как-то свыкнешься.
В петлю не полезешь. А Кристин?
     Я вспоминаю о Крис, трогаю пальцем кольцо, смотрю на Дитриха, и
тот начинает медленно подниматься с гусеницы. Его подводит опыт - он
не верит, что я могу вот так, с бухты-барахты, выйти из-под контроля.
Мне надлежит играть по правилам, то есть быть согнутым и раздавленным.
Эта надменная громадина думает, что стоит ей надо мной нависнуть, и я
мигом усохну. Другой бы на его месте звал подмогу, а Дитрих просто
встает. Да, ему что-то рассказали про "челленджеров", но он не
понимает, как может быть опасен хард-слаломист, доведенный до
отчаяния. А я сейчас именно такой. Я по-прежнему едва стою на ногах,
мучаюсь десятым позвонком и очень смутно вижу. Но это мне не мешает
чувствовать гору и просчитывать в уме заход на третий флаг. Повезло с
курткой, она хоть неправильная, но сейчас очень даже к месту - почти
до колен, застегнута, капюшон наброшен. Ближайший к нам помощник
Дитриха стоит шагах в десяти наверх и видит только мою спину. Сам
Дитрих не носит брони. Действительно, зачем ему, когда все умерли.
     А стрелять в меня не будут. В лежачего стрелять толку никакого.
     Я провожу короткий удар под ребра, и тут же хватаю Дитриха за
грудки, чтобы плавно опустить его обратно на гусеницу. Вид у него
теперь совсем не антитеррористический - челюсть отвисла, глаза один в
другой заглядывают. Медленно сажусь на снег. Откидываюсь на спину. И
небрежно так уезжаю вниз. Головой вперед.
     Не ногами же вперед ехать, правда?..
     ...Одно из самых ярких моих детских воспоминаний - это как отец,
молодой и красивый, шкандыбает на костылях. Со смущенной улыбкой
настоящего героя, который слегка переборщил насчет героизма. Так я на
всю жизнь запомнил, что по каменистым склонам Чегета не стоит кататься
на надувном матрасе. Особенно в большой теплой поддатой компании, под
весом которой матрас запросто разносит до первой космической скорости.
     Удивительно, но этот заимствованный негативный опыт ни капельки
не отвратил меня от катания безо всяких технических приспособлений по
свежезалитому желобу санной трассы. Причем тоже целой бандой - сели на
лед, ухватились друг за дружку, изображая бобслейный экипаж,
толкнулись, и вперед. Правда, уже через несколько секунд группу
раскидало - сказалась разница в весе, - но от этого стало только
веселее. Трассу залили от силы метров на сто, и тормозили мы в сугроб,
вполне безопасно и очень смешно. Только откопаешься, встанешь на ноги,
тут сзади прилетает с радостным визгом очередной каскадер и бьет тебя
под коленки... Отец в развлечении участия не принимал - уже слегка
обрюзгший, но все еще весьма импозантный, он сидел на краю желоба,
легкомысленно болтая ногами, и нес ответственность за чайник водки, из
которого всем желающим наливал в предусмотрительно захваченные кружки.
В небе висела яркая луна, и петля санной трассы с расставленными
вокруг авангардными светильниками на высоких столбах выглядела
совершенно нереально - ни дать, ни взять, марсианский пейзаж.
     Ой, да на чем только и откуда только я ни съезжал! Хотя некоторые
э-э... устройства опробовать так и не рискнул. Особенно те алюминиевые
сани с поворотными лыжами спереди, про которые мне сказали, что им,
во-первых, уже полста лет, а во-вторых, за этот срок на них было
сломано четыре ноги и два ребра, вывихнуто минимум пять рук, и выбито
- совершенно точно, - двадцать шесть зубов. При том, что вместо руля
на санях вполне мудро использовалось свободно болтающееся откидное
кольцо. Тут-то я и подумал - а обо что же тогда выбивались зубы? - и
от поездки на чересчур легендированной штуковине отказался. Зато
накатался вдоволь на "джеке" - это такой, как его называют знающие
люди, "остеохондрозный аппарат". Сиденье как у табуретки, под ней две
ручки чтобы держаться, вниз уходит "нога" - пилон, заканчивающийся
короткой узкой лыжей. Обуваешь что-нибудь со скользкой подошвой,
садишься - и покатил вниз на трех точках. Забавный прибор, на гладком
склоне чувствуешь себя просто здорово, но скакать по буграм не
советую, особенно если носите вставные зубы и контактные линзы. А то,
неровен час, обнаружите эти самые линзы в зубах, причем зубы окажутся
совсем не во рту, а в противоположной, мягко говоря, стороне
организма.
     Это все было очень адреналиново и интересно. Местами немножко
ушибательно. И весьма познавательно. Я, например, четко уяснил, что
вопрос "на чем спускаться с горы" в принципе некорректен. Он так же
глуп, как возникающие иногда споры между горнолыжниками и
сноубордистами. Горные лыжи - венец творения, они вывезут тебя куда
надо при любой погоде, на любом рельефе и по любому снегу, только
научись. Но в целом ряде случаев "доска" и покатится легче, и доставит
гораздо больше удовольствия. Так что определяться в первую очередь
нужно не с тем, на чем ехать, а зачем это делать. Зачастую главная
проблема - стоит ли ехать вообще в таком состоянии, или лучше сначала
подумать (варианты: немного состариться, зайти к психиатру, наконец -
протрезветь). Ну, а если неймется, тогда хватай что угодно, хоть кусок
полиэтилена, и дуй. На элементарном пакете из супермаркета запросто
отбиваются почки и дробится крестец.
     Конечно, снегокаты всякие разные тоже приносят массу переживаний.
С тобоггана[8] можно красиво улететь. Корытце пластиковое в форме
саней хорошо раскокать вдребезги. Но это все специальные устройства,
сконструированные именно для разгона сверху вниз с туманными
последствиями. А без них - слабо?!
     На скользкой куртке, например. Желательно с капюшоном.
Накидываешь колпак, ложишься головой к склону, толкаешься разок ногами
- и почесал. А когда скорость достигает такой величины, что становится
жутковато, и малейший бугорок запросто переломит тебе спину (и от
осознания этого становится вообще страшно) - резким движением
закручиваешь себя поперек горы. Закрываешь лицо согнутыми в локтях
руками и начинаешь кувыркаться. Рано или поздно тебя развернет, и ты
остановишься. Сядешь, помотаешь головой - кровь бурлит, очевидцы
крутят пальцами у виска, - красотища! В детстве я обожал такие
выкрутасы. Пока однажды у меня не задралась перчатка, и на очередном
кувырке мне не сняло, будто напильником, кожу с правого запястья. В
принципе оказалось не больно. Но розовое пятно на руке исчезло
полностью только лет через пять.
     ...Вся эта теория и практика травмоопасных детских шалостей
вспоминается за долю секунды. Я шпарю со свистом по обочине трассы
"браво", и неожиданно глубокая колея ратрака в мягком снегу работает
не хуже бобслейного желоба. Наверху карикатурно скачет и размахивает
оружием бедненький-несчастненький околпаченный спецназ. Бьюсь об
заклад, такими кретинами их никто еще не выставлял. Некому меня
перехватить, и не на чем догнать. Прямо из рук властей уезжаю в теплые
объятья прессы. Вот и дождались телевизионщики еще одной сенсации.
"Браво" не подарок, мало что от меня останется к концу горы, но уж
говорить-то оно сможет, это я обеспечу. И проорать на всю планету
"Спасите, помогите!" успею. И еще "Дитрих - козел!". Интересно, какая
у него сейчас физиономия. Если очухался, конечно.
     Пологий разгонный участок заканчивается, скоро будет перегиб, и
за ним такой рельефчик, преодолеть который на пузе чистой воды
самоубийство. Даже по утоптанному ратраком краешку. Но мне придется
ехать именно здесь и именно таким образом, уже носом вперед, на локтях
и животе. И так работать телом, чтобы ни на одном бугорке меня не
подбросило. Иначе капут, зашибусь и посыплюсь неуправляемо, с резким
набором скорости. Хороший будет заголовок в новостях: "К нам с горы
скатился труп"... Я отчаянно торможу каблуками, намертво зажимаю края
рукавов в кулаках, переворачиваюсь, выгибаю спину, встаю на локти.
Вижу, куда еду. С легкой горечью отмечаю, что на лыжах это было бы
просто развлечение. Вспоминаю Илюхино любимое "Дерзайте, психи, вам
положено!". Надо же, а я ведь его, дурака, кажется, простил... Снова
торможу, на этот раз всем, чем можно. Полный рот снега. Почти белое
солнце прямо в глаза.
     Зрение все еще оставляет желать лучшего, но яркое пятно вертолета
под горой - вот оно. Мой финиш на сегодня. Далековато. Краем сознания
удивляюсь: а чего это не страшно мне? А вот не страшно. Нормальная
рабочая обстановка. Я всего лишь решаю типично горнолыжную задачу в
условиях жесткого ограничения средств - ни лыж тебе, ни даже очков.
Без очков плохо.
     Возможно, я от нервной перегрузки... уффф... тьфу! - малость
тронулся рассудком... ой!.. ай!.. - но факт остается фактом: еду.
Удираю. На данный момент это... мама!.. главное.
     Облизываю здоровый бугор, отплевываюсь, закладываю глубокий
поворот - а ничего, получается ведь! Лишь бы силенок хватило. И крайне
желательно удержаться в колее. Выпасть из нее на гору еще куда ни шло.
Вот укувыркаться в лес по дрова... вау!.. это уже будет настоящий
экстрим. В лучших традициях - то березкой по балде, то рябиной по...
У-упс! Слушай, Поль, если ты из сегодняшней передряги выберешься,
подумай - не пора ли тебе со всем этим завязывать?
Переквалифицироваться, так сказать, а? Хотя бы из тех, которые сверху
вниз - в те, которые снизу вверх? А то ведь так и будешь до конца
своих дней э-э... Катиться, да.
     В этот момент сзади что-то прилетает - наверное пуля, - и бьет
меня промеж лопаток. Прямо в злосчастный десятый позвонок...
     Боль растекается по всей спине, острыми иголочками колет легкие,
сильно отдает в сердце. Я встаю на четвереньки и принимаюсь кусать
воздух - подушка давно упала на пол, вцепиться зубами не во что,
остается только сквозь них рычать. Не от боли, скорее от обиды на весь
белый свет. Я потный, злой, расстроенный, и больше мне сегодня не
заснуть. Протягиваю руку - она слегка дрожит, - выдергиваю из
зарядника телефон. Как и следовало ожидать, шесть утра. Ну почему не
восемь, а?! За что?!
     Нещадно крутит суставы - значит, погода скоро переменится. Жму на
кнопки, вызываю локальный метеопрогноз. Так и есть, давление падает.
Впору менять фамилию на Барометр. Сползаю с кровати, медленно ковыляю
к окну, раздергиваю шторы. Конечно, это Валь д'Изер. Во-он там, отсюда
видно, разбиты трассы Кубка Мира. Вчера ребята откатали скоростной.
Упаковали награды, собрали вещички, дали пресс-конференцию и
отправились дальше, к следующей горе. А я за ними не поехал. Мне
теперь в другую сторону. Смонтировал репортаж, передал его в
штаб-квартиру и завалился спать, отдохнуть перед дорогой. Ничего себе
отдохнул... Ладно, справлюсь. Приеду домой, там все будет по-другому.
Рядом с Кристин мне никогда не снятся кошмары. Даже если спина болит.
     Стоило бы еще этап отработать, но тут уж я над собой не властен.
Крис позвонила шефу нашего отдела и сказала - если не отпустишь Поля
хотя бы за месяц до, я твоей жене пожалуюсь. Выходка на мой взгляд
довольно грубая и совсем не европейская. Откуда у девочки взялись
такие манеры, понять не могу. Зато шеф, который уже трижды отец, и
знает, что с беременными женщинами шутки плохи, уяснил все и сразу.
Обычно на любые мои просьбы насчет передышки у него ответ стандартный
- Поль, ты лучше всех, тебя любит аудитория, даже короткое твое
отсутствие в эфире наносит ущерб интересам компании, все отпуска
только в межсезонье, пошел работать. Деньги? На твоем месте, Поль, я
бы вообще забыл это слово... Ну, и так далее в том же ключе. А тут и
замена мне нашлась моментально, и отпускные капнули, и новый контракт,
довольно выгодный, на горизонте нарисовался. Сказать, что я дико
обрадован всеми этими обстоятельствами, увы, не могу. То есть,
вернуться домой и быть рядом с Крис безусловно здорово. Но
остальное... Похоже, мне окончательно надоел горнолыжный спорт в любых
его проявлениях. Смутное подозрение, что я заперт в клетке с
золочеными прутьями, которое преследовало меня, пока я был
"челленджером", никуда не делось. Наоборот, оно крепнет год от года.
Чем лучше узнаю реальную жизнь, тем острее мне хочется чего-то еще. А
какое оно, это "еще", я пока не знаю. Может, его вообще нет на свете?
     Остается только надеяться, что нынешние мои душевные метания и
терзания объясняются простым нарушением гормонального баланса, весьма
характерным для организмов любящих мужей беременных женщин.
     Благодаря этой отрезвляющей мысли я почти успокаиваюсь. Тяжко
вздыхаю над двумя недоспанными часами. Ладно, раз отдохнуть не дали,
примемся тупо существовать. Глоток минеральной, пара таблеток, еще
глоток, чтобы запить витамины и лекарство. Встаю посреди комнаты,
начинаю потихоньку разминаться. Гонять нужно организм, гонять.
Доказывать ему, что он, прожив тридцать лет, не совсем развалился. По
утрам для этого требуется определенное усилие воли. Но если себя
преодолеть, можно потом немного пожить. И даже побыть молодым и
глупым. Третьего дня в пресс-баре стали выяснять, годимся мы еще на
что-нибудь, или уже нет. Дали бармену двадцатку, отодвинули столы от
стены, и начали по ней бегать. Я пробежал дальше всех. Раззадорился и
спорнул на бутылку виски, что попаду ногой в потолок. Там было
невысоко, допрыгнул. Куда сложнее оказалось поставить автограф поверх
отпечатка подошвы - с разбега не вышло, пришлось строить пирамиду из
стульев. Утром все болело хуже, чем сегодня, разве что без ночных
кошмаров. Вот незадача - пока был "челленджером", прихватывало иногда
сломанную ногу. Теперь перелом утихомирился, зато остальное... Суставы
безобразничают, вегетатика шалит, простужаться начал, гастритные
явления какие-то загадочные из желудка полезли, даже в зубе, третьем
нижнем правом - вдруг дырка! Не любит спорт, когда его резко бросают,
он ревнив и обязательно мстит.
     Я делаю наклоны и стараюсь не вспоминать сон, разбудивший меня.
Ничего себе, да? Сон - и разбудил. А вот случается. Чаще, нежели
хотелось бы. Делаю растяжку, и не вспоминаю сон. Думаю, не спуститься
ли в тренажерный зал, и забываю его совсем. Решаю, что в зал идти
лень, и вспоминаю опять. Надоело. Когда в следующий раз выберусь на
историческую родину, попрошу тренера устроить мне хорошего мануального
терапевта. Русские мануальщики лучше всех - глядишь, и решится
проблема. Иначе меня этот позвонок доконает. Вправили его, видите ли,
а он выскакивает снова. И выталкивает в мои сновидения всякую муть.
Болезненный вымысел сплетается с реальными впечатлениями, и получается
яркое, но донельзя гадкое полотно. Как будто поверх нормальной картины
прошелся красками отпетый псих.
     Ведь ничего сверхъестественного тем утром не случилось. Когда мы
с Кристин сели в грузовик, и я связался с полицией, основное шоу уже
фактически закончилось. Смертельный номер мы отыграли, а то, что было
дальше - так, средненькая драма с элементами боевика. И возможно,
дикие сны, в которых меня несправедливо обвиняют, а я бегу прочь -
всего лишь отголосок дурацкого внутреннего конфликта, до сих пор
тлеющего в моем сердце. Ведь с какого боку ни посмотри, а трагедия в
Моннуаре вернула мне доброе имя. Если даже не выписала его заново. Сам
я и пальцем не шевельнул - все сделала пресса. Из шкуры отщепенца и
изгоя выбрался и ярко сверкнул тот, кто я и есть по сей день -
гер-р-рой, блин. Но увы, мой нынешний светлый образ вскормлен чужой
кровью и несчастьем. И какая разница, что на сей прискорбный факт
наплевать решительно всем, кроме меня?
     Очень похоже на этой истории Тони продвинулся - без малейших
усилий, дуриком. Один-единственный раз мелькнул в новостях, зато
попался на глаза кому надо: "Глядите, какой мужик! Какая харизма!". С
перебитым носом Тони стал настолько сексуален и фотогеничен
одновременно, что теперь просто не знает, куда девать во-от такую кучу
денег и во-от такое количество баб. А с происшествием в Моннуаре лицо
Тони ни у кого не ассоциируется, ведь никто уже не помнит, что такое
Моннуар, и какое там имело место происшествие. Естественно, кроме
горнолыжников. Но горнолыжники - средний класс, и не покупают ту
дешевку, которую олицетворяет собой Тони.
     Лично мне наглая физиономия Тони на рекламных щитах мешает
нормально водить машину. Тем более, что я-то знаю: на самом деле это
абсолютно раздавленный человек. Конечно, психотерапия творит чудеса,
но в том-то и загвоздка - Тони не хочет или не может говорить вслух о
пережитом насилии, унижении, позоре.
     Кого-то мне это очень напоминает.
     Точно не Пьера. Он еще полгода жил в Моннуаре, взвалил на себя
все дела, пока Роджер валялся по больницам. А потом ему Родж
посоветовал: "Уезжай. Только пожалуйста, не забывай. Хотя бы изредка
звони". Пьер теперь на Аляске, обретается в местах самого что ни на
есть нешуточного экстрима. Туда за одни красивые глаза не пускают, ему
пришлось кое-чему подучиться, зато сейчас он настоящий экстремальный
инструктор. Гоняет со всякими сорвиголовами по тамошним
ноу-фолл-зонам[9]. Иногда все-таки падает, однако до сих пор живой.
Доволен - говорит, всю жизнь мечтал. Сомнительно. Как-то не очень
рвался Пьер на эту самую Аляску, пока у него в Альпах все шло путем.
     А в опустевшем Моннуаре старина Роджер то и дело наливает себе -
теперь левой, правая никуда не годится, - и пьет. Начинает прямо с
утра. Хотя алкоголь ему противопоказан в любое время суток. Но почему
бы и не пить, ведь гостей в Моннуаре больше не бывает. Над комплексом
будто грозовая туча повисла - тяжелая, давящая аура былой трагедии. В
Моннуаре стало неуютно, и там никто не хочет отдыхать. Был короткий
период, когда народ валил толпами - ненадолго, поглазеть. А потом как
отрезало. Теперь разве что мы с Кристин наезжаем иногда, да еще Пьер.
Думаю, через год-два проклятие отступит, все-таки Моннуар прекрасный
высокогорный отель, но доживет ли хозяин до возрождения своего
любимого бизнеса - вопрос. Тем более, что он разуверился в волшебной
силе ледоруба. Говорит, железяка себя не оправдала. Понятное дело - я
же вычерпал ее волшебство до самого дна в то злосчастное утро. Все
оттянул на себя и израсходовал, до последней капли. Опять я.
     Дитрих уверял: "Поль, вы сделали все, что могли, и даже сверх
того. Заложникам очень повезло, что вы никогда раньше не были в
серьезных передрягах. Я бы на вашем месте пускать ракеты побоялся". -
"Вы?!" - "Да. Потому что я профессионал и знаю, чем кончаются такие
подвиги. На самом деле вы счастливчик, Поль. Уникальное стечение
обстоятельств - в то утро все, до мелочей, работало на вас. А
иначе...". Моя проблема, что он меня не убедил. Я, видимо, очень не
хотел убеждаться. А расстались мы с Дитрихом почти друзьями. Заключили
договор: я не буду распространяться о его методах допроса невинных
жертв политического террора (до сих пор не простил ведь, и никогда не
прощу) а он засекретит мой смертоносный прыжок на трассе "чарли".
Очень уж я стал бы похож на серийного убийцу, всплыви эта история.
Прибавил бы к богатой коллекции всемирно известных душителей женскими
колготками, отравителей трупным ядом и утопителей в ваннах еще один
роскошный типаж - зарубателя горной лыжей.
     А я ведь не убийца, я в основном подвиги совершаю.
     Мне предлагали сто тысяч аванса за книгу, говорили - тебе же это
раз плюнуть с твоими-то способностями. Но о чем писать? Разгонять на
двести страниц мелкие подробности, выжимать из себя впечатления и
переживания? Все равно самое интересное останется за строками, потому
что делиться им я не могу. А чтобы рассказать главное, строк этих
достанет и сотни.
     Когда на местном посту Корпуса Спасателей засекли пуск ракет, то
первым делом позвонили в Моннуар и спросили, что стряслось. Тони
сдавленным голосом ответил: ничего, извините, пуск случайный, пьяное
баловство. Дежурный очень удивился - люди, чья профессия связана с
горами, красными ракетами не балуются, сколько бы ни выпили, не то
воспитание, - но вслух удивления не выказал, а только посоветовал
готовить деньги на штраф. И вызвал полицейское отделение. Ему так и
так нужно было это сделать, по инструкции положено. Корпус Спасателей
организация полувоенная, на каждом столе инструкция лежит, а уж пульт
дежурного от них вообще прогибается.
     Через пару минут с Тони уже беседовала целая комиссия -
полицейский офицер и мощный компьютер. Тони врал, а машина показывала:
человек в беде, переживает тяжелый стресс, возможно, говорит под
давлением. Офицер немедленно поднял в воздух тревожную группу.
Позвонил спасателям и попросил: вы пока не дергайтесь, но будьте
готовы. Потом решил на всякий случай освежить в памяти свою
инструкцию. Кряхтя, раскрыл тяжеленный фолиант, и увидел, что слегка
недоработал. Инструкция предписывала немедленно разбудить старшего
начальника и доложить ему: шеф, мы уже загнали на гору все, что
шевелится.
     И на гору пошел, обгоняя транспортные машины, вертолет огневой
поддержки.
     В небе оказалось неожиданно тесно от винтокрылых, причем все
уверенно летели на Моннуар. Во-первых, там был ремонтник - видимо,
тост Роджера все-таки подействовал. Во-вторых, чрезмерно бдительные
спасатели с другого поста, которые тоже сначала в Моннуар звонили,
обнаружили, что телефон перманентно занят, и довольно справедливо
восприняли снятую трубку как знак больших неприятностей. А еще между
горами сновал оголодавшим стервятником аппарат с эмблемой
телекомпании. Вот это уж точно была неприятность. Строгая команда с
земли ремонтника моментально развернула. Спасателям приказали отвалить
на безопасное расстояние и притормозить. А съемочная группа, судя по
всему, уже заметила штурмовик и пришла от этого зрелища в нездоровое
возбуждение. Потому что пилот у них совершенно оглох, и как ему ни
орали: "Назад, придурок, лицензию отнимем!", он только жаловался на
помехи и сообщал, что все нормально.
     На штурмовике оператор настроил оптику и доложил, что видит перед
зданием комплекса "Моннуар" неустановленный вертолет, а тепловой
искатель показывает: возле каждой из горнолыжных трасс находится по
человеку, все на краю леса, будто в засадах, правда один, похоже,
дохлый. Еще через секунду оператор увидел, как из-за комплекса
выбежали двое с автоматами и стремительно нырнули внутрь здания.
Автоматы оператору крайне не понравились, маски на лицах странной
парочки - тем более, а особенно его расстроило то, что им кто-то
услужливо открыл дверь. И тепловизор утверждал: в здании около
тридцати объектов. А полагалось от силы двадцать.
     На армейском штурмовике оператор-наводчик лицо подчиненное. На
полицейской машине - наоборот, командир. Поэтому еще через две секунды
он нагло соврал, заявив: "Кажется, в меня стреляют", и ювелирно
продырявил неустановленному вертолету редуктор. За такое самоуправство
его прямо в воздухе разжаловали и уволили. Но главное было сделано -
террористы оказались намертво привязаны к Моннуару.
     Понятное дело, они здорово обиделись, и тут уж действительно
начали стрелять. Полицейские высадились, залегли вокруг комплекса и
тоже на славу пошумели. Объединенными усилиями обеих сторон в здании
не осталось ни одного целого окна. Полиция старалась по заказу
Дитриха, террористы по собственной инициативе. Потом начались
переговоры, точнее их имитация. Потом наконец-то подвезли миномет. С
безопасного расстояния кинули на Моннуар газовый заряд, и через
несколько мгновений в комплексе все упали, и хорошие, и плохие.
     А вертолетчика по итогам операции пришлось обратно принять на
службу и в звании восстановить.
     Конечно, мечтая о том, что этот случай захвата людей в заложники
окажется последним, Дитрих здорово раскатал губу. В следующий раз
террористы запаслись противогазами. Но в Моннуаре обошлось без жертв,
и для меня это было главное. Иначе я бы просто до смерти угрызся
совестью. Двадцать лет на горных лыжах - подумать только, двадцать
лет! - обогатили меня разнообразным опытом. Только одному я не
научился совершенно - убегать и прятаться. Не было повода. И каким бы
разумным и естественным ни выглядел наш с Крис побег... Некий
внутренний протест я ощутил. Потому что без жертв обошлось, а без
поломанных судеб - увы. При чем здесь я, какова степень моей вины, и
есть ли таковая вообще, понятия не имею. Но совесть почему-то ноет.
     Как будто присутствие рядом битого жизнью отставного русского
"челленджера" могло бы помочь моим друзьям - друзьям ведь! - уберечься
от серьезных душевных травм. Но ведь могло же! Правда, могло...
     Если ты с детства обучен поднимать внутреннюю ногу в повороте,
куча нервов потом уйдет на то, чтобы эту порочную технику из себя
вытравить. Примерно так же в меня вбит по самую шляпку комплекс
"челленджера". Система оценок человека, который всегда ищет
оптимальную траекторию, и готов держать ее любыми средствами. На
спортивной трассе это единственно верная тактика. Выжать из всего - и
из себя в том числе, - максимум. Парадоксально, но в обычной
человеческой жизни не так. Здесь небольшая ошибка тоже может стоить
жизни, но совсем в другом смысле: ты ошибся, и благодаря этому будешь
жить. Опоздал, не пришел, заболел, наплевал - о-па, живой!
     Повел любимую в свадебное путешествие, и уцелел.
     Я думаю об этом, стоя под душем. Потом еще немного думаю, собирая
вещи. И очень много - за завтраком, потому что ем по старой привычке
только самое полезное, а оно как правило не больно-то вкусное. Жую,
размышляю, озираюсь рассеянно по сторонам. Вокруг меня странный,
изменчивый, удивительно пластичный и многовариантный мир. Я знаю, как
легко в нем теряются бывшие спортсмены. Но мне-то, который рвался из
спорта наружу, будто там, в миру, за границей бескрайнего снежного
поля, которое я так образно себе представлял, было медом намазано...
Кстати, а вот и мед, а я его в чай, и получится замечательно... Так
вот, не мне в этом мире теряться. Я просто недавно тут живу, и
каких-то вещей еще не понимаю. Но обязательно пойму, выясню, научусь.
И постараюсь найти здесь свое место. Особенное, единственное, самое
подходящее для меня.
     Думаю об этом, выводя машину на шоссе. С рекламного щита хитро
щурится Тони, но я его демонстративно не замечаю. Обязательно найду
Тони и постараюсь вызвать на откровенный разговор, и наверняка смогу
чем-то ему помочь. Но пардон, не раньше, чем стану человеком сам.
     Думаю об этом, ковыляя в правом ряду. А потом мне просто
надоедает думать о сложном и высоком. Я достаю из-под сиденья
радар-детектор - запрещенный прибор, за который штрафуют так, что
волосы дыбом встают, - настраиваю его, и как следует наступаю на
педаль. Вспоминаю, что вот дедушка Кристин, например, когда понял, что
зачехлять лыжи уже пора, а без скорости он жить еще не научился -
пошел в автогонщики. Я, конечно, не такой отчаянный, как Жан-Клод. Но
вот эту связочку поворотиков мы сейчас облизнем как надо... Эх,
хорррошшшо-о!!! Так здорово, что даже обидный сон - он ведь не
тревожный был, не пророческий, всего лишь обидный, - забывается,
растворяясь под напором реальности. Забывается напрочь.
     Среди низких облаков появляется небольшой просвет, и из него
выглядывает солнце, какое-то совсем не зимнее, очень ласковое, мягкое.
Я смотрю на часы и вижу, что Крис уже наверняка проснулась. Набираю
вызов. И неожиданно понимаю - а ведь это самое главное, самое важное,
что я сделал за сегодняшнее утро. И самое лучшее. И самое умное. И
самое правильное. Не разобрать сновидение, не решить душераздирающую
проблему, не о судьбе задуматься - всего лишь нажать пару кнопок.
     Радостно смеясь, утапливаю педаль до пола, и не еду - лечу -
куда-то в безоблачно светлое будущее.


Москва, 1998 (пролог), 1999-2000.


Автор посвящает этот роман Геннадию "Генриху" Бочарову,
Анатолию Корниенко, Борису Ленину, Олегу Макееву, Игорю Скляренко и
Александру Якушину, которых больше нет рядом на склоне и в жизни.


Спасибо Валентине Глебовне Дивовой и Николаю Глебовичу Дивову за
советы и редактуру.



        АВТОРСКИЕ ПРИМЕЧАНИЯ


1]. Если не вдаваться в тонкости, вся разница между
классическими горнолыжными дисциплинами заключается в
протяженности трассы, перепаде высот, расстоянии между
флагами и степени их "разноски" от осевой линии. Собственно
рост этих параметров и обуславливает деление на Slalom
(слалом), Giant slalom (слалом-гигант), Super-G
(супергигант), Downhill (скоростной спуск). Попросту "чем
дальше, тем все больше" - скорость, нагрузка, время
пребывания на склоне, опасность для жизни (но не риск
травматизма вообще - самый жуткий перелом ноги, который
довелось наблюдать автору, был заработан на скорости, не
превышавшей 20 км/ч). Судя по описанию, трудность
прохождения трассы "Ски Челлендж" происходит именно из ее
"пограничного", междисциплинарного характера. Лыжнику
навязываются выматывающие условия - завышенный темп,
усложненный рельеф, большая протяженность нагрузки по
времени, - но при этом от него по-прежнему требуется высокая
техничность. Это должно быть очень красиво - естественно,
когда глядишь со стороны.


2]. WRC (World Rally Car) - класс раллийных автомобилей.
Строится на платформе и в кузовах реально существующих
моделей. Непременное условие омологации (допуска к
соревнованиям) каждой WRC - выпуск ограниченным тиражом
коммерческой версии. Спрос на "гражданские" WRC настолько
велик, что счет идет на многие тысячи. Характерные WRC,
которые встречаются иногда на наших улицах - Subaru Impreza
WRC, Mitsubishi Lancer Evolution.


3]. Явная гипербола. Здесь и ранее, когда говорится, что
трасса "распахана", "сильно разбита" и т.п., не следует
воспринимать это буквально. Стальные канты горных лыж -
хороший плуг, и праздно катающаяся публика за считанные часы
нарывает на склонах мощные бугры и глубокие ямы. Но в том и
отличие спортивной трассы от обычной горы, что на ней
организаторы стараются обеспечить для всех лыжников хотя бы
приблизительно схожие условия. Простейший способ - попросту
залить склон водой, древнейший инструмент - пожарная машина.
Сейчас для поддержания трасс в божеском виде используются
более продвинутые технологии, но смысл их тот же. Конечно,
выступая в тридцатых-сороковых стартовых номерах, ты уже
едешь по откровенной канаве, а шансы на победу у лыжника под
номером двести объективно равны нулю. Однако даже ему канава
будет отнюдь не по уши, и определение "танкодром" - просто
реплика профессионала, учитывающего любые нюансы, и для
которого малейший бугорок может означать либо выигрыш сотой
доли секунды, либо ее потерю.


4]. Ратрак - многофункциональный горный трактор с очень
широкими гусеницами (обычно резинометаллическими),
обеспечивающими низкое удельное давление на снег. С равным
успехом выступает как транспортная, спасательная,
прогулочная машина. Широко используется при "утаптывании" и
заглаживании горнолыжных трасс различного назначения. Если
вы не совсем понимаете, к чему эти косметические процедуры -
см.п.3. Без надлежащего ухода любой активно используемый
склон довольно быстро превращается в упоминавшийся выше
танкодром, правда, уже кроме шуток. В горах это закончится
буграми по пояс, а небольшие подмосковные склоны просто
лысеют - лыжники расшвыривают снег в стороны или стаскивают
его вниз.
     "Топтуны" - уже не те топтуны, что раньше (здоровенные
дядьки на длинных лыжах). Сейчас это просто бригада общего
назначения, которая готовит трассу к соревнованиям и
поддерживает ее в нормальном состоянии в процессе оных. А
вот до появления ратраков топтуны много и тяжко работали
ногами, т.е. натурально топтали снег по всей горе сверху
донизу.


5]. Совершенно реальная история, относящаяся к первой
половине 80-х гг. ХХ века. В 1992 г. автору довелось
побеседовать со спортивным обозревателем Александром
Маслаченко, комментировавшим тот этап Кубка в прямом эфире.
Г-н Маслаченко казус с Попангеловым отлично помнил. По его
словам, произнеся историческую фразу "В Китсбюэле Попангелов
упал...", и увидев, какие она возымела разрушительные
последствия, он попросту растерялся. Чем и объясняется его
полный эмоций возглас, который автор имеет смелость
классифицировать как "восторженный". А почему бы и нет?
Определенная нервозность лыжника, которая и привела к
падению уже примерно на десятом флаге, была для опытного
глаза вполне заметна. Таким образом комментатор вполне мог
бессознательно на нее отреагировать - той самой фразой. И
Попангелов упал. А Маслаченко, сам того не зная, совершил
предикторский акт, ставящий его на одну доску со знаменитыми
провидцами. Чем не повод для восторга, пускай опять-таки
бессознательного?


6]. Написание этой фамилии на самом деле никаких "лишних"
нечитаемых букв не предусматривает - Killy. Свое
происхождение род Килли ведет из Эльзаса. Образ Кристин
Килли автором вымышлен (к тому же не намеренно - приснился).
Любые возможные совпадения абсолютно случайны.
    В то же время, вживленная в роман информация о Ж.-К.
Килли вполне документальна и заслуживает доверия. К
сожалению, для большинства сегодняшних непрофессиональных
горнолыжников Килли не столько живой человек, сколько
торговая марка лыжного экипа. Впрочем, это еще не самая
оригинальная форма забвения. В одной из известнейших и
любимейших бардовских песен нашей страны
есть такая строка: "Нас провожает с тобой
гордый красавец Эрцог". Интересно было бы сейчас провести
опрос среди поющих это под гитару у костров - откуда у
кавказского горного пика такое странное имя? Мориса Эрцога,
мэра Шамони, я упоямнул в тексте чисто по наитию, мне
показалось забавным совпадение двух судеб: его и Килли,
мэра Альбервилля. Перу Эрцога принадлежит вполне читабельная
документальная книга "Аннапурна" - история штурма одного из
самых "злых" восьмитысячников планеты, во время которого этот
знаменитый французский альпинист потерял несколько пальцев на
ногах. Справедливости ради следует отметить, что в Москве есть
(во всяком случае, были) магазин спортинвентаря "Эрцог" и
одноименное турагентство.


7]. В начале 2000 г. вокруг "русских автоматов" развернулась
целая дискуссия. Короткая версия романа - меньше полусотни
страниц, нечто вроде киносценария, голый сюжет - готовилась
к публикации в журнале "Если". И тут сотрудник этого
авторитетного издания (уже не сотрудник, но я тут ни при
чем, - март 2000 г.), видный (и уважаемый автором) писатель
Г. вдруг предложил: "Замени "Калашников" на другой автомат".
Автор удивился - зачем? Г. объяснил: надоело. В современной
масс-культуре, сначала западной, а теперь уже и нашей,
сложился дурацкий стереотип. Когда на экране (в тексте)
хороший парень - непременно у него в руках продвинутое
оружие нерусской конструкции. Появляется негодяй -
обязательно с АК. Просто засилье уродов с АК. Автор подумал
и согласился - с тем, что стереотип такой и правда есть. Но
менять автомат не стал. Его не смутило даже то, что в 2020
году террористы смогут найти себе что-нибудь поновей (это
замечание из недр фокусной группы, читавшей рукопись).
Поверьте, выбирая АК, автор исходил из конкретной
тактической задачи, стоящей перед террористами, и конкретных
же их чисто экономических возможностей.
     Пользуюсь случаем заступиться за "Калашников" в
принципе. Вокруг АК действительно много стереотипов, еще
больше откровенных мифов. Из широко известных писателей
только один, и лишь однажды - Стивен Кинг в романе
"Худеющий" - адекватно описал расстрел автомобиля из АК. Там
же звучит фраза "Это совсем не так, как в кино". Вот именно.
     Зачастую литераторы суют в руки своим героям что ни
попадя, лишь бы было покрасивее. Однако специалисты
почему-то ходят на дело не с тем оружием, кое им рекомендуют
писатели, а с тем, под которое "заточены" их навыки, и
которое в реальных условиях обеспечит пусть не идеальный,
зато стабильный результат. Наш снайпер, отбивший у
чеченского "коллеги" роскошный "Баррет", обычно продолжает
воевать с СВД. Он и рад бы освоить "Баррет", но есть десяток
причин, которые этому объективно мешают, и пренебрежение
хотя бы одной из них может встать снайперу чересчур дорого.
Это конкретика. А все остальное - те самые мифы, стереотипы,
легенды, то есть беллетристика, сиречь от лукавого. Понятно,
что отставной самоходчик Дивов вовсе не эксперт по
стрелковым вооружениям, но он хотя бы старается чтить тезис
"не учи отца жесткой эротике". Особенно после того, как
попал в дурацкий переплет с одним транснадежным и
суперпростым автоматом. Из-за небрежного обращения с
затвором АКС-74 случился перекос, и заклиненный патрон я
выковыривал шомполом, бормоча всякие другие тезисы. Смысл их
был примерно такой: у самоуверенного мальчишки рано или
поздно откажет даже лазерный меч рыцаря джедай. На этом мы,
мальчишки, и попадаемся. Шутка ли - знакомый до боли АКС
умудрился вывести из строя признанный лучший стрелок, всегда
клавший все мишени.
     Вообще-то АК прибор морально устаревший независимо от
модификации. Это образчик той идеологии стрелкового оружия,
от которой сейчас повсеместно отказываются. Нынешняя
тенденция - снижение калибра и повышение скорострельности.
Попросту говоря, лучше тот автомат, из которого можно
подстрелить больше народу в единицу времени. Но где и как вы
намерены стрелять? В сортирах и лифтах (кто вспомнит, откуда
цитата)? И тут выясняется, что иногда АК гораздо удобнее
крутых новомодных штучек, разработанных скорее для
полицейских нужд, чем для реального боя на местности.
Удобнее в силу универсальности и изначально армейского
характера. По самым приблизительным расчетам АК будет
производиться и активно использоваться минимум до 2025 г.


8]. Тобогган: первоначально - бесполозные сани индейцев
Северной Америки; несколько досок, скрепленных поперечинами
и ремнями, с загнутым передком (короче, элементарная
волокуша). Сейчас - общее название бесполозных саней,
предназначенных для спуска с горы. Обычно на тобоггане
катаются в положении стоя, дополнительной точкой опоры
выступает складная перекладина или веревочные постромки.


9]. Термин "no fall zone" понимать следует буквально -
зона, в которой падать нельзя. Упал - пропал. В практике
горнолыжного экстрима "no fall zone" это во-первых,
"крутяк", где падать не стоит, потому что остановиться ты
уже не сможешь, и кувыркаться будешь вплоть до летального
исхода (да и после тоже, если крутизна достаточная).
Во-вторых, это лавиноопасные участки, где падение даже
одиночного лыжника может привести к сходу лавины, увлекающей
человека за собой, и дальше не суть важно, чем завершится
неконтролируемое движение вниз - удушением в снегу или
ударом о скалу. Как правило "no fall zone" это и
"во-первых", и "во-вторых" сразу.
     Разумеется, термин достаточно условен - никто не может
твердо гарантировать, что упав в такой зоне, лыжник
обязательно погибнет.


10]. Этого пункта в тексте нет. Но без него не обойтись.
Перед вами нечто вроде оправдательной записки. Дело в том,
что первоначально роман выстраивался из расчета на больший
объем. В нем была вспомогательная сюжетная линия, которая в
свою очередь словно каркас поддерживала ряд горнолыжных баек
и всяческих необходимых пояснений. Но превращать
художественную прозу в некую энциклопедию внутренней жизни
героя и внешнего его бытия мне в какой-то момент показалось
излишним. Тогда взял я книжку - и рубанул по ней.
     Ох, многое из текста выпало. Например, остались без
фамилий русские персонажи. Предполагалась на этот счет
неплохая хохма, списанная с натуры, но слишком длинная. А
зачем, собственно, ребятам фамилии, если они не несут
смысловой нагрузки (интересная закономерность - чем хуже
написан современный роман, тем больше в нем персонажей,
именованных "полным титлом")? Не узнать теперь содержания
беседы между Полем и его тренером, в заключение которой
тренер сказал мальчишке: "Как жаль, Паша, что ты не
спортсмен". И из-за чего собственно мальчик так
расстраивался. По идее, это было связано с техникой карвинга
- ну что, имело смысл разгонять сию историю на три абзаца и
одну сноску? По-моему, нет. Точнее, это не более осмысленно,
чем наличие в тексте мини-трактата о принципиальной сущности
разницы между "челленджингом" и экстремальным фрирайдингом,
в силу которой даже самый продвинутый райдер вряд ли покажет
хороший результат на трассе хард-слалома (четыре абзаца, две
сноски). И так далее.
     От многого пришлось отказаться. Как выстраивались
отношения между спортсменами из разных команд, например?
Сообщаю - неплохо. Только длинно. Попангелов-Шаренков вообще
комиковал по всей книге. А его напарница Веселина однажды
дралась с австрийкой Ханной - и такое было. Илюха обожал
подсматривать, что творится в женской раздевалке при
тренажерном зале. Поль его застукал за этим делом, посмотрел
сам, восхитился, какая все-таки красивая вещь обнаженное
женское тело, и побежал звонить Кристин - рассказать, до
чего он по ней соскучился. Димон воровал оперативную память
из гостиничных терминалов и дарил модули своей младшей
сестренке. Кстати, именно разломав очередную машину, он
вдруг обнаружил... Не важно, что. Уже не важно. Красочно
описанная перестрелка вокруг Моннуара (с шуточками и
прибауточками) тянула на целую страницу. Реакция страховой
компании, пытающейся вчинить полицейским иск за неопраданные
разрушения, была очень выпуклой. Дитрих, оказывается, давно
"пас" налетевших на Моннуар террористов. И наводчика потом
взяли, в близлежащем городке.
     Да, между прочим, в короткой версии романа ("Круг
почета", см. "Если" 5/2000) Поль срубает террористу голову
напрочь, и она долго катится вниз по склону. Позже я
отказался от такой наглой фантастики. Опытные люди
напомнили: шея не деревяшка. И "Россиньоль" восемнадцатого
года выпуска скорее всего будет несколько "приталенным",
из-за чего отрезок, которым можно пилить, окажется
нед