коро вернусь, мне там все равно делать нечего. И действительно, выйдя за ворота, грабили ближайший магазин. Но когда началась тотальная выбраковка, из лагерей пришлось буквально пинками вышибать тех, кто раньше спал и видел, как бы на воле покруче развернуться. Матерое ворье, отпетые душегубы и беспредельщики умоляли сделать что-нибудь, но не выпускать их. Они боялись. Они наконец-то узнали настоящий страх. Ведь те же самые ежемесячники исправно доходили до каждой зоны. И зачитанные до дыр, напоминали: следующее преступление станет для тебя последним. Вор, грабитель, насильник, убийца мог подтереться этими страницами. Но все равно с них не смылись бы имена людей, которых он знал как воров, грабителей, насильников, убийц. Людей, которых наконец-то во всеуслышание объявили врагами народа, уродами, нелюдью. Признали таковыми официально и начали планомерно истреблять, дабы пресечь главное -- воспроизводство преступности. Гусев и Майя болтали о кино, Валюшок с головой ушел в воспоминания. Очнулся он, только когда хлопнула входная дверь и почти сразу на пороге кухни появился молодой человек с тонким нервным лицом и фигурой атлета. -- А вот и Ваня! -- обрадовался Гусев. -- А вот и гестапо! -- в свою очередь ненатурально обрадовался Иван. Видно было, что он Гусева терпеть не может, да и Валюшок сразу почувствовал себя не особенно уютно -- захотелось достать игольник и снять предохранитель. Наверное, аллергия молодого человека распространялась на выбраковку в целом. -- Это ты угадал, -- сказал Гусев благодушно. -- Оно самое. Тебе какой гестаповец более симпатичен -- в версии Броневого или Хауэра? Выбирай, могу и то, и другое. Впрочем, Хауэра ты не видел, этот фильм цензура зарезала. -- Самого отвратительного гестаповца играет Гусев, -- отрезал молодой человек. -- Похоже, у Гусева талант. Что вам нужно от меня, товарищ старший уполномоченный? -- А с чего ты взял, что я по твою душу? -- Гусев явно забавлялся. -- Ты что, изнасиловал кого-нибудь? Убить-то у тебя пороху не хватит, а вот сексуальное насилие... Молодой человек побледнел от бешенства. -- Это все от занятий спортом, -- сказал Гусев наставительно. -- Нынешняя мода на здоровый образ жизни приводит к тому, что молодежь слишком много времени отдает физкультуре. Если бы они вместо этого занимались онанизмом, кривая сексуальной преступности резко пошла бы вниз. Ты смотри, какую мускулатуру отрастил... Интересно, она у тебя везде такая? -- Что вам нужно, Гусев? -- прошипел Иван. -- Ваня! -- почти крикнула Майя. -- Остынь. -- Вот именно, -- поддакнул Гусев. -- Остынь и сядь. Кофейку выпей. Иван, тяжело сопя, протолкался мимо Валюшка и уселся рядом с Майей, положив на стол добела сжатые кулаки. Майя налила ему кофе, и молодой человек судорожно вцепился в кружку. -- А теперь расскажи, почему ты с таким нетерпением ждешь выбраковки, -- предложил ему Гусев. -- Обойдетесь! -- За тобой ведь ничего особенного пока нет. Или уже есть? -- Да идите вы! -- Ваня... -- Майя взяла Ивана за руку, но тот вырвался. -- Оставь, мама! -- резко бросил он. -- Ты же знаешь, что сейчас будет. Добренький миленький дядя Паша начнет читать мне нотацию. -- Ага! -- кивнул Гусев. -- А я не буду его слушать! Понятно вам, Гусев? -- Ой-ой-ой! -- Не буду! -- Будешь, Ваня, -- сказал Гусев, и в его голосе прозвучало сознание абсолютной своей правоты. -- Еще как будешь. Потому что ты, дорогой мой, слишком далеко зашел в своем желании добиться правды. Ты промахнулся, Иван. Правда была у тебя под носом, но ты проскочил мимо и вляпался в самое что ни на есть вранье. -- Вы хотите сказать, что ничего не было?! -- взвился Иван. -- Что никто прямо в центре Саратова не расстреливал из автомата трамвай, битком набитый людьми? Что не было десяти трупов и четырнадцати раненых? Что убийца не исчез бесследно? Валюшок приоткрыл рот и уставился на Гусева. Он об этом случае ничего не слышал. Да и немудрено -- таких вещей по телевизору не сообщают. И в газетах про них не пишут. Кроме одной газеты -- "Эхо Москвы", для которой криминал -- любимая тема. По большому счету, главная задача "Эха" -- доказывать, что выбраковка себя не оправдывает. -- Все это было на самом деле, Ваня, -- сказал Гусев. -- Но кто стрелял, ты знаешь? -- Выбраковщик. Сумасшедший выбраковщик. Такой же безумец, как и все вы. -- Ваня! -- снова попыталась одернуть молодого человека Майя, но того понесло. -- И вы хотите, чтобы я не писал об этом?! -- кричал Иван. Кричал так, что за стеной перестали трещать клавиши и стихли голоса. -- Вы поставили на колени всю страну! Вы изгнали из нее всех нормальных людей! А остальных превратили в скотов, которым нужно только жрать и трахаться! А теперь вы сходите с ума от того, что вам некого больше убивать! И вы хотите, чтобы я молчал?! Давайте заткните мне рот! Мне плевать, тираж уже на улицах! Давай читай свою "птичку", фашист! Нависая над столом, Иван тянулся к Гусеву и орал еще что-то несусветное про палачей и садистов. Валюшок украдкой расстегнул кобуру игольника. Гусев, морщась, отворачивал лицо и отмахивался -- мол, незачем так орать, он все прекрасно слышит. Майя дергала Ивана за рукав. Наконец тот выдохся, и наступила относительная тишина. За стенкой кто-то гулко откашлялся и вновь принялся терзать клавиши. -- Кто тебе сказал, что это был выбраковщик? -- спросил Гусев, утираясь носовым платком -- Иван собеседника основательно заплевал. -- А вы, конечно, не знаете, кто это был? -- сиплым голосом поинтересовался Иван. С большой издевкой поинтересовался. -- Час назад еще не знали. Момент. Леша, дай-ка мне "книжку". Валюшок одной рукой вытащил ноутбук и подвинул его Гусеву. Тот быстро, почти не глядя, подсоединил "книжку" к своему трансиверу, наладил связь и принялся играть кнопками, пристально глядя на экран. -- Нет, Ваня. До сих пор не знаем, -- сказал он, возвращая ноутбук Валюшку. -- То есть человек со значком АСБ на лацкане расстреливает трамвай, и вы не знаете, кто это?! -- Ваня, не будь ребенком. Ей-богу, лучше бы ты побольше занимался онанизмом. Валюшок незаметно вытянул игольник из кобуры и под столом направил его на Ивана. Он был в полной уверенности, что сейчас их с Гусевым примутся зверски избивать табуреткой. В тесном пространстве кухни хороший замах исключался, да и Майя наверняка Повисла бы у парня на руках, но Иван действительно выглядел чересчур сильным для того, чтобы с ним церемониться. Валюшок уже намертво затвердил главное правило выбраковщика -- не стреляй без необходимости, но всегда стреляй первым. На собственной Шкуре прочувствовал. -- Ваня, ты же знаешь, он никогда не врет, -- сказала Майя. Иван смерил ее таким презрительным взглядом, после которого хорошая мать открыла бы настежь дверь и отвесила сыну прощального пендаля. Но Майя была, наверное, не просто хорошая, а очень хорошая мать. Между делом Валюшок отметил, что сын на маму вовсе не похож. "Спорим, что он приемный и его настоящих родителей забраковали, -- подумал он. -- Смахивает на мелодраму, но почему бы нет? Все-таки Агентство вмешалось в судьбы миллионов людей. Каждого двадцатого мы вышибли. Мы. И я тоже. Уже". -- Ты давно копаешь под АСБ, Иван, -- сказал Гусев очень спокойно. -- И то, что у меня в Агентстве имеется э-э... определенный статус, ты знаешь отлично. Некоторые особые каналы информации для меня открыты, и вообще. Поэтому, кстати, несмотря на все театральные эффекты ты, дружище, терпишь мой э-э: интерес к работе вашего издания. Все еще полулегального издания, хотелось бы напомнить. Терпишь, Ваня, согласись. И вот я тебе сейчас говорю: все наши на месте. Понял? -- А с чего вы взяли, Гусев, -- очень вкрадчиво спросил Ваня, -- что я вам не верю? -- Та-ак... -- протянул Гусев. -- Вот именно. Давайте представим на минуточку, что ваша хваленая закрытая информация проходит через фильтр. Там, наверху. На самом верху. И вы просто не знаете, Гусев, что в действительности творится в вашем обожаемом Агентстве. Нет, нет. -- Иван выставил раскрытую ладонь, упреждая саркастическую фразу Гусева, которая вот-вот должна была сорваться с его презрительно скривившихся губ. -- Я не такого высокого мнения об "Эхе", чтобы предположить, будто фильтр поставлен для нас. Вам тоже могут дурить голову. Именно в честь вашего определенного статуса, которым вы так гордитесь, товарищ старший уполномоченный. -- Мне нравится, что ты успокоился, -- пробормотал Гусев. -- Это мне даже больше нравится, чем то, что ты не желаешь слышать мои аргументы. -- Это был выбраковщик, -- сказал Иван жестко. -- Докажите, что нет. -- Поймаем -- докажем. -- О, когда вы человека поймаете, вы сможете доказать что угодно. -- Химия, Ваня, она не врет. "Сыворотку правды" выдумали слишком давно, чтобы в ней сомневаться. -- Показания, данные против себя, даже под воздействием психотропных средств... -- Это ты будешь говорить на сходках Хельсинкской группы, дружище. Можешь даже кричать. Есть закон, и он гласит: признался -- получи. Именно поэтому АСБ не использует пыток и устрашения. Нам это ни к чему, мы должны располагать стопроцентно корректной информацией. Вот почему у нас и ошибок почти не бывает. -- Почти... -- Иван криво усмехнулся. -- Очень хорошее слово "почти". Очень растяжимое. В общем, Гусев, вы можете воображать себе что угодно. Но я вам говорю -- ждите. Случай в Саратове -- только первый звонок. АСБ настолько пропиталось насилием, что начинает потихоньку выплескивать его на улицы. Ждите, Гусев. Вам еще придется охотиться на своих. Вы будете убивать друг друга. И вот тут-то я посмеюсь. Со слезами, но посмеюсь. Неужели вы настолько слепы, Гусев? Конечно, я всегда считал вас убийцей, я и сейчас так думаю, мне с вами противно за одним столом находиться, но все-таки... Вы хотя бы достойный противник, вы не такой тупоголовый психопат, как остальные ваши инквизиторы. Неужели вы ничего не видите? Валюшок все так же незаметно убрал игольник и посмотрел на Гусева. "Выплескивать насилие на улицы". Перед глазами Валюшка сама собой возникла сцена, которую он запомнил в мельчайших подробностях, -- перепуганный воришка и Гусев с пригоршней мелочи... А Гусев снова улыбался. Только очень грустно. -- Мне бы хотелось закончить этот разговор на довольно неожиданной ноте, -- сказал он. Иван непонимающе уставился на Гусева. Похоже, он ждал дискуссии. Но собеседник перехватил управление на себя. Гусев обрезал разговор не только лишь тематически, он еще и гениально сменил интонацию. -- Я расскажу тебе, Ваня, одну короткую историю. Не надо морщиться, она совсем не поучительная. Возможно, ты ее слышал в каких-то обрывках. Но даже внутри Агентства очень немногим она известна целиком и без искажений. Можно? -- Ну-ну... -- неопределенно качнул головой Иван. -- Будешь еще кофе, Пэ? -- спросила Майя с ясно различимым облегчением. -- Нет, спасибо, мы сейчас пойдем. Так вот... Это даже не история человека. Это скорее история одной концепции... За стеной опять наступила тишина -- похоже, там напряженно прислушивались. -- Был у меня друг, звали его Паша Птицын, -- начал Гусев. -- Милейший парень, такой очень спокойный, домашний, трогательно влюбленный в свою жену, короче говоря, почти идеальный тип. По образованию социолог. Работал Паша на государство, в каком-то загадочном департаменте стратегических исследований. Впрочем, это важно лишь в том контексте, что Пашины идеи оказались востребованы. Так вот, знакомы мы с ним были с детских лет и общались довольно тесно, но в основном по поводу выпивки и задушевной беседы. И всегда меня в Павле восхищала одна черта -- удивительное его добродушие. Вот я, например, от природы страшно злой и изо всех сил пытаюсь эту свою внутреннюю озлобленность не выпускать наружу... Ладно, Иван, не надо смеяться. А тезка мой, он, наоборот, всю жестокость нашего мира как будто не ощущал. Наверное, потому, что был очень большой и сильный -- примерно как ты, Ваня. Уверенный, что любого негодяя придавит голыми руками. Кстати, ему удавалось -- помню, нас с ним побить хотели, так я глазом моргнуть не успел, а противник уже за горизонтом скрылся. И однажды произошла с этим милейшим во всех отношениях человеком э-э... как бы помягче сказать. Произошло то, чего врагу не пожелаешь. Ехали они с женой ночью по городу, никого не трогали, и вдруг ни с того ни с сего Пашкиной машине в задницу впаялся джип, битком набитый обкурившимися бандитами. Скорее всего мелкая сошка -- так, возомнившие о себе "шестерки". Но ты же сам понимаешь, что делает с человеком наркотик... -- Понятия не имею, -- помотал головой Иван. Гусев оценивающе посмотрел на него одним глазом. -- Верю, -- кивнул он. -- Тебе вредно знать эти подробности. А то бы ты не смог так яростно выступать против выбраковки пушеров. Христосик ты наш... -- Пэ, хватит! -- потребовала Майя. -- Зачем ты так? -- Так злой же я, -- объяснил Гусев без тени улыбки. -- Ладно, опустим прения сторон. А для интересующихся сообщим -- любые наркотики растормаживают подсознание. Только водки нужно для этого много, и ты вряд ли окажешься в силах этим своим расторможенным подсознанием как следует размахнуться и отоварить им ближнего по голове. А вот гашиша, чтобы раскрыться во всей первозданной красе, нужно всего ничего. И ворье, которое в Павла въехало, было уже в нужной кондиции. Началось разбирательство -- сколько им Паша должен за оцарапанный "кенгурятник". И Павел совершил жуткую ошибку. Ему, понимаешь ли, съездили по морде, чтобы знал свое место. А он, такой большой и сильный, оскорбился. И начал это ворье колошматить. Только он не учел, что, во-первых, их пятеро, а во-вторых, это не центр города, а глухой спальный район, да еще и граница лесной зоны. Не догадался как-то. Бывает. В конце концов, он был в секретном департаменте не оперативник, а исследователь, да еще и редкий тормоз, который даже в армии не служил. Точь-в течь как ты, Иван. У тебя же язва, верно? Тебе в армию нельзя, вредно... И вообще, Ваня, когда тебя в последний раз били? Так, чтобы не драка случилась, а именно хорошее полноценное избиение? -- Вам это нравится, Гусев, -- мило улыбнулся Иван. -- Я понимаю. Будьте добры, продолжайте. -- Чтобы все сжалось внутри и кричало: "За что?!" -- Гусев мечтательно глядел в потолок. -- И ногами тебя, ногами... И чтобы поднялся ты, весь в слезах и кровище, совсе-ем другим человеком. Совершенно другим, Ваня. -- А вас часто били, товарищ старший уполномоченный? -- все так же дружелюбно осведомился Иван. -- Били, -- сказал Гусев. -- К сожалению, били. Поганое ощущение, Ваня, когда тебя бьют и ты ничего не можешь сделать. Если нарочно позволяешь себя бить, чтобы совсем не убили, -- это один разговор. И кровища будет, и слезы, но в этих слезах есть момент торжества -- ушел, вывернулся, обдурил противника. А бывает, так отмудохают, что лежишь и думаешь -- повеситься, что ли? Майя тяжело вздохнула, забрала у Гусева чашку и налила в нее кофе. Гусев благодарно кивнул. -- Так вот, -- сказал он. -- Вернемся к моему тезке. Он начал с ними драться. Выскочила жена -- разнимать. Успела к шапочному разбору, потому что Пашке моментально пропороли ножом бок, монтировкой раздробили колено, а потом этой же монтировкой сломали руку. Затащили в лес, прислонили к дереву и по-быстрому у него на глазах изнасиловали его жену. И нанесли обоим по дюжине ножевых ранений. Жена умерла, а Павел выжил. -- Их нашли потом? -- спросила Майя. -- Бандитов? -- Нет. -- Как это -- нет?! -- Просто не смогли четко установить личности. Машина в угоне, физиономии Павел толком не разглядел -- темно было. Скорее всего они, когда очухались, подались в бега. А Павел начал говорить очень не скоро, ему вообще дико повезло. Конечно, если это можно назвать везением в данной ситуации. Пережить такое -- б-р-р... Он лежал прикованный к койке и все время что-то печатал на ноутбуке. Когда сил хватало уцелевшей рукой шевелить. Я приходил к нему, мы разговаривали... Нет, это не был растоптанный человек. Павел остался личностью, но что-то в нем, сами понимаете, изменилось кардинально. И он стал по-другому смотреть на некоторые вещи. В общем, Павел лежал, печатал и страшно мучился от боли, потому что потихоньку складывал в матрас таблетки, чтобы потом, когда закончит работу, отравиться. Так получилось, что я оказался чуть ли не последним, кто видел его в живых. Я зашел на минуту, он выглядел очень усталым, но и просветленным каким-то, очистившимся. Как будто сумел оттолкнуть от себя память о несчастье. И я увидел -- он готов. Мне сразу показалось, что со дня на день он либо покончит с собой, либо просто тихо умрет. А особенно я в эту версию поверил, когда он передал мне дискету и взял с меня клятву хранить ее, но просмотреть только после его смерти, не раньше. Я, конечно, сказал, что к тому времени, когда он умрет, трехдюймового дисковода будет днем с огнем не сыскать. Но он только улыбнулся. Мы попрощались, я ушел. А он достал припасенные таблетки и съел их. -- Если ты догадывался... -- начала Майя. -- А хоть бы и уверен был на сто процентов. -- Почему?! -- Вспомни, с кем разговариваешь, -- криво усмехнулся Иван. -- Видишь ли. Майя... -- Гусев отхлебнул кофе и потер ладонью глаза. У него был усталый вид, он будто состарился, рассказывая эту историю. -- В принципе у человека нет права кончать с собой. И Бог не велел, да и вообще это выход слабака или безумца. Но случаются частные случаи. Извини за тавтологию, или как это там... Случаются. С Пашей Птицыным был как раз такой. Особенно мне это стало ясно, когда я просмотрел дискету. Видишь ли, Паша был не особенно талантлив, да и в простом житейском понимании не очень умен. Но зато оказался хорошо информирован. Ему были видны некоторые процессы в верхушке общества, которые должны были прийти к своему завершению в ближайшие месяцы. Не хватало только концепции, хорошо сформулированной идеи, чтобы эти процессы обрели, так сказать, идеологическую базу. Чтобы было за пазухой громкое слово, которое можно бросить в народ. -- Я понял. -- Иван снова криво усмехнулся. -- Вот отчего произошел "январский путч". -- Ну, это ты утрируешь. Путч не мог не произойти. Более того, он не мог не удаться. Но вот последствия его оказались такими, какими... Какими оказались -- из-за Пашиной разработки. -- Вы отдали дискету отцу, тот восхитился и пустил ее в дело! -- Иван, казалось, сейчас начнет хохотать. Валюшок обалдело глянул на Гусева. Гусев улыбался. -- Зачем? Думаю, Павел сбросил текст по сети куда надо. А я вообще никому не показывал дискету. Более того, я ее уничтожил. Но кое-что запомнил навсегда. Например, оригинальный текст "птички". Она начиналась со слов: "Вы имеете право умереть". -- Птицын, конечно же! -- воскликнула Майя. -- Это был мой последний долг тезке, -- кивнул Гусев. -- Никто из гражданских не знает, что "теорию Сверхнасилия" и основные принципы выбраковки разработал именно он. Думаю, он тоже предполагал, что его имя канет в Лету. Но Павел чертовски хотел отомстить тем ублюдкам. И добился этого, правда, несколько экстравагантным способом. А я проследил за тем, чтобы они знали хотя бы косвенно, кто именно сводит с ними счеты. Когда ваш покорный слуга пришел в выбраковку, "птичку" называли по-разному, кто "последним словом", кто "молитвой". И я рассказал парням историю Павла Птицына. Что особенно интересно -- мне за это ничего не было. -- Папочка заступился, -- ввернул Иван. Он все еще пытался заслониться от истории, которую только что услышал. -- Ты меня с кем-то путаешь, Ваня. -- Гусев внешне был безмятежен, но в голове его прорезалась какая-то едва заметная щемящая нота. -- Мой отец умер за много лет до путча. Даже если бы он был настолько влиятелен, как ты думаешь... -- Секундочку! -- Иван выглядел удивленным. Впервые за весь разговор Гусев его всерьез озадачил. История Птицына Ваню не тронула, похоже, совершенно. -- Так разве вы не ТОТ Гусев? -- Да я вообще не Гусев, -- сказал Гусев. -- И даже не Павел. Иван отчего-то покосился на Валюшка. -- Идите вы на хрен, НЕ Гусев, -- посоветовал он. -- Идите вы к чертовой матери с вашими байками и вашей бесконечной игрой. -- И пойду. -- Гусев встал, Валюшок тоже поднялся. -- Спасибо за кофе, Майя. Увидимся еще. А с тобой, Иван, я надеюсь, это у нас была последняя встреча. -- Это что еще значит? -- очень тихо спросила Майя. Лицо ее вдруг осунулось. -- Он так ничего и не понял. Майя Захаровна. Он, похоже, вообще не понимает, в какой стране живет. О чем мне с ним разговаривать? -- Гусев!!! -- голос Майи сорвался на крик. -- Ты в России, парень, -- сказал Гусев. Смотрел он только на Ивана, прямо в глаза. -- Подумай об этом на досуге. Вспомни историю этой страны. Постарайся нащупать хоть малейший контакт с ее пульсом. А не получится, так мой тебе совет -- вали в свой Израиль и никогда не возвращайся назад. -- Разве Иван еврей? -- спросил Валюшок, когда они с Гусевым уселись в машину и ведущий расслабленно закурил. -- Почему еврей? -- удивился Гусев. -- Ну, ты сказал -- вали в свой Израиль... -- А-а! Это я так. Просто шпилька. Ваня полагает, мне неизвестно, какой он махровый антисемит. Не читал такую брошюрку -- "Кремлевские звезды Сиона"? И не читай. Его работа. Думает, в Агентстве и этого не знают. Ха! А туда же -- европейца из себя корчит, правозащитника. Щ-щенок. С удовольствием бы его шлепнул при задержании. Майю только жалко. -- Это ты так говоришь, чтобы пар выпустить, -- сказал Валюшок убежденно. -- Я же тебя знаю, Гусев. Хотя ты, оказывается, и не Гусев. -- Да Гусев я, расслабься. Конечно, ТОМУ Гусеву я не родственник. Это Иван промахнулся. Что вновь доказывает, какой он болван и непрофессионал. -- Может, и Птицына тоже не было? Слушай, ведущий, ты вообще предупреждай, когда тебе можно верить, а когда не стоит. Гусев повернулся к Валюшку и крепко взял его за отворот куртки. -- Когда я говорю с тобой, верь каждому слову, -- чуть ли не приказал он. -- Когда я разговариваю с потенциальным браком, можешь не верить ничему. Такой расклад тебя устроит? -- Устроит. Так был Птицын или нет? -- А садись-ка ты, мил друг, за баранку, -- оборвал Валюшка Гусев. -- На работу пора. Они поменялись местами, Валюшок повернул в замке ключ. Гусев молча курил, глядя в окно. И подал голос, только когда машина заехала на парковку во Дворе офиса Центрального. -- Его настоящая фамилия была Лебедев, -- сказал он. -- Лебедев Павел Леонидович. Вот так. По-моему, близко -- Лебедев, Птицын, особой разницы нет. И тот, и другой... с крылышками. Если комунибудь расскажешь -- убью. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Такое положение дел -- сочетание любви и страха -- как нельзя лучше соответствовало планам Влада. Тому, кого боятся и в то же время любят, легко собрать армию. В подвальном тире громогласно препирались Данилов и Мышкин. -- Не моя это дырка! -- кричал Мышкин, потрясая в воздухе размочаленной мишенью. -- Это ты, гад косой, так сказать, запузырил! -- Ты еще скажи, что нарочно! -- А-а,значит, нарочно! -- Да у нас же патроны под счет, дубина! Ты сам и пересчитывал! -- Я-то, так сказать, пересчитывал. А кое-кто, так сказать, потом еще ковырялся, заело у него, так сказать, видите ли! Гусев осторожно втерся между двумя здоровяками. -- Третейского судью вызывали? -- спросил он. -- Туточки я. Такса по стакану с рыла. Судить буду строго, но справедливо. -- О! -- расплылся в улыбке Данилов. -- Здорово, Пэ. Добрался-таки до своего друга Шацкого? Поздравляю. Мышкин раздраженно отшвырнул в сторону мишень. -- Пэ, этот снова мухлюет, зараза, -- пожаловался он. -- Влепил мне дырку в самое, так сказать, "молоко". -- И не в какое не в "молоко". Чистая семерка... Или шестерка. Расслабься, это ничего. Бывает... -- Ну что мне его обыскивать, что ли? Откуда я знаю, может, он лишний патрон в заднице, так сказать, прячет... -- Ты мои выстрелы считал?! -- заорал Данилов. -- Считал или нет?! -- Встали, значит, на позицию, а он возится, перекос у него, видите ли... Двадцать раз затвором щелкал! -- Ребята, на полтона ниже, а? -- попросил из-за стола в углу инструктор. Он разговаривал по телефону. -- Мне жена звонит, имейте совесть. -- Ты ему сколько, так сказать, патронов выдал? -- Сам знаешь, обоим поровну. Мышкин, я тебя умоляю... Что? Маш, извини, у меня тут сумасшедший дом на тренировку приехал... А? -- Это наглая, так сказать, подлая и циничная выходка, достойная всяческого осуждения! -- провозгласил Мышкин. -- Короче, Пэ, скажи, что ты его осуждаешь. -- Данила, я тебя осуждаю, -- послушно сказал Гусев. -- С ног до головы. В следующий раз стреляй хуже, чтобы коллеге Мышкину было не так обидно. -- У коллеги Мышкина просто руки дрожат после вчерашнего, -- парировал Данилов. -- Он сначала в тренажерном зале переусердствовал, а потом за столом окончательно надорвался. Ничего, бывает... Мышкин сунул Данилову под нос внушительный кулачище. -- Я могу толкнуть двести кило, -- сказал он, -- а потом выпить два литра. И у меня ни один пальчик не Дрогнет. -- Так сказать, короче, значит, -- напомнил Гусев. -- Мышкин, ты, когда волнуешься, напрочь выходишь из образа. Ты, наверное, когда стрелял, тоже волновался. Так сказать. Мышкин почесал в затылке. -- Я правда лажанулся? -- спросил он уже вполне мирно. -- Ты просто немного отвлекся, -- утешил его Данилов. -- У тебя был какой-то отсутствующий вид. И потом, это все-таки твердая шестерка. Или даже семерка. -- Кажется, третейский судья больше не нужен. Так где мои два стакана? -- напомнил Гусев. -- Две собаки, -- бросил Мышкин. -- Данилу опять послали, так сказать, псу под хвост. -- И я, так сказать, снова развонялся, -- хмыкнул Данилов. -- А этот, значитца, славный русский богатырь... -- Я говорю -- чего ты, мать твою, орешь, значит, на все отделение? Хорошая тренировка по движущейся, так сказать, мишени. Ну и, короче, подставился. Этот, блин, хитрый Алеша Попович заначил лишний патрон... -- Опять двадцать пять! -- Короче, мне теперь вести группу на собак, -- хмуро заключил Мышкин. -- На той неделе. Мало того, что график, так сказать, ломается... -- Да ладно, у тебя группа послушная, -- утешил его Данилов, у которого в глазах так и играли лукавые огоньки. -- Послушная-то она послушная... -- вздохнул Мышкин. Он подобрал свою мишень и пристально на нее уставился. -- Боже мой, какой срам! Данила, а Данила... Может, еще разок? -- Хрена, -- отрезал Данилов, мгновенно напрягаясь -- Обосрали -- обтекай. Не умеешь -- впитывай. Привыкай -- бывает... -- Мужики, а я ведь по делу к вам, -- сказал Гусев -- Насчет провокации в Саратове есть идеи? У инструктора, который по-прежнему внимал голосу из телефона, дернулось свободное ухо. -- Какие тебе идеи? -- спросил Данилов. -- Как поймать гада? Нет идей. Кому это выгодно? Кому угодно, вплоть до ментов. -- Это сделали диссиденты... -- пробормотал Мышкин, засовывая палец в злосчастную дырку на мишени. -- Какой-нибудь, так сказать, сумасшедший правозащитник... Ранее не зарегистрированный... -- И где он взял автомат? -- У бандитов купил. -- Мышкин вытащил палец из дырки и опять бросил мишень под ноги. -- А убирать кто будет? -- осведомился инструктор. -- Нет, Маш, это я не тебе... -- Откуда в Саратове бандиты с автоматами? -- Прямо стихи, -- ухмыльнулся Данилов. -- Хожу я по Саратову, махая автоматом. -- Что за слово -- "махая"? -- сморщился Гусев. -- И не настолько правозащитники сумасшедшие, чтобы устраивать такие провокации. -- Правозащитники все сумасшедшие, -- не согласился Данилов- -- Зачем нормальному человеку защищать права, которые и так соблюдаются? -- А что ты, собственно, знаешь об этих правах? -- ехидно осведомился Гусев. -- Да он их, так сказать, каждый день зачитывает, -- ввернул Мышкин. -- Право оказать сопротивление, право не отвечать на вопросы... -- Идите вы! -- обиделся Данилов. -- Мышкин, подбери мишень и положи в урну, -- напомнил инструктор, кладя наконец трубку. -- Кстати, право оказать сопротивление -- отличная штука. Честнейшая. Только надо бы его расширить. Например, мне позарез нужно конституционное право оказывать сопротивление теще. Вплоть до огневого контакта. -- Паяц, -- сказал Данилов. -- Клоун. Слушай, Гусев, чего тебе надо? Я готов хоть сейчас с тобой забиться, что этот случай не будет расследован. Хотя нет, спорить не на что, ты же без группы, тебе на собак водить некого. -- Я не знаю, чего мне надо, -- вздохнул Гусев. -- Бабу тебе надо, -- сказал Мышкин, запихивая мишень в урну. -- И все снимет, так сказать, как рукой. -- У меня есть! -- огрызнулся Гусев. -- Да у тебя опять какая-нибудь, так сказать, одноразовая. Данилов заржал. Инструктор выдавил из себя мечтательный стон. -- И ничего не одноразовая. Прекрасная резина, сносу нет. Выбраковщики дружно вытаращили глаза. -- Попались? -- спросил Гусев, без особого, впрочем, триумфа в голосе. -- Тьфу на вас! -- рявкнул инструктор, глядя на часы. -- У меня уже пятую минуту обеденный перерыв. А ну брысь отсюда! Гусев, построй их и выводи. А то они сами не умеют, в ногах заплетаются. -- Сейчас, размечтался, так сказать, -- бросил Мышкин. -- Майор Данилов, через туалет выходим строиться на улицу. -- Слушаюсь, товарищ капитан. Разрешите бегом, товарищ капитан. -- Разрешаю, товарищ майор. Пэ, ты идешь? -- Я догоню, -- кивнул Гусев, подходя к столику инструктора. Тот, не задавая лишних вопросов, присдвинул к себе журнал. -- Чего прикажете? -- спросил он. -- Помпы, вибраторы, фаллоимитаторы? Есть отличный анальный разрядник. Стимулирует непосредственно простату. Контрабандный товар, от сердца отрываю. Слушай, Пэ, ты правда с резиновой бабой спишь? -- Правда. Инструктор наклонил голову и из-под бровей внимательно рассматривал Гусева чуть ли не минуту. Тот ждал с непроницаемым лицом. -- Врешь, -- заключил инструктор. -- Ну и как это? -- Такая же скука, как и с одноразовой. -- А вот я бы за одноразовую... Гусев, будь другом, черкни телефончик. А лучше два. -- Они никогда не оставляют телефонов. Наверное, им со мной тоже не очень весело. -- Жаль, -- вздохнул инструктор. -- Так чего тебе? -- Упаковку бронебойных. Инструктор снова одарил Гусева оценивающим взглядом. -- Только без протокола. Из заначки, -- тихонько сказал Гусев. Инструктор отвернулся и забарабанил пальцами по журналу. -- И чтоб ни одна сволочь не пронюхала, -- добил его Гусев. -- Я знаю, что ты не болтун. Но... Чисто по-товарищески. -- Я-то не болтун. Никто не болтун, пока к нему дознаватель со шприцем не явится. Что тогда прикажешь делать? -- Ты меня неправильно понял, -- улыбнулся Гусев. -- Странно, вроде бы сидишь в таком месте, где все слухи оседают, а понял -- неправильно... Знаешь, сколько молодых прошло через подготовительные курсы в прошлом месяце? -- До фига, -- кивнул инструктор. -- Я еще подумал -- куда столько? -- Вот именно. И все действительно молодые, ни в коем случае не старше тридцати. Совершенно другой народ, совсем непохожий на нас. Болваночки. Пластичный материал. -- Твой-то вроде не такой, -- усомнился инструктор. -- Почти такой, хотя и не совсем. Может быть, поэтому его и поставили на маршрут. Сколько к нам в Центральное пришло салабонов? Трое? Четверо? А где остальные? Кто их учит сейчас, где и, главное, чему? -- Может, их на периферию загнали. -- Москвичей? -- Так их что, для нас, по-твоему, натаскивают?! -- Есть и такая версия, -- ответил Гусев уклончиво. Инструктор смешно вытаращил глаза, мучительно сглотнул и надолго умолк. -- Я из-за тебя так и не пообедаю, -- буркнул он наконец. -- Давай патроны, и я пошел. -- Да мне кусок в горло не полезет, тормоз! И что ты предлагаешь, Гусев? -- Предлагаю выдать Гусеву упаковку неучтенных бронебойных. И себе тоже. -- А остальным? Думаешь, у меня тут склад боеприпасов? Гусев, ты сумасшедший. А ты уверен? Что же делать? Может, когти рвануть? -- Куда? -- Некуда. -- Инструктор сокрушенно покачал головой. -- О господи, какого рожна я полез тогда в чекисты?! Ну почему я не стал какимнибудь слесарем! -- Слесарей тоже браковали, -- напомнил Гусев. -- Мы же с тобой и браковали. Так дашь патроны или как? -- У меня на всех не хватит... -- простонал инструктор. -- Даже по десятку на нос не получится... И украсть больше негде. Гусев, как же так? Нет, ты уверен? Ты просто догадался или что-то знаешь? Тебя что, отчим предупредил? Да не молчи же ты, Гусев! -- Хватит ныть, -- попросил Гусев. -- Я пока ничего точно не знаю. Но у меня очень нехорошие предчувствия. И мне будет спокойнее, если я получу хотя бы обойму настоящих патронов. На самом деле если что и начнется, то зимой. Когда мороз, нас будет легче отловить. Есть приличный запас времени, чтобы свалить в Африку. -- До зимы-то далеко... -- Инструктор подозрительно сощурился. -- Гусев, хочешь на колени встану? -- Зачем? -- удивился Гусев. -- Если что-то разнюхаешь, капни мне. Вдруг я найду какое-нибудь окошко по старым каналам? Вместе и сорвемся. -- Значит, остались старые каналы? -- улыбнулся Гусев. -- Хитрец. -- Никому, -- предупредил инструктор. -- С того света достану. -- Хитрец, -- повторил Гусев. -- Зато я не задаю дурацких вопросов. Например, чего ты сам-то так беспокоишься... Гусев Павел Александрович. -- Вот и не задавай. -- И не буду. -- Инструктор снова посмотрел на часы. -- Ты сегодня заступаешь? -- Да, в ночную. -- Тогда загляни перед выходом. Я же их не здесь держу. И нечего так на меня смотреть! Подземный ход в твою любимую Африку я еще не выкопал. -- А жаль, -- сказал Гусев очень серьезно. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ .. всему населению страны были понятны и близки идеи, вдохновлявшие Влада на его деяния. Ничего не понимаю, -- бурчал дежурный, вглядываясь в монитор оперативной информации. -- Где у меня все свободные тройки? Гусев заглянул в окошко. -- А двойка пойдет? -- спросил он. Дежурный поднял глаза на Гусева и весь просиял: -- Пэ, выручай! Спасателям помощь нужна. Прямо тут, на Новом Арбате, самоубийца в окне расселся. Ждет, видите ли, пока толпа побольше соберется. Потом, говорит, прыгну. -- Знаем мы таких, -- отмахнулся Гусев. -- Не прыгнет он. Особенно если много зрителей будет. -- Пэ, я тоже не мальчик. Но как раз зрителей нам и не хватало в самом центре города. А этот придурок ноги свесил с подоконника наружу и матерные частушки орет. Главное, личность пока не установлена. Он просто зашел в небольшой офис, схватил табуретку, выгнал персонал за дверь и заперся. Дверь стальная, с замком нужно возиться, а если он услышит и все-таки прыгнет? -- Где это? Дежурный повернул к Гусеву монитор. -- Интересно, как он прошел внутрь здания, -- сказал Гусев, разглядывая схему. -- Либо охрана проворонила, либо он там работает. Валюшок привстал на цыпочки и заглянул через плечо ведущего. Гусев подвинулся, чтобы тому было лучше видно. -- В доме без малого сотня контор, мы просто не успеем вычислить, кто это. Я отправил на всякий случай "труповозку" и психолога. -- Здесь психолог ни к чему. Пока он будет клиента уговаривать, пол-Москвы сбежится на бесплатный цирк посмотреть. -- А что ты предлагаешь? -- С противоположной стороны проспекта, вот отсюда... Да, вот отсюда, с балкона, сбить его пулей внутрь помещения. И спасатели могут возиться потом с дверью сколько влезет. Только нужна бесшумная снайперка. -- Ага! -- воскликнул дежурный. -- Блестяще. Роскошно! А если... -- Он вдруг замялся. -- М-м-м... -- Это же чистой воды брак, -- сказал Гусев. -- Разве нет? -- Может быть, -- неуверенно пробормотал дежурный, отворачиваясь к мониторам слежения и двигая рычажки. -- А может, этот козел -- фишка какая-нибудь. Ты его шлепнешь, а у него большой и толстый папочка объявится. -- Ну, пусть сам и разбирается, почему его сынок решил счеты с жизнью свести. Да еще и путем устройства беспорядков в центре города. -- М-м... Так внизу менты стоят, не дают народу задерживаться. Вообще идея отличная. Гусев, смотайся туда, а? Реши проблему. -- А я-то что могу сделать? Тем более психолог уже на месте. Верно, Леха? -- Угу, -- поддакнул Валюшок. -- Ты же сам предложил... -- Что я предложил? -- Гусев, не пудри мозги дежурному по отделению, -- попросил дежурный. -- Твоя идея его сбить? Вот хватай берданку и двигай на место. Осмотришься, выяснишь у психолога, какие шансы, примешь решение и мне доложишь. -- Так снайперов же сократили... -- Снайперов -- да, а винтовки -- нет. Там дистанция сто метров. С такого расстояния и я попаду. -- Да я в жизни снайпингом не занимался! -- А напарник тебе на что? Биатлонист? Гусев посмотрел на Валюшка. Тот закусил губу и сделал неопределенное движение глазами. -- Уполномоченный Валюшок! -- позвал дежурный, щелкая клавишами. -- Ясна задача? Требование в оружейку я послал. Беги получай агрегат. -- Что ж, беги, Леха, -- сказал Гусев. -- Я в принципе держал эту штуку в руках, -- начал Валюшок. -- Но... -- Давай, парень, не тормози! -- прикрикнул дежурный. -- Пока этот мудак сам не грохнулся и не устроил нам ЧП. Я его уже на Гусева в брак записал. Валюшок развел руками и нарочито вялой походкой ушел. -- Вот только так и надо, -- сообщил дежурный. -- Безо всяких антимоний. -- Дурак ты, Корнеев, -- сказал Гусев. -- Если твой ведомый такой чувствительный, стреляй лично, -- милостиво разрешил дежурный. -- Только не вздумай мне травить, будто клиент сидит неудачно, может на улицу выпасть, и все такое. Я его прекрасно вижу, он уселся лучше некуда. Одна пуля -- и готов. Кстати, этот спектакль уже десять минут идет, мы в норматив не укладываемся. Так и так выговор схлопочу, а все из-за тебя... -- Дернул же меня черт мимо пройти... -- Я бы тебя все равно нашел. Знал, что ты придумаешь что-нибудь толковое. -- Да этому фокусу сто лет! Кто угодно... -- Гусев, тебе работа надоела? -- вкрадчиво спросил дежурный. -- Ты скажи, я зафиксирую. -- И докладную нарисуешь? -- Запросто. Ну, где этот твой салабон застрял? Медвежья болезнь прихватила? С подвальной лестницы донеслись шаги. Появился Валюшок с продолговатым чехлом под мышкой. Гусев нырнул в окошко дежурки и поманил Корнеева пальцем. Тот со сладкой улыбкой придвинулся. -- Не трожь моего салагу, ясно? -- прошипел Гусев. -- А то не ровен час и сам заболеешь. Корнеев улыбнулся еще шире. -- Угроза дежурному? -- спросил он. -- Неуставные взаимоотношения? А ну дуйте отсюда! А то будущим выговором поделюсь. Распишу в отчете, как ты со мной пререкался. Гусев зарычал, но из окошка выбрался. -- Пошли, Леха, -- сказал он. -- Устроим побоище на радость прогрессивной общественности. Когда двойка Гусева исчезла за дверью, молчавший до этого помощник дежурного подал голос. -- Что это с ним? -- спросил он. -- Сам же предложил, а потом отказывается. Тоже мне, выбраковщик... Корнеев достал из кармана перочинный ножичек и принялся чистить ногти. -- Да гнать его надо взашей, -- бросил он через плечо. -- Или сразу браковать. Видел, какие