глаза? Жуткий тип. Кстати, ведь гнали его уже. Вернулся. -- Это как? -- удивился помощник. -- Просто в отличие от некоторых у Паши Гусева большой и толстый папа, -- сказал Корнеев. -- Не-на-ви-жу... Ушла машина? -- Да, ушла. Фиксирую время? -- Нет. -- Корнеев сложил нож и убрал его на место. -- Время ему нарисуй, какое по нормативу положено. Помощник бросил на дежурного удивленный взгляд. -- В выбраковке проблемы решаются не так, -- сказал Корнеев, отворачиваясь к мониторам слежения и разворачивая одну из камер на проспекте, чтобы видеть балкон, с которого Гусев намеревался стрелять. -- Привыкай, сынок... -- Ага, -- ухмыльнулся помощник. -- Когда случается конфликт, вы просто убиваете друг друга. Корнеев через плечо глянул на него и презрительно скривил губу. -- Больше нет, -- сказал он. -- Слишком мало нас осталось. Отправив Валюшка на балкон, Гусев оставил машину, бегом спустился в переход и через пару минут оказался на другой стороне проспекта. Уличные динамики вовсю наяривали музыку, удачно заглушавшую вопли самоубийцы. Зевак внизу не наблюдалось, милицейский наряд украдкой поглядывал вверх. "Труцовозка" стояла во дворе, рядом пристроились знакомые машины -- приехал дознаватель с "группой поддержки". Гусев облегченно вздохнул -- на объекте появился старший, который будет в случае чего отвечать за все. За столом в вестибюле здания внимательно разбирал пропуска громила со значком АСБ, а рядом переминались с ноги на ногу трое пенсионеров весьма преклонного возраста, в форменной одежде. Гусев этот тип людей отлично знал -- элитарная вохра, всю жизнь на боевом посту. Что бы ни охранять -- лишь бы охранять. Такие же недобитые вертухаи стояли на всех дверях в Центральной клинической больнице, где случалось полеживать отцу Гусева, и чинили там форменный беспредел. Верные сторожевые псы, въедливые и злобные, бумажки проверять и никого не пущать -- лучше не придумаешь. Сейчас лица у сторожевых псов были вытянуты куда больше обычного и стали вовсе уж овчарочьими. У Гусева с такими горе-охранничками были давние счеты. Он их с детства возненавидел. -- Ну что, пердуны старые! -- радостно воскликнул Гусев. -- Устроили нам ЧП? Выбраковщик на миг оторвался от бумажек, кивнул Гусеву и буркнул: -- Расстреляем на х...й всех троих... После чего вернулся к своей работе. Наверное, он тоже хорошо знал и поэтому не любил недобитых вертухаев. -- Товарищ... -- проникновенно заблеял один из пенсионеров, бросаясь к Гусеву и чуть ли не повисая на нем. -- Товарищ... Из бюро пропусков вышел еще один выбраковщик с пухлой засаленной амбарной книгой в руках. -- Отставить! -- скомандовал он. -- По стеночке построились. Гусев брезгливо отодвинул старика и прошел к лифтам. Позади начались сдавленные рыдания, хватания за сердце и закатывания глаз. "А ведь доведут кого-нибудь до инфаркта, -- злорадно подумал Гусев про юмористов из "группы поддержки". -- Господи, какое счастье, что все эти железобетонные деды скоро вымрут. А мы уже не станем такими. Во-первых, вряд ли доживем. Во-вторых, мы все равно совершенно другие. Мы просто не знаем того чудовищного порядка, который раздавил достоинство уходящих поколений. А нынешний порядок, как к нему ни относись, человеческое достоинство не ущемляет. Он может разве что убить тебя". В коридоре пятнадцатого этажа толпились спасатели, милиционеры и выбраковщики. -- Эй! -- негромко крикнул Гусев. -- Где старший? Из толпы выглянул парень в дорогом костюме и с явной нехваткой волос на голове. В руке он держал штатный аэсбэшный трансивер. -- Вы Гусев? Очень приятно. Лапин, государственный дознаватель второго ранга. -- Какие указания, старший? -- спросил Гусев. -- Тебе доложили, что мы намерены предпринять? -- Да, мне дежурный сказал. Ваш снайпер уже на позиции? -- Сейчас выясню. Господа, -- Гусев обернулся к спасателям, -- не найдется ли бинокля на минуточку? И откуда здесь можно выглянуть наружу? -- Да откуда угодно. Только не из этой комнаты, тут психолог работает. -- Животом на подоконнике висит, -- объяснил дюжий спасатель, протягивая Гусеву прибор наподобие оптического прицела. -- Вы петлю накинуть не пробовали? -- спросил его Гусев. -- Лассо? -- Он ноги к стене прижал. За башмак зацепим -- навернется. Зато наш медвежатник с замком почти уже разобрался. Один щелк -- и готово. Вот если бы не щелкать... Услышит же, педрила, и как пить дать сбросится! Видали мы таких... Гусев кивнул и зашел в первую же открытую дверь. Достал трансивер и перевел рацию на канал для переговоров внутри двойки. -- Ты на месте, Леха? -- Готов, -- отозвался Валюшок. Гусев посмотрел за окно. Валюшка на условленном балконе не оказалось, только дверь была распахнута. "Молодчина, -- подумал Гусев, поднося к глазу монокуляр. -- Умница". Так и есть, Валюшок устроился на лестничной клетке, даже ствол наружу не торчал. -- Молодец, Леха, -- сказал Гусев. -- Сиди пока, жди команды. Самочувствие? -- Нормальное. Клиента вижу прекрасно. Что-то он на психа не особенно похож. -- Главное, чтобы упал внутрь, а там разберутся. Эй! Леха, ты не перепутал?! Там в соседнем окне наш психолог. -- Вот психолог-то как раз абсолютно сумасшедший... -- Валюшок! -- прикрикнул Гусев. -- В каком окне клиент?! -- Да в левом от меня, в левом, что же я -- совсем обалдел? Гусев облегченно вздохнул. Но что-то вдруг защемило внутри. Оказывается, ему совершенно не хотелось, чтобы Валюшок стрелял в живого человека, единственная вина которого -- желание покончить с собой при большом стечении народа. "Интересно, кого я жалею больше -- психа или Валюшка? Да Лешку, конечно же". -- Вот сиди и жди команды, -- сказал он и вышел в коридор. Там почему-то стало гораздо просторнее. Гусев едва успел сунуть монокуляр в руку спасателя -- люди в синих куртках с желтыми полосами быстро уходили, волоча свое оборудование. Остался только один у двери, наверное, спец по взлому замков. -- Лапин! -- крикнул Гусев. -- Мой боец на месте, клиента видит, готов стрелять. -- Разрешаю, -- махнул рукой дознаватель. -- Секундочку! -- удивился Гусев. -- А основание? Дознаватель нахмурился: -- По-моему, вам не обязательно это знать. Достаточно устного приказа старшего на объекте. -- Мне-то как раз обязательно. Я не вижу острой необходимости применять силу. Внизу ни одного человека, клиент никому не мешает жить. Что психолог, каково его мнение? -- Успокойтесь, Гусев. Мы установили личность клиента. Это брак, можете стрелять. -- Товарищ государственный дознаватель, -- сказал Гусев. -- Прошу разрешения лично осмотреть клиента. Лапин оглянулся на парней из "группы поддержки", словно ища защиты. Но эта группа, судя по всему, про выбраковщика Гусева из Центрального слышала, а подозрительно юный дознаватель Лапин им был до лампочки. -- В противном случае, -- настаивал Гусев, -- я потребую дополнительной санкции от дежурного по отделению и старшего дневной смены и попрошу их зафиксировать мое особое мнение. -- Да идите, любуйтесь, -- пожал плечами Лапин. -- Только побыстрее. Психолог как раз слезал с подоконника. -- Что скажете? -- поинтересовался Гусев. -- До земли не долетит, грохнется на пристройку, -- сообщил психолог. -- Разве что если разбежится от самой двери... -- Вы именно это с ним полчаса обсуждали? -- Разумеется. Гусев раздраженно крякнул. -- А вы разве не в курсе? -- удивился психолог. -- А-а... В общем, клиент надеется, что его узнает кто-нибудь внизу. Сам загнал себя в ловушку. До асфальта не допрыгнуть, за дверь не выйти... -- Детский сад какой-то! Так он будет самоубиваться или нет? -- Нет, конечно. Истерика уже прошла, а так он более или менее в порядке. К тому же боится высоты. Уже боится, протрезвел. Но переговоры его не устраивают. Говорит -- либо все уходят, либо он прыгает. -- Реально его уболтать? -- За пару часов -- да. Его скоро начнет потихоньку ломать, и тогда он станет гораздо покладистее. -- Наркоман? -- удивился Гусев. -- Пока еще легкий. Но не без этого. -- Мне приказывают застрелить его, -- сказал Гусев почти шепотом. -- Неплохая идея. Туда козлу и дорога. Да вы сами посмотрите, кто это. Гусев проводил ошарашенным взглядом уходящего психолога и шагнул к окну. Высунулся наружу. И обомлел. На соседнем подоконнике курил и затравленно глядел на проспект начальник пресс-службы Верховного Совета. -- Дима, -- позвал Гусев. -- Что стряслось? Дима в ужасе подпрыгнул, чуть не сверзился вниз, замахал ногами, уронил окурок и сам в конце концов рухнул внутрь комнаты, повалив там, судя по грохоту, какую-то мебель. Гусев шумно выдохнул. Сейчас откроется дверь, в комнату ворвется "группа поддержки", и выбраковщик Гусев спокойно пойдет за пивом. Ни первого, ни второго, ни третьего не произошло. Гусев выскочил в коридор. Там все стояли неподвижно и глядели на него. -- Какого же вы... -- начал он было, но передумал и тут же бросился обратно, на ходу вытаскивая игольник. Лапин что-то сказал ему в спину, но Гусеву было не до того. Он занимал позицию. И как только в оконном проеме показалась нога, которую переносили через подоконник, Гусев трижды нажал на спуск. Нога на секунду зависла, а потом безвольно упала на карниз, и в соседней комнате снова раздался грохот падающего тела. Гусев убрал оружие и достал трансивер. Краем уха он услышал, что на этот раз дверь открыли, и вокруг подстреленного клиента началась деловитая суета. -- Алексей, спускайся в машину. Концерт окончен. -- Лихо ты его! Как так вышло? -- Спускайся в машину. -- Гусев прицепил рацию на пояс и вдруг поймал себя на желании перед выходом в коридор расстегнуть кобуру "беретты". -- У вас будут очень, очень, очень большие неприятности, -- донесся до него голос Лапина. -- Заткнись, малявка, -- сказал Гусев устало. -- У меня все неприятности в далеком прошлом. Отодвинул дознавателя плечом, вышел из комнаты и зашагал, не оглядываясь, к лифту. ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Трудно представить, что происходило в душе не по возрасту угрюмого двенадцатилетнего мальчика, видевшего все это изо дня в день Наверное, именно отроческие годы Влада, омытые реками крови, превратили его в нравственного калеку У проходной Новодевичьего оказалось неожиданно людно. За черными "Волгами" и широкими плечами охранников с трудом просматривался длиннющий правительственный "ЗИЛ". Гусев загнал "двадцать седьмую" на тротуар. К машине тут же заспешил некто при костюме с галстуком, занося руку для отмашки -- вали отсюда, не положено Гусев вышел и захлопнул дверцу. -- Машину разрешаю не сторожить, -- бросил он подскочившему охраннику. Тот оторопело заморгал. -- Ты что, новенький, что ли? -- сочувственно улыбнулся Гусев, отстегивая свой значок и предъявляя его тыльной стороной, где размещались имя, личный номер и крохотная фотография. -- Кто это здесь? Литвинов9 -- Н-нет, -- пробормотал охранник, бегая глазами с фотографии на лицо Гусева и обратно. -- Гусев приехал -- Тем более не стой на дороге, -- посоветовал Гусев, цепляя значок на грудь. -- Да, проходите... Пожалуйста. Больше Гусева не задерживали. Он быстрым шагом прошел на кладбище и привычно запетлял между участками. Мелькающие там и сям люди в костюмах его не трогали, а некоторые даже издали кланялись. За могильной оградой примостился на узкой лавочке пожилой грузный мужчина в черном плаще. Гусев бесцеремонно оттолкнул начальника охраны, загораживавшего путь, и остановился в проеме раскрытой калитки. Пожилой мужчина с трудом повернул голову. -- Здравствуй, Паша, -- сказал он. На суровом лице обозначилось нечто похожее на улыбку. -- Не ждал. Давненько мы... Навещаешь, значит. Молодец. -- Я-то знаю, что мне здесь делать, -- процедил Гусев сквозь зубы. -- А вам? Грехи не так замаливают. Положено свечки зажигать и лбом об пол биться. Хотя да, вы же атеист... -- Я часто здесь бываю, -- вздохнул пожилой. -- И напрасно ты, Паша. Нет за мной никакой вины. Гусев оглянулся на начальника охраны. -- Здорово, Пэ, -- сказал тот. -- Как на работе дела? -- Исчезни, -- распорядился Гусев. -- Нам поговорить нужно. Пожилой, секунду помедлив, кивнул. Начальник охраны, состроив оскорбленное лицо, отошел шагов на десять и принялся что-то бормотать себе в воротник. Гусев пробрался в тесную ограду, подвинул на скамейке пожилого и сел рядом. -- Ладно, Александр Петрович, -- сказал он. -- Не стану я вас сегодня травить, пожалею. Что было, то было, ничего уже не изменишь. Тем более того, кто мне правду рассказал, вы ликвидировали. Так что и на мне тоже невинная жертва висит. А сейчас меня интересует другое. Что там с Димкой Беловым приключилось? -- Какой-то дряни твой Димка накушался. Вот и все. Под капельницей сейчас лежит. Подлечится -- на работу выйдет. Я бы его, конечно, на пушечный выстрел к Кремлю не подпустил, да отца жалко. -- Никогда бы не подумал... -- Павел, -- перебил Гусева пожилой. -- Ты живешь в реальном мире. А твой дружок Белов видит его только из окна служебной машины с персональным шофером. Ты знаешь этот мир и даже способен влиять на него. Белов -- нет. Более того, он бы никогда не поменялся с тобой местами. Вот и вся история. Это я отдал приказ на выбраковку Белова, когда узнал, что он учудил. Вижу -- не удивляешься. Правильно. Ты, разумеется, приказ не выполнил и спас Дмитрию его бесполезную шкуру и бездарную голову. И особой благодарности я к тебе не испытываю. Мы установили эти законы и тоже обязаны им подчиняться. Гусев достал сигареты и закурил. -- Тогда отпустите своих детей на волю, -- сказал он. -- Чтобы они не сходили с ума. Из-за отрыва от реальности. -- Поздно уже, Павел. Я-то согласен с тобой. Но поздно. Одному тебе повезло, и то потому, что ты так яростно рвался из нашего круга наружу. Теперь я понимаю, насколько ты был прав. Теперь. -- Я не ваш, и мне не повезло, -- огрызнулся Гусев. -- Я просто выбрал свой путь. Пожилой снова повернул голову и попытался заглянуть Гусеву в глаза. Тот отвел взгляд. -- У меня, кроме тебя, больше никого нет, Паша, -- негромко сказал пожилой. -- Меня у вас никогда и не было, Александр Петрович. И никогда не говорите, что обязаны подчиняться тем законам, которые вы установили. А то ведь я могу и вспомнить, где работаю. И провести выбраковку на месте, без всяких заявок и доказательств вины. -- Я не делал этого, Паша. Та катастрофа была полной случайностью. А человек, который якобы раскрыл тебе глаза, всего лишь хотел стравить нас. Он меня ненавидел и тебя ненавидел, потому что ты сын своего отца. Какое-то время я думал, что он сам причастен к катастрофе. Но оказалось -- нет. Паша, в том, что произошло, никто не виноват. -- Я не ищу виноватых. Я просто хочу разобраться. -- Ты был мертв. У тебя не было лица -- сплошная рана. Ни одной целой кости. И мы действительно были уверены, что за гибелью Лебедевых кто-то стоял. Тебя необходимо было спрятать, неужели ты не понимаешь? Тем более что о вашей смерти уже прошло официальное сообщение... А потом, когда ситуация прояснилась... Все равно нужно было что-то с тобой решать. Ты нуждался в опеке. Ты сам не помнишь, наверное, как нуждался. Гусев закусил губу. -- И знаешь... -- пробормотал его пожилой собеседник. -- Даже сейчас, дай мне возможность пережить эту историю заново... -- Спасибо, Александр Петрович, за чужую жизнь, -- произнес Гусев патетически. -- За чужую физиономию и чужую фамилию. За чужую психологию и чужие манеры тоже спасибо. Хотите, в ножки поклонюсь? -- Ты можешь не верить мне ни в чем, -- лицо пожилого страдальчески морщилось, казалось, он сейчас расплачется, -- но я всегда любил тебя, как родного сына. -- Откуда вам это знать... -- Если бы у меня были свои дети... И если бы ты не оттолкнул меня так... так... жестоко... -- Жестоко -- это мое нормальное состояние, -- фыркнул Гусев. -- Кстати, о жестокости. Когда начнется отстрел выбраковщиков? -- Что? -- очень естественно удивился пожилой. -- В ближайшее время должна быть запущена программа ликвидации выбраковщиков. Меня интересует -- когда именно? И что их ждет -- прямой отстрел или все-таки пожизненное. Пожилой внимательно присмотрелся к Гусеву. -- Ты, случаем, не это?.. -- спросил он. -- Не того?.. -- Я пока что трезв и до сих пор нормален. -- М-м... А я уж подумал... Да нет, какой отстрел, ты что... В принципе вопрос АСБ пока что не рассматривался, есть только черновые наработки. Скорее всего отправим всех на пенсию, где-то через год-два. -- Ах, на пенсию... И молодых тоже? -- Каких еще молодых? -- Которых завербовали совсем недавно. Тысячами завербовали. -- Я ничего об этом не знаю, Паша. Тысячами? Не может быть такого. Откуда у тебя информация? -- Мое дело намекнуть. Ваше дело разобраться. Без лишнего шума, как это у вас замечательно получается. Вы же умеете действовать тихо, правда, Александр Петрович? Машинку под откос столкнуть, человечка прихлопнуть, мальчишке двадцать лет мозги пудрить... -- Я же признался тебе! -- почти крикнул пожилой. -- Я мог бы все тогда отрицать! Но я сказал тебе всю правду! И ты права не имеешь так со мной обращаться, права не имеешь!!! Гусев молча забросил окурок на соседнюю могилу. -- И я тебе, между прочим, тоже могу напомнить кое-что, -- сказал пожилой, остывая. -- Ты у нас тоже не без греха. -- Я?! А при чем тут я? "Указ сто два" не я писал. АСБ не я организовывал. -- Александр Петрович! -- позвал издалека начальник охраны. -- Вас первая линия просит... И вообще пора. -- Я перезвоню! -- Есть. -- Значит, так, Павел, -- твердо сказал пожилой. -- На вопросы твои я ответил. Теперь позволь один дельный совет. -- Ну? -- Гусев неприязненно прищурился. Давно уже он советы этого человека не принимал близко к сердцу и не следовал им. Но послушать не отказывался. Особенно теперь. -- Бросай ты эту чертову работу. -- Вот как? -- Да, бросай. Напиши заявление, тебя отпустят без лишних расспросов. А как уволишься, сразу приходи ко мне. Тогда и поговорим. -- Не хочу в Мексику, -- сказал Гусев. -- И в Африку не хочу. Вообще никуда отсюда драпать не намерен. Сам заварил кашу, сам и отхлебну сколько влезет. -- Идиот, -- резюмировал пожилой. Именно резюмировал, подвел черту под разговором. -- Я тебе не предлагаю бежать. Ты просто ненадолго уедешь. Здесь намечается одно дело... Короче говоря, я не хочу, чтобы меня шантажировали. Тобой шантажировали, твоей жизнью, понял? Хочу отнять кое у кого лишний козырь. -- Тем более не уеду! -- обрадовался Гусев. Пожилой с усилием поднялся на ноги. -- Подумай, -- сказал он. -- Времени тебе неделя. Иначе силой выдворю из страны. Надоело с тобой церемониться. Да... Чуть не забыл. Ты идешь на Государственную премию. За идею акции "Табак убивает". Сиди гордись. Утопист хренов. Великий идеолог. Господи, это же надо -- двадцатилетним сопляком ВЫДУмать такую... Просто так, для развлечения, в порядке бреда. А мы, козлы старые... -- Но работает ведь, -- напомнил Гусев. -- Лучше бы не работало. Как ты сам-то куришь теперь? -- Я не про табак. -- Гадюка, -- вздохнул пожилой. -- Откуда в тебе столько яда? -- Оттуда же, откуда у старого козла привычка соваться в файлы двадцатилетнего сопляка, -- парировал Гусев. -- И выдавать их за разработку несуществующего департамента. Когда сопляку уже тридцать и он обо всем забыл. -- Но сопляком все равно остался. Вырасти хоть немножко, Павел, -- сказал пожилой. -- Очень тебя прошу. Сил нет любить этакое чудовище. Выбраковщик... Он протиснулся между Гусевым и высоким надгробием, с трудом пропихнул себя через калитку и зашагал прочь. -- До свидания, -- бросил Гусев ему вслед. Не хотел, но подумал, что так будет лучше. Пусть его по-прежнему считают умным и расчетливым, готовым договариваться и слушаться голоса разума. Пожилой, не оборачиваясь, махнул рукой. Гусев отвернулся к могиле. Никаких крестиков и цветочков, никаких слащавых прощальных надписей, вообще ничего лишнего. Два портрета. Мужчина средних лет и мальчик. Даты рождения. Имена. Леонид Лебедев и Павел Лебедев. И дата смерти -- одна. Гусев вгляделся в фотографию мальчика и в который раз невольно потрогал кончиками пальцев свое лицо. Валюшок уже курил на тротуаре. Гусев остановил "двадцать седьмую" и перебрался на правое сиденье. Валюшку он легко уступал возможность порулить. Во-первых, парню очень уж нравилось это занятие и было бы негуманным лишать его столь невинного развлечения. Во-вторых, когда Алексей сидел за рулем, Гусев чувствовал себя комфортно -- у них оказалась настолько похожая манера вождения, что на каждый маневр своего ведомого Гусев только мысленно кивал. -- Ты машину что, насовсем скоммуниздил? -- спросил Валюшок, трогая "двадцать седьмую" с места и уверенно вклиниваясь в поток. -- В личную собственность? -- Считай -- подарили. -- И кого тебе пришлось для этого убить? Гусев беззлобно толкнул Валюшка локтем. На душе было муторно, но Алексей умел каким-то образом приводить Гусева в нормальное состояние. -- Помнишь того психа, которого мы выручили? -- Ну, допустим, ты выручил. И не только его. Я думал, если застрелю беднягу, сам потом зарежусь. Слушай, Пэ, как это вообще можно -- настоящей пулей стрелять в человека, который ни тебе, ни закону ничего плохого не сделал? Так, сидит придурок, ногами болтает... Тебе приходилось?.. Тут до Валюшка дошло, что это сам Гусев предложил сбить психа выстрелом, и он осекся. Валюшок легко забывал такие вещи. Наверное, очень не хотел считать людей злыми. Гусев его замешательства, казалось, не заметил. -- Да я любого клиента провоцирую, чтобы на меня бросился, -- сказал он. -- Эта формула из "птички" -- право оказать сопротивление -- специально была придумана. Ее основная задача -- психологически защитить выбраковщика. Мы же действительно не убийцы, хотя и очень много шутим на этот счет. Что тоже нас характеризует как относительно нормальных людей. -- М-м... Да, наверное. Так что там про этого самоубийцу? -- Обычная история. Кстати, он все-таки преступил закон, мы просто не знали. Наркотиков поел слегка. Ну, в общем, его отец позвонил директору Агентства и сказал: того, кто моего сына выручил, -- наградить. А потом еще полчаса распинался о том, как признателен выбраковке и готов ее всемерно поддержать в рамках своих полномочий. Коих у него, как у министра внутренних дел, выше крыши. После чего, сам понимаешь, директор вызвал нашего босса и приказал -- дать герою все, что попросит. А босс, недолго думая, пошел и лично занес в памятку дежурного: "Гусеву дать ВСп!" Я и взял "двадцать седьмую". Она же тебе нравится, верно? -- Ну, в принципе... Вообще-то я на следующей неделе "Порше" беру. Гусев вытаращил глаза. -- А ты кого застрелил? -- спросил он. Валюшок беззаботно рассмеялся. -- Это старый "девятьсот сорок четвертый", -- объяснил он. -- Атмосферный последнего выпуска, ему уже под двадцать. Хотя в очень приличном состоянии. Пять тысяч рублей все удовольствие. Вложу еще штуки две и буду кататься. -- Может, и мне тоже завести какую-нибудь таратайку? -- Почему нет? Кстати, давно хотел спросить -- отчего ты в свободное время ходишь пешком? -- Да черт его знает. Ленивый, наверное. А потом, у меня руки не из того места растут, чтобы гайки крутить. Замена масла там, предохранители всякие -- это я еще могу, а если что-то сложное... Опять-таки не выпьешь уже... -- Ну, по чуть-чуть... -- И нарваться на конфискацию транспортного средства? -- Да кто ж его у тебя конфискует? У выбраковщика? Менты, что ли? -- А пусть и менты. Я очень законопослушный. -- Раньше не замечал. -- Спасибо большое. Нет, я уж лучше ножками... Пьяный выбраковшик и так угроза обществу. А уж за рулем... Кстати, о руле. -- Гусев посмотрел на часы. Судя по всему, разговор он поддерживал так, для порядка, а на самом деле все это время напряженно о чем-то размышлял. -- Не туда мы рулим, Леха. -- Это ты в каком смысле? -- насторожился Валю-шок. -- В самом прямом. Давай-ка разворачивай аппарат. Понеслись в Крылатское. Проведаем нашего психа. Валюшок, не говоря ни слова, принялся искать разворот. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Интересно, что в народе Влад был, судя по всему, довольно популярен. Причины этого -- в основном психологического свойства. По дороге Гусев отыскал в записной книжке полезный телефон, и Валюшку пришлось выслушать длиннющую беседу с каким-то Василь Васильичем, из которой он уяснил только, что Гусев с Васильичем друг друга весьма уважают. Загадочные намеки и странные аббревиатуры Валюшка быстро утомили, и ведомый целиком сконцентрировался на дороге. Наконец Гусев выключил трансивер и с довольным видом закурил. -- Все в порядке? -- спросил Валюшок. -- На месте видно будет. В принципе Васильич мужик влиятельный, но его возможности тоже ограниченны. Информацию для размышления подбросить, словечко, где надо, замолвить -- это всегда пожалуйста. А рычагов серьезных -- фигушки. Такой же честный наемник, как мы с тобой. Ладно, нечто существенное он нам дал. Теперь мы знаем, где искать. Между прочим, кое-кто только что пропустил левый поворот. Нужно было уйти на боковую дорожку. Извини, я заболтался, недоглядел. -- Дальше развернемся, -- преспокойно сообщил Валюшок. Для него, в отличие от Гусева, таких ерундовых проблем не существовало. Он всегда мог дальше развернуться. Гусев тяжко переживал свои промахи и старался поэтому не совершать их вовсе. А Валюшок просто исправлял допущенные ошибки. Легко. Развернуться им удалось не скоро. В первую очередь это сделать мешал Гусев, который принципиально отказывался включать спецсигнал и кидаться этаким маленьким, но злым бульдозером через двойную осевую, когда для таких асоциальных маневров не было служебной надобности. Из-за его щепетильности "двадцать седьмая" сделала несколько лишних километров. Вернувшись к нужному перекрестку, Валю-шок не удержался и нарушил -- свернул направо под перечеркнутую стрелку на знаке. От бдительного ока мента, тосковавшего в "стакане" посреди Рублевки, машину удачно заслонил длинный автобус. -- ...и потом еще раз направо, -- подсказал Гусев. -- Знаешь, Леха, а я ведь редкостный тормоз. Я нам пропуск не заказал. Как-то не догадался. -- Так у нас же "вездеход"! -- удивился Валюшок. -- Ага. Только эта вездеходность кончается у стен Кремля. А Центральная клиническая больница -- почти то же самое, что Кремль. Ладно, прорвемся как-нибудь. Все равно засветимся, вратари номер запишут... "Двадцать седьмая" проехала через узкий коридор с металлическими отсекателями и затормозила у шлагбаума на въезде в Ц КБ. К машине тут же подошел "вратарь" -- молодой парень с полосатым жезлом, в распахнутой телогрейке, накинутой поверх невнятного мундира. Присмотрелся к номерам, оглянулся на будку КПП, из которой таращились замшелые деды в фуражках, и сделал Валюшку знак рукой -- отвали. -- Совсем охамели, -- заключил Гусев и полез из машины. -- Раньше хоть спрашивали, кто такой... Ты не дергайся, ладно? Валюшок закурил и приготовился не дергаться. Гусев с "вратарем" завели беседу, причем "вратарь" изо всех сил пыжился и расправлял плечи. Из КПП выполз дедуля лет семидесяти и вознамерился было "вратарю" помочь, но тут Валюшок уловил характерное движение Гусева -- тот взялся рукой за свой лацкан и слегка им взмахнул. После чего дед мигом убрался на место, а "вратарь" как-то сразу присмирел. Даже тут значок АСБ исправно работал. Но пускать Гусева на свою территорию охрана все-таки не собиралась. Она уже не чувствовала себя так уверенно, как раньше, но все равно до упора качала права. Валюшок курил и ждал, когда же на свет божий появится самый убедительный аргумент Гусева -- "беретта". Ему было очень интересно, хватит ли у ведущего пороху с боем прорваться на такой серьезный объект, как знаменитая "Кремлевка". Но Гусев, похоже, не хотел лишнего шума. Он зашел на КПП и теперь разговаривал с дедулями. "Вратарь" сверлил недобрым взглядом машину выбраковщиков и конкретно Валюшка. Сзади подъехал фургон "Скорой" -- не какая-нибудь "Газель" задрипанная, а "Шевроле". Громадная махина нависла над "двадцать седьмой" и нетерпеливо гуднула. "Вратарь" снова попытался мановением руки сдвинуть Валюшка с места, но тот сделал вид, что его эти жесты не касаются. И на всякий случай высвободил игольник. "Скорая" гудела, Валюшок курил. Из будки выскочил разъяренный Гусев и что-то такое бросил на ходу в адрес "вратаря", что тот весь покрылся красными пятнами. Шлагбаум пошел вверх. Гусев запрыгнул на место и хлопнул дверью так, что едва не развалил машину. -- Вперед! -- скомандовал он. -- Ну, с-суки! Режимный объект, видите ли! Закон им, понимаешь ли, не писан! Ладно, гады, я вернусь! Узнаете у меня, что такое стоять на боевом посту... В зоне боевых действий ваш пост окажется... Тогда посмотрим, у кого тут есть полномочия, а у кого их нет... Прости, Леха. Разозлили они меня дальше некуда. -- Я все ждал, когда же ты ствол достанешь, -- поддакнул Валюшок. -- Сегодня нельзя, -- вздохнул Гусев. -- Дело сорвется. Ой, ну и блядство! Ты представляешь, там на КПП парень какой-то на стенку лезет, орет: "Пустите, Уроды, у меня жена в гинекологии загибается!" А они ему: "Дни посещения -- четверг и суббота(*Администрация Центральной клинической больницы усматривает в данном эпизоде вопиющую неточность. По просьбе администрации сообщаем: дни посещения в ЦКБ -- четверг, суббота и воскресенье. -- Примеч. ОМЭКС.*), телефон на стене висит..." "Двадцать седьмая" катилась по небрежно убранной аллее. Заметно было, что дворники здесь тоже "режимные" и перетруждаться не любят. А городских мусорщиков с их "пылесосами" сюда, конечно, не пустили бы ни за что. Анкетой ребята не вышли для такого ответственного дела, как подобрать опавшую листву и помыть асфальт. -- К первому корпусу сверни на минутку, -- попросил Гусев. -- Направо, вот сюда. Нужно слегка подстраховаться, оформить как-то наш визит. Я быстро. А ты вот что... Запаркуйся вон там, на вертолетной площадке. Во избежание ненужного шухера. Здесь, видишь ли, простолюдинам стоять нельзя. Сюда лит-виновский "членовоз" подъезжает. Через два дня на третий... У них это называется -- "на подкачку". Мать-перемать, заработали еще одного Ельцина себе на голову! Из самых лучших побуждений. Знал бы, чем все это обернется, -- сбежал бы в Африку, ей-богу! С этими словами он вышел из машины и быстрым шагом направился к боковому входу в корпус. Валю-шок послушно дал задний ход. Очень своевременно -- к "двадцать седьмой" уже скакал очередной дедушка в фуражке. "Господи, откуда их столько?! -- подумал Валюшок. -- Прямо какой-то заповедник отставных кагэбэшников. Хотя чего это я-у нас все правительство из таких. Разве что лица поумнее. А Председатель, значит, совсем плох... Интересно". Гусев пропадал в корпусе минут пятнадцать. Вернулся он с напряженным лицом, нещадно жуя двадцатую, наверное, за день сигарету. -- Понеслись в КФН, -- сказал он. -- Теперь главное -- скорость. -- Куда? -- переспросил Валюшок. -- Я покажу. В корпус функциональной неврологии. Так у сильных мира сего называются психушки. Дабы лишний раз не травмировать их слабую психику. -- Ты здесь прямо как дома, -- заметил Валюшок, выруливая со стоянки. -- Бывал, -- коротко сообщил Гусев. К длинному зданию КФН они подъехали с тыла. -- Видишь двери? -- спросил Гусев. -- Это "номера". Палаты в несколько комнат с отдельным входом. Чтобы нельзя было проследить, кого именно привезли. В курсе только медперсонал. Давай к служебному. Ага. Теперь слушай инструкцию-нотацию. Готов? Валюшок молча кивнул. -- Мы с тобой, дружище, залезли прямо в сердце гадюшника, который управляет нашей великой и многострадальной Родиной, -- сказал Гусев. -- Извини, что втянул. Так уж вышло. Придется немного потерпеть. Главное -- сиди тихо и не поддавайся на провокации. Если подойдут бугаи в костюмах с галстуками и спросят, кто такой -- временно смири гордыню. Ты привез своего шефа Гусева Павла Александровича. У Гусева вроде бы тут назначена консультация. Если спросят, какой такой еще Гусев, скажи -- ТОТ САМЫЙ. Мягко скажи, уверенно. А больше им знать ничего не положено. Начнут возбухать... Да не начнут. В крайнем случае вспомни, чему тебя на подготовительном учили. Эта машина -- имущество АСБ и кусочек территории АСБ. Постарайся, чтобы тебя поняли. -- Я буду стараться, -- пообещал Валюшок не слишком уверенно. -- Слушай, Пэ... Все-таки я узнаю когда-нибудь, с кем именно работаю в паре? А? -- Да я сам толком не разобрался... -- ответил Гусев и в очередной раз ушел, бросив Валюшка на растерзание обстоятельствам и раздумьям. Главврач КФН профессор Крумов наличие посторонних на своей территории не переносил. Особенно Мирза Мирзоевич зверел, когда эти посторонние носили оружие и просиживали штаны у дверей "номеров", охраняя вельможных пациентов. Будучи просто молодым, подающим надежды психиатром, Крумов уже на таких "посетителей" гавкал. А когда выбился в люди, здорово подлечил кое-кого из кремлевских бонз и занял подобающее своим талантам место -- нажал на все педали и добился-таки, что в. корпусе воцарилась подобающая статусу заведения тишь и благодать. Теперь эти замашки горного князя играли Гусеву на руку -- он был почти на сто процентов уверен, что палата Белова не охраняется. А сам-то Гусев для Мирзоевича чужим не был. Четверть века назад Крумов его фактически спас, вытянул осиротевшего и лишившегося половины лица мальчишку из такой депрессии, за которой могло последовать чтго угодно, в том числе и смерть. -- А вот и он! -- обрадовался гостю Крумов. -- Здорово, бычий х...й! Это у профессора была такая манера приветствовать близких людей мужского пола. -- Он самый, -- признал Гусев. -- Ну, как поживает наша лучшая в мире карательная психиатрия? -- Если бы карательная, дорогой ты мой! Если бы... -- Васильич звонил вам? -- Звонил, дорогой мой, звонил... -- Крумов выдвинул ящик стола и добыл оттуда пару стаканчиков и початую фляжку коньяка. Смотрел он в это время на Гусева, и тот почувствовал, как опытный взгляд будто бы сдирает с него шелуху в поисках малейшей патологии. Не обследовать людей профессор уже не мог. Это у него было машинальное. -- Тогда, может, потом выпьем? -- предложил Гусев. -- А? Вы уж простите, мне время дорого. -- А чего ты, собственно, от Димки хочешь? -- спросил Крумов. -- Может, я сам расскажу. Если честно, не стоит тебе к нему соваться. Я, конечно, понимаю, ты его спас и все такое... -- А он это понимает? -- вставил Гусев. Крумов почесал синюю щетину на подбородке. Бриться ему приходилось два раза в день. Гусев както спросил профессора (тогда еще просто доктора), что бы ему не отпустить бороду. А Крумов с тоскливой гордостью сообщил, что лезгины бороду не носят. Почему именно, он и сам, кажется, не знал. -- Ну... Скорее да, чем нет. Признаться -- не признается, но суицид у него был ложный, это точно. И в общем, ты его вытащил из весьма затруднительного положения. -- Вы даже не знаете, Мирза Мирзоевич, насколько оно было затруднительное. -- М-м? -- Крумов поднял брови. -- Даже так? -- Как именно -- так? -- прищурился Гусев. -- Ну... -- Был приказ на выбраковку. -- Тебе?! -- поразился Крумов. -- Скорее всего, я оказался там случайно. И поверьте, я Димку выручил отнюдь не из-за общих детских воспоминаний. Мне просто стало интересно -- к чему бы это? -- Ах ты, бычий х...й! -- высказался Крумов. Скорее восхищенно, чем как-нибудь еще. -- Что вы узнали насчет его мотивов? -- То, что он врет, -- твердо заявил Крумов. -- Та-ак... -- Личной охраны нет у него? -- Ха! -- Он вообще в состоянии разговаривать? -- В принципе. -- Понятно. Ну что, проводите меня? -- М-м... -- Мирза Мирзоевич, я сюда пришел как частное лицо, а не как выбраковщик. И поэтому я вам могу сказать, что мне от Дмитрия нужно. Есть вероятность, что он узнал нечто очень важное. Страшно важное, понимаете? С перепугу обдолбался, сдурел окончательно и полез совершать подвиг -- демонстративно кончать с собой. -- Я так и думал А он мне все, х...й бычий, про утрату жизненных ориентиров плел... Слушай, Пашка, не ходи к нему -- Давайте вместе. -- Х...й тебе. За государственную тайну знаешь что бывает? -- Да вы и так в подписках с ног до головы. Ладно, пойду один Вы поймите -- если мои предположения верны, я обязан выяснить, что именно ему известно. И как выбраковщик, и как просто человек. Возможно, это вплотную касается моей судьбы. А может, и вашей тоже. Со всей страной заодно Поверьте, я без острой необходимости к вам не пришел бы У меня есть кое-какие подозрения, и Белов может их либо подтвердить, либо опровергнуть. Конечно, во втором случае я ему не особенно поверю, он же профессиональный лжец, но все-таки... -- У тебя именно подозрения или?.. -- Допустим, мне кое-кто кое на что тонко намекнул. Профессор снова поскреб щетину. -- Ладно, -- сдался он. -- Разбирайся. Человек и выбраковщик... Но смотри у меня, х...й бычий! Думай, как с ним говорить. Не дай бог он потом суициднет! Роскошная двухкомнатная палата Белова действительно походила на гостиничный номер. Сам пациент валялся на кровати и делал вид, что спит. Даже когда Белов лежал, все равно было заметно, какое у него солидное брюшко. В сорокалетних богатых мужчинах такое отношение к себе Гусева просто бесило, но он постарался не выпускать наружу эмоции. -- Привет, -- сказал Гусев, стараясь, чтобы это прозвучало по возможности небрежно. Белов лениво повернул голову и посмотрел на гостя. Без особого восторга посмотрел, но и не злобно. -- Уммм, -- кивнул он. -- Здравствуй. Давно не виделись. -- Не ждал? -- Гусев подвинул кресло и, не дожидаясь приглашения, уселся. Еще одна дурная привычка выбраковщика. -- Ну, ждал. Показания будешь снимать? А где твой шприц? -- Э-э... -- Гусев слегка опешил. -- Дима, ты помнишь вообще, как меня зовут? -- Допустим. -- Ну и как? -- Павел... Гусев. -- Спасибо, утешил. Только я не дознаватель. Я простой оперативник. И мой шприц -- вот. -- Гусев продемонстрировал Белову пистолет, при виде которого больной слегка оживился. Во всяком случае, взгляд у него стал поострее. -- Если убедишь меня, что я должен тебе оставить эту штуку, может быть, оставлю, -- соврал Гусев, внимательно следя за возможной реакцией. -- У самих револьверы найдутся, -- хмыкнул Белов. С таким превосходством в голосе, что Гусева чуть не стошнило. "Жалко, нельзя Мирзоевичу рассказать, -- подумал он. -- Узнает, что я суицидальному больному оружие предлагал, зарежет". -- Тем лучше. Слушай, Дима. Понятное дело, люди с годами меняются. Я, конечно, уже не тот мальчишка, которого ты помнишь по нашим дачным забавам. Но все-таки, можем мы поговорить по душам? Учти -- это частный визит. -- Частный... Несчастный. -- Белов повернулся на бок и подпер обвислую щеку рукой с короткими жирными пальчиками. -- Ну давай спрашивай. -- Пожалуй, спрошу. -- Гусев на миг задумался. -- Нет ли у тебя для меня... Для меня лично. Только для меня одного.