ался
к своим ощущениям. Знаете, было приятно. Очень. Как сейчас, когда
совершенно неведомые мне, но русские мужики, благодаря нашим с Марией
усилиям подзаработали деньжат. И наверняка выпили за наше здоровье.
Прекрасно. Вообще каждая победа на трассе означает, что ты съехал не
только для себя. Неважно, были ставки или нет, все равно кто-то
напряженно следил за тем, как ты борешься с горой, и желал тебе
выигрыша. И радовался вместе с тобой, когда ты взошел на пьедестал.
Такой монолитный снаружи и такой бутафорский, если смотреть на него
сзади... Но сзади на многие вещи лучше не смотреть. А уж тем более не
стоит лезть внутрь. Там, внутри, может оказаться столько всякого...
     Нам повесили бронзу на шеи и сунули чеки в руки. Семьдесят пять
тысяч юро - за дубль идет надбавка в половину обычного приза. К
золоту, если мы его возьмем, приплюсуют больше, чем я получил сегодня.
И все-таки - мало. Неадекватно риску. Тысяч за полтораста я сейчас
ощущал бы себя гораздо лучше. В штаб-квартире Федерации хард-слалома
как раз обсуждается вопрос, не задрать ли суммы. Чтобы золото,
например, стоило полмиллиона юро безо всяких спонсорских надбавок.
Естественно, даже если такой прайс-лист и утвердят, меня он касаться
не будет, но пусть хоть другим ребятам по заслугам достанется. Пятьсот
тысяч за одиночное золото - вполне нормальные деньги... Когда целым до
финиша доехал. Потому что в раю чеки к оплате не принимают. Был ведь
кошмарный случай - один парень из Лихтенштейна шел скоростной и очень
плохо упал прямо в финишном створе. На радостях, видимо, кувыркнулся.
Редко кому удается так воткнуть на ровном месте - головой. Золото ему
на крышку гроба положили.
     Тренер старался не подавать виду, как он рад. Мария едва не
плакала и все норовила повиснуть у меня на шее. Ребята дружно
аплодировали. Генка жал мне руку и усиленно подмигивал. Впервые за
очень долгий, почти фатально затянувшийся промежуток времени, команда
была счастлива. Толпой навалилась пресса - давненько такого не было.
Все спрашивали одно - как мы намерены выступить в Гармише. Я сказал
очень серьезно: еще лучше (чем едва не отправил тренера в нокаут,
зато остальное население привел в восторг). Очухавшись, старик убежал
к себе в номер и через минуту вернулся с двумя телефонами - принес
наши с Машкой аппараты, чтобы мы могли принять без помех всяческие
поздравления. Царский подарок. Во время этапов никакие средства
коммуникации спортсмену не положены. Все сообщения переадресуются на
сервер команды, и там их сначала менеджер просматривает, а затем уж
вместе с тренером решает, что стоит передать лыжнику, а без чего он
пока обойдется. В "Челлендж" это общепринятая практика, и никто не
возражает. Пусть даже к тебе слегка запоздает известие о кончине
любимого дедушки. Или любимой девушки. В обоих случаях я не шучу.
     Схожие порядки имеются и в других спортивных дисциплинах, менее
зверских, чем наша. Команда должна играть и выигрывать. Нечего
отвлекаться. Но в отношении "челленджеров" правило на отрыв от мира
имеет совершенно особый смысл. Дело в том, что устав "Хард Ски
Федерэйшн" запрещает спортсмену делать ставки на свой вид спорта -
ясно, почему, да? Ты можешь сколько угодно просаживать деньги на бегах
или предугадывать результаты этапов F1. Но не дай Бог тебя поймают за
ставкой на "челленджера". Даже на себя. Даже на слалом, хотя ты
скоростник. Не волнует. Расстрел на месте. То есть пожизненная
дисквалификация со скандалом и позором. В самые первые годы "Челлендж"
выперли человек десять. И чтобы не вводить остальных во искушение,
руководство Федерации посоветовало тренерам - отбирайте у людей
технику. Не знаю, как в других командах, но мы просто сдаем нашему
старику телефоны. Клянемся страшной клятвой, что обыскивать нас и
копаться в вещах не надо. И честное слово, ничего такого у нас просто
нет. Слишком легко отслеживается в наше время любой контакт. И слишком
хорошо все помнят, как шпионы Федерации в позапрошлом году взяли за
шкирку двоих французов-фаворитов. Для начала мужикам так обгадили
репутацию, что их потом и в ассенизаторы не взяли бы. А чуть позже
сквозь мутный поток дерьма всплыла наверх афера - оказывается эти двое
не просто играли, но еще и договорились с кем-то, что малость
притормозят когда надо. Посадили обоих. Чисто символически, на
несколько месяцев, но посадили ведь! В настоящую тюрягу. Чуть не
поймали организатора, но тот сбежал. Пытались засудить шведа, который
за счет французов брал золото. Швед сделал рожу кирпичом и отделался
дисквалификацией.
     Поэтому мы с легкой душой сдаем технику и обходимся гостиничными
сетевыми терминалами, настроеннными только на прием. Ненавижу их: с
виду компьютер, а на самом деле чистое издевательство. Но лучше уж
так, чтобы без соблазнов. Береженого сами знаете, Кто бережет.
Естественно, в любом отеле есть мощный пост связи, но мы туда не
ходим. Сто процентов, что там околачивается дятел... Так что тренер
нас с Марией одарил выше крыши. Я прямо в холле врубил машинку - так и
есть, первым в списке приоритетных входящих стояла весточка от Крис.
"Ты мой герой. Люблю, жду". Судя по времени, она набила сообщение в
тот момент, когда ее герой финишировал. Не стала дожидаться, каким мой
результат окажется в итоговом протоколе. Оценила, как ехал, и сказала
что думала. Я забрался к себе, отдышался чуток, и набрал вызов. Мы
говорили почти час. И она ни словом не обмолвилась о том, что я ехал
быстро. Тогда об этом спросил я. Мне понравился ее ответ. "Я же видела
- ты летел. Это было прекрасно. Даже по вашей уродливой, мерзкой,
опасной трассе ты можешь летать, мой единственный. Ты самый лучший, я
тебя люблю, поступай как считаешь нужным. А я уже сказала - буду
ждать". У меня одновременно от сердца отлегло и на нем же потеплело.
Славная девочка Крис. Горы для нее сверну... Потом я вечер напролет
трепался с родственниками и знакомыми - меня действительно поздравила
куча народу, - а перед отбоем столкнулся у тренерской двери с Машкой.
Оба мы были с телефонами в руках.
     Как она на меня посмотрела! Дело не в том, что именно можно было
прочесть в ее взгляде. Главное - как! Будто вернулась та Машка, с
которой мы целовались сто лет назад - сгусток энергии, молодой напор,
душа нараспашку, эмоции через край. И мне от этого взгляда стало
хорошо. Теплота, доверие, благодарность - то, что было почти утрачено.
Особенно благодарность. Года полтора уже благодарить Марию мне было
совершенно не за что. А теперь появилось. Выступила она сильно. Не так
мощно, как могла бы, но для первого раза в сезоне - отменно. Я
улыбнулся ей в ответ. "Спасибо, Маш, за сегодняшнее. Ты чудо, я тобой
горжусь. Ну что, теперь врежем им всем по-настоящему? Вот эбаут ту кик
сам эссез ин Гармиш?" - "Лет'c фак'эм олл!" - заорала наша красавица
на весь отель, делая соответствующий вставляющий жест. И я ей поверил.
     Из-за двери высунулся озадаченный тренер. "Кому это мы вдуть
собираемся?" - поинтересовался он у Машки. "А всем, - гордо ответила
та. - Всем, кто доедет до Гармишпартенкирхена!". Тренер задумался.
Слово "Гармишпартенкирхен" оказывает на него, как, впрочем, и на
большинство русских, некое воздействие, близкое к гипнотическому.
Очень уж похоже на "фак твою маму". Невольно пытаешься сообразить -
как же в городе с таким названием люди живут? Машка когда была
помоложе, очень любила этим словом пользоваться вместо тех, которые
воспитанные девочки не произносят вслух.
     Старик внимательно оглядел Марию с ног до головы, забрал ее
телефон и повернулся ко мне. Взгляд у него был изучающий, словно
тренер силился понять: что за волшебное превращение такое произошло с
двумя его бывшими любимчиками - и без разрешения?! Теперь в команде
любимчиков нет, одни бездельники, негодяи, лентяи и тунеядцы
(бездарями и дураками нас не обзывают - нельзя, а то еще поверим;
большинству родителей не мешало бы эту мою ремарку выжечь каленым
железом где-нибудь, допустим на тыльной стороне кисти, чтоб при каждом
взгляде на часы было им напоминание). Но когда-то тренер Пашку с
Машкой ставил другим в пример, усиленно продвигал, всячески пестовал и
втихаря мечтал, что ребята соберут все золото мира, а потом еще
поженятся. Кстати, он недолюбливает Крис. Разбила, видите ли, отличную
пару. Это помимо того, что она имеет наглость зваться Килли, но так и
не стала олимпийской чемпионкой. Я уже говорил - Крис внучка
гениального Жан-Клода, самого титулованного горнолыжника в истории.
Хоть тресни, а повторить его абсолютные победы никому больше не дано,
слишком узкая теперь специализация. Для спортсменов из поколения
нашего старика Килли больше, чем фамилия. Уверен, что книжка "На лыжах
вместе с Килли" была у тренера в детстве настольной или подподушечной.
Эх, бедная Кристин, и угораздило же тебя... Действительно, могла бы
пару раз взять золотишко в классическом Кубке хотя бы из престижных
соображений, честь семьи поддержать. Но Крис, увы (или к счастью?),
больше катается, чем съезжает. Для нее горные лыжи в первую очередь
забава.
     Пока я обо всем этом думал, тренер перестал меня рассматривать,
вынул из моей руки телефон и сказал: "Ребята, вы молодцы. Я вас уже
замучился поздравлять, но все равно... Машка, иди сюда, дай я тебя
обниму. Спасибо. Еще раз спасибо, девочка моя. Павел, держи пять.
Сильно прошел. Благодарю. Но мог еще лучше, между прочим. Ребята, вы
же способны на большее. Я рад, что у вас такой замечательный настрой
перед Гармишпатер... киндер... перед Гармишем, и мы обязательно это
настроение закрепим технически. Готовы работать? Отлично. Собирайте
вещички, утром грузимся, послезавтра в Гармише начинаем трудиться до
кровавого пота. Не задирайте носы. Соблюдайте режим. Сами знаете, это
в ваших же интересах. Спокойной ночи, мальчики и девочки". Шмяк - и
исчез за дверью. Нервничает. Сбили мы его с толку сегодняшним
выступлением.
     "Спокойной ночи, мой красивый глупый мальчик". - "Спокойной ночи,
моя красивая умная девочка". Я свернул за угол, а сам все думал - вот
раздастся сейчас топот за спиной, налетит она на меня и начнет
допрашивать, неужели я ее совсем ни капельки не люблю... В этот момент
она и налетела. Как вихрь, мы чуть не упали, я едва нас поймал. А
Машка впечатала меня в стену, заглянула в глаза и сказала: "Поль,
хотела промолчать, да не могу. Спасибо, ты меня спас. Я просто
загибалась. Не знала, что делать. А теперь уверена - будет у нас круг
почета. И мы уйдем оба. Не бойся, дурачок, ты меня потом никогда
больше не увидишь. В общем - спасибо". И поцеловала - таким поцелуем,
какой, наверное, только за долгие годы неразделенной любви можно
выстрадать. С трудом оторвалась от меня, отступила на шаг - глаза
мокрые, - и пошла.
     Не знаю, что со мной стряслось, но я схватил ее и рванул обратно.
Крепко обнял, впился ей в губы, притиснул к стене. Дернул молнию на
куртке, под которой - знал - ничего не было. Целовал как безумный
упругие тяжелые груди с большими коричневыми сосками, напрягшимися
моей ласке навстречу. Услышал хриплый задыхающийся стон - это было как
музыка. Полсотни шагов отсюда до моей комнаты. Взял и понес, не
отрываясь от ее губ, сладких - какие же они у нее сладкие! - и полных
горячей истомы. Коленом надавил дверную ручку, дверь распахнулась, в
комнате темно... и тут Мария выскользнула из моих объятий и встала на
ноги. Протянул руку, она перехватила ее. Машка почти такая же сильная,
как я, это замечательно, ну, пойдем же! "Не надо. Поздно. Не надо.
Я... Я безумно тебя любила, Поль, но это все позади. И не стоит тебе
делать вещи, о которых ты будешь потом сожалеть".
     Я протрезвел. Или очнулся. Пришел в себя. Это произошло, когда
Машка спрыгнула на пол - уже руку к ней я тянул скорее по инерции, и
взглядом манил в темноту непонятно зачем. "Я ведь тоже любил тебя,
Маша. Но...". - "Вот именно - но. Ты меня не жалей, все нормально".
Тем не менее, пальцы у нее тряслись, она пыталась застегнуть куртку и
не могла. Я потянулся ей помочь - шагнула назад. "Ты всегда боялся,
что я тебя съем. Закую в цепи. Ну... Какое-то время ты был прав. А
когда я изменилась, тебе было уже совсем не до меня". - "Жаль", -
вырвалось у меня искренне. "А мне-то... Но уже поздно. Я тобой
переболела. И хватит об этом, Поль. Еще протянешь ко мне руку -
сломаю ее. Ясно? Разрешаю на круге почета меня поцеловать. Один раз".
Все ясно, Мария. Умница ты.
     Она ушла, так и не застегнув куртку. У меня перед глазами стояла
ее грудь. Отнюдь не из тех, которые мне нравятся. Но с каким жаром я
ее целовал! Сейчас поостерегся бы - я вдруг представил себе, как мы
лежим друг на друге, и я уже у Машки внутри, и тут посреди этой
любовной идиллии меня охватывает глухое раздражение. Конкретно -
неприязнь к Машкиному телу, совершенно не тому, что мне надо... Ох...
Все-таки нельзя долгие годы носить в себе противоречивое сложное
чувство и не давать ему выхода. От этого случается комплекс
незавершенного действия - Генка рассказывал. Вот меня и прорвало.
Милая, бесконечно милая, дорогая Мария. Как дико влекло меня к тебе
юной! Недаром сегодня меня зажгли эти горящие ярким пламенем глаза.
Проскочила-таки искорка. Вспомнил тебя в шестнадцать лет. А вот когда
тебе стало двадцать один - двадцать два, раздался какой-то щелчок, и
ты потеряла для меня сексуальную привлекательность. Я по-прежнему
считал тебя очень красивой женщиной, но уже совсем с других позиций.
Вот, досчитался. Головой о стенку побиться, что ли? Вдруг дьявольски
захотелось курить. Отель спортивный, здесь тебе скорее автомат
продадут, чем сигарету. Зато этажом ниже чешская команда, они тоже
остались ночевать после этапа. Боян еще не спит, а у него всегда
спрятана на черный день пачка "Житан" без фильтра. Он нарочно покупает
именно это термоядерное курево, чтобы не захотелось вторую сигарету,
когда первую уговоришь. Сходить, тряхануть приятеля? Заодно в жилетку
поплакаться. Не усну ведь.
     Я вышел в коридор, взялся за ручку, которую пару минут назад
прижимал коленом, и понял: только что случился единственный в моей
жизни эпизод, о котором я никогда не смогу рассказать Крис. Потому что
если по-честному описать произошедшее - то какими словами? Это история
с десятилетней предысторией, два часа болтовни, я столько иностранных
слов не знаю. И мало ли что потом Крис в голову взбредет, пусть даже
она и простит меня на полном серьезе, искренне, всей душой. Так или
иначе, появится некий люфт в отношениях - ему можно было, а мне?..
Причем свободу эту ненужную постоянно будем ощущать мы оба. Пусть она
только на один раз. Зато как дамоклов меч. Я буду знать, что Крис
знает - у нее есть право разок выпустить на волю эмоции, которые
обычно подавлены. Лучше уж я забуду эту историю. Напрягусь как следует
- и забуду. Да, формально между нами с Машкой ничего особенного не
произошло. А в действительности... Хорошо, что Мария вовремя меня
остановила. Хорошо, что она нашла точные и правильные слова. Я
действительно мог сделать то, о чем впоследствии очень бы сожалел.
Какого черта, я уже об этом сожалею. У меня появилась тайна от Кристи.
"Хотел подарить любимой золото, и на этом пути ей изменил. Не совсем,
конечно. Чуть было не. Вроде того. Приблизительно". Я начал играть
терминами, и мне немного полегчало. К Бояну я постучался в дверь,
глупо хихикая.
     Все прошло следующим утром. Машка поздоровалась со мной как ни в
чем не бывало, и в автобусе мы сели рядом. Беззаботно трепались,
вспоминали наше бурное прошлое, сплетничали будто две подружки.
Будущая победа связала нас накрепко, а вчерашний эпизод только
разорвал натянутость в отношениях, не выясненных до конца.
Раскрепостил. Мы уже стояли на круге почета. В начальной фазе, спиной
к спине. И ясно было, что когда мы сойдемся лицом к лицу, то
поцеловаться для нас не составит проблемы. Десять лет нам
понадобилось для того, чтобы, так и не став любовниками, остаться
друзьями.
     Я глядел на проплывающую за окном Европу и думал: сбывается мой
сон потихоньку. Вот и прокатились мы с Кристин по воде, по тонкому
льду. Хорошо, что она об этом не знает. И не узнает никогда.



        ГЛАВА ТРЕТЬЯ


     Гармиш-и-так-далее-кирхен встретил нас легким снежочком и
отличной, на мой вкус, хард-слаломной трассой. Едва заглянув в
легенду, я понял, что вот тут-то мы с Марией действительно всем
покажем. Настроение подскочило, тело рвалось в бой, на тренировках
лыжи ехали сами. Ребята нас беспардонно нахваливали. Собранный и злой
тренер, помолодевший лет на десять, орал "Давай-давай! Темпо! Витесс!
Гоу, твою мать!" - то есть всячески демонстрировал превосходное
настроение. Менеджер круглые сутки висел на компьютере, окучивая
спонсоров. Кажется, они все в нас поверили. И заодно в себя. Команда
готовилась к стартам задорно и весело, как в юниорские времена.
     Даже когда я от полноты чувств запутался в шпильке, то не ощутил
испуга и не получил взыскания. Поднялся, выкопал из сугроба улетевшую
лыжу, подъехал к тренеру и спросил: "Помните?". Старик фыркнул,
сверкнул глазом, сказал: "Гоу-гоу, хватит расслабляться..." и удостоил
будущего чемпиона ласкового отеческого шлепка. Сверху в меня, хохоча,
тыкали пальцами. "Отчего все флаги на месте? - поинтересовался Илюха.
- Устал, что ли?". Вспомнил старый мой подвиг. Мне было от силы
двенадцать, я начал очень мощно ходить слалом, жутко обнаглел, и наш
старик (тогда еще молодой) гениальным образом вправил мои свернувшиеся
набекрень мозги. Я на тренировке подкатил к нему с претензией: зачем
он флаги так широко разнес? Вон там очень сильно тормозишься, и вон
там еще. Можно спрямить трассу? Скорости хочется. Он посмотрел на меня
с легким изумлением, подумал и сказал - отчего же, очень даже можно.
Расставил всю группу по горе и, семафоря руками, начал двигать нашими
силами флаги. Через пять минут трасса преобразилась до неузнаваемости.
Особенно на самом крутом участке - там стояла почти сплошная шпилька,
флагов десять выстроилось практически на одной прямой. "Ну как? -
спросил меня тренер ласково. - Зашибись?". Я посмотрел на трассу
сверху вниз, и в душе шевельнулось смутное ощущение, что меня гнусным
образом надули. В то же время, когда тебе всего двенадцать, ты легко
поддаешься на самые откровенные провокации. Я не мог не кивнуть в
ответ, гордо и самоуверенно. "Дуй!" - милостиво разрешил тренер,
взвешивая в руке секундомер. И я дунул.
     Так получилось, что собственно происшествия никто толком не
разглядел. Я поднимался к тренеру наверх один - у Ленки отчего-то
начал болтаться задник, и вся наша братия, стоя примерно на середине
горы, лечила строптивое крепление. А тренера в самый патетический
момент отвлек кто-то из помощников, и он обернулся к трассе поздно -
уже на мой адский грохот. Сам же герой спектакля вообще мало что
понял. Сначала было здорово: с трассой пришлось воевать, я полностью
выкладывался, скорость оказалась как просил - чтоб в ушах свистело.
Потом началась та самая шпилька на крутяке. Последней мыслью в голове
пронеслось: ой, дурак, не надо было на этот флаг заходить, лучше бы
вылетел, ну ее, эту трассу, переставим все обратно! Но я уже атаковал
тот злосчастный флаг. Дальше ничего не помню. Только сильный удар,
после которого я временно ослеп, потому что все вокруг заволокло
снежной пылью. Когда дым рассеялся - то есть пыль осела, - первым, что
я увидел, было синее небо и мои ярко-красные ботинки на его фоне.
Оказалось, что моя скромная персона стоит на ушах (в действительности
я сделал "березку" и медленно из этого положения опадал), уже без лыж,
палок, шапки и очков. Еще куда-то исчез атакованный мною флаг. Детали
экипировки валялись повсюду, расходясь от места падения по спирали.
Одна лыжа торчала из сугроба неподалеку, другую обнаружили в двухстах
метрах ниже. Я оказался в совершеннейшем порядке, только резко
присмирел. Встал, оделся, нацепил одну лыжу, сполз туда, где раскопали
вторую, пристегнул ее и поехал медленно к подъемнику. Чувствую - не то
что-то. Левая нога едет нормально, а правая, которой я и врубился во
флаг (озадаченные ребята все искали его и не могли найти) слегка
подтанцовывает. Только остановившись у нижней опоры, я присмотрелся и
увидел: от самого носка крепления правая лыжа задиралась вверх. Я ее
согнул. Никогда не думал, что это в человеческих силах. Горной лыжей
можно выдолбить прорубь во льду (сам делал), можно спилить в прыжке
одним махом нетолстое деревце (наслышан), можно человека зарубить
насмерть как секирой (общепризнанно). Это удивительная конструкция,
она легко прогибается, но ни при каких обстоятельствах не гнется.
Скорее уж расслоится - было у меня такое (и будет еще). Я заехал
наверх, подкатил к тренеру. "Ну что, дунул?" - спросил он все так же
ласково. "Угу, дунул. Вот, лыжу согнул. Извините". - "Главное, шею не
согнул. Голова не кружится? Эх, ты... Горнолыжник! Будешь еще поперед
батьки в пекло лезть?". Горнолыжник вздохнул. Очень хотелось ответить
"Буду!", но это не соответствовало истине. Я человек открытый и
правдивый, чем горжусь и на чем стою. Пришлось честно помотать
головой: "Не-а". - "Правильно, - кивнул тренер. - Ты запомни, Павел,
далеко не все старшие умнее тебя. Но у них есть колоссальное
преимущество: они давно живут. Это называется жизненный опыт. Так что
не валяй дурака, а присматривайся. Я бы даже сказал - подсматривай.
Наблюдай, учись. Пока глаз острый и можешь видеть многое, лови момент.
Дальше пригодится, не будешь чужие ошибки повторять. Ладно, топай на
базу, хватит с тебя полетов на сегодня. А завтра будешь весь день
ходить по широко разнесенным флагам. Пока не научишься проходить их
быстро. Тормозится он, видите ли! Хреновому лыжнику всегда флаг
мешает".
     Кстати, помешавший мне флаг так и не нашли, он мистическим
образом растворился в пространстве. Улетел. И слава богу. Случись на
месте этого пластикового хлыста боевая профессиональная конструкция,
торчащая из "стакана" с пружинным демпфером, намертво вмороженного в
покрытие трассы, я при тогдашнем своем петушином весе не смог бы ее
вышибить и согнул бы себе не только лыжу. От чего, естественно,
увлекательное приключение уже не вызывало бы таких развеселых
воспоминаний. Затерлось бы, стало невнятным эпизодом из прошлого. Наша
память не любит боли, она ее постепенно вытесняет. Сколько раз мне
бывало очень больно - переломы, вывихи, ушибы. Сколько раз я крыл
проклятую трассу русскими и нерусскими словами. И таскали меня на
себе, искалеченного, с теми же выражениями в тот же адрес такие же
неоднократно переломанные, вывихнутые, ушибленные. И я их таскал. У
нас, конечно, всегда доктор поблизости. Иногда прямо на склоне,
заранее в лыжи обутый, так что есть кому пострадавшего обработать. Но
все равно удовольствие маленькое, особенно когда перелом. Вдвойне худо
если завозились, припоздали, и у сломавшегося шок проходит. Хорошо
помню по себе - медленно, но верно общая тупость и ушибленность
сознания отступает, на ее место начинает просачиваться боль. Она все
острее с каждой минутой. И ты готов на что угодно, хоть на удар по
голове, лишь бы ее не чувствовать. "Эй, кто-нибудь, выверните мне
пробки, я больше не могу", - сказал однажды Илюха прежде, чем
отключиться... И вот, сделает док блокаду, шину наложит, рукой махнет
- грузите, мол. А у "груза" из горла хрип, того и гляди от натуги
глаза лопнут. Потому что кричать хочется, а нельзя, плохо это. Сто раз
тот же доктор прямо на горе уговаривал - кричите, дурни, нужно
кричать, - а мы как партизаны упирались. Ну, и везешь сломанного друга
осторожно вниз, а друг знай себе губу кусает. Или что подвернется, то
и грызет. Почти с каждым такое было. Машка перчатку изжевала до
состояния тряпки, я воротник прокусил. А Димон, тот просто так сжимал
кулаки, что у него потом целую неделю даже ложка из руки выпадала... И
ведь специально не договаривались, само так сложилось: молчаливый
заговор молчания. Потому что знали - когда один кричит, у других,
которые рядом стоят и переживают, что-то внутри прямо так и рвется на
части. Одно слово: веселые картинки. Но каждый раз мы возвращались
обратно на трассу - не за новой ведь болью, правда же?
     Конечно, нет. Мы возвращались просто съезжать. Так, чтобы в ушах
свистело, а из глаз даже сквозь очки выбивало слезу. И о боли не
вспоминали. Хотя ноги частенько ныли. Не там, где сломано, вывихнуто,
ушиблено, а просто там, где они в ботинках. Спортсмены ведь
застегиваются до посинения, намертво. И обувь у нас куда жестче
обычной. Вниз едешь как летишь, а на подъемнике, бывает, схватывает.
По молодости лет перестегиваться обычно лень, да и боль терпимая, вот
и ждешь только одного - скорее бы подняться и опять съехать. Забавный
такой замкнутый круг. Бесконечный, как трос подъемника или гусеница
ратрака. И по большому счету лишенный всякого смысла. Горные лыжи
чистой воды развлечение, более оторванный от жизни зимний вид спорта
только прыжки с трамплина. Вот уж окончательно идиотское действо, не в
смысле дебильное, а в смысле когда человеку совсем заняться нечем.
Хотя кидаться вниз головой с моста на эластичном канате... Пардон, не
люблю я свободного падения, не радует оно меня. Специфика прыжков на
классических горных лыжах в том, что ты летишь больше вперед, чем
вниз. И бугры-трамплины на скоростной трассе для лыжника скорее
малоприятное препятствие, нежели большое удовольствие. В полете
теряешь скорость, чем дольше провисишь в воздухе, тем хуже результат.
Я всегда умел грамотно "делать" трамплины, даже гордился этим, когда
регулярно ходил скоростной, и меня другим в пример ставили. Но первый
же прыжок с фристайловской "подкидушки" быстро сбил с парня излишнюю
спесь. Меня туда заманили почти обманом, "на слабо". И ка-ак швырнуло
бесстрашного горнолыжника с этой штуки вертикально в небо... Пока
возносился, чувствовал себя прилично. Но когда завис в верхней точке
полета и глянул вниз, понял: не мое занятие. Вишу - желудок в зубах,
душа в пятках, вижу - подо мной несусветная ямища, и мне сейчас туда
сыпаться. Бр-р-р... Чисто из принципа еще пару раз прыгнул - себе
доказать, что не трус. Но радости не ощутил ни малейшей. И с тех пор
ко всем, кто прыгает, отношусь со смесью зависти и подозрения. Вроде
того, как они сами к "челленджерам". Однажды даже сцепился с нашими
лыжными акробатами - мол и как вам не страшно так кувыркаться? А те в
ответ: мы-то фигуры красивые в воздухе изображаем, а если кто на самом
деле кувыркается, так это вы, суициды недоделанные. Я говорю: нечего
гнать, мы не самоубийцы, мы просто и есть недоделанные, поэтому нас в
нормальные лыжи не берут, а съезжать-то хочется. Они: ну вот и
кувыркайтесь себе на здоровье. Плюнул я, залез в автобус и поехал с
ребятами к Ленке в больницу, как раз она тогда докувыркалась. Что
примечательно - сыпанулась бедная при обработке трамплина. Посмотрел я
на нее и в который раз порадовался, что больше не хожу скоростной. А
почему не хожу, об этом после как-нибудь.
     Этап в Гармише удался на славу - наверное поэтому мне почти
нечего о нем вспомнить. Нормальная работа, общий душевный подъем,
никаких пророческих снов, внутренняя установка на отличный результат.
При жеребьевке нам с Марией выпали удобные стартовые номера, на гору
мы вышли в самом что ни на есть боевом настроении. И без особого
напряга исполнили серебряный дубль. В какой-то момент казалось, что я
возьму одиночное золото, первое в своей жизни, а Машка останется при
серебре - ее объехала распроклятая Ханна. Но тут прискакал американец
Фил и выдавил меня на второе место среди мужчин, а на третье сполз
Боян, испортив музыку болгарам. Опять. Наверное в десятый раз за сезон
у болгар сломался бронзовый дубль. Бедняга Ангел глядел сущим
дьяволом, да и Веселина, обычно вполне оправдывавшая свое имя, что-то
не очень радовалась жизни. Мы, как могли, пытались дать им понять, что
нам стыдно - я понимающе кивал издали, Фил смущенно улыбался. Боян
просто хохотал. Он тоже начал ездить сильнее, будто за мной тянулся.
Почувствовал, видимо, что с другом-соперником происходит нечто
особенное и поймал ту же волну. На финишной площадке бросал на меня
задумчивые взгляды и разве что не принюхивался. К сожалению, толком
поговорить нам не дали, за бортиком маячил его тренер, а эта братия
жестко отсекает любое общение между лыжниками разных команд, едва те
дотягиваются до призовых мест. Да и все равно не разболтаешься
особенно сразу после трассы.
     Вокруг нас с Марией творилось что-то невообразимое. Еще бы: на
предыдущем этапе двойная бронза, теперь двойное серебро - что же
дальше? Я ответил: дальше будет еще лучше. "Вы планируете золотой
дубль на последнем этапе, Поль? Вы намерены сделать "трижды двадцать"?
Признайтесь, это будет мировая сенсация!" - "Мы сделаем все, что в
наших силах". Уффф... А ведь и правда - "трижды двадцать", я совсем об
этом не подумал. Двадцатый сезон "Челлендж", двадцатый золотой дубль,
две тысячи двадцатый год. Мировая сенсация. Войти в историю. Надо же,
забыл. Или побоялся вспоминать? Ответственности испугался? Стало вдруг
очень неуютно, и впервые в жизни захотелось поменьше задерживаться на
пьедестале. А окружающая действительность бурлила и фонтанировала.
Наши из-за бортика орали радостную чушь. Илюха со своим шестым местом
сиял как именинник. Тренера журналисты рвали на части, требуя большую
пресс-конференцию. Как объяснить неожиданный взлет русской команды?
Это чисто тактическая находка или какой-то прорыв в тренировочном
процессе? Старик не успевал вертеть головой от одного микрофона к
другому. Мария рядом со мной упоенно позировала. Я терпел. Оказалось,
что я очень устал.
     В гостиницу нас почти внесли. Поздравления сыпались потоком, от
дружеских шлепков болели плечи, губная помада была на мне, казалось,
повсюду. Главный помощник старика, не дожидаясь указания, принес
героям дня телефоны. И я очень удивил всех, когда свой не взял. Герою
дня было не до того. Меня ощутимо потряхивало, больше всего хотелось
пойти в спортзал, аккуратно "замяться", принять душ, хлопнуть стакан
кефира и надолго заснуть. Что такое? Надорвался за шаг до
окончательной победы? Вспомнил прозвище "Князь Серебряный"? Нечто
подобное со мной бывало раньше. Но, ради Бога, только не теперь! Я все
сделаю, чтобы выиграть. На этот раз - да. Просто дайте мне отдохнуть,
прийти в себя. Я не создан побеждать так легко, как это получается у
других. Каждую победу рву у судьбы из рук зубами. Пустите. Дайте
уйти.
     Как же, дадут они. Прибежал слегка ошалевший тренер, оценил
ситуацию и начал меня внимательно обнюхивать. А обнюхав, принялся
спасать. "Павел, ты уезжаешь. Немедленно. Собирай вещи. Через два часа
отправляются в Киц квартирьеры, вот с ними и поедешь. Хочешь, возьми с
собой Марию. Не хочешь - двигай один. Это приказ".
     Гений. Покажите мне тренера, который способен выпустить из рук
своего лучшего бойца, когда тот в явном кризисе. За неделю до
решающего этапа. Да ни в жизнь! А я, тупица, думал, будто старик уже
ни на что не годен. И тут он мастерски цепляет меня за самую тонкую
струну. Доверие. Вот чего мне вечно не хватало. Я его постоянно
требовал, меня им никогда не баловали. Спортсмену много доверия не
положено, это вам не нормальный рядовой гражданин. А так хотелось
почувствовать себя именно нормальным, обычным, простым человеческим
существом. Не ощущающим постоянно контроля, пусть легкого и
ненавязчивого, но от этого не менее давящего. Надо же - дождался.
Внутри что-то перевернулось, да так и замерло. И стало вдруг
легко-легко.
     "Спасибо. Даже не знаю, что сказать... Просто - спасибо". - "Не
за что. Как вести себя - знаешь. Учую малейшее нарушение режима...
Обижусь. Телефон свой не забудь". - "Теперь не забуду". Поворачиваюсь.
Стоит. Подслушивала. "Паш, можно я с тобой?". Глаза честные и усталые.
Тренер позади еле слышно фыркает. "Соглашайся, Павел. Хорошая идея.
Побудете наконец-то сами по себе немножко. Обсудите в спокойной
обстановке свои шансы. Тактику и практику, так сказать". Да что же он,
мысли читает? "Конечно, Машенька, поехали". Она меня от всей души по
многострадальному захлопанному плечу - шмяк! Я чуть не выругался.
     Оставшиеся до отъезда два часа тянулись бесконечно. Наверное я
все-таки побаивался, что в последний момент тренер передумает и меня
завернет. Поверить не мог в простую человеческую доброту. И когда
пришло время уезжать - только у двери, ведущей на улицу, понял, что
всю дорогу от своего номера шел, крадучись. Огляделся смущенно - не
видел ли кто посторонний, как я рассудком трогаюсь, - и одного
свидетеля действительно нашел. В дальнем углу гостиничного холла
развалился поперек дивана Ангел Шаренков. Видимо удрал от товарищей по
команде залечивать потрепанные нервы. Судя по выражению лица,
чувствовал он себя раз в десять хуже моего - я даже ощутил некий
прилив бодрости. И конечно вернулся подбодрить удрученного коллегу. Мы
с болгарами всегда были на короткой ноге, с момента прихода в
"Челлендж". Внешне не похожи совершенно, а контакт установили мигом, и
никогда об этом не жалели. Естественно, каждый спортсмен
международного уровня - настоящий гражданин мира, и в любой части
света чувствует себя комфортно. Среди каких угодно лиц. Но иногда до
одури хочется увидеть своих. А мы с болгарами свои вполне. Я бы
поостерегся обзывать наш менталитет "родственным", но что-то такое
общее у нас есть помимо алфавита и коммунистического прошлого. В
общем, хоть и скребли у меня на душе кошки, а не мог я к Ангелу не
подойти. "Ты чего? Совсем Попангелов упал?". Это у Шаренкова прозвище
такое - "Попангелов упал". В честь его соотечественника Попангелова,
который однажды замечательным образом рухнул. Выходит он как-то на
этап Кубка Мира в Шладминге, а телекомментатор задумчиво говорит - ну
вот, стартовал болгарский спортсмен Попангелов. В Китсбюэле на
слаломной трассе Попангелов упал... Попангелов как по команде - хрясь!
Комментатор секунду думает, а потом на одном дыхании выкрикивает:
и-при-этих-моих-словах-падает-Попангелов-в-Шладминге!.. Причем
интонация у него такая восторженная, словно он лично уронил
Попангелова и очень своим достижением гордится. Лет сорок этой
истории, дошла она до нас через третьи руки и десятые уши. Но уж
больно хороша[5]. Когда Ангел в порядке, он за "Попангелова" может
далеко послать. Не обиженно, а так, мол от Попангелова слышу. А вот
если у парня дурное настроение, тогда наоборот. Скажешь ему - эй,
Попангелов, ты почто упал? - и, глядишь, у него уже в глазу искорка
загорелась. Вот и сейчас Ангел поглядел на меня и слегка оживился.
Душераздирающее зрелище - талантливый спортсмен, угодивший в полосу
невезения. Грех такому руку не протянуть. "В Гармише Попангелов еще не
совсем падает, - сообщил Ангел. - Вот в Китсбюэле его точно завалят.
Некоторые". - "Да ладно, Ангел, что за глупости..." - "Отличный дом
себе нашел. Мечта. Думал, куплю. А денег заработать не получается.
Некоторые боги так бьются между собой из-за золота, что обычным людям
невозможно даже на третье место выйти. Не могли до следующего года
подождать...". Ничего себе жалоба. Прижало мужика. Допустим, какой-то
там дом его не очень волнует, а вот спонсоры у болгар разволновались
наверняка. Брали-то команду с отличной перспективой, а она за сезон
полторы медали привезла. И никто не виноват - стечение обстоятельств.
Прямо как у русских. До чего же приятно, что мне эти тайны мадридского
двора глубоко безразличны. Наконец-то. "Извини, Поль, - сказал Ангел.
- Не слушай. Я просто устал сегодня. Поздравляю еще раз с серебром.
Горячо желаю тебе взять золото в Кице. А Попангелов не упадет, не
надейся". Ох, слышали бы тренеры, как мы тут лясы точим перед
финальным этапом. Настучали бы обоим по загривкам. У нас ведь не
разговоры, а сплошной подтекст. Даже если кажется, что говорим
совершенно в открытую. Вот, Ангел дает мне понять: не сбрасывай меня
со счетов, я нацелен на место в первой тройке и буду драться изо всех
сил. А он ведь сейчас не интервью "Ски Курьер" дает, где хочешь-не
хочешь, а будешь вдохновенно петь о своих колоссальных планах. Нет,
это приватная деловая информация. Среди мужчин-"челленджеров" на
пьедестал реально претендуют четверо. Кто-то из нас лишний. И
Попангелов... то есть Ангел, действительно мог бы слегка подвинуться,
чтобы не нервировать попусту остальных. Только вот он не будет этого
делать. И что? Какова должна быть моя реакция? А такова, что я не
просто его понимаю, нет, я всей душой за него. Потому что рвать жилы в
безнадежном положении вроде бы и глупо. Но настоящий спортсмен ведет
себя именно так - бьется до упора. И наградой за это может стать
нежданная победа.
     Тут подошла моя боевая подруга, и Шаренков вмиг преобразился -
Машка ему нравится. Они о чем-то болтали, а я опять улетел мыслями
далеко-далеко. Толком даже не запомнил, как мы простились с Ангелом и
вышли на улицу. "Совсем наш Попангелов упал, - сказала Машка. - Это
хорошо, не будет в Кице у тебя под ногами путаться". М-да... Вот такие
мы славные ребята, добрые и отзывчивые. Дружить умеем, так сказать, не
на шутку. Невольно пришла на ум любимая фраза Илюхи "друзья познаются
в биде". Или как написал один двоечник в школьном сочинении: если мой
товарищ будет тонуть, я ему помогу... "Маш, а ты в курсе, что Ангел
хорошо знаком с Попангеловым?" - "То есть?" - "Ну, с настоящим
Попангеловым. Известным болгарским горнолыжником, ныне тренером". -
"Так он, что, на самом деле был?!"...
     Уже на стоянке возле автобуса нас догнал Боян. Однако, хорошо у
чехов разведка поставлена. Или он просто в холле на Шаренкова
наткнулся и от него узнал, что мы уезжаем. Хотя одно другому не
мешает. "Мария, будь другом, оставь мне на секунду Павела". Очень
смешно он мое имя склоняет. Мог бы звать как все нормальные люди, в
том числе даже русские - Поль. И изъясняться по-английски. Нет, упорно
пользуется моим родным языком. "Боян, дружище, ты намерен рассказать
что-то ужасное? Зачем такая секретность? Мы ведь с Марией вроде как
бизнес-партнеры. Особенно на ближайшую неделю". - "Павел, не надо. У
меня только пять минут, я чудом сбежал". - "Ну ладно. Маш...". Та уже
забиралась в автобус. Понятливая девочка. Хотя сейчас мне хотелось бы,
чтобы она стояла рядом. Полный контакт нам требуется, а значит -
никаких тайн. "Что-то случилось, Боян?". - "Да нет! Я просто решил
спросить... Павел, ты мне ничего сказать не хочешь?".
     От напряжения у меня схватило левый висок, и я невольно потер его
ладонью. "Слушай, Боян... Мы в последнее время мало общаемся, это
понятно - конкуренты. Только запомни одно. Что бы ни случилось, мы
должны остаться друзьями. Иначе грош всему цена". У Бояна лицо
кривилось, ему тоже было очень непросто. "Павел, я тебя понимаю.
Скажи, это правда, что ты решил зачехлить лыжи после Китсбюэля?".
     Ну, вот оно. День безостановочных откровений. Первая мысль была:
кто из наших - дятел? Факин вудпеккер, мать его - кто?! Секунду я
перебирал в уме имена, пока не сообразил: бессмысленно. А отвечать
нужно, и прямо сейчас. Отвечать так, чтобы потом ни в чем себя не
упрекнуть. Никогда. Выть от бессильной злобы, если Боян меня объедет,
но подлецом не стать.
     Как это забавно: чтобы остаться с чистой совестью, нужно соврать.
Безукоризненная честность перед собой должна обернуться наглой ложью
прямо в лицо человеку, которого я так легко называю другом. И не
стыдно мне при этом ни капельки. Значит все правильно.
     Делаю удивленное и слегка растерянное лицо. "Зачем мне уходить? С
чего ты взял?" - "Говорят". - "Кто?" - "Ну...". Я не удержался и
высказался по-французски. Боян хмыкнул, но глаза у него потеплели.
Тоже что-то для себя решил. Неужели он всерьез собирался
подтормаживать в мою пользу, а то и падать, как в том проклятом сне?!
"Значит, Павел, ты остаешься - се врэ, но?" - "Се врэ, мон ами". -
"Тогда... Тогда до встречи в Китсбюэле. Закроем сезон, и жду тебя с
Кристин в гости". До свидания, дружище. Извини, что я тебя обманул.
Поверь - так было надо. Очень. Нам обоим.
     В автобусе Машка, едва я уселся, повернулась ко мне лицом и
принялась меня изучать, словно диковину какую. "Извини, мне нечего
сказать". - "Значит вы не договорились". - "Мы и не пытались. Нельзя
так, Маш. Нехорошо это". - "Ну и ладно". Взяла меня под руку, положила
голову на мое плечо и нагло, цинично заснула. Сразу и как убитая.
Словно ее ни капельки не волновало, подыграет нам основной наш
соперник, или нет. А может, действительно не волновало? Может, это я
на всю русскую команду один такой нервный? Или, если по-честному,
неуверенный в себе. От расстройства я принялся за дыхательную
гимнастику, успокоился и тоже вскоре задремал. Проснулся уже в Кице и
понял, что этот ужасный тяжеленный мучительный день остался позади.
Было радостно, хотелось вина, сигарет, танцев, но еще больше хотелось
как можно скорее выйти на склон и чего-нибудь там со вкусом отколоть.
Почему я так давно, уже несколько лет, не вставал на сноуборд? Почему
не участвовал ни в каких экстремальных авантюрах с катанием по скалам?
И почему мне теперь до такой степени всего этого хочется? Неужели я
становлюсь тем, кем хотел - нормальным человеком?!
     Китсбюэль сам по себе прелестный городок, а для русского
хард-слаломиста еще и малая родина. Вот закроем мы сезон, откатаем
коммерческие старты, разъедемся в отпуска, а Мозер будет в это время
готовить свой комплекс к встрече нашей команды. И вскоре мы в который
раз оседлаем близлежащую гору, чтобы как следует намять ей бока. Для
Мозера сдавать нам тренировочную базу - удобный бизнес