, боясь встретиться с ней взглядом: -- Я в машину силком никого не затаскивал... -- Не ты, так такие же, как ты,-- злым полушепотом сказала она.-- Какая разница? Дуло прямо-таки вдавливалось в лоб над правой бровью. Она шумно дышала над головой, тонкие пальцы на рукоятке пистолета подрагивали. -- Гейнц...-- обронил комендант. Верзила подошел, осторожно отвел руку Маргариты и столь же мягко заставил опустить пистолет, приговаривая: -- Держите себя в руках, фрейлейн доктор, не стоит так расстраиваться из-за каждой сволочи... Получит свое, куда он денется? Садитесь, а я вам сейчас плесну натурального коньячку, без ваших порошочков... Она залпом выпила, застегнула кобуру, поправила великолепные волосы и почти спокойным тоном поинтересовалась: -- Можно мне будет и этого кастрировать? Не сама реплика пугала, а слово "и"... -- Там видно будет,-- сказал комендант.-- Смотря как себя поведет его степенство господин Баскаков... Давайте, друзья мои, кончать с дешевым театром. Не время. Так вот, любезный мой, пришло для вас времечко платить по счетам. Пожили в свое удовольствие -- и хватит. Если вы человек верующий, считайте, что это черти вынырнули из преисподней и потащили вас на спрос и ответ. Если атеист, думайте, что хотите, мне, право, безразлично... Главное, вбейте в ваши заплывшие сальцем мозги: поезд дальше не пойдет. Ку-ку, приехали. Вместо пустых дискуссий и пикировок будем ставить ясные и конкретные вопросы, не допускающие двусмысленных ответов... Где доллары? -- Какие? -- спросил Вадим. -- Триста тысяч долларов,-- преспокойно сказал комендант.-- Или, выражаясь вашим поганым жаргоном, черный нал. Та захороночка, которую вы собрали и намеревались по накатанному пути перегнать в иностранный банк. Насколько мне известно, все это великолепие уместилось в большом "дипломате", там у вас главным образом сотенные, полтинников меньше. Всего-то пачек сорок или около того. А еще мне достовернейше известно, что Шантарск эти денежки еще не покинули,-- вы этим собирались заняться, когда вернетесь из отпуска, сиречь из нашего веселого заведения... "Интересно, кто?" -- подумал Вадим. Кто заложил? Не так уж и много народа знали о точной сумме и самом факте существования денежек, но и не так уж мало... Смешно, но в первый момент он ощутил не злость или растерянность, а скорее уж брезгливое превосходство. Его тюремщики и в самом деле на поверку оказались не более чем мелкой шпаной. По рожам видно, что эта сумма, триста тысяч баксов, их прямо-таки гипнотизировала: наличными! в "дипломате"! под чьим-то диваном! Быдло. Человек с размахом, с масштабом в первую очередь стал бы интересоваться счетами -- какие ни принимай меры предосторожности, как ни страхуйся кодовыми словами и "особыми условиями", все равно человек понимающий в конце концов может устроить так, что его люди высосут твой счет досуха -- сам рано или поздно растолкуешь, как это можно проделать. Шпана. Быдло. Но его положение от этого не лучше... -- Ну? -- спросил комендант.-- Только, я вас умоляю, не нужно мне вкручивать, что деньги уже упорхнули из Шантарска. Они в Шантарске, хороший мой. Не в банке, не в обороте, лежат себе, полеживают... -- А что я получаю взамен? -- спросил Вадим, стараясь, чтобы голос не дрогнул. -- Девять грамм в затылок без всяких выкрутасов,-- преспокойно сказал комендант.-- Вам до сих пор кажется, что этого мало? Это так много... Неужели до сих пор не прониклись здешней приятной атмосферой? Настолько глупы? Расскажете, где денежки -- проживете еще денька три-четыре. Суну в отдельный барак, все это время жрать и пить будете хоть в три горла, супругу к вам подселю, натрахае-тесь, как хомяк. Царские условия. А если предпочитаете юлить -- рано или поздно наши мальчики из вас все равно выбьют, подробнейшую информацию. Только при таком раскладе проживете эти три-четыре дня качественно иначе -- с обрезанными яйцами, с выдернутыми ногтями, с содранной шкурой и прочими прелестями. А рядом будет ползать ваша женушка в том же состоянии. Гейнц, надавив ему на затылок широкой ладонью, спокойно дополнил: -- Знаешь, сучонок, меня всегда интересовало -- с какой физиономией человек жрет свое собственное ухо, поджаренное на маргарине. Я тебя просто умоляю: потрепыхайся, козел, а? В Зою Космодемьянскую поиграй, в Олега Кошевого, в подпольщиков и кого там еще... -- Присоединяюсь к предыдущему оратору,-- широко улыбнулась Маргарита.-- Позапирайся, сволочь, ладно? Так мне хочется с тобой поработать, спасу нет. Я тебя умоляю, сделай женщине одолжение... Жуть накатывала от всего происходящего, от их спокойных лиц и чуть ли не равнодушных голосов, от неправильности всего происходящего. Не должно было такого случиться, не должно! Все равно, как если бы взбунтовались покорные прежде ксероксы, автомобили или двери домов. Это наше время, это наша страна, все неправильно! Но в то же время, даже пересиливая ужас, в душе бунтовала та самая, подмеченная классиками, вековая ненависть богача к грабителю. Мразь, завистливая и бездарная погань покушалась на заработанные нелегким трудом деньги... Но все эмоции приходилось держать при себе. Эти шутить не собирались. Слишком многое здесь пришлось увидеть и пережить, чтобы сомневаться в реальности самых жутких угроз. А посему нужно было напрячь интеллект до предела -- пока меж ним и спасительным подземным ходом сплошная череда неодолимых препятствий. В конце-то концов, неужели современный молодой бизнесмен не в состоянии обыграть подобную шпану? Пример Синего с Доцентом убеждает: можно выиграть время. Если поведешь себя правильно. Этим сволочам понадобится какое-то время, чтобы проверить показания, дотянуться до добычи. И время это не такое уж и короткое, судя по всему... -- Послушайте,-- сказал он, подняв голову.-- А что, если нам сыграть по другому раскладу? Триста тысяч долларов -- деньги, в общем, большие, но не грандиозные, честно говоря. Можно получить и поболе. -- Каким образом? -- небрежно поинтересовался комендант. -- Примитивнейшим,-- сказал Вадим.-- В качестве выкупа за жизнь. Не тот случай, чтобы мелочиться, получить можно раз в несколько побольше. Миллион баксов вам нравится? -- Мы же не идиоты, любезный...-- мягко сказал комендант. -- Бог ты мой! -- в сердцах сказал Вадим, абсолютно не играя, он и впрямь с охотой кончил бы дело выкупом, поскольку деньги дело наживное, а жизнь всего одна.-- Если как следует подумать, сесть всем вместе и пораскинуть мозгами, можно найти удачный вариант. При котором вас никто не будет преследовать, оказавшись на свободе... Он мог бы поклясться, что у коменданта заблестели глазенки! (У Маргариты, правда, нет.) Комендант смотрел не на него, а через его плечо с явственным вопросом во взоре. Дорого бы Вадим дал, чтобы видеть сейчас рожу Гейнца, который, очень похоже, и был то ли теневым шефом, то ли представителем такового, один этот вопрошающий взор коменданта расставил все по своим местам, показал истинную иерархию... И ответ, похоже, оказался отрицательным: комендант то ли погрустнел, то ли просто посерьезнел. Пожевал губами, изо всех сил притворяясь, что старательно обдумывает нежданный поворот дела самостоятельно. Развел руками: -- Не пойдет. Нет у меня привычки менять на ходу отлаженную диспозицию. К чему вносить в жизнь излишний риск и сложности? Давайте по-старому... Итак. Что выбираете? -- Миллион -- приятная сумма...-- сказал Вадим. Комендант вскинулся: -- Слушай, подонок... По коридору простучали шаги, дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену. Просунулась рожа черномундирника: -- Колется, козел, начинает колоться! Комендант вскочил из-за стола: -- Ну наконец-то... Пойдемте, Гейнц, суньте пока назад этого засранца, не до него... И помчался к двери, сразу утратив интерес к Вадиму. -- Так уж сразу и назад...-- проворчал Гейнц, поманил кого-то из коридора и, когда вошел его напарник, что-то приказал на ухо. Тот, осклабясь,рявкнул: -- Яволь, герр шарфюрер! -- и кинулся на улицу. Вадим неуверенно приподнялся. -- Сидеть, тварь! Не было команды... Он сидел еще минут десять, на протяжении которых Маргарита посылала ему самые ослепительные улыбки, играя при этом сверкавшим, как солнце, скальпелем, и повествовала со всеми деталями, со всем смаком, как в ее исполнении обычно проходит кастрация. Гейнц лишь похохатывал. Наконец вернулся напарник, Вадиму вновь защелкнули на запястьях наручники с цепью и велели шевелить ногами. Он ждал какого-то очередного подвоха, но его повели прежней, обратной дорогой. Часовой у ворот разочарованно присвистнул: -- Что это он у вас в таком виде? Раскололся, гнида? -- Да нет пока. -- А почему на своих ногах? -- Всему свое время,-- туманно ответил Гейнц. Часовой заржал, словно бы прекрасно знал нечто неведомое узнику. -- Давай лапы,-- распорядился Гейнц, едва за ними захлопнулись лагерные ворота.-- У нас гуманизм прежде всего, не стоит ограничивать твою свободу... Эй, куда повернул? В карцер давай, засранец... Ладно, в этом не было ничего страшного. Все равно время он выигрывает, всех, кто расколется, отправляют обратно в барак... Гейнц запер за ним высокую дверь из металлической сетки и направился прочь, посвистывая. Воняло мерзостно, перебивая даже исходящее от самого Вадима амбре. Туалет типа "сортир" вряд ли чистили хоть разочек за последние десять лет... Он остановился у решетки, пытаясь присмотреть местечко для сидения, но откуда ему здесь взяться? Полусгнивший деревянный желоб, игравший роль писсуара, вот и вся меблировка. Внутри и того нет, только доска на три очка... Только тут он сообразил, что оказался в коридоре не один. Из покрытого полуоблупившейся известкой домика выглянула чья-то испуганная физиономия... и тут же преисполнилась злобной радости. -- Ага! -- воскликнул незнакомый.-- Вы смотрите, кого к нам сунули! Из-за него и маемся... Он вышел на крохотный огороженный пятачок. Следом еще двое -- один столь же незнакомый, а во втором Вадим мгновенно опознал лысоватого "маяка и светоча". Во-от что придумал затейник Гейнц... Троица таращилась на него со странным выражением, способным в другое время насмешить -- причудливая смесь забитости и злобной радости. Все трое постарше его, в районе пятидесяти, и каждый в прошлом был не последним человеком, но сейчас превратился в трудноопи-суемое существо. Лысоватый кинулся первым, замахиваясь со всей решимостью. Вадим от неожиданности не успел ничего предпринять -- и вмиг оказался прижатым к дощатой стенке. Лысый тряс его и орал в лицо: -- Из-за тебя здесь торчим, сука! Из-за тебя! Ты почему не колешься?! Некогда было взывать к логике. Что-что, а незамысловато подраться умел, хоть и не мог, подобно Эмилю, похвастать знанием отточенной профессиональной рукопашки. Вадим провел один из простейших приемов уличной драки -- обеими руками что есть сил оттолкнул противника, тот инстинктивно напер... и сам налетел мясистым носом на Вадимову макушку. Мгновенно разжал руки, заорал. Вадим отправил его в распахнутую дверь домика одним хорошим ударом. Примирительно поднял ладони: -- Давайте рассуждать логично. Ну кто вас отсюда выпустит, расколюсь я или нет? Вас берут на примитивный понт... Оба бросились на него, толкаясь и мешая друг другу. Ничего они не хотели слушать и логические аргументы воспринимать не собирались. У них была безумная надежда -- и это перевешивало все остальное, превращая в роботов... Завязалась бестолковая, нелепая драка на предельно ограниченном пространстве. Его пытались достать кулаками, ухватить за волосы, пинали, у обоих, несмотря на полуголодную жизнь трех последних дней, еще осталось немало сил и энергии от прежнего сытого бытия, так что приходилось нелегко. Тем более -- он был без штанов, а это психологически сковывало, одетым в драке себя чувствуешь гораздо увереннее и яйца так не бережешь... Кое-как отмахался, лупя без всяких правил и милосердия. Лысоватый оклемался, вылез наружу, но получил ботинком по колену и вновь выбыл из игры. Кое-как Вадим с ними управился, загнал на пинках в домик. Тут же по ту сторону сетчатой дверцы появился Гейнц -- ну конечно, торчал поблизости,-- разочарованно хмыкнул: -- Что за жизнь, только что-нибудь успеешь придумать, как жизнь твою затею превращает в балаган... -- А может, не будешь мудрствовать лукаво и возьмешь миллион? -- тихо спросил Вадим. -- Детка...-- протянул верзила.-- Комендант в чем-то болван, а в чем-то -- чистой воды гений. Лучше меньше бабок без всякого риска, чем очень много -- но с большим риском. -- Но если... -- Захлопни пасть. Выходи. В бараке, как и следовало ожидать, на него воззрились с большим интересом, вызванным, понятно, тем, что он вернулся невредимым. Вадим залез на нары, кратко буркнул: -- Отложили на потом. Там у них кто-то начал колоться... Все так и сидели без штанов, вывешенных для просушки на перилах веранды. Тюремная солидарность простерлась до таких пределов, что и его портки повесили туда же. Только бедняга Доцент по-прежнему благоухал, забывшись в тяжелой дреме. Он не успел подробно рассказать о допросе -- произошла вовсе уж ошеломляющая неожиданность. Послышались шаги, вошли две женщины в полосатом, за ними показался охранник. Осклабясь, сообщил: -- Чтобы не ныли, будто у нас плохо живется, получайте баб. Хорошие бабенки, сладенькие, по опыту говорю... И, сцапав обеих за ягодицы растопыренными пальцами, сильным толчком отправил внутрь барака. Вадим кинулся подхватить -- потому что одной оказалась собственная супруга, осунувшаяся, немного растрепанная, но выглядевшая все же лучше, чем можно было ожидать от юной дамы шантарского высшего света, до того самым большим жизненным несчастьем полагавшей что-нибудь вроде поездки в рейсовом автобусе. Второй была крашеная полноватая блондинка лет сорока, довольно миловидная и чем-то неуловимо походившая на выбившуюся в люди директрису овощного ларька. Синий разлетелся было к ней: -- Вот приятная неожиданность! А мы тут плюшками балуемся, знаете ли... Спохватился и одернул бушлат. Но, не особенно смутившись, продолжал: -- Проходите, будем знакомиться. Люди мы, конечно, страшные на вид и припахивающие, но ведь не по собственной воле... Если интересуетесь, у нас даже генерал имеется. Во-он сидит. Генерал, поклонись даме. Борман хмуро дернул головой. Ника уставилась на Вадима со столь трагическим выражением в огромных серых глазищах, что он, вот странность, почувствовал в первую очередь досаду и раздражение: только ее тут не хватало... Спохватившись, спросил: -- Как дела? Все в порядке? Ничего другого как-то на ум не приходило. Рядом хмуро стоял Эмиль. Ника переводила растерянный взгляд с него на мужа, по-детски кривя рот. Эмиль опомнился первым, властно приказал: -- Только без соплей! Удивительно, но она послушно закивала. Вытерла тыльной стороной ладони сухие глаза: -- Что здесь творится? Куда вы меня затащили? Вадим давно уже не лицезрел ее без дорогой ненашенской косметики. Вероника без косметики -- это было нечто столь же сюрреалистическое, как шестисотый "мере" в роли снегоуборочной машины. Он пожал плечами, совершенно не представляя, что тут можно сказать. Спохватился: -- Присаживайся... -- Вот спасибо,-- протянула она насквозь знакомым сварливым тоном, присела на нары.-- Умереть можно от такой заботливости... Душевно тронута. -- Как ты? -- А никак! -- взвилась она, глядя прямо-таки ненавидяще.-- Жру баланду! А в промежутках трахают, кому не лень, даже эта сука Марго! По буквам объяснить? Трахают! Вот, заслужила хорошим поведением! -- Она выхватила из кармана дешевенькую пластмассовую расческу, потрясла ею под носом у Вадима, секунду помедлила и принялась яростно расчесываться.-- Куда вы меня затащили? Про наше будущее говорят такие ужасы, что... Ну что вы сидите? Можете объяснить, что вокруг происходит? Вадим неловко оглянулся -- уши так и горели от стыда. Никто не таращился на них специально, отворачивались, Синий вообще сидел спиной, что-то вполголоса вкручивая блондинке. "Только ее тут не хватало,-- вертелось в голове.-- Только ее тут не хватало. Одному как-то легче переносить унижения... и одному проще бежать, вот ведь что! Черт ее принес". -- Куда мы попали? -- спросила Ника, чуточку успокоившись.-- Это что, какая-то банда? -- Слушай,-- тоскливо сказал Вадим Эмилю.-- Объясни ты ей, что к чему, у меня уже сил нет после допроса... Скажи, что сбежим отсюда непременно, и все такое... Махнув рукой, поднялся и вышел на веранду. В мятой пачке отыскалась одна-единственная годная к употреблению сигарета, остальные три являли собою пустые полупрозрачные бумажки, весь табак из них высыпался. К счастью, высыпался он в пачку, так что еще на пару часов курева хватит. А потом? Нужно и в самом деле в качестве аванса за чистосердечное признание выпросить пару пачек чего-нибудь более приличного... Мимо проходил Гейнц. Остановился, показал белоснежные зубы: -- Ты что такой грустный? К тебе женушка приехала... Можешь, кстати, меня называть братком. С полным основанием. Как же иначе, если мы с тобой через твою телушку побратались? Всю жизнь мечтал попробовать ваших новорусских баб -- а оказалось, ничего особенного, даже обидно чуточку. Разве что поглаже малость... Вадим молчал. Может показаться странным, но он не ощущал себя задетым -- чересчур притупились чувства. -- Миллион предлагать будешь? -- не унимался эсэсовец.-- У тебя завлекательно получается... -- Не буду,-- сказал Вадим, криво усмехнувшись. Глава десятая. Скромные развлечения Вскоре в барак влетел капо и завопил: -- Выходи! Последующие несколько часов были заняты "трудотерапией", как выразился Гейнц,-- трудом не столь тяжелым, сколь гнусно-бессмысленным, кое в чем напоминавшим сизифов. Уже по ходу дела Гейнц, там и сям появлявшийся со своим барабаном (и получавший от этого неподдельное удовольствие) окрестил происходящее операцией "Водопой". Проще говоря, под лившуюся из динамиков классическую музыку три реденьких шеренги поспешали от ворот к баракам и обратно, наполняя своими кружками бачки. Условия были не так уж и замысловаты: те, кто, с точки зрения шар-фюрера, наполнят свой бак первыми, получают премию в виде пары пачек сигарет. Строй следует соблюдать, бегом не бегать, но рысца не возбраняется. Если кто-то свою кружку расплескает, шеренга возвращается назад. Скверно, что эта процедура казалась бесконечной. Воды во вместительном оцинкованном баке словно бы и не прибавлялась после очередной ходки. Мало-помалу начались сбои -- кто-то спотыкался, выплескивал воду, приходилось возвращаться всем, стали вспыхивать склоки, взаимная ругань, атмосфера понемногу накалялась. Только Синий, как заметил Вадим, выглядел гораздо спокойнее остальных -- у него с водой были связаны некие наполеоновские планы, даже подстегивал злым шепотом остальных. Комендант сначала торчал на трибунке, потом ему надоело, и он убрался. Гейнц же, казалось, не знал устали -- в самые неожиданные моменты возникал у кого-нибудь за спиной и оглушительной барабанной дробью, грянувшей над ухом в самый неподходящий момент, заставлял иных расплескать воду. Капо и те, поначалу резво сопровождая шеренги, потеряли прыть, в конце концов заняли позицию у ворот, попыхивая хорошими сигаретами. Пот лился градом, штаны, пропитанные засохшим дерьмом, безбожно натирали ляжки, довольно быстро вновь начав вонять. Представлялось уже, что вся жизнь, прежняя и нынешняя, состояла лишь из бега трусцой меж воротами и бараком, и все внимание замкнулось на колыхавшейся в кружке воде, на неровной земле под ногами... Кончилось, наконец. Все скверное когда-нибудь кончается. Гейнц критически обозрел прозрачную воду, колыхавшуюся вровень с краями, старательно изображая раздумье, долго стоял, глядя на бак, будто и не замечая напряженных взглядов. Наконец сплюнул на пол: -- Отдыхать, вонючая команда...-- Подошел к Доценту, лежавшему с осунувшимся, даже словно бы заострившимся лицом: -- Ну, как самочувствие? Может, пойдем еще побеседуем? Э-э, мой ученый друг, что-то вы совсем скисли, и никакой гордой несгибаемости. Хрюкните что-нибудь оскорбительное, не трону... Доцент молчал. Он явно был плох -- нога под повязкой опухла, похоже, рана загноилась. Посмотрел мутными глазами, что-то прошептал. Гейнц сходил к баку, набрал полную кружку воды и плеснул ему в лицо: -- Ну-ну? Доцент проморгался, помотал головой, слабым голосом, чуть слышно, выговорил: -- Чтоб тебе эти денежки поперек горла встали... -- Есть противоядие против такого финала,-- серьезно сказал эсэсовец.-- Великое и всеобъемлющее русское "авось". Так что еще побарахтаемся. Ну что, вонючки полосатые? -- Он прошелся по бараку, поскрипывая безукоризненными сапогами, остановился у бака.-- Пнуть по нему, что ли, как следует, чтобы вы еще раз сбегали? -- и выдержал бесконечную, томительную паузу. Громко рассмеялся.-- Ладно, черт с вами. Самому надоело. Вероника, золотко мое, что вы такая грустная? Может, изобразим по старой памяти замысловатую фигуру из "Камасутры"? -- Он, не глядя, придвинул ногой стул, уселся, закурил и кинул едва початую пачку "Ротманса" на нары.-- Закуривай, вонючая команда... Так как, прелесть моя? Ну, иди к дяденьке, встань на коленки и поработай нежным ротиком... Кому говорю, тварь?! Вероника, тяжко вздохнув, приподнялась. -- Сиди уж...-- презрительно бросил Гейнц.-- Хорошо я тебя выдрессировал, сучка? Знаете, что мне в вас особенно нравится, подонки? Та быстрота, с которой вы все захрюкали по-свинячьему, стоя на четвереньках... Это и есть самое приятное в нынешней ситуации: скинуть вас в дерьмо с вашего Олимпа... Ты, расписной, зря шевелишь губами беззвучно. Догадаться легко, что там за словеса у тебя на уме. А вон тот, который бывший генерал, и вовсе сожрать живьем хочет. Зря вы злобствуете, честное слово. По большому счету, ничего такого уж уникального с вами и не произошло. Повторяется старая, как мир, история: в один прекрасный момент худые взбунтовались против толстых. И оттого, что бунт этот локален, суть дела не меняется. По сути, у нас тут нечто вроде восстания Спартака или товарища Пугачева. Думаете, там все иначе протекало? Да черта с два. Вот и получается, что я -- ваш материализовавшийся, оживший страх. Ужастик из подсознания. Вы же, толстые, всю жизнь боитесь, что на вас однажды пойдут с вилами и пустыми мешками... А вдруг и пойдут однажды в массовом масштабе? У вас, синьор муж оттраханной мною светской красавицы, такое выражение морды, словно в башке у вас мыслительная работа происходит. Не поделитесь вумными мыслями? Вся осторожность куда-то враз улетучилась -- под напором той самой классовой ненависти. Вадим заговорил, уже наплевав на все последствия: -- Подумаешь, открыл Америку... Вы же нас всю жизнь втихомолку ненави