выворачивало. Телесно он еще оставался здесь, но что-то главное -- душа, наверное -- просочилось за стены, и теперь множеством невидимых щупалец обследовало мир. Обостренное голодом восприятие стало невероятно тонким, и многое из происходящего вокруг причиняло Мише чуть ли не физическую боль. Соседние квартиры, двор, небо над крышей, земля под домом... Везде что-то творилось, и все это было отвратительно. Потревоженная ворона на дереве скрежещет когтями по ветке -- будто по сердцу наждаком. Храпят соседи -- кажется, от этого звука стошнит. Какая-то непонятная возня в кустах за аркой, ведущей из двора-колодца на улицу -- фу, до чего грубо! Стоит утолить голод, и все станет на свои места. Ночь окажется волшебно красива. Можно будет жить ею, дышать, впитывать эту ночь в себя и радоваться ей. Стоит только утолить голод... Пока остался хоть какой-то минимальный контроль, пока еще не поздно... Будто подпружиненный, Миша вскочил с табурета и вылетел в прихожую. Рванул дверную ручку. Пронзительный негодующий вопль жены почти остановил его. Почти. Во дворе Мише сразу полегчало. Держась рукой за грудь, в которой бешено колотилось сердце, он несколько раз судорожно вдохнул и почувствовал себя человеком. То есть не совсем человеком, конечно. Хотя бы просто собой. Личностью довольно странной, но отчасти сохраняющей интеллект и какие-то эмоции того Миши, которого он знал по прежней жизни. Теперь нужно эту личность подкормить, и сразу все наладится. "Ну что, доволен? -- подумала совсем рядом Катя. -- Вые...нулся?". Миша от неожиданности подпрыгнул и опять схватился за сердце. -- Господи... -- пробормотал он. -- Это ж надо так напугать... Чуть не до смерти. "Да я б тебя и убила, будь моя воля", -- подумала Катя брезгливо. На всякий случай Миша решил не оборачиваться. Он знал, что Катя стоит за левым плечом. Одетая в черное, от этого еще более красивая и сексуальная, чем обычно. Он бы с наслаждением ее рассмотрел внимательно, тая от любви. Даже сейчас -- с наслаждением. Вспомнил бы, что давно не рисовал ее... Но оборачиваться и пялиться на жену именно сейчас было глупо. Миша спиной чувствовал, какое у нее выражение лица. "Нож не забыл?" -- подумала Катя. Тут Миша не выдержал и оглянулся. "Что со мной происходит? Неужели я действительно слышу ее мысли? Раньше ничего подобного не было. Боже, в кого я превращаюсь? В такой же ходячий злобный ужас, как она?.. Интересно, а Катя слышит, что именно сейчас думаю я? Ой!". "Нож, -- мысленно повторила Катя. -- Забыл, да?!". Миша таращился на жену, то ли подглядывая, то ли подслушивая, как именно она передает ему свои мысли. "И не только мысли, -- догадался он. -- Сейчас мне влепят пощечину. И она хочет, чтобы я это почувствовал раньше, чем последует удар. Ей не очень приятно меня бить. Но я ее постоянно раздражаю своей тупостью. Она слишком далеко ушла от меня, слишком изменилась. Ей, бедняжке, со мной тяжело". Миша не без труда вышел из оцепенения и сунул руку в карман. "Вот он, твой нож, -- подумал Миша внятно и отчетливо. -- Я не забыл его". "Наконец-то! -- глаза Кати немного потеплели. -- Спящий проснулся. Ладно, пойдем... Чудо в перьях". Она даже под руку его взяла. Путь их лежал на улицу через ту самую арку, сразу за которой все продолжалось непонятное шевеление в кустах. ***** Катя любила делать это медленно. Две черных тени бесшумно приблизились к костру. "Доброй ночи", -- произнесла Катя вкрадчиво. Бродяга поднял голову и застыл, парализованный. Миша, с трудом удерживаясь от желания наброситься на добычу и порвать ее в куски, шагнул вперед. Не-ет, все должно выглядеть аккуратно и эстетично. Он не отказал себе в удовольствии треснуть бомжа раскрытой ладонью в переносицу. Тело завалилось назад, Миша уселся на него сверху. В тишине раздались два щелчка -- выскочило лезвие ножа и раскрылся складной стаканчик. Миша надрезал артерию. Катя подставила стакан под струю. Быстро, жадно выпила. Еще. И еще. Миша тихо застонал, но тут посуду наконец-то передали ему. Уже полную. На этот раз Миша от крови мгновенно опьянел. Когда-то, поначалу, его вообще тошнило, позже он с трудом перебарывал отвращение, глотая необходимую, но малоприятную живую влагу. Потом мешала омерзительная вонь немытого тела жертвы... Теперь все забивала кровь. Еще на подходе к цели Миша чувствовал ее запах сквозь кожу и одежду человека. Кровь манила и сводила с ума. А сейчас -- горячей волной растеклась по желудку и вскружила голову. Миша сделал еще несколько глотков и удовлетворенно отвалился от бездыханного тела. Вальяжно, будто насытившийся зверь, прилег у костра, подперев голову рукой и разглядывая в затухающем пламени какие-то потаенные вещи, недоступные человеческому зрению. Катя, тихо мурлыча, смаковала очередную порцию. Отпивала по чуть-чуть, облизывала губы, снова отпивала. Приоткрыв рот, проводила кончиком языка по зубам, выгибалась, запрокидывала голову, оглаживала себя по груди и животу, будто сопровождая движение чужой крови по телу... Раньше Мише в этой манере чудилось нечто извращенно-сексуальное, неприятно отдававшееся в сердце. Но сейчас ему было просто хорошо, и он не обращал внимания на причуды жены. Мише наконец-то стало по-настоящему комфортно в его новой ипостаси. Он упивался совершенной внутренней гармонией и хотел растянуть момент радости как можно дольше. Просто лежать и смотреть на огонь... Просто видеть и слышать, чувствовать мир вокруг до малейшей его тонкости. Просто быть... "Здравствуй, Грэй! -- подумала Катя. В мыслях ее звенели и переливались веселые, праздничные нотки. -- Здравствуй, мой красавец! А где же твой хозяин? Игорь, ау!". Миша очнулся от блаженного забытья и неприязненно скривился. По другую сторону костра стоял, насторожив уши и опустив хвост, здоровенный серый овчар. А позади него, в кромешной тьме, угадывалась грузная человеческая фигура. Кого угодно из племени людского Миша сейчас разглядел бы во всех подробностях. А вот этого -- не видел. Там стоял и наблюдал еще один человек, одетый в черное. Глядел он на Катю, и только на нее. -- А-а... -- с деланной ленцой произнес Миша вслух. -- Вот и полиция нравов пожаловала. Ночной Позор. Больная совесть русского вампиризма. Здорово, Долинский. Выходи, чего прячешься. -- Я и не думал прятаться, -- донеслось из темноты. Пес на этот голос коротко оглянулся, и снова обратил тяжелый немигающий взгляд к Мише. Морда у собаки была вся в шрамах. -- Я не хотел мешать, -- из тени к костру вышел крупный, но грузноватый для своего роста мужчина в легком черном плаще. -- Игорь, ты мне никогда не помешаешь, -- проворковала Катя, выуживая из кармана пудреницу. -- Долинский, ты не умеешь не мешать, -- говорил в это время Миша, отчего голоса мужа и жены слились в один невнятный гул. Ночной гость присел на корточки рядом со своим псом, приобняв его за напряженные плечи. У Долинского было простое чуть одутловатое лицо с неуловимым выражением, одновременно добродушным и жестким. Миша подумал, хватило бы ему умения нарисовать Долинского, какой тот есть на самом деле, и пришел к выводу, что работать пришлось бы ночью в полнолуние. Этой ночью или следующей, например. Задача показалась ему довольно интересной, но он знал -- Долинский не согласится. -- Как дела? -- спросил Долинский, наполнив этот невинный по сути вопрос содержанием, хорошо понятным им троим. -- Замечательно, -- ответила Катя. Сидя на бревне спиной к мужчинам, она придирчиво изучала себя в зеркальце. -- Угу, -- поддакнул Миша. -- Если б не вы, господин Кайфоломов... -- А дальше? -- глядя в огонь, Долинский мягко оглаживал пса по холке. Грэй переступил с ноги на ногу. Садиться в этой компании он не хотел. Похоже, ему очень не нравились Миша и Катя, но опытный пес верно оценивал расклад сил. В свете костра заметно было: не одна морда, а вся серая шкура собаки расписана шрамами. -- Что -- дальше? -- Миша достал сигареты и обнюхал пачку. Теперь, утолив голод, можно было со вкусом закурить. С таким вкусом, которого ни один нормальный курильщик не вообразит. -- Через месяц... -- впервые Долинский поднял глаза на Мишу, и тот поразился, до чего же у этого симпатяги-увальня, типичного фольклорного русака, холодный взгляд. -- Через год... Что будет, если вас поймают? А в особенности -- если не поймают? Вы об этом не думаете совсем, а, ребята?.. Миша от изумления чуть не проглотил сигарету. А Долинский буравил его внимательным прозрачным глазом. -- Игорь, ты че, а-ху-ел? -- произнес Миша раздельно и очень медленно. "Михаил!" -- мысленно прикрикнула Катя. -- Ставишь московское произношение? -- Долинский ухмыльнулся. -- Получается. Но это без толку. В Москве тебя мигом вычислят и убьют. Там упырей-любителей и своих-то давят как клопов, а уж залетных... Тебе придется оказаться нужным, чтобы выжить в столице. Но что особенного ты можешь предложить? Их разделяло метра три, и дай Мише волю, он бы на Долинского прыгнул. Легко, прямо из положения лежа. Одной рукой свернул шею собаке, а другой -- этому провокатору. И в болото обоих. Только вот никто Мише воли такой не давал. -- Да он и здесь ничего не может, -- сообщила Катя. -- Чтобы стать настоящим художником, ему не хватает образования. А уж настоящим мужчиной... -- Давай не будем обсуждать наши проблемы сейчас, а? -- попросил Миша с угрозой в голосе. -- Наши?! Проблемы?! -- Не ссорьтесь, -- попросил Долинский тихонько. -- С кем, с этим недоучкой? -- возмутилась Катя. -- Больно надо. Игорь, пошли гулять! Погляди, какая ночь! -- Тебе со мной будет скучно, -- так же тихо промолвил Долинский, опуская глаза. -- Зато тебе со мной не будет, -- пообещала Катя. -- Гарантирую. -- Как-нибудь в другой раз, ладно? Извини, мне сейчас нужно с Михаилом поговорить. -- А-а... -- Катя встала и уперла руки в бока. -- Вот как... -- в голосе ее звякнули льдышки. -- А я думала, ты мужик, Долинский. Ну что ж, если тебе с этим... ничтожеством интереснее, чем со мной -- ради Бога. Михаил, не забудь тут прибрать. Найдешь меня потом. Если сможешь! С этими словами она канула в темноту. Единственным из мужчин, кто проводил ее заинтересованным взглядом, оказался Грэй. Миша наконец-то закурил. Увы, сигарета уже не показалась ему такой вкусной, как могла бы. -- Зачем ты это, Игорь? -- спросил он. Долинский, кряхтя, поднялся с корточек, шагнул к бревну, критически его оглядел и уселся. Грэй с видимым облегчением отошел в сторонку и там прилег. Без Кати у костра -- уже совсем погасшего -- стало как-то уютнее. -- Ты не подумай, будто я хочу вас поссорить, -- сказал Долинский, приглаживая рукой свои растрепанные светлые волосы. -- Просто с тобой еще можно договориться, а с ней уже нет. -- Договориться? -- Миша хмыкнул. -- Почему бы тебе не прийти дней через пять? Отлично договоримся о чем угодно. -- Я уже пробовал. Но в прошлый раз ты ничего не помнил, Миша. А что будет в следующий, не представляю. Это очень индивидуальная штука, друг мой. -- В прошлый раз?! -- Да. Я приходил месяц назад, дня за два до того, как у тебя должен был начаться очередной кризис. Но ты оказался совершенно нормален и просто не понял моих намеков. А в этом цикле не получилось -- были дела. Извини. -- Бред какой-то. -- Не без этого, -- согласился Долинский. -- Но ты поверь моему опыту, сегодня ночью время для разговора -- лучше не придумаешь. Я вижу, до тебя наконец-то дошло, в какую ситуацию ты влип. Дошло в полном объеме. И теперь важно, чтобы ты решил, как жить дальше. Решил именно на нынешнем этапе. Потому что, боюсь, через месяц-другой разговаривать с тобой будет не о чем. Сегодня ты в состоянии все изменить. А за потом я не поручусь. -- Погоди. Но Катя? Она как же? -- спросил Миша слабым голосом. Он вдруг сообразил: его склоняют к чему-то, очень похожему на предательство. "С тобой еще можно договориться, с ней уже нет". Постановка вопроса Мишу просто напугала. Он ждал нормального "мужского разговора", а вместо этого Долинский принялся чуть ли не вербовать старого приятеля. Друзья так не поступают. -- Нет. Я не буду ни о чем договариваться без нее! -- почти выкрикнул Миша. -- Мы ведь... -- Тебя отпустило уже? -- перебил Долинский. -- От первой крови? -- Что? А... Вроде да. -- Добавки хочется? -- Н-нет. Кажется... Точно нет. -- Ну, давай еще пару минут тихо посидим, -- предложил Долинский, доставая сигареты. -- Покурим. Ночь послушаем. Ночка-то какая интересная, вкусная... Многогранная. Редкая ночь. Видишь эти структурки полупрозрачные в воздухе? Голубенькие? Ничего, еще увидишь. Если захочешь. Отдыхай пока. А когда совсем в норму придешь, тогда и побеседуем всерьез. -- Как скажешь, -- кивнул Миша. -- И чего я тебе верю так... -- Может потому, что я -- живой пример? -- спросил Долинский вкрадчиво. -- Знаешь, ты... Живой пример! -- окрысился Миша. -- У меня сейчас жена... Угадай, что делает?! -- Тебе правду сказать? Миша прислушался и принюхался. Катя ушла далеко. Куда-то к автомобильной трассе. От нехорошего предчувствия у него засосало под ложечкой. -- Не надо правду, -- отрезал он. -- Я знаю, что через два-три дня это закончится. И Катерина снова будет такой, какой... Какой я ее встретил пять лет назад. Молодой, красивой, ласковой. -- Доброй, -- подсказал Долинский. -- К тебе доброй. -- Доброй... Я люблю ее, понимаешь? Дурак ты, Игорь. Если ты что-то предлагаешь мне одному... А она? Ведь так нельзя! -- Я делаю как можно, -- Долинский закурил. -- Как я знаю как можно. Сразу говорю, радикального выхода нет. Но облегчить свою участь, переменить роль, ты пока еще в состоянии. А насчет Кати... Извини, дружище, боюсь, поздно. Насколько у нее раздвоено сознание? Ты сейчас помнишь себя нормального, обычного, верно? А что помнит она? И какая она в середине цикла, когда луны не видно? -- Я же сказал -- добрая... -- Это я сказал, -- сварливо заметил Долинский. У Миши от напряжения заныли виски. Он не был готов к разговору о своем будущем. Ударившая в голову кровь настраивала его совсем на другое. Видеть ночь, гулять всю ночь до утра... -- Их двое, -- хмуро сообщил он. -- В смысле, ее две. Совершенно разных. И какая настоящая, я уже не понимаю. Знаешь, мне, наверное, себе признаться страшно.... Но кажется, будто она от полнолуния до полнолуния живет будто во сне. -- Хреново, -- то ли посочувствовал, то ли поставил диагноз Долинский. -- Ладно, давай, рассказывай. Зачем пришел? -- Жить хочешь? -- спросил Долинский просто. -- Долго и, может быть, относительно счастливо? -- По твоему образу и подобию? Не хочу. Игорь, я понятия не имею, что ты над собой учудил, как превратился в... Это. Но, извини за прямоту, ты, по-моему, сильно обокрал себя. А знаешь, почему? Из трусости. Из элементарной трусости. Структурки он голубенькие видит... А чем свобода пахнет, так и не узнал. -- Возможно. Возможно. -- У тебя ведь папа начальник, мама начальник -- а ты же мог стать неплохим художником! Но не стал. Намеренно. Внял голосу разума. Решил, что талант рисовальщика штука ненадежная, а вот умение контролировать других -- очень востребованная профессия. Ну, и вырос начальником. Думаешь, я забыл, как ты еще в школе лидерские качества вырабатывал? Ха-ха. О, да, начал ты, как порядочный человек, с себя. Собственное творческое начало затоптал. Но других-то зачем топчешь? Вот что ты делаешь со мной, например? То пробуешь давить и подходы ко мне ищешь, то ласково говоришь! А на самом деле купить пытаешься, чтобы потом запродать подороже! Менеджер хренов. Отцепись от меня, Игорь. Я художник. И останусь им, чего бы мне это не стоило. Разница ясна? Долинский молчал, опустив глаза. Мише стало немного стыдно -- он высказал приятелю в лицо то, что давно, много лет, рвалось наружу. Храбрости только этой ночью хватило, на кровяном драйве. -- Хорошо. Кто я такой, чтобы осуждать выбор художника? -- сказал Долинский. -- Но учти. Будете и дальше упиваться кровью -- значит, вам с Катериной осталось всего ничего. -- Нам что-то угрожает? -- бросил Миша небрежно. -- Ты говорил -- поймают, убьют... Прости, Игорь, я в этом очень сомневаюсь. Ты хоть представляешь, как тяжело меня убить сейчас? -- Зачем сейчас? Можно и подождать. У Миши отвисла челюсть. Он и думать забыл о том, насколько беспомощен -- по сравнению с нынешним состоянием -- окажется в середине цикла. А ведь он будет просто человеком, обычным человеком, плоть которого податлива, а мышцы слабы. Бери, и ешь. -- И кто же?.. -- с трудом выдавил он. -- Не одни, значит другие. -- Объясни! -- потребовал Миша, садясь к Долинскому лицом. -- Ты что сделаешь с этим?.. -- Долинский мотнул головой в сторону бомжа, валявшегося без сознания. -- Хм... Как обычно. Спрячу тут в кустах. Катя ему шею зарастила, пролежит до завтра в коме, придем, доедим. Потом в болото отнесу и заброшу подальше. А что? -- А правильно, -- похвалил Долинский. -- Ты стараешься не привлекать внимания. Ловишь тех, кого никто не хватится, и заметаешь следы. Не трогаешь соседей. Но ты не единственный вампир в городе. -- Догадываюсь. -- Вряд ли. С тобой редкий случай, Михаил. Тебя инициировала жена, когда у нее самой этот механизм едва запустился. Катя не слишком обгоняет тебя по развитию -- и поэтому вы сумели образовать маленькую стаю из вас двоих. Если не перегрызетесь, сможете продержаться в паре несколько лет. Но потом вас непременно поглотит стая побольше. -- Стая? -- переспросил Миша. -- Естественно. Вампиры тупеют, друг мой. А глупому и ограниченному непременно требуется стая. -- И... И что? -- Да то, что стаю гораздо проще вычислить, чем одинокого упыря. Особенно если уметь охотиться на цпырей. К поиску одиночек, случается, привлекают э-э... "мастеров". Бывают, знаешь ли, осторожные экземпляры, которых нюхом приходится искать. А вот стаю всегда нейтрализуют специалисты из простых людей. Быстро и эффективно. Сугубо полицейскими методами. Отслеживают, локализуют, потом бац -- и нет тебя. -- Кто-то из... обычных людей этим занимается? Здесь, у нас? Фу, Игорь. Сказки. Долинский насмешливо щурился. Миша изо всех сил делал вид, что ни капельки не испуган. В действительности он сильно нервничал. Долинский заставил-таки его задуматься, и мысли в голову пришли неутешительные. Люди могли охотиться на вампиров. Не в том смысле, что горели желанием -- а имели шансы на успех. Выследить, поймать, убить. Трудно, но выполнимо. -- Ты, конечно, не обязан мне верить, Миша. Но я знаю, что говорю. -- Откуда знаешь-то? -- Ну, я вроде бы в городе не последний человек, правда? -- Понимаешь, как это важно для меня? Игорь, ты ведь рассказываешь о моем будущем. Если... От недавнего Миши, с его задранным носом и обличительным пафосом, не осталось и следа. Он сам не заметил, как улетучился весь гонор. -- Ага, -- кивнул Долинский. -- Понимаю. Честное слово, мне не нужно что-то выдумывать, чтобы тебя напугать. Так вот... Зимой будет нечто вроде спячки -- ты еще сможешь шевелиться и выполнять какую-то работу, самую примитивную. Извини за откровенность, вряд ли тебе удастся по-прежнему рисовать. Миша отчетливо скрипнул зубами. -- В зимние полнолуния наступят жуткие ломки, -- продолжал Долинский. -- С болями по всему телу и осыпанием шифера. -- В смысле? -- В смысле, крыша начнет съезжать. Тебе ведь не очень весело было вчера-позавчера? Ну вот, а зимой будешь впадать в такое состояние на верную неделю каждый месяц. И к весне окажешься от пережитого малость сумасшедшим. Миша, дорогой, это ты сейчас мыслишь как человек. Но когда переживешь то, что тебе предназначено... Вас же с Катериной страшное ждет. В промежутках между полнолуниями вы будете вести себя как сонные мухи, но это не главное. Вам потребуется все меньше еды. Значит, начнет усыхать, а потом и отмирать кишечник -- это сопровождается жуткими болями. И именно в моменты самых острых мучений вы будете ненадолго приходить в сознание. Неминуемо сдвинется психика. А дальше... Пойми, вампир на пике формы -- это два, три года максимум. Короткий период упоения ночью и своим неземным совершенством. Но вот подлость какая -- ночная жизнь сжигает интеллект... Прямо мечта художника -- ярко вспыхнуть и быстро сгореть. Да? Нет? Миша озадаченно молчал. -- Со временем ты отупеешь. Найдешь стаю, впишешься в нее. После чего тебя отыщет специальная команда и уничтожит. Как перспектива? -- А если не уничтожит? -- поинтересовался Миша довольно уныло. -- Сам помрешь. От старости. Которая наступит лет через пять-шесть, не больше. А ты думал?.. Кстати, отвратительное зрелище -- старый упырь. Впрочем, и молодой не подарок. Сначала иссохнешь весь, потом зубы коренные выпадут за ненадобностью, кожа станет как пергамент... Фу. Ну, а с возрастом станет трудно двигаться, и однажды ты не сможешь ни догнать жертву, ни подманить ее. Вот и загнешься полегоньку. Это если будешь вести себя тихо. -- А если громко... -- За громкими сразу приходят. Не люди. Люди и понять ничего не успевают -- а проблему уже решили твои же... соплеменники. Чтобы ты их не засветил. Поверь, им этого совсем не надо. -- А эти, соплеменники, которые за мной придут, значит, не упыри? Что-то вы, батенька, загнули. -- Они не упыри, -- сказал Долинский твердо. -- Они просто другие. -- И как же стать таким э-э... другим простому русскому вампиру? -- саркастически вопросил Миша. -- Для этого вампиром должны заниматься опытные специалисты. "Мастера" и "старшие". Долго и упорно. Из тебя будут растить новое существо, уже не человеческое, но все-таки родственное людям по разуму. К сожалению, процесс занимает годы и очень дорого стоит. Ну, и здесь его, конечно, не организуешь. А я уже спрашивал -- что ты можешь предложить, чтобы тобой заинтересовались в Москве? Миша отвернулся. -- Я хочу, чтобы ты уяснил одну простую истину, -- сказал Долинский. -- Послушай, это важно, жизненно важно для тебя. Вампиризм не болезнь. Не вирус, не паразит в организме, а что-то вообще другое. Иначе вампиры не умирали бы так быстро. И заражали бы всех подряд. Нет, дружище, вампирами становятся лишь те... Как бы сказать -- лишь те, кто может. Тот примитивный вампиризм, о котором люди знают из книжек, и которым, собственно, ты страдаешь -- всего лишь ошибка развития некой скрытой возможности, спящей в отдельных людях. Повторяю, Катя тебя не заразила. Она тебя инициировала. А ее инициация произошла случайно, как я понимаю... Миша опять скрипнул зубами. Сразу подумал, что если верить в обрисованные Долинским перспективы, скоро зубы выпадут, и мучительно скривился. -- В идеале мы все должны быть другими. А в реальности человечество делится на громадное большинство и крошечное меньшинство. Причем меньшинство это постоянно гробит себе подобных. Обидно, правда? Случайные инициации -- знаешь, от чего? А тянет друг к другу товарищей меньшевиков! Непреодолимо тянет... И всем плевать, изменится после тесного контакта партнер, или нет! Потому что отслеживать это все равно нет ни сил, ни средств. Да и как отследить, если потрахались и разбежались? Или куснул симпатичного человека в темном переулке, крови наглотался, и отпустил. А кого именно укусил-то? Почему выбрал его, а не другого? -- Не верю, -- в полном замешательстве Миша помотал головой. -- Да? Вот ты, например, час назад за девчонку заступился, рискуя себя выдать -- отчего? Кто она тебе, а? -- Отстань! Тебя не было там! -- Было, -- сказал Долинский. -- Только очень издали. Я бы не успел. А ты вмешался. Зачем? -- Захотел! -- ответил Миша с вызовом. ***** ...Через двор они тогда прошли, беззвучно переговариваясь, болтая о какой-то ерунде. Миша тренировался в ночной речи, а Катя вроде бы рада была его, оголодавшего, немного отвлечь, чтобы не напачкал у собственных дверей. Но все-таки Миша еще и обнюхивал пространство. Хотя открывающееся ему -- травмировало. Увы, заслониться от вселенского уродства и безобразия у Миши не получалось, он был в режиме поиска еды и ничего не мог с собой поделать. Мир вонял, издавал гадкие звуки и всячески раздражал нечеловеческие органы чувств, которые Миша не смог бы описать словами. Единственную более-менее отрадную эмоцию приносило шевеление на выходе со двора -- потому что там возились живые налитые кровью люди. Больше ничего в них хорошего, кроме живости и крови, не было. То ли люди там, в кустах, делали что-то отвратительное, то ли отвратительно это делали. Ох, зря они затеяли свою возню именно здесь. Темная арка, сквозь которую вышли на них Миша и Катя, для ночного зрения сработала как бленда на фотообъектив. Отсекла боковую засветку. Миша и так бы все разглядел, но тут он увидел это слишком ярко. Вплоть до чувств и мыслей копошащихся людишек. И Мишу заклинило. "Вот гады, -- подумал он. -- Ты видишь? Ну, молитесь...". Катя пригляделась, и ее переменило с ног до головы. То есть, как это воспринял Миша -- будто по жене прокатилась наведенная извне волна, разительно поменявшая ее облик. В свою очередь, Катю заклинило тоже. Слишком легко было догадаться, что сейчас предпримет Миша. "Не вздумай здесь! Не смей!". Несколько секунд они препирались, затем сцепились. Миша рвался на волю, отталкивал жену и почти уже готов был ей врезать. Потом разум возобладал, и Миша демонстративно расслабился. "Катя, отпусти, -- подумал он. -- Я еще не настолько сошел с ума, чтобы упиваться кровью в сотне шагов от своего подъезда. Клянусь. Но я просто обязан прекратить то, что они творят. Да оставь ты в покое мои карманы, нож -- вот. Забирай". "Ну, дурак! -- подумала Катя ему вслед. -- Рыцарь х...ев. Сопли розовые подбери!". Миша вломился в кусты с грацией медведя, идущего по малину. Нарочно. "Рыцарь, говоришь? Ну, вот он я, с открытым забралом". За кустами обнаружился вкопанный в землю стол -- конечно же, стол, как он мог забыть. Раньше тут "забивали козла" и пили водку, хохоча и матерясь. А теперь -- насиловали, шумно пыхтя. Парня, сидевшего у девчонки на голове, Миша просто тюкнул по затылку -- тот упал на бок. Второго, отиравшегося рядом в ожидании своей очереди, коротко ткнул кулаком в живот. А вот третьего, который был слишком занят, чтобы почуять опасность, он снял с девчонки очень аккуратно -- одной рукой за глотку, другой за яйца. Какие-то незнакомые, видимо, из другого района, молодые козлы. Успели уже, как это у них говорится, "пройтись по разу", и теперь хотели еще. "Тебе помочь кончить, дорогой?", -- ласково подумал Миша. Сообразил, что его не слышат, нужно не думать, а говорить, но повторять фразу вслух было лень. Не отпуская горла парня, он поставил насильника перед собой и крепко взял его за осклизлый член. И сжал. "Что ты делаешь, он же сдохнет...", -- брезгливо подумала Катя. Она уже была рядом. Миша сжал еще сильнее. Парень сначала извивался и хрипел, а потом как-то резко обмяк. "Не до крови, -- подумал Миша. -- Почую запах -- с собой не справлюсь". Он выбросил -- именно выбросил -- парня, и поднял с земли следующего. Запустил руку ему в ширинку. "Кать, а у тебя носовой платок есть?". "Хрен тебе, а не платок. Там дальше по улице колонка, отмоешься". "Хм... Большое спасибо. Девчонку узнаешь? Кажется, из шестого дома". Миша изуродовал второго парня и перешел к третьему. Тот вяло сопротивлялся и за это получил для начала в лоб. Потом его стали избивать. Сладострастно и изобретательно. А потом так защемили гениталии, чтобы не смог ими пользоваться очень долго. Или вообще больше не смог. Неважно. Катя склонилась над девчонкой, перевернула ее на столе лицом вверх и теперь неодобрительно разглядывала. ...Они на выходе с дискотеки подстерегли того, который им задолжал. Тот был с какой-то соской. Сказал, денег нет. Они сказали -- а так? Тот подумал и сказал -- ладно, но тогда прощаете все, и проценты тоже. Они сказали: нормально. Девчонка что-то почувствовала, занервничала, порывалась уйти, не хотела пить, но тот ей сказал -- в городе ночами знаешь, как опасно стало? Не слышала, опять предупреждение было по радио про бешеных собак, как прошлым летом? Побудь с нами, потом я тебя провожу... Девчонка водки отпила чуть-чуть, поперхнулась, все смеялись. Уговорили выпить еще. Слегка одурела, улыбаться начала. Тот потихоньку смылся. А обещал ведь, держать ее будет, если что. Удрал, слабак... Один девчонку поцеловал, она почему-то вырвалась. И другого оттолкнула. Ей сказали -- ты чего? Она: а вы чего? Ей: давай, хорошо же будет. Она: ну-ка отстаньте, я ухожу. Ее за руки -- она драться. Ей говорят: ты глупая, не суетись, все по уговору, твой красавец с нами тобой расплатился, давай же! Она в крик. Тогда все чего-то озверели как-то сразу -- выпили уже много, -- и платье ей разорвали в клочья. А она вместо того, чтобы все понять и успокоиться, на помощь звать принялась. Ну, они трусы с нее сняли и в глотку забили. А с другого конца -- водочную бутылку горлышком. Чисто в шутку. Для симметрии. Знали это слово, в школе проходили. Очень потом расстроились, потому что бутылкой сломали целку. А целок у них ни у кого еще не было. Да и не предвиделось. Целок всех поимели кто с деньгами. Могли бы вообще сообразить, чего она кочевряжится, и не устраивать театр, а всего-то придушить малость. Хотя кому нужна баба в обмороке. Когда дрыгается -- самый кайф. Вот такая история... Вламываясь в кусты, Миша уже ее знал приблизительно. А роняя на землю третьего -- во всех подробностях. Катя хлопала девчонку по щекам и что-то ей говорила. Девчонка тяжело дышала, будто выброшенная на берег рыба, и смотрела в черное небо пустыми глазами. Миша оглядел пострадавшую -- голую, с разбитым лицом, всю в синяках, царапинах, крови и сперме -- и ему ужасно захотелось помыть руки. Для начала он их вытер о рубашку одного из парней. Секунду поразмыслил, оглядел насильников, выбрал поменьше ростом, и принялся вытряхивать его из одежды. Тот был как ватный и на раздевание не реагировал. Хотя вроде бы дышал. "Интересно, когда они очнутся?" -- подумал Миша. "А я тебе говорила! -- отозвалась Катя. -- Когда-нибудь очнутся. Может быть. Давай шмотки, и тоже сюда иди, помоги мне одеть эту... Эту". Кое-как им удалось задрапировать девчонку -- зрелище оказалось тяжкое, но все лучше, чем ничего, -- и поставить на ноги. "Зомби", -- оценил Миша. "Тебя бы так оттрахали. Спасибо, мне хоть настолько удалось ее в чувство привести". -- Ты сейчас пойдешь домой и ляжешь спать, -- сказала Катя девчонке. -- И сразу крепко заснешь. А когда проснешься, ничего не будешь помнить. Ладно, топай. Что интересно, девчонка повернулась и, спотыкаясь, пошла. Действительно к шестому дому, как Миша и предполагал. "Вроде бы немного по-другому надо это все говорить, -- подумала Катя. -- Но мне, собственно, по хер. Главное, посыл я ей дала нужный, а на остальное уже насрать". "Спасибо, что помогла". "Вот девка утром обалдеет!", -- и Катя засмеялась в голос. Мише от ее веселья стало просто страшно, и он быстрым шагом направился к колонке мыть руки. Катя позади громко хохотала... ***** Долинский молча смотрел на луну -- белую, круглую, яркую. -- Ни одному твоему слову не верю, -- заявил Миша с твердокаменной убежденностью. -- Ни одному. Вот. И что ты предлагаешь? -- Достань наручники. Это сейчас не проблема. И в следующий раз, едва почувствуешь, что началось, пристегни себя к чему-нибудь. К батарее, допустим. Ключ отдай надежному человеку. Хотя бы мне. -- И чего? -- спросил Миша недоверчиво. Как-то все у Долинского получалось очень примитивно. -- Когда начнешь отгрызать зубами руку -- может, увидишь себя со стороны и очнешься. Выскочишь в реальность. И за недельку переломаешься. Это страшно, не буду скрывать. Других слов нет -- просто страшно. Но зато дальше легче раз от разу. Через годик станешь таким, как я. -- А если не очнусь и не переломаюсь, тогда что? -- спросил Миша с истерическим оттенком в голосе. -- Ну... Бывают однорукие бандиты, а ты у нас будешь однорукий вампир, -- ответил Долинский безмятежно. -- Да пош-шел ты! -- Пойду, -- Долинский сделал вид, будто встает с бревна. Миша дернулся было, чтобы остановить его, но словно ударился головой о невидимую стену и негромко охнул. Грэй вскочил и угрожающе зарычал. Долинский уселся опять. -- Нормально? -- спросил он. -- Однако... -- пробормотал Миша, потирая рукой лоб. -- Будто по башке палкой. Слушай, я ничего плохого не хотел, это случайно. Не уходи. Вот, значит, как... То-то, думаю, отчего я тебя не вижу и не слышу. Ты, выходит, только наполовину человек теперь. -- Но мне не нужна кровь, -- заметил Долинский. -- А что тебе нужно? -- моментально среагировал Миша -- видимо, уже бессознательно примеряя на себя шкуру Долинского. -- Ну... По-моему, обычные люди меня теперь не особенно жалуют. Странный я, наверное, стал. -- Да нет, я спрашиваю -- что тебе нужно? -- Ничего... -- сказал Долинский. Не очень уверенно сказал. -- Совсем ничего? -- Пить стал меньше. То есть больше, но почти не пьянею. Зато полюбил гулять по ночам. Любоваться природой. Такой мир вокруг невероятно красивый -- я же его, дурак, совершенно не понимал! Кино, живопись, книги -- помнишь, как мне нравилось раньше искусство? Разочаровался полностью. Все фуфло, даже признанные шедевры. Поверхностно очень, видение не то у авторов. Вот, может, если ты нарисуешь... -- Значит, наручники... -- пробормотал Миша задумчиво. Он посмотрел на свою правую руку. -- Оторву я батарею-то. Прямо с ней на улицу и побегу. -- Сейчас еще не оторвешь. Через полгодика -- да. -- А я говорю -- оторву. -- Миш, хватит торговаться. Хочешь, ко мне приходи. Есть хорошая веревка. Надежная, проверенная. Скручу -- и в подвал. -- На тебе проверенная? -- Да, -- Долинский невесело кивнул. -- А тебя кто вязал? -- Жена. То ли три, то ли четыре полнолуния со мной, бедная, промучилась. Я кричал ведь. А когда не кричал -- уговаривал. -- Не знал, что ты женат. Кольцо-то не носишь. -- Может, еще серьгу в ухо? Потом, на мои сосиски, -- Долинский неуклюже потряс в воздухе растопыренными пальцами, -- не всякое налезет. Да и незачем теперь. -- Что-то случилось? -- спросил Миша участливо. -- Купил ей квартиру в Москве, вот что случилось. Думаешь, я просто так, от природной жадности расценки на полиграфию задрал? Или бумага сильно подорожала? Ха! Я, Миш, все рассчитал тогда. Кроме одного -- что у жены тоже нервы есть. Она меня вытянула, спасла. А я теперь думаю иногда -- зачем? Чтобы я ее потерял? Может, лучше уж в подвале собственного дома подохнуть. -- М-да... Ладно, хоть ты ее не заразил. То есть, не инициировал. -- Еще как инициировал. Миша захлопал глазами. -- Подобное тянется к подобному, -- сказал Долинский горько. -- Жили не тужили, и вот. Совершили открытие. -- И... И что же?! Она не смогла переломаться, как ты? -- Она и не пробовала, Миш. Ее просто некому было держать. Сначала возилась со мной, потом стало уже поздно. Если человеку комфортно в вампирской шкуре, ему переломаться вряд ли удастся. Я-то не ходил по ночам на улицу, мне вкус крови вообще неизвестен. Хотя уже был на грани, но повезло, луна убывала. Как только понял, что в полнолуние безумцем становлюсь, испугался, и тут же в подвал. Каждый месяц -- туда, обратно, туда, обратно. Когда отпускало, подолгу валялся трупом, ничего не мог делать. А жена ведь осталась, по сути, одна совсем. Поддалась этому проклятому зову и успела пару раз прогуляться ночью. Ей понравилось. Вот, как твоей Катерине. Посмотрю на Катю -- и плакать хочется, до того знакомо. Может, мы неправильно с ними обращаемся, а? Прости. Ну, и все, что я смог для нее сделать в благодарность -- отправить в Москву к нужным... специалистам. -- Значит, ты смог что-то им предложить, да? Что?! Скажи, что?! -- Значит, смог, -- вздохнул Долинский. -- Но тебя это не касается. -- Да почему?! -- Потому что на ближайшие годы квота закрыта. У них хлопот полно с теми кандидатами, что уже есть. -- Ох, проклятье! -- Миша упал спиной в траву и закрыл глаза. -- Зачем, ну зачем же они тогда допускают вот это... Вот как с Катей. -- Вот именно потому, что их мало, и они не в состоянии все контролировать. Недаром столько работы делается руками людей, или таких, как я. -- И много их? Таких, как ты? -- Пока что немного. Хочешь, станет больше? -- не спросил, а вроде бы попросил Долинский. -- Сколько? -- Миш, какая разница? -- Я хочу знать. Я имею право знать. Неужели ты не понимаешь, Игорь, зачем мне это нужно? Да я бы с собой покончил еще месяц назад, если б не тот урод, который Катьку... -- Миша совсем по-человечески всхлипнул. -- Вон, в болоте утопился бы. -- Это вряд ли, -- покачал головой Долинский. -- В твоем нынешнем состоянии не особенно утопишься. И не повесишься. И в окно не прыгнешь. Разве из моего кабинета, с десятого этажа, и обязательно об асфальт головой... Значит, ты надеешься достать его? -- Я не надеюсь, Игорь. Просто найду и убью. А потом, может, попрошусь к тебе в подвал. Не раньше. -- Ох-хо-хонюшки... -- Долинский низко опустил голову. -- Миш, подумай, сколько твои поиски могут продлиться, и как сильно ты изменишься за это время. В подвал уже не захочется. -- Плевать, -- сказал Миша убежденно. -- Миш, я предлагаю тебе реальный шанс. Остаться более или менее человеком. Приобрести кое-какие очень интересные новые качества. И с их помощью сделать то же самое -- поймать гада. Когда ты переломаешься, он не сможет на тебя воздействовать ментально, ему придется драться, просто драться. А они терпеть не могут драки, и очень боятся тех, кто не боится их -- да, да, поверь. Мы отловим его вместе, я помогу. -- Отловим -- и что? -- спросил Миша саркастически. -- Ты, Долинский, конечно, несъедобный тип, подтверждаю. Но по сравнению со мной слабый. И я буду слабый. Загоним мы ублюдка в тесный угол. А дальше? Осиновый кол ему в жопу? Что-то я осины совсем не опасаюсь. Или, может, вилкой серебряной в нем поковыряться? -- Экий ты... Художник, -- усмехнулся Долинский. -- Есть методы. -- Какие? -- тут же встрепенулся Миша. -- Ну, пока ты на другой стороне, тебе о них знать не следует, извини. А если простыми народными средствами обойтись -- выгнать его под открытое солнце хотя бы. Не дать спрятаться. Чем опытнее вампир, тем хуже ему на свету. -- А искать как? -- судя по всему, Миша не хотел лезть к Долинскому в подвал. Да и на потенциального самоубийцу он не был похож. А походил он на человека, старающегося добыть как можно больше информации и с ней уйти восвояси. Реализовывать собственный план и жить своей жизнью. Долинский глядел на Мишу сквозь ночь бесцветными прозрачными глазами, и взгляд у него был тоскливый. -- Нюх у меня не хуже, чем у тебя. Ночное зрение тоже, -- сказал он. -- Ладно, Мишка, я вижу, тебе все это не интересно. Пойду-ка домой. Грэй! Пошли баиньки. -- Я все обдумаю, -- пообещал Миша. -- Хорошо бы, -- безразличным тоном отозвался Долинский. -- Я, может быть, приду. -- Ага... Приходи. -- Ты не ответил, сколько вас. Таких, как ты. -- Мало, -- бросил через плечо Долинский, уходя в ночь. -- Я так и думал, -- пробормотал Миша себе под нос. -- Эй! Игорь! -- Ну, чего еще?