дели: наши машины, нашу свободу, наши возможности. И мечты были самыми примитивными -- сесть в наши машины, оттрахать наших баб, выгрести денежки... Вот только есть один немаловажный нюанс: кишка у тебя тонка, чтобы стать новым Спартаком или Пугачевым. Разин с Пугачевым, по крайней мере, были люди с размахом, могли собрать огромадную банду и устроить переполох на полстраны. А ты можешь строить из себя Спартака исключительно з_д_е_с_ь. На воле у тебя кишка тонка, духу не хватит не то что на бунт -- какого-нибудь серьезного человека с толстым бумажником в подворотне ограбить... Правда ведь? Похоже, он угодил в точку -- лицо верзилы перекосилось в неподдельной ярости, он едва не вскочил, но превеликим усилием сдержался. Протянул: -- Ну, дорогой, придется для тебя с ходу что-нибудь особо приятное придумать. Попозжа. Поскольку нынче... Послышались шаги. Вошел Василюк и, браво вытянувшись по стойке "смирно", отрапортовал: -- Герр шарфюрер, герр комендант велел передать, что пора сгонять... -- Ага,-- широко усмехнулся эсэсовец.-- Наконец-то. Идите к коменданту, камрад Вольдемар, доложите, что мы немедленно явимся... -- Яволь, герр шарфюрер! -- рявкнул капо, повернулся через левое плечо и бегом припустил прочь. -- Видали? -- почти растроганно спросил Гейнц.-- В два счета из интеллигентского дерьма получился полезный ставленник режима. А почему? Потому что движет им та же благородная ненависть к вам, жирным котам... Стройся! Сомкнутыми рядами пойдем на культурное мероприятие... И благоразумно отодвинулся подальше, расстегнув кобуру. Пропустил всех вперед, покрикивая: -- Налево! К клубу шагом марш! Вадима не секунду прошиб липкий пот: что, если... До самого клуба он шагал словно в каком-то полубреду -- у коменданта или этого скота вполне хватит ума, прознав про подземный ход, устроить какое-нибудь поганое шоу... Нет, но откуда им знать? Не должны они знать, не должны... Он повторял это про себя, как молитву,-- потому что молитв не знал никаких. Когда вошли в клуб, от сердца отлегло: и зал, и сцена были ярко освещены, должно быть, восстановили проводку и все лампы, которые здесь висели при пионерах. С первого мимолетного взгляда стало ясно, что доска, прикрывавшая нехитрый потайной механизм, пребывает на своем месте в полной неприкосновенности. Впрочем, это ни о чем еще не говорило... Куча скамеек так и громоздилась у стены, но с полдюжины их установлено перед сценой, и там уже расселись обитатели двух бараков. Очень мало их осталось, человек пятнадцать, едва ли не вдвое поредело население... А на сцене, прямо-таки залитой электрическим светом, стояло странноватое сооружение: прямоугольный фанерный щит повыше человеческого роста, украшенный примерно на половине высоты огромными цифрами от единицы до семерки -- и под каждой цифрой зияло правильное круглое отверстие с футбольный мяч диаметром. Толком рассмотреть эту штуку Вадим не успел -- пыльный, темно-красный занавес стал закрываться, перемещаясь резкими толчками. -- Вы -- в зал, вы трое -- на сцену,-- распорядился Гейнц, больно тыкая в поясницу дубинкой. Вадим с Эмилем и Братком поднялись на сцену, растерянно остановились. Из-за щита бойко вынырнул комендант: -- Пришли, хорошие мои? Ну-ка в темпе к остальным! Вон туда, живенько, по одному! Вадим двинулся первым. За краем щита стояла Маргарита, веселая и цветущая, в одной руке у нее была какая-то большая темная бутылка, в другой -- плоская медицинская рюмочка из толстого стекла. Кажется, с помощью такой промывают глаза, что-то такое помнится... Она до краев наполнила рюмку непонятной жидкостью цвета слабого чая, протянула Вадиму: -- Ну-ка, одним глоточком! Он заколебался, вспомнив все прошлые печальные прецеденты. Появившийся откуда-то сзади охранник пребольно упер ему в висок ружейное дуло: -- Тебе помочь, тварь?! Внутренне передернувшись, Вадим выпил до дна. Отдавало каким-то резким, определенно аптечным привкусом, но прошло в глотку без неприятных ощущений. -- Туда,-- подтолкнул охранник.-- Мордой к щиту, напротив дырки... Шнель! Через несколько секунд рядом с ним оказался Браток, а там и Эмиль. Появились еще несколько человек, так что все номера, то бишь дырки, оказались занятыми. По обе стороны короткой шеренги поместились охранники, а третий, прохаживаясь за их спинами, распорядился: -- А ну-ка, живенько спустили портки! И высунули хрены в дыру! Представьте, что кобылу трахаете -- живей пойдет... Тут только Вадим сообразил, что за ощущение нахлынуло нежданно-негаданно: великолепная, могучая эрекция, для которой вроде бы самое неподходящее место и время -- и уж тем более никаких поводов. Микстура, сообразил он с тоскливым омерзением. Возбудитель подсунула, сучка шаровая... -- Слушайте сюда,-- продолжал охранник.-- Во все время представления стоять, как часовые у мавзолея. Если кто пискнет все равно что -- саморучно дубинкой хрен переломаю... Замерли, козлы позорные! Вадим замер, почти утыкаясь лицом в желтоватый фанерный лист, приятно пахнущий деревом и каким-то клеем. Что происходит вокруг, он, естественно, не видел. Оставалось лишь молча ждать, теряясь в догадках. -- Ну, как там? -- послышался поблизости голос коменданта. -- Порядок, герр штандартенфюрер! -- Замерли, хорошие мои! Если какая-нибудь сука испортит мне шоу -- жилы повытягиваю... Застучали сапоги -- комендант удалялся. Послышалась его команда: -- Занавес! Слышно было, как старый занавес со скрипом и потрескиванием раскрывается. Воцарилась совершеннейшая тишина, потом сухо застучала барабанная дробь -- определенно Гейнц -- и очень быстро смолкла. -- Внимание! -- громогласно возвестил комендант.-- Драгоценные мои господа кацетники! До меня дошли слухи и сплетни, гласящие, что иные из вас без всяких на то оснований считают меня чуть ли не чудовищем. Право же, я обижен и где-то даже оскорблен. Как выражался приснопамятный Фантомас, на самом деле я -- веселое и жизнерадостное существо. Велики и неисчерпаемы кладези веселья и жизнерадостности в моей широкой душе. Вот и теперь я в один прекрасный миг задумался: а не слишком ли вы заскучали, пребывая в гостях в моем веселом заведении? После долгих и старательных раздумий я пришел к выводу, что так оно и есть. И решил, хорошие мои, немного вас повеселить. А посему сегодня на нашей сцене -- ток-шоу "Угадай мелодию"! Уау! -- завопил он вовсе уж дурным голосом.-- Уау! Что такое? Не слышу надлежащих аплодисментов... Я огорчен! Я невероятно огорчен! Для кого же я стараюсь, как не для вас? Ну-ка, живенько! Послышались неуверенные хлопки. -- Плохо, дамы и господа! -- орал комендант.-- Скверно! Устройте-ка мне настоящие аплодисменты, переходящие в бурную, продолжительную овацию! А то я вам сам устрою... На сей раз, понемногу набирая могучий размах, грянула самая настоящая овация. Вадим даже мимолетно удивился -- народу в зале не так уж и много, как они ухитряются производить столько шума? Полное впечатление, сейчас штукатурка с потолка осыплется. -- Великолепно! -- перекрикивая шум, завопил комендант.-- Наконец-то вы осознали мою доброту и прониклись культурными запросами! Уау, хорошие мои! Ладно, отставить овацию. Но в дальнейшем извольте отвечать короткими, од-накож бурными аплодисментами -- точнее, отмечать имя самые волнительные моменты нашего шоу, я бы сказал -- контрапункты! А опознать контрапункт вы сможете без особых трудов -- как только я, значитца, махну левой али правой рученькой таким вот макаром -- тут вам, однако, и есть самый натуральный контрапункт! Как я изъясняюсь? Не правда ли, сразу видна близость к народу и овладение фольклорными пластами? Анадысь, значится? Видимо, он взмахнул рукой -- затрещали бурные аплодисменты. Комендант надрывался, его голос был почти обычным, но все же присутствовала там неуловимая нотка безумия, от которой холодело внутри: -- Я бы с большим удовольствием устроил вам анадысь какую-нибудь интеллектуальную игру на высокие эстетические темы, судари мои и дамы, но вынужден, уж простите, откровенно подлаживаться к вашим вкусам, которые, сдается мне, особой широтой не отличаются. Потому мы и запускаем незатейливое, надо признаться, шоу. Угадай мелодию! Аплодисменты. -- Что это у нас там торчит, обозначенное арабскими цифрами? А это флейты, господа! Как метко выразился Маяковский -- а вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб? Итак, на сцену приглашается наша звезда и кон-курсантка, очень кстати, как рояль в кустах, здесь присутствующая -- госпожа Вероника Баскакова! Встречайте! Аплодисменты. Судя по стуку сапог, комендант усиленно перемещался по сцене, подражая телеведущим: -- Все аплодируют, аплодируют, перестали аплодировать... Полная тишина в зале, начинаем суперигру! Одновременно спешу предупредить очаровательную конкурсантку: если вы, мадам, будете мямлить под нос или саботировать культурное мероприятие, я вас до утра в караулку отправлю! Тишина настала, тишина! Итак, очаровательная, трахаетесь ли вы с мужиками? Вопрос понятен? Послышался громкий, с явственной истерической ноткой голос Вероники: -- Трахаюсь! Аплодисменты. -- Веселее отвечайте, веселее, у нас ток-шоу, а не кабинет зубного врача! А на тех флейточках, что так задорно торчат из дырок, вам игрывать приходилось? -- Приходилось! -- Аплодируем! -- завопил комендант.-- Игра уверенно движется в правильном направлении! Приступаем к розыгрышу главного приза! Вот здесь у меня самый настоящий косметический набор... я вам не буду вслух произносить название фирмы, потому что не заключал с ней договора на рекламу, и она наше шоу отнюдь не спонсирует. А посему пошла она к чертовой матери, цум тойфель! Но набор настоящий, мечта женщины, особенно в наших спартанских условиях! И наша очаровательная конкурсантка его обязательно получит, ежели с первого раза безошибочно угадает мужнину флейту, на которой старательно исполнит незатейливую мелодию. Будем играть ноктюрн на флейте красных пиджаков! Вот тут у меня песочные часики, и ваша задача, мадам Вероника, отыскать нужную флейту до того, как пересыпется песок. И косметический набор -- ваш! В случае, ежели не угадаете, придется вам со всем старанием играть на всем наборе, пока не угадаете нужную мелодию. А там мы придумаем что-нибудь еще более веселое. Вам условия ясны? Прекрасно! Рассыпалась длинная барабанная дробь. -- Нарастает напряжение в зале, нарастает! -- вопил комендант.-- Если закрыть глаза, можно представить, что мы находимся в зале телестудии "Останкино". До чего же похабное название, честно говоря! Покажите мне другую крупную телестудию в мире, чье название произошло от мертвых покойничков! Ладно, не будем отвлекаться... Умолкла музыка, тишина в зале, сейчас приведу в действие наш песчаный хронометр... Пошло времечко, пошло! Прошу, очаровательная! Наступила вязкая тишина. Потом послышались негромкие шаги. Они удалились влево, на какое-то время притихли. Из зала долетел громкий смешок. Вадим тупо таращился на оказавшуюся перед самыми его глазами фанеру. Что происходит по другую сторону, он, естественно, рассмотреть никак не мог. И не испытывал ничего похожего на беспокойство или сочувствие -- вновь, как и при первом Никином появлении в бараке, нахлынули досада и раздражение, словно и очаровательная супруга странным образом числилась среди тех, кто над ним издевался. Не будь ее здесь, был бы избавлен от доброй половины переживаний... Острая ненависть на миг прямо-таки прошила горячей волной -- ненависть к смазливой дурочке, что сейчас бродила по ту сторону фанеры. Шаги послышались рядом с ним. Переместились влево, вновь вернулись. Негромкий шум -- словно человек опускался на колени -- и в следующий миг он ощутил, как женские губы сомкнулись на его вздыбленном достоинстве. -- Началось шоу! -- обрадованно возопил комендант.-- Первая попытка! Музыка, туш! Длинно, нескончаемо затарахтел барабан. Вадим вовсе не испытывал удовольствия, словно все нормальные ощущения враз его оставили. Только раздражение крепло -- и ничего больше. И все же кончил довольно быстро, из-за дикости ситуации, наверное. -- Закончилась первая попытка! -- заорал комендант совсем рядом, по ту сторону фанерного листа.-- Теперь попросим счастливчика показаться почтенной публике, чтобы мы могли определить, как обстоят дела! Музыка! Дуло ружья чувствительно ткнуло его в поясницу, и он вышел на сцену в яркое сияние сильных ламп -- со спущенными штанами, уже неспособный испытывать какие бы то ни было эмоции. Теперь он понимал Синего -- хотелось рвать коменданта на части, распороть брюхо и вытягивать кишки... Комендант же взирал на него с явным разочарованием, но тут же справился с собой, вскинул руки: -- Поаплодируем нашей конкурсантке, получающий великолепный косметический набор! Музыка! ...Должно быть, организм решил отключить сознание, чтобы избавить его от всего пережитого -- Вадим заснул совершенно неожиданно для себя, едва растянулся на нарах, отвернувшись от молча улегшейся рядом Вероники. Проснулся толчком, прекрасно знал, что ему только что снился жуткий кошмар, но вот в чем кошмар заключался, не вспомнить, все воспоминания мгновенно улетучились... Свет не горел, барак был залит бледным лунным сиянием -- стояло полнолуние. Отовсюду несло дерьмом и прелью, справа тяжко всхлипывал и постанывал во сне Доцент, а совсем близко, под боком, вздрагивала и подергивалась в столь же тягостном забытье Ника, лежавшая ничком. Зато справа, у окна, жизнь била ключом. Синий старался неутомимо и размеренно, лежа на распростертой блондинке -- она не сопротивлялась, раскинувшись, в одном лишь расстегнутом бушлате, бедра белели в точности как в бездарных творениях полузабытого Подыпы, казалось, она и не дышит. Откуда-то с улицы доносились развеселые пьяные голоса. Вадим прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на чем-нибудь толковом, а что могло быть толковее планов побега, для которого настало время? Мысли путались -- мешала и возня у окна, сопровождавшаяся довольными стонами, и скулеж Доцента. В конце концов он нашарил свою последнюю сигарету, доставшуюся при дележе брошенной эсэсовцем пачки, осторожненько слез с нар и направился на вольный воздух -- впрочем, какой там, к черту, вольный... Остановился, едва шагнув на веранду. На крыльце соседнего барака, совсем близко, восседали три фигуры, отхлебывая по очереди из большой бутылки, шумно болтали, перебивая друг друга с обычным пьяным пренебрежением к собеседнику. Господа капо изволили веселиться... Он присел на пол -- вместо перил у веранды было ограждение из сплошных досок, и его явно не успели заметить. Закурил, воровски пряча сигарету в ладони -- мало ли что, заметят огонек, не отвяжешься от них потом... Пора отсюда сматываться. И следует в темпе решить то же самое уравнение, подставив в качестве икса на сей раз вместо Эмиля Нику... Аргументы прежние, те же. Если у одного есть все шансы незамеченным проскользнуть в клуб, то тащить с собой Нику -- чертовски опасно. Бабы есть бабы, начнет бояться, метаться, побежит не в том направлении, нашумит, провалит все дело, а когда поймают, выдаст в два счета. Откуда взять должное проворство и хладнокровие избалованной холеной доченьке облисполкомовско-коммерческого папы, с младенчества привыкшей к птичьему молоку? Даже если побег и удастся, будет потом висеть на шее невыносимой тяжестью -- ножки натерла, боится дикой тайги, истерики пойдут, обмороки... Он вспомнил, что рассказывал лет десять назад один знакомый с северов -- про парочку, которая назначала свидания где-то в окрестностях отдаленной метеостанции. И однажды нос к носу столкнулась с белым медведем, будучи, естественно, без всякого оружия. Кавалер драпал, не рассуждая, гонимый скорее могучим животным инстинктом выживания. От дамы мало что осталось, понятно, медведь был изголодавшийся. Большинством голосов сошлись на том, что осуждать парня не стоит -- здесь обычные критерии попросту не годились. Невозможно быть героем там, где героем стать нельзя изначально. Нельзя идти на танк с кирпичом, нельзя прыгать с десятого этажа. Если рассудить здраво, ситуация та же. Спастись вдвоем попросту нереально. Прежняя мораль и этика тут решительно не годятся -- на кону жизнь. Все останется, как прежде, но его не будет. Мороз по коже... Ника... Что -- "Ника"? Высокой любви, нежной и чистой, не было никогда. Она была -- удобная. Очаровательна, неглупа, в постели не заскучаешь, приятно выйти в люди, держа ее под ручку, соответствующим образом намазанную и упакованную. Конечно, наличие ребенка что-то и меняло бы -- но ведь нет детей... И нет, никогда не было ощущения, что твоя жена -- пресловутая Единственная. А посему -- решено. К тому же после признаний женушки о том, что с ней здесь происходило, после подначек этой сволочи Гейнца совершенно другими глазами на нее смотришь... Шлюха драная, велели стать раком -- и мигом встала, надо полагать, не пища и не дрыгаясь... Сигарета догорела до фильтра. Вадим осторожно раздавил ее об доску, привстал на корточках, осторожненько выглянул. Та троица и не думала прекращать веселье, наоборот, затянула песню в три пьяных глотки. Нечего и думать прокрасться мимо них незамеченным. Дождик бы, хороший, проливной, с грозой, вот тогда ни одна эсэсовская собака носа не высунула бы из-под крыши... Увы, чистейшее небо сияло россыпями нереально крупных звезд, каких в городах никогда не увидишь. Ни клочка облаков. Придется потерпеть... Он на цыпочках вернулся в барак. Там ничего не изменилось -- так же постанывал Доцент, у окна, где лежала блондинка, продолжалась несуетливая возня с тихими смешками -- Синего кто-то сменил, то ли Борман, то ли Браток, блондинка прошептала что-то негодующее, но ей, судя по звуку, зажали рот, шепотом прикрикнули, вновь послышалось размеренное пыхтение. То ли Маргаритины снадобья еще бродили в крови, то ли душа требовала разрядки -- но он и сам ощутил непроходящее и не слабевшее возбуждение. Немного поборолся с собой без особого энтузиазма. В конце концов осторожно перевернул Нику на спину, внушая себе, что если он никого не видит, то и их никто не узрит, расстегнул на ней штаны, приспустил ниже колен, принялся расстегивать бушлат. Она проснулась не сразу -- когда он уже пристраивался. В первый миг отчаянно дернулась, но Вадим зажал ей рот и яростно зашептал на ухо: -- Тихо, дура! Это я... Она тут же замерла с поразившим его послушанием -- обычно дома сопротивление спросонья длилось раза в три дольше. Тихо всхлипнула, замерла, он осторожно убрал руку и, убедившись, что никаких криков не будет, стянул с нее штаны совсем. Ника лежала, как неживая, чтобы раздвинуть ей ноги, потребовалось определенное усилие. Но во всем остальном она ни капельки не препятствовала, все так же лежала, отвернув лицо. В прежней жизни она с ходу включилась бы в действо -- но сейчас вовсе не шевелилась. Труп трупом. Как Вадим ни старался ее завести с использованием всего прежнего арсенала знакомых ухваток, не получалось. В конце концов он мысленно плюнул и решил, что сойдет и так, сосредоточился на собственном удовольствии, трахал ее размеренно -- и ненавидел при этом... Удовлетворенный, отвалился, перевернулся на спину. У окна продолжалось негромкое веселье, блондинка сдавленно постанывала, и кто-то из кобелиной троицы веселым шепотком подавал циничные советы. Ника заворочалась, неуклюже натянула полосатые штаны и вдруг придвинулась к Вадиму, прошептала: -- Есть у нас какие-нибудь шансы? Ну конечно, подумал он с неудовольствием, услышав знакомый трагический надрыв в голосе (прежде главным образом возвещавший, что ей понадобилась новая шмотка или побрякушка). Для того ее сюда и сунули: чтобы надоедала нытьем, капала на нервы... -- Есть,-- ответил он сухо. -- А что можно сделать? Неужели не выйдет как-нибудь с ними договориться? Вадим, стоит постараться... -- Отвяжись,-- ответил он злым шепотом, словно бы уже и не воспринимая ее в качестве реально существовавшего создания из крови и плоти.-- Спи давай. Есть шансы, что-нибудь придумаем... -- Что? -- Спи, стерва! -- шепотом рявкнул он. Снаружи, неподалеку, все еще раздавались развеселые пьяные песни. Нечего было и думать пробираться к клубу... Глава одиннадцатая. Мера в руке своей Утро никаких поганых неожиданностей не принесло -- сначала выгнали на аппель и устроили рутинную перекличку, потом погнали к воротам, где облагодетельствовали черствым хлебом и жидкой баландой, которую пришлось потреблять без ложек под хохоток и оскорбления тетки Эльзы, искренне наслаждавшейся происходящим, советовавшей не умничать, а поставить миски наземь и без затей лакать по-собачьи. Потом в их барак в сопровождении двух вооруженных эсэсовцев заявилась Маргарита. Сердце заранее тоскливо сжалось в ожидании очередных пакостей, но обошлось -- их всего лишь согнали в угол, где они и стояли под прицелом "Моссберга", а Маргарита взялась обрабатывать рану стонущему Доценту. Чокнутая она там или нет, но к медицине явно имела некоторое отношение -- очень уж ловко, сноровисто срезала ножницами штанину и поменяла повязку, сделала парочку уколов. Встав с нар и небрежно смахнув на пол гнойный бинт, стянула резиновые перчатки, оглядела узников и наставительно сказала: -- Видите, какое гуманное обращение с теми, кто твердо решил покаяться и сдать неправедные ценности? Чистейшей воды гуманизм. Делайте выводы, козлы вонючие... целее будете. А ты, сраный потрох, живенько собирайся и шагай со мной.-- Она недвусмысленно ткнула пальцем в Вадима.-- Пора потолковать по душам... ...На сей раз его подтолкнули прикладом к другому бараку, стоявшему на отшибе. В старые времена здесь, видимо, помещалось нечто вроде общежития для воспитателей и прочего персонала -- по обеим сторонам насквозь пронизывавшего барак коридора имелось множество дверей. Из-за одной доносились тягучие, больше похожие на мычание стоны, оставлявшие впечатление, будто человек уже миновал некий порог страха и боли и сам не осознает, что беспрестанно воет. Он невольно шарахнулся, конвоир загоготал за спиной: -- Не писай заранее, мочу побереги... Когда его втолкнули в комнату, с первого взгляда стало ясно, что шутки кончились -- посреди красовалось неуклюжее, но сколоченное на совесть кресло из необструганных досок, с него свисали ремни для рук и ног. Тут же, на столь же грубом столе, посверкивали никелем целые россыпи непонятных инструментов, от которых он побыстрее отвернулся. Увидел темные пятна на полу, и засохшие, и почти свежие, вдохнул невообразимый запах дерьма и какой-то кислятины. Поневоле замутило. Но его уже тыкали в спину прикладом: -- Раздеваться,тварь! Совершенно голого толкнули в кресло, прихватили ремнями руки и ноги. Появился Гейнц, сел в углу, поставил рядом с жутким набором пыточных штучек бутылку коньяка и налил себе полстакана. Маргарита с невозмутимым лицом уселась за небольшой столик, где лежал только чистый лист бумаги с авторучкой посередине, неторопливо выпустила дым густой струей, уставилась на Вадима с сумасшедшим весельем в смеющихся глазах: -- Ну, передумал, хилый росток капитализма? Где денежки? -- Где комендант? -- спросил он, сам не понимая, зачем. -- Кишки на подоконник наматывает такому же, как ты,-- сказала Маргарита,-- Обойдешься без коменданта... Где триста тысяч баксов? Адресок и подробные комментарии... -- Послушайте,-- сказал он сердито,-- а собственно, с чего вы взяли, что эти триста тысяч вообще существуют в природе? Маргарита дернула указательным пальцем, делая знак эсэсовцу, чье сопение слышалось за спиной. Правое ухо Вадима тут же пребольно стиснуло нечто вроде холодных, покрытых мелкими зубчиками, длинных тисков. Над головой раздалось: -- Сейчас нажму посильнее, ухо и отлетит... Низ живота обдало непонятное тепло, он не сразу понял, в чем дело. Оказалось, позорно обмочился. Вокруг хохотали в три глотки. -- Описялся пупсик,-- констатировал Гейнц.-- Ничего, он у нас еще и обкакается... Неаккуратный все же народ, никакого светского воспитания, все кресло загадили. Отхватить ему ухо, в самом-то деле? Ну зачем ему два уха? -- Получится несимметрично,-- пожала печами Маргарита. -- Ну и что, фрейлейн? Совершенно в японском, несимметричном стиле.-- Гейнд встал, подошел совсем близко и небрежно плеснул Вадиму в лицо остатки коньяка из стакана.-- Что заскучал, падло? Не журись и не писяйся, это просто-напросто наступил наш маленький Апокалипсис.-- И звучно, с чувством, помахивая в такт стаканом, возгласил: -- Я взглянул, и вот конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей... И я взглянул, и вот конь бледный, которому имя смерть, и ад следовал за ним...-- заглянул Вадиму в лицо и ухмыльнулся: -- Черти выскочили из-под земли, понятно тебе, купчишка? А от чертей открещиваться ты не умеешь ни чуточку, откуда тебе уметь? На какой-то миг Вадим и впрямь готов был поверить в это полусумасшедшее откровение: черти полезли из-под земли, где оказалась тоньше всего земляная крыша преисподней, там и лопнуло, и никто не знает молитв и заклинаний... -- Давай сучонку,-- распорядилась Маргарита. Тут же втолкнули Нику, быстро, чуть ли не на ходу, сорвали нехитрую одежду, обнаженной поставили под огромный ржавый блок, привинченный к потолку. Крепко связали запястья, закрепили веревку где-то в углу, так что Ника стояла, вытянувшись в струнку, едва касаясь подошвами грязного пола. Маргарита подошла к ней и небрежно пощекотала авторучкой живот: -- Ласточка моя, у мужа есть триста тысяч баксов? Ника часто-часто закивала. -- Вот видишь, а ты мне врал...-- обиженно протянула Маргарита.-- Разве это прилично -- нагло врать даме? Он ведь тебе хвастался этими денежками, а? -- Д-да... -- А где они, сладенькая моя? -- У кого-то в коттедже... Не знаю... Я правда не знаю! -- истошно закричала Ника.-- Не знаю! -- Ну-ну-ну-ну-ну! -- Маргарита похлопала ее по щеке.-- Я тебе верю, лапонька, успокойся, сладенькая,-- с мечтательной улыбкой погладила Нику по животу и поиграла пальцами в самом низу.-- Ты себе не представляешь, с каким удовольствием я бы наплевала на все эти докучливые обязанности и вновь с тобой уединилась в нашем гнездышке, да ничего не поделаешь, служба...-- Отошла, уселась на край стола и, вытянув ногу, носком блестящего сапога ткнула Вадима в подбородок.-- Слышал? Есть денежки, куда ж им деться... Неужели тебе эту куколку совсем не жалко? Ей сейчас больно делать будут...-- Она поморщилась, услышав истерический всхлип Ники.-- Помолчи, звездочка ясная, а то я тебе самолично язычок ножницами отрежу... Может, и не буду. Шарфюрер...-- протянула она с прямо-таки детской обидой.-- Как я ни стараюсь, он молчит, козел. Ну сделайте что-нибудь... Гейнц залпом осушил наполненный на четверть стакан, браво рявкнул: -- Попытаемся что-нибудь придумать, герр штурмфюрер! Не спеша, вразвалочку подошел к Нике, звонко похлопал по голому животу, кривляясь, будто двойник какой-то новой эстрадной звезды (Вадим забыл название рок-группы), пощекотал за грудь, с чувством продекламировал в мертвой тишине: И не увидите вы жен в порочных длинных платьях, что проводили дни, как сон, в пленительных занятьях: лепили воск, мотали шелк, учили попугаев и в спальни, видя в этом толк, пускали негодяев... Ника смотрела на него с ужасом, беззвучно всхлипывая. Он заглянул ей в глаза, ухмыльнулся: -- И никакого хамства, что характерно. А бывалоча выходит такая вот стерва из импортной тачки, дыша духами и туманами, и не дай бог попробовать с ней познакомиться. Посмотрит, как рублем ударит, и нежным голоском проворкует: "От вас, любезный, портянками пахнет..." -- Я же вас никогда не видела...-- пролепетала она. -- А-какая разница, звезда моя? Тенденция, однако... Гейнц зашел ей за спину, неторопливо спустил штаны, грубо накрыв ладонями груди, притянул к себе, через секунду она вскрикнула на всю комнату, задергалась, пытаясь вырваться, по исказившемуся лицу ручейком текли слезы. -- А потом еще одного позовем,-- невозмутимо сообщила Вадиму Маргарита, раздувая ноздри в некотором возбуждении.-- И еще одного, такая очередь потянется... Он сидел, стиснув зубы. Ника колыхалась в такт грубым толчкам, охая от боли. Гейнц хрипловато хохотнул: -- Что ж ты женушку в очко не пользовал? Совершенно неразработанная жопка... И продолжал стараться, шумно выдыхая воздух, нагнув Нику к полу, насколько позволяла веревка. Маргарита не сводила с них затуманившихся глаз, водя языком по губам, происходящее казалось Вадиму уже совершеннейшей нереальностью, в самом деле напоминавшей ад,-- и он в каком-то оцепенении смотрел, не отрываясь, И вдруг ощутил совершенно неуместное ощущение... Маргарита заливисто рассмеялась. Вадим ничего не мог с собой поделать, да и не пытался. Возникшая помимо воли эрекция была на удивление могучей, забивая все остальные чувства, даже страх. -- Шарфюрер! -- весело позвала она.-- Посмотрите, какие номера наш клиент тут откалывает! Гейнц никак не реагировал -- стоял с полузакрытыми глазами, шумно дыша, вцепившись растопыренными пальцами в Никины бедра. Сыто улыбаясь, глянул через ее плечо -- Ника уронила голову, растрепанные волосы закрыли лицо до подбородка -- не спеша подошел, неторопливо застегиваясь. Хмыкнул: -- Замысловатые у него рефлексы... Фрейлейн Маргарита, вы у нас отличный специалист, я перед вами неприкрыто преклоняюсь, но в данном случае ваши психологические этюды не годятся. Мне, конечно, приятно было оттрахать эту сучку, но нужно думать о деле... Времечко-то поджимает. Предпосылка у вас была неверная, согласитесь. -- Ну, согласна...-- чуть сердито вскинула голову Маргарита. -- Это же, простите за выражение, самый натуральный хомо новус.1 Мало общего имеющий с прошлым сапиенсом. Конечно, можно попробовать, выдернуть у крошки пару ноготков, но я в успехе сильно сомневаюсь. Мы его лупим по кошельку, а это, согласно Марксу с Энгельсом, и есть самое мучительное для буржуа. Говоря беспристрастно, не во всем заблуждались наши Карлсон с Энгельсоном. Есть мысли и цитаты, вовсе даже не потерявшие актуальности... Капитал-то у нас как раз тот -- Марксов, первоначально-накопительный, это западный мир давно уже Карлушкины теории перерос, а наш в них укладывается без сучка без задоринки. Короче говоря, можно, я попробую простые народные средства? -- Валяйте,-- раздраженно бросила Маргарита.-- Могу полностью вам передоверить допрос. -- Бога ради, не обижайтесь... -- Да что вы,-- фыркнула златовласая ведьма.-- Ей-же ей, есть более приятные занятия... Она отпустила свободный конец веревки, освободила Никины запястья и, полуобняв ее, повела из комнаты, воркуя на ухо: -- Пошли, золотко, вместе посудачим про грубых, брутальных мужиков, без которых очень просто можно обойтись... Гейнц налил себе еще треть стакана, залпом осушил, присел на угол стола и, покачивая ногой, с усмешкой стал созерцать Вадима. Понемногу у того под холодным, немигающим взглядом улетучились всякие намеки на эрекцию. -- Кожа с человека сдирается, в общем, невероятно легко,-- вкрадчиво сказал шарфюрер.-- Подрезать бритвой, зацепить щипцами, как следует потянуть... Можно для начала ободрать обе ноги от колен до щиколоток. Плюс содрать шкуру с задницы. Сначала кровь будет сочиться вовсю, но вскоре перестанет, так что от потери крови ни за что не подохнешь. Дело даже не в боли -- сам представь себя, ошкуренного таким вот образом. Ни сесть, ни лечь толком, зрелище незабываемое... А через часок начать драть ремни со спины... "Пора колоться,-- подумал Вадим почти спокойно.-- Не стоит его злить, он все это способен проделать, никаких сомнений". Шарфюрер тяжело спрыгнул со стола, повозился, гремя и лязгая инструментами, выбрал что-то и возник перед Вадимом. Клацнул у самого лица тяжелым садовым секатором, показал довольно толстую алюминиевую проволоку, держа ее двумя пальцами -- и звонко перекусил, словно бумажную полоску. Осклабился: -- Впечатляет? Неуловимым движением выбросил руку, сграбастал тремя сильными пальцами самый кончик Вадимова достоинства, медленно приблизил кривые лезвия секатора, так что от плоти их уже отделяли сущие миллиметры. Вадим заорал совершенно искренне, не притворяясь,-- показалось даже, что широкие лезвия уже распороли кожу, необратимо отсекая кусок плоти. -- Не блажи, сучонок,-- презрительно бросил Гейнц, убрал секатор и выпрямился.-- Начал соображать, как это будет в натуре выглядеть? Я не садист, поэтому отстригу тебе ровно половинку окаянного отростка. Кровь Марго живенько остановит. Перекурим и повторим процедуру. Ее надолго можно растянуть... Ну, думай быстренько, я-то с тобой играть не буду... Зачем оно мне нужно? Ну что, снимаем Марго с твоей шлюхи и зовем сюда с полной аптечкой? -- Дай сигарету,-- прохрипел Вадим, опять-таки ничуть не играя.-- Поговорим... -- Дай ему,-- распорядился Гейнц.-- Одну руку можешь освободить. Все равно писать будем... Эсэсовец, до сих пор игравший роль статиста без речей, в три секунды расстегнул грубые пряжки, сунул Вадиму сигарету и поднес огонек. -- Ну? -- прикрикнул Гейнц. -- Гарантии... -- Не дури. Сам же видел: тот, кто не запирается, возвращается в барак в полном здравии. -- Вот только не получает всех прелестей, которые вы так красиво расписывали, всех этих яств и питий... -- Легко объяснить,-- серьезно, без издевки сказал Гейнц.-- Блага пойдут, когда проверим все, возьмем захоронку и убедимся, что клиент не назвиздел. Сам согласись, перевязали сегодня утром вашего подраненного интеллектуала? Со всем старанием, по мировым стандартам. И доброй жратвы с коньячком уже отнесли, вернешься в барак, увидишь. Так что вот: когда твои бывшие баксики будут у меня, станешь жить, по здешним меркам, что твой король. А пока, по крайней мере, будешь избавлен от грубого обращения... Ладно, я уж тебе авансом и сигарет подкину, и дам пожрать человеческой хаванинки. Но ты мое терпение больше не испытывай... Лады? -- Дайте еще,-- сказал Вадим.-- Курить хочется... -- А колоться будешь, сокол? -- Буду. -- Дай ему. Из-за спины вновь появилась рука в засученном по локоть рукаве, державшая сигарету фильтром вперед. Потом мелькнула дешевенькая зажигалка. -- Ну? -- Только я вас честно предупреждаю, со всей откровенностью...-- сказал Вадим.-- Место я обрисую, но за последствия не отвечаю. Там, в доме, не бабуля -- божий одуванчик и не драный совок... Если что-то пойдет не в цвет, не сваливайте на меня потом, сами должны понимать: куда попало такую сумму на сохранение не определят... -- Моя забота. Где? -- В коттедже на Красниковском плато. Хозяин там живет постоянно, по крайней мере -- летом. Есть собака, в доме всегда охранник, парочка помповушек в прихожей, у хозяина легальный пистолет... Гейнц проворно пересел за стол, придвинул бумагу и ручку: -- Фамилия хозяина? -- Цимбалюк. Сергей Антонович. В коттедже обычно -- жена с дочкой, кухарка с горничной, охранник... а, про охранника я уже говорил... -- Кучеряво живете, твари... Подробно расскажи, как этот пряничный домик выглядит и как его найти без проблем, какой марки собака, что там за охранник... Он тщательно писал, временами покрикивая: -- Не части, не части. Разговорился... Так. Хозяин знает, что в "дипломате"? -- Конечно,-- усмехнулся Вадим.-- Чтобы знал, за что ему придется отвечать, если, не дай бог... -- Если придет кто-то с запиской от тебя, отдаст угол? -- Не-ет...-- Вадим покачал головой, улыбаясь вполне натурально.-- Ни в коем случае. Я так понимаю, придет кто-то абсолютно ему незнакомый, а? Сомневаюсь, чтобы кто-то из наших общих знакомых был с вами в доле... -- Незнакомый, конечно. -- Говорю вам, и пытаться нечего,-- сказал Вадим.-- Он отдаст только мне. -- Предположим, ты сломал ногу? Крабами отравился? -- Да все равно, поймите вы! Насмотрелись дешевых боевичков о великосветской жизни... Так просто дела не делаются. Если я почему-либо не смогу приехать сам, любые посыльные и ссылки на меня бесполезны. Подаст незамет-ненько сигнал охраннику, тот и двинет сзади вашего человечка прикладом... А вымещать зло будете на мне! -- Перестраховщики...-- в сердцах бросил Гейнц. -- Триста тысяч баксов,-- значительно, с невольно прорвавшимся оттенком превосходства сказал Вадим.-- Не хрен собачий. Забрать "дипломат" могу только я сам... или тесть. Но до тестя не пробуйте и добраться, сразу вас предупреждаю. Он человек умудренный жизнью, у него постоянная охрана, и приличная, профессиональная, чтобы до него добраться, нужно устроить налет со взводом автоматчиков, а вы на это вряд ли пойдете, а? И не пытайтесь придумать какую-нибудь комбинацию с Никой -- тестюшка не пальцем делан, моментально просечет. В Шантарске у вас против него шансов нет... -- Не можешь ты жить просто, буржуй...-- фыркнул Гейнц.-- Ну, а если ты сам, собственной персоной, ему отсюда позвонишь? Он, конечно, и заподозрить не должен, что дело нечисто, иначе мигом останешься без яиц. Скажешь, что увяз в неотложных делах -- убедительную версию придумаем -- и за деньгами приедет твой человек... -- Спасибочки! -- шутовски поклонился Вадим.-- Вот тут все и полетит ко всем чертям. Через три минуты после подобного звоночка он под охраной перевезет денежки в местечко понадежнее, и я сам понятия не имею, куда. Никаких звонков, они не помогут, наоборот... -- Послушай, голубок! -- прищурился Гейнц.-- А не пытаешься ли ты меня тихонечко подвести к убеждению, будто непременно нужно взять тебя с собой в коттедж? Рассчитываешь по дороге что-нибудь придумать? -- Я к вам в попутчики не набиваюсь,-- сказал Вадим.-- Всего-навсего объясняю, как обстоят дела. Сами просили выложить все... Вот и выкладываю. -- Ладно, проехали... Итак...-- Гейнц что-то напряженно прикидывал.-- Значит, никакие доверенные лица и звонки не проскакивают... Усложняете вашу буржуйскую жизнь до предела, толстые... -- Дело не в том, чтобы быть богатым,-- криво усмехнулся Вадим.-- Главное -- остаться богатым. -- Ага! -- Гейнц просиял.-- Рассматриваем другой вариант... Ни о каких деньгах и речи не заходит. К твоему приятелю является элегантный и вежливый молодой человек с твоей рекомендацией. По предварительному звонку. Есть некое коммерческое дело, которым ты сам не намерен заниматься -- занят, ниже твоего уровня, но паренек-то троюродный брат тети жены дяди твоего камердинера. И ты его послал к Цимба-люку, чтобы тот поспособствовал... И записочку накропал. Вполне возможно, что в записочке намекается: от этого чайника можно вежливо отделаться, ты не обидишься... Это уже детали. Как сам план? -- Вообще-то...-- протянул Вадим, искренне раздумывая.-- Может и проскочить, если все просчитать... Немножко странновато, не в нашей обычной практике... но подозрений, в общем, не вызовет. Только я ни за что не отвечаю... -- Слышал уже...-- он вскочил.-- Поскучай-ка минутку... Но скучать пришлось, судя по настенным часам, восемь минут. Хорошо еще, торчавший за спиной питекантроп сговорчиво выдал очередную сигарету. Гейнц вернулся с новеньким сотовым телефоном. Вынул из кобуры пистолет, передернул затвор, снял с предохранителя и упер Вадиму в лоб: -- Сейчас наберу ном