м нахмурился. Именно так -- с облегчением. Он-то думал, что Гусев намекает, будто кое-кто тоже догадался о грядущем отстреле. -- У нас будет крайне экономное штатное расписание, -- сказал он твердо. -- И в нем просто нет места для экспертов по расстрелам на месте. "Ух ты! -- поразился Гусев. -- Вот это как бывает, оказывается, когда продашь душу дьяволу. Вот какие начинаются разговоры... Жестко, четко, откровенно". -- Вы меня понимаете? -- спросил директор вкрадчиво. -- Вы как опытный выбраковщик должны меня понять. Вам же приходилось браковать своих, не так ли? "Спасибо, напомнил!" -- Этой весной я забраковал двух своих ведомых, -- сказал Гусев надменно. -- Да, я знаю. Вы поймите меня, Павел Александрович, я тоже не людоед. Я всего лишь реалист. Человек, который пробыл на маршруте больше трех лет кряду и тем более -- принимал участие в специальных операциях... Вы же знаете, кто он. Эти люди неустойчивы, их понимание своей роли в обществе чересчур своеобразно. Они слишком долго ходили по грани между добром и злом. -- Я хожу по этой грани пять лет, -- напомнил Гусев. -- Ладно, хватит. Это все эмоции, простите. В одном я с вами согласен -- нужен здоровый реализм. И с позиции здорового реализма... Сколько у меня времени на размышление? -- Понимаю, -- кивнул директор. То. что Гусев может отказаться, ему, похоже, и в голову не приходило. "Время на размышление" просто входило в правила игры. -- Понимаю и не осуждаю. -- Подготовиться. Свыкнуться с мыслью. -- Мы с вами сработаемся, Павел Александрович. -- Уверен. -- Постарайтесь дня за три. -- Неделя. -- М-м... Хорошо, неделя. Позвоните моему помощнику, скажите, что готовы к работе, и он тут же спустит в Центральное приказ о вашем переводе. А вы сдавайте дела, и на следующий день милости просим. Кабинет уже обставлен, персонал тоже на местах. -- Ах вот как... -- Да, отдел уже работает. Очень толковый заместитель, весьма компетентный молодой человек. Фактически вам нужно только занять свое место и потихоньку, без лишнего напряжения... -- Хорошо бы. Устал напрягаться. -- Да что вы! -- замахал руками директор. -- Итак, я жду звонка. Гусев встал и церемонно раскланялся. При этом у него из-за пояса чуть не выпал "Макаров" -- кургузый пистолетик выдавило наружу гибким сегментом "комбидресса" на талии. Гусев уже забыл, когда в последний раз выходил из дому без брони. -- Всегда при оружии... -- пробормотал директор пафосно. -- Всегда на посту... Тяжело будет отвыкать, наверное. Вы не поверите, дорогой мой, как я глубоко понимаю все эти проблемы. Я ведь тоже когда-то... Да-а... -- Рад был познакомиться, -- сказал Гусев, запихивая пистолет глубже. -- А я как рад! Будет случай -- передайте нижайший поклон Александру Петровичу. -- Непременно. -- Ну, до встречи с вами в новом уже качестве... -- До встречи. -- Гусев усилием воли остановил поток взаимных уверений в совершеннейшем почтении и выскочил за дверь. -- Ну, как ты? -- спросил Корнеев с тревогой в голосе, вскакивая и оглядывая Гусева с ног до головы, когда тот показался в приемной. "Ох, не купишь ты меня, Корней! Тоже хитрец нашелся. Как услышал про бронебойные, сразу понял, что я почуял опасность. Но с чего ты взял, что я тебя резко полюблю и, если опасность действительно навалится, -- предупрежу? Разве что дочку твою больную пожалеть..." -- Я -- замечательно, -- сказал Гусев, отечески хлопая Корнеева по плечу. -- Ну-с, коллега, поехали в Центральное. Вылечим шефа от излишней заносчивости. А то он в последнее время стал многовато брать на себя! -- Я так и думал! -- воскликнул Корнеев. -- Я именно так и думал! ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ Массовые казни -- испытанный способ остаться в памяти потомков; до сих пор большинство устных преданий о Дракуле сохранилось именно в цыганских таборах. Назад, в Центральное, Корнеев поехал нормальной дорогой, через Бульварное кольцо, чем очень Гусева расстроил. После встречи с директором поводов для размышления набралось дальше некуда. Гусев приветствовал бы любую задержку в пути. И когда на подъеме в двух шагах от Петровки "двадцать седьмая" влипла в пробку -- искренне обрадовался. Корнеев, напротив, по пояс высунулся в окно. -- Что за ерунда... -- пробормотал он. -- Никакого шевеления. Пэ, ты видел когда-нибудь такое на Бульварах? -- В прошлом веке, -- лениво бросил погруженный в себя Гусев. -- Сходить посмотреть? -- Корнеев дернул ручник, включил передачу и заглушил двигатель. Гусев тяжело вздохнул и полез в "бардачок" за компьютерной панелью. Вывел на монитор карту города. И от удивления чуть не вывихнул себе челюсть. На схеме перекрестка было пять... шесть... Нет, гораздо больше красных точек. И много синих. Маркер в виде крошечного автомата показывал -- здесь стреляли, причем очередями. -- Корней, -- выдавил из себя Гусев. -- Похоже, мы застряли. Он прыгнул с карты в оперативную сводку. Никаких деталей. Просто стрельба из автоматического оружия десять минут назад. Милиция уже на месте. АСБ к расследованию инцидента не привлекается. "Естественно -- не наша компетенция. Наше дело забраковать преступника. Если найдут, кто..." Гусев подвинул Корнееву панель, и тот в свою очередь тоже широко открыл рот: -- Мама! -- Вот именно. Ну что, полезли? -- Да... -- Корнеев принялся судорожно копаться, проверяя игольник. -- Оставь, Корней, -- хмыкнул Гусев. -- Там всех уже убили. На перекрестке оказалось форменное месиво из покореженного железа, костей и мяса. Обильно политое кровью. Гусев тяжело сглотнул, позади тихо охнул Корнеев. Похоже было, что машины едва успели тронуться на зеленый, и тут кто-то с тротуара принялся по ним стрелять. По всем сразу, поливая огнем от живота, не имея конкретной цели. Милицейское оцепление гоняло зевак. Вокруг раскуроченных автомобилей образовался целый муравейник -- белые халаты, серая форма, гражданская одежда, -- все слилось в одну копошащуюся массу. Несколько "Скорых", отчаянно воя, пытались выбраться с перекрестка, и еще множество сирен, закладывая уши, надвигалось со всех сторон. Адский шум заглушал стоны раненых. И хруст битого стекла под ногами. На единственном свободном участке тротуара, где остановились выбраковщики, образовалась все-таки небольшая толпа. Приходилось все время тянуть шею. Гусев пробрался к светофору, чуть-чуть подтянулся на гладком столбе и попытался охватить картину происшествия целиком. Где-то он что-то подобное уже видел. Очень много битого стекла. Весь перекресток в кровавых следах -- там, куда еще не натекло, кровь занесли на ботинках. "Нет, -- подумал Гусев. -- Я такого не видел". Слышал. Читал. Думал. Саратов. Парень с автоматом, расстрелявший трамвай. Какой-то подонок, нацепивший на грудь имитацию аэсбэшного значка. Провокатор. Кто-то подергал его за полу куртки. Гусев удивленно посмотрел вниз. Там оказался Корнеев с немым вопросом в глазах. Гусев совсем забыл, что не один здесь. Расстрелянные машины не успели разогнаться и сбились в кучу, только одна вылетела на бульвар и въехала на площадку летнего кафе -- наверное, мертвый уже водитель нажал на газ. "И то хорошо -- никого не подавили". Гусев решительно прошел сквозь толпу и оказался нос к носу с милицейским сержантом. У парня был такой вид, будто его сейчас одновременно вырвет и пробьет на слезу. Гусев огляделся и нашел человека покрепче, немолодого усатого толстого старшину. -- Кто стрелял? -- Гусев показал старшине значок. Он ждал какой угодно реакции, но только не той, что последовала. Глаза милиционера округлились, а на щеках проступили красные пятна. -- Пошел на х...й! -- прошипел старшина. Усы его встопорщились, и он стал похож на разъяренного моржа. -- Ты чего?! -- обалдел Гусев. -- Я сказал -- пошел на х...й! -- Старшина опустил руку на кобуру. Гусев быстро сдал назад и вдавил спиной в толпу прячущегося за ним Корнеева. -- Что такое? -- удивился тот. -- Не пускают? -- Момент. -- Гусев отодвинул его и почти бегом кинулся на другую сторону бульвара, где мелькали офицерские погоны. Корнеев, видимо безоговорочно приняв его старшинство, тяжело пыхтел над ухом. На углу возбужденно размахивали мобильными рациями как минимум десять полковников и целая стая чинов поменьше. Гусев сунулся было к ним, но его ухватил за шиворот очередной сержант. -- Вам нельзя, товарищ уполномоченный, -- сказал он подчеркнуто сухо. -- Еще как можно. -- Гусев попытался вырваться. -- Нет. Приказ министра. АСБ не допускать. -- В гробу мы вашего министра видали, у нас свой не хуже... -- пробурчал Корнеев. -- Помолчи, Корней. Сержант, ты что-нибудь знаешь? -- Нет. Гусев поднял руку, пытаясь хоть так привлечь к себе внимание. Повезло -- к оцеплению выскочил раздраженный майор. -- Я старший уполномоченный Центрального отделения АСБ Гусев. Скажите, пожалуйста... -- Исчезни, -- приказал майор. "И у этого тоже глаза такие, как будто он в меня сейчас выстрелит, -- отметил Гусев. -- Неужели я прав и тут повторился саратовский вариант? Чтобы мне, выбраковщику, какой-то майоришка, который меня раньше никогда не видел, говорил "Исчезни!"? -- Я же сказал -- приказ министра, -- пробурчал сержант, оттирая Гусева от майора, который сверлил выбраковщиков очень недобрым взглядом. -- Два слова, -- попросил Гусев. -- Это был человек со значком АСБ? -- Никаких комментариев, -- процедил майор и ушел. -- Сержант! Это был человек со значком АСБ?! Сержант коротко оглянулся на начальство и почти незаметно кивнул. Гусев почувствовал, как почва уходит из-под ног. Корнеев ухватил его за плечо. -- Уходим, Корней, -- сказал Гусев. -- Господи, да что же это такое... -- Уходим. Ты лучше подумай, как нам машину из пробки вытащить. Не на руках же ее нести... Ладно, дворами пролезем. -- Да как ты можешь... -- Что я могу?! -- Тут же такое.. Такое... -- Успокойся, Корней. Мы уже ничего здесь не можем сделать. Пойдем, ну же! -- Гусев плотнее запахнул куртку, чтобы невзначай не сверкнуть нагрудным знаком. Чересчур заметным. Опасно заметным -- теперь. Валюшок сидел в "рабочей", положив ноги на гусевский стол, и пускал дым в потолок. Увидев своего ведущего не только без пулевого отверстия в голове, но даже и без наручников, он вскочил и кинулся к Гусеву через всю комнату: -- Ну, ты как?! А?! -- Поживу еще, -- скромно ответил Гусев. -- Что-нибудь слышно про стрельбу на Петровке? -- Да кто ж мне скажет... Кстати, инструктор по стрелковому заходил, тебя искал. -- Странно. Мог бы и позвонить. -- Значит, не захотел. Гусев прищурился и ткнул Валюшка кулаком в плечо. -- Дельная мысль, -- сказал он. -- У нашего Вильгельма Телля крысиное чутье на пробоину в борту. Давай-ка, Леха, перестрахуемся. С этого момента по радио -- никакой лишней болтовни. Только строго по делу. А то ведь нас подслушать -- задача простейшая, было бы желание. Ладно? Чем тут занимался без меня? -- Соболезнования принимал. -- Издеваешься? -- не поверил Гусев. -- Ни в коем случае. Пол-отделения сбежалось. Данилов сказал -- если что, в свою группу возьмет. Бывает, мол. -- Значит, гады, хоронить меня собрались... -- вздохнул Гусев и помрачнел. -- Вроде того, -- согласился Валюшок, немного смутившись. -- Выбраковщики... -- Гусев выглядел не на шутку расстроенным. -- Трусы поганые. Было время, они этих министров пинками из кабинетов выпроваживали. А теперь, стоило одному нормальному человеку поставить козла на его законное место, сами расстрела ждут. Н-да, подгнило что-то в Датском королевстве. Вот поэтому и ворье уцелевшее в город возвращается. Кто-то уже лохотронщиков на улице видел... А дальше что? Цыгане обратно через границу попрут?! Тьфу! Знаешь, был у нас такой народ -- цыгане? -- Ну... -- Которым вроде как бог воровать разрешил? -- Ну... -- Вот они и воруют себе по-прежнему. Только уже не здесь. Как же их гнали отсюда, Леха! Это просто была песня какая-то. Агентство всю страну на уши поставило. Создали цыганам такие невыносимые условия жизни, что их как ветром сдуло. Мелюзга сама разбежалась, а тех, у кого особняки были по полмиллиона долларов, за ушко да на каторгу. Понимаешь, Леха, это ведь удивительно просто -- выбить подчистую одну четко обозначенную социальную группу. Идешь в Останкино и говоришь населению: так и так, с послезавтрашнего дня объявляю цыган врагами народа. Потому что они, сволочи, мало того, что ворье и попрошайки, так еще и наркотой торговать навострились. А кто даст цыгану денег -- тот, значит, не желает родине добра. И привет горячий. -- Да, так примерно и было, -- согласился Валю-шок. -- Я помню. -- Ничего ты не помнишь. -- Гусев помотал головой. -- Потому что так на самом деле не было. Цыганская диаспора пустила в стране очень глубокие корни. И мы на одном только Киевском рынке забраковали пятерых ментов, которым местные цыганки дань платили. Явились туда с облавой -- а эти гаврики, видишь ли, защитить решили своих подопечных от произвола АСБ. А в целом по стране... -- Ты мне что-то хочешь сказать? -- Наверное. У выбраковки нет таких корней, Леха. И если завтра маразматика Литвинова заставят выступить по телевидению и объявить нас с тобой врагами народа... Увидишь, что будет. Валюшок поежился. Он уже привык верить Гусеву во всем, но сейчас его ведущий, кажется, хватил лишку. -- Что делать-то будем сегодня? -- спросил Валюшок, стараясь вернуть мысли Гусева в нормальное русло. -- Пока ничего. Мне сейчас к шефу на доклад -- это еще полчаса минимум. Дальше не знаю. Надоело попусту по маршруту шляться. Может, к тому же Даниле на усиление попросимся. У него вроде бы перестрелка наклевывается. Ты не против? -- Да я что... -- Вот именно -- что? -- Что? -- Я спрашиваю -- чего ты хочешь, суперагент Валюшок? Валюшок очень комично свел глаза к переносице. -- Пэ, не злись, -- попросил он. -- Да я и не злюсь. Черт! -- У Гусева вдруг неприятно задергалась щека. -- Решать надо, Леха. Что-то надо решать. -- Ну и решай, -- согласился Валюшок. -- А ты? -- А я -- с тобой. Буду согласно инструкции держать ведущему спину. Гусев сплюнул под ноги, резко повернулся и ушел. Валюшок укоризненно посмотрел ему вслед. -- Ну? -- спросил шеф. -- Уходишь? -- Директор звонил? -- Представление на тебя пришло только что. Гусев тяжело опустился в кресло и закурил. Шеф последовал его примеру. Вид у начальника отделения был так себе. -- А если я не уйду? -- предположил Гусев. -- Ну и дурак. -- А все-таки? Шеф пыхтел сигаретой и глядел пустыми глазами куда-то Гусеву через плечо. -- П...ц нам, -- сказал он после короткого размышления. -- Не сегодня, так завтра. На х...й тебе здесь оставаться? Шальную пулю в голову захотел? Уходи, пока жив. Гусев закряхтел и уселся прямее. -- Я не смогу никого забрать с собой, -- пробормотал он. -- Ни вас, ни кого-то еще. Даже Лешку моего и то не получится. -- Спасибо, что предложил, -- хмыкнул шеф. -- То-то я все жду не дождусь, отчего это Гусев меня в головной офис не приглашает? В денщики к себе, любимому. В ординарцы. -- Хватит, -- попросил Гусев. -- Ты знаешь, мне даже как-то легче стало после этой провокации сегодняшней, -- признался шеф. -- А особенно -- с того момента, как на тебя запрос прислали. Я раньше сидел и думал -- когда? А теперь все ясно. Можно наконец-то отдохнуть. Так меня зае...ла выбраковка, слов нет. Отдохну хоть немного, пока... Пока не придут. Гусев раздавил сигарету в пепельнице и вытащил новую. Курить хотелось просто взахлеб. Он бы и . водки сейчас выпил. -- И от тебя отдохну, -- сообщил шеф. -- Вытащили занозу из жопы, забирают драгоценного Гусева к е. матери! Гусев хотел было возмутиться, но решил повременить. Он никогда еще не заставал шефа в таком жутком душевном раздрызге, и ему стало просто по-человечески интересно. Даже забавно. -- За стажера не переживай, его Данилов возьмет. Да ты и не переживаешь, я вижу. Тебе это, мать твою, недоступно. Ты же у нас железный человек, настоящий чекист. Как это там... Длинные руки, холодные ноги... -- Большие голубые глаза, -- подсказал Гусев. -- Оставьте, босс. Я же сказал -- я никуда не уйду. -- Чего-о?! -- взревел шеф. -- Молчать!!! -- Гусев подал команду так жестко, что шеф оплыл в кресле и ошарашенно вытаращился. Гусев встал. Он вошел в этот кабинет подавленный и угрюмый, но теперь в каждом его движении сквозила непререкаемая воля. Шеф немного пришел в себя и теперь с глубочайшим интересом ожидал продолжения. Он привык, что Гусев язвит и выпендривается. Ему и в голову не приходило, что этот тип может вдруг начать распоряжаться. Любого другого шеф в два счета выставил бы за дверь. Но Гусев шел по особому списку. Во-первых, они были почти друзьями. А вовторых... Это был Гусев, человек, одной ногой стоящий в мире сильных и властных, но почему-то решивший, что с нормальными людьми ему лучше. Трудно было такого не уважать. И не прислушаться к его мнению, когда надвинулась беда. -- С этого момента,-- произнес Гусев резко, -- все силы бросить на оборону. Всем группам, выходящим на маршрут, поставить задачу в первую очередь беречь себя. Любой заказ на специальную операцию рассматривать как возможную ловушку. Подготовить здание к отражению атаки. Конечно, такой вариант сомнителен, нас должны отлавливать поодиночке, но тем не менее... Внешнее контрнаблюдение, ну, все, что положено, -- вы это знаете гораздо лучше меня. И патроны бронебойные -- каждому. -- И пару танков со склада выписать, -- не удержался шеф. -- Еще... -- Гусев сделал вид, что подначку не расслышал. -- Я бы на вашем месте провел экстренное совещание ведущих и начальников групп. У нас достаточно специалистов, чтобы просчитать возможные ходы противника. Идеально было бы не отпускать людей по домам. Идеально. Только слишком заметно... -- Дон решил -- пора залечь на матрасы? -- осведомился шеф. -- ...И конечно, попробовать наладить взаимодействие с другими отделениями. Выяснить, какие настроения за пределами Москвы. Если заваруха действительно начнется, то это произойдет в течение ближайшей недели. Думаю, будет как минимум еще одна провокация. Нужно готовиться. Я по-прежнему в вашем распоряжении и могу в случае чего надавить на остальных. Так что не раскисайте, а действуйте. И быстро. -- Это кто приказывает? -- спросил шеф. -- Павел Гусев, -- сказал Гусев и вышел за дверь. В вестибюле Гусева окликнул дежурный: -- Пэ, зайди в оружейку. Инструктор говорит, жужно посмотреть твою пукалку. У тебя ведь был перекос на днях? -- Ничего себе -- на днях... -- Ну, значит, до него только что дошло. Он совсем какой-то прип...зднутый стал. Кстати, с грядущим повышением тебя. -- Угу, -- кивнул Гусев и направился в подвал. Оттуда доносился негромкий сухой треск -- как будто грызли, набивая полный рот и давясь, чипсы "Московские". Гусев вспомнил, что сегодня не обедал, и ему сразу захотелось есть. Конечно, инструктор не чипсами баловался. Он сидел на стуле в одной из стрелковых ячеек и, положив ноги на стол, постреливал из незнакомого Гусеву короткоствольного автомата. Небрежно так, с одной руки. Из мишеней летели клочья. Гусев осторожно приблизился, думая, как бы поделикатнее о себе заявить, чтобы не нарваться на пулю. Но инструктор почуял его приближение спиной. Обернулся, снял наушники, положил автомат на колени и поманил Гусева пальцем. Тот разглядел неподалеку кресло на колесиках, подкатил и сел рядом. -- Здорово, -- сказал инструктор. -- Какие новости? Уходишь? -- На кого же я вас брошу? Остаюсь, конечно. -- Ага... -- Инструктор сразу повеселел. -- Помнишь, был у нас с тобой разговор... Ну, ты помнишь. -- Насчет свалить по-тихому в Африку? -- Далась тебе эта Африка. Там, между прочим, белому человеку затеряться гораздо сложнее, чем в Латинской Америке. -- Это у меня, наверное, романтические грезы детства. Всегда мечтал увидеть снега Килиманджаро. -- А другие снега тебя не интересуют? Монтана не подойдет? -- Мне надоели холода, -- честно признался Гусев, внутренне напрягаясь. -- Я стал очень трудно переносить зиму. Возраст, знаешь ли. -- Тогда будешь из Флориды ездить в Монтану кататься на лыжах. А потом снова на побережье. По-моему, замечательно. -- Рассказывай, -- попросил Гусев. -- Хватит рекламы. Говори о деле. -- Ты понимаешь, насколько это серьезно? -- Инструктор выразительно помахал автоматом. -- Если проболтаюсь, ты меня убьешь, -- легко согласился Гусев. Ему было на самом деле все равно, какую такую сделку предложит отставной контрразведчик. Гусев заранее решил отказаться. А послушать... Было просто интересно. Никогда еще Гусеву не намекали так откровенно на возможность продать родину в обмен на жизнь. И закладывать инструктора он не собирался. Какой смысл? -- Нет, дорогой мой, -- сказал инструктор ласково. -- Я тебя застрелю, если только почувствую, что ты в принципе можешь проболтаться. Малейшее подозрение -- и конец беседе. -- А психотропный допрос? -- улыбнулся в ответ Гусев. -- Сам знаешь, что бывает, когда один выбра-ковщик убивает другого. -- Не успеют, я буду уже далеко. Гусев фыркнул. -- Ну и ладно, -- сказал он. -- Кстати, оружие мое у тебя? -- Угу. Потом заберешь. -- Тогда рассказывай. Инструктор снова поиграл автоматом. -- Для начала статус политбеженца. Деньги, жилье, охрана. Потом, если захочешь, новые документы, новое лицо, все, что можно по программе защиты свидетелей. -- И против кого я должен свидетельствовать? Инструктор бросил нервный взгляд через плечо -- наверное, ему что-то померещилось. -- Ты ведь знаешь, кто именно придумал выбраковку, -- глухим шепотом произнес он, подаваясь к Гусеву всем телом. -- И как эта идея просочилась в Кремль, к нашим дуракам, которые самостоятельно даже велосипеда не изобретут. И к каким именно дуракам идея попала в руки, ты тоже наверняка знаешь. Кто делал проекты указов -- сто второго и сто шестого. Кто толкал эту разработку. Ты же все знаешь, Гусев. Расскажи об этом -- и к тебе не будет никаких претензий, тебя еще и героем объявят. -- Кто именно объявит? -- спросил Гусев. -- А ты не догадываешься? -- Правительство Соединенных Штатов? -- Я этого не говорил. -- Значит, они хотят иметь надежный компромат против режима Литвинова... Что ж, естественно. Но хватит ли для этого голоса одного человека? -- Ты даже не представляешь, как мало для этого нужно. Только несколько слов правды. Но твоим голосом, Пэ. Ты ведь у нас не просто выбраковщик, а Павел Гусев. Расскажи -- и наконец-то вырвешься отсюда. Разве ты этого не хочешь? -- Допустим, хочу. Всегда хотел. А твой-то какой здесь интерес? -- Мы уйдем вместе. Можем прямо сейчас, можем чуть погодя. Но желательно не позднее завтрашнего утра. Понимаешь, они собирались кого-то спешно эвакуировать и этот коридор готовы отдать нам. -- А без меня, значит, ты им не нужен... Инструктор сделал каменное лицо, и Гусев понял, что угадал. -- Попробуй выбраться сам, -- мягко сказал он. -- Спасибо тебе большое, но я отсюда никуда не уеду. Не могу бросить наших в такой кризисный момент. -- Второго шанса не будет, -- прошипел инструктор. -- Лови удачу, Пэ, не будь дураком. Ты же в Союзе как в клетке. Пусть она у тебя и золотая, наверное... -- Ошибаешься. Моя жизнь такое же говно, как и у всех прочих. -- Тем более! -- оживился инструктор. -- У Союза никаких перспектив, он скоро загнется, ты это сам отлично понимаешь. Фашистские режимы подолгу не держатся. Но на твой век бардака хватит. Давай хоть остаток дней проживи как свободный человек! -- А я и есть свободный человек, -- сказал Гусев твердо, вставая. -- Еще раз спасибо за предложение, но мне оно не подходит. Где мои пушки? Инструктор раздраженно зарычал, но тоже поднялся на ноги. -- Я жду твоего звонка до рассвета. Подумай. Очень надеюсь, что ты примешь умное решение. Какого черта, Гусев! На хрена тебе расплачиваться за чужие грехи?! Кто тебе этот Птицын... Которого на самом деле не было... Или ты очень любишь старшего Гусева?! Не надо, только мне не п...ди. Ты же их всех ненавидишь, этих людоедов! Думаешь, никто не догадывается, зачем ты пошел в АСБ?! -- И зачем? -- спросил Гусев с интересом. -- Потому что ты мечтал их самих забраковать! -- выдал инструктор. -- Надеялся, что Агентство действительно поубивает всех сволочей в этой блядской стране! Разве не так? -- Господи! -- взмолился Гусев. -- До чего же вы мне все надоели! Да ни на что я не надеялся! Мне просто нужно было отдать старый должок. -- Какой? -- жадно поинтересовался инструктор. -- Пушки мои верни, тогда скажу. -- Да вот они, в ящике... Гусев покопался в указанном ящике, нашел свое оружие, придирчиво его осмотрел и рассовал по кобурам. "Макаров" он переложил в карман. Инструктор томился в ожидании. Гусев шагнул к нему вплотную и прошептал в самое ухо: -- А перед собой должок. Ни перед кем больше. Совестливый я очень. Вот так-то... И ушел, оставив инструктора в расстроенных чувствах. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ Отношение к памяти Дракулы на родине совсем не такое, как в Западной Европе Не то чтобы его считали национальным героем, но уважение к нему несомненно, и сегодня Влад считается одной из ведущих исторических фигур эпохи национального становления страны. Гусева сцапали в шестнадцать десять, прямо на дороге. Он как раз ехал на диагностику -- чрезмерно форсированный двигатель "двадцать седьмой" был капризен, и за ним полагалось внимательно следить. Гусев беззаботно курил, стоя на светофоре, когда с трех сторон его блокировали угрюмые черные джипы. Гусев еще толком не понял, что случилось, а рука его уже дернула под сиденьем чеку аварийного маяка. Почуяв неладное и оценив расклад сил, выбраковщик повел себя единственно верным образом -- не стал хвататься за оружие и вообще нарываться на стрельбу по себе, драгоценному, а просто метнул в эфир сигнал тревоги и сдался на милость победителя. Его выволокли из машины, уперли ствол в висок, сковали руки за спиной и небрежно швырнули в багажник. "Вдесятером на одного -- что за чертовщина?!" -- только и успел подумать Гусев, когда его тюкнули по затылку и сознание отключилось. Джипы взвыли сиренами, включили мигалки и бешено рванули с перекрестка, чуть не переехав высунувшийся слева под "стрелку" вишневый "Порше". Один из нападавших запрыгнул в "двадцать седьмую", бросил на заднее сиденье объемистый чемодан и умчался следом. Ошарашенный Валюшок протер глаза -- ему показалось, что он сходит с ума. Они с Гусевым должны были встретиться в ста метрах отсюда, под загадочной, но от того приметной вывеской: "Православное братство священномученика Епидифора. Оптовый склад". Гусев пообещал договориться на аэсбэшной станции техобслуживания, чтобы Валюшку по-фирменному заклеили треснувший передний спойлер. Пожалуй, не случись у похитителей такой накладки, Гусеву в этот день пришлось бы хуже некуда. Гусев очнулся в незнакомом помещении, явно подвальном, намертво привязанный к стулу и совершенно ничего не понимающий. В глаза била ослепительная лампа, вокруг сновали какие-то незнакомые люди. "Это не наши, -- сообразил Гусев, мучительно стараясь припомнить, каким ветром его сюда занесло. -- В наших допросных обстановка скорее медицинская. Ой-ей-ей. Наверное, бить станут". -- Очухался? -- спросил его некто, прячущийся за режуще ярким лучом. -- Ну, привет. Фамилия? -- Где я? -- Фамилия! -- Пошел на х...й, -- ответил Гусев с надлежащим реплике высокомерным достоинством. Нет, он не помнил, как его взяли. Помнил, как проснулся, как созвонился с Валюшком, как сел в машину... Дальше шли только неясные обрывки. "Наверное, удар по голове. Вот сволочи!" Собеседник усмехнулся, и тут же Гусеву кто-то такой же невидимый так звезданул в ухо, что даже вскрикнуть не получилось. Будто кувалдой врезали -- тяжелый мощный тупой шлепок. С пострадавшей стороны наступила глубокая и неприятно мягкая по ощущениям тишина. Гусев осторожно поднял голову с плеча, на которое ее обрушил удар. Он не расстроился и даже не разозлился. Ему просто стало мучительно обидно. "За что?! Вы хотя бы скажите, гады, -- за что?!" -- За что? -- выдавил он. -- Фамилия! Невольно Гусев припомнил свой недавний разговор с покойником по кличке Писец. И сам того не ожидая, в очень похожей манере ответил: -- Может, тебе еще и пое...ть завернуть? "Вот в такие моменты и понимаешь, что ты -- носитель великой русской культуры". Гусев почувствовал, что его потихоньку разбирает нервный смех. На этот раз бить его не стали, просто затушили сигарету о кисть руки. Оказалось вполне терпимо, но еще обиднее, чем раньше. Гусев зашипел, как очень большая гадюка в брачный период, и метко плюнул в обидчика, плечистого мужика в дорогом костюме. Мужик, похоже, рассердился, потому что двинул Гусеву в глаз. Поле зрения мгновенно сократилось, в голове зазвенело. Мужик пропал -- наверное, утираться пошел. -- Фамилия! -- орал невидимка. "А то ты не знаешь! Черт, нужно было в свое время слушать шефа внимательнее, он же рассказывал, как строится классический допрос... Ладно, справимся. Главное -- идти вразрез их тактике. Если я сейчас честно отвечу, мне будет легче раскалываться дальше. А я, мать-перемать, не отвечу, и все тут. Болтать согласен, поддаваться нет. Конечно, интересно, чего им от меня надо. Только вот гораздо интереснее, успели менты сесть им на хвост или нет. А если они сами -- менты?!" -- Отвечать! Как фамилия?! -- Name's Bond. James Bond. Комбидресс с Гусева не сняли, и это придавало наглости. Все-таки ему, кажется, не собирались прищемить дверью яйца или вырезать на груди неприличное слово. Как минимум -- пока не собирались. Действительно, ему всего лишь снова засветили по тому же глазу, выбив из глотки короткий задушенный всхлип. "Спешат. Через пару минут получилось бы куда больнее. Суки, окосею ведь. Но то, что спешат, -- хороший знак. Кто же это?" -- Послушай, чего ты добиваешься? -- спросил невидимка. -- Отвечай, и мы тебя, может быть, не убьем. Может быть. Гусев вслепую плюнул на голос, но, кажется, промахнулся. -- Да я застрелю его сейчас! -- рявкнул мучитель, и Гусеву в зубы, основательно раскровенив губу, воткнулся ствол пистолета. Клацнул, вставая на боевой взвод, курок. Во рту стало неприятно сладко. -- Не спеши, -- попросил невидимка. -- Он же умный, он будет говорить. Правда? Ты будешь говорить, и мы тебя, может быть, отпустим. -- Ни хера мы его не отпустим! -- Спокойно. Я здесь командую. Эй ты, скажи мне что-нибудь! Например, имя, фамилию, звание. -- Страшный прапорщик Хуев, отдельный десантно-мародерский батальон! -- отрапортовал Гусев. Он все отчетливее чувствовал приближение серьезной и неодолимой истерики. "Наверное, так будет даже лучше. Черта с два они от меня чего-нибудь добьются, если я сорвусь и начну визжать, брызгая слюной. Только уж очень это будет... Недостойно как-то". Ему несколько раз дали по зубам и, кажется, порвали щеку. Лицо теряло чувствительность, перед глазами все плыло, сознание туманилось. Гусев извивался и шипел -- реакция на уровне инстинкта, с ней он просто не мог справиться, -- но не издал ни одного скольконибудь отчетливого крика. Примерно так же с ним было, когда его в армии колошматили "деды". Он чувствовал такое бешеное моральное превосходство над этими сирыми и убогими, что просто не мог показывать им, как ему больно и страшно. Позднее Гусеву самому не раз приходилось ломать клиентов о колено, и он только утвердился во мнении, что по-настоящему сильная личность никогда не станет мучить слабого и беспомощного. Она его просто запугает. Или перехитрит. Но опускаться до пыток... Без психотропного допроса, исключающего всякое насилие по определению, АСБ превратилось бы просто в еще одну грязную охранку наподобие гаитянских тонтон-макутов или родного НКВД. Одним из ключевых пунктов легендарного "Меморандума Птицына" была поправка к Уголовному кодексу, допускающая, что свидетельство против себя может считаться доказательством вины. Исключительно -- свидетельство, полученное под воздействием психотропных средств, протестированных и одобренных Минздравом. Раздался треск, кольнуло ногу. Гусев шевельнул здоровым глазом и увидел, что ему распороли ножом брючину. Появился, кровожадно улыбаясь, и присел рядом на корточки давешний мучитель. В одной руке он держал кружку, из которой что-то прихлебывал, в другой -- конец электрического шнура с двумя оголенными концами. Гусев набрал побольше воздуха и смачно харкнул кровью, разукрасив физиономию палача вплоть до полной неузнаваемости. Тот от неожиданности повалился на спину, облился водой из кружки и чуть было не уронил на себя провод. Гусев довольно захохотал. Ему снова надавали по морде, на этот раз -- от души, с воплями и матом. Надо было позволить голове мотаться, демпфируя удар, но у Гусева уже пару минут назад что-то нехорошо хрустнуло в шее, и он боялся смещения позвонков. И так уже натерпелся после того, как несколько лет назад задержанный беспределыцик Кумар попробовал оторвать ему башку. С тех пор Гусев ни одного клиента не взял без предварительной обездвижки -- боялся. Разве что вполне безобидного развратника Юрина неудобным оказалось сразу подстрелить. Что тут же повлекло за собой неприятности. "Наверное, меня захватили прямо в машине. Успел я включить маяк? Должен был успеть, это рефлекс. Засекли маяк или нет? -- размышлял Гусев, стараясь гнать подальше мысли о том, какой в программе допроса следующий номер. -- Кто меня взял? Не бандиты, это точно. Контрразведка? Охрана какого-нибудь гада из правительства? Может быть. В любом случае они знают о маяке. Как его нейтрализовать? Допустим, я бы посадил в "двадцать седьмую" человека с помехопостановщиком и угнал ее к черту на рога. Сколько же мне тогда держаться?! Я помню -- когда солнцевские захватили по дурости Баранова... Нет, какой, к черту, Баранов, это был Овчинников по прозвищу Бедная Овечка. Героический мужик, случайно оказался свидетелем ограбления банка и один попер на шестерых. Только он сразу чеку сорвал, знал, на что идет. Ненормальный. Так вот, Овечку нашли через полтора часа. Вернее -- то, что от него осталось. А что от меня останется через полтора часа? А через два с половиной?" -- Чего ты добиваешься? -- спросил невидимка почти ласково. -- А ты? -- промычал Гусев. -- Я всего лишь хочу задать тебе несколько вопросов. И чтобы ты не валял дурака, а ответил. Честное слово, мне совсем не в радость смотреть, как тебя уродуют, но ты сам заставляешь это делать. Не понимаю -- зачем? -- А я не понимаю, зачем меня уродовать, когда есть пентоталнатрий. Один укольчик, и все, что у меня в голове, -- твое. -- Долго ждать, пока сработает. Мы надеялись на сотрудничество. Признаться, не ожидал, что ты настолько глуп. -- Я очень глупый, -- согласился Гусев. -- Я просто тупица. -- Значит, ты вынудишь применить к тебе серьезные меры. Поверь, мне очень жаль. -- А мне-то! -- Гусев выпятил губу, прицеливаясь, но понял, что невидимка стоит за пределами эффективной зоны поражения. Так что он миролюбиво харкнул себе под ноги. Крови у него во рту хватило бы, чтобы переплюнуть матерого верблюда. Страшно по-прежнему не было. Только стыдно, противно и унизительно. Почему-то казалось неприличным предстать в таком чудовищном виде перед теми, кто явится на выручку. Если, конечно, явится. А так... "Конечно, у меня, как у любого, есть предел. Скоро он наступит. Очень интересно -- разговорюсь я все-таки или вконец обезумею? Мне и так уже порядочно свернуло башню. Ишь как уперся! Действительно -- что они могут со мной сотворить? Лицо раскурочили -- так не мое ведь это лицо, я так и не полюбил его по-настоящему. Зубы выбьют? Все равно половина вставных с той самой автокатастрофы. А всерьез меня калечить у них, похоже, нет приказа. Вот тут-то ваша слабина, подонки. Кому-то я очень нужен живой. Непонятно только, почему меня не схватили утром, дома, пока я спал. Допустим, замок мой вскрывается очень непросто, да и сигнализация тут же оповестит ментовку. Но этим, наверное, с милицией договориться -- раз плюнуть. Так чего они ждали? Проклятье, совершенно не помню, как и где именно прошел захват". На оголенное бедро пролилось что-то жидкое. Гусев склонил голову посмотреть, увидел капельки воды и тут же -- те самые оголенные провода. Успел только внутренне сжаться. Это было как ожог и ударило прямо в душу. Снова хрустнула шея. Гусев невероятным образом изогнулся, ничего уже не понимая и не чувствуя. Его швырнуло куда-то в такую бездну, откуда непросто выкарабкаться, когда боль пройдет. По-настоящему больно. Чересчур. Настолько чересчур, что Гусев опять не закричал. Он ждал от себя какой угодно реакции, но то, что произошло, его просто напугало. Гусев дико, безумно, оглушительно захохотал. Провода уже оторвались от его тела, а Гусев все подпрыгивал вместе со стулом, мотал головой и страшно ржал, брызгая кровавыми слюнями. Потом он начал отдуваться. А потом заплывшими, но все равно округлившимися глазами уставился в направлении луча, который уже не слепил, потому что смотреть было почти нечем, и произнес: -- Ну вы... даете!!! -- Еще хочешь? -- услужливо спросил невидимка. -- Конечно! -- заорал Гусев. -- Конечно, хочу! Почему двести двадцать?! Триста восемьдесят сюда!!! Его прижгли снова, и он мгновенно вырубился. Переворот, названный позже "вторым октябрьским путчем", начался в пять вечера субботы. Не самое удобное время для масштабных операций по всему городу, но у путчистов были вполне определенные задачи. Семнадцать часов -- пересменка у АСБ, когда в отделения подтягивается максимум выбраковщиков и их можно брать оптом. Брать легко -- дневная смена устала, а ночная еще толком не проснулась Такого расклада не предполагал даже Гусев со всей своей хваленой тревожностью. Настоящего дворцового переворота он вообще не ждал. И того, что выбраковщиков назначат главными козлами отпущения, -- тоже. Ему-то казалось, что "плохих" уполномоченных просто сменят на "хороших", и все. Придут с оружием, скажут лечь на пол... Ему просто в голову не приходило, каким страшным жупелом стала выбраковка в масштабах Союза и как удобно продемонстрировать силу всей стране, учинив в очагах вселенского зла -- отделениях -- массовый разгром. Нападавшие появились в лучших традициях Агентства -- словно из-под земли. Крепкие молодые парни, натасканные на штурмовку зданий и подгоняемые мыслью о том, что расчищают место для себя, вваливались в офисы и с порога кричали: "АСБ! Вы арестованы, сдайте оружие!" К их великому удивлению, в ответ, как правило, немедленно летела пуля, слава богу -- не бронебойная, но все равно очень злая. Тем не менее молодые без особых помех одолели Восточное, Южное, СевероЗападное и Северо-Восточное отделения и почти всех там поубивали. На западе атакующим пришлось туго -- идущая с маршрута тройка засекла подозрительные автобусы, стягивавшиеся к офису, и дала сигнал общей тревоги. Но численный перевес сыграл роль -- отделение продержалось от силы минут десять. Юго-запад в полном составе вышел на улицу с поднятыми руками и накидал во дворе гору оружия. Сдавшихся п