ка от греха подальше. А этот тут клевету разводит. Михалыч, хоть штаны надень... -- На кой? -- изумился Михалыч.-- Пидарасов тут нету, как и дам. А Томке не в диковинку, если проснется. Наливай лучше... И понеслось -- с обычными бессмысленными разговорами, не вполне понятными свежему человеку шутками-воспоминаниями, без всяких романтических песен под гитару. Довольно быстро всплыл вопрос, кто такой Вадим и как здесь оказался. Мухомор быстренько изложил суть дела, над этим немного посмеялись и потеряли интерес. О происхождении и прошлой жизни Вадима уже не расспрашивали -- стали приходить в кондицию. Веселье шло беззлобное, не скандальное, только Мухомор, всерьез разобидевшийся на Михалыча за грязные намеки насчет того теленка, орал Вадиму в ухо: -- Пусть лучше расскажет, как он в Линюхе сырого голубя жрал... Подстрелили они там пару голубей, поставили варить, а печка мигом потухла. Они тем временем уже спать упали. Просыпается Славик, подкинул пару поленьев, упал -- печка опять потухла. За ним просыпается Иисус, кинул полешко, упал, печка потухла. Так они голубей до вечера варили. Вечером продирает глаза Михалыч -- тут как раз и мы зашли -- вытаскивает голубя из котелка... Этак гурмански его оглядел, пробормотал: "Хорошо утушился!" -- и давай жрать за обе щеки, а голубь-то сырой... Михалыч разобиделся, и они отправились драться во двор. Все отнеслись к этому философски -- ив самом деле, дуэлянты появились в избе очень быстро, перемазанные землей по уши, но вновь ставшие лучшими друзьями. Потом наступил провал в сознании. Продрав глаза, Вадим обнаружил себя лежащим на нарах кверху брюхом, а справа и слева -- бесчувственных собутыльников. За окном смеркалось, посреди избы стояла фляга, дверь была закрыта изнутри на огромный крючок, а по ножке стола взбиралась вверх большая крыса, вертя хвостом для равновесия. Вадим попытался сообразить, снится это ему или нет, но мысли туманились, и он вновь прикрыл глаза. Разлепил веки, заслышав, как громко стукнул сброшенный крючок, по полу застучали уверенные шаги, и внятный мужской голос принялся браниться. Непонятный гость расхаживал по комнате, погремел крышкой фляги, консервными банками на столе, возмущался учиненным беспорядком, пинал валявшиеся на полу кружки. Вадим рывком сел -- с нар спрыгнул Славик с финкой в руке, пошатываясь, направился к печке, за ним бросились Мухомор и Худой (больше никого в избе не оказалось, только Томка дрыхла на прежнем месте). Побуждаемый каким-то стадным инстинктом, Вадим тоже бросился к обступившим печку. Не было никого ни за печкой, ни вообще в избе -- кроме них четверых. А крючок оказался на прежнем месте, дверь по-прежнему была заперта изнутри... -- Ничего себе дела...-- протянул Славик.-- Я ж ясно слышал -- крючок упал, по избе шляется мужик, матерится, посуду пинает... -- А я почему подхватился? -- пожал плечами Худой.-- Тоже в точности то же самое послышалось. -- И мне,-- признался Мухомор. -- И мне,-- упавшим голосом сказал Вадим.-- Что за чертовщина? Не могло же сразу всем четырем привидеться, не бывает такой белой горячки... -- Да ладно вам,-- подала голос Томка, выпростала из спальника пухлые руки и сладко потянулась.-- Домовой бродил, всего и делов... А это кто? Я его не знаю, симпатичный такой... -- Ну, если домовой, тогда понятно...-- почти равнодушно сказал Мухомор.-- Говорил же, плесните ему бражки, в угол поставьте... Обиделся, точно. -- Сейчас изобретем,-- откликнулся Славик.-- С полкружки тут на донышке наберется, а больше не выдоишь... -- Мы что, все выжрали? -- охнул Мухомор. -- А то. Домовому только и осталось...-- Славик легко опрокинул флягу кверху донышком, налил полкружки и понес поставить в дальний угол. -- Вы что, серьезно про домового? -- изумился Вадим. -- А ты что, сам не слышал, как он по избе шастал? -- похлопал его по плечу Мухомор.-- Молодо-зелено, отпашешь пару сезонов, такого по деревушкам насмотришься... Мужики, надо чего-то изобретать, колотун бьет... Томка, ключи от магазина у тебя? -- Ага. Только хрен я вам без денег притащу, скоро ревизия нагрянет... Принялись вытряхивать карманы -- на сей раз Вадиму пришлось расстаться со всей наличностью, о чем он в похмельных судорогах ничуть не сожалел. Томку вытащили из спальника, кое-как одели, застегнули и в сопровождении Мухомора погнали отпирать магазин. Потом пили настойку "Стрелецкая", которая на геофизическом жаргоне именовалась "третий помощник младшего топографа". Но тут уж Вадим после пары стаканов почувствовал себя скверно и кое-как выбрался во двор. И тут же понял, откуда взялась кличка Иисус -- ее обладатель храпел посреди двора, лежа прямо-таки в классической позе распятого Иисуса: вытянутые ноги плотно сжаты, руки раскинуты под безукоризненными углами -- девяносто градусов к телу... Вадим долго оглядывался, ища сортир -- и лишь потом понял, что эту функцию как раз и выполняет сложенная из плоского камня стеночка в виде буквы "П". Ни ямы, ни бумаги. Ничего, переживем, сказал он себе, спуская штаны и присаживаясь на корточки -- будем сливаться с природой, коли уж пошел этакий руссоизм, здесь не так уж и плохо, и люди не самые скверные... Облегчившись, почувствовал себя лучше. Постоял во дворе, пошатываясь -- и, гонимый неисповедимой пьяной логикой, вывалился со двора, твердо решив отыскать Нику, сам плохо представляя, зачем. Вообще-то, он был не так уж и пьян, просто ноги заплетались и плевать было на все окружающее... Над деревушкой сияла россыпь огромных звезд, сверкающим поясом протянулся Млечный Путь. Справа посверкивало озеро, на котором чернела парочка лодок. Вдали в два голоса орали незнакомую песню, голоса показались знакомыми -- определенно кто-то из новых друзей. Он побрел в ту сторону, откуда сегодня утром приехал. Кто-то мельком упоминал, что именно там, напротив магазина, и расположился Паша. Грузовик торчал на прежнем месте, наполовину загородив улочку, прочно прописавшись передними колесами в широкой колдобине. Ага, все правильно. Во дворе стоял "уазик", в доме горел яркий свет. Вадим помнил, что в нынешнем своем положении не следует досаждать начальнику отряда, который здесь царь, бог и воинский начальник. Растерянно затоптался в тени, возле "уазика". На крыльце послышались шаги. Судя по звукам, пробирался кто-то зело хмельной, цепляясь руками за стену, нашаривая ступеньки. -- Нет, ну я тоже хочу...-- громко заныл Женя. -- Перебьешься,-- послышался голос Паши, тоже не свободный от алкогольного влияния, но не в пример более уверенный.-- Топай к Бакурину, Дон-Жуан, там и дрыхни... -- Пашка, что тебе, жалко? Нашел чего жалеть... --Иди, говорю, не отсвечивай! Они стояли по другую сторону "уазика", совсем рядом с Вадимом, торопливо подавшимся в тень, и он отчетливо слышал каждое слово, ломал голову, как бы понезаметнее отсюда убраться. -- Пашка! -- Иди, говорю! -- Надо же, какие мы культурные... Паш, я могу и обидеться. -- Обижайся. -- Я же, Паша, не дурак. Кое-что понимаю. А из лоскутков складывается картинка... Это Бакурин мозги пропил почище наших бичей, а я пью малость поменьше, да и родители всю жизнь в геологии, нахватался... -- Ну-ну,-- голос Паши стал вовсе уж нехорошим.-- И что ты там такое понимаешь, умник? -- Насчет нынешнего участка. И вэз-вэ-пэ, и Магнитка... И кресты зачем-то растягивают... Паша, у тебя что, в кармане карта с крестиками, как у Билли Бонса? Что-то шумно ударилось о стенку "уазика" -- судя по всему, Паша, сграбастав собеседника за грудки, треснул им о борт фургона. Прошипел: -- Ты что мне тут вкручиваешь? -- Паша, ты только не держи меня за дурака,-- почти трезво откликнулся Женя.--- Тоже мне, Джон Сильвер выискался... Стал бы ты изощряться, не имей личного интереса... Первый раз вижу у тебя такое старание. Сколько помню похожие случаи -- в два счета подчистили бы записи промеров и подались в Шантарск. А ты по второму кругу пошел со всем старанием... По совершенно бесперспективному участку... И Томка мне тут ляпнула кое-что... -- Что? -- А ты думал... Помнят. Я и сопоставил. Она сама значения не придала, да я-то начал сопоставлять... Может, возьмешь в долю? -- Какая тебе доля, пьяная морда? Из чего доля? -- Паша, не лепи горбатого... -- Ну вот что,-- тихо, зловеще протянул Паша.-- Если ты еще ко мне полезешь со всякой шизофренией -- получишь по мозгам. А если начнешь звенеть языком -- получишь вовсе уж качественно. -- Значит, в долю не берешь? -- Заткнись, говорю! И язык придержи. -- Паша, господь велел делиться... К чему тебе лишние разговоры в Шантарске? -- Пош-шел отсюда, выродок! И смотри у меня... -- Я-то пойду,-- бубнил Женя, зигзагом направляясь к воротам.-- Я-то пойду, да как бы и тебе не пойти... Его в два прыжка догнал Паша, тряхнул за шиворот: -- Ключи от машины отдай! Кому говорю? После короткой борьбы, судя по тихому металлическому звяканью, ключи перешли к Паше, а их бывший обладатель потащился куда-то в ночь, громко бормоча что-то угрожающе-жалкое. Паша вернулся в дом, там послышался женский голос. Кажется, все было ясно... Тихонько подкравшись, Вадим встал в полосу тени и осторожно заглянул в окно. Зло прикусил губу -- сладкая жизнь била ключом, вступая в предпоследнюю фазу... Ника в одной клетчатой рубашке, весьма вольно расстегнутой сверху, сидела на старомодном диване, закинув ногу на ногу -- свеженькая, с пышными волосами, определенно после бани, в одной руке сигаретка, в другой стакан с "какавой". Паша присел рядом, отобрал у нее стакан, поставил на стол и бесцеремонно сгреб Нику в охапку, действуя руками предельно недвусмысленно, что никакого сопротивления не встречало. Попискивала, правда, для порядка, и только, но, как только верзила уложил ее на диван и расстегнул последние пуговицы, перестала дергаться и обхватила его за шею. Вадим отпрянул от окна, зло сплюнул и выбрался со двора. В голове шумело, злость на молодую женушку, столь легко пошедшую по рукам, была уже какой-то устоявшейся, привычной: нашла свое место в этой жизни, стервочка... Он брел в густой тени возле самых заборов. Споткнулся обо что-то непонятное и полетел на землю, вытянув руки. Рухнул на что-то огромное, теплое, живое, послышался шумный выдох. Чуть не заорал от страха, отталкиваясь ладонями от теплого, покрытого жестковатой шерстью бока. И успокоился, сообразив, что упал прямиком на устроившуюся отдыхать корову. Она восприняла происшедшее с философским спокойствием, даже не пошевелилась. Посмеявшись над собственным глупым страхом, Вадим побрел дальше. В избушке продолжалось веселье. Томка вновь забралась в спальник, к ней пытался присоседиться Худой, но получал по рукам и обиженно пыхтел. Славик с Мухомором, устроившись на краешке нар, взахлеб делились какими-то неизвестными Вадиму, а потому лично для него ничуть не смешными воспоминаниями. Мухомор тут же сунул ему кружку: -- Вмажь "Стервецкой". Ты где пропадал? -- Да так...-- удрученно вздохнул Вадим, держа кружку с рыжей жидкостью так, чтобы ненароком не нюхнуть. Собрался внутренне и осушил до донышка, передернулся, борясь с тошнотой, торопливо сцапал протянутый Славиком плавленый сырок, прожевал. -- Что смурной? Пашка, поди, твою ляльку фантазирует? -- Иди ты... -- Пабло у нас таковский. А бабы -- суки известные, им позарез необходимо к самому обстоятельному приклеиться... Плюнь. Иди вон к Томке, она тут на тебя глаз положила... -- Ва-адик! -- позвала Томка.-- Освободи ты меня от этого аспида, спасу нет! Теперь Вадим рассмотрел ее как следует -- девица, конечно, вульгарная до предела, но, в общем, симпатичненькая и на потасканную не особенно похожа. Худой без особых протестов отодвинулся, давая ему место. -- Валяй,-- фыркнул он.-- Только ты у нас эту пашенку не пахал... Остальные давненько побратались, еще с прошлого сезона, даже Пабло отметился... -- Давай-давай,-- поддержал Мухомор.-- Тут, в глуши, никаких спидов не водится, про них и не слыхивали... Вмажь еще для бодрости, а мы отвернемся... Вадим глотнул из кружки, отставил ее не глядя, и она звонко кувыркнулась с нар. Покопавшись в себе, не нашел никаких особенных моральных преград: если уж сливаться с новой жизнью, то без ненужного чистоплюйства. Да и воспоминания о том, что сейчас происходит в Пашиной штаб-квартире на старомодном диване, придавали решимости и злости. Думала, стерва, я стану печально изливать тоску под звездами, воя на луну? А вот те шиш, как пишет классик! Он неуклюже -- раньше этого делать не приходилось -- залез в спальный мешок, тесный сам по себе, а из-за присутствия Томки и вовсе напоминавший автобус в час пик. Они оказались лицом к лицу. Вадим подумал, что девочка не столь уж и плоха. Оказавшиеся под ладонями тугие округлости на пуританский лад как-то и не настраивали. -- Ну, чего лежишь? -- фыркнула она ему в ухо, проворно действуя опытными ручками пониже талии. За спиной позвякивали кружки -- на них, в общем, уже и не обращали внимания. Вадим неуклюже стянул с себя штаны в тесноте спальника -- а на Томке, кроме легкой блузочки, ничего и не оказалось, так что особо возиться и не пришлось. Они слились в одно так ловко и незатейливо, что Вадим ощутил нешуточный прилив сил -- и понеслось под хмельные разговоры, звучавшие в метре от них. Первое время зрители еще цинично подбадривали и ржали, но вскоре отправились куда-то в ночную тьму. Такая жизнь и в самом деле начинала нравиться. Глава третья. Будни Он бежал трусцой, обеими руками держа перед собой электрод -- примерно полуметровый медный прут толщиной в мизинец, с удобной треугольной ручкой. Обмотанный вокруг электрода черный провод на взгляд постороннего неизвестно где и кончался, уходя за пределы видимости, но Вадим-то прекрасно знал, что провод шустро сматывается с катушки, оставшейся метрах в шестистах отсюда, за лесочком. Тащить провод было не столь уж и тяжело, но последняя стометровка, как всегда, казалась бесконечной. Ну, наконец... Провод взлетел с земли, натянулся с тихим звоном -- далеко отсюда Иисус притормозил катушку. Вадим торопливо вбил острие электрода в мягкую землю, убрал руку -- промешкаешь, может и током стукнуть, легонько, но все равно неприятно. Не прошло и минуты, как на том конце провода Паша сделал все замеры. Провод вновь натянулся, задергался, вырывая электрод из земли. Вадим торопливо выдернул контакт и той же трусцой побрел за концом провода, к которому для пущего удобства был привязан бантик из белой пластиковой ленты -- чтобы не потерять из виду черный провод на черной пашне. Теперь основная работа ложилась на Иисуса, которому придется намотать на катушку несколько сот метров провода... Шел двенадцатый день с тех пор, как закончилась веселая гулянка и началась настоящая работа. ...Наутро в избе появился Паша, сам явно похмельный, но исполненный трудовой непреклонности. Безжалостно согнал всех с нар, громогласно напоминая, что уговор был железный -- с завтрашнего дня отходят праздники и начинаются будни. Бригада из четырех человек поохала, но послушно поплелась в летнюю кухоньку через два дома отсюда. Паша тем временем извлек откуда-то инженера Бакурина, тридцатилетнего похмельного субъекта с кротким взглядом спаниеля, и долго, отведя подальше от работяг, воспитывал с применением непарламентской лексики. Вадим, неплохо разбиравшийся в деловых качествах людей, быстро опознал в Бакурине примитивную тряпку. Позавтракав, отправились на извлеченном из колдобины "газике" занимать боевые позиции -- похмельный Вася, как оказалось, уже ни свет ни заря успел обернуться в Шкарытово, куда увез Женю: красавчик, бродивший ночью по деревне, спьяну где-то приложился затылком так, что в сознание не пришел, по словам Васи, и в Шкарытово. Новость приняли с некоторым удивлением -- как объяснил Вадиму Мухомор, пьяных геофизиков хранит некая Фортуна, и лично он просто не помнит за последние десять лет второго такого случая, чтобы кто-то из-за бухалова покалечился настолько серьезно, но, в общем, особой печали не было. Вадим лишний раз убедился, что Женя особой любовью сослуживцев не пользовался. Вадим -- слава богу, не дурак -- в первый же день освоил все нехитрые детали будущей работы, а попутно из разговоров узнал достаточно, чтобы построить картину. Электроразведка, которой им предстояло заниматься, была не столь уж сложным предприятием. Предварительно некий район словно бы оказывается покрытым правильной прямоугольной сетью -- топографы ("топики") забивают на местности несколько десятков "пикетов" -- самых обычных плоских колышков, через каждые сто метров. Два километра, он же "профиль" -- двадцать пикетов. Бывает и подлиннее. Этих профилей, тянущихся параллельно друг другу -- штук двадцать. И начинается работа. У пикета устанавливают две катушки с проводом, двое работяг подсоединяют электроды и начинают отматывать провод на заранее установленную дистанцию -- сначала пять, десять, двадцать пять метров, потом интервалы растут, и так -- до семисот пятидесяти. В каждой точке электрод быстренько втыкается в землю, Паша пропускает разряд, делает замер и гонит работяг дальше. Потом переход на сто метров до соседнего пикета с размотанными катушками -- и все начинается по новой. Время от времени меняются ролями -- один садится на катушку, другой бежит с проводом. Вот и все хитрости. Главная веселуха тут в другом -- это занятие под скучным названием ВЭЗ (вертикальное электрическое зондирование) требует строжайшего соблюдения прямой линии и разрывов в линии профилей не допускает. Посему пикет может оказаться в самом неожиданном месте -- посреди болотца, на крутом склоне, в лесной чащобе. И человек с проводом вынужденно шпарит, куда забросила судьба, карабкаясь на склоны, проламываясь сквозь чащобу, и утешает его один-единственный отрадный факт: он-то бежит налегке, а вот напарник тащит по тем же кручам-болотам свою катушку, весящую не столь уж мало. Мухомор рассказывал, случалось прокладывать профиля прямо через деревню -- и тогда по идеальной прямой долго носились люди в брезенте, топоча прямо по грядкам и пересекая подворья в самых неожиданных местах. Такая вот работа. Начальство никаких привилегий не имеет -- само гнется под тяжестью батареи и прибора. Электроразведка испокон веков считается не в пример более аристократическим занятием, нежели геология -- геолог сплошь и рядом бродит по вовсе уж диким краям, волоча все свое добро на себе, зато геофизика, требующая изрядного количества аппаратуры, украшает своим присутствием не столь глухие места, куда можно добраться на машине или в крайнем случае на вертолете. Вадиму уже успели поведать проникнутый здоровым шовинизмом профессиональный анекдот: ""Собака -- друг человека",-- сказал геолог. И, преданно виляя хвостом, посмотрел на геофизика". В общем, ничего особо страшного для человека, у которого целы руки-ноги, а возраст далек от пенсионного. В иные дни приходилось трудненько, но они выпадали не так уж часто -- в основном проходили по равнинным местам. Вовсе уж легким занятием оказалась процедура под названием ВП -- четыре человека без всяких катушек тянут по профилю стометровый провод, останавливаясь на каждом пикете. В сто раз легче, а оплачивается точно так же. Довелось изведать и некое сочетание под названием ВЭЗ-ВП -- выполняется, как обычные ВЭЗы, но провод отматывается на гораздо меньшее расстояние, в земле выкапываются ямки и туда, налив сначала воды, суют другие электроды, очень похожие на игрушечные пластмассовые грибы, и батареи в этом случае применяются другие -- не Пашин рюкзак, а те самые деревянные ящички, занимающие чуть ли не половину "уазика". Так что никак нельзя сказать, чтобы Вадим изнемогал под гнетом непосильного труда,-- отнюдь. Разве что пахать приходилось от рассвета до заката. Смешно, но он пару раз ловил себя на шокирующей мысли, что отдыхает. Работа была нетяжелая и несложная, кормежка -- неплохая, весь день на свежем таежном воздухе, в местах, не знающих промышленных выбросов. Именно здесь он впервые попробовал настоящее молоко, из коровы,-- еще теплое, вызывавшее неописуемые ощущения, ничуть не похожее на городское молоко. Первый раз его едва не стошнило, но потом привык, а уж когда попробовал настоящую сметану, не имевшую ничего общего ни с городской, ни с той, что подавали в пятизвездочных отелях Западной Европы... В ней, без преувеличений, стояла ложка. Вадим даже стал замечать за собой, что самую малость раздобрел и уж определенно окреп -- стрессов в окружающей действительности попросту не имелось. Сам он ни за что не согласился бы променять свою жизнь на этакое вот бытие, но теперь прекрасно понимал сослуживцев и уже не удивлялся, что "зашанхаенный" некогда Иисус четвертый год добровольно тянет лямку. Для людей определенного склада здесь был рай земной -- кормит начальство, думает за тебя начальство, нет ни бюрократов в галстучках, ни милиции, ни признаков какой бы то ни было власти, ни светофоров, ни многолюдства. Другая планета, право слово... С Никой, само собой разумеется, все пошло наперекосяк. Вернее, не шло никак. Словно они были совершенно чужими, незнакомыми людьми. Вадим ее видел только за завтраком и за ужином, в крохотной летней кухоньке -- держалась блудная супруга крайне естественно и непринужденно, нисколечко не выделяя среди других мужа-рогоносца, будто никогда прежде не знала и впервые встретилась с ним в этой деревушке. Ни капельки виноватости или раскаяния во взоре, хоть бы бровью повела... Паша успел ее немного приодеть, раздобыл где-то новенькие джинсы, косметику -- правда, на людях никаких нежностей сладкая парочка себе не позволяла, но весь отряд, естественно, знал, как обстоят дела. Вот единственное, что здесь портило Вадиму жизнь, хотя никто и не пробовал как бы то ни было его подначивать. Больше всего его бесила не очередная измена, совершенная с поразительной по сравнению с прошлыми временами легкостью, а именно эта непринужденность происходящего. Какие уж тут постельные права -- человек посторонний, впервые угодивший в отряд, мог так и остаться в неведении относительно истинного положения дел. Что до Паши Соколова, он за эти дни так и не предпринял ни единой попытки как-то объясниться с Вадимом -- тоже держался с бесившей естественностью. Се ля ви, и все тут... Конечно, он считал дни. И, уже разобравшись в деталях, видел, как растет число пройденных профилей, знал, что вскоре окажется на свободе, в Шантарске. Понемногу начинал ломать голову: что о нем там думают, считают ли мертвым, если история каким-то образом всплыла? Вот будет номер, если той белобрысой дуре удалось спастись. Фирма, конечно, не развалится за считанные дни и даже не особенно заботит, но, чего доброго, запишут сгоряча в покойники... Зато с другой стороны неприятностей не ожидалось. Первые дня три он боялся, что, вернувшись вечером в деревню, увидит там милицейскую машину и местных пинкертонов -- но время шло, а пинкертоны так и не появились. Чрезвычайно похоже, никто его с Никой не искал ни в связи с первым убийством, ни со вторым. Проскользнули незамеченными для ока карающих органов. Вадим успокоился и отмяк душой настолько, что временами начинал всерьез прикидывать, какую бы неприятность, и покрупнее, устроить в Шантарске Паше после возвращения. С его нехилыми возможностями можно позволить себе многое, волосатый амбал, возникни такое желание, долго будет ползать на коленях, проклиная тот день и час... Быть может, и не устраивать ничего из того, что шеф службы безопасности деликатно именует "твердыми акциями"? Попросту пригласить волосатика в гости, к себе в офис, привезти его туда на "Мерседесе", усадить у себя в кабинете в кресло за две тысячи баксов, налить коньячку из той бутылки, что стоит две Пашиных месячных зарплаты (Вадим уже знал, какие слезки получает инженер-геофизик, раза в четыре меньше собственных работяг, сидящих на сдельщине), непринужденно угостить дорогущей сигаретой, а потом, когда окончательно дойдет, пустить дым в потолок, отработанным, снисходительным тоном небрежно бросить: -- Ты понимаешь, даме просто захотелось развлечься, слышал, наверное, о такой вещи, как пресыщение благами? Это быстро проходит, Пашенька, так что упаси тебя боже брать что-то в волосатую голову... Пожалуй, так даже лучше, чем примитивно посылать ребят, чтобы в темном переулке оттоптали пальцы и отбили почки. Решительно, так лучше -- не трогая и кончиком мизинца, наглядно изобразить всю бездонность пропасти, разделяющей преуспевающего бизнесмена и нищего инженеришку. Неизмеримо эффектнее... и эффективнее, черт побери! Вот при этом варианте зарвавшийся плебей получит на полную катушку, не стоит опускаться до уровня деревенских дебилов, месящих друг друга кулаками из-за девки возле полурассыпавшегося сельского клуба... Он даже повеселел -- и припустил быстрее, провод ускользал теперь гораздо проворнее, Иисусу осталось намотать метров сто. Интересно, а Ника понимает, что ее романтическому приключению очень скоро придет конец? Никак нельзя подозревать, что одурела настолько, чтобы связать свою судьбу с этим... Вот уж кто в жизни не станет устраивать рай в шалаше... Смешно, но он до сих пор так и не мог понять, чего хочет от будущего -- разводиться с Никой или не стоит? Вообще-то, другая может оказаться стервой еще почище, а Нику после всех приключений будет гораздо легче взять в ежовые рукавицы, почаще напоминать обо всех ее выбрыках и мягко намекать, что не просто разведется, а еще и постарается, чтобы причина развода стала известна в определенных кругах всем и каждому. Тогда искать вторую столь же блестящую партию в Шантарске ей будет трудненько. Предположим, в том, что с ней творилось в концлагере, не виновата ничуть -- эти скоты брали силком, только и всего. Но вот Эмиль с Пашей... В конце-то концов, Пашка ее ничуть не принуждал, ручаться можно. Сама быстренько возжелала оказаться в роли фаворитки при здешнем корольке... Вадим взглянул на небо -- погода определенно портилась, из-за леса наползали темно-серые тучи. Время обеденное, но, не исключено, придется возвращаться в деревню -- электроразведка в дождь работу бросает, для подобных измерений нет врага хуже дождя. Смешно, но возможному отдыху ничуть не рад-- ведь еще на несколько дней отодвинется столь желанное возвращение в Шантарск... Он перевалил через гребень пологого склона. Внизу, у пикета, уже стоял неожиданно рано появившийся "уазик", и людей было что-то больно много -- ага, Вася привез бакуринскую бригаду... И на приборе сидит как раз Бакурин, а Паша маячит метрах в ста правее, возле высокой треноги с каким-то маленьким, вовсе несоразмерным с треногой приборчиком... Там уже разложили еду, Славик с Мухомором сноровисто вспарывали своими финками консервные банки. В темпе сделав последние замеры -- даже Вадиму уже ясно, спустя рукава -- Бакурин облегченно вздохнул, выключил прибор и присоседился к импровизированному столу. Вадим последовал за ним. Наступило самое блаженное время -- валяешься себе, жуешь ломоть хлеба с тушенкой, вокруг тишина, безлюдье, романтические пейзажи... Мухомор сложил небольшой костерчик и принялся обжаривать пару ломтей хлеба, насадив их на электрод. Кто-то вслух пожалел, что недостает "Стервецкой" -- очень уж хорошо сидят... -- Вона-вона, вона! -- заорал Иисус, тыча пальцем. Все уставились туда. На опушке далекого леска мелькнули два белых пятнышка -- какие-то неизвестные Вадиму животные пронеслись ошалелым галопом и пропали в глубине березняка. -- Козы. Дикие,-- пояснил Худой.-- Поохотиться бы... (он привез с собой в поле старенькую одностволку, но ее использовали главным образом для пальбы по деревенским печным трубам и воротам в минуты лихого алкогольного расслабления).-- Помните, как под Кошурнико-во на марала вышли? -- Еще бы,-- мечтательно сказал Славик, повернулся к Вадиму.-- Высоченный такой березняк, топали мы по нему с ВП, смотрим -- здоровенный марал, метрах прямо-таки в двадцати. Стоит, тварь, травку пощипывает, нас не видит. Ну, потаращились мы на него, но делать нечего, не с ножиком же скрадывать... Рявкнули матом, он в секунду стартовал -- и нету... -- Любишь ты скрадывать,-- хмыкнул Мухомор.-- Лучше расскажи, как рысь с колуном гонял. -- А, чего по пьянке не бывает,-- отмахнулся Славик.-- Вспомни, как ты по профилю ходил в строительной каске, боялся, что эта рыся-тина на тебя сверху прыгнет... -- Все ж тогда труса праздновали, когда приехали, в первые дни.. -- Ну, а потом она к кухне шастала, повариха в нее пустыми бутылками пуляла... -- Все бы ничего, а я вспоминаю, как у Мак-симыча на Кизире вышло с медведем,-- потянулся Мухомор.-- Идет Максимыч по профилю, ставит вешки, а потом видит -- следом идет медведь и каждую вешку аккуратно лапой сбрасывает... -- И что? -- с любопытством спросил Вадим. -- А что делать с одним топором? Побежишь -- догонит, полезешь на дерево -- снимет. Плюнул Максимыч и пошел дальше -- двум смертям не бывать, одной не миновать. Медведь за ним тащился еще с полкилометра, потом отстал. Нормальный медведь, сытый, чего ему на человека кидаться... Это Славка попервости трусил... -- Ладно тебе,-- Славик шутливо прицелился в него электродом, повернулся к Бакурину.-- Костя, как на твой взгляд -- начальник, часом, не метит в герои труда? Мы этот участок прочесываем так, будто бриллиант тут потеряли... Все моментально оживились -- тема, похоже, всерьез интересовала каждого. -- Точно! -- с чувством сказал Мухомор.-- Первый раз вижу, чтобы так носились с самым обыкновенным участком, чтобы после ВЭЗов по нему и вэпэшку гнали, и ВЭЗ-ВП... -- И кресты разматывали по всему профилю. -- И с магнитометром лазили,-- добавил Ба-курин, кивнув на "уазик", заслонявший от обозрения бродившего по полю начальника.-- Участок совершенно бесперспективный, с ходу ясно. Нет здесь никакой воды. Да и Магнитка при разведке на воду совершенно ни к чему. -- Вот то-то,-- почесал в затылке Худой.-- Помните Кошурниково? Оставалось пройти еще километров пять, уголок участка. Только ясно было, что это получится мартышкин труд... -- К тому времени ясно было,-- кивнул Бакурин. -- Ну вот, тогда ведь Пашка самым спокойным образом записал промеры из головы, от фонаря, собрались и рванули в Шантарск. И в управлении, зуб даю, все понимали, но глаза закрыли в лучшем виде -- участок без всякой перспективы, а так хоть инженерам пару лишних нарядов закрыли... -- Да я сам не пойму, что на Пашку нашло,-- признался Бакурин. Вадим помалкивал, не ввязываясь в дискуссию -- достаточно и того, что он прекрасно понимал: происходит нечто нетипичное, и все это подметили, от опытных работяг до Бакурина, хоть и запойного, но дипломированного. В конце концов, не его дело, хотя и бродят в подсознании некие смутные, не оформившиеся толком подозрения, чутье бизнесмена, обостренное вдобавок нешуточной борьбой за жизнь и свободу, напоминает о себе... -- Что митингуем? -- спросил Паша, неожиданно появившись из-за машины. -- Обсуждаем твой внезапный прилив трудового энтузиазма,-- ответил за всех Бакурин.-- Осталось на этом участке сейсмику провести -- и будет по полной программе... Паша, родина все равно медаль не навесит, по-моему, нынче и нет медалей за трудовое отличие... -- Когда поставят начальником, Костик, будешь делать, как тебе угодно,-- хмуро отозвался Паша.-- Давайте в машину, кончаем. Чует мое сердце, сейчас дождик хлобыстнет... Глава четвертая. Сюрпризы и загадки Он оказался плохим метеорологом -- когда минут через двадцать приехали в деревню, стало ясно, что никакого дождя не будет, грозно выглядевшие тучи довольно быстро уползли за горизонт, небо очистилось. Никто, правда, не проявил желания .возвращаться на профиль -- и совершенно неожиданно образовался свободный день: всего третий час пополудни, а заняться нечем. Подворачивалось самое простое, но идеальное решение -- идти на разведку в рассуждении, чего бы выпить. Правда, идея эта с самого начала была обречена на провал: деньги кончились, продавать с себя было больше нечего, и после короткой вялой дискуссии стали разбредаться кто куда. Худой отправился к вытекавшему из озера ручейку проверять поставленную накануне на карасей вершу, Иисус завалился спать, Вася остался в избе и пытался, сам не веря в успех предприятия, уговорить Вадима с Мухомором отправиться за удачей. Они лениво отнекивались, упирая на полную обреченность задуманного: Томка без денег спиртного не даст в страхе перед ревизией, а больше расстараться и негде. В конце концов Мухомор безнадежно махнул рукой и ушел из избы -- в дверях чуть не налетев на Пашу. -- Ага! -- обрадованно рявкнул тот.-- Я всю деревню обыскал, кот Базилио, а ты вон где окопался... -- Чего такое? -- насторожился Вася. -- Поднимайся на крыло. Повезешь Бакурина с бригадой в Бужур. На вечерний поезд как раз успеют. -- А завтра никак? -- Шевелись давай! Не на Луну лететь, еще засветло обернешься. Мужики уже собрались. -- Новые дела...-- проворчал Вася.-- Ты что, участок закрываешь? -- Посмотрим. В любом случае двум бригадам тут делать больше нечего. Пошевеливайся, да смотри у меня, если вздумаешь в Бужуре заночевать у той прошмандовки, я тебе выпишу по первое число. Чтобы вернулся к вечеру, как штык! -- закончил он безапелляционным тоном, повернулся и быстро вышел, хлопнув дверью. -- Оборзел Пабло...-- ворчал Вася, неторопливо докуривая.-- Пока в Бужур, пока обратно -- часов восемь вечера будет. Бужурский поезд на Шантарск раз в сутки, значит, вашу бригаду сегодня туда уж точно не повезу -- хотел бы Пашка и вас отправить, сразу бы посадил с бакурин-цами. Не собирается ж он на ночь глядя гнать машину прямо в Шантарск? А, Вадик? -- Начальство есть начальство,-- равнодушно пожал плечами Вадим, сам ничего не понимавший. -- То-то. А шофер есть шофер, машина есть машина...-- он с хитрейшим видом ухмыльнулся.-- Ежели "уазик", которому сто лет в обед, в Бужуре сломается, хотел бы я знать, как Пабло мне докажет, что я не чинился честно до утра, а груши околачивал? Вадик, ты меня не закладывай, а я тебе пузырь привезу... -- Да зачем мне тебя закладывать? -- Ну, лады. Я поехал, и чует душенька, что в Бужуре крякнет мой самоход... -- Слушай! -- торопливо удержал его Вадим.-- Не надо мне пузыря... Телеграмму отправить можешь из Бужура? -- Да запросто. У Лизки денег возьму... Вадим огляделся, взял со стола карандаш, нацарапал адрес на клочке серой оберточной бумаги -- больше ничего подходящего не нашлось. Подумал над текстом, чтобы было и коротко, и предельно информативно, дописал: "Жив-здоров, скоро ждите. Баскаков". На душе моментально стало веселее. -- Отправлю,-- заверил Вася, тщательно свернув бумажку.-- Святое дело... Ну, пока. Не успел он выйти, как ворвался Мухомор, бодрый и энергичный, словно обрыдший всем телевизионный заяц с батарейкой "Дюрасел" в заднице: -- Иисус дрыхнет? И хер с ним... Пошли! -- Что стряслось? -- опомнился Вадим только на улице. -- С бабкой договорился. Ей как раз дрова привезли, распилим пару сушин, потом поколем все -- а бабка ставит ведрышко "какавы"! Остальных на хвост сажать не будем -- самим мало... -- Ну, пошли,-- сказал Вадим без особой охоты. Пить не особенно и хотелось, но неудобно было отказывать неплохому мужику Мухомору, да и делать совершенно нечего. Представив уже знакомое похмелье от "какавы", он содрогнулся, но зашагал следом. -- Топор бабка дает, а пилы у нее нету,-- в приятном предвкушении общения с ведром "какавы" тараторил Мухомор.-- Я договорился с Томкиной бабкой, у нее пила есть, сейчас заберем... А допивать можно и к Томке пойти, чтобы как бы и со своим, она потом обязательно еще поставит, ежели ты ее в благодарность трахнешь... -- А ты? -- ухмыльнулся Вадим. -- Я не стебарь-перехватчик, я алкаш-заливалыцик. Сам трись, пока молодой, я уж свое оттер... -- Эй, комбайнеры! Они повернулись в ту сторону. У палисадника стояла потасканная белая "Хонда" года рождения этак девяностого, а ее хозяин небрежно манил их пальцем: -- Эй, комбайнеры! Где здесь геологи живут? Стоявший рядом с машиной субъект был определенно из тех, кто в Шантарске вызывал у Вадима явный комплекс превосходства: мелкая шелупонь, обычный "вентилятор" -- и одет вроде бы в фирму, но фирма на опытный взгляд третьесортная, и машина вроде бы импортная, но преклонных годов. Типичный "вентилятор" -- крутится по мелочам, пышно именуя себя перед дешевыми девочками "тоже бизнесменом", но больше пары штук баксов в руках не держал... Не надо и этикетку приклеивать, сразу видно. -- Да тут везде геологи живут,-- набычился Мухомор. -- Где Пашку Соколова найти? -- Во-он... Крышу видишь? -- показал Вадим. Не удержался от шпильки.-- Тачка у тебя знатная... Это, поди, и есть мерс шестисотый? -- Восьмисотый,-- буркнул незнакомец, определенно что-то такое прочитав в глазах Вадима, громко стукнул разболтанной дверцей и покатил в указанном направлении. -- "Комбайнеры"...-- ворчал задетый за живое Мухомор.-- Ни хрена в людях не разбирается, а туда же... Они быстренько забрали у Томкиной бабки двуручную пилу, пообещали вернуть в целости-сохранности и направились на другой конец деревеньки. Давешняя "Хонда" стояла у дома, где Паша квартировал вместе с Никой. Багажник открыт, Паша с "вентилятором" как раз доставали какой-то мешок. Они ускорили шаг, пытаясь незамеченными миновать грозное начальство, но Паша выпрямился не вовремя, узрел: -- Куда двигаем, орлы? -- Да бабке тут дрова попилить...-- настороженно откликнулся Мухомор. -- Ага, Тимур и его команда... Ладно, пилите.-- И без особой необходимости поторопился добавить: -- Я тут занят, прислали нового шофера на "газон" вместо Женьки... Ничуть не выразив интереса к столь эпохальному событию, Вадим с Мухомором быстренько прошмыгнули мимо. -- Пронесло...-- облегченно вздохнул Мухомор.-- В другой раз обязательно прицепился бы, ведь прекрасно понимает, что мы тимуровцами подрядились исключительно "какавы" ради. Может, и в самом деле участок закрывать собрался? Хорошо бы домой. За семь месяцев денег подкопилось, месяц пить можно... Шофер, тоже мне... Что это за шофер на собственном драндулете? И с первого взгляда форменные фраки господ геофизиков опознать не может, комбайнерами обозвал? А в багажнике, между прочим, я наметанным глазом засек коробку с водярой... Вдруг да на прощальный банкет? Они вернулись в бабкин двор и принялись за дело -- правда, сначала Мухомор в качестве стимулирующего аванса выпросил у бабки по стакану "какавы". Сухие сушины легко поддавались пиле -- Вадим уже научился здесь и пилить дрова, и колоть, что оказалось довольно нехитрым делом. Серый бушлат мелькнул в поле зрения, когда им оставалось с полдюжины чурбаков, не больше. Вадима моментально прошиб холодный пот, он едва не стукнул чурбаком, насаженным на топор, мимо колоды. Над ухом явственно щелкнули челюсти мощного капкана... Однако милиционер -- немолодой стар-лей -- направился мимо них в избу, лишь мимоходом кивнув, а выскочившая во двор бабка тут же внесла ясность: -- Вот и зять приехал, я думала, и его попрошу, а вы уж сами почти справились... Складете поленницу, идите "какаву" кушать, честно