сбивчиво бормотал Славик. - Потом. Ответь только на один вопрос: ты зачем перекрасил волосы? - Из кокетства. Ты давно здесь? - Год. Ты бы мог на старой квартире оставить свой адрес. - Думал, не для кого. Очень уж быстро рассыпалось... - Брось... Сейчас поедем ко мне. Хорошо? - С удовольствием, - обрадовался я. - Я знал, чувствовал, что должно произойти что-то необычное, - радостно сказал Слава. - Все шло к этому. Вот утром был человек. Иначе, как вестником богов, его не назовешь. - Что за человек, - равнодушно спросил я, не сомневаясь в ответе. - Да, странный такой. Весь день о нем думал. - В черном? - В черном, - с удивлением подтвердил Слава. - Молчал? - Как рыба. Ты его знаешь? - Нет. Пока нет. Бог с ним, с этим человеком. Лучше скажи, ты не женился случайно? - Как-то не пришлось. - Вот и мне тоже... - Все еще увлекаешься физикой? - саркастически улыбаясь, спросил Славик. Он всегда подтрунивал над моими чувствами к Миле и над ее увлечением физической наукой. - Ты не знаешь всего, - с горечью сказал я. - Что-нибудь произошло? - лицо Славика приняло озабоченное выражение. - Твой друг в большом дерьме, - просто объяснил я. - Это не новость, - хмуро сказал он и добавил, - ни слова. Примешь душ и все расскажешь. Уже почти приехали. Мы находились в одном из самых престижных районов города. Автомобиль въехал во двор старого дома, мавританский стиль которого навевал мне печальные воспоминания. Изгибы линий, игра геометрических тел, искра мысли далекого и часто неизвестного творца в конце концов заменяется в нашем сознании знакомым лицом и случается так, что восстает архитектурным колоссом перед тобой образ друга, - музыка прошлых событий, записанная в трещинах старых стен. - Узнаешь? - спросил Слава, останавливая машину. - Да. Здесь жил тот, чья подпись читалась просто - "Ленин". Он любил такие эпатирующие штучки. - Любил? - И сейчас, наверное любит, но только далеко от нас. Золотые годы были, Слава, - вздохнул я, вылезая из машины. Молодые, красивые... Бицепсы - во, рост - во, а сейчас...- я поморщился, - Тьфу. - Это же ты мне говорил лет десять назад, однако угрозы стать уродом так и не выполнил. - Хуже. Куда хуже, - с горечью сказал я. - Твой друг стал Ангелом. Хреновей занятия не найдешь. - Кем, кем? - Потом, - отмахнулся я. Мы поднялись на второй этаж. Славик нажал на кнопку звонка у огромной бронированной двери. Послышались быстрые шажки. Дверь распахнулась. Миловидная блондинка в розовом пеньюаре удивленно уставилась на меня. - Извините, - буркнула женщина и скрылась в глубине квартиры. - Ты же говорил, что не женат, - удивился я. - Это домработница, - неуверенно объяснил Славик и, поразмыслив, добавил, - она женщина со странностями. Не обращай внимания. Давай раздевайся. Чувствуй себя, как дома... - Но не забывай, что ты в гостях, - сморозил я банальность, снимая плащ. - Да-да, - задумчиво пробормотал Слава, а потом громко сказал, исчезая вслед за домработницей, - Лона Алексеевна, даю вам завтра отгул. До моего слуха донесся шепот, что-то похожее на шлепок и чмоканье. Я решил не вникать в кадровую политику моего друга и переключил свое внимание на материальную составляющую его жизни. Уже по прихожей было ясно, что он на взлете. Я поставил меч в угол, прикрыл его плащом и подошел к зеркалу. Ничего хорошего его поверхность не отразила: русые волосы и темная, с рыжинкой, борода - довольно экстравагантно. - Что стоишь? Проходи, - предложил, внезапно появившись, Слава. - Может быть, я не вовремя? - Перестань. Столько лет не виделись. Лона Алексеевна сейчас нам что-нибудь приготовит. Располагайся. - Слав, ты где работаешь? - поинтересовался я, рассматривая великолепный "Людовик" в гостиной. - Случайно не в наркомате? - Нет, к госструктурам отношения никогда не имел... - Да я не об этом. Наркотиками не торгуешь? - Бог с тобой, - обиделся Слава, - я коммерческий директор совместного предприятия. - А-а, - протянул я, - дурная наследственность сказывается. Семья моего друга была примером династии коммерческих директоров. - Аперитивчику не желаете, - дипломатически предложил Славик, открывая бар. Чудная мелодия поплыла по комнате. В такой день, да под "Элизу" Бетховена было грех не выпить. Я с благодарностью принял предложение. Домработница быстро собрала на стол, пожелала нам приятно провести время и удалилась. Славик тяжело вздохнул, когда хлопнула входная дверь. Но печаль его была недолгой. Чокаясь, мы ударились в воспоминания. Когда все "а помнишь" исчерпались, я был пьян. - Слуш-ш-шайте, - обратился ко мне, как к генеральной ассамблее, Слава. - Ты про какое-то дерьмо говорил... - Пр...пр-про какое именно? - с видом государственного человека спросил я. - А черт его знает, - засмеялся Славик. - Тсс, - приложил я палец к губам, - он все слышит. - Кто? - Бог. Славик посмотрел на меня, как на ненормального. - Давай выпьем, - предложил он, но я остановил его руку на пути к вавилонской башне спиртного. - Щас покажу, щас... я вспомнил, - обрадовался я, поднимаясь и, пошатываясь, направился в прихожую. Откинув плащ, я протянул руку к рукояти меча. Страшный удар потряс мое тело. Я повалился на пол, опрокинув чугунный антикварный столик. Россыпи звезд сияли перед глазами. - Что случилось? - радостно спросил Славик, подходя ко мне. - О, какая красивая штука! - Стой! - крикнул я, но он уже дотронулся до меча. Волосы его встали дыбом. Невидимая сила приподняла тело Славика и швырнула его к стене. Упало, расколовшись, зеркало. - Плохая примета, - огорчился я, осознавая свою абсолютную трезвость. - Трезвость - норма жизни, - простонал Славик, поднимаясь, - Это что? Новое средство от алкоголизма? - Это Меч Митры, - устало объяснил я. - Тот, что из музея? - быстро сообразил мой друг. - Я его унес, Славик... Я... А-а, - махнул я рукой. - Смотри. Подняв меч, я двумя ударами рассек антикварный столик на четыре части. - Семнадцатый век, - удрученно вздохнул Славик. - Нет, ты ошибся на две тысячи лет, - поправил я его, любуясь движением бликов на клинке. Ответом мне было молчание. Вытаращенные глаза моего друга, казалось, вот-вот выскочат из орбит. - Что? Глаза сияют и волосы искрятся? - печально улыбаясь, спросил я. Славик с трудом склонил голову. - Не бойся, это не белая горячка. Я же тебе говорил, что твой друг в ангелы заделался. Я - Ангел. Не жизнь, а сплошной дрэк. - Не верю, но рассказывай, - дрожащим голосом предложил Слава, - но прежде положи эту штуку. Я с сожалением поставил меч в угол. Мы вернулись в гостиную и я, обхватив голову руками, поведал другу грустные и невероятные события последних дней. - Давай так, - решил Слава, когда я окончил рассказ, - разделим твою историю на две части. В содержание первой включим происки твоих недоброжелателей, твои преступления и киднап. А второй - оставим ангелов, духов и прочий мистический бред... - Как ты можешь так говорить! Это не бред. Вовсе не бред, - возмутился я, вскакивая. - Ты же сам видел. Я тебе покажу... - Не надо. Мне очень нравится моя мебель, - остановил меня Слава. Пойми меня правильно. Если бы ты не был моим другом, я посчитал бы тебя просто сумасшедшим. Я человек сентиментальный и постараюсь тебе помочь, но убеждений своих не изменю. Разве они мешают? Ты сам прекрасно знаешь, что для того, чтобы оператор нажимал на кнопки, не обязательно знать, для чего это нужно. - В общем-то так, но... - Самое большое твое "но" в том, что ты не знаешь своих врагов. - Знаю! - запальчиво воскликнул я. - Ангелы тьмы, слуги Ахримана. - Стоп, стоп, стоп, - остановил меня Славик, - еще раз повторяю: для меня существует только преступная группа, желающая от тебя чего-то. Из твоего рассказа явствует: это "что-то" - Меч Митры. Ты меня послушай, Тим. В этом городе, вернее сказать республике, у тебя резона оставаться нет. На тебя столько навешано, что отмыться будет сложновато. - Знакомые слова. Чина говорил то же самое. - Не напоминай мне об этом болтуне, - лицо Славика скривилось.- Так вот, - продолжал он, - выехать я тебе помогу, как и помогу устроиться в тихом, спокойном местечке. - Но... - Не перебивай. Я уже понял, что твое альтруистическое нутро беспокоит участь Милы... - Беспокоит, - со вздохом согласился я. - Так вот, выход один - отдай меч, Тим. Отдай... - Они же меня все равно пришьют. - Не пришьют. Это уже моя забота. - Нет, Слава, - твердо сказал я, - мне не дадут этого сделать. Может быть ты и прав - все это мистический бред в самом деле, но этот меч стал частью меня. Вот скажи, что будет со мной, если мне отрубить голову? - Не очень эстетическое зрелище получится, - с иронией ответил Слава. - Нет, не могу. - Тебе и в самом деле нужен психиатр. - Не отдам, - отрезал я. - Окончим на этом, - утомленно сказал Слава, - у меня голова от твоего вытрезвителя разболелась. Но ты подумай. Для переговоров мы твоих врагов найдем запросто. Я пущу слушок среди знакомых и через три дня... - Я один раз уже отдавал меч и ты знаешь, что из этого вышло. - Это ты так считаешь. - Нет, - сердито стукнул я кулаком по столу. - Нет. - Ладно. Утро вечера мудренее. Спать будешь в комнате для гостей. Там уже все приготовлено. Спокойной ночи. - Подожди. - Ну? - вопрошающе уставился на меня Слава. - Хорошо, пусть действительно есть какая-то преступная группа, но как ты объяснишь, что мой меч режет металл? - Научный феномен. Как учили нас материалисты - если пропала материя, значит мы достигли предела, до которого ее знали. - Пусть так. А Димов, Максим Димов? Он же не угрожал мне. А тот старик-смотритель? Славик пристально посмотрел на меня, потом опустил глаза и тихо сказал: - Инквизитор Торквемада был твердо уверен, что следует божьей воле. Славик поднялся и направился к двери. На пороге он остановился. - Отдай его, Тим. Это - единственный выход. Мне захотелось швырнуть в него бутылку из-под бренди, но она, к сожалению, была не совсем пуста. Пока я соизмерял приоритеты, друг юности скрылся. Злость кипела во мне. В нездоровых парах жизнь казалась невыносимо тяжкой. Может быть в самом деле, я ненормален. Меч своими необычными свойствами подтолкнул меня к безумию. Мания преследования, раздвоение личности, садистические наклонности... Да-да, я болен. Урод, маньяк и садист... "Будь все проклято!" - простонал я, хлебнув коньяку прямо из горла бутылки, не без труда поднялся, намереваясь пройти в комнату для гостей. Потолок попробовал поменяться местами с полом, но я не позволил ему своевольничать. Главное для человека - не наделять вещи разумом, иначе не успеешь оглянуться, как они тебя его лишат. Размышляя над этим положением, я добрался до отведенной мне комнаты. Она была великолепна. Молодец Славик. Он действительно чего-то добился. У него есть репутация, материальное благополучие, уверенность в себе. Что есть у меня? Что я приобрел со своей "сумма философии". Ничего, кроме безумия. У японских самураев был кодекс чести "Хагакурэ бусидо" - "Путь воина, скрытый под листьями". В нем утверждалось, что смерть не позорна, ибо она не несет бесчестья и что для человека, не достигшего цели в этой жизни, лучше всего умереть. Лучше всего умереть... Я прошел в коридор, взял меч и вернулся обратно в комнату. Смерть и неприятности - вот, что сеял я вокруг последние дни. Доброе, вечное... Пустота - больше ничего не занимало меня. Пустота - решение неразрешимого. Перед моими глазами одна за другой возникали страницы из старой книги. ...один из подданных его светлости сказал: "Когда жизнь и смерть одинаково не бесчестны, - останови свой выбор на жизни". Но он имел в виду выразить обратное тому, что сказал. В другом случае он заметил: "Когда вы не можете решить: идти или не идти? - лучше не ходите" Он добавил: "Когда вы задаетесь вопросом: есть или не есть? - лучше не ешьте. Когда вас мучит вопрос: умереть или не умереть? - лучше умрите". "Лучше умрите", - произнес я вслух, пробуя слова на вкус и обретая в них смысл. Ножны звякнули, упав на пол, к ногам. Я сел на край кровати, зажал клинок между ладоней, и приставив его острие к груди, соскользнул вниз. Некоторое время я лежал неподвижно. Грудь саднила, но никаких других неприятных ощущений я не испытывал. "Неужели смерть такова", - подумалось мне. Я открыл глаза. Меч был вонзен в мою грудь, но ни капли крови не пролилось. Удивленный, я поднялся. Похоже, я был жив, я был материален. Что за комедия!? Я вырвал меч из груди и с удивлением обнаружил, что рассечена только одежда. Разъяренный, я размахнулся и нанес страшный удар по руке. Кисть осталась на месте, но рубашка лишилась манжета. Я резал, бил себя клинком. Лоскуты одежды, как конфетти, покрыли пол, но тело мое было невредимо. Обессиленный, я опустился на кровать. Даже с собой покончить и то толком не смог. Наверное, раньше я жил под именем Гуддини. Но, Господи, не лыком шит твой слуга. Смеясь, я прошел на кухню, где без труда нашел хороший остро отточенный нож. Чтобы удостовериться, я провел им по ладони - кровь хлынула из пореза. Некоторое время я размышлял, в какую часть тела мне вонзить стальное жало и, остановившись наконец на солнечном сплетении, переложил нож в левую руку, чтобы вытереть вспотевшую ладонь правой, но... Пораженный, я замер - левая ладонь, только что рассеченная мною... Я бросил нож, смыл кровь с руки и вместо раны обнаружил багровый рубец. Он светлел на глазах и вскоре растворился вовсе. "Есть человек - есть проблема, нет - человека, нет - проблемы", - вспомнилась мне циничная фраза одного из народных любимцев, но, оказывается, он ошибался. Человека не было - был Ангел, а проблема оставалась. Особенно проблема с одеждой - коей трудно было назвать лохмотья неизвестным образом удерживающиеся на мне. Я лег в чудную постель и отдался сну - что мне оставалось делать, если отдаться смерти не удалось? Бурной рекой текла земная твердь. Много предметов нужных и ненужных несли могущественные потоки. Далеко, почти по соседству с неподвижными звездами, лежал остров. Он изредка тяжело вздрагивал, страдая под тяжестью искусственного образования. Все ближе и ближе мрачные стены. Я над ними. Замерло все, повинуясь приказу неизвестного механика. Здесь стоит дом. Шакалы стерегут его темную тайну. За окном, за тяжелыми шторами, старик и женщина рядом. Это... Огромные крылья заслонили свет... Птица... Ужасное зловонное тело обрушило свою мощь на меня. И когти... Страшные когти тянутся к пылающему сердцу. "Прочь... Пошла прочь... Прочь!" - закричал я, отталкивая птицу, оказавшуюся на поверку одеялом. Снова кошмары... Я поднялся. По всей видимости, сон более не вернется ко мне. Саднила спина. Что-то я упустил. Какая-то мысль, очень ценная мысль, возникла у меня сразу после пробуждения. Хотелось пить. Я прошел на кухню. В холодильнике пирамидой возвышалось пиво. Я, с удовольствием вскрыл банку с изображением сельского домика. Домика?! Да! Дом! Он... В этом доме была Мила, я и он... Этот дом я отыскал тогда в памяти веселого мальчика - упокой его душу Господи. Ясная четкая картина возникла перед моим взором: обнесенный высокой оградой двухэтажный дом с порталом в колониальном стиле. К моей радости, на подоконнике лежал карандаш, а на столе салфетки. Выбрав удобный ракурс, я принялся за рисование. - Ты хоть знаешь, который час? - спросил, неожиданно появившись, заспанный Слава. - Знаю! - возбужденно закричал я. - Знаю, где Мила! - Не ори так, - поморщился мой друг, - Господи, что с твоей спиной и твоим бельем? - Оставь. Смотри, я нарисовал... - Да ты весь в крови, - не унимался друг, - сними майку. Я повиновался. То что осталось от нее, после моих упражнений с мечом, действительно было в крови. - Мама моя! - воскликнул Славик - Да что там такое? - Если бы тебя поцарапала кошка величиной с носорога было бы очень похоже. Как ты умудрился? Слава достал из подвесного шкафчика аптечку. Не дожидаясь ответа, он вылил мне на спину полбутылки перекиси водорода и продолжил монолог старого миссионера: - Тебе, действительно, нельзя пить. Помнишь, последний раз когда пили, ты себе так ногу разбил, что потом месяц хромал. - Было, - согласился я, тяжело вздыхая. - А на пятом курсе института? - продолжал пытать меня Слава, промокая салфеткой рану. Ужасная боль парализовала меня. - Кажется, там позабыли финку, - промычал я сквозь зубы. - Секунду... Сейчас, сейчас... Меня вновь пронзила боль. - Боже мой! - Что случилось? - забеспокоился я. Славик молча протянул мне треугольный зубец, более всего походивший на чей-то коготь. - Не маленькая была тварь, - пробормотал я, с трудом справляясь с приливами дурноты. - Тебе плохо? - Прошу, уничтожь это, - с трудом вымолвил я, - утопи, выбрось... нет, постой... Это нужно зарыть... - Почему? - с недоумением спросил Славик. - Быстрей, иначе будет поздно, - закричал я, оттолкнув друга. Где-то в глубине квартиры родился звук бьющегося стекла. - Уже поздно, - упавшим голосом произнес я. - Что происходит, в конце концов?! - возмутился Славик, порываясь покинуть кухню. - Не ходи, - остановил я его, поднимаясь со стула. - Это мое дело. - Тебе и правда нужен психиатр. - Мне это уже говорили однажды. Молчи, - приказал я, выглядывая в коридор. В квартире царила странная тревожная тишина. Она лгала, пытаясь убедить меня в безопасности окружающего мира, но я чувствовал, я знал - враг здесь и медлить он не будет. Мне нужен был меч. Только рука, соединенная с магическим клинком, даст мне спокойствие и уверенность. Я осторожно двинулся к входной двери - там было оружие и моя надежда. Первая дверь направо - гостиная, далее поворот налево - прихожая. Я остановился. Из гостиной вытекал тоненький ручеек тумана, пересекал коридор и, упираясь в стену, поднимался вверх, к потолку. Я предчувствовал, что тщедушность белесого потока обманчива. Как только моя нога пересекла очерченную им границу, сотни белых сталагмитов ринулись вверх навстречу сталактитовым собратьям. Жуткая боль пронзила мозг. Я заорал и рухнул на пол. Казалось, нога была навсегда отторгнута от тела. Надо мной появилось обеспокоенное лицо Славика. Он мне что-то говорил, но слова утекали, огибая сознание. - Все хорошо, - сказал я ему, - помоги мне подняться. - Только не думай посылать его за мечом, - послышался скрипучий голос из гостиной - это убьет его. - Кто со мной разговаривает? - спросил я, нисколько не удивившись. - Это я с тобой говорю, - голос Славика дрогнул. - Нет, - не согласился я, - я слышал другой голос - старый и скрипучий... - Да, я стар, как этот мир, ибо я был тогда, когда еще не было его, а значит и не было старости... Да, я скрипуч, как глыба сползающая по базальтовой плите, ибо наступит время и эта плита опустится к ней... - Кто говорит? - Я не слышу ничего, Тим, - со страхом сказал Славик. Дурачок, он полагает, Тим Арский окончательно помешался. - Ты не видишь туман? - спросил я его на всякий случай. - Нет. - Он не видит ничего, - проскрипел все тот же голос, - и сделав шаг вперед, он не увидит никогда. - Хорошо, - спокойно сказал я. Взглянув в глаза друга, я резко ткнул его кулаком под солнечное сплетение. Славик, задохнувшись, согнулся. Я заломил его руки назад и, сорвав с его халата пояс, крепко скрутил им их за спиной. Теперь оставалось снять бра со стены и зацепить полы халата за крюк. - Ты зачем это? Зачем? - с трудом прошептал Славик. - Не сердись и не кричи. Просто я не хочу тебя потерять. Извини. - Ты сошел с ума. Развяжи меня сейчас же... - Ну, освободи его, - заскрипел голос, - и он сдохнет как тот, другой... Я прошел в гостиную. На спинке кресла, у разбитого окна, сидел большой ворон. - Это твой паршивый голос скрежещет и нарушает покой чужого дома? - спросил я, любуясь синим отливом перьев мрачной птицы. - Карр, - ответила она и в бусинках загадочных глаз сверкнула пустота. - Тебе не взять его. - А мне он и не нужен, - сказал я равнодушно, хотя в действительности буря сокрушала мое сознание. Только одно чувство властвовало над тем, что зовется Тим Арский - ненависть. Она, а не любовь правит миром. Последняя лишь ассенизатор, убирающий трупы еще живых людей. - Карр, ты проиграл, Ангел, карр... - вещала птица, нежась в потоках ледяного воздуха, вносимого ветром в разбитое окно. Меж ножек кресла плескалось туманное озеро. Тоненький ручеек вытекал из него и вился по ковру к двери, преграждая мне путь. - Не вздумай шагнуть еще раз через него, Ангел, не вздумай. - Что ты придумала, мерзкая птица?! - воскликнул я и сомкнул руки так, что костяшки пальцев казались выделанными из мрамора. - Я Ангел и мне пыль мучения живого тела, ибо душа моя бессмертна. - Здесь нет вреда твоему телу. Здесь смерть души. Она, как воск, растает в мутных водах. - Я Ангел. - Когда Ангел дойдет до меча, он будет слюнявой скотиной. - Хорошо придумано, - одобрительно сказал я, опускаясь на диван, - наконец-то, вижу настоящее чародейство, а не примитивные трюки рэкетиров. Но что тебе из этого, животное. Так вечно не будет. Наступит мое время - мой час, день и яркое Солнце. - Карр, - каркнул ворон и гладь молочного озера вздыбилась, извергая волну, готовую накрыть меня полупрозрачным саваном. Я скользнул вниз, перекатился по ковру и замер, скорчившись, наблюдая, как волна омыла еще хранящий форму моего тела диван. Неожиданно я заметил, что ручеек, преграждавший мне путь к мечу исчез. Я вскочил и метнулся к двери, но теперь колдовство оказалось быстрей человека. - Ты лгал, что тебе не нужен меч, - проскрипел ворон. - А ты не столь могущественен, чтобы справиться со мной, - с усмешкой сказал я. - Но достаточно силен, чтобы... Птица замолчала, споткнувшись о свое многословие. - Так что же ты можешь сделать своими детскими фокусами? - задумчиво спросил я. Птица молчала. - Тим, развяжи меня. Слышишь? - донесся до моего слуха голос Славика. Он уже не пытался освободиться, не кричал и не матерился. - Сейчас, - пообещал я, чувствуя, что истина где-то рядом. - Ты за все это время так и не слышал скрипящего голоса и карканья? - Развяжи меня. - Так слышал или нет? - Тим, ты болен. Развяжи меня и мы вместе разберемся с твоими проблемами. - Отвечай на вопрос, иначе я оставлю тебя висеть здесь, пока твоя Лона не явится выполнять служебно-любовные обязанности. - Я слышал только, как ты каркаешь и задаешь пустоте вопросы. Это паранойя, Тим. Промолчав, я прислонился к косяку двери и закрыл глаза. Веки горели. Погруженный в мерцающую мглу, я осознал тяжесть накопившейся усталости. Все эти дни она выпадала мутным осадком на дно моей неприкаянной души и теперь тянула меня вниз, в колодец сна. Бревенчатые стены шпалами убегали назад. Тьма расступалась предо мной и смыкалась позади, поглощая страдания, не поспевающие за моим все убыстряющимся падением. Я ждал удара о водную гладь с покорностью и терпением человека утомленного, но привыкшего жить. Сверкнула черная маслянистая пленка. Мерцающая поверхность вспенилась и я ушел во мрак тяжелых вод. Все та же комната, коридор. В водной невесомости легко и привольно. Я оттолкнулся от стены и поплыл, еле шевеля ногами. Подгребая рукой, повернул налево. В углу смятый плащ. Он слабо фосфоресцирует. Подобно чудесной жемчужине в его складках спрятан жезл моего бытия. Он зовет меня и я повинуюсь этому зову. Плащ сдернут. Ослепительный свет пронзает невесомое тело, но рука уже легла на пылающую рукоять. Дверь распахивается предо мною. Там тьма. Где-то мигают два огонька. Я вглядываюсь. То машина, несущаяся по ночному шоссе, обрывающемуся у двери. Все ближе и ближе ее металлическая коробка. В ней четверо. Сидящий спереди дремлет. Нет. Он слеп, но он ведущий. Два луча вырвались из незрячих глаз. Пронзив пространство, они уперлись во что-то позади меня. Я обернулся. На спинке кресла сидел ворон. Расправив крылья, он нежился в сияющих потоках. В сладострастном карканье билось плененное слово. "Приди... Приди..."- скрипел ворон. И незрячий, опираясь на соединяющие их лучи, шел к нему и вел других. Я поднял меч, готовый встретить опасность, но он выскользнул из рук. Горло сдавила спазма. Воздух... Воздух... Но кругом лишь вода. Жадно хватая ртом воздух, я открыл глаза. Было трудно определить, ушло наваждение или осталось. Я стоял, опершись на дверной косяк, передо мной тек ручеек тумана, а позади матерился человек. Основываясь на последнем, я сделал вывод, что происходящее - реальность. Снова реальность. Давненько не звали меня. Я знаю все про черную птицу. Соединенная с медиумом, она ведет сюда людей, жаждущих крови моей реальности. "Мерзкая тварь", - пробормотал я, с ненавистью взирая на посланника смерти, - я так долго был ничем, что если я должен стать мертвецом, то не все ли равно, когда им быть. А главное, мне удастся стать хоть чем-то...". Я глубоко вздохнул и бросился вперед, через туманный поток. Ужасная боль вгрызлась в мозг, но я продолжал движение, пока не рухнул на пол. Туман вспыхивал вокруг и раскаленной лавой втекал в легкие, выжигая в них кислород. Я ничего не видел, но продолжал ползти, ползти к намеченной цели. Сквозь шум в ушах, я услышал хлопанье крыльев и кровожадный клич птицы. Она обрушилась на мою спину, терзала мое тело когтями, пыталась клювом дотянуться до глаз. Кто-то кричал, быть может, связанный человек, но звали не меня, Прометея, а Арского, какого-то Арского... Ткань рассудка рвалась. Его клочья оставались позади в кровавых лужах... Я полз... Туман застилал глаза, но сквозь его кровавую пелену явилось сияние... Я уже не знал, что это, и не хотел этого... лишь последний лоскут сознания подвинул меня протянуть руку. Цилиндрический предмет лег на ладонь. Я дернулся, прошитый искрой, испепелившей боль. Голубая молния пронзила пространство и рука моя в круговом движении разъяла враждебный мир. Птица в последнем яростном движении бросилась в лицо, но наткнувшись на сияющий клинок, упала, расчлененная к ногам. Ее агонизирующие части продолжали тянуться ко мне, но смерть уже поменяла хозяина. Опустошенный, я опустился на колени. Слава Богам, слава Героям! - Тим, ты жив? - послышался незнакомый голос. - Мертв, - глухо ответил я, поднимаясь с колен. Это странное имя "Тим". Мне кажется, оно принадлежит кому-то из близких. Только не могу вспомнить этого человека. В раздумье я прошел из прихожей в коридор. - Что это было? - спросил у меня мальчик, связанный и прицепленный полами странного одеяния к крюку, вбитому в стену. - Враг, - ответил я просто, силясь вспомнить его. - Может быть, ты соизволишь меня развязать, Тим? - сердито поинтересовался незнакомец. Я ошибся - он конечно, не мальчик, но выглядит чрезвычайно молодо. Только почему этот человек обращается ко мне "Тим"? - Вы ошиблись, - решил я поправить его, - мое имя Прометей. По всей видимости, я сказал что-то ужасное. Лицо человека исказилось. Он выглядел явно потрясенным. Неожиданно в глазах потемнело. Дорога, уходила вдаль, к звездному небу. По ней ко мне кто-то шел. Ничего примечательного в нем не было, ибо не было даже лица. Фигура остановилась вблизи и я услышал голос: "Отдай то, что нельзя отдать, возьми то, что нельзя потерять..." Я выставил перед собой меч. Существо протянуло к нему руки и схватило голыми ладонями обжигающий металл. Послышалось шипение. Существо задрожало. Капюшон с его головы откинулся и я увидел лицо... Свое лицо. Лицо Тима Арского. Я потерял равновесие. Мир опрокинулся, но это продолжалось не более мгновения. - Прощай, Тим, - сказала фигура, удаляясь. - Прощай, Прометей, - прошептал я ей вслед. Небо посветлело. Звезды посыпались со слабеющего небосвода и когда он окончательно обернулся каменными стенами, они обрели лучший мир. В глазах Славика можно было прочесть столько всего, что я молча обрезал полы халата и пояс, стягивающий его руки. - Что ты натворил, - ничего не выражающим голосом произнес мой друг. Его взгляд блуждал где-то за моими плечами. - Все хорошо, родной... теперь все хорошо, - успокоил я его, обнимая. Славик молчал. Мне было нетрудно понять его состояние. - Извини. Я безусловно во всем виноват. Если желаешь, я уйду... - Не желаю... Мы с тобой оба сошли с ума. Но как это объяснить Лоне? Как? Коридор походил на подсобку скотобойни - стены измазаны кровью, мебель разбита и опрокинута. - Скажи, что я поклонник культа Вуду, - предложил я, улыбнувшись. - Это была шутка? Мне сложно реагировать на твой юмор адекватно, - умно выразился Слава, рассматривая рассеченную тушку птицы. - Будто фрагмент из дешевого ужастика. - Это нужно сжечь, - жестко сказал я, - опасность миновала, но она может придти вновь. - Я ничего не понимаю, ничего... - Это нельзя понять, в это нужно поверить. Мы, люди, так уверены в себе, в своих силах, так независимы от окружающего мира. Этот мир мстит. Жестоко мстит. Он снова ввергает нас в варварство, но не от безграмотности и незнания, а от просвещенности и высокого самомнения... - Боже, твоя спина - кровавое месиво, - оборвал мое философствование Слава, - здесь одним швом не обойдешься. Он усадил меня на табурет, взял склянку со стола и тотчас уронил ее на пол. - Чисто. Затянулись. Раны затянулись, - растерянно пробормотал он. - Велика сила Господа, - сказал я с облегчением. Ответом мне было молчание, ибо что спрашивать, когда приходит вера? ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПЕПЕЛ "...Ведь телесная оболочка людей точно такая, как дерево. Когда его посадят, оно растет, поднимается и вырастает. Затем его ломают, обрубают и кладут в огонь, и огонь его сожжет и впитает в себя, а Благой ветер развеет пепел по миру и, в конце концов, донесет его к тем, кто сажает его или кто видел, и кто не узнает, было ли их или нет". Наставление мудрецов маздаяснийцам Я открыл глаза. В эту пору трудно определить время суток, не взглянув на часы. Тусклый квадрат окна, очерченный на ярком полотнище штор, месмерически притягивает взгляд. Блуждая среди слабых разводов узора, устаешь, сдаешься и скоро проваливаешься в сон, чтобы, проснувшись, некоторое время спустя вновь увидеть все тот же квадрат и тот же узор. И так пока не насытишься, пока отвращение не сгложет сладостное забытье. Вот и сейчас я лежал и пытался отделить замысловатую роспись материи от потоков света. Некоторое время назад хлопнула дверь - Слава ушел, чтобы, воспользовавшись какой-то случайностью, которая, несомненно, представится ему, найти странный дом и его владельцев. Он вернется гордый, радостный и огорченный одновременно, а потом случится то, чего не быть не могло. Но это только будет, только случится. Пока же свет владел замысловатым узором и притягивал взгляд моих расслабленных глаз. Секунды складывались в минуты, минуты в часы - я скользил на гребне временной волны, но потом, не удержавшись, рухнул вниз и секунды защелкали мимо, я продолжал падать и минуты тронулись вспять, уступая часам. Господин Бергсон считал, что время... Но какое мне дело до господина Бергсона, когда покойники встают из могил. Кто-то тронул клавишу "Повтор", не обратив внимания на надпись "Опасно для жизни!". Возможно, я пропустил первый показ. - Мы снова здесь, - сказал Улисс Брук, прислонившись к мраморной колонне щекой. - Похоже на то, - равнодушно пробормотал Максим Димов, ощупывая багровый рубец, разделяющий его лицо на две не совсем симметричные половины, - паршиво сработано, Улисс. - А вы чего хотели? Когда пироги печет сапожник, а сапоги тачает пирожник, лучшего результата ожидать не приходится. - Да уж... - Не знаю, чем вы недовольны, но для непрофессионала сделано неплохо. В вашем лице появился даже некий шарм. - Не хамите, - угрожающе предупредил Максим Максимович. - Нет, что вы, дорогой. Совсем нет. Просто, я в благостном состоянии духа, - признался Улисс, с удовольствием вдыхая прелый аромат леса, - всему причина время года. Осень... - Какая осень?! Вы совершенно разболтались, - не на шутку рассвирепел Максим Максимович, - Зима. Зима у нас. - Была, Максим Максимович, была... Это только в банальных интеллектах зима сменяется весною, во всех же остальных случается по-разному. Взгляните-ка вниз, - предложил Улисс, указывая рукой на желто-красный пастельный лес. Максим Максимович поднялся со старого скрипучего кресла, подошел к Улиссу и, опершись на холодный камень перил, долго вглядывался в бледные дали. Лицо его менялось, в серых глазах возникало какое-то неизвестное чувство. Не отрывая взгляда от желтых полотен, он странно заговорил: Я (не веря) и вещий мой ум Мы воскликнули разом: "Психея! Кто тут спит?" - Я и вещий мой ум... И Улисс также странно отвечал ему: "Улялюм, - подсказала Психея, Улялюм! Ты забыл Улялюм!" Сердце в пепел упало и в пену И как листья устало застыло, Как осенние листья застыло... Улисс умолк, и Максим Максимович, прикоснувшись к его руке, пробормотал: - И это все... - И это все Арский, - подтвердил Улисс, широко раскинув руки. - Никогда бы не подумал. Они стояли молча, подстраиваясь под печальные декорации, пока Улисс не нагнулся и не принялся собирать с пола листы бумаги, перемешанные с опавшей листвой. - Мы отвлеклись, - сказал он. - Чем же нам следует заняться? - спросил Максим Максимович, возвращаясь в свое кресло. - Лицедейством. Всего лишь лицедейством. - Хорошо. Я буду Арским... - Нет-нет, - решительно возразил Улисс, протягивая астрологу бумаги, - Арским буду я. Вы слишком пристрастны для этой роли. Вам же лучше удастся воплотить не менее занятный образ профессора Джабейли. - Джабейли так Джабейли, - согласился Максим Максимович. - Итак, мы вернемся в день, следующий за днем знакомства Арского с профессором. - Дорогой Улисс, не забудьте отметить, что тот день не был для нашего героя простым. - Разумеется, все дни, завершающиеся мордобитием, не простые. Но начнем, пожалуй. Назавтра, ранним утром, Арского разбудил звонок. - Подождите-подождите, - возмутился Максим Максимович, - а что снилось ему в ту ночь? - Какая разница? - Нам стали бы ясны мотивы многих его поступков. Зигмунд Фрейд в монографии, посвященной сновидениям писал, что всякий сон содержит психический материал и при верном... - Можете не продолжать, - прервал астролога Улисс, шурша бумагами, - у меня ничего не сказано о сновидениях и Зигмунде Фрейде. Тем более, что следуя вашему предложению, нам придется изучать самих себя. Поэтому ограничимся сухим изложением фактов. - Телефон, так телефон, - пробурчал Максим Максимович, сметая желтые листья с телефонного аппарата. - Алло... - Да-да, - отозвался Улисс, изображая заспанную растерянность, - С кем имею честь? - Э-э, - замялся астролог. - Да, Максим Максимович, обратите внимание как сказано: "С кем имею честь?". Знаете, Арский считает, что подобный вопрос может сбить спесь с любого господина, независимо от социальной значимости. - В этом случае ваш Арский ошибся, - со злорадством заметил астролог и спокойно произнес, - с вами говорит Рза Джабейли. Мы встречались вчера. - Рад вас слышать, профессор... - Какое лицемерие! - Неужели по тексту точно так? - Нет. Это мое мнение, - гордо ответил астролог. - Максим Максимович, - укоризненно произнес Улисс Брук, - ваша отсебятина никуда не годится. - Не смейте говорить со мной в подобном тоне. Ваш Арский, несмотря на представленную вами милую картину, отвратительный тип. Профессор Джабейли... - Между прочим, я думаю, что звонить в 6 часов утра - не лучшая мысль для профессора - дурное воспитание не скроешь учеными званиями. А мой герой согласился все-таки пойти к нему, даже несмотря на свое не лучшее самочувствие. - Положив нож в карман... - Исключительно для самообороны. - Вы знаете, чем кончилась эта затея. - Вы... Но ответить Улисс Брук не смог. Где-то на западе родился ветер. Он пролетел над умирающим лесом, проскользнул меж мраморных колонн беседки и вдруг, ощутив силу в своих незримых потоках, подхватил опавшие листья, закружил их в веселом танце, разыгрался, разбуянился... Скоро деревья смешаны с листьями, и мрамор крошится в пыль. Мокрый, разбитый странным сном, я сидел в постели. Непонятные всполохи за окном, бросали в комнату пучки света. Обои, мебель, картины беззвучно поглощали их неестественные цвета. "Убил, убил, убил..." - бормотал я, потрясенный страшной догадкой. Я помню, как это было. Вот человек, лежащий на полу, среди разбросанных бумаг и разбитой мебели. Каждый шаг отдается хрустом стекла. Я склонился над незнакомым лицом и вздрогнул, отпрянул, столкнувшись с кровавым взглядом вытекших глаз. ПРОФЕССОР. Я руками оперся в стену, уронил голову между ними и попытался справиться со слабостью. Потом оттолкнулся и вдруг увидел алые пятна на белой поверхности. Жирные отпечатки рук - пухлые пальцы, тонкие прожилки между фалангами... Кровь на руках. Уходить... Бежать... Целая жизнь окончится так глупо и бессмысленно. Мучительная пытка дознания, навсегда испорченная репутация и покалеченное здоровье. НО КАК БЕЖАТЬ? Я СПЛЮ. ВЫСОКО. У САМОГО НЕБА. МОЯ ПОСТЕЛЬ. ЗДЕСЬ ЛИШЬ МОЙ СОН... Кровавые полосы на стене складывались в буквы, а буквы в слова. КАК НАИЛУЧШИЙ ВЛАДЫКА, ТАК И СУДЬЯ, ИЗБИРАЕМЫЙ В СОГЛАСИИ С ИСТИНОЙ. УТВЕРЖДАЙ СИЛУ ДЕЙСТВИЙ, ПРОИСХОДЯЩИХ ОТ ЖИЗНИ, ПРОВОДИМОЙ С БЛАГИМ ПОМЫСЛОМ, РАДИ МАЗДЫ, РАДИ ВЛАДЫКИ, ПАСТЫРЯ БЕДНЫХ. Сквозь приоткрытую дверь ворвался ветер. Он схватил последние слова древней молитвы, оказавшейся неизвестно каким образом на стене, и швырнул в меня россыпь незначимых букв. Тело мое поддалось и посыпалось осенними листьями. Время фантома - мгновенье... Мокрый, опустошенный, я сидел в постели. Степень собственной нормальности уже не беспокоила меня и, если я думал о чем-то, то только о непостижимости произошедшего тогда. Я - убийца. Конечно, факт не новый. Но во всех случаях, прежде, расплачивался я сам. Здесь беспамятство. Амнезия. Абсолютно забыть... Забыть и лишить доверия своего друга, своего дорогого друга... глупо ушедшего. Я, рыдавший в детстве над разрубленным кузнечиком, стойко всю жизнь питавший отвращение к умерщвлению животных, как мясник режу и рву человеческие тела, Каином рождаю смерть. Что может быть после всего ценой моей жизни? Жизнь друга. Милы. Спектакль почти сыгран. Я встал с постели. Настенные часы показывали полдень. В моей душе не было никаких эмоций. Извращенное бесчувствие - так называется этот способ ощущения жизни. Что может быть приятней подобного холода? Приятней оказался душ и плотный завтрак. Наслаждение жизнью - опасная тенденция, хуже нее может быть только безразличие к жизни - состояние, когда тело растворяется в дневном свете, а душа держится только долгом. Сегодня был редкий день. Хорошие вина грех пить залпом, хороший чай пьют без сладостей... Не надо мне ничего более этого дня. Пусть медленно иссякает чаша его, и ничто не портит чудесного аромата покоя. Бодрствующее небытие заняло меня всего. Наверное, ему подобно махаянско