гда считали, что троица - это бог, дева Мария и Христос. - Верно, - заметил Матвей. - Подожди! Но ведь может быть и третье объяснение. Некогда случилось в жизни людей какое-то очень важное событие, которое осталось в человеческой памяти в виде числа "три". Священного числа! Еще один день подходил к концу. Диктор уже пожелал спокойной ночи радиослушателям. За окном прекратился шум машин. Луна, ставшая теперь такой близкой, хотя ни один человек еще не ступил на ее поверхность, повисла в окне голубоватым шаром. Матвей сидел на полу на огромной карте мира. Она не помещалась на столе. И потом, Матвей еще с детства любил карты, разложенные на полу. Снова, как в детстве, он отправлялся в путешествие... Он нарисовал красным карандашом треугольник пирамиды на том месте, где на карте был маленький черный кружок и надпись "Хирбет". Потом еще один такой же треугольник на месте маленького голубого пятнышка в Сибири. "Если Майя права, - подумал он, - то должна быть третья пирамида. Стоит где-нибудь в джунглях, или на дне моря, или под слоем торфа на болоте..." Ну, а если не пирамида? В конце концов, у любого сооружения есть тот минус, что его можно разрушить. А что нельзя разрушить? Конечно, на Земле нет ничего абсолютно неизменного - даже материки меняют свои очертания, даже полюса и те путешествуют по земной поверхности. Но разве нельзя выбрать что-нибудь в миллионы раз более долговечное, чем высеченный из скалы трехгранный знак? Безусловно, можно... Тот же Северный полюс или Южный. Или даже какую-нибудь гору... Но какую именно? Ведь нужна такая гора, которая отличается от всех остальных гор... Да, если бы он, Матвей Белов, стал выбирать главные точки для сетки знаков на долгие тысячелетия, то одной из них он непременно сделал бы самую высокую гору планеты! Самую высокую вышину! Мысленно произнеся последние слова, Матвей даже похолодел. Не желая того, совершенно непроизвольно, он повторил те самые слова! В его ушах прозвучал звонкий голос Майи: "И сказали гиганты: самую высокую вышину и самую глубокую глубину..." Матвей вскочил на ноги. Черт возьми! "Самая глубокая глубина" действительно ничем не хуже "самой высокой вышины"! Разве Марианская впадина менее долговечна, чем Джомолунгма? Конечно же, две самые приметные точки на Земле - Джомолунгма и Мариана... А третья? "День, равный ночи"? Непонятно. "Полночная звезда"? Но в полночь в разных местах планеты видно множество звезд... Стой! Но тогда при чем здесь пирамиды? При чем они? Матвей посмотрел на карту, и на его лбу выступили капли пота: Хирбет, Джомолунгма и Марианская впадина лежали на одной прямой... Не веря своим глазам, он бросился к письменному столу, схватил рейсшину и приложил ее к карте. Нет, глаза не обманули его! Строители Хирбетской пирамиды расположили ее как раз на продолжении линии, соединяющей "самую глубокую глубину" Земли с ее "самой высокой вышиной". Но зачем? Только для того, чтобы указать на эти две точки - на Джомолунгму и Мариану? Предположим, что только для этого... Но почему тогда от Хирбета до Джомолунгмы ровно такое же расстояние, как от Джомолунгмы до Марианской впадины? Почему они не выбрали для пирамиды любое другое место на той же прямой?.. И еще. Почему они поставили вторую пирамиду именно в Хрустальном? Матвей взял снова красный карандаш и соединил Хирбет, Джомолунгму и Марианскую впадину жирной красной чертой. Потом приложил рейсшину к ее концу у темно-синего пятнышка в океане и одновременно к маленькому треугольнику возле Перламутрового озера. - Занятно, - прошептал он. - Чертовски занятно! Если я не ошибаюсь, здесь шестьдесят градусов. Матвей вскочил на ноги, достал из стола большой медный транспортир и приложил его к рейсшине. Он не ошибся. Линия, соединившая Хрустальный с Марианской впадиной, шла под углом шестьдесят градусов к линии, проведенной между впадиной и Хирбетским нагорьем. Не понять такого ясного указания мог бы разве что человек, начисто позабывший геометрию. Шестьдесят градусов. Правильный треугольник? Не мешкая ни секунды, Матвей принялся вычерчивать его на карте, и скоро две красные линии, вышедшие из Хирбета и Марианы, сомкнулись за Северным полюсом в Ледовитом океане. Неужели они оставили вымпел на дне океана? Да еще Северного Ледовитого? Несколько минут Матвей простоял на коленях, глядя на древний материк, вот уже миллиарды лет не поддающийся ни клокочущей под ним грозной стихии огня, ни штурмующей его берега и не менее грозной водной стихии. Что говорить, будь он, Матвей Белов, жителем какого-нибудь Канопуса или Ориона и явись он на Землю хоть двадцать миллионов, хоть двадцать тысяч лет назад, вряд ли удалось бы ему отыскать более надежное хранилище для вымпела, чем Азиатский материк... Но где? В какой именно точке Азии? Еще и еще раз взгляд его останавливался то на одной, то на другой вершине красного треугольника, вычерченного на карте. Неужели все-таки в океане? Попробуй доберись туда! А если не в океане?.. Уже под утро Матвей после долгих раздумий начал помечать что-то в центре треугольника, бормоча при этом: "Высота, она же медиана, она же биссектриса..." Потом медленно поднялся с карты, посмотрел на часы, которые показывали без четверти пять, подошел к телефону и, отчаянно махнув рукой, набрал номер. С минуту никто не подходил. Потом в трубке раздался сонный сердитый голос. - Майечка, привет! - весело сказал Матвей. - У тебя есть карта Азии?.. - Ты что, с ума сошел? - разозлилась Майя. - Возможно! Но я хочу, чтобы ты раньше всех узнала: вымпел находится в трехстах сорока километрах от Красноярска! Глава вторая В ШЕСТОЙ ДЕНЬ ПЯТОЙ ЛУНЫ... Кто бы мог подумать, что самое трудное еще только начинается? Возиться в лаборатории, охотиться за пирамидами, ломать голову, глядя на карту, - все это было детскими игрушками по сравнению с тем, что они затеяли теперь. Матвей, рассеянно шагавший по обочине летного поля, посмотрел на самолет, которого, словно младенца из соски, поили два огромных автозаправщика, казавшихся просто малютками рядом с крылатым великаном. Скоро "ТУ" поднимется, ляжет на курс и доставит его, Матвея Белова, в Красноярск. Заварил кашу - теперь, будь любезен, расхлебывай! Есть такая старая поговорка: "Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить". Бывают же счастливцы, у которых хоть на бумаге все получается гладко! А что делать, если даже на бумаге получается черт знает что?.. Если ищешь центр треугольника, начерченного на листе ватмана, то размер найденной точки - какие-нибудь десятые доли миллиметра. Если геодезисты, разбивающие площадку для парка, ищут точку, находящуюся в центре известного им треугольника, в вершинах которого они могут установить свои инструменты с трубами-дальномерами, то они уже находят не точку. Потому что найти точку в этом случае невозможно. Любой прибор - даже самый верный - дает небольшие ошибки. Земля не совсем ровная. Воздух, через который геодезист смотрит на веху, не совсем прозрачный. Вместо точки получается что-то вроде чайного блюдечка. Впрочем, для разбивки парка большая точность и не требуется. Но когда надо "разбивать", как говорят строители, треугольник в полтора материка, тут уж чайным блюдцем не отделаешься. По самым оптимистическим подсчетам геодезистов, центр треугольника, который был нужен Матвею, представлял собой "точку" диаметром километров сто. Это на бумаге, где на площади чуть побольше половины почтовой открытки умещается весь Байкал. Что же будет там, на "оврагах"? Погруженный в эти раздумья, Матвей бродил в отдалении от многочисленных пассажиров, ожидающих посадки. А следом за ним неутомимо шагал Серегин, которого главный редактор наотрез отказался посылать снова в Сибирь, да еще с Беловым (Тарасюк улетел в Красноярск двумя днями раньше). - Матвей, а Матвей, - в десятый раз повторил Серегин, - а как ты думаешь, откуда они прилетели? Я думаю, с Фаэтона! - С Фаэтона, - машинально повторил Белов. - Вот именно! - обрадовался Серегин. - С той самой десятой планеты, что крутилась между Юпитером и Марсом, а потом рассыпалась на астероиды... Да подожди ты минуточку, не топай, как на параде! - Он крепко ухватил Матвея за локоть. - Это очень важно! Ведь ты сейчас улетишь, а потом тебя ищи-свищи! - Так не на Фаэтон же! - остановившись, сказал Белов. Серегин заулыбался: наконец-то ему удалось завладеть вниманием Матвея! - У меня есть доказательства, что Фаэтон был на самом деле! И, торопясь, чтобы успеть, пока не объявят посадку, Леонид Серегин стал рассказывать Матвею об одной старинной карте неба... В самом начале нашей эры мусаваратский астроном Альдамак составил карту звездного неба. На ней значилось девятьсот семьдесят семь звезд. Но главным сокровищем для современных ученых оказалась не эта карта, а так называемые "Пояснения" к ней. Альдамак писал, что звезды - далекие солнца. Что не Солнце вертится вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца. Что у звезд непременно есть свои земли со своими людьми - крестьянами, астрономами и царями... Последнее замечание древнего ученого и привело к печальным последствиям. Царь Мусаварата часто прибегал к советам Альдамака, прежде чем начать войну или обложить народ новым налогом. Ведь Альдамак считался лучшим астрономом и предсказателем будущего. Поэтому царь готов был простить мудрецу его слова о других солнцах и других землях. Но утверждения, что есть и другие владыки, - этого он простить не мог. Этак подданные еще начнут думать, что можно заменить его, владыку Мусаварата, каким-нибудь другим царем! Пришлось сослать мудреца в дальние каменоломни, а его богохульное сочинение предать проклятию и повелеть уничтожить. И все-таки одну копию "Пояснений" Альдамака почти через две тысячи лет удалось разыскать. Трактат древнего ученого отличался строгостью и точностью. Первая страница начиналась так... Туг Серегин достал записную книжку и прочел: - "В шестой день пятой луны первого года династии Аманиренас снова появилось восточнее Рыбы третье ночное светило после Луны и Венеры - Таира..." Эта фраза сама по себе не вызвала бы никаких толков. Можно было предполагать, что речь идет о Юпитере... Но каково было удивление астрономов, когда буквально на следующей странице "Пояснений" они наткнулись на знак Юпитера. В чем дело? Разве Юпитер - это не Таира? Какое же еще светило может быть третьим после Луны и Венеры? Попытались отыскать фразу, в которой одновременно встретились бы "Юпитер" и "Таира". Такой фразы не нашли. Тогда ученые решили, что в рукопись вкралась ошибка при переписке. И в самом деле - разве есть хоть одно древнее сочинение, в которое многочисленные переписчики не внесли бы какой-нибудь путаницы? На том дело и заглохло... - Но теперь, - Серегин понизил голос, - теперь, когда я смотрю на все это глазами человека космической эры (у Белова дрогнули уголки губ), я спрашиваю, Матвей: а что, если переписчик не ошибся? Слушай, Матвей! Я сам проверил, как это пишется - "Юпитер" и "Таира". Иероглифы не похожи совершенно. Перепутать их просто невозможно! Так почему же не предположить, что в нашем небе и вправду была когда-то планета ярче Юпитера?.. Фаэтон! Загляни в Новосибирск, будь человеком! Есть там великий дока по части астрономических древностей - профессор Файзуллин, поговори с ним! ...Как всякий, кто имеет отношение к астрономии, Матвей Белов слышал когда-то об этой истории. О "Пояснениях" Альдамака и об ошибке переписчика. И никаких сомнений в том, что история эта ломаного гроша не стоит, никогда у него не возникало. Не возникло их и теперь. Матвею не хотелось огорчать Серегина, но времени было в обрез, и ему пришлось сделать это. Однако журналист не обиделся. Он достал из кармана другую записную книжку, порылся в ней и с чувством прочел: - "Заученное с чужих слов, да еще произнесенных с университетской кафедры, сидит в нас крепче, чем ржавый гвоздь в сухом бревне". Убежденность Серегина показалась Матвею забавной. Он спросил: - Но почему ты все-таки решил, что на Землю прилетали с Фаэтона, если даже Фаэтон - это "Таира"? Серегин задумался, но ненадолго. - А откуда же еще? На Марсе-то людей как будто нет... "Пассажиров рейса номер четыре Москва - Красноярск, просят пройти на посадку!" - раздался издалека рокочущий голос громкоговорителя. Матвей оглянулся. Они с Серегиным забрались довольно далеко. Матвей обнял Серегина, ласково похлопал его по спине и побежал к самолету. Глава третья ПРИСТУПИТЬ К РАСКОПКАМ! - А ну слезай, не бойся! - закричал Тарасюк, завидев Матвея Белова на верхней ступеньке высоченного трапа. И когда Белов окончательно спустился с неба на землю, сообщил уже не так громко: - Черта с два! В переводе на научный язык это означало, что двухдневные розыски Григория в ученых красноярских сферах не добавили ни единой крупицы цемента в построенное из рыхлого песка догадок геометрическое основание нынешней экспедиции. Поскольку Матвей никак не прореагировал на краткий по форме, хоть и достаточно насыщенный содержанием доклад, Тарасюк счел полезным добавить: - Если не считать четырех палеолитических барельефов... Их нашли красноярские школьники на скалах на одном из енисейских островов, километрах в ста двадцати к западу от Темирбаша. По дороге, в машине, Матвей сперва пересмотрел все до единой фотографии барельефов - смутных, едва заметных выбоин, в которых только с большой натяжкой можно было признать силуэты животных - не то лошадей, не то оленей. Бурные воды многих тысяч паводков, лютые сибирские морозы и хлесткие ветры сгладили поверхность утесов, слизали с нее пуды камня, до неузнаваемости изменив очертания барельефов. - Не Саммили! - высказался наконец Матвей. - Не Саммили, - согласился Тарасюк. - Здесь все или еще есть? - Пока все... - И сколько им лет? Тарасюк пожал плечами. - Ну, примерно? - Говорят, седьмой - десятый век... - До? - Да нет, понимаешь ли... Нашей эры. - Доказательства? - Слабые... Друзья вели свой неторопливый разговор, а между тем новенькие, с иголочки, улицы резко оборвались и по обе стороны шоссе замелькали деревья. Смолистый дух леса наполнил машину. Потом хвойные стены раздвинулись, и впереди открылось небольшое летное поле: укатанная взлетная полоса, бревенчатый домик аэровокзала, медлительная вертушка локатора. А за летным полем - совсем близко, рукой подать - начинали громоздиться горы. Сперва - пониже, с отлогими боками, отчетливо зазубренными зеленой тайгой. Дальше - все выше и круче. - Страна! - с гордостью первооткрывателя торжественно сказал Тарасюк, выйдя из машины. Матвей промолчал. Почему-то люди больше всего боятся того, что ждет их впереди, хотя чаще следовало бы опасаться того, что находится сзади. Когда, к примеру, говорят, что в недалеком будущем ракеты станут обычным пассажирским транспортом, делается как-то не по себе. Вспоминается барон Мюнхаузен верхом на ядре. Или ведьма на помеле. И забывается, что вчера еще на реактивных самолетах поднимались к небу лишь самые отчаянные храбрецы, а сегодня реактивная авиация возит бабушек в гости к внукам... Именно в силу этих причин и предрассудков мушкетеры с удовольствием разглядывали маленький, по-стрекозьему четырехкрылый самолетик, уютно прикорнувший на зеленом газончике летного поля. Его даже не хотелось называть самолетом - это был аэроплан. Тара-сюку он казался почти одушевленным существом, и во всяком случае - гораздо более симпатичным, чем любая многоместная машина. Всю беспочвенность своего влечения к архаике они ощутили в полной мере уже на взлете. "Чертов кукурузник", как немедленно окрестил Тарасюк ни в чем не повинную машину, одновременно обругав ни в чем не повинный злак, с самого начала повел себя подобно необъезженному коню на манеже. То вставал на дыбы, то вдруг подбрасывал круп, то начинал метаться из стороны в сторону. Причем в отличие от манежа здесь нельзя было ни остановить коня, ни соскочить с него. - Неравномерный нагрев атмосферы! - пояснял Матвей, мужественно сцепив челюсти и упершись пятками в противоположное сиденье, в то время как "кукурузник" с ускорением девять целых восемьдесят одна сотая метра на секунду в квадрате проваливался в очередные тартарары. - Вертикальные токи! - бормотал Григорий, стараясь не раскрывать рта. Только над самым Темирбашем болтанка стихла, и оцепенелым взглядам мушкетеров предстал старинный горнозаводский городок - собственно, даже не один городок, а целое семейство больших и малых скоплений домов и домиков, окрашенных в веселые, светлые цвета - песочный, абрикосовый, светло-зеленый. Между поселками торчало несколько обшитых досками башенок - шахтных копров, дымили трубы из ярко-красного и белого кирпича. В самой середке небольшого плато темнела круглая ямина с крутыми бортами. По ее дну ползли грузовики. Своенравные прыжки "кукурузника" оказались как бы увертюрой ко всему дальнейшему. - Закон максимального свинства! - в сердцах сказал Тарасюк главному инженеру Темирбашского горно-металлургического комбината, когда тот развернул перед ними полотнище, из которого с успехом можно было выкроить экран кинотеатра средней руки. Всю карту густейшим образом покрывали условные обозначения "погашенных" и действующих шахт, самых разнообразных сооружений, жилых зданий, транспортных, электрических и всяких иных коммуникаций. Только очень дошлый черт не сломил бы себе ногу в этом хаосе давно обжитого людьми куска земли. Темирбашский прииск существовал чуть ли не с петровских времен... А сколько веков до того брали здесь люди лежавшую на самой поверхности медную руду, а еще раньше твердый блестящий кремень, сказать не мог никто. Матвей удрученно смотрел на полотнище. На круглом плато, зажатом между сопками, двести с лишним лет возникали то там, то тут каменоломни, шахтенки, заводики, отвалы, груды всяческого мусора, а потом образовался кратер этого карьера под стать хорошему лунному цирку. И сколько раз все это было перерыто и перелопачено! Что тут могло сохраниться? Восьмикилометровая площадка между сопками... Лучшего места для знака не нашлось бы и "двадцать тысяч лет назад. Но если знак и поставили, то, наверное, не одна сотня лет прошла с тех пор, как пропали его последние следы. Обломки знака давным-давно смешались с камнем, нагроможденным здесь повсюду, или расплавились в печи, попав туда вместе с рудой. Но... назвался груздем, полезай в кузов. - Приступить к раскопкам! - скомандовал Тарасюк, когда главный инженер оставил их вдвоем. ...Ох и непростые это были раскопки, хоть и велись они не в привычном для археолога "поле", а в большом светлом кабинете, куда им принесли все карты и планы местности, начиная со времен царя Гороха! Два дня Григорий и Матвей вытирали локтями и коленями пыль со старых бумаг и холстов. Знака не было. Справедливости ради следует добавить, что не было и планов за целые десятилетия. От семнадцатого века вообще не сохранилось ни единого документа, о чем, впрочем, Тарасюка предупредили еще в областном архиве. А ведь именно тогда поставлен был в Темирбаше первый завод и отлит первый колокол... Когда Григорий с помощью Матвея докатил последний рулон до стенки, не без труда поднял его и прислонил в углу, рабочий день в управлении комбината уже закончился. Было тихо. Держа в одной руке пиджак, Тарасюк с размаху хлопнул по нему другой рукой и скрылся от Матвея за тучей серой пыли. Матвей оглушительно чихнул и попятился к двери. Григорий набросил пиджак на широкие плечи, щелчком сбил с лацкана приставшую нитку и невозмутимо последовал за Матвеем. Глава четвертая ОТЕЦ АРСЕНТИЙ НЕСПТ СВОЙ КРЕСТ Разумеется, это было чистейшей авантюрой - на четвертый день после прибытия в Темирбаш мчаться сломя голову в Шайтанову падь! Но, с другой стороны, что прикажете делать, если три главные надежды рухнули в первые же три дня? О крушении первой, главной надежды - на геологические и топографические документы - мы уже рассказали. Вторая возлагалась на лесничего. Вместо классического, кряжистого, заросшего бородой старца он оказался длинноруким и длинноногим молодым человеком, студентом-заочником Ленинградского лесного института и мастером конного спорта. Тем не менее тайгу здешнюю парень знал насквозь, вырос тут и должность получил, можно сказать, по наследству от отца. По словам лесничего, во всем районе никаких загадочных предметов размером более метра заведомо не существовало. За предметы меньших размеров он, будучи человеком честным и точным, ручаться не пожелал. Третья главная надежда - председатель Темирбашского клуба туристов (тут уж самый настоящий старик - и кряжистый, и с бородой, - шестидесятитрехлетний пенсионер, бывший паровозный машинист) сперва решил, что его разыгрывают. А когда уверился, что разговор идет всерьез, извиняющимся тоном проговорил: - Разве что в гражданскую, когда я в партизаны уходил, побывали здесь ваши марсиане, да тогда же и отчалили, ничего нам на память не оставив. После крушения всех этих надежд не мудрено было пуститься в авантюры. Тем более, что в самом названии местности Матвею и Григорию чудилось нечто космическое. Может быть, все-таки Тарасюк уговорил бы Матвея остаться в городе, если б не масло, подлитое в огонь ответственным секретарем городской газеты "Красный горняк". Этот самый ответственный секретарь, невероятно рыжий юноша, прежде всего выложил Тарасюку и Матвею все, что он думал о проблемах посещения нашей планеты гостями из космоса в прошлом, настоящем и будущем. А затем ознакомил их с помещенной полгода назад в "Красном горняке" статьей-боевиком одного известного в республике литератора. Известный литератор утверждал со свойственной ему категоричностью, что не только имя, но и происхождение пади ("огромной, воронкообразной, с пологими краями экзогенной впадины") связано с падением метеорита, который, в свою очередь, мог быть, так сказать, и не совсем обычным метеоритом... Матвей впился в статью, как клещ, а Тарасюк тем временем постарался объяснить ответственному секретарю ситуацию. Все обычные источники информации исчерпаны. Требуются принципиально свежие идеи... - Понял! - отрапортовал ответственный секретарь. Он молниеносно натянул пестрый пиджак с ромбиком университетского значка и скрылся за дверью. Тарасюк подошел к окну и раскрыл его. Оттуда раздался громоподобный треск отъезжающего мотоцикла. - Современный интеллигент, - с одобрением сказал Тарасюк. - Вот собака, глушители снял! Дороги к Шайтановой пади не было, и весь путь - двадцать восемь километров - мушкетеры проделали пешком. После чего, удостоверившись в полном отсутствии таинственных явлений природы или цивилизации в уютной ложбинке между тремя сопками, Тарасюк присел на розоватый валун и зло пнул его изрядно стоптанным каблуком: - Шах и мат! Если только твой знак - не то, что находится подо мной... Белов критически сощурился. - Если бы вот так, вместе с твоей фигурой, можно было бы призадуматься. А без нее... Доставай колбасу! - и поплелся к бегущему шагах в десяти ручейку за водой. Тарасюк захватил ртом край принесенного Матвеем котелка и начал запрокидывать его над головой. Слышалось только глуховатое бульканье. Григорий поставил котелок, отер губы и сказал: - Еще. Матвей снова отправился к ручейку. От второго котелка ему тоже ничего не досталось, от третьего - самая чуточка. Матвей аккуратно сполоснул край помятого алюминиевого сосуда, проделавшего с Григорием не одну тысячу километров, и напился. На донышке еще осталось немножко воды. Тарасюк скептически хмыкнул и не глядя допил остаток. После хлеба с колбасой и воды из ручейка надо было укладываться на захваченные с собой гостиничные одеяла и спать. Ибо, как справедливо уверял Григорий накануне, требуя, чтобы выход в Шайтанову падь был назначен не позже чем на половину четвертого ночи, сделать пятьдесят шесть километров за одни сутки - задача, непосильная даже для Портоса. Особенно если прибавить к первым двадцати восьми километрам еще добрый десяток, нахоженный по пади и не очень приспособленным для пеших прогулок склонам окрестных сопок. К счастью для мушкетеров, ночью дождя не было. Тарасюк проснулся в половине восьмого, достал карманный томик стихов Гейне и, не вставая, читал до половины девятого. Только после этого он растолкал спавшего без задних ног Матвея. В гостиницу вернулись, когда на улицах давно горели фонари. Дежурная, выдавая ключ от комнаты, сообщила, что товарищей ученых искал один молодой - рыжий, и один пожилой товарищ. Сказали, завтра зайдут еще. Тарасюк согласно кивнул. Раз зайдут еще, чего же расспрашивать? Матвей, который от усталости не мог раскрыть рта, поплелся на второй этаж в номер. Тарасюк, как всегда, проснулся в половине восьмого. В дверь деликатно стучали. Матвей сидел на кровати, шептал: "Сейчас, сейчас..." - и, не попадая ногами в туфли, пытался надеть задом наперед штаны. Со скоростью фокусника Тарасюк натянул на себя ковбойку, прыгнул в брюки, рванулся к двери и распахнул ее. Слегка подталкиваемый в спину рыжеволосым ответственным секретарем, в номер протиснулся необъятной ширины, могучий мужчина неопределенного возраста (может, пятьдесят, а может, и все семьдесят), с благодушнейшей иссиня-багровой физиономией, такого же цвета носом, толстыми губами и ясными голубыми глазками. Под мышкой мужчина держал небольшой сверток. Он снял круглую бархатную тюбетейку, обнажив объемистый, без единого волоска, коричневый от загара череп, положил сверток на стул и, протянув Тарасюку широкопалую лапищу, представился: - Бывший священник храма Святого Дамиана отец Арсентий, а ныне пенсионер Митрофанов Арсентий Фомич... Потом, тяжело сопя, подошел к Матвею, пожал ему руку, возвратился на прежнее место, бочком сел на стул возле своего свертка и вопросительно посмотрел снизу вверх на сопровождающего. Ответственный секретарь, внимательно и серьезно наблюдавший с порога за передвижениями подопечного, подсел к столу, вынул из кармана большой клеенчатый блокнот, развернул его на исписанной до половины странице, положил на нее авторучку и коротко распорядился: - Поехали! Бывший отец Арсентий скрипнул стулом, кашлянул в квадратный кулак и, полностью понимая торжественность момента, рокочущим басом возгласил: - А было то в зиму одна тысяча девятьсот двадцать... Отличнейшие сани, прикрытые медвежьей шкурой, занесло на повороте, отчего сам повелитель всея Темирбашской тайги его благородие штаб-ротмистр Выгузов, продолжая двигаться, согласно законам механики, по инерции, вылетел из саней и, чуть не врезавшись в здоровенный кедр, зарылся по пояс (считая от шапки) в сугроб. Это происшествие несколько задержало штаб-ротмистра, и в рудник он прибыл позднее, чем рассчитывал. Здоровенную глыбу совсем белого металла уже почти освободили от скорлупы медного колчедана, и теперь темирбашские мужики, согнанные выгузовскими бандитами на рудник "для отбытия повинности отечеству", не без интереса рассматривали находку. Едва издали раздался зычный крик "р-р-р-рразойдись", как возле блестящей глыбы сразу стало пусто. Повелитель Темирбашской тайги подъехал к чуду, стащил с руки меховую варежку и, достав из-под шубы лорнет, вперил взор в диковинный самородок. Серебро? Платина? О самородках подобного вида штаб-ротмистр никогда не слыхал. Остроконечная блестящая штуковина, повыше человека ростом, с прямыми, сходящимися наверху гранями... Выгузов выпростал из-под медвежьей шкуры ногу и турнул возницу в спину. Сани послушно сдвинулись вперед и подъехали вплотную. Штаб-ротмистр наклонился с лорнетом к странному самородку, чтобы получше разглядеть его... И вдруг ручка лорнета рванулась у него из пальцев, и все оптическое сооружение, единственное на четыреста верст в округе, пристало к блестящей штуковине. Несколько секунд повелитель остолбенело соображал, что же случилось. Затем он попробовал получить свою драгоценность обратно. С некоторым усилием это ему удалось. Оторвав лорнет от гладкой матовой поверхности глыбы, Выгузов понял, в чем дело. В этом проклятом Темирбаше не нашлось ювелиров, и оправу ротмистрового лорнета пришлось отковать из железа, - старая сломалась еще месяц назад, когда за ним гнались красные партизаны. Значит, не драгоценность? А просто железо, только почему-то магнитное и не заржавевшее ни капли. Выгузов поразмышлял и велел сгонять лошадей, сбивать помост, везти находку на завод. Диво-то оно, конечно, диво... Да железо в здешней тайге тоже под ногами не валяется, и наконечники для казацких пик из него получатся получше, чем из меди! Порох и свинец, захваченные бандой летом, кончались, и надо было вооружаться чем придется - хоть ножами из обручей от пивных бочек. Потому и решил штаб-ротмистр пустить рудник и завод... А на следующий день повелитель приказал позвать к себе местного священника, слава об учености которого дошла и до банды. ... - Изволите еще, отец Арсентий? - Штаб-ротмистр напил из темной бутылки в стопку. - Благодарствуйте! - Черноволосый молодой батюшка помялся, но стопку пододвинул. - Пожалуй, последнюю. Что же до необыкновенного предмета, обнаруженного в заводе, господин ротмистр, то в божьей воле посылать нам различнейшие дива. Метеоры, например... - Ладно, отец Арсентий! Откуда ни взялся подарочек, возблагодарим господа... И не словом токмо, но и делом! Завтра же, честное благородное, прикажу кузнецу отковать из этой штуковины крест для вас. Господь да простит нам наши прегрешения!.. Банда Выгузова убралась из Темирбаша, как только просохли дороги, а к осени уже перестала существовать. Но обет свой штаб-ротмистр успел выполнить... На этом месте рассказ бывшего отца Арсентия был прерван истинным чудом: кандидат исторических наук Григорий Тарасюк и кандидат физико-математических наук Матвей Белов одновременно почувствовали, как непонятная, но тем не менее непреоборимая сила приподняла их тела и бросила к стулу, на котором сидел рассказчик. Руки ученых сами собой, совершенно непроизвольно протянулись к свертку, схватили его, содрали оберточную бумагу и извлекли на свет божий тяжелый блестящий крест из белого металла. ...А на следующий день крест был доставлен специальным самолетом в Новосибирск - в Институт металловедения. Металловеды приступили к исследованию - самому детальному, какое только возможно. К удивлению Тарасюка. Белов не стал торчать в лаборатории. Сказал, что у него неотложное дело в обсерватории, и умчался. Профессор Файзуллин, конечно же, знал "Пояснения" Альдамака. И никогда не сомневался в том, что "звезда Таира" - плод досадной ошибки. - Нет такой звезды - Таира, нет, нет и нет! Это я вам говорю абсолютно точно. Такая звезда не упоминается ни в одной книге. - Из одной, положим, мы с вами знаем о ней, - возразил Матвей. - Одна ласточка еще не делает весны! - любезно улыбнулся профессор. - Но свидетельствует о том, что весна существует, - очень серьезно сказал Матвей. - Не было бы весен - не было бы и ласточек. Ни единой ласточки! - Сдаюсь! - снова улыбнулся профессор. - Но какое это имеет отношение к звезде Таира? - Самое непосредственное. Легче всего считать непонятное недоразумением. Как справедливо заметил один молодой товарищ, заученные с чужих слов истины сидят в нас крепче, чем ржавый гвоздь в сухом бревне... Труднее найти непонятному объяснение. Файзуллин пожал плечами, снова прочитал текст. - И все-таки я продолжаю думать, что это какое-то странное недоразумение. Обыкновенные звезды не исчезают с небосвода миллиарды лет. Природа не торопится... Право же, не стоит ломать голову. - Нет, стоит! - упрямо сказал Белов. - Послушайте, профессор, у меня к вам маленькая просьба. Верите вы в звезду Таиру или нет, но попытка - не пытка. Понаблюдайте, пожалуйста, за окрестностями созвездия Рыбы. Вдруг наткнетесь на что-нибудь подозрительное! Очень прошу вас! Обещаете? Прошел день, и химики сообщили, что крест изготовлен из стали - чрезвычайно жаропрочной и кислотоупорной стали. Затем металловеды определили, что металл, из которого сделан крест, был когда-то выплавлен под вакуумом. Затем радиохимики установили, что изотопный состав металла вполне схож с составами обычных "земных" высококачественных сталей. Все это не давало ровно никакого ответа на вопрос о цели, которой могли руководствоваться неизвестные существа, оставив стальной знак на нашей планете в центре треугольника, построенного на карте Матвеем Беловым. Матвей понимал, что находится на верном пути. Что ход его рассуждений верен. Что он нащупал первую ниточку мыслей тех, кто думал о будущих жителях Земли десятки тысяч лет назад. Но что дальше? О чем говорит этот кусок стали? На что указывала стальная пирамида, из которой он выкован? Почему она находилась именно здесь, а не в другом месте? Что означала? Какой смысл хотели вложить в эту странную посылку те, кто оставил ее людям Земли? Есть в этой "посылке" содержание или это снова только веха в цепочке следов, как Хирбетская пирамида, как пирамида у Перламутрового озера? На что указывает эта веха? Куда ведут эти следы? Еще месяц продолжались поиски у Темирбаша. Но других остатков стальной пирамиды больше не было. И вообще больше не было ничего, что могло бы вызвать сомнение в своей земной природе. Когда Матвей написал об этом в Москву Майе, она ответила двумя строчками: "И сказали люди: "Оставьте нам вашу силу". И сказали гиганты: "Вы употребите ее во зло". Глава пятая ИНФРАКРАСНАЯ ЗВЕЗДА Белов вернулся в Москву последним. Самолет пришел ночью, и Матвей поехал из аэропорта прямо домой. Все в комнате было по-старому. Только на письменном столе лежало что-то "лишнее". Матвей подошел к столу и взял листок бумаги, исписанный резко наклоненным вперед почерком. Наверху стояло: "С приездом!" А чуть пониже столбиком: "Самая высокая вышина. Самая глубокая глубина. Число "три". День, равный ночи. Полночная звезда". Все, кроме дня, равного ночи, и полночной звезды, было перечеркнуто красной чертой, а рядом с двумя последними строчками красовались два больших вопросительных знака. Матвей, улыбаясь, прочел Майину записку и спрятал ее в карман. На столе лежали еще три конверта: один - со штампом Академии наук, другой - с вензелями Дома журналистов, третий - с яркими иностранными марками. Усевшись в кресло, Матвей разрезал первый конверт. "Кандидату физико-математических наук Белову М. М. Президиум назначил обсуждение отчета о Темирбашской экспедиции на пятницу, 18 октября в 14 часов. Обсуждение состоится в конференц-зале. Председатель Сектора физических методов исследования доисторических памятников Г. Тарасюк". Кандидат наук задумчиво помахал повесткой. До заседания оставалось три дня. Три дня - и два вопроса из Майиной записки... Первый-то вопрос, положим, не слишком хитер. День, равный ночи, бывает на Земле два раза в год: двадцать второго марта и двадцать второго сентября. Весеннее равноденствие и осеннее равноденствие. Зато полночная звезда - орешек куда крепче. Даже невооруженным глазом можно разглядеть в полночь тысячи звезд. На какую из них намекает легенда?.. Во втором конверте тоже оказалась повестка. Редакция журнала "Наука XX века" приглашала Белова на встречу с журналистами. Из третьего конверта выпала цветная фотография - четыре круглоголовых существа в скафандрах. На маленьком клочке бумаги было набросано несколько строк: "Последняя фреска, найденная Халидом в шестой пещере. Из него, дружище, будет толк! Обрати внимание на шлемы. Твой Ф.". Матвей взглянул на фотографию еще раз. Над круглыми шлемами пришельцев древний художник совершенно отчетливо изобразил усики антенн с маленькими шариками на концах. Если б можно было заглянуть под эти скафандры! Увидеть глаза тех, кто двадцать тысяч лет назад перешагнул через межзвездные просторы и сошел на Землю, чтобы оставить ее жителям вогнанную в кору загадочную стальную пирамиду... Какая воля вела к нам Обладателей Разума из неведомого мира? Что окрыляло их? И откуда черпали они баснословные количества энергии, которые позволили их кораблю преодолеть межзвездную бездну? Энергия! Вся история человечества - это история открытия все более мощных источников энергии. Мускульная энергия быков, тянущих плуг. Энергия ветра, ворочающая крылья мельниц. Энергия воды, пара, потока электронов. И, наконец, заключенная в стальные камеры реакторов ядерная энергия, только еще начинающая подчиняться созидательной воле человека. За какие-нибудь двести лет люди прошли неимоверный путь - от водяной мукомольни до турбин Ангары, от парусного корвета до атомохода. Какой путь пройдет человек за следующие двести лет? За пятьсот лет? За тысячу лет? Мы думаем, что очень много знаем. Еще бы! По сравнению, скажем, с жителем древней Эллады мы не люди, а боги, - ходим по дну морскому, летаем по небу, слышим и видим за тысячи километров. Но по сравнению с теми, кто придет нам на смену, мы знаем ничтожно мало. И можем ничтожно мало. Впрочем, уже сегодня мы знаем, как использовать ту солнечную энергию, которая приходится на долю нашей планеты. И знаем о термоядерной энергии. И уже существует предложение о строительстве вокруг Земли гигантского зеркала-кольца, которое перехватило бы еще часть солнечной энергии и передало ее людям. Остроумнейшее предложение! Но кто сказал, что такое кольцо можно построить только вокруг Земли? А почему не окружить всю Солнечную систему? Да к тому же не кольцом, которое сможет задержать только часть солнечной энергии, а сплошной скорлупой? Чтобы ни один луч не пропал даром!.. Сейчас Солнце для нас что-то вроде костра. Огромного, но только костра. А нужно сделать из него печку! Матвей вынул из стола лист бумаги и быстрым движением нарисовал в центре кружок с лучами - Солнце. На разных расстояниях от него изобразил кружки поменьше, девять кружков: Меркурий, Венеру, Землю, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун, Плутон. И замкнул это семейство в один большой круг, проходящий по самому краю листа, - непроницаемую для солнечных лучей сферическую оболочку вокруг всего планетного семейства. Космический дом! Вот только из чего строить? Из астероидов? Из метеоритов? Он принялся набрасывать под рисунком колонки цифр, перечеркивал их, покусывая губы, и снова писал. Наконец его карандаш обвел жирной рамкой какую-то короткую формулу с многоэтажной степенью и, поставив восклицательный знак, остановился. Придется пожертвовать Юпитером. Другого выхода нет. По-видимому, нет. И то его массы хватит лишь на самую тоненькую оболочку - всего в несколько миллиметров. Жалко Юпитер! Очень жалко! Но зато к