о камня в пещеру можно поместить глиняный черепок или монету. Или кусочек охры... Да, охры, черт побери! Восемь дней, которые понадобились четырем граммам желтой краски, соскобленной Фернаном с ноги Майиного космонавта, для того чтобы добраться до Москвы, - все эти восемь дней Матвей почти не смыкал глаз. И все-таки он не успел бы закончить расчетов, если бы не Григорий, который носился, как вихрь, по институтам, лабораториям, конструкторским бюро, молниеносно выполняя все поручения Матвея: уговаривал, доставал, увязывал, добивался, пробивал, уламывал... И когда пробирка с желтым порошком на дне достигла лаборатории Белова, ее уже ждал новый прибор. Правда, он не был так законченно компактен и красив, как термоанализатор с его радужным столбиком. Большой черный цилиндр, похожий на голландскую печь, не вмещал всей аппаратуры, и провода тянулись от него вверх - к ячейкам транзисторов, вниз - к трансформатору, вбок - к осциллографу. Зато точность его была замечательной. Вчера на последнем испытании тройное повторение опыта с единственным привезенным Тарасюком саммилитом дало числа: 19 200, 19 800 и 21 000. То есть двадцать тысяч лет плюс-минус тысяча. Сомнений быть не могло - маленькая полупрозрачная груша появилась на Земле двадцать тысяч лет назад. Всего двадцать тысяч лет назад! ...Приняв из рук Тарасюка драгоценный желтый порошок, Белов вытолкал Григория за дверь, разделил содержимое пробирки на десять равных частей и начал опыт. Он вышел из лаборатории в полночь, на четвертые сутки, проделав подряд десять скрупулезнейших исследований. В зубах у него похрустывал задубевший бублик, руку оттягивал тяжелый портфель. В портфеле лежала метрика Майиного космонавта. Нет, Майя никогда не могла нарисовать картину, рядом с которой сфотографировал ее этот прохвост, назвавшийся Смитом. Да что там Майя! Ни одна из ее прабабушек не могла бы это сделать... по той простой причине, что прибор засвидетельствовал: желтая охра из присланной Фернаном Гизе пробирки попала на стенку пещеры за двадцать тысяч лет до рождения Машиной прабабушки. В то же самое тысячелетие, когда неподалеку от ущелья Джаббар, на плоской, как стол, равнине появились саммилиты. В то же самое! Есть у юристов такое понятие - алиби. Если нити преступления ведут к человеку, который доказал, что в момент преступления он находился в другом месте, то он доказал свою невиновность. Нити обрываются, и надо искать другие. Майин космонавт никогда не докажет своего алиби! В то время, когда странные полупрозрачные капли появлялись в Саммили, он был там! Проходя через вестибюль, Белов увидел свое отражение в зеркале и ужаснулся. Щеки заросли рыжеватой щетиной. Бакенбарды делали его еще более похожим на великого поэта. Он отвернулся от зеркала и только тут заметил поднимающуюся с вахтерского кресла долговязую фигуру. Фигура потянулась и добродушно проговорила голосом Тарасюка: - Ты памятник себе воздвиг нерукотворный? Если бы Белов не провел три дня и четыре ночи запершись в лаборатории, он, может быть, и удивился бы виду своего друга. Глаза у Тарасюка покраснели, будто это не Матвей, а он просидел за приборами трое суток кряду. Подбородок стал похож на черную щетку. Но Матвей был слишком утомлен и слишком переполнен радостью от удачно законченной работы, чтобы что-нибудь заметить. Откуда было знать ему, что, покончив дела с аппаратами и материалами, нужными для исследования краски, Григорий не только не пребывал в безделье, ожидая результата, но, наоборот, был занят все последние дни (и даже частично ночи) сверх всякой меры. Матвей был бы немало удивлен, если бы узнал, что последние трое суток Тарасюк спешно готовил новую экспедицию, вел нескончаемые беседы по междугородному телефону о делах, имеющих непосредственное отношение к его, Белова, гипотезе, с людьми, весьма далекими как от астрономии, так и от археологии. Удивление Матвея возросло бы еще больше, если бы он узнал, что всю эту кутерьму вызвала врученная Тарасюку академиком старинная рукописная книга о путешествии по Московии, содержащая описание множества "див и чудес". ...Однако Белов ничего этого не знал и потому на возрос Тарасюка о нерукотворном памятнике ответил без тени сомнения: - Воздвиг! Они прилетели двадцать тысяч лет тому назад. - Какая жалость! - воскликнул Григорий. - Мы с тобой опоздали всего на двести веков! Когда ты сможешь доложить на секторе? - Завтра, - решительно ответил Матвей. - Завтра ты будешь спать! - так же решительно возразил Григорий и, обняв Матвея за плечи, повел его к выходу. - Завтра ты будешь спать, как сурок. Послезавтра - готовить доклад. А у меня есть срочное дело. Придется улететь из Москвы... Они вышли из института. Тарасюк усадил Белова в машину, уселся сам и включил зажигание. Глава третья СЕРПГИН ДЕЙСТВУЕТ Спрашивается, где справедливость? Ведь все началось именно с Леонида Серегина, с того, что к нему пришел Матвей Белов. Если бы не журналист Серегин, еще неизвестно, как обернулось бы дело у физика Белова, археолога Тарасюка, спелеолога Гизе, филолога Кремневой, Халида и у многих других людей, так или иначе причастных ко всей этой истории. И тем не менее именно Серегин остался в стороне. Такова судьба журналиста. Ты первым обо всем разузнаешь, ты добываешь самый лучший материал, ты не спишь ночами, чтобы он получился поинтересней. А в итоге? Только самые близкие друзья иногда заметят твою фамилию под очерком или репортажем. А всех остальных ты совершенно не интересуешь. Их интересует только то, о чем ты написал. В случае с саммилитами у Серегина не было возможности заслужить внимание даже близких друзей. Статья пошла за подписью автора гипотезы, и никто в целом мире, кроме работников редакции, не знал, сколько пришлось ему, Серегину, потрудиться над записями Белова, заинтересовавшими этот самый мир... Разумеется, Леонида предупредили о предстоящей поездке в пустыню. И, разумеется, он сделал все, чтобы принять в ней участие. Но к академику попасть ему не удалось. А какой-то профессор, на столе которого уже лежали документы Тарасюка и Кремневой, согласился уделить Леониду всего одну минуту, и то после того, как Серегин довел солидную даму-секретаря до полного изнеможения. Выслушав журналиста и небрежно пробежав такое длинное и убедительное письмо за подписью главного редактора газеты, профессор сказал, что корреспондентам делать в Саммили совершенно нечего. Вот если экспедиция привезет оттуда что-либо интересное, то тогда товарищи корреспонденты смогут ознакомиться со всеми материалами во всех деталях и писать о них хоть во всех газетах... Поезд шел с Дальнего Востока в Москву. Он был в пути пятые сутки, и самые аккуратные пассажиры уже начинали понемногу укладывать кое-что из вещей. Леонид Серегин, возвращавшийся из очередной командировки, и его попутчик, невысокий коренастый человек лет тридцати, к числу самых аккуратных пассажиров, безусловно, не принадлежали. Отчасти по возрасту, отчасти потому, что вещей у них почти не было. Багаж корреспондентов, как известно, состоит в основном из блокнотов, пленок и фотоаппарата. Попутчика же Серегина вполне удовлетворяла обширная сумка, которую в случае необходимости можно было закинуть за спину как рюкзак. Он был геологом и сообщил Леониду, что за последний год перетаскал в руках и за плечами больше грузов, чем везет их поезд. А сейчас он едет в отпуск, и, кроме бритвы "Спутник", купальных трусов и кедровых орехов, ему ничего не требуется. Серегин и геолог с самого Владивостока сражались в шахматы. Сейчас счет был 33:1 не в пользу журналиста. Леонид с равнодушным видом, хотя сердце его обливалось кровью, положил на доску своего короля. - В игре царит случай, - заметил он. - Случайность - это способ проявления закономерности, - не без ехидства отозвался геолог. - Еще одну? - Хватит, - притворно зевнул Серегин. - Пора спать. Геолог взял полотенце и вышел из купе. Леонид стал складывать шахматы. Сложил, поставил доску на столик и наклонился, чтобы поднять листок плотной бумаги, на котором попутчик вел запись счета железнодорожного матч-турнира. С другой стороны листка было что-то наклеено. Серегин перевернул бумагу - это была телеграмма - и машинально прочел: ДНЕПРОПЕТРОВСКА ХРУСТАЛЬНЫЙ ХАБАРОВСКОГО АЛЕКСАНДРУ ТЧК СЕДЫХ ЖДУ МОСКВЕ Леонид перевернул листок и положил на столик, придавив перочинным ножом. Геолог вернулся в купе и забрался на полку. А Серегин вышел в коридор, стал к окну и закурил. Фамилию попутчика он явно встретил не впервые. Но где она попадалась ему раньше? Старпом на корабле? Нет, тот не Седых, а Скорых... Хрустальный? Что такое Хрустальный?.. Серегин докурил папиросу, так и не вспомнив, где он слышал фамилию геолога, и пошел к своему купе. Из-за открытой двери он услышал обрывок чьей-то фразы: "...Тайменя килограммов на двадцать из этого ручья, представляете!.." - и вдруг сразу вспомнил. Просто удивительно, почему он не вспомнил этого раньше! Ну конечно: Хрустальный ручей, озеро, Седых!.. Телеграмма, которую он дал Григорию "на дорожку", когда тот летел в Хирбет! Телеграмма с далекого сибирского рудника, принятая им за шутку, придуманную кем-нибудь из друзей Белова... Леонид вбежал в свое купе и беззастенчиво растолкал мгновенно заснувшего геолога: - Ради бога, извините! Это вы пять месяцев назад послали телеграмму на имя Матвея Белова? Нетерпение Серегина, после того как Седых рассказал ему о загадочной каменной пирамиде у затерянного в тайге маленького озера, было так велико, что он, сойдя с поезда, сразу забрался в первую попавшуюся телефонную будку. - Институт! - ответил женский голос. - Когда возвращается из Аравии товарищ Тарасюк? - Уже вернулся... И снова уехал... Нет, не за границу... Когда приедет? Позвоните, пожалуйста, через недельку... Леонид повесил трубку. Что же делать? С кем посоветоваться? Придется действовать самому, разведав для начала, не знает ли чего-нибудь Белов. - Здравствуйте! Вопреки обыкновению, Серегин не ворвался в комнату, как ураган, а степенно вплыл в нее, как человек, знающий себе цену. - Ну, как вам пустыня? - небрежно спросил он. Матвей уголком глаза взглянул на Майю и сдвинул брови. Она поняла. - Нашли что-нибудь? - Кое-что, конечно, нашли, - ответил Белов. - Интересный образец саммилита на глубине четырех метров, под корнями пальмы... - Опять саммилиты... - махнул рукой Леонид. - Хватит играть в камушки! Надо действовать! Майя повернулась к Серегину: - А разве мы сидим сложа руки? - Не сложа, но сидите... Вы когда приехали? - На позапрошлой неделе. - А где Григорий? - Не знаю. - А вы чем занимаетесь? - Не вылезаю из библиотеки, поняли? - сердито ответила девушка. - Конечно, понял! - Серегин загадочно улыбнулся. - Хороши труженики - не вылезают из библиотеки! Это только курица может высидеть цыпленка, не сходя с места. А вымпел из космоса так не высидишь! Матвей чуть улыбнулся - по обыкновению, одними глазами. - Чего это ты так агрессивно настроен сегодня? Идем, покажу новый прибор. - Прибор? Для чего? - Для того, чтобы определять возраст камня с точностью плюс-минус сто лет. - Зачем? - Чтобы найти координаты того самого вымпела, о котором ты шумишь. Серегин принялся ходить по комнате. - По-моему, вы все чертовски усложняете. Надо просто брать загадочные памятники - все подряд! И исследовать их! Матвей все с той же улыбкой смотрел на журналиста. - Можно, я тебя тоже спрошу? А зачем исследовать все подряд? - Как это - зачем? - возмутился Леонид. - Да чтобы... - Чтобы! - передразнила его Майя. - А вы знаете, сколько существует загадочных памятников? - Приблизительно знаю! - не совсем уверенно объявил Серегин. - А все-таки? - Штук десять - пятнадцать. Это на Земле... Майя расхохоталась. - А что тут смешного? - возразил Серегин. - Кроме Земли, есть еще и небо. Там тоже загадки - планета Фаэтон, звезда Цы... ...Недавно Серегину поручили по делам газеты порыться в старых книжках по астрономии. Так он узнал, что существует версия, будто у Солнца было когда-то не девять планет, а десять. Будто между Марсом и Юпитером вращалась вокруг светила загадочная планета Фаэтон, рассыпавшаяся по каким-то неизвестным причинам на астероиды. И Серегин бросился разыскивать всевозможные сведения об астрономических загадках. Этим розыскам Матвей и Майя и были обязаны упоминанию о звезде со странным именем Цы. Однако Белов не обратил никакого внимания на слова журналиста. А Майя презрительно фыркнула и протянула Серегину толстую папку: - Посмотрите-ка лучше, что я высидела. Не на небе - на Земле. За две недели. Серегин развязал тесемки папки. На первой странице было написано: Исторические памятники неизвестного происхождения. Леонид пробежал глазами несколько ничего не говорящих ему названий. Почему-то все они на первой странице начинались на букву "А". Он перевернул страницу, вторую... пятую... То же самое. Окончательно опешивший Серегин открыл последнюю страницу. Там под номером 784 значились какие-то "Ворота Солнца". - Только буква "В", и уже семьсот восемьдесят четыре памятника!.. Сколько же их вообще? - неуверенно проговорил Леонид. - Около семи тысяч, - спокойно ответила Майя. - На наш век хватит, если исследовать все подряд, согласно предложению одного специалиста... - А как же быть? - вздохнул Леонид. - Исключить из Майиного перечня все, что появилось заведомо позже саммилитов! - сказал Белов. - Понял, зачем прибор? - Безусловно, понял! - многозначительно сказал Серегин. - Понял, что прессе пока делать нечего. Списки, анализы... - Слушай, Матвей: человек жаждет деятельности. Так пусть съездит на почтамт за посылкой! - предложила Майя. - Что еще за посылка? - спросил Серегин. - Из Саммили. Все не смогли взять с собой, отправили почтой. - Опять камни? - И камни, и другие пробы... - Очень древние? - Точно узнаем в субботу на следующей неделе, - сказал Белов. - А что произойдет в субботу? - Пустим новый прибор. Серегин посмотрел на потолок и объявил: - Ладно, так и быть, притащу вам с почтамта ящики. Но только в ту субботу, может быть, состоится и кое-что поинтереснее, чем пуск вашего прибора... - Что же? - без особого энтузиазма спросила Майя. Серегин помолчал, чтобы усилить эффект, а потом скромно сказал: - Я привезу вам вымпел. - Лучше сначала посылку, - сразу же попросила Майя. - Хорошо, - согласился Леонид. - Сперва посылку, потом вымпел. Он с достоинством поклонился и вышел. Майя не выдержала и расхохоталась. К ее удивлению, Белов даже не улыбнулся. Майя толкнула его в плечо: - Ты что? - Боюсь, что Леонид пронюхал больше, чем нужно. ...С того самого субботнего вечера, когда в редакционном кабинете впервые появился Белов со своей рукописью, космический клад не выходил у Серегина из головы. Он отлично представлял его себе! Высокий цилиндр из матового "неземного" металла. Серегин столько раз "видел" его, что мог бы, разбуженный среди ночи, описать этот цилиндр совершенно точно. Диаметр - метра полтора. Высота - метров десять. Совершенно гладкая, без единой заклепки поверхность. Местонахождение цилиндра, к сожалению, рисовалось Серегину уже не так однозначно. Два месяца назад, когда он ездил на овечьи пастбища в горы, он удивлялся, как ему не пришло в голову раньше, что космический вымпел мог быть оставлен только на вершине какого-нибудь неприступного восьмитысячника. Возвратившись в Москву, Серегин завел собственный учет всех восхождений на Памире и в Гималаях и обошел с десяток победителей заоблачных пиков, придирчиво допрашивая их обо всех подробностях, которые они заметили на вершине горы. Неделю назад, когда Серегин плыл по морю, он был абсолютно убежден, что "неземной" цилиндр покоится в глубине океана. Серегина просто невозможно было оторвать от борта, он мог стоять неподвижно часами, вглядываясь в прозрачную зеленоватую воду. Сколько раз его бросало в жар и холод, когда внизу возникало серебристое мерцание, хоть он и знал, что ничем, кроме стаи рыб, оно вызвано быть не может... А пустыни! Никому на свете он не завидовал так, как Григорию и Майе, уехавшим в Саммили. Зато теперь Серегин не завидовал никому. Это ему скоро будут завидовать все! Разговор с главным редактором был очень коротким. - Когда сдашь очерк о моряках-краболовах? - спросил редактор. - Завтра! - с готовностью ответил Серегин. - Хорошо. Значит, через три дня, когда сдашь очерк... - Но я же, честное слово, сдам завтра! - снова воскликнул Леонид. - Я и говорю, - невозмутимо продолжал редактор, - сдашь завтра, послезавтра получишь на переделку, а дня через три сдашь окончательно. Тогда и полетишь. На третий день он сдал очерк "окончательно". Редактор строго-настрого приказал не "партизанить". Сфотографировать с самолета, и крупным планом. Опросить стариков, краеведов, если они найдутся в поселке. Узнать, бывал ли на этом месте кто-нибудь из ученых, чтобы потом связаться с ними. Больше ничего! Сегодня в полночь он уже будет лететь над Уралом. Кроме него и главного редактора, о цели поездки не знает никто. Седых не в счет. Он не принял всю эту историю всерьез даже тогда, зимой, а теперь окончательно позабыл о ней. Серегин с трудом растолковал ему, о чем идет речь... Конечно, перед отъездом надо было посидеть в архиве - порыться в документах об этом крае. Но ноги сами привели его к Белову. Чертовски трудно было удержаться от соблазна! Если бы не ехать на почтамт за посылкой, он мог бы проговориться... По правде говоря, не очень-то ловко скрывать такую новость от самого Белова. Но ничего, семь дней подождет. Что может случиться за семь дней? Ничего ровным счетом. А через неделю он въедет к Матвею на белом коне! Интересно, что скажет тогда Кремнева про верхоглядов журналистов? Часы показывали три минуты двенадцатого. Шум моторов перешел в плотный, почти осязаемый рев. Спинка кресла прижалась к плечам Серегина, и красные огни взлетной полосы понеслись мимо, сливаясь в сплошную черту. Глава четвертая ПО ОДНОМУ ПРОЕКТУ Костер бросал колеблющиеся оранжевые блики на острую грань пирамиды, уходящую в черноту неба. - На белом коне я уже никуда не въеду, - прошептал Серегин, наклоняясь к Тарасюку. - Но войди в мое репортерское положение - хоть командировочные-то я должен отработать? Мне же завтра вылетать! - Должен, должен! - рассмеялся Григорий. - Слушай и наматывай на ус... Серегин рассеянно вслушивался в то, что говорил Белов, и перелистывал в свой корреспондентский блокнот. ...Шел седьмой вечер - седьмой с того самого дня, когда Серегин впервые вступил на берег Перламутрового озера и увидел таинственную гранитную пирамиду, у подножия которой мирно спал... Тарасюк. Вскоре сюда прилетели Матвей Белов и Майя. Каждый день прошедшей недели был наполнен радостями открытий и горестями разочарований. О первом открытии Серегин узнал спустя десять минут после того, как вылез из вертолета. Григорий притащил его и пилота к пирамиде, ткнул в нее ногой и гордо сообщил: - Сторона основания равна двадцати пяти метрам. - Как в Хирбете? - воскликнул Серегин. - Так точно! Строили по одному проекту! - Тарасюк щелкнул каблуками. - Но, чтобы доказать это окончательно, нужно еще измерить ребро... С вашей помощью, товарищ пилот! Через полчаса Григорий спустился по веревочной лестнице с вертолета, повисшего над пирамидой, прямо на ее вершину. Закрепил на ней конец тонкого телефонного кабеля, а весь моток бросил вниз - Серегину. - Натягивай! - крикнул он. - Еще сильней! Так, хорошо... Теперь завяжи узел!.. Готово? - Готово! Тарасюк смотал кабель и обеими руками ухватился за веревочную лестницу. Огромная зеленая стрекоза тронулась с места, повисла прямо над головой Леонида и начала медленно опускаться. Чуть не задев приятеля каблуком, Григорий спрыгнул на землю и приветственно замахал рукой. Стрекоза взмыла вверх. - А ну-ка держи! - сказал Тарасюк, протягивая Леониду конец кабеля с узлом. Леонид прижал узелок к углу пирамиды у самой земли, а Григорий побежал к другому углу и натянул кабель. - Двадцать пять! - крикнул Григорий. - Тетраэдр! Я ж говорил - по одному проекту! ...Второе открытие сделал Белов. Вернее, он первым установил факт, которому не придал никакого значения. Выйдя из вертолета ровно в полдень и поглядев на пирамиду, он пробормотал: - Между прочим, высота основания этого сооружения не лежит в плоскости меридиана. Леонид, который стоял рядом с ним, ничего не понял, и, может быть, именно поэтому фраза Матвея намертво вошла ему в память. При первом же удобном случае он решил поразить Тарасюка. Случай представился за ужином. Григорий чуть не поперхнулся, когда Леонид небрежно произнес эту великолепную фразу. Бросив недопитый чай, Тарасюк помчался к пирамиде. Белов, Серегин и Майя с недоумением поглядели друг на друга. Недоумение прошло довольно быстро. - Все храмы богов и усыпальницы правителей, - разъяснил, вернувшись, Григорий, - все пирамиды, и мавзолеи, и просто могилы обычных смертных древние строили всегда "по компасу". Чаще всего главным входом к востоку. Туда, откуда восходит солнце, откуда боги посылают людям свет и тепло. Точно так было и с Хирбетской пирамидой, хотя она и не имела входа. Одно ребро каменного исполина было обращено точно на север, а противоположная сторона основания ориентирована строго по параллели восток - запад. А здешняя пирамида действительно не отдает никакого "предпочтения" ни одной из сторон света! Только захоронения синантропов, живших триста тысяч лет назад, были совершенно безразличны к странам света. Кстати, это абсолютное доказательство того, что синантропы еще не успели придумать себе бога. В то время религии на Земле не было. Как только боги "появились", могилы стали немедленно поворачиваться к солнцу. Так что если святая церковь признает синантропа человеком, то дела ее плохи, - он и есть тот самый человек, который понятия не имел о своем "творце"... И в самых древних наскальных рисунках, - продолжал Григорий, - тоже нет ни одного "божественного" сюжета - ничего, кроме людей, животных да еще... Он вопросительно посмотрел на Майю. Девушка улыбнулась. - Вернемся к нашим баранам, дорогой Григорий. Уж не хочешь ли ты сказать, что и пирамиду, у которой мы сидим, соорудили синантропы? Тарасюк задрал голову и посмотрел наверх - туда, где в невидимой сейчас точке безукоризненно точно сходились три каменных ребра монумента. - Вряд ли. - Он с сомнением покачал головой. - Где им! Третье открытие сделал опять-таки Матвей. И даже не сам - только сегодня утром прилетевший вместе с ним лаборант закончил стандартный цикл анализов по методике Белова. Взяли двенадцать проб. И все они, как одна, ответили: пирамида вырублена сто девяносто пять веков назад плюс-минус двести пятьдесят лет. Те же двадцать тысяч лет назад, когда в пустыне образовались таинственные камни - саммилиты... Как ни велика была радость Леонида по поводу всех этих открытий, огорчения были, пожалуй, еще больше. Во-первых, глубинный лучевой зонд показал, что пирамида сделана из обыкновеннейшего гранита и не содержит никаких посторонних включений. Во-вторых, каменную площадку под пирамидой и вокруг нее прощупали приборами на глубину нескольких километров, и никаких аномалий - ни гравитационных, ни магнитных, ни сейсмических - под ней не оказалось. Судя по всему, никакого вымпела поблизости от таинственного знака не было. Не оправдались и надежды, которые Леонид возлагал на Майю. Прикомандированный к экспедиции вертолетчик сжег чуть не весь запас отпущенного ему бензина. Но ни в ближайших поселках - за пятьдесят и сто двадцать километров, - ни в далеком районном центре никто не знал, как, когда и почему появилась здесь эта пирамида. Она словно выпала из поля зрения людей. А немногочисленные охотники, бывавшие на берегу Перламутрового озера, вообще не считали пирамиду древностью. Кому в те времена могло понадобиться высекать из гранита монумент в краю, где никогда не существовало древних цивилизаций?.. Да! О белом коне Леониду мечтать не приходилось! Серегин захлопнул блокнот и прислушался. - Что же, - негромко говорил Матвей, - конечно, проверить геофизику надо. Пробурить скважины... Это сделают без нас, договоримся с геологами. Я уверен, что проверка ничего не даст. Приборы не врали: здесь под землей ничего нет... - Будем искать дальше! - отозвался Тарасюк. Матвей повернул к нему освещенное огнем костра лицо. - Прежде всего, Григорий, надо оценить уже сделанное. Мы не только получили подтверждение, что примерно двадцать тысяч лет назад на нашей планете побывали неизвестные нам Обладатели Разума, несравненно превосходящие тогдашних обитателей Земли. Кое-что мы узнали и о вымпеле... Серегин чуть не подпрыгнул на камне, на котором расположился, и весь превратился в слух. А Матвей неторопливо продолжал, как бы рассуждая сам с собой: - До сих пор мы точно знали только то, что примерно тогда - двадцать тысяч лет назад - кто-то нарисовал на скале существо в скафандре... Серегин с упреком посмотрел на Тарасюка. Хорош друг!.. Небось в Саммили? Да ведь это же гениальный материал!.. - Гришка, - яростно зашипел Леонид, - послушай... - Помолчал бы! - попросил его Тарасюк. - Теперь мы знаем, что в то же время на Земле были сооружены две геометрически правильные пирамиды, - задумчиво продолжал Матвей. - Гробницы? Нет, не гробницы. Значит, это символы... Но по крайней мере один из них не ориентирован по странам света. Значит, эти знаки не посвящены никакому божеству... Майя бросила в костер полено. Яркое пламя осветило задумчивые, сосредоточенные лица. - С какой целью нужно было ставить два таких знака за десять тысяч километров один от другого, а, товарищи?.. Я думаю, - Белов встал, - что мы имеем дело с опорными точками неизвестной нам геодезической системы координат. Наша задача - расшифровать эту систему. У кого есть идеи? Все молчали, задумчиво глядя в спокойное пламя костра. Молчали, может быть, и не потому, что идей не было. Просто еще не успели освоиться с мыслью, что в их руках сейчас оказался кончик цепочки, которая непременно приведет людей к братьям по разуму... Первой нарушила молчание Майя. Она встала рядом с Матвеем и, протянув руки к костру, медленно и торжественно произнесла: - "...Жило там могучее племя гигантов. Огромны были они телом своим. Но еще огромней - мудростью. И вот однажды решили они завладеть самим солнцем. И воздвигли высокие башни, чтобы штурмовать небо... И, прежде чем взойти на свои башни, спросили гиганты людей, которые собрались со всего света, - что хотели бы люди получить от них в подарок? И сказали люди: оставьте нам вашу мудрость. И сказали гиганты: чужой мудростью не проживешь. И сказали люди: оставьте нам вашу силу. И сказали гиганты: вы употребите ее во зло. И сказали люди: что вы оставите нам? И сказали гиганты: самую высокую вышину и самую глубокую глубину, день, равный ночи, полночную звезду и священное число..." Майя умолкла, сделала несколько шагов от костра и прислонилась к стене пирамиды. - Попробуем рассуждать хладнокровно, - сказал Тарасюк. - Предположим, что известные нам пирамиды - это две точки системы. Но зачем нужны еще пять пунктов: глубина, вышина, день, ночь и звезда? - Ну, положим, - вступился за гигантов Серегин, - день, равный ночи, можно считать за один пункт, а не за два. - Все равно, - азартно сказал Тарасюк, - пусть четыре. Четыре плюс два равняется шести. Что за странное число опорных пунктов? - Ладно, друзья, - примирительно сказала Майя. - Это за один присест не решишь. Вот если бы узнать священное число... Она подошла к костру и негромко запела: Есть еще безводные пустыни, Топи неосушенных болот, Книга, не написанная ныне, Песни непридуманной полет... Мы выходим утром голубиным, - И дорог нехоженых не счесть! Есть в морях безвестные глубины, Есть в горах невзятые вершины, И дороги к звездам - тоже есть! Глава пятая НЕ НА БЕЛОМ КОНЕ, ИЛИ ПЯТЬДЕСЯТ СТРОК НОНПАРЕЛИ Это был тот довольно редкий случай, когда человек оказывается пророком. Речь идет о Леониде Серегине, заявившем Тарасюку в начале прошлой главы, что он, Серегин, на белом коне уже никуда не въедет... Именно так все и произошло. Возвращение репортера в столицу ничем не напоминало путешествия на белом коне. И не только отсутствием почета, с которым обычно ассоциируется езда на этом непарнокопытном животном довольно редкой масти. Если из Москвы на Хрустальный Серегин добрался всего за сутки, включая автобус, то обратно он путешествовал трое суток. В двух аэропортах самолет простоял по целому дню из-за нелетной погоды. В третьем задержался на всю ночь по каким-то не известным пассажирам "техническим причинам". И, наконец, в Москве их приняли только после того, как машина битый час утюжила воздух над пригородами. Да и то не на Внуковский аэродром, а на Быковский, откуда надо ехать в город электричкой, которая уже не ходила - было поздно. Правда, существовало такси. Но у какого командировочного остаются деньги на такси в последний день командировки? Особенно если командировочный сидел на обратном пути два дня без погоды и оба раза обедал в вокзальном ресторане, да к тому же с пивом. Одним словом, ждать в Быкове пришлось до утра. К счастью, это было воскресное утро, а по воскресеньям газета не выходила. Значит, можно будет отоспаться после трехдневной жизни в воздухе и на жестких креслах транзитных аэропортов. А потом... Серегин уже предвкушал, каким оно будет, это самое "потом". ...Очереди у газетных киосков. Заголовок афишными буквами: ЕП ПОСТАВИЛИ АСТРОЛПТЧИКИ. Ее - это хрустальненскую пирамиду. Заинтригованный "шапкой" читатель с околозвуковой скоростью кинется разворачивать хрустящую газету, чтобы немедленно узнать, что за астролетчики взялись на нашей Земле, кого и куда они поставили. ...Огромное клише с великаном в скафандре. Ведь Матвей говорит, что ни в одной советской газете и ни в одном советском журнале еще не появилось об этом ни слова, и Серегин все равно окажется первым, хоть и узнал об этом последним. ...И рассказ - волнующий, подробный, мастерски закрученный рассказ о гигантской пирамидальной глыбе в тайге... Серегин заснул на середине следующей, мысленно произнесенной им фразы: "Когда руководитель группы ученых Белов и ваш корреспондент измерили направление..." Если бы мы стали рассказывать обо всем, что пришлось пережить Леониду Серегину в понедельник, книжка эта осталась бы недописанной, потому что сердца авторов разорвались бы от жалости к герою. Началось с того, что главный вообще не принял Серегина, а велел секретарше сказать ему, чтобы заходил вечером с готовым материалом. Но это бы еще ничего. Главный всегда недолюбливал устную речь и предпочитал ей готовый материал. Не раз на планерках он учил репортеров "не языком трепать, а топором махать", подразумевая под топором авторучку и пишущую машинку. Худшее произошло шесть часов спустя, когда главный сам позвонил в отдел, пригласил к себе Серегина и, любезно справившись о его здоровье, провел рукой на уровне собственных ушей сперва слева направо, а затем справа налево. От этого жеста у Серегина похолодело в животе, как у гладиатора, завидевшего на трибунах опущенные вниз пальчики римских матрон. Напрасно пытался Серегин козырять именами Тарасюка и Белова. Напрасно старался уверить редактора в суперактуальности материала, в том, что этот материал откроет новую эру - эру журналистики на межзвездном уровне. Редактор только отрицательно крутил головой, аккуратно причесанной на косой пробор. Хватит с него первых мест. Лучше он обойдется без первых сообщений о загадочной находке серегинских протеже, но зато и без первых опровержений по тому же самому поводу. Кстати, пусть Серегин благодарит судьбу, что его тогда не пустили в пустыню. Не хочется ли ему полюбоваться, какие "находки" делали там его подопечные и на что они тратили там командировочные деньги, да к тому же в иностранной валюте? Главный протянул Серегину явно нерусский журнал в кричащей, пестрой обложке, с которой грозно глянули на Леонида марсианские очи из круглого скафандра и... смеющиеся глаза Майи Кремневой. Кто дал главному этот журнал, Серегин толком не понял. Не то сам академик, не то какой-то его заместитель... Серегин вышел из кабинета редактора в десять часов вечера, уже не пытаясь сопротивляться категорическому приказу: "Пятьдесят строк на третью полосу. И чтобы никаких космонавтов". Он потушил верхний свет, уселся на стол, аккуратно сложил стопкой исписанные за день листы и принялся методично рвать их на мелкие части, бросая обрывки в корзину. В вышедшей на следующий день газете в правом нижнем углу третьей полосы мельчайшим шрифтом - нонпарелью - было напечатано: В 170 километрах от места впадения Амура в Татарский пролив группа советских ученых, занимающихся поисками древностей, обнаружила каменный памятник правильной геометрической формы. Происхождение его неизвестно. По мнению кандидата исторических наук Г. П. Тарасюка, принимающего участие в экспедиции, исследование находки может привести к новым открытиям... Остальные строки заняло довольно нудное описание полета над тайгой на вертолете, вида Перламутрового озера и его берегов. Подписи Серегину не дали. Под заметкой стояло: "Наш корр.".  * ЧАСТЬ ПЯТАЯ *  Глава первая ТРЕТЬЯ КООРДИНАТА Никто и не подозревал, что вернувшийся с Хрустального ручья Матвей Белов вел как бы две жизни. Одну - видимую. Другую - невидимую. Окружающие считали, что он делает зарядку, ест, исследует образцы, пишет отчеты об экспедиции, выступает с докладами. Но все это была чистейшая видимость. На самом же деле Матвей все это время посещал другие планеты и оставлял там вымпелы для будущих поколений... Он летал к гигантским каменным пустыням, окруженным первозданным океаном и прикрытым ядовитой оболочкой метана и углекислого газа. Он парил над покрытыми буйной чащей папоротников и хвощей жаркими болотами. Опускался в заросших лесом горах, где жили пещерные люди в звериных шкурах; и в плодородных саваннах, по которым кочевали редкие племена скотоводов; и среди мраморных величественных храмов античного мира. Он закладывал в стальные цилиндры звездные карты Галактики и Метагалактики, чертежи атомных реакторов и космических ракет, учебники по физике и математике, технологические паспорта металлургических и химических заводов, книги Маркса, Пушкина, Эйнштейна. Он бурил глубокие скважины подальше от вулканов и океанских берегов и опускал туда свою бесценную посылку. Он сооружал сотни и тысячи памятных знаков, по которым будущие люди могли бы найти предназначенные им сокровища. И чем дольше занимался Матвей этими делами, тем чаще таким знаком была пирамида - правильная трехгранная пирамида, тетраэдр. Если бы кто-нибудь спросил Матвея, почему именно пирамида, он вряд ли смог бы дать точный ответ. Конечно, во многом тут были виноваты те самые пирамиды, которые кто-то оставил в Хирбете и на Перламутровом озере в те времена, когда еще не существовало государств ни в Египте, ни в Месопотамии, ни в Индии, ни в Китае. Но главное, как казалось Матвею, было в другом - в трехмерности пространства. Все, что есть во Вселенной, все имеет длину, ширину, высоту. Три измерения. Три числа, которыми можно обозначить любую точку в пространстве. Какой еще знак мог выразить с такой простотой и точностью веру во всемогущество человеческого разума, как не строгая трехгранная пирамида?.. В том, что на его уверенность повлияли слова Майи о священном числе, Матвей, пожалуй, не отдавал себе отчета. Однажды, вскоре после того как они вернулись с Дальнего Востока, Майя сказала Матвею: - Кажется, я поняла, что за священное число было в легенде. Ты слышал что-нибудь о проблеме тройки?.. Почему-то все народы на земле любят число "три". И арабы, и иранцы, и эфиопы, и англичане, и немцы, и жители Патагонии, и китайцы, и многие другие. А русские примеры ты сам должен помнить. Смотри, во всех сказках главное событие повторяется трижды: три раза сражается с чудом-юдом Иван - крестьянский сын, три раза прыгает Иванушка-дурачок на Сивке-бурке, пока не допрыгнет до терема Елены Прекрасной, три царских задания выполняет Царевна-лягушка... Главных действующих лиц тоже обычно трое: жили-были у крестьянина или царя три сына; три девицы под окном пряли поздно вечерком; в чешуе, как жар горя, тридцать три богатыря, и тому подобное... А сколько Илья Муромец лежал на печи? Ровно тридцать лет и три года. Между прочим, по евангелию Христос начал свою проповедь тоже в этом самом возрасте. А троица - триединый бог, которого никто, даже сама церковь объяснить не хочет, потому что не может. Бог-отец, он же бог-сын, он же бог - дух святой... А пословицы?.. Третьего не миновать. Бог троицу любит. Одним словом, - Майя наклонилась к Матвею, - тройка - особое число, наделенное какими-то удивительными качествами, причем не плохое, а хорошее. - Вот никогда не думал! - Губы Матвея дрогнули. - Могу добавить... Когда я был солдатом, наш сержант почему-то всегда командовал так: "Раз, два, три! Раз, два, три!" - Высмеять легче всего. Кстати, твоих космонавтов осмеяли поинтереснее, чем ты мою тройку! - рассердилась Майя. - А вот попробуй объяснить! - А у тебя есть объяснение? - Есть, но, к сожалению, не одно, а целых два. Значит, по пословице может быть и третье, - усмехнулась девушка. - Какие же два? - Первое - ритмическое. Человек по-разному воспринимает ритмы. Может быть, ритм "раз-два-три" - самый естественный не только для твоего сержанта, а вообще для человека. В силу каких-то еще неизвестных особенностей ритмов работы мозга... Матвей скептически пожал плечами. - Подожди! - Майя постучала пальцем по столу. - Подожди. Второе объяснение такое. Один человек - это еще не человек. Давно замечено, что ребенок, выросший в волчьей стае или выкормленный медведем, остается зверенышем - бегает на четвереньках и не говорит. Два человека - это уже люди, но, так сказать, безо всяких перспектив. Потому что молекула человечества, его наименьшая, но достаточная единица, - это семья. Мать, отец, ребенок. Это глубоко народное понятие. Известно, что в народе троицей называют совсем не то, что считает троицей официальная церковь. Для богослова - это бог-отец, бог-сын и бог - дух святой, а в народе все